ПАТРИК ГОРДОН

ДНЕВНИК

DIARY

Дневник Гордона во время его пребывания в России

(См. “Русская Старина”, февраль 1916 г.)

Поездка Гордона из Москвы в Киев.

6-го марта, простившись с моими знатнейшими приятелями и ближними, я получил 10 почтовых лошадей и, после посещения меня датским резидентом, отправился из Москвы в сопровождении сильного конвоя. По случаю дурной погоды, дорога из Москвы была очень неприятна, но по мере удаления из Москвы, дорога становилась лучше, и я без всяких приключений доехал до Севска, куда прибыл 16-го марта.

17 числа дом, мне принадлежавший в г. Севске, был оценен в 90 рублей, которые мне на другой же день и были заплачены. Я поехал по городу с правителем и по его о том просьбе сообщил ему как у путивльских ворот могло бы быть устроено стрельцами новое предместье.

18 числа началась оттепель, и я, простившись с правителем Севска и его друзьями, выехал из Севска, провожаемый моими приятелями до обычного места. Я большею частью ехал ночью и добрался до Chitiwisa, где отдыхал с большими затруднениями.

19 числа прибыл в Глухов только в полночь, потому что дороги были чрезвычайно плохи.

20 числа я приехал в Кролевец, а 21 числа в Батурин, будучи очень задержан в пути разливами рек.

23 числа в Вербное воскресенье, утром, меня потребовала к себе гетман и имел длинное со мною объяснение. Мы беседовали очень обстоятельно о русских, а также других государственных делах. После этого гетман отпустил меня [398] домой с самыми дружественными выражениями и прислал мне на квартиру всякого рода съестных припасов.

Тут я узнал, что Стефан Куницкий, гетман польских казаков, убит каким-то Могилою, который был избран казаками гетманом на место убитого и объявил своею резиденциею Немиров. Я ехал с большими затруднениями и при том почти всю ночь по местам, покрытым водою разлившихся рек. К рассвету прибыл в Борзну, а 24-го числа в ночь — в деревню, отстоящую от Борзны в 3-х милях.

25 марта в день Благовещенья прибыл в Нежин, где остался ночевать. 26 числа добрался до Носовки, после больших затруднений.

27 числа я приехал в Корары, где оставил 6 саней и переложил вещи в телегу и 29 числа добрался до Козельска, где отпраздновал первый день Пасхи и был очень хорошо угощен моими старыми приятелями, в то время полковником Григорием Карповичем Коропчунским и полковником Константином Дмитриевичем Солониною; каждый из них подарил мне по ружью охотничьему.

2 апреля, получив почтовых лошадей и пересев в колесные повозки, я выехал из Козельска и остановился на ночь в Семиполке.

3 апреля обедал в Димирке и ночевал в Броварах.

4 ч. рано утром прибыл к Днепру, переправился у Печерска и к 2 часам дня приехал наконец в Киев. Я немедленно отправился к правителю, передал ему царскую грамоту и был очень любезно им принят.

5 апреля приведены были первые барки к мосту, так как река освободилась от льда с 29 на 30 марта. 6 числа подошли и прочие барки и много плотов. Всю эту неделю работали по устройству моста.

10 апреля я смотрел полк кавалерии, состоявший всего из 124 человек, и производил ему ученье.

11 числа я писал гетману Мазепе и полковникам Гамильтону и Ронаеру с офицерами, которые были даны стрельцам для сопровождения их из Киева в Севск.

13 числа был отправлен в Москву курьер с известием, что мост готов. С ним же я уведомил боярина князя Голицына и других лиц о своем прибытии в Киев.

У меня очень болела голова и глаза. 12 ч. я принимал слабительное и ставил на спину банки. Тем не менее боль в глазах и особенно в левом значительно усилилась. Я [399] прибегал к различным средствам, как, например: прикладывал ко лбу, чтобы препятствовать слезам выступать, круто сваренный яйца, также уксус, смешанный с глиною, чтобы вытянуть жар, пускал в глаза каплями хлебную воду, молоко женщины и даже мочу ребенка, но все это доставляло очень мало облегчения.

Вода в Днепре до того поднялась, что снесла несколько судов и наконец сорвала мост.

14 числа я принял пилюли от головных болей, однако оказавшие мало пользы; вследствие жара во всем теле я не чувствовал особенного облегчения, хотя постоянно употреблял одно из указанных средств. 17 числа пустил себе кровь из главной жилы; это доставило мне некоторое облегчение.

18 числа вода в реке до того поднялась, что затопила все острова. Имелось мало надежды привести в исправность мост.

