ПАТРИК ГОРДОН

ДНЕВНИК

DIARY

Дневные записки генерала Патрика Гордона.

(См. "Русскую старину" февраль 1917 г.)

(Продолжение).

18 июня прибыли из Польши купцы, уверявшие, что сейм закончился и постановил вести войну с турками со всеми силами; что гарнизон Каменца усилен татарским конвоем и тремя пашами со всеми необходимыми припасами; что паша Силистрии имеет главное начальство над всею турецкою армиею, которая в этом году должна действовать против Польши, и что при ней находится также ханский сын; что татары из Каменца весьма часто, в тайне делают набеги на деревни в Украйне и жителей частью убивают, частью уводят с собой в плен, со всем их имуществом. Они же сообщили, что польские начальники с войсками стоят у Заслава; что за бочку ржи, которая на одну треть меньше киевской, платят 6 гульденов шиллингами, полагая по три доброю монетою на гульден.

19 числа я писал г. Виниусу, Захарию Бабину и Ивану Бирину, с стрельцом из полка Семена Капустина.

Вечером я получил письма от католических священников и от г. Гуаскони из Москвы.

20 числа прибыл полковник Битоевский. Стрелец, выдававший себя за царского комнатного прислужника, был привлечен к суду. Он уже положил голову на плаху, как был помилован и наказан только кнутом.

21 числа был послан на разведку Михаил Суслов. [409]

22 числа я распределил работы по постройке моста между полками. Мой полк состоял из 432 человек: полк отборных солдат из 830 человек, полк Вохина из 478 чел., Озерова из 498, Голицына из 409 чел. и Капустина из 409 чел., весь же гарнизон из 3.056 человек.

23 числа в день св. Иоанна мы отправились в поле.

24 числа прибыл думный дворянин Иван Степанович Телепнев, а вечером оба дьяка Никита Федорович Полунин и Лев Никифорович Нечаев.

25 числа прибыли в Киев оба сына гетмана и различные офицеры, имея с собою около 1.000 человек конницы, большая часть которых была помещена в Печерском.

26 числа я отправился на остров осмотреть лошадей.

27 числа тело умершего стародубского полковника Симеона, сына гетмана, было перевезено на лодке по сю сторону Днепра, где братья покойного и полковники, вместе с другими лицами, вышли навстречу гробу и сопровождали оный до Хрестецкого извоза; тут ожидали их архимандрит и настоятели с прочим духовенством. При этом были также в наряда 800 мушкетеров, с восемью знаменами, по четыре на каждой стороне, среди которых шествие двинулось к Печерскому храму, где после обедни была сперва произнесена проповедь, после оной отслужена панихида, затем тело умершего предано земле, рядом с телом его сестры. Сын умершего, лет 4-х скончавшийся незадолго перед этим, был привезен вместе с отцом и похоронен с ним одновременно. Каштелян, вместе с полковниками и другими офицерами, отправились присутствовать при панихиде умершего. Проводив прах до самой могилы, они после пошли в дом гетмана, где был поминальный обед.

Я имел объяснение с каштеляном.

29 числа, в день Св. Петра и Павла, который также был днем ангела молодого Царя, окольничий устроил пир. При возглашении здравия Царя стреляли два раза из 25 пушек, а затем были даны по два выстрела из 12 орудий, при возглашении здравия членов царского семейства и потом еще по два выстрела из 6 орудий, когда пили здоровье гетмана и царских слуг. Сыновья гетмана с полковниками, присутствовавшими при этом, порядочно выпили и остались ночевать в Броварах. 4 полковника с генерал-адъютантом остались чтобы присутствовать, хотя и без права голоса, при выборе киевского митрополита. [410]

1 июля пришел ко мне думный дворянин и посоветовал не настаивать долее об увольнении на родину, обещая при этом, что он сам будет хлопотать и заботиться, чтобы я был удовлетворен по моему желанию. Я получил письма из Москвы.

2 числа собралось духовенство ближайших мест, чтобы присутствовать при выбора митрополита.

3 числа прибыл мой зять.

4 числа прибыли мои люди из Москвы, Письма были получены первого числа от следующих лиц: г. Меверелля от 24 февраля 1685 г. из Лондона; г. Даниеля из, Риги от 26 марта и 2 марта; полковника Гордона из Ганновера от 12 декабря 1684 г.; г. Гартмана из Москвы от 21 декабря 1685 года; г. Гуаскони из Москвы от 29 апреля и 10 июня; г. Виниуса от 2 июня: голландского резидента от 29 мая и 5 июня; Петра Шмидта от 29 апреля и 20 июня; П. Боя от 10 июня; полковника Менгдена от 10 июня; г. Шлатера от 12 июня; г. Тройена от 11 июня; полковника Гамильтона из Севска от 26 июня; полковника Ронаэра от 26 июня и, наконец, письма с комплиментами от многих русских дворян от различных чисел.

