Дневные записки генерала Патрика Гордона

ПАТРИК ГОРДОН

ДНЕВНИК

DIARY

Дневник Гордона во время его пребывания в России

(См. “Русская Старина”, март 1916 г.).

ГЛАВА II.

1685. Война австрийцев с турками. — Осада Немирова. — Просьба Гордона об его увольнении. — События в Англии. — Победы австрийцев и поляков над турками. — Вызов Гордона в Москву.

1 января 1685 г. прибыл Михаил Суслов, посланный 1 мая минувшего года из Киева в Польшу и Германию. Боярин был со своею супругою у меня до полуночи; мы пили и танцовали.

2 числа возвратился Филон Варилов и сообщил, что вовремя его пребывания во Львове (Львов или Лемберг) и Солкве (Жолткве), где находился король со своими полководцами и сенаторами, приехали 15 татар, требовавшие от имени хана, чтобы король польский заключил мир с ними и с турками. Он же рассказывал, что дворянин, по имени Юрий Папяро, его просил заверить правителя Киева, что на предстоящем 20 февраля сейме будет заключен мир между Польшею, Турциею и татарами и поляки снова тогда нападут на Россию, при содействии турок и татар.

3 числа я получил съестные припасы от боярина. Известия, сообщенные Вариловым, были пересланы по почте в Москву.

4 числа Михаил Суслов представил письменное свое донесение, в котором он значительно преувеличил победы и потери христиан в Венгрии и высказал между прочим, что они, по причине болезней, распространившихся среди [94] солдат, принуждены были снять осаду Буды, оставив до 5 — 6 тысяч солдат в ближайших крепостях, чтобы ее блокировать; что сераскир-паша, сделавший из Пяти церквей попытку освободить крепость, был вполне разбит и едва сам мог спастись, что Венеция не очень упорно продолжает войну против турок, при содействии папы и итальянских князей; что, проезжая по Польше он, Суслов, слышал от простого народа, что на предстоящем (рейхстаге) сейме земские послы будут настаивать на том, чтобы мир с турками и татарами был бы заключен и объявлена война России, и тому подобные известия.

5 числа было решено донесение Суслова сократить, привести в порядок и вкратце послать в Москву.

6 числа в день Св. Крещения Господня мои кавалерийские полки солдат и стрелецкие полки при 16 орудиях выступили. После богослужения и водосвятия последовали, по обыкновению, три залпа: первый — из тяжелых орудий, а остальные два из малых орудий. — Каждый залп вызывал 21 ответный выстрел из орудий, расположенных в замке и по городскому валу, а также из малых орудий шести полков, выстроенных на валу замка и города, лицом к нижнему городу. Я и прочие офицеры после этого обедали у боярина.

8 числа я писал в Москву князю В. В. Голицыну и просил о разрешении мне выезда из страны по желанию, с тем чтобы, при невозможности дать мне полное увольнение, меня уволили бы по крайней мере на некоторое время. Я писал о том же Ивану Михайловичу и Емельяну Игнатьевичу и просил их ходатайствовать обо мне. Отвечая Петру Васильевичу Шереметеву на его письмо я обещал ему помогать советами его сыновьям и всячески им покровительствовать. Прочим лицам я писал одни, так сказать, комплименты, как например Василию Савичу, Ивану Федоровичу, Алексею Петровичу. Кроме того я писал следующим лицам:

а) Лорду Грехаму, голландскому резиденту, и полковнику Менгдену, которого просил помогать моим слугам в их делах и передать им деньги, полученные от Якова Ваара, а также сообщить мне, кто из них недоволен своим пребыванием в стране и на каком основании;

б) капитану Менезесу, г. Слатеру и г. Гартману — об обычных обстоятельствах, а также г. Гуаскони, напоминая ему передать 400 рублей г. Натаниелю Кембриджу, купцу в [95] Гамбурге, и прислать мне анкерок испанского вина, который он мне приготовил, и купить мне еще анкерок красного вина; остаток же малоценной монеты, полученной от г. Гассениуса, выдать моему уполномоченному Джемсу Линдсею;

в) г. Боетенанту — с просьбою похлопотать за меня, если князь В. В. Голицын не скоро приведет к окончанию мое дело и находиться при том, когда мой слуга передаст письмо Ивану Михайловичу, потому что я очень желал бы знать, что мне надлежит ожидать от всего этого;