19 числа было получено известие, что турки собирают свою армию у Каменца, а поляки — свою у Трембовля; что поляки разбили бивший турецкий конвой, сопровождавшей транспорты, и захватили много провианта и снарядов, из числа направленных в Каменец; что несколько тысяч поляков прибыли в Могилев для соединения с казаками.

Гетман (Мазепа) прислал казакам в Немирове письменное прощение и приглашение прибыть к нему. Вода в Днепре все прибывает.

21 числа я снова принимал головные пилюли, оказавшие лучшее действие, нежели прежние, и я решил выйдти в середу. Вода в эти дни стояла на прежней высоте.

22 числа писал моему брату Джону под адресом г. Меверелля и вложил это письмо в другое, посланное г. Гартману. Я также писал моему двоюродному брату Фоме Гордону и вложил это письмо в другое, посланное к г. Адиэ в Данциге, а сие последнее включил в письмо, отправленное г. Виниусу. Все эти письма, а также письмо к г. полковнику Менезеку и другое — господину Иуаскони, я направил к некоему полковнику Менгдену.

23 числа я в первый раз вышел из дома, хотя еще и не совсем хорошо себя чувствовал. В день 7 числа был коронован король Яков VII.

24 числа я писал датскому посланнику, голландскому резиденту лорду Иорскому, аббату Блозиусу, Флеммингу в Регенсбурге, [400] г. Виллиерс, полковникам: Ронаеру и Гамильтону; князю Василию Васильевичу Голицыну, князю Никите Семеновичу Урусову, Венедикту Андреевичу Змееву, Леонтию Романовичу Неплюеву, Борису Димитриевичу и Ивану Михайловичу Милославскому, и отправил эти письма с Борисом Аничиным, лейтенантом моего кавалерийского полка.

Я приказал составить ведомость гарнизона, артиллерии и снарядам, по которой оказалось:

Пороха пушечного:

25 числа я передал написанную моею рукою толстую книгу, содержавшую опись крепостных укреплений, которые должны были устроить и заложить вне города.

Я также передал список всего того, что подлежало доставить и приготовить это лето именно:

Кроме того я передал список шанцевых корзин, фашин и камней, которые должны были быть доставлены, по получении точных сведений о приближении неприятеля для осады города.

Книги и списки крепостной принадлежности и списки вещей, подлежащих доставке, были отправлены с лейтенантом в Москву. Также был составлен список солдат и стрельцов, действительно состоящих на службе под моим начальством; стрельцов было 237 человек и еще добровольно прибыло 188 человек.

25 числа вода в Днепре стала спадать. У меня боль распространилась по спине и в плечах.

26 числа был отправлен вышеупомянутый лейтенант.

27 числа получено известие, что гетман приказал строго охранять границу с целью воспрепятствовать простому люду переходить к запорожским казакам, но что тем не менее многие из них перешли Днепр и присоединились к польским казакам. Говорили также, что гетман намеревается поступить в монахи и старается, чтобы на его место был избран гетманом сын его.

28 числа я послал полковнику Иваницкому приказание записать в рейтеры двух людей. Я получил письма и известия из Москвы.

30 числа явился киевский обыватель из Немирова и сообщил, что поляки захватили татарина и узнали от него, что 40.000 татар двигаются из Крыма и должны разделиться так, что половина их вторгнется в Подляхию, а другая — [403] в Волынь. Это известие сообщили в Белую Церковь и соседние города с приказанием быть осторожными.

На этой неделе, а также и на прошедшей рассказывали много о чудесах, свершившихся, будто бы, в церкви Св. Георгия. Видели, будто бы икона Божией Матери проливала слезы и большая восковая свеча пред образом Св. Чудотворца Николая сама в различные времена начинала теплиться. Гетман потребовал к себе своего двоюродного брата Марку Дмитрашку, а казаки сказывали, что Войца содержится еще в тюрьме, и что гетман имеет большое желание поговорить со старым Шереметевым; полагают, что сей последний для этой цели прибудет к границам.

1 мая я навестил настоятеля Печерского монастыря. Он встретил меня на половине лестницы и ввел в свою келью. Я пожелал ему на латинском языке всякого благополучия в его управлении, выразил, что церковь имеет в нем твердый оплот, монастырь же, обыватели и подчиненные ему — достойного настоятеля, добродетельного и мудрого хранителя и начальника и чадолюбивого отца; что он сам уже единогласным мнением всех обывателей заслужил этот лестный отзыв о его заслугах. Я также выразил желание иметь счастие для себя и своих офицеров найти в нем такого же покровителя и друга, какого имели в лице покойного настоятеля. В заключение я пожелал ему, чтобы Всевышний благословил все его начинания и наделил бы в изобилии всеми благами земными и небесными.

