Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ВАСИЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ НАЩОКИН

ЗАПИСКИ

13

Прибавление к С.-Петербургским ведомостям 9 августа 1756 года

Из Константинополя от 7 мая. Ее императорского величества чрезвычайный посланник действительный статский советник князь Долгоруков по указу от Порты в пути от Хотина препровожден и здесь принят и содержится со всяким достойным его характеру почтением и удовольствием. К приезду его изготовлены в квартиру ему и свите его три дома в Константинопольской Пере, из коих один для самого посланника, лучший из всех в той улице.

При надближении его посланника в подхожий стан назначено от города в 8 верстах местечко, именуемое Топчиляр, откуда он публичный въезд в город имел 25 апреля.

Того числа поутру определенный от Порты для приема посланника Капичи-баша с прочими турецкими чинами, в означенное в подхожий стан местечко Топчиляр приехав, его дожидались. Туда же присланы были от Порты лошади для посланника в богатом полудиванском уборе и для свиты его 40 лошадей под турецким же убором.

И когда посланник в то местечко приехал и вышел из кареты, то Капичи-баша и прочие турки шли перед ним и остановились в изготованном для того под деревом месте. Тут Капичи-баша просил посланника сесть и по поздравлении его, посланника, счастливым приездом и по других взаимных и приятных разговорах потчевал кофе, сластями и шербетом. Потом начался выезд в город следующим порядком.

Во первых шло 60 янычаров со своими офицерами, наряженные для караула к посланнику в церемониальном платье.

Потом ехали Кулагус-чауш, Габерджи-чауш, Мехтер-чауш и Дуаджи-чауш (офицеры чаушской команды) с 30 чаушами (рассыльщиками), все в церемониальных чалмах.

За ними 4 чауша с перьями в чалмах, бывшие при посланнике от Хотина.

Конюший посланничий на лошади в немецком уборе, за ним вели четырех посланничьих лошадей.

Дворецкий резидента Обрескова верхом.

12 лакеев резидентских пешие, по два в ряд, в богатой ливрее.

Дворецкий посланничий верхом.

Позади его шли 8 человек посланничьих лакеев, по два в ряд, в богатой ливрее.

За ними камердинеры, 4 резидентских и 4 же посланничьих по два в ряд. [348]

Потом ехали:

переводчики, кои при резиденте, Марини и Дементьев, рядом.

За ними переводчик же Дандрия.

Ахирь Хазнадари и Ахирь Киатиби (казначей и писарь султанской конюшни) в церемониальных платьях. Подле них шли их чегодари.

Мигмандарь или пристав посланничий с Чурбаджием (полковником), определенным на караул к посланнику, и сей последний был в церемониальной шапке.

Тешрифаджи-эфенди и Тешрифаджи-калфасы (обер-церемоний-мейстер и церемониймейстер) с их чегодарями.

Кавалеры посольства, по два в ряд.

Чаушляр Эмини и Чаушляр Киатиби (первые офицеры чаушской команды) в церемониальных чалмах.

Посланник на лошади, которая была в полудиванном уборе; с правой стороны у него ехали Киничи-баша, а с левой булюк Агасы (сей чин поменьше Каничи-башинского, а свыше всякого Едиклы займа или дворянина) в церемониальных же чалмах.

По сторонам же посланника шли 4 гайдука и 6 человек его чегодарей.

За ним ехал его старший сын, как секретарь посольства.

Секретарь Пиний и переводчик Щукин, кои при резиденте, рядом.

Несколько российских купцов, верхами же.

Киевский от рейтар прапорщик Мельников.

За ним 8 человек рейтар, по два в ряд.

Заключил кортеж той же команды вахмистр.

За тем везена карета посланникова, в которой ехал он в дороге.

Посланник в назначенную квартиру, где его резидент Обресков дожидался, прибыл в час пополудни.

26. Сделано формальное обвещение Порте о прибытии посланника.

28. Переводчик Порты приезжал от стороны верховного везиря и всего турецкого министерства посланника с приездом его поздравить и привез с собою, по обыкновению, несколько лотков с овощами и цветами.

Между тем по сношению с Портою назначено посланнику быть на аудиенциях у везиря 9, а у салтана 12 мая.

9 мая, в день везирской аудиенции, посланник и резидент, убравшись со своими свитами, в 9 часов пополуночи из домов поднялись и следовали сами в портшезах, а прочие все свиты их люди пешком до пристани Тонханы, где посланник в чауш-башинскую, резидент с дворянами посольства в свою седьмивесельную, а прочие все в 44 барки, на Тонхане нанятые, сев, переехали залив к [349] константинопольской пристани, называемой Бакчекапысы. Вышед из барок, посланник и резидент вошли в приготовленную камору для дожидания Чауш-баши, а прочие между тем на высланных лошадей, коих было 40 (да две для посланника и резидента под целыми ливанскими уборами), садились и устроивались. Спустя четверть часа времени приехал и вышеупомянутый Чауш-баши, который по разных комплиментах подчивал посланника и резидента сластями, кофе и прочим, как то турецкий обычай есть. Потом, одевшись, как он, Чауш-баши, так и прочие турки, в кортеже быть определенные, в церемониальное платье и сев все на лошадей, поехали следующим порядком:

1. Кулагус-чауш.

2. Хасас-баши и Су-баши, рядом, а перед ними шли в два ряда 40 человек янычар.

3. 60 человек янычар, стоящих у посланника на карауле со своими офицерами.

4. 30 человек чаушей.

5. 4 офицера чаушского корпуса, по два в ряд.

6. Поручик Соловков и прапорщик Мельников, рядом, яко конюшие.

7. 4 заводные лошади резидентские.

8. 6 заводных лошадей посланника, кои все ведены были лакеями в меньшей ливрее.

9. Дворецкие, посланничий по правую, а резидентский по левую руку.

10. 12 лакеев резидентских в богатой ливрее.

11.8 человек лакеев посланника, також в богатой ливрее.

12. 4 камердинера резидентских.

13. 4 камердинера посланника.

14. Переводчики Марини и Дементьев.

15. Переводчик Дандрия.

16. Ахирь Кегаясы и Ахирь Хазнадари.

17. Пристав и караульный Чурбаджи.

18. Секретарь Пиний.

19. Чаушляр Эмини и Чаушляр Киатиби.

20. Посланник, а по правую его руку Чауш-баши, который вел себя весьма учтиво так, что в узких местах наперед добровольно проезживал. По сторонам и впереди посланника шли 4 гайдука и 6 чегодарей.

21. Резидент; по сторонам его шли 6 человек чегодарей.

22. Секретарь посольства князь Александр Долгоруков и переводчик Щукин, обретающийся при резиденте, с верющими ее императорского величества грамотами; лошадь каждого вели по два лакея в меньшей ливрее [350]

23. Дворяне посольства, князь Володимер и князь Николай Долгоруковы.

24. Дворянин же посольства князь Василий Долгоруков и с ним один духовный.

25. Капитан Студер и дворянин посольства Петр Воронцов.

26. Лекарь посланника и его же канцелярист Шарапов.

27. Лекарь резидентский и купец Пирожников.

28. Шесть человек российских купцов, по два в ряд.

29. Рейтарские вахмистры Фотеев и Шевырин, в замке.

Все вышеобъявленные, кроме янычар, лакеев, чегодарей и гайдуков, ехали верхами.

По въезде на другой двор Порты, в котором также и по крыльцам множество турок и в разных одеяниях в параде стояли, Чауш-баши, как то обыкновенно, оставя посланника и сойдя с лошади у другого рундука, пошел в везирские покои, а посланник и резидент стояли у того же рундука, у которого везири на лошадей садятся и оседают. При всходе на верхнее крыльцо переводчиком Порты, а при вступлении в Диван или судебную салу, в коей весь везирь кегаинский двор в параде стоял, встречены церемониймейстером Чаушляр Эминием и Чаушляр Киатибием, и проведены в камору отдохновения, в которой с пять минут помешкав, поведены в аудиенц-камору до места, где табуреты поставлены были: по правую для посланника, а по левую, несколько поотступя, для резидента. В сию палату чрез весьма короткое время в другие двери вошел везирь со своим кортежем и, как скоро он в место свое сел (у коего по правую руку в некотором расстоянии вдоль по софе стояли Рейс-эфенди, Чауш-баши, большой и малый Тескереджи да Мехтупчи-эфенди, а по левую везирский Кегая Музур-ага и Дели-баша, капитан везирской гвардии; протчими же чинами вся аудиенц-камора, сколько ни пространна, наполнена была) и Селямагасы двоекратно прокричали поздравление, а посланник и резидент сели на табуретах, то верховный везирь наведывался о здоровьях посланника и резидента, на что по пристойности ответствуя, посланник начал свою речь.

Речь посланника князя Долгорукова к верховному везирю

“Ее императорское величество всероссийская, моя всемилостивейшая государыня, соизволила прислать меня в характере своего чрезвычайного посланника для поздравления его салтанова императорского величества восшествием его величества на наследный Оттоманской империи престол и для засвидетельствования истинного намерения ее императорского величества о содержании совершенной дружбы и доброго соседства по трактатам вечного мира, как Ваше сиятельство усмотреть изволите из высочайшей грамоты ее императорского величества, которую имею честь вам вручить. Из [351] оной еще Ваше сиятельство увидите желание ее императорского величества, моей всемилостивейшей государыни, дабы Вашим старанием склонная аудиенция у его салтанова императорского величества была мне исходатайствована; я же имею честь поздравить Ваше сиятельство вступлением Вашим в чин первенствующего блистательной Порты министра. Еще имею честь поздравить Ваше сиятельство от его сиятельства российского императорского канцлера и вручить его письмо. При том не могу оставить, чтоб не благодарить Ваше сиятельство за все показанные мне в пути и здесь удовольствия и ничего больше не желаю, как заслужить моими поступками Вашего сиятельства благосклонность”.

И проговоря слова: как из сей ее императорского величества грамоты усмотрит, принял оную от секретаря посольства князя Александра Долгорукова и, подступя, отдал в руки приближавшемуся Рейс-эфенди, которую оный министр положил на подушку близ везиря, а лист его сиятельства канцлера по окончании речи чрез посредство переводчика Порты ему же, Рейс-эфенди, в руки доставил, который он тут же с грамотой ее императорского величества близ везиря положил, и как скоро переводчик Порты оную речь везирю по-турецки пересказал, то резидент начал свою.

Речь резидента Обрескова к верховному везирю

“Ее императорское величество, моя всемилостивейшая и всеавгустейшая государыня по непременному своему желанию с его салтановым императорским величеством соседственную добрую дружбу ненарушимо содержать, высочайше определя министерство мое при блистательной Порте продолжать вновь, императорскою своею грамотою как к его салтанову величеству, так и к Вашему сиятельству в прежнем резидентском моем характере акредитовать соизволила, как из сей ее императорского величества грамоты и из листа его сиятельства ее императорского величества великого канцлера, который Вашему сиятельству мне особливое его почтение засвидетельствовать поручил, увидеть изволите, и Ваше сиятельство прошу благосклонно исходатайствовать мне доступ к его салтанову величеству вместе с чрезвычайным посланником князем Долгоруковым на аудиенцию для поднесения упомянутой ее императорского величества к его салтанову величеству грамоты. При сем же позвольте, Ваше сиятельство, принести мое чистосердое поздравление с возвращением Вашим в настоящее высокое достоинство и просить о дозволении прежней Вашей неоцененной милости и благоволения, в которое со особливым респектом препоручить себя честь имею”.