г) Венедикту Андреевичу Змееву, — которого я просил также поддержать мою просьбу о выезде из страны, напоминая вместе с тем о письме ему, не за долго пред этим посланном;

д) Леонтию Романовичу Неплюеву — одни комплименты;

е) Джемсу Куку — с просьбою купить сорок фунтов наилучшей икры и, распределив их на три части, послать 20 фунтов графу Мидлетону, 10 фунтов сэру Андрею Фостеру, а остальные 10 фун. г. Меверелю, послав на его имя упомянутые выше две посылки;

ж) Полковнику Гамильтону — с просьбою, в случае, если он направится в Москву, не оставить моего слугу в его деле добрыми советами и полезным содействием. В случае получения от английского короля письма, касающегося меня, Гордона, то вскрыть таковое, прочесть оное Меверелю и поступить вполне сообразно с письмом. Если же письмо будет адресовано на имя одного из главных министров — правителей в Москве, — то Гамильтон должен собственноручно передать письмо по назначению и просить при этом дать возможно скорейший ответ на оное. Если же письмо будет адресовано прямо на имя мое, Гордона, то переслать ему точную копию письма, вместе с прочими письмами, а подлинное оставить у себя, до получения от меня, Гордона, указания, что с ним делать;

з) Полковнику Ронаэру — об обыкновенных предметах;

и) г. Виниусу, сообщая различные новости, я просил его выслать мне Theatrum scotiae, на случай, что мне не будет разрешен выезд из страны;

и) Ивану Якимову, от 10 января, с просьбою ходатайствовать, в чем возможно, по просьбам Джемса Линдсея, моего уполномоченного.

Со всеми этими письмами я отправил Джемса Линдсея, приказав ему торопиться на сколько возможно и исполнять все данные ему мною поручения с поспешностию и рвением. [96]

9 числа было получено известие, что стольник Семен Каладинский послан к Орели, чтобы разобрать жалобы казаков на полковника Гулица и вверенный ему полк; что стольник во время пребывания своего в Орели доставил казакам удовлетворение и присудил полковника к уплате ста рублей в пользу одного казака, обокраденного слугою полковника Гулица и уже бежавшим. Между тем полковник помирился с казаком и уплатил ему только шестьдесят рублей. Полк однако был отобран у Гулица и передан подполковнику, который и приведет оный в Белгород. При этом случай узнали, что дворянин с 500 рейтарами стоит в Переволочной и уже в третий раз посылал в Крым разведать, согласны ли татары приступить к размену пленных или нет и, наконец, что окольничий Леонтий Романович Неплюев стоит вместе с армиею в Ахтырке.

Упомянутый офицер ехал из Киева к Орели следующим путем: из г. Киева до Борисполя — 6 миль; до Переяславля — 6. миль, до Алмазова (Хленазова) — 5 миль, до Золотоноши — 2 м., до Крапивны — одна миля, до Шклова — 3 мили, до Зеремовки — 3 мили, до Золнина — 2 мили, до Чигиринской дубравы — 2 мили, до Кабарды (Колоберды) — 2 миди, до Переволочной — 3 мили, до Кирзинки — 1 миля, до Орели — 2 мили.

10 числа я писал с писцом Осипом Сусловым Джемсу Линдсею, а также Ивану Якимову.

11 числа — обедал со многими лицами у думного дворянина, в день его именин.

13 числа обедал с различными лицами у моего зятя Рудольфа Страсбурга, а после все были у боярина и у Боркова.

15 числа — обедал у полковника Бухана.

16 числа — прибыл полковник Иван Григорьев Озеров.

17 числа — узнали, что много зернового хлеба, особенно ржи и овса, отправляется из г. Киева в Польшу, от чего цены на хлеб очень возвысились, особенно в Киеве, почти на целую треть. Поэтому было решено не пропускать отнюдь хлеб в Польшу и с этою целью поставить стражу у Межигорского и Кирилловского монастырей.

18 числа вечером боярин со своею супругою был у думного дворянина Родиона Михайловича Павлова.