Настоятель на все эти слова отвечал тихим голосом, в соответствующих выражениях и затем очень щедро и радушно угостил своих посетителей.

2 мая, в виду получения полугодового жалованья я передал список лиц, состоящих под моим начальством в пехоте и кавалерии. По этому списку значилось два полковника, пять подполковников и три майора, четыре ротмистра, двенадцать капитанов, двенадцать лейтенантов (поручиков), пять корнетов и фендрихов, сто двадцать шесть рейтаров, девять сержантов, шесть каптенармусов, четыре капрала, один полковой писарь и сто двадцать солдат. Стрельцы были в составе шести пятидесятников, двадцати трех десятников и двухсот пятидесяти шести рядовых. Этот список был отправлен с нарочным в Москву.

3 числа было получено известие, что хан с татарами пришел к речке Россове и что из них половина двинется [404] на Каменец, а другая в Подляхию. Равным образом узнали, что русские продолжили перемирие в Кадзине на три года по договору в Радзыне, так что до срока истечения договора остается еще девять лет.

4 числа после обеда выпад сильный град: находили градины величиною с голубиное яйцо я попадались даже с куриное, при чем на одной стороны виднелось изображение турецкого полумесяца.

6 числа прибыли майор Бокховен и капитан Бреска из г. Севска, с которыми я получил письма из Москвы, Смоленска, Севска и Батурина.

7 мая я писал полковнику фон-Заалену.

8 числа был праздник в Иорданском монастыре, на который прибыл также боярин. Из числа стрельцов оказались больными семь человек.

9 числа был день Св. Николая и боярин должен был присутствовать в полном облачении в крещении; но дождь помешал всему этому.

10 числа объяснялся с боярином относительно размещения солдат.

11 числа приехал еврей из Белой Церкви, сообщивший, что отряд татар прибыл в Пашекс и увел с собою двух тамошних обывателей; третий с большим трудом избавился от этого. Я писал письма в Москву князю Голицыну, Змееву, Украинцову; Горчакову, Неплюеву, Бирину и полковникам Менгдену, Гамильтону, Менезесу, Гальб-Кольдору, Виниусу и Ивану Якимову.

13 числа приступили к исправлению магазина в замке. Гетман прислал писаря переяславского в Немиров, к казакам, чтобы уговорить их покинуть поляков, обещая им за это не только простить их, но еще и наградить, так как они на присланное к ним письмо дали надежду нарушить данную ими клятву.

15 числа было получено известие, что турки и татары, сопровождавшие транспорт с деньгами и снарядами, хотя и подверглись нападению со стороны казаков и поляков, но разбили их и благополучно доставили все в Каменец.

17 числа пленным, бежавшим из Умани, подтвердилось известие о поражении поляков и казаков, а также и то, что Умань раззорена турками и что турки и татары появились в Стугне, невдалеке от Лодыжино и поджидают еще подхода [405] своих, чтобы воспрепятствовать соединению поляков с казаками.

18 числа в день Св. Троицы боярин и все офицеры отправились в Печерский монастырь и пришли домой очень веселые.

20 числа я получил от капитана Музалова донесете, что имеет в своем распоряжении еще 276 больших лодок и 97 меньшего размера.

21 числа узнал от полковника Корпчунка, что главная часть татарской армии находится вблизи Ясс, а сильный отряд оной, под начальством сына хана, стоит по сю сторону Днестра, невдалеке от поляков, чтобы их несколько обеспокоить или воспрепятствовать им соединиться с Императорскими войсками.

В этот день я обедал с другими лицами у боярина, который праздновал день именин своей матери, а 22 числа обедал у полковника Павла Бокина.

23 числа пришло известие, что турки, после того как их транспорты посланные в Каменец, были два раза разбиты поляками и казаками, послали еще третий, скрыв часть своих войск в засаде, из которой и напали на казаков и убили из них несколько сот человек.

25 числа получено было известие, что боярин Федор Петрович Шереметев прибудет скоро в Киев.

26 числа был погребен капитан Петр Космус.

27 числа писал с Иваном Якимовым боярину В. В. Голицыну и присоединил мою просьбу о дозволении мне уехать из страны.

Я обедал вместе с воеводою переяславским у боярина.

28 числа нам сообщили, что турецкий великий визирь, с половиною татарской армии, совершит этим летом поход в Польшу; сам же султан с другою половиною армии будет продолжать войну против Римского императора и предполагает осадить г. Вену.

Я писал со слугою бургомистра письмо г. Джемсу Ади, купцу в г. Данциге. Открылось, что мнимые чудеса будто свечи так часто сами зажигались и что изображение Богородицы Девы Марии в Св. Георгиевской церкви плакало, были делом простого обмана со стороны молодого священника.