5 числа я с многими другими присутствовал на празднестве у полковника Сергея Федоровича Головцына.

(Оставлен пробел для 6-го числа).

7 числа я ездил на покосы. В этот же день вытащили якорь у моста и опять его уронили.

8 числа после нескольких собраний для избрания нового митрополита, выбор пал большинством голосов на князя Четвертинского, епископа Луцкого. Этот епископ несколько месяцев тому назад бежал из Польши, будучи, по его словам преследуем ради его религии; его хотели принудить перейти в унию. Он привез с собою лучшее домашнее имущество, приборы, серебро, сервизы, одежду и целый ряд прислуги. Прожив некоторое время в Козельске он обратился к гетману, и последний, по его просьбе, писал в Москву, после чего епископ получил дозволение приехать в Батурин. Тут он получал небольшое годовое содержание (хотя те, которые ему оное производили, считали таковое довольно значительным). Многие считали своею обязанностью доставить этому епископу приличное место, так как он искал убежища в России. Поэтому явилось предложение избрать его митрополитом киевским. Последний до сего времени был подчинен патриарху [411] константинопольскому, назначался и посвящался им. Епископ луцкий требовал только свобод ного исповедания своей веры, не предявляя каких-либо притязаний на повышение или более важную должность. Тем временем он, однако, позволил себя склонить на принятие сана митрополита, с условием, что будет назначен и посвящен в тот сан патриархом московским, а не константинопольским. Он привел в пользу этого несколько оснований, которые, однако, не пожелал сделать общеизвестными, чтобы не вызвать каких-либо неудовольствий и столкновений. Он, между прочим, высказал, что патриархи константинопольские уже с давних пор и, в особенности в настоящее время, виновны, в симонии; что некоторые находятся в числе врагов христианства, к которым поэтому нельзя с уверенностью и свободно обращаться; но меньшей мере ему известно, что вселенские патриархи, во время их пребывания в Москве в 1660 и 1667 годах, дали письменное уполномочие московскому патриарху или царю в том, что московский патриарх, в случае нужды и когда не последует ущерба Церкви, может назначать и посвящать во все духовные должности, не сносясь с патриархом константинопольским и не извещая его об этом. Тем не менее и несмотря на настоятельные просьбы и представления гетмана, вопрос этот оставался долго неразрешенным в Москве, и только позднее на это изъявили согласие. Было учреждено поэтому собрание (или синод), на которое кроме настоятелей и игуменов киевских, были приглашены и приехали из других мест весьма немногие духовные лица того же звания: просто собрались священники в небольшом числе. Архиепископ черниговский также был приглашен, но не дал никакого ответа и не приехал, хотя его и ждали. Причиною этому были преимущественно настояния присланных от гетмана лиц. Архимандрит Печерского монастыря подал заявление о том, чтобы исключением себя из зависимости константинопольского патриаршества он не навлек бы какого-либо ущерба привилегиям настоятеля Печерского монастыря и чтобы сей последний не оказался бы подчиненным кому-либо иному, чем это было до сего времени. Это предостережете не только было записано, но и внесено в протокол этого торжественного избрания. После этого протокол был подписан и послан гетману, а духовенство разъехалось.

9 числа купцы, прибывшие из Польши, сообщили, что казацкий полковник Палей с 300 всадниками прибыл в Белую Церковь, чтобы прикрывать прилегающие местности, что он [412] остальных своих людей оставил в Рокитном и в узких проходах, что гетман казаков Могила занял все проходы и находится в Немирове. Я писал в Москву своим друзьями, от которых получил письма, а также в Севск с дьяком Иваном Степановым Шапкиным, а также г. Гартману и разным лицам за границею и, наконец, г. Джону Бальтусу и майору Гамильтону.

11 числа от людей, прибывших из Лабуни, Полонного и других мест, узнали, что гетман, полководец Яблоновский, воевода Русский прибыл в Лемберг и разослал приказы, чтобы армия стягивалась к Глинианому.

14 числа я ездил на покосы.

15 числа в день памяти князя Владимира, первого христианского князя Российского, было совершено богослужение в нижнем городе, в Братском монастыре. Голова князя, пока опасались нашествия турок, была торжественно перенесена в верхний город, при чем ее несли вокруг замка: после заключения мира это уже не совершалось.