20 числа был отпущен из Киева подполковник Афанасий Грезинин. Я писал с ним полковнику Гамильтону и Ронаэру, — одни комплименты. [97]

21 числа получено приказание из Москвы, несмотря на звание никого не пропускать из Польши в Киев, но возвращать обратно. В России, по близкому соседству с Польшею, были не без тревог и забот, вследствие письма гетмана Ивана Самойловича от 27 декабря минувшего года, которым он сообщал о получении им от переяславского обывателя, недавно прибывшего из Польши и других мест, известия, что некий Контский, родом иноземец и генерал иноземных войск в Польше, именует себя воеводою Киевским и что три полка польских драгун должны быть перемещены в окрестности Киева, именно в староство вышгородское и притом не на короткое время, но на постоянную стоянку и будут находиться под начальством бело-церковского коменданта. Поляки же намереваются в Вышгороде, в трех милях от Киева, заложить укрепление. Он (гетман) поэтому приказал своим людям иметь строгий надзор за границею и не дозволять никому переходить чрез Днепр на переяславскую сторону.

22 числа в Киеве было получено приказание не пропускать в Польшу никакого зернового хлеба, что однако до сего времени разрешали за известную пошлину.

23 числа я писал по адресу г. Адие генералу-лейтенанту Друммонду и вложил в пакет на имя г. Даниеля и все вместе послал дьяку Виниусу, имевшему надзор за почтами; он вложил это мое письмо в другое, на имя Джемса Линдсея. Я писал так боярину, князю В. В. Голицыну, с просьбою, чтобы меня на некоторое время отпустили на родину. Это письмо я адресовал на имя полковников Гамильтона и Менезеса и все вложил в пакет на имя полковника Менгдена.

25 числа я отправил упомянутые письма с Кузьмою, слугою боярина, в Москву, куда пoеxaл также венецианский золотых дел мастер Джиовани Негри. В этот же день была свадьба в доме боярина. У меня очень болели глаза и зубы и сделалась опухоль на щеке.

26 числа боярин писал гетману и жаловался, что цены на хлеб всякого рода в Киеве очень высоки и при том по той причине, что Черкассы продают и вывозят много хлеба в Польшу, частию по неосмотрительности, а частию — по плутовству фогта. Гетман oтвечaл на это, что он точно разрешил бедным обывателям, по их о том просьбе, продавать xлеб свой, где они всего лучше и удобнее продать [98] могут, но что теперь, когда чрез это цены на хлеб столь поднялись в Киеве, он дал приказание строго смотреть, чтобы никакой хлеб не вывозился бы в Польшу.

27 числа я получил письма из г. Севска с лицами, доставившими мне мои сани.

30 числа боярин получил от полковника в Гадяче Михаила Васильевича письмо из Переволочной от 26 января, которым он сообщал, что 13 числа, он, вместе с окольничьим Леонтием Романовичем Неплюевым, прибыл туда и при встрече с татарами прочел им объявление от имени их Величеств о том, что, уплачивая в настоящее время причитывающиеся татарам деньги или дань ежегодно, они просят татар принять таковые, но, чтобы устроить подобное дело прочно и отстранить всякие, могущие возникнуть, затруднения, решено впредь не посылать в Крым больших посольств и посланников с таковыми обыкновенными годовыми платежами; равным образом и татары не имеют надобности посылать таковых с тою же целью в Москву. Означенные, ежегодные платежи, впредь, всякий раз, будут им уплачиваться при ежегодном размене пленных, когда они съедутся, по обыкновению. Татарский комиссар, по имени Велиш-бей, сказал, что не получил в этом отношении никаких приказаний или поручений от хана, а потому не может принять денег, не получив на то приказания. Вследствие этого, решено было послать кого-либо в Крым; татары отправили агу; окольничий и полковники снарядили туда же особых лиц, при чем на пpoезд их туда и обратно назначено было 15 дней. Тем временем татары должны были пребывать в степени по ту сторону Днепра, а христиане находиться в Переволочной и заняться разменом пленных; при этом одни пленные были выкуплены на чистые деньги, другие же разменены на пленных же равного качества и свойства.

Вечером собрались у меня боярин, товарищи и все полковники и подполковники.

31 числа прибыл Афанасий Спесивцев и сообщил, что встретил под Болховом доверенного киевских офицеров, который вез жалованье.

П. М. Майков.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Дневник Гордона во время его пребывания в России // Русская старина, № 4. 1916