В подании грамоты ее императорского величества и листа его сиятельства канцлера резидент последовал примеру посланника. [352]

Везирь по выслушании от переводчика Порты оной речи посланнику и резиденту ответствовал, что чинимые ими поздравления и подаваемые обнадеживания от стороны ее императорского величества о непременном содержании мирного трактата и постоянной соседственной дружбы с приятностью приемлются, и, напротив того, обнадеживает, что и от стороны его салтанова величества не токмо настоящую соседственную дружбу ненарушимо содержать, но оную еще более приумножить и укрепить старание приложить оставлено не будет, в чем он по своему чину прилежно споспешествовать не оставит, також как им министрам, так и к делам их всякая аттенция оказывана будет, а на аудиенцию к его салтанову величеству допущены будут в приближающееся воскресение, то есть 12 мая.

За все сие пристойно возблагодаря, посланник и резидент обещались о таких его везирских уверениях высочайшему ее императорского величества двору всеподданнейше донести и вновь высочайшее и твердое ее императорского величества намерение с его салтановым величеством дружбу содержать подтвердили.

Между тем подносили везирю, посланнику и резиденту сласти, кофе, шербет, розовую воду и окуривание, а потом надели на посланника и резидента собольи шубы, на трех сыновей посланника (аймеши, на секретаря и на дворян посольства) по рясе ангорского тонкого камлоту (в сем оказана особливая аттенция, ибо когда от других держав и чрезвычайные послы бывают, то оные токмо на двух из свиты их надеваются), а на прочих 38 кафтанов. И как все оное отправилось, посланник и резидент, с позволения везирского встав и повторя благодарения их, простились. В то время церемониймейстер вложил им за пазухи по два платка да сыновьям посланника по платку, с чем откланясь вышли и провожены были до крыльца теми же чинами, кои встречали, и, сев на лошадей, возвратились тем же порядком и с теми же чинами, как и ехали, кроме того, что резидент ехал по левую руку посланника, ибо Чауш-баши никакого министра обратно не провожает, но остается при Порте.

12 мая, в день салтанской аудиенции, посланник и резидент, убравшись со своими свитами, поднялись из домов в 3 часу пополуночи и следовали от Топханы и канал переехали тем же образом, как и на везирской аудиенции было, с тою токмо прибавкою, что каждый лакей имел зажженный факел. И как в камеру вошли, то весь чауш-башинский кортеж уже дожидался, а с четверть часа после и Чауш-баши, приехав, прошел прямо в близости находящуюся мечеть, где, исправя утренние молитвы, вошел в камору к ним и по всех обыкновенных церемониях поехал с теми же чинами и равным же образом, как и прежде, кроме что при лошадях [353] посланника и резидентской шли по два пейка (конюхи салтанской конюшни) в высоких колпаках, из валеного белого сукна сделанных. По приближении к улице, лежащей от первых ворот к Порте, на самом рассвете, остановясь, дожидались проезда везирского в Сераль около четверти часа, за коим следовали, и при въезде на первый Сераля двор отъехали с мостовой вправо, дабы возвращающемуся везирскому Кегае место дать, и пока он проехал, поодержались, а потом, приближась к рундуку вторых ворот, с лошадей сошли, ибо на второй двор ниже везирю въезжать не дозволяется. Тут встретил переводчик Порты, с коим в тех воротах посидели, пока повестили, чтоб шли. И едва из оных ворот выступили, встретя Чауш-баши с церемониальным своим посохом, пошел по правую руку посланника, и в то же время янычары бросились к расставленным по земле чашам с пилавом и с другими яствами, а не доходя до преддиванной колоннады сажень с 10, встретили салтанского Капичилар-кегаясы также с церемониальным посохом, к которому Чауш-баши присовокупясь, шли перед посланником, постукивая посохами.

При вступлении в Диван и приблизясь к табуретам, на левой руке поставленным, к нисанжинской лавке для посланника, а резидентской подле по правую руку, остановились, дожидаясь везиря, который неукоснительно из боковых дверей вошел, и как скоро в место свое сел, а тоже посланник и резидент сели, подозвал он переводчика Порты и наведывался о здоровьях их; потом отправлялись их турецкие обыкновенные церемонии, как то доклад к султану посылать: соизволить ли министров к себе допустить, прием оного дозволения и суд, а чрез то время его салтаново величество в окошке, над самым везирским местом сделанным, за решеткою на все происходящее смотрел. По сем накрыли столы, и посланник посажен с везирем, а резидент с Нисанжи-пашою, потому что капитан-паша, с которым ему сидеть надлежало, был тогда в отлучке; дворяне же посольства посажены были за стол с тефтердарем.

По окончании обеда, в продолжение которого везирь с посланником неумолчно разговаривал, тако же по обмывании рук, взятии кофи, розовой воды и окуривания поведены были до лавочки, где шубы на министров, а прочие на свиту надевают и прохода везирского ожидают. А как скоро из Дивана вышли, переводчик Порты резиденту отозвался, что верховному везирю посланник весьма понравился, чего ради с ним охотно и разговаривал. По приближении к вышепомянутой лавочке надеты на министров собольи шубы, на трех сыновей посланника камлотовые рясы, а на свиту 42 кафтана, и в сем убранстве министры, с переводчиком Порты сидя, а свита стоя в линии, дожидались прохода везирского, коего предварили [354] два кадилескера, обыкновенно в Диване заседающие, а за везирем и министры к третьим воротам поведены с 11 человеками свиты их, в салтанскую аудиенцию допущены быть имеющими. По пришествии к воротам как министров, так и прочих, каждого взяли под руки двое капичи-башей: по вступлении в аудиенц-камору нашли его салтаново величество, под балдахином на краю трона сидящего несколько накось, чтобы лучше министров видеть мог; по правую у него руку к стене стоял везирь, напротиву его величества трехбунчужный паша, янычар-ага, а у конца трона, несколько поодаль, четверо белых евнухов; и по приближении в надлежащую дистанцию к трону и по исправлении третьего поклона посланник говорил речь следующую.

“Ее императорское величество всероссийская, моя всемилостивейшая государыня, соответствуя дружескому объявлению, сделанному от Вашего салтанского императорского величества чрез нарочное посольство, о вступлении Вашего величества на престол Оттоманской империи, всемилостивейше соизволила меня послать в характере своего чрезвычайного посланника для поздравления Вашего величества восшествием Вашим на родительский Ваш императорский престол, желая Вам благополучного и долговременного государствования. Ее императорское величество изволила же мне приказать возобновить Вашему салтанову величеству обнадеживания о ее совершенной дружбе и что как доныне, так и впредь к постоянному содержанию между обеими империями трактата вечного мира, доброго соседства и дружеского согласия со стороны ее императорского величества, моей всемилостивейшей государыни всегда неотменная склонность действительно оказана будет, будучи уверена о взаимных Вашего салтанова величества намерениях, и то ее императорское величество, моя всемилостивейшая государыня наикрепчайше засвидетельствует своею императорской грамотой Вашему салтанову императорскому величеству, при подании которой я с моим глубочайшим почтением имею честь Ваше величество поздравить, ничего счастливее для себя не почитая сей порученной мне комиссии, которая мне случай подает видеть такого великого монарха и себя в милость Вашего салтанова императорского величества рекомендовать”.

По переводе переводчиком Порты оной посланникова речи резидент говорил свою.

“Ее императорское величество, моя всемилостивейшая и всеавгустейшая государыня, имея склонное желание пребывающую с Вашим салтановым императорским величеством соседственную дружбу ненарушимо содержать и высочайше усмотря всеприлежное мое к распространению и вящшему оной укреплению попечение, вновь [355] меня при дворе Вашего салтанова императорского величества в резидентском характере сею ее императорского величества грамотою, которую Вашему салтанову императорскому величеству поднести честь имею, всемилостивейше акредитовать соизволила. И как я высокой Вашего салтанова императорского величества милости уже неизчетные знаки имею, то по благоговейном поздравлении со счастливым Вашего императорского величества на наследный императорский престол восшествием иного мне просить не остается, как о неотменном оной императорской милости и протекции продолжении”.

В подании грамоты резидент следовал во всем посланнику, которую везирь, приняв, на прежнюю положил.

Потом его салтаново величество тихим голосом приказал везирю, а сей именем салтанским ответствовал, что его величество поздравление от стороны всероссийской императрицы, тако ж и данные обнадеживания о сохранении мирного трактата и соседственной доброй дружбы с приятностью слышит и со своей стороны взаимно к тому прилежать не оставит и как посланнику во время его пребывания, так и резиденту, министерство продолжающему, императорскую свою протекцию высочайше дозволяет.

По выслушании чего министры поклонились, коих держащие капичи-баши под руки по турецкому обыкновению, оборотя к салтану спиною, вывели.

Во время, как речи переводились, его величество салтан всякого оглядел с приятным видом.

По выходе за вторые ворота сели на лошадей и, устроившись, дожидались проезда везирского, которого все чины, в Серале бывшие, предварили, за ним выехали и следовали посланник и резидент рядом, а прочие по-прежнему, до пристани Багче-капысы, а оттуда в домы.

(Сие посольство было отправлено вследствие такового же со стороны турецкого салтана, которое было принято при российском дворе 24 апреля 1755 г.).

14

Вчерась, то есть 5 генваря 1757, в 5 часов в три четверти вечера, король, вышед от французских дам (Mesdames de France (фр.) — титул сестер короля Франции), садился в карету в намерении ехать в Трианон, один злодей нашел тогда способ подойти к его величеству, и гвардия, которая была около короля, не усмотрев, что у него был нож приготовлен двуконечный, у которого было одно лезвие обыкновенное ножовое, а другое наподобие перочинного [356] ножика, шириною пять или шесть линии, а длиною около пяти дюймов, которым ударил короля в правый бок, между четвертым и пятым ребром, снизу вверх и разрезал около четырех пальцев рану. Король, получа оную, подумал, что он только ударен кулаком, но потом почувствовал маленький жар и по то время не знал, что он ранен, пока кровь показалась. Его величеству пустили кровь в 6 часов, и хотя сие пускание сделало великое облегчение, однако для лучшей безопасности чрез 4 часа пущена была вторично. Его величество, хотя мало почивал ночь, однако оную препроводил спокойно. Поутру была легкая испарина, и по сне одного часа в 10 часов по перевязании раны найдено, что опухоль оной очень опала, и по отправлении сих писем его величество находится в таком состоянии, как в таком случае желать можно, и все показывает, что удар не пронзил до груди. Сей убийца пойман в то же время, которого дело следуют.

15

I

Манифест о объявлении войны королю прусскому

Непременное наше желание пребывать со всеми державами, а особливо с соседними, в дружбе и добром согласии показали мы с самого нашего на прародительский престол вступления скорым пресечением тогдашней со Швецией войны.

Всевышний благословил столь праведное желание, и государство наше доныне пользуется глубоким миром и приятным наслаждается покоем.