16 числа дьяк Иван Степанович Шапкин уехал из Киева.

17 числа узнал, что поляки получили приказание стягиваться к Глинианому, что казаки также должны идти туда же и что они в следующий день туда направятся.

18 числа прибыл Ал... Би... в Киев и силою заставил причалить свои бревна к пристани. Я приказал майору Корнелию Корету подать каштеляну об этом заявление, как о поступка несправедливом и незаконном.

19 числа по означенному делу была подана жалоба, и я имел объяснение с каштеляном. В тот же день каштелян праздновал именины своего сына и устроил пир.

20 числа Михаил Суслов подал свое донесение. Приехал в Киев доминиканский священник из Ченстохова и получил разрешение остаться в Печерском.

21 числа приступили к крепостным работам у Киевских ворот. Игумен или настоятель, бежавший из Луцка, прибыл в Киев.

22 числа был отправлен в Москву с донесениями разведчиков Михаила Суслова, Петра Силинко и помянутого доминиканского священника, которые все сходились в том, что польская коронная армия стягивается у Глинианого, а литовская у Берестечка; что это лето четыре паши с ханом крымским должны вторгнуться в Польшу; что республика не дала своего [413] согласия на то, чтобы доходы с Украины предоставлены были бы казакам; что литовцы недовольны и требуют жалованья; что Познанский воевода и различные другие лица явятся в качестве уполномоченных, чтобы вести переговоры о постоянном мире с Россиею; что Лачинский и польские военно-начальники, региментары с отрядами войск укрепились в Лоховице и что, наконец, казаки получили приказание двинуться в Меджибожу, где и получат жалованье и одежду.

23 числа я отправился на луга и приказал не заготовлять себе более сена, потому что было уже накошено на 15 байдаков и 15 человек заготовили до 1.500 куч.

24 числа праздновали память двух святых Бориса и Глеба.

25 числа был день именин одной из великих княжен. Духовенство собралось в церкви Св. Софии для отправления обычного богослужения и молилось о здравии и благоденствии великой княжны.

26 числа у меня обедал каштелян и все главнейшие лица гарнизона с их женами, при чем все были очень веселы.

27 числа я был болен от кутежа прошедшего дня (Pochmiele).

28 числа было очень жарко, а 29 была необычайная жара.

30 числа приехали два священника из Польши с известием, что польская армия собралась у Глинианого и намеревается напасть на Бар и Меджибож; что никакие турки или татары в Украйне не появлялись; что хан со всеми татарами двинулся в Венгрию.

31 числа я получил обратно письма, отправленный мною 5-го мая моим друзьям в Шотландию с купцом в Данциг, потому что купец, узнав, что можно продать юфть дороже в Силезии, нежели в Данциге, пoеxaл в Силезию. Волк разорвал на острове молодую кобылу, мне принадлежавшую; я пoеxaл на остров осмотреть моих лошадей.

Доход с кабака за водку, мед и пиво в этом месяце составил 274 рубля.

1-го августа я узнал, что деньги для выдачи жалованья Киевскому гарнизону доставлены в Севск. С каждого третья го байдака на мосту кинули якорь.

2 числа полковник Иваницкий просил дозволить доминиканскому священнику прибыть в Киев, чтобы окрестить его сына; аббат же этого не paзpешил по той причине, что он уже, со своей стороны, писал о том же гетману и до [414] получения от последнего ответа не может отпустить куда-либо священника.

3 числа явились два запорожские казака из Сечи и сообщили, что донские казаки, на малых своих судах, проникли в Азовское море, а также и в Черное, произвели нападания на турецкие и татарские земли и причинили значительный опустошения. Эти казаки неоднократно приносили в Москве жалобы на то, что турки из Азова и татары причиняют им всякого рода обиды, но в Москве, по их жалобам, не только ничего не сделали, но строго воспретили им оказывать какие либо неприязненные действия в отношении турок и татар. Казаки не вытерпели под конец и на своих малых судах проникли в моря: (Palus Meotis) Азовское и (Euxine) Черное и произвели нападения на турецкие и татарские земли, за что турки, в свою очередь, из мщения напали на Тор и увели в плен 500 человек. Кроме того, крымский хан послал к гетману (кошевому атаману) двух лиц с жалобою на нарушение мира казаками.

4 числа брат городового судьи Герасим Федорович Фаддрина принес мне в заклад вещи полковника Ритера и просил меня выдать под них деньги, оставив вещи у себя; это была одежда почти вся поеденная молью.