29 числа я и мои единоверцы праздновали обычным порядком праздник Тела Христова, а также день рождения английского короля. Наши просители уехали из Киева. [406]

30 числа пришло известие, что татары находятся в окрестности Белой Церкви, что большая часть казаков, примкнувших к полякам и стоявших в Немирове, обещали перейти Днепр, как только они получать деньги, присланные им паном, они заверяли, что покинуть тогда поляков.

31 числа приведены были снова в порядок суда, на которых устроен мост чрез Днепр. Майор Бокховен отправился в г. Севск, и я писал с ним полковникам Гамильтону и Ронаеру.

2 июня вода в Днепре очень спала, мост был справлен и по нем могли проезжать повозки.

3 июня я был в Выдубецком монастыре, где узнал, что несколько тысяч казаков, находившихся до этого на службе у поляков, прибыли к Днепру ниже Триполья и просили позволения переправиться чрез реку, чтобы возвратиться в свои жилища и к своим друзьям.

4 числа некоторые из казаков, оставивших службу поляков и получивших дозволение возвратиться на родину, прибыли к нам и сообщили, что каждый из них получил от священников 14 гульденов на новую одежду и что они после этого собрались и выступили; что их гетман Могила, с шапкою в руках и со слезами на глазах следовал за ними, просил и умолял их возвратиться назад, обещая при этом каждому из них 10 талеров и по новой одежде, но они тем не менее ушли в числе 5.000 человек с четырьмя полковниками Дробияздо, Донской (Пропуск в дневнике)... что около 3.000 человек, преимущественно конных, стоят и поныне в Немирове; что татары находятся в равнине Буджакской, но большею частью без лошадей и очень обнищали.

Наконец они же рассказали, что христиане овладели в Венгрии двумя крепостями турецкими; татары же мелкими отрядами из Каменца делают набеги на Польшу и производясь большие опустошения.

5 июня я отправил лошадей гарнизона на остров, потому что появилась прекрасная трава и вода очень спала.

6 числа московские стрельцы доставили полугодовое жалованье по 1 сентября.

8 числа боярин отправился в Выдубецский монастырь. От воеводы переяславского пришло письмо, сообщившее, что 27 мая, около 4.000 запорожских, донских и [407] других казаков и черкасс, которых поляки просили перейти на их сторону и служить под их знаменами, прибыли действительно в Переяславль, что полковник переяславский Полуботк Леонтий по приказанию гетмана выезжал к ним в поле, и они, отдав свои знамена, приняли, вместе с своим полковником Левкою или Ситченко и 45 волохами, с ними вместе пришедшими, присягу на верность царю в том, что они никогда никому не будут служить кроме Царскому Его Величеству, и что после этого имевшие друзей и дома и приписанные по полкам получили позволение отправиться к своим полкам и домам, остальные же, не имевшие домов и не приписанные к полкам, были оставлены на этой стороне Днепра в городах и деревнях, входивших в состав Переяславского полка, и должны были находиться все время на призрении этого полка, до дальнейших приказаний. Кроме того означенные казаки рассказали, что они покинули Немиров потому, что гетман Иван Самойлович писал им, чтобы они возвратились, и посылал к ним переяславских казаков с обещаниями полного прощения и помилования. Они же говорили, что не получили полного жалованья, но только за последний год, а за нынешний же получили по пяти талеров на человека и что в виду такого скудного содержания и в виду неимения поляками пехоты, а при Немирове значительного отряда, на который можно было бы положиться, они решили уйти оттуда.

9 числа я получил письмо от полковника Джона Баррике, которым он извещал, что кавалерийский полк, зимовавший в Переяславле, отпущен теперь на родину свою и должен идти в Белгород.

Десятого числа, а также и все предшествовавшие дни июня месяца были постоянно дожди.

15 числа со слугою боярина, прибывшим в десять дней из Москвы, было подучено письмо, извещавшее, что боярин Федор Петрович Шереметев 5 июня выехал из Москвы и находится по дороге в Киев.

Я писал с капитаном и со слугою боярина в Москву г. Ивану Бирину, полковнику фон-Менгдену и дьяку Виниусу.

Было получено приказание прислать 300 бочек ржи в Орел, на содержание солдат тех полков, которые туда были отправлены.

16 числа стали исправлять разрушенные места вала и приводить к концу то, что не было еще окончено.

18 числа прибыл в Киев мой свояк (брат жены). [408]

19 числа боярин угощал у себя архимандрита и всех старших настоятелей; вечером настоятели приехали ко мне и удовольствовались стаканом вина. Было приказано послать в Орел вместо ржи деньги.

20 числа я отправился на остров посмотреть лошадей и нашел их в хорошем состоянии. Я писал с поручиком