Но как между тем король прусский двоекратное сделал на области ее величества римской императрицы, королевы венгеро-богемской, нашей союзницы и приятельницы, нападение и Саксонию, наследие его величества короля польского, также нашего союзника и приятеля, внезапно разорил и чрез то так силен и опасен сделался, что все соседние державы оное к крайнему своему отягощению чувствовали, то мы как для собственной государства нашего, так и союзников наших безопасности и для воздержания сего предприимчивого государя от новых вредительных покушений принуждены были содержать всегда знатную часть наших сил на лифляндских границах.

А сверх того для большей предосторожности возобновили мы оборонительные союзы с ее величеством императрицею-королевой и его величеством королем польским.

Принудя чрез то короля прусского в покое остаться и соседей своих оным пользоваться оставить, мы сию доныне чрез столько лет [357] приобретенную славу, признание Европы и тишину нашей империи предпочли бы завоеванию целых королевств; но мнения короля прусского от наших весьма разнствовали. К войне и к неправедным завоеваниям жаждущий его нрав превозмог наконец над теми уважениями, кои его в покое удерживали, и подтвердил то мнение, которое он первою против австрийского дома войною о себе подал, что к начатию войны и похищению чужих земель довольно ему единого хотения, ибо учиня ныне третье уже на области ее величества, императрицы-королевы нападение, не первая от него вышла на свет и военная декларация, на том только основанная, что он мнимых своих неприятелей предупреждать должен. Правило, которому доныне один только король прусский последовал, и которое, ежели бы повсюду было принято, привело бы весь свет в крайнее замешание и совершенную погибель!

Мы и при том, желая сохранить тишину и мир, крайнее старание приложили не допустить сию новую войну до воспаления. И пока король прусский вознамеренным только к начатию ее казался, следовательно, время еще было воздержать его от оной, неоднократно при всех дворах объявили, что на оную спокойно смотреть не станем, паче же исполняя свои обязательства союзникам нашим всеми силами помогать будем.

Но король прусский, несмотря на то и приписывая миролюбительные наши склонности недостатку у нас в матросах и рекрутах, вдруг захватил наследные его величества короля польского области и со всею суровостью войны напал на земли ее величества римской императрицы-королевы.

При таком состоянии дел не токмо целость верных наших союзников, свято от нашего слова и сопряженная с тем честь и достоинство, но и безопасность собственной нашей империи требовали не отлагать действительную нашу против сего нападателя помощь.

Мы для того армиям нашим повелели учинить диверсию в областях короля прусского, дабы его тем принудить к постоянному миру и к доставлению обиженным праведного удовольствия; и оные теперь действительно находятся для того в областях короля прусского, и мы несумненную имеем надежду, что Всевышний и сие столь праведное намерение благословит совершенным исполнением.

Но как король прусский, злобствуя за то, издал ныне в свете против нас декларацию, в которой, составляя неосновательные нарекания, ищет чрез то не токмо удержать нас от посылки помощи, дабы ему толь свободнее было утеснять наших союзников и вновь усилиться и опаснейшим сделаться, но и присвоить себе право к произвождению беспосредственной против нас войны; а мы толь [358] справедливое дело наших союзников оставить, святость слова нашего нарушить и славу и безопасность нашей империи пренебрегать не можем, о чем в изданном ныне от нас на помянутую Прусскую декларацию ответ пространнее изъяснились, то объявляя о том чрез сие, не сомневаемся, что все наши верные подданные совокупят с нами усердные к Всевышнему молитвы, да Его всемогущая десница защитит праведное дело и восстановит твердый мир и покой во славу Его пресвятого имени. Почему и нашему Синоду повелеваем приносить во всех церквах ежеденное о том моление. Дан в Санкт-Петербурге августа 16 дня 1757 года.

Печатан при императорской Академии наук августа 17 дня 1757 года.

II

Объявление королевское по случаю учиненного нападения на области его величества

(Перевод)

Известно всей Европе, что король, по примеру достославных предков своих, со времени восшествия своего на престол употреблял поныне все способы, чтоб получить себе дружбу российского двора и чтоб соблюсти оную всеми возможными средствами. По сему и действительно имел его величество удовольствие жить несколько лет сряду в совершенном согласии с ныне государствующей императрицей, и продолжалось бы еще и ныне доброе сие согласие, если бы недоброжелательные дворы не постарались помутить оное ненавистнейшими происками своими и не довели наконец до того, что прусский и российский министры взаимно отозваны, и тем пресеклось всякое между обоими дворами сношение.

Не мог король видеть без прискорбия первых сего разрыва начатков, и хотя совесть ни в чем не зазирала его величество, за должность поставлял он себе однако же усугубить рачение свое в отвращении всего того, чем бы могло еще более умножиться неудовольствие двора российского. Да и восставшая потом война нимало не отменила ни мыслей, ни поступков королевских, и его величество непременно удалялся от неприятных с сего державою крайностей, несмотря на то что сам справедливые причины имел жаловаться на двор, который венским вовлечен был во все опасные его замыслы и употреблялся им как орудие, к произведению гордых его видов способное.

Неопровергаемыми доказательствами ясно показано всему свету, что одно токмо поведение венского и саксонского дворов принудило его величество к принятым против них мерам, и на кои поступить принужден он был для собственной обороны своей. [359]

Сверх того неоднократно обещался его величество положить орудие, сколь скоро дастся ему достаточная для собственных его земель безопасность. Не оставил он вывесть наружу те ухватки, коими приведен российский двор на предприятие, отнюдь не согласующееся с высокими добродетелями российской императрицы, и кое бы без сомнения сама сия государыня мерзостным почла, если бы могла она сведать сущую истину, которую от нее скрывают. Все королем о справедливости его дела объявленные доказательства подавали российскому двору весьма основательные причины не принимать участия в нынешней войне и не исполнять трактат, очевидно во зло употребляемый венским двором для произведения неправедных его намерений. Предлагал также его величество российскому двору некоторые к примирению способы, коими бы могла прекратиться война и удобнее, нежели благополучнейшими оружия успехами, вечно прославиться государствование российской императрицы.

С сожалением видит король, что наконец вся умеренность и все употребленные им старания, чтоб пребыть в мире с российским двором, были тщетны и что всякое уважение превозмогло происки неприятелей его. Сей двор, попирая ногами все правила дружбы и доброго соседства и поступая против постановленных с королем обязательств, проводит войска свои чрез земли нейтральной державы против ее воли и против силы трактатов, прямо нападает на области его величества и вступается в войну, которую король от самых неприятелей своих принужден был начать для собственной своей безопасности.

В сих обстоятельствах иного не остается королю, как токмо употреблять дарованные ему от Бога силы, дабы оборонить свои земли, защитить подданных своих и сильно сопротивляться всех несправедливейшему нападению и насильству.

Никогда не пренебрежет король правила и посреди войны между вежливыми народами обыкновенные, но если паче всякого чаяния российскими войсками учинены будут в землях его величества продерзости и свирепства, тогда и он не возможет обойтиться, чтоб точно того же не учинить в Саксонии, где войска его доныне наблюдали строжайший воинский порядок, и его величество против воли своей принужден будет поступать с землями и с подданными сего курфюрства точно таким же образом, как с его собственными землями и подданными поступлено будет.

Впрочем, предоставляет себе король вскоре показать всей Европе неосновательность тех причин, коими старается российский двор оправдать свой поступок, и его величество, видя себя принужденным к законной обороне, твердо надеется, что Всевышний благословит его оружие, уничтожит заговоры неприятелей его и ниспошлет ему и впредь сильную помощь Свою. [360]

III

Ответ со стороны ее императорского величества всероссийской на обнародованную королем прусским декларацию по причине действительного исполнения тех деклараций, которыми ее императорское величество многократно объявила помогать своим неправедно атакованным союзникам

Что ее императорское величество всероссийская со времени славного своего на прародительский престол вступления тщательно старалась со всеми державами, а особливо с соседними, пребывать в доброй дружбе и совершенном согласии, тому берлинский двор, конечно, наилучшие имел опыты, но сколь мало со стороны оного соответствовано сему полезному ее императорского величества намерению, тому вся Европа свидетель.

Едва токмо Шлезия завоевана была и почти в самое то время, как берлинский двор искал получить гарантию ее императорского величества на сие завоевание, оный не почитал уже себе весьма нужным союз ее императорского величества и оного как бы некоего тягостного ему ига избавиться искал, так что вместо оказанных со стороны ее императорского величества многократных снисхождений справедливые ее величества требования получали сухие отказы или и совсем в презрительном оставлялись молчании. Дружественные и прямо союзнические увещевания, которые ее императорское величество чрез разных своих министров от времени берлинскому двору чинить не преставала для воздержания оного от неприятельств, повторенных против австрийского и саксонского домов, не были никогда и во уважение приняты. Природные ее императорского величества подданные насильно захвачены, другие насильно же удержаны, свободы и исповедания своей религии лишены, и некоторые за то одно в тюрьмах уморены, что токмо увольнения своего из прусской службы просили. Министры ее императорского величества, кои по указу приносили против всего того основательные жалобы, вместо малейшего удовольствования были непристойнейшим и нигде необыкновенным образом уграживаемы и так оскорбляемы, что всякая другая, не столь миролюбивая держава почла бы себя обязанной войну объявить. Но ее императорское величество и в то время, не желая довести до сей крайности, паче же предупреждая оную, довольствовалась отозвать токмо своего министра из Берлина, повелевая в то же время объявить те причины, кои побудили ее величество учинить сей поступок.

Берлинский двор, знав таким образом справедливые причины неудовольствия ее императорского величества, не токмо не старался отнять оные, но паче тотчас своему министру повелел от здешнего двора отъехать, не объявя иной тому причины, как токмо отъезд [361] российского министра от его двора; и теперь только в первый раз слышит ее императорское величество с крайним удивлением, что так знакомое всей Европе происшествие ищется приписать недоброжелательству таких дворов, кои отнюдь никакого не имели в оном участия.

Сожалела ее императорское величество, что толь худые плоды произвел союз ее с берлинским двором, но того не ожидала, чтоб те предосторожности, которые ее императорское величество для своей собственной и союзников своих безопасности после двоекратного с прусской стороны нарушения мира почитала нужными и которым, может быть, Европа тем долженствует, что берлинский двор до начатой им ныне войны сам в покое оставался и соседей своих оным пользоваться оставлял, подвержены были толь ненавистному истолкованию, каково берлинский двор в манифесте своем делает, якобы российский императорский двор был орудием венскому двору ко исполнению его опасных намерений и горделивых замыслов.

Ее императорское величество почитает совсем за противно своему и ее величества императрицы-королевы достоинству вступать в опровержение сего ни на чем не основанного нарекания. Оно составляет, однако же, все право, по которому король прусский начал ныне третью войну против австрийского дома. Он в то время приписывает сему дому горделивые замыслы, когда довольствуется составлять и исполнять оные. Саксония также обвинена опасными намерениями в такое время, когда после последнего прусского владения не была еще в состоянии принять для собственной своей безопасности нужных предосторожностей.

Коль твердое намерение ни имела ее императорское величество исполнить свои обязательства и подать сильную помощь своим союзникам, не оставила однако же ее величество все возможное со своей стороны употребить, дабы нынешнюю войну не допустить до воспаления, когда к тому еще время было.