5 числа боярин имел совещание с окольничим.

6 числа последовало приказание, чтобы подполковники не смели ездить верхом по двору окольничего.

7 числа им прочли приказ, чтобы они держали караул у ворот.

8 числа я писал в Москву: голландскому резиденту, полковнику фон Менгдену, патеру Шмидту и де-Бойе, г. Виниусу и Щлатеру и г. Подвину, а также Венедикту Андреевичу Змееву, Емельяну Игнатьевичу Украинцеву и Бирину; кроме того, в Севск: полковникам: Гамильтону и Ронаэру, Леонтию Романовичу Неплюеву и Семену Протасьевичу. Солдаты подали просьбу, чтобы дом их полковника не был сломан.

9 числа подполковник Гильд отправился из Киева в Москву, и офицеры гарнизона провожали его до моста.

10 числа я получил письмо от полковника Михаила Васильевича из Гадяча и узнал достоверно от его слуги, что татары выжгли Тор, разрушили замок и увели в плен множество лиц. Я дал приказание сломать большую комнату полковника, потому что печь ее была сломана ранее. [415]

11 числа я получил известие, что полковник Палей отправился к польскому королю. Я согласился на просьбу солдат не ломать большую горницу в доме их полковника, или в противном случае за это пришлось бы уплатить из царской казны, так как, по их словам, они выстроили ее из собранных с полка денег. Тут пришел в дом окольничего думный и вступил в сильный спор с полковником Левистоном и со мною, на что я и Левистон, на другой день, принесли жалобу окольничему на думного.

14 числа мы оба вторично подали жалобу за нашими подписями и требовали, чтобы она была бы отправлена в Москву.

15 числа, в день Успения Божьей Матери, было большое стечение народа в Печерском монастыре.

16 числа я получил чрез капитана письмо от правителя Переяславля (штатгальтера?).

17 числа цены были: за бочку ржи 18 алтын, овса — 5 гривен и пшена (просо) — 20 алтын.

18 числа Киевский казачий полковник получил приказание оставаться в Киеве и строго наблюдать, чтобы никакой хлеб зерновой не вывозился в Польшу.

19 числа получено известие из Москвы о кончине боярина Ивана Михайловича Милославского 21 июня.

20 числа я писал с драгуном правителю Переяславля.

22 числа получил письмо из Москвы от Захария Бабина.

23 числа умерла вдова капитана Космус от принятого ею яда. Как говорили, у нее нашли немного меркурия; она утром толкла его в ступке и умерла внезапно; через два дня ее предали земле.

26 числа в день именин царицы Наталии Кирилловны я был на острову и смотрел своих лошадей.

27 числа окольничий ходил по валу и осматривал обвалившиеся части его.

28 числа прибыл из Польши скорняк и рассказывал, что коронная армия стоит у Днестра, не вдалеке от Подаеца и туда же направляется и литовская армия, что новых сил турецких или татарских еще не пребывало в Украйну и что по слухам король находится в Варшаве.

29 числа в день Усекновения главы Иоанна Крестителя и день именин старшего из царей были отслужены молебствия о здравии и благоденствии Его Величества, и затем все духовенство и прочие знатные особы были угощаемы правителем; при возглашении здравия Его Величества и Царского семейства [416] стреляли по три раза из 15 орудий и затем еще два раза из десяти орудий.

Дворянин, имевший письма от польского гетмана к казацкому, был задержан в Осетре и объявил, что поляки устраивают мосты через Днестр, намереваясь двинуться против татар и разграбить Молдавию и Валахию.

30 числа было доставлено сведение, что полковник в Гадяче и бунчужный посланы гетманом произвести расследование о смерти его сына. Рассказывали, что при подробном расследовании оказалось много виновных в том, что они околдовали его.

31 числа вода стала снова прибывать в Днепре. Ночью пришло из Севска известие, что правитель 21 числа сего месяца выступил и двинулся на Валуйку, где должен происходить размен пленных; что он вместе с тем везет с собою деньги татарам за два года, которые, согласно мирному договору, должны быть им уплачиваемы; что он впрочем совершенно недоволен данным ему поручением или точнее данною инструкциею, так как предоставляется ему все устроить по его усмотрению, что, по-видимому, несколько опасно.

20 сентября обедал у меня Яков Федорович Борзиковский со своею супругою и другие мои друзья... Я писал ответные письма г.г. Меверелю и Гартману и полковникам: фон-Менгдену, Гамильтону и Ронаэру.