Ее императорское величество неоднократно декларировала при всех дворах, что ежели берлинский двор атакует кого-либо из ее союзников, ее величество на то спокойно смотреть не станет, но паче атакованному всеми силами помогать будет. Но, к крайнему сожалению, сия декларация в свое время желанного успеха не произвела, а к большему теперь удивлению ищется свету внушить, якобы берлинский двор сам предлагал ее императорскому величеству средства к прекращению войны. Были подлинно посторонним каналом учинены некоторые предложения, дабы ее императорское величество медиацию на себя принять изволила; но сие токмо для выигрывания времени, ибо не токмо не был никто снабден надлежащим к тому полномочием, но и почти в одно время, когда упоминалось здесь о сей медиации, с угрозою атаковать российские в Курляндии [362] бывшие войска; в то же время прусские при других дворах министры объявляли, якобы двор их никому не поручал делать подобное предложение.

Ее императорское величество не сомневается, что весь беспристрастный свет признает, что ее величество не могла так отвергнуть столь оскорбительные праводушию ее предложения и весьма до того не снизойти, чтоб в то время, когда берлинский двор со всею жестокостью утеснял союзников государыни императрицы, ее величество довольствовалась выслушивать такие предложения, кои ежели бы произвели свое действо, обратились бы в пользу берлинского двора, во вред неправедно атакованных им дворов и наконец к предосуждению доброй веры ее императорского величества.

Такова была умеренность берлинского двора, которою он ласкался содержать ее императорское величество в недействии, дабы тем толь надежнее совершить предприятое им и, может быть, удобным казавшееся разрушение австрийского дома. Сей умеренности и ныне последуя в то время, когда нейтральные имперских сочленов области не для нужного и необходимого войск прохода, но для получения только контрибуции захватываются прусскими войсками, ищется соседнему народу необходимый чрез его области проход войск ее императорского величества учинить ненавистным.

Но сверх того, что в том с здешней стороны, також и со стороны ее величества императрицы-королевы, ничего не пренебрежено, что сему дружественному и соседнему государству справедливо принадлежит, ее императорское величество уверена, что польская о вольности своей и правах сведущая и наибольше ревнующая нация наилучше сама и усмотрит, какой скрывается вред в сем наружном о интересах ее попечении, так как государыня императрица и видит доныне с удовольствием, что верность и усердие сей нации к утесненному ее государю приобретают ей почтение, а чинимый здешним войскам дружественный прием утверждает соседственное согласие.

Приняла, правда, ее императорское величество в настоящей войне участие, но не инако, как по силе своих прежних обязательств и, следовательно, как помощная сторона. Обнародованные доныне от ее генерал-фельдмаршала манифесты то довольно свидетельствуют и доказывают, что ее величество не искала в том своей корысти, какие виды тому придать берлинский двор ни силится. Ее императорское величество не может оставить толь праведное дело, так как ее величество не зазрит, когда берлинский двор употребляет свои силы для защищения токмо своих областей, хотя сам причиною чинимой противу оных диверсии.

Но буде составленными нареканиями ищется найти причины к произвождению беспосредственной войны против ее [363] императорского величества в отмщение за наблюденную веру обязательств, то ее императорское величество не сомневается, что тогда весь свет признает берлинский двор начинателем и сей новой войны, так как уже таковым признан распространенного им и без того далеко пламени.

А между тем всегда непоколебимое ее величества на Всевышнего упование усугубляется, что Его всемогущая десница благословит и укрепит праведное оружие, восстановит твердый и постоянный мир, положит пределы разрушившей его гордости и доставит обиженным праведное воздаяние.

Впрочем, хотя свет довольно видел, что войска ее императорского величества строгим наблюдением воинских уставов и дисциплины никаким других политизированных народов не уступают, однако же желание ее императорского величества, дабы войсками ее ничего против принятых правил войны учинено не было, будет толь большее, сколь паче удалена ее величество последовать употребленным доныне в разоренной уже Саксонии свирепствам, хотя оные к равномерным подавали бы полное право.

16

I

Копия с письма генерал-фельдмаршала Апраксина, присланного чрез генерал-майора Панина, о баталии, происшедшей 19 августа 1757 года

Всепресветлейшая, державнейшая, великая государыня императрица и самодержица всероссийская, государыня всемилостивейшая.

Божиею споспешествующею милостию управлением всемогущия Его десницы и счастьем Вашего императорского величества вчера совершенная и главная над гордым неприятелем одержана победа.

В 5 часу пополуночи, когда победоносное Вашего величества оружие из лагеря под местечком Наркитином в поход выступать начинала и чрез лес дефилировать имела, в то самое время перебравшийся на сию же сторону 17 числа и в лесу не далее мили от вверенной мне армии лагерем в таком намерении ставший неприятель, чтоб нашему дальнему чрез лес проходу мешать, чего ради и три дня сряду разными своими движениями нас атаковать вид показывал всею силою под предводительством генерал-фельдмаршала Левольда из лесу выступать, сильную пушечную пальбу производить и против нас в наилучшем порядке маршировать начал, по прошествии получаса приблизясь к нашему фрунту, с такою фуриею сперва на левое крыло, а потом и на правое напал, что описать нельзя; огонь из мелкого ружья беспрерывно с обеих сторон около трех часов продолжался. [364]

Признаться должен, что во все то время, невзирая на мужество и храбрость как генералитета, штаб- и обер-офицеров, так и всех солдат и на великое действо новоизобретенных генералом-фельдцейхмейстером графом Шуваловым секретных гаубиц, которые толикую пользу приносят, что, конечно, за такой его труд он Вашего императорского величества высочайшую милость и награждение заслуживает, о победе ничего решительного предвидеть нельзя было, тем паче что Вашего императорского величества славное войско, находясь в марше за множеством обозов, не с такою способностью построено и употреблено быть могло, как того желалось, и поставлено было на справедливость дела, наипаче же усердные Вашего императорского величества ко Всевысочайшему молитвы поспешав, гордого неприятеля победоносному Вашему оружию в руки предали, и тако, всемилостивейшая государыня, оный совершенно разбит, рассеян и легкими войсками чрез реку Прегель прогнан до прежнего его под Велавом лагеря.

Я дерзаю сею Богом дарованною победоносному оружию Вашему милостию Ваше императорское величество со всеглубочайшим к стопам повержением всеподданнейше поздравить, усердно желая, да Всемогущий благословит и впредь оружие Ваше в целости сохранить и разными победами благословить для приращения неувядаемой славы Вашего величества, устрашения всех зломыслящих врагов.

В сей между местечком Наркитином и деревнями Гросс-Егерсдорфом и Амелогофом жестокой акции, какова, по признанию чужестранных волонтиров, особливо же римско-императорского генерал-фельдмаршал-лейтенанта барона Сент-Андре, еще в Европе не бывало, как Ваше императорское величество из приложенной при сем копии с реляции его всемилостивейше усмотреть изволите, с нашей стороны бывший урон за краткостью времени еще не усмотрен, но между убитыми считаются: командующий левым крылом генерал Василий Лопухин, который так мужественно и храбро, как я сам перед тем четверть часа его видел и с ним говорил, поступал и солдат ободрял, что я без слез о нем упомянуть не могу, ибо потерял такого храброго генерала, который мне впредь великую помощь, а Вашему императорскому величеству знатную службу оказать мог; генерал-поручик Зыбин, который також с храбростью жизнь свою кончил; и бригадир Капнист. Ранены: генерал Юрья Ливен в ногу хотя и легким только ударом, однако по его слабости беспокоит; генерал-лейтенанты Матвеи Ливен и Матвей Толстой; генерал-майоры Дебоскет, Вилбоа, Яган Мантейфель; генерал-квартирмейстер Веймерн и бригадир Племянников, однако всех сих раны не опасны. Напротив того, о неприятельском уроне еще точно объявить не можно, но думать надобно, что весьма знатен, когда такой [365] гордый и жестокий неприятель в таком беспорядке, оставив почти всю свою полевую и несколько полковой артиллерии, а именно: больших 24-фунтовых 3, 12-фунтовых 5 пушек, 3 гаубицы и 18 полковых пушек, побежал. Взятых в полон было более 600 человек, в том числе обер-офицеров 8, токмо из раненых многие уже померли; да дезертиров приведено более 300 человек, которых число, без сумнения, умножится, ибо ежечасно из лесов легкими войсками приводятся и собою в лагере являются. Между мертвыми найдено тело графа Донау, по свидетельству пленных офицеров, еже мне повод подало послать одного трубача к фельдмаршалу Левольду с письмом, с которого при сем, равно как и с других двух офицерских писем, для высочайшего усмотрения точные копии всенижайше подношу (Этих писем в приложениях к “Запискам” нет. — Примеч ред.).

Я для того с сим моим всенижайшим доношением генерал-майора Панина отправляю, что оный, будучи при мне чрез все время похода дежурным генералом, в состоянии Вашему императорскому величеству его тем паче рекомендовать, что оный великие труды нес и много мне помогал во время сражения, куда я поспеть не мог, всюду для уговаривания и ободрения людей посылай был, в самом большом огне находился, только Бог его от несчастья свободил, и потому высочайшую милость заслужил, да и со временем по смелости и храбрости его великим генералом быть может. Словом сказать, все Вашего императорского величества подданные вверенной мне армии при сем сражении всякий по своему званию так себя вели, как рабская должность природы их государыни требовала. Волонтиры, а именно: князь Репнин, граф Брюс и Апраксин — ревностью и неустрашимостью своею себя отличали и потому, подвергая весь генералитет, особливо же молодых генералов, кои истинно весьма храбро поступали и в таком огне были, что под иными лошади по две убито или ранено, а генерал-майор Вилбоа хотя и ранен был в голову, однако до окончания всего дела с лошади не сошел, и обретающегося при мне волонтиром голстинского его императорского высочества службы поручика Надастия, который так смел, храбр и толикую к службе охоту имеет, что не токмо во всех партиях и при аванпостах находился, но и везде отлично и неустрашимо поступал, також штаб- и обер-офицеров и все войска к монаршеским Вашего императорского величества стопам препоручаю высочайшей материнской щедроте.

Чужестранные волонтиры, вначале римско-императорский генерал-фельдмаршал-лейтенант барон Сент-Андре, о котором смелость приемлю Ваше императорское величество всенижайше просить его римско-императорскому двору рекомендовать указать, что с находящимися при нем штаб- и обер-офицерами весьма себя отличил. [366] Французские полковники Фитингоф, особливо же Лопиталь и саксонский полковник Ламсдорф с их офицерами, також поступками своими храбрыми немалую похвалу заслужили.

Что до меня принадлежит, всемилостивейшая государыня, то я так, как пред Самим Богом, Вашему величеству признаюсь, что я в такой грусти сперва находился, когда, как выше упомянуто, с такою фуриею и порядком неприятель на нас в марше атаковал, что я за обозами вдруг не с тою пользою везде действовать мог, как расположено было, что я в такой огонь себя отваживал, где около меня гвардии сержант Курсель убит и гранодер два человека ранено, вахмистр гусарский убит и несколько человек офицеров и гусар ранено же, також и подо мною лошадь, что уже после баталии усмотрено; одним словом, в такой был опасности, что одна только Божия десница меня сохранила, ибо я хотел лучше своею кровию верность свою запечатлеть, чем неудачу такую видеть, а полученные ведомости о количестве и качестве неприятельского войска несправедливы были за тем, что армия состояла, по объявлению офицеров прусских, в 40 тысячах, но избраннейшего войска, от большой части природные пруссаки.