21 числа я получил письма и газеты из Москвы, а вместе с тем известие, что восставшие в Англии и Шотландии потерпели поражение и предводители оного захвачены и казнены. Кроме того, я по почте получил письмо от моего старшего сына, от своего дяди и брата Джона от 4 и 5 июля 1685 г., также от моего второго сына Джемса из Данцига от 30 июня, с письмом г. Адие, под адресом г. Бойе. Я получил еще письмо из Севска, которым меня уведомляли о тяжкой болезни моего тестя.

Вновь избранный митрополит киевский, Гедеон и Святополк князь Четвертинский, бывший одно время епископом в Луцке, поехал из Батурина в Москву, чтобы быть посвященным московским митрополитом.

22 числа я посетил архимандрита и был принят им очень радушно и разговаривал с ним. Был отправлен в Москву капитан.

23 числа начали вставлять штурмовые колья в крепостные укрепления у Киевских ворот. [417]

24 числа я послал мои севские письма с Мироном.

25 числа узнали, что полковник Палей разбил отряд татар в 500-600 человек и многих из них частью убил, частью взял в плен; что императорские войска одержали победу над турками и хан со своими татарами направился против римского императора в Венгрию.

Праздновали память св. Сергие.

26 числа явились купцы из Польши и рассказали, что польская армия направляется из Усти к Снятину; что литовская армия также идет туда же; что сильный отряд конницы будет выслан, но неизвестно в каком направлении и с какою целью. Подтвердилось также известие, что полковник Палей, как выше сказано, разбил татар. Все эти известия я сообщил г. Виниусу, в письмо которому вложил также письмо к г. Адие и своему сыну Джемсу в Данциг и просил его переслать приложенные письма с первою почтою.

29 числа укрепления с левой стороны у Киевских ворот были закончены.

30 числа явились купцы из Польши и подтвердили движение польской и литовской армий. Кроме того, они сообщили, что император разбил турок наголову и решил двинуться далее в Венгрию и там стать на зимние квартиры; он писал об этом польскому королю, чтобы он провел свою армию через Молдавию и с этой стороны сделал бы нападение на Венгрию; они теперь приступили к этому согласному движению. Купцы сказывали также, что полковник Палей разбил вышеупомянутый отряд татар, между Лоховицею и Янополем, так что из числа 600 человек взято в плен 40 человек и убежало около 30 человек, все же остальные были убиты; а после этого соединился теперь с некоторыми эскадронами польской кавалерии и двинулся к Каменцу, чтобы воспрепятствовать набегам гарнизона во время отсутствия армии.

Я получил обстоятельное известие о поражении в Шотландии графа д’Аржейля и герцога Монмута в Англии и о казни их обоих, а также написанные по этому случаю латинские стихи:

Sat se iam erutam tenet mature Majestas и далee
Rex Argile ambit Scotus; Monmutius Anglus
Esse: perit. Regem qui petit ense suum
Eruto maturo Majestas Anglo pericolo est,
Scote tuo Regi, plaude Britanno tuo. [418]

Надгробная надпись герцогу Монмуту была следующая:

Mutius ense petit regem et Monnmtius,errant,
Hic eaput inuitus, sponte dat ille manum.

Графу же Аргейлю была составлена следующая надгробная надпись:

Ессе suh argilo jacet hic Argile cruento
Non oculis Argus, sed fraude Argivus Ulysses.

1 октября я получил из Севска письма с драгуном, которые три недели назад были посланы туда. В этот день был праздник Покрова Божией Матери.

2 октября был нездоров от кутежа прошлою ночью.

3 числа писал полковникам Ронаэру и Гамильтону и Семену Протасьевичу Неплюеву.

4 числа уехал из Киева капитан Кристи, которому я вручил мои ответный письма: голландскому резиденту, на его письмо от тридцатого прошлого месяца: Мевереллю, Гартману и полковнику фон-Менгдену на их письма от 20 сентября; моему сыну Джемсу, г. Адие и Виниусу — на письма от 26 ч.: г. Иосифу Вульфу на его письмо от 28 сентября и различным русским дворянам и друзьям, с просьбою ходатайствовать перед Их Величествами о разрешены мне приехать на короткое время в Москву.

5 числа пришло извещение, что во всех польских городах, по случаю побед короля над турками, была пушечная пальба и звонили в колокола; что польские армии уже выступили, чтобы отрезать Крымскому хану отступление на возвратном его пути из Венгрии; что оба паши, стоявшие у Цецоры, узнав о поражении турецких армий и приближении к ним армии польской, отступили и что, наконец, императорские войска заняли, по словам одних, Нейзидель, а по словам других также и г. Буду.