II

Реляция к ее императорскому величеству от генерал-фельдмаршала и кавалера Степана Федоровича Апраксина от 20 августа 1757, отправленная с места баталии, одержанной над прусскою под командою генерал-фельдмаршала Левальда армиею при деревне Гросс-Егерсдорф

Вашему императорскому величеству всеподданнейше доношу, что благословением Всевышнего и вспоможением всемогущей Его десницы, счастьем же Вашего императорского величества вчерашнего дня при деревне Гросс-Егерсдорф одержана над прусскою под командою генерал-фельдмаршала Левальда находящейся армиею главная и совершенная победа.

Я уже имел честь, Ваше императорское величество, всенижайше предупредить, что как для непреодолимых препятствий невозможно было к неприятелю, по правую сторону реки Прегеля находившемуся, прямою дорогою дойти, то я предприял чрез реку Прегель переправиться, дабы, сделав некоторый обход, тем скорее однако же принудить его к баталии.

Вследствие сего армия Вашего императорского величества действительно в 17 день сего месяца чрез реку переправилась. И как неприятель из того заключить мог, что сим движением и дальнейшим походом пресечем мы ему с теми местами сообщение, откуда он получает свое содержание и куда ретироваться мог бы, то он [367] принужденным себя видел свой натурою неприступный лагерь оставить, и сам чрез помянутую реку Прегель того же 17 числа переправился.

С того самого времени непрестанно показывал он вид, якобы армию Вашего императорского величества атаковать хочет, но как видел, что несмотря на то поход продолжается и наружными оказательствами остановлена быть не может, то неприятель, будучи тем утесняем, принял наконец отважное намерение нас атаковать.

19 числа, день одержанной над ним победы, армия Вашего императорского величества, имев еще с вечера приказ в поход вступить, к тому изготовилась, а авангард и часть армии уже действительно пришли в движение, как вдруг в пятом часу утра впереди бывший и неприятельское движение прикрывающий лес наполнен стал неприятельским войском.

Мы еще не успели построиться к сражению, как неприятель из лесу в наилучшем порядке выступил в поле и, начав тотчас сперва пушечную, а потом скоро и ружейную стрельбу, которая уже до окончания баталии нимало не прерывалась, вдруг всею силою и с такою фуриею на наш фрунт пошел, что подлинно надлежало быть великой храбрости и неустрашимости, что войска Вашего императорского величества и в то время не расстроились, когда почти строиться начинали.

Первое и сильнейшее нападение его было на наше левое крыло. Неприятель приближался к оному колонною на ружейный выстрел; в то самое уже время, а не прежде, начался с нашей стороны огонь, а неприятель из колонн фронт сделал. Таким образом, обе армии, стоя фронтом одна против другой, перестреливались наижесточайшим огнем как из артиллерии, так и мелкого ружья, три с лишком часа и так, что никоторая сторона не уступая. Победа чрез все время была сомнительна, ибо сколько неприятель усиления ни прилагал наш фронт разорвать, всегда однако же жестоким нашим огнем отбит был; и сколько раз он с уроном отбит ни был, всегда однако же казался не покидать своего намерения.

Во время сего с обеих сторон весьма горячего и упорного сражения неприятель сверх своего корпуса баталии двумя особливыми корпусами кавалерии, пехотою подкрепляемой, сделал нападение на наше правое крыло и на авангард, который по положению места стоял несколько впереди в заворот к левому нашему крылу, но и в сих обоих местах принят с равномерною храбростью. Наша артиллерия, а особливо новоизобретенные генерал-фельдцейхмейстером графом Шуваловым и по имени его шуваловскими названные гаубицы, такое при том имели действие, что заслуживая ему справедливую похвалу, не токмо не допустили стремящегося неприятеля ворваться в наши линии, но паче кавалерию его в крайнее привели замешание. [368]

Таким образом неприятель, не предуспев нигде, покусился наконец на последнее. Он приметил, что на левом нашем крыле в первой линии по причине лесу и весьма мокрого места некоторый интервал или пустота сделалась, и потому чаял тем пользоваться. Он, для того употребя все силы, в оный вошел, дабы таким образом нашу линию перервать и во фланки взять, но неприятель в том весьма обманулся: мы имели из второй нашей линии людей в готовности так, что едва токмо пруссаки в помянутый лес вошли, то тотчас примкнутыми штыками так встречены были, что вдруг испровернуты и в бег обращены.

Сие и решило победу, ибо прочая неприятельская армия, усмотря бегство своих, чувствуя при том великий свой урон и видя от того сократившуюся и обредевшую свою линию, бегущим последовала, так что вдруг сколь горячо и десператно было его нападение, таково же наконец скоропостижно и бегство. Ретирадою оное назвать никак не можно, ибо никогда замешательство и смятение так велики не виданы.

Я паки признаться должен, что сколько ни показали отменную храбрость и мужество весь генералитет, офицеры и солдатство, победа однако же так была сумнительна, что толь благополучное сей с лишком четыре часа продолжавшейся баталии окончание надобно единственно приписать благословению Всевышнего и теплым к Нему молитвам Вашего императорского величества, ибо будучи, как выше упомянуто, на полном почти походе и имея все свои обозы с собою, никак не можно было таким образом построиться, как бы желалось. Более же всего я признаюсь, что никогда не ожидал, чтобы прусская армия здесь в таком великом числе и из таких отборных людей состояла. Я имею причину пленникам верить, что оная до 40 тысяч человек простирается, и должен отдать справедливость ее изрядству и храбрости, с каковою действовала.

Я дерзаю сею Богом дарованною оружию Вашего императорского величества первою над сим гордым неприятелем победою Ваше императорское величество со всеглубочайшим к стопам повержением всеподданнейше поздравить, всеусердно желая, да Всемогущий благословит и впредь оружие Вашего величества победами в новое приращение неувядаемой Вашего величества славы и к устрашению всех зломыслящих врагов.

Коль велик неприятельский урон, того еще точно донести не могу; но между тем то подлинно, что на месте баталии 2500 человек убитых, а число раненых крайне велико, ибо еще с начала сражения отвозили оных многими нарочно для того приготовленными телегами. Между первыми, то есть убитыми, считаются по уведомлению пленных: генерал-лейтенант граф Донау, генерал-майоры Капиц, Белов, Плотен; полковник Мантейфель; подполковники [369] Биллербек, Гольц и Грумкау, а между ранеными сам генерал-фельдмаршал Левальд. В полон взято 600 человек, между которыми 8 офицеров, но оных гораздо более будет, ибо посланными вслед партиями легких войск еще непрестанно и во множестве приводятся. Дезертиров к нам перешло 300, но и оных, конечно, гораздо больше будет.

В добычу войсками Вашего императорского величества получено: 29 пушек, в том числе 24-фунтовых 3, 26-фунтовых 5 и 3 гаубицы с их ящиками и палубами; несколько лошадей и амуниции, в том числе 29 барабанов. Знамен получить невозможно было, ибо сколь торопен ни был побег пруссаков, они однако же старание приложили знамена в одно место собрать и в безопасность привести, к чему в близости позади их лес много способствовал.

Урон с нашей стороны в рассуждении неприятельского весьма невелик, ибо убитых всех чинов только 860 человек, а раненых 4262, но в числе оных весьма мало опасных, ибо неприятель начал стрелять издалека, удары были слабы так, что по большей части только контузии делали, так что в гошпиталь не более 800 человек отправлено, а все прочие не токмо при полках следуют, но многие и службу исправлять могут.

Главная наша потеря в том состоит, что командовавший нашим левым крылом храбрый генерал Василий Абрамович Лопухин убит, но своею неустрашимою храбростью много способствовал одержанию победы, толь славно жизнь свою скончал, что почтение к своим добродетелям тем еще вящше умножил. Позвольте, всемилостивейшая государыня, что я, упоминая о нем, не могу от слез воздержаться: он до последнего дыхания сохранил мужество и к службе Вашего императорского величества прямое усердие. Быв вдруг тремя пулями весьма тяжко ранен, однако же, сохраняя остатки жизни, спрашивал только: гонят ли неприятеля и здоров ли фельдмаршал? И как ему то и другое уверено, то последние его были слова: теперь умираю спокойно, отдав мой долг всемилостивейшей государыне.

Генерал-поручик Зыбин, также оказав храбрость и мужество, отлично жизнь свою кончил, равно как и бригадир Капнист.

Ранены: генерал Юрья Ливен в ногу, хотя и легким, но по слабости его здоровья весьма беспокойным ему ударом. Генерал-поручики: Матвей Ливен и Матвей Толстой. Генерал-майоры: Дебоскет, Вилбоа, Иван Мантейфель. Генерал-квартирмейстер Веймарн и бригадир Племянников, однако же раны их так неопасны, что они тем не меньше должность свою и службу исправляют.

Ваше императорское величество из того приметить изволите, колико они исполняли свою должность. Словом сказать, никто не пренебрег оной, а буде кто презирал что-либо, то только жизнь свою, [370] ибо ни один из раненых с места не сошел и раны перевязать не дал, пока победа не одержана и дело совсем не окончено. Буде ж кто из генералов сам и не получил раны, то, конечно, под тем лошадь, а под иным и две ранены.

Волонтиры князь Репнин, графы Брюс и Апраксин и присланный ко мне от Вашего величества гвардии капитан Болтин отменные подали опыты усердия и храбрости.

Позвольте же потому, всемилостивейшая государыня, чтоб я себя, их и все войско с глубочайшим респектом препоручил в милость и благоволение Вашего императорского величества.

Чужестранные волонтиры, и в начале римский императорский генерал-фельдмаршал-лейтенант барон Сент-Андре, заслужили ревностию своею и отменною храбростью справедливую похвалу; находящиеся при нем офицеры подражали его примеру. Французские полковники Фитингоф, а особливо Лопиталь и саксонский полковник Ламсдорф с их офицерами, не меньше же и голштинской его императорского высочества службы поручик Надасти имеют в славе сего дня участие.

Что ж до меня надлежит, то, не распространяясь о известном Вашему императорскому величеству моем к службе усердии, счастливым себя почитаю, буде тем удостоюсь высочайшей Вашего императорского величества апробации, и счастлив паки, буде находясь в таких опасных местах, где около меня убит из конвойных гвардии сержант Курсель, ранено два гранодера, убит паки вахмистр гусарский и несколько человек офицеров и гусар ранено, буду еще иметь случай посвятить жизнь мою высочайшей службе Вашего императорского величества.

Я с сим моим доношением отправляю генерал-майора Панина, который быв во все время кампании бессменно дежурным генерал-майором, а во время сей баталии находившись во всех наиопаснейших местах и раздавая мои ордеры, в состоянии будет о всех подробностях словесно Вашему императорскому величеству всенижайше донести. Позвольте же и паки, всемилостивейшая государыня, рекомендовать и его особливо в монаршую милость и благоволение.