Супруга городского судьи, подозревая своего мужа в близких сношениях с одною женщиною, которую он недавно выдал на служащего человека, и не найдя мужа своего в церкви за раннею службою, отправилась прямо в дом молодых, искать своего мужа и, не найдя его там (потому что он действительно был в церкви, хотя жена его и не видела тем), приказала двум своим слугам бить молодую до того, что она умерла. Когда же муж умершей хотел похоронить свою жену, то казаки, узнавшие обо всем, ему не дозволили и приставили к телу покойной стражу, которая должна была стоять до тех пор, пока убийцы не будут привлечены к ответственности. [419] Казаки после этого донесли о происшествии гетману. Городской судья отправился к правителю и просил назначить ему стражу, дабы казаки, пользуясь его отсутствием (он намеревался ехать также к гетману), не учинили в его доме какого-либо своеволия. Жена же его в это время скрылась; муж ее говорил, что не знает, куда она от него ушла.

6 числа прибыл полковник Белой Церкви по имени Харитон или Харко, после того как был у короля и просил его об освобождении казаков от всякого десятинного и других сборов и податей. Он привез милостивое письмо и повеление, что казаки ни кому ни малейших податей платить не должны.

7 числа узнали, что 30 валахских семейств строятся пониже Иорданского монастыря, на земле Кирилловского монастыря, с согласия его настоятеля и что за один пфеннинг дается 12 до 15, так называемых, шиллингов медных; о всем этом писали гетману и просили его разрешения.

8 числа я писал в Шотландию графу Абердину, моему дяде, брату Джону и моим сыновьям по адресу г., Адие, также г. Мевереллю и ректору коллегии иезуитов, на шотландской стороне города Данцига. Эти письма, а также 300 флор, на содержание сына Джемса, в иезуитской коллегии в Данциге, я отправил с киевским купцом по имени Мартын Зейтц.

В тот же день я послал письма мои в Шотландию, от 5-го числа к генералу лейтенанту Друммонду, подполковнику Гамильтону, г. Фоме Гордону с письмами Вильяма Гордона к маркизе Гунтлей, лэди Питфоддельс и священнику в Ротемэ.

10 числа был день смерти первой моей дорогой супруги; я оплакивал ее с глубоким и искренним сожалением.

11 числа подполковник Ал. Цапля напал на капитана с патрулью и разбил их.

12 ч. я начал перевозить сено и приказал доставить на первый раз большую копну.

13 ч. было перевезено остальное сено, всего до 63 возов.

14 числа я приказал привести лошадей с острова. Это был день рождения английского короля, и я, с прочими земляками, отпраздновал его, по обыкновению, торжественно; мы пили здоровье Его Величества и также прочие тосты вином из моих собственных виноградников.

15 числа уехал упомянутый выше купец Мартын (Зейтц) из Киева в Данциг. В эту ночь пришел лазутчик [420] Михаил Суслов и доставил следующие известия: Польская армия вступила в Молдавию; при этом возникли некоторые несогласия между обоими полководцами и каждый из них шел отдельно со своею армиею. Коронный и великий маршал с 18.000 человек лучшего войска двинулся прямо навстречу неприятелю, татары на него напали, но после перестрелки принуждены были отступить. Поляки их горячо преследовали и многих убили и взяли в плен. Наконец, татары заманили их до самой турецкой армии, которая стояла в полном боевом порядке. Турки некоторое время стреляли по полякам из больших и малых орудий и, принудив, наконец, их отступить, стали в свою очередь их преследовать до самого лагеря свежими войсками, состоявшими из турок и татар, и затем осадили лагерь поляков. Тем временем польский коронный маршал дал об этом знать подчиненным ему начальниками а также и в литовскую армию и просил их помощи. Татары же совсем неожиданно подошли к лагерю коронного польского маршала и угнали большую часть лошадей его. В Лемберге и других городах, при трубных звуках, объявили, чтобы все дворянство вооружалось и собиралось выступить с королем на помощь великому коронному маршалу. В Киеве эти известия доставили большое удовольствие и были в тот же день сообщены в Москву с особым гонцом. Суслов сказывал, что он эти известия получил в Лабуни от слуг полковника Лазинского, прибывших за продовольствием из армии, а также узнал о них в Лемберге.

16 числа прибыл казак из Немирова в 8 дней и рассказал, что гетман Могила 4 числа сего месяца, со своими казаками, числом 5.000 человек, двинулся из Немирова к армии и что он ровно ничего не слыхал о том, что сообщил Суслов. Купец из Белой Церкви Александер прибыл в Киев и повторил то же самое.

17 числа прибыли из Полонного казаки с теми же известиями.

18 числа приехали казаки из Острога и рассказали, что два валаха, прибывшие из Лемберга, присоединились к ним на пути, ночевали с ними вместе две ночи и рассказывали, что во время их пребывания в Лемберге, при трубных звуках, было объявлено, что все дворянство должно собраться, двинуться на помощь великому коронному маршалу, осажденному в Молдавии турками и татарами. [421]

Суслов, будучи человеком, который за деньги хорошо служит, был снова отправлен добывать сведения и ожидать конца предпринятого поляками дела.

19 числа были выведены некоторые плоты из моста и сделаны все приготовления, чтобы на другой день его развести.

20 числа мост был разведен и все якоря до последнего вытащены из воды.

21 числа прибыло много повозок, но восчики ничего не слыхали о всем том, что рассказал Суслов. Я приказал также вытащить якоря из Чертороя. На мосту в этом году было 44 якоря. Кроме этих, имелись еще 101 якорь и 7 полуякорей, у которых были сломаны лапы; всего имелось 146 якорей и 7 пол у якорей.

16 ноября майор Корет приказал окрестить своего ребенка и оставил католического священника к обеду. Я получил письма и газеты из Москвы от голландского резидента и от г. Виниуса.

17 ноября сын полковника Иваницкого был крещен, и я вместе с другими офицерами у него обедала

18 числа я и прочие офицеры обедали у полковника Левистона, а 19-го католический священник отправился в Печерский.

20 числа по новому стилю был уже праздник Св. Андрея, который иноземные офицеры праздновали должными образом.

22 числа иноземные католические офицеры исповедывались, причащались Св. Таин и затем все вместе у меня обедали.

23 числа означенные офицеры слушали проповедь. Ребенок Бреского был крещен.

24 ч. католические офицеры обедали у меня и затем уехали. Я приказал их проводить четырем рейтерам миль пять. От патера Маковиуса я получил обстоятельное сведение о положении поляков в отношении турок и татар, так как он находился все время в Польше. По его словам, поляки получили известие о великой победе, одержанной императорскими войсками над турками при Стригониуме, а также о занятии Нейзиделя. Поляки, находясь при устье Виески, где, устроив мост в три недели, ожидали тщетно прибытия литовской армии, которая, имея хорошую стоянку в Волыни, не спешила подходить. Татары не могли явиться из Крыма в большом числе, потому что донские казаки, нарушив с ними мир, угрожали вторгнуться в Крым. Поляки хорошо сделают, если вступят в Валахию, чтобы этим сделать диверсию туркам. Валахи [422] отправили различных посланных, чтобы зауверить польских военноначальников, что татары имеют не более 10.000 человек; что сераскир паша, при себе имея только одну или две тысячи человек, стоит с ними при Цецоре и не отваживается подойти ближе к Каменцу. Валахи же очень склонны соединить свои войска с польскими, чтобы противостоять общему врагу и уничтожить его. Союзники часто настаивают, чтобы поляки предприняли что-либо и не пребывали бы в бездействии, в то время как союзники их одерживают победы. Все это побудило коронного маршала решиться на вторжение в Валахию или скорее в Молдавию, а потому он послал сказать литовской армии, пришедшей уже в Подолию, оставив Паша с 16 ротами польской конницы, чтобы она прикрывала страну. Когда же она дошла уже до Снятина, то фельдмаршал Потоцкий, каштелян Краковский, проявил о желание идти далее, а потом и совсем от этого отказался. Коронный же маршал Яблоновский двинулся через Буковину (большой лес или дикое место, которое тянется вдоль реки Прута на юго-запад). Пройдя Буковину, поляки оставили свою пехоту и повозки и с одною кавалериею двинулись вперед, но недалеко ушли, потому что 1-го октября нов. стиля на них напали татары. Поляки их, однако, разбили и даже преследовали, но недалеко, потому что стали появляться турки. Видя значительное число неприятелей, поляки стали отходить к своей пехоте, в стороне вала (Walles). От пленных и других лиц поляки узнали, что тут находится сам хан с 10.000 человек, а также и сераскир с 20.000 человек и что последний послал с наивозможною поспешностью за своим сыном, который с 20.000 человек кавалерии направлялся в Венгрию и его ожидали с часу на час. Неприятели имели хорошие сведения о движении поляков и побудили население теперь восстать и напасть на поляков и преградить им отступление лесом (Буковиною). Поляки теперь увидели свою ошибку и поняли, что были некоторым образом введены в заблуждение. Они решили отступать в вагенбурге, в хорошем порядке и притом как можно скорее; это они выполнили с большим мужеством и при хорошем предводительстве. Турки и татары преследовали их почти по пятам и не раз производили отчаянные на них нападения, в надежде прорвать вагенбург, но всякий раз были отражены стойкостью и храбростью польской пехоты, при чем терпели большие потери от картечных выстрелов. Два раза турки в различных местах почти что [423] прорвались чрез вагенбург. Польская пехота в одном отделе накинулась на повозки маркитантов и не обращая внимания на советы офицеров, предалась пьянству, пока не появились польские всадники и поразбили бочки с вином; тем не менее многие были уже до того пьяны, что их уволокли по земле между лошадьми. В это самое время турки с этой стороны сделали смелое нападение и если бы в это место не подошла скорая помощь, конечно, прорвались бы и уничтожили бы вполне поляков. При этом, тем не менее, было убито более ста человек пьяных солдат. В другой раз казаки, разъезжая по сторонам, слишком далеко заехали и подверглись нападению турок, которые обратили их в бегство. Все бы казаки погибли при этом, если бы к ним не подоспели на помощь несколько рот литовской пехоты. Тем не менее их полковнику Грицько был взят в плен и до 200 казаков было убито. Целых две недели обе стороны постоянно вели перестрелку, в которой турки и татары теряли гораздо более христиан; последние были очень осторожны и постоянно подвигались в своем вагенбурге, имея всегда удобные случаи поражать врагов своих из пушек, гранатами и ружейною стрельбою. В трех милях от Снятина поляки, постоянно преследуемые турками, были встречены, оставленными ими, своими земляками. Поляков было не более 15.000 человек и 3.000 человек стояли в Снятине, под начальством помощника полководца, к которому под конец подошли несколько рот литовских войск. Хан отправил сына своего с 20.000 татар опустошить в конец Волынь и Подолию, начиная с Острога; он выгнал из всех деревень всех жителей и животных, оставив только одних свиней, которых магометане не касаются и не делают из них никакого употребления. После этого польская армия, не предпринимая ничего, расположилась на зимние квартиры.