17

Распоряжение прусского генерал-фельдмаршала Левальда к завтрашнему походу, в лагере при Бушдорфе, августа 19 дня, 1757 года

1) Армия тихо выступить имеет точно в полтретья часа, тремя колоннами, так сомкнувшись, чтоб после способнее распространиться; ружье же осмотреть сего дня. [371]

2) Две колонны пойдут вместе по болоту лесом при Алменгаузене, а третья, состоящая из кавалерии, имеет следовать болотом посреди армии, где сего дня шел генерал-поручик граф Донау. Первая колонна правого крыла, миновав Алменгаузен, имеет следовать влево и сзади распространяться, выключая Рушева полку, который пойдет вправо, как передний из прочих.

Следующим порядком имеют маршировать полки: десятый эскадрон Рушева должен идти фронтом в целый эскадрон и прикрывать обе колонны; 1 батальон фон Каницова; 2 фон Калнеинова; 2 Левальдова; 1 фон Горова; 5 эскадрон фон Голштейнова; 1 батальон фон Лосева да Сидова 4, 3, 2, 1 имеют следовать к корпусу артиллерии, которая потом поворотит влево между Мантейфелем и Сидовым.

Вторая колонна левого крыла пехоты имеет следовать при Алменгаузене в правую сторону и распространяться сзади, и так пойдут: 2 батальон фон Каница; 1 и 2 фон Белова и 2 фон Донау; 1 фон Поленцова; 1 фон Манштейнова; 1, 2, 3, 4 фон Мантейфелева.

Третья колонна, яко левое крыло, которая имеет в одной линии 20 эскадронов, а во второй 5, марширует вправо, а Малаховский только полк влево, ибо оный спереди на левое крыло распространяться имеет. Она пойдет чрез болото, где генерал-поручик граф Донау сего дня посреди армии прошел, и состоит из полков: 10 эскадрон Малаховского, 5 Платенева, 5 Рейтерберхова, 10 Шорлемерова, 5 Финкенштейнова, пойдут фрунтом в целый эскадрон, ибо довольно к тому будет места.

3) Как скоро из лесу выйдут, то пушки все должны поставлены быть между обеими колоннами, а если и в самом лесу место дозволит, то оное учинить, чтоб взводы лучше могли сомкнувшись маршировать.

4) А как ордер баталии переменится и третьей линии не будет, то должна вторая линия, ежели сзади атакована будет, производить пальбу пушками рядом и с плутонгами; 5 эскадронов Рушева останутся на правом крыле в первой линии, а 5 эскадронов во второй линии.

5) Левое крыло иметь будет 20 эскадронов в первой линии и 5 во второй, если в оную Малаховский полк поставлен будет.

6) Оба гусарские полки должны прикрывать кавалерию сбоку, и если неприятель покусится прорваться за вторую линию, то они должны стараться в том препятствовать, атакуя его сбоку.

7) Как скоро рассветет и большая часть задних войск при Алменгаузене из лесу выйдет, тогда должно раздаться, и вторая линия на 300 шагов станет от первой, а фланговые батальоны на свои места [372] вступят, направо и налево раздавшись, сдвоят шеренги и за армией следовать имеют.

8) Левое крыло у неприятеля атаковано быть имеет, для чего должно армии, направо смыкаясь всем, подаваться в правую сторону.

9) А когда полки сквозь деревни, разделясь, пройдут, то тотчас потом смыкаться должны.

10) Как уже известно, телеги, парами заложенные, посланы быть имеют с палатками занимать к Путукскому мосту, а если кто мужичьи телеги имеет, тот должен оные послать к Алменгаузену под смотрением, дабы всех раненых можно было туда отправить; когда же и пехота имеет телеги, то на оные положа лишние тягости, чтоб тем облегчиться, посылать оные назад.

11) Все командированные войска и полки в партии, выключая полков Горова и Лопова, которые должны заступить место первой колонны при Алменгаузене по выступлении ее оттуда, также гусары и полевые караулы имеют быть весьма тихо собраны, и если у неприятеля есть рогатки, то в таком случае должно поступать по часто предписанным повелениям и распоряжениям, то есть разрубать оные топорами, наблюдая обыкновенно отдаваемые приказы в рассуждении баталии, а особливо когда неприятельская конница будет разбита, наша кавалерия должна стараться как возможно утеснять неприятельскую пехоту, и если Бог даст счастье, то должно неприятеля гнать, сколько позволят обстоятельства, и стараться причинять ему возможный вред во многих у них проходах.

12) Вторая линия должна примечать, что если в первой будут пустые места, оные наполнять.

13) Во время атаки должно быть левое крыло пехоты на пушечный от неприятеля выстрел и остаться в том положении до тех пор, пока получит приказание.

14) Господа генералы крыла кавалерии и бригад инфантерии не должны прежде отдаться покою, пока не дадут списать сего распоряжения. Всем командирам отделенных команд, гусар и артиллерии, также и прочим батальонным сие приказание сообщено быть имеет, и всем отделенным притинов командующим, которые их должны ночью на те места отвесть, где им быть повелено при выступе армии, чтоб все происходило без замешательства.

15) А если завтра где будут попадаться рвы или заборы, то должно тотчас от полков командировать людей с лопатами оные зарывать, а заборы ломать. Впрочем, всяк должен стараться завтра употребить свое возможное, помышляя, что он имеет сражаться за короля и отечество с жестоким неприятелем, который все разоряет и опустошает, а понеже генерал не может везде быть сам, и так должно его отсутствие награждать искусством и присутствием здравого разума батальонных командиров, ибо от сей баталии все зависит. [373]

18

Копия с реляции к ее императорскому величеству от генерала графа Салтыкова, отправленная с места баталии при Палцихе, недалеко от Цыллихау в Шлезии, от 12 июля 1759 года и полученная с поручиком лейб-гвардии графом Салтыковым

После отправления последней моей всеподданнейшей реляции с капитаном Потуловым из лагеря при деревне Заморже от 4 числа сего месяца армия Вашего императорского величества в беспрестанной была погоне за отступавшим всегда неприятелем так, что еще и сего дня около 15 верст вперед маршу сделано, но едва только армия в назначенный здесь лагерь вступать начала, то неприятель, получа накануне весьма знатное усиление, имея с тем до 60 тысяч человек армии, в 3 часу пополудни показываться начал.

Армия Вашего императорского величества, несмотря на то что и накануне великий марш сделала и того дня много утруждена была, с великою однако же радостью и усердием к сражению приготовилась. Неприятель, устремя первую свою атаку на правое наше крыло, повторял оную пять раз всегда свежими людьми и всегда с большою силою, однако же благословение Божие, счастье Вашего императорского величества и храбрость Вашего войска толь велики были, что одна первая линия, не быв второю переменяема и не уступая на пядень земли, ниже малейше потеряв порядок, не только все пять атак мужественно выдержала, но наконец совершеннейшую победу одержала, ибо неприятель не только с места баталии сбит, рассыпан и в бегство обращен, но и весьма много артиллерии, штандартов, знамен и других знаков победы в добычу получено.

О числе урону как нашего, так и неприятельского, точно донести еще не могу, однако же за подлинно наперед уверить смею, что неприятель больше нежели вчетверо потерял против нашего убитыми, ранеными, пленными и дезертирами, число которых ежечасно знатным образом умножается, а притом посланные за неприятелем в погоню легкие войска рапортуют, что неприятель весь свой экипаж огню предает и что весьма много людей и лошадей в болотах потонуло и множество артиллерийских припасов разбросано.

Между убитыми с нашей стороны из генералитета генерал-поручик Демику, а в раненых генерал-поручик Бороздин и бригадир Елчанинов, а неприятель, по объявлению пленных и дезертиров, многих будто из генералов потерял.

Позвольте же мне, всемилостивейшая государыня, с толь благополучным и знаменитым происшествием всеподданнейше поздравить и засвидетельствовать, что все и каждый от генералов до [374] последнего солдата так должность свою исполняли, как только от верных подданных и храбрых людей ожидать можно; артиллерия чрезвычайно сильно и с успехом действовала, и потому себя и всю победоносную армию в высочайшую Вашего императорского величества милость препоручить.

Поспешая отправить сию всеподданнейшую реляцию, не умедлю с нарочным курьером донести и о всех обстоятельствах сего важного происшествия.

19

Обстоятельная реляция к ее императорскому величеству от генерала графа Салтыкова, отправленная из Кроссена от 18 июля с генерал-майором Еропкиным, о совершенном выгнании прусской армии из Польши, о одержанной потом над нею 12 числа при деревне Палцихе, недалеко от Циллихау, победе и о следствиях сего важного происшествия

Как по движениям неприятельским и по умножившемуся весьма в армии его побегу, так что 4 числа сего месяца, день отправленной от меня с капитаном Потуловым всеподданнейшей реляции, вдруг 96 человек дезертиров явилось, справедливо я заключать мог, что прусская армия, вместо того чтоб пресекать мне сообщение с рекою Вислою, опасается сама от Силезии отрезанною быть и для того ищет, токмо скорее к Силезии приближаться, дабы в случае нужды или королевскую противу генерал-фельдмаршала графа Дауна армию подкрепить, или противу армии Вашего императорского величества скорое усиление получить, то мое старание было неприятельскую заботу умножить и сколько можно армию его от Силезии отрезать.

Вследствие того я учреждал мой поход всегда таким образом, чтоб неприятельская армия находилась у меня в стороне, а я между тем нечувствительно оную предупреждал.

Потому 5 числа перешла армия от деревни Суморжи к мельнице Бобровке 18 верст и 100 сажен.

6 числа дошла до местечка Збоншина 8 верст 350 сажен, причем дезертиров явилось 22 человека.

7 числа был расттаг, и дезертиров явилось 7 человек.

8 числа получен рапорт от генерал-поручика Мордвинова, что он с его корпусом прибыл к деревне Тулище, от Познаня около 30 верст, а армия подвинулась до местечка Бабимост 12 верст 150 сажен.

В то же время генерал-майор Тотлебен рапортовал, что прусская армия к Парадиз-клостеру марширует, от которой двое дезертиров явилось. [375]

9 числа маршировала армия до деревни Голцен 6 верст 100 сажен, а между тем генерал-майор Тотлебен рапортовал, что передовые наши войска уже за местечко Циллихау распространились и на все окружные места контрибуция наложена.

10 числа в ожидании прибытия генерал-поручика Мордвинова с его корпусом был расттаг.

Генерал-майор Тотлебен рапортовал, что он, осматривая передние форпосты, увидел несколько эскадронов неприятельской конницы, с коими наши отводные караулы перестреливаться начали, но по превосходной силе уступать принуждены были и что один неприятельский эскадрон, устремясь за оными, от прочих отделился и им, генерал-майором, наголову побит, а в полон взято только 5 человек да дезертиров пришло 4 человека.

11 числа рекогносцировано положение неприятельской армии, а потом маршировала армия, оставя обозы при деревне Голцене, до деревни Клемциг.

12 числа, день одержанной армией Вашего императорского величества над неприятелем совершенной победы, на самом рассвете армия паки в поход отправилась, держась в правую руку, дабы неприятеля предупредить и захватить большую дорогу к реке Одеру на Кроссен и Франкфурт. Между тем отвсюду известия приходили, что неприятель наш обоз атаковать хочет. И хотя я справедливо заключал, что неприятель сам о том разглашает, дабы мой поход остановить, а ему тем временем успеть большую дорогу захватить, однако же я, не упуская из виду моего намерения, не оставил стараться о приведении в безопасность и обоза. Сего ради командирован туда генерал-поручик Фаст с двумя новоформированного корпуса полками и с бригадою артиллерии и генерал-майор Тотлебен с частью легких войск да генерал-поручик Мордвинов с его корпусом туда же вскоре ожидался; а главная армия тем не меньше свой поход тщательно продолжала и дошед до деревни Никен, для отдохновения остановилась. Между тем перед первой дивизией показались было несколько эскадронов неприятельской конницы, но генерал граф Фермор с таким успехом произвел по ним пушечную пальбу, что вскоре видимы стали только многие без седоков бегающие лошади и многие на месте оставленные тела. И так того дня о баталии толь меньше думать можно было, что армия Вашего императорского величества во все время преследования за неприятельскою, становясь всегда в виду и на пушечный выстрел от оной, неприятель, несмотря что он держался горе и имев потому крепкие места, покидал оные по большей части ночным временем.

Но, всемилостивейшая государыня! толь важно было для него захватить большую дорогу к реке Одеру, что помянутые оказавшиеся [376] эскадроны подосланы были только для рекогносцирования и вся неприятельская армия за оными следовала.

Я потому с моей стороны отдыхавшую армию тотчас в движение привел и, правым крылом захватив дорогу, распространил оное до самого леса, простирающегося до реки Одера, а левое примкнул к другому лесу же, так что деревня Пальциг позади фронта обеих линий, однако же в самом центре армии была.

Пока сие положение занимаемо было, наши гусары и казаки зачали уже впереди на горе при деревне Клогсен с неприятелем перестреливаться, а оный колоннами повел свою армию к атаке.

Как узким местом ему проходить и свой фронт пред нашим фронтом строить надлежало, то артиллерия наша, а особливо единороги и шуваловские гаубицы, ужасное имели действо, так что ежели б неприятель за узким местом не имел свежих и переменных людей в готовности и ежели б сей проход не толикой важности для него был, чтоб все отважить, то конечно бы тотчас ему в бегство обратиться надлежало. Однако же, переменяясь всегда свежими людьми и с большею силою по продолжавшейся чрез час пушечной стрельбе наконец на ружейный выстрел приблизился и, производя ружейный огонь, так отчаянно наступал, как бы до последнего человека потерять или победу одержать предприял.

Но отчаянность ничего не пользовала против порядка, храбрости и мужества войск Вашего императорского величества. Неприятель, получая из-за леса новое усиление, три раза на правое крыло жестокое устремлял нападение, но все три раза с превеликим уроном разбит и прогнан.

Больше бы еще сему отважному неприятельскому предприятию дивиться надлежало, ежели бы он, несмотря на свой урон, не имел причины себя ласкать в сем месте победою. У него заведены были чрез лес 4 полка в самый наш правый фланг, а как стоявшие на оном Сибирский и Пермский полки, троекратно отбив неприятеля, сами много претерпели и редки стали, несмотря на то что на пядень с места своего не уступили, то неприятельская конница чрез оные прорвалась, но благословение Божие и счастье Вашего императорского величества велики и очевидны были, что помянутые четыре полка нашей артиллерией не допущены и показаться из лесу, но обратились умножить число и урон левого своего крыла; а прорвавшаяся кавалерия генерал-поручиком Демику с кирасирскими его императорского высочества и Киевским полками так встречена, что только малое число бегством спаслось; а между тем Низовский пехотный полк да первый и пятый полки формированного корпуса, приближась к первой линии правого фланга, сделавшиеся интервалы заставили. [377]

Таким образом неприятель, хотя от правого нашего крыла совсем побежден, однако же, отправя остальную свою конницу чрез деревню Никен, дабы наше левое крыло во фланг взять, покусился атаковать оное, но генерал-майор Тотлебен, возвратясь между тем от обозу и приметя сие неприятельское намерение, помянутую деревню зажег, так что неприятельская конница и приближиться не могла, а без оной двоекратно повторенная неприятелем на наше левое крыло атака служила только ко умножению его урона, и иного спасения ему уже не оставалось, как в конечный бег обратиться.

Наша конница и легкие войска тотчас за бегущим отправлены в погоню, но наступившая уже ночь далеко гнаться не допустила. А я тотчас и за первую должность почел принести Всевышнему благодарные с коленопреклонением молитвы за дарованную от него толь благополучную и совершенную победу.

Позвольте же, всемилостивейшая государыня! препоручить вновь в монаршую милость генералитет и всю победоносную армию, наипаче же бывшие в первой линии полки, и засвидетельствовать, что общее и согласное усердие, храбрость и мужество и послушание солдатства больше достойны служить примером, нежели описаны быть могут. Сами неприятели приходили во удивление и некоторое изумление, когда раненые против ожидания своего видели, что солдатство, вместо того чтоб истощать над ними остатки мщения, усердствовали об них, как о единородных, и старались им подавать всякое вспоможение.

Кавалерия, гусары и казаки храбростью превзошли почти мое ожидание, а артиллерия, особливо же единороги и шуваловские гаубицы, ужасным действием, а командовавшие оными своим искусством наибольший причинили урон неприятелю.

Убитых с нашей стороны только храбрый генерал-поручик Демику, 2 штаб-офицера, 2 капитана, субалтерн-офицеров 11 да унтер-офицеров, рядовых и прочих чинов только 878 человек, которым, равно как и раненым, особливый список при сем подношу. Напротив того с неприятельской стороны генерал Воберснов убит да ранены генералы Мантейфель, Стутергейм и Каниц. Действительно уже погребено неприятельских тел 4220 да в полон взято больше 1200 человек, в том числе полковник Вартенберг и 15 обер-офицеров. Число дезертиров гораздо больше, кроме того числа, кои в Польшу ротами разбежались и кои в Познань и другие войсками Вашего императорского величества занятые места с ружьем в великом числе приходят и оное отдают.

Во время самого с неприятелем сражения отнято у него 14 пушек, 4 знамя, 3 штандарта да на месте баталии найдено 45 барабанов, а ружьем и прочей амуницией и артиллерийскими снарядами [378] все поле покрыто было. С нашей же стороны не только неприятелем ничего не взято, но и не утрачено, а только малое число людей безвестно пропало, но и те возвращаться начинают.

Как неприятель от прямой дороги к реке Одеру отрезан был и столь великий урон претерпел, то без застигшей ночи конечного истребления не избежал бы, однако же и при том посланный за ним в погоню генерал-майор Тотлебен 13 числа рапортует, что в крайнем замешании бегущий вкруг лесов и чрез худые дороги обходом к реке Одеру неприятель везде множество людей и лошадей разбросал, все обозы огню предает и с крайнею торопностью пехоту чрез мост, а кавалерию вброд переправляет на ту сторону реки Одера ближе к Глогау и что он ему всевозможный вред причиняет.

Сего 13 числа армия упражнялась собиранием раненых и погребением убитых, а в то же время генерал-майор князь Волконский с двумя пехотными полками, с 6 эскадронами конных гранодер, со 100 гусарами и 400 казаков при полковнике Перфильеве для занятия Кроссена отправлен.

14 числа принесено вновь Всевышнему благодарственное молебствие и торжество отправлено при стрельбе из взятых у неприятеля пушек и при троекратном от стоявшей армии в параде беглом огне, а на вечер получен рапорт от генерал-майора князя Волконского, что и Кроссен по выгнании оттуда генерала Малаховского с его командою благополучно и без всякого урона занят, напротив чего в усиление к нему генерал-майор Тотлебен с легкими войсками отправлен.

В оном городе найдено 46080 порций готового хлеба и 800 шефелей муки, а за отступившим неприятелем посланные в погоню казаки, догнав, многих побили, 19 человек в полон взяли и одну шестифунтовую пушку отбили.

15 числа марширования по дороге к Кроссену и за 10 верст до оного при деревне Кримесборн остановился; а генерал-квартирмейстер Штофель, для занятия на всю армию лагеря наперед к Кроссену отправленный, рапортует, что положение тамо весьма выгодно и что наши казаки отбили еще 30 фур с провиантом у неприятеля.

16 числа стояла армия за полторы мили от Кроссена, а 17-го в оный вступила, и несколько полков на ту сторону реки Одера переведено, и в то же время генерал-поручик Вильбоа с знатным деташементом для взятия Франкфурта отправлен.

Между тем остатки разбитого неприятеля усмотрены были в малых двух милях на той стороне реки Одера; почему тотчас распоряжение сделано было генерал-поручику князю Голицыну с полками формированного корпуса прямо на оного идти и всей армии в подкрепление ему следовать. Но едва только князь Голицын с генерал-квартирмейстером Штофелем и малым конвоем для [379] рекогносцирования приближаться стал, то тотчас неприятель место свое покинул и к Глогау отступать начал. А посланная от меня чрез Силезию небольшая партия к генерал-фельдмаршалу графу Дауну, встретясь на дороге с отправленным ко мне от генерал-поручика Лоудона ротмистром и 25 человеками гусар, сей час сюда прибыли. Сей генерал меня уведомлял, что он с 20000 человек в соединение ко мне следует и чрез 4 дня к реке Одеру прибыть надеется. Почему я намерен послезавтра с армией подвинуться к Франкфурту, а сему генералу дал знать к той же стороне следовать, дабы приближающегося из Саксонии принца Генриха в другую сторону отвлечь и до соединения с королем не допустить, толь больше, чем мне теперь, и до самого Берлина остается только пятнадцать миль.

Впрочем, позвольте мне, всемилостивейшая государыня, сослаться во всем на словесное доношение вручителя сего генерал-майора Еропкина и его в милость Вашего императорского величества препоручить.

20

Реляция к ее императорскому величеству от генерала графа Салтыкова из Франкфурта на Одере от 25 июля, полученная с курьером Дерфельдом августа 6 дня 1759 года

Я уже имел честь Вашему императорскому величеству с генерал-майором Еропкиным всеподданнейше донести, что по занятии Кроссена генерал-поручик Вилбоа 17 числа отправлен для взятия Франкфурта и что 20 числа и я с армией туда же следовать имел.

Теперь вследствие того всенижайше доношу, что за многими распоряжениями 20 числа армия осталась еще при Кроссене, а между тем от генерал-поручика Вилбоа получен рапорт, что Франкфурт благополучно занят, что бывший в оном гарнизон сперва обороняться хотел, но после брошенных двух бомб тотчас город оставил и в Кистрин ретироваться искал, однако же генерал Вилбоа, предусмотря сие намерение, наперед заслал на ту дорогу полковника Луковкина с его казацким полком и сверх того еще два эскадрона гусар, коим и удалось ретирующийся гарнизон столько остановить, что посланный за оным в погоню деташемент под командою полковника Билау и полковника Зорича оный окружили и весь в полон взяли с двумя шестифунтовыми пушками.

Число помянутого гарнизона и взятых потому в плен состоит всех в 486 человеках, в том числе комендант майор Арним, обер-офицеров 19 да унтер-офицеров 40.

Во франкфуртских магазинах найдено 24778 шефелей хлеба да 2871 бочка соли, однако же надежда есть хлеба еще больше получить, потому что многие тем нагруженные суда в низ реки Одера [380] отправлены, которые остановить уже послано; найдено много и других припасов и амуниционных вещей, но роспись оным впредь прислана будет.