Я получил еще извещение, что польский посланник воевода Познанский с другим из Литвы и римско-императорский посланник находятся на пути в Москву и должны всеми мерами и способами стараться подвигнуть русский двор на союз с их дворами, против врагов христианства.

В этот день у русских — день Св. мученицы Екатерины —  я был приглашен к окольничему и вернулся порядочно навеселе домой.

25 ноября я был целый день очень нездоров от кутежа минувшим вечером. С драгуном я получил письма из [424] Севска от правителя Леонтия Романовича Неплюева, от стольника Семена Протасьевича Неплюева и от полковника Ронаэра, Гамильтона и Скотта.

26 числа солдаты получили полугодовое жалованье, а судья казацких войск прибыл в Киев с киевским полковником для расследования по жалобе на городового судью и его жену.

27 числа судья и все должностные лица имели заседание по означенному делу: выслушивали стороны, расспрашивали их и, признав виновными и городового судью и его жену, приговорили их к тюремному заключению, чем судья остался доволен. Он был взять под стражу из казаков, в ратушу.

28 числа за пять часов до рассвета приехал из Москвы один из моих стрельцов и привез мне повеление приехать в Москву. Я также получил известие о смерти подполковника Гильда, умершего сего 14 октября и погребенного 20 числа, со всевозможным, для немецкой свободы в Москве, великолепием.

29 числа вечером пришел ко мне правитель со всеми полковниками, после санной поездки, и мы довольно порядочно выпили.

30 числа я ездил на охоту, которая была очень удачна.

1 декабря ездил в Печерский монастырь, простился с архимандритом, простоял обедню и обедал у архимандрита, очень хорошо меня угостившего.

2 декабря я посетил Киевского полковника и городового судью в ратуше.

3 числа получил дружественное письмо от думного дворянина Авраама Ивановича Хитрово.

На следующий день я прощался с моими друзьями, а затем некоторые из них сделали мне прощальное посещение.

Этим кончается дневник Гордона за 1685 год.

Сообщ. П. М. Майков.

(Продолжение следует).

(пер. П. М. Майкова)
Текст воспроизведен по изданию: Дневные записки генерала Патрика Гордона // Русская старина, № 3. 1917

© текст - Майков П. В. 1917
© сетевая версия - Тhietmar. 2015

© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1917