Того же 20 числа на вечер приехал от генерала Лаудона генерал-майор граф Бетлегем с известием, что король прусский с армией в сорок тысяч человек в Саган прибыл, а к полуночи то же известие подтверждено чрез майора Заура, кои оба немедленно к генералу Лаудону обратно отправлены с уведомлением, где он с армией Вашего императорского величества соединиться имеет.

Между тем генерал-майор Тотлебен, рекогносцируя неприятельский лагерь, нашел, что оный положение свое переменил и на высоких горах стал. Но несмотря на то, ему, Тотлебену, удалось неприятельскую арьергардию атаковать, несколько человек и много лошадей перестрелять, двух гусаров в полон взять и пятьдесят лошадей да четыре тысячи рогатого скота и овец отогнать, кои для пропитания неприятельской армии при оной гнаны были.

21 числа выступила армия от Кроссена в поход и перешед 13 верст, при деревне Корчен в 10 часу пред полуднем лагерем стала.

Около полудни приехал курьером отправленный от римско-императорского генерала Гаддика капитан с уведомлением, что король прусский, из Сагана выступя, все мосты за собою пожег и с крайним поспешением идет так, что еще к той же ночи в Боберсберг прибыть имеет, и с прошением, чтоб на реке Одере при Фирштенберге понтонный мост наведен был, по которому б все он обозы свои и корпус на здешнюю сторону реки Одера переправить мог.

Помянутый капитан того же часу обратно отправлен с тем, что мосты чрез ночь готовы будут, чего ради и отправлен туда с понтонами полковник Бибиков.

22 числа маршировал я с армией 18 верст, и в назначенный при деревне Яуер лагерь около полудни выступил.

Полковник Бибиков рапортовал, что понтонные чрез реку Одер мосты готовы, но что австрийские войска для перехода еще не прибыли.

Вместо того приехал в лагерь генерал-поручик Лаудон и, уведомя, что генерал Гаддик пошел обратно к армии генерал-фельдмаршала графа Дауна, по дошедшему к нему между тем известию, якобы и король туда же поворотил, испрашивал приказания, куда ему с корпусом своим идти. Я ему ответствовал, чтоб он тем берегом реки Одера следовал к Франкфурту и что я с армией туда же прибыть надеюсь, почему он к своему корпусу немедленно и отъехал. Между тем приведено вновь 4 человека прусских гусар, взятых в полон. [381]

23 числа, отправя наперед тяжелые обозы к Франкфурту, в 11 часу пред полуднем прибыла и вся армия в назначенный под сим городом лагерь, перешед 13 верст 400 сажен.

Я, осмотря весь лагерь и прилежащие к оному места, поехал в город, где пред мостом встречен от генерал-поручика Вильбоа, и представленные от него мне городские ключи Вашему императорскому величеству чрез вручителя сего всеподданнейше подношу. Потом учинена мне встреча и от всего гражданства и духовенства.

Хотя городской мост в исправность и приведен, однако же я приказал навести еще другой, понтонный, дабы толь лучшее иметь сообщение с корпусом генерал-поручика Лаудона, который по ту сторону города лагерем стал.

24 числа ездил я смотреть прибывший под командой генерал-поручика Лаудона корпус, от которого со всеми воинскими честьми, с уклонением знамен и с пушечною пальбою встречен, и долженствую справедливость отдать, что сей корпус как людьми, так и лошадьми находится в весьма изрядном состоянии.

Король прусский с армией своей подвинулся на берлинскую дорогу, и доныне кажется, что он только о том стараться намерен, чтоб остальные области свои и столичный город от армии Вашего императорского величества прикрывать. Мое потому старание теперь главнейше к тому простираться будет, чтоб армии Вашего величества потребное отдохновение дать, повозки поправить, магазины учредить и подвоз вслед за армией обнадежить, а наложенные на здешний город и другие места контрибуции с добрым успехом собираются.

Впрочем, при армии Вашего императорского величества состоит все благополучно, и все войско крайнюю являет охоту с неприятелем вновь сразиться.

Теперь получаю я рапорт от генерал-поручика Лаудона о состоянии его корпуса, по которому оный состоит из 18523 человек и имеет при себе 48 пушек.

(Сия реляция напечатана в прибавлении к С.-Петербургским ведомостям августа 7 дня 1759).

21

Реляция к ее императорскому величеству от генерала графа Салтыкова, отправленная с места баталии, одержанной в I день августа 1759 года при Франкфурте над прусской армией под предводительством самого короля, полученная с бригадиром князем Хованским

В 1 день сего месяца благословением Вышнего, счастьем же Вашего императорского величества победоносная Вашего величества [382] армия одержала над прусскою, самим его величеством королем предводимою армией новую, но совершеннейшую, славную и такую победу, где всесильная рука Господня, очевидно, поборола храбрости и мужеству войск Вашего императорского величества.

С того времени, как я чрез последнего курьера всенижайше доносил, что король по дороге к Берлину такое положение взял, как бы только прочие свои области и столичный город прикрывать хотел, я, получа от римского императорского генерал-фельдмаршала графа Дауна уведомление, что генерал от кавалерии граф Гаддик вновь от Котбуса подвинулся, а он и сам ближе к Кроссену подался, за потребно рассудил стараться о соединении обеих армий и для того при Кроссене на ту сторону реки Одера переходить, к чему уже и все приготовления с моей стороны учинены были.

Но неприятель, предусматривая, что ежели бы обоим императорским армиям соединиться случилось, он от Силезии совсем отрезан был бы, все силы свои к тому устремил, чтоб армию Вашего императорского величества дачею баталии здесь удержать.

Сего ради он сделал скоропостижный марш к Лебусу с 30 на 31 число минувшего месяца и чрез Одер на здешнюю сторону переправился, к чему нынешнее мелководье сей реки много способствовало.

Я, послав наши легкие войска неприятеля более беспокоить, нежели переходу его прямо препятствовать, старался больше наш обоз в безопасность привести, а армию к храброму принятию неприятеля приуготовить, ибо я думать мог, что король прусский не много времени тратить имеет.

31 июля неприятель находился у Фраунбурга и Перица в 7 верстах от нашего лагеря.

Вчерась, то есть 1 числа сего месяца, на самом рассвете неприятель в поход вступил и то к правому, то к левому крылу приближался, высматривая, по-видимому, где бы лучше атаку начинать; потом, в пол-двенадцатого, повел он свою атаку на левое наше крыло под такою жестокою из взятых от кистринской крепости бывших пушек стрельбою, какую едва себе представить возможно.

Чрез три четверти часа потом начался огонь и из мелкого ружья, и неприятельская разными колоннами атака так усилилась, что левое наше крыло с трех сторон в огне было; гранодерский новоформированный корпуса полк место свое оставить принужден нашелся, и неприятель, двумя батареями завладев, ласкал себя на сем крыле победою и полученным вначале авантажем столько пользоваться искал, что во всей его армии ни одного полку не осталось, который бы для подкрепления его атаки подведен не был.

Чем больше видел я неприятельское на нашем левом крыле усиление, тем паче и я старался подкреплять оное выводимыми из [383] резерва и линий полками, и не тщетно было мое и всего генералитета о том старанье, ибо солдатство там только большую охоту и ревность к сражению оказывало, где оное жесточае было. Таким образом полученные неприятелем выгоды сперва остановлены, потом победа казалась несколько на обе стороны сомнительна, а наконец вдруг в начале 6 часа пополудни столько решилось к славе Вашего императорского величества, что неприятель совершенно побежден и так в бег обращен, что сколько он ни старался паки людей собрать и на разных пригорках остановиться, однако же армия Вашего императорского величества с таким стремлением за ним следовала и победу свою умножала, что он нигде до того не допущен и смятение его наконец неописанным стало, ибо он и того сделать не мог, чтоб остатки разбитой армии в одно место собрать, но одна часть с крайней торопностью побежала к тем местам, чрез которые переходила, и потом далее к Кистрину, а другая вправо оторвалась и к Реппену ретировалась.

За первою отправлен тотчас в погоню римско-императорский генерал-поручик барон Лаудон со всею нашей и приведенной им тяжелой кавалерией, а за второй генерал-майор граф Тотлебен с легкими войсками.

Они оба погонею за неприятелем полученную над ним и без того совершенную победу еще большею сделали, отбив почти и остальные у неприятеля пушки, коих всех уже 176 взято, по большей части большого калибра с превеликим множеством артиллерийских припасов, и взяв много пленных, число которых теперь уже больше 3000 человек одних здоровых простирается, со множеством штаб- и обер-офицеров, а число дезертиров и того больше.

Знамен и штандартов по сей час получено до 30, но я еще больше получить надеюсь.

Напротив того с нашей стороны ни из артиллерии, ни из знамен ничего не потеряно.

Между пленными никакого прусского генерала не находится, но вместо того, по объявлению пленных и дезертиров, некоторые убиты, а многие ранены.

С нашей стороны из генералитета убитых никого нет, а ранены только генерал-поручики князь Голицын, который новоформированным корпусом командовал и, быв в жесточайшем огне, оказал искусство генерала и храбрость неустрашимого воина, Олиц и князь Любомирский, только же не опасно, да бригадиры Бахман, Ессен и Лебель легкими ранами. Но о прочем уроне, как армии Вашего императорского величества, так и неприятельской, точно донести не могу, однако же то смело обнадежить можно, что неприятельский с нашим никак не сравнителен, когда самим королем предводительствуемая, из лучших войск выбранная и, по согласному [384] объявлению пленных и дезертиров, с лишком в 70 тысяч человек состоящая армия в такое смятение приведена, что не токмо гонящейся с лишком 15 верст коннице нигде надлежащего сопротивления делать не могла, но наконец поражение и робость толь велики были, что тридцатью человеками казаков целый эскадрон неприятельской кавалерии в болото вогнан и потоплен

Как армии Вашего императорского величества и с корпусом г генерал-поручика Лаудона гораздо меньше 60 тысяч человек под ружьем было, то из того всемилостивейше приметить изволите, что толь знатную в силах пред неприятелем разность награждало только благословение Божие и примерная храбрость и мужество непобедимого Вашего войска

И действительно, всемилостивейшая государыня, весь генералитет так должность их отправлял, что заслуживает каждый предводить армию Вашего величества Штаб- и обер-офицеры им подражать старались, а солдаты сами себя превзошли, чтоб показать себя прямыми верными рабами своей всемилостивейшей монархини

Весь артиллерийский корпус заслуживает, чтоб я особливое Вашему императорскому величеству подал свидетельство как ужасному действу орудий, так искусству и ревности действовавших оными

Не меньше же долженствую я отдать справедливость как благоразумным диспозициям и храбрости г генерал-поручика барона Лаудона, так и что под его командою находящийся генералитет и весь корпус, а особливо кавалерия, весьма великую похвалу приобрели

С сею предварительною реляциею отправляю я бригадира князя Хованского, который в день баталии при мне за дежурного генерал-майора был и, как всему самовидец, словесно подробнее донести может и которого, как ревностного и достойного офицера, в монаршую милость препоручить дерзаю.

Текст воспроизведен по изданию: Империя после Петра М. Фонд Сергея Дубова. 1998

© текст - Наумов В. 1998
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Abakanovich. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Фонд Сергея Дубова. 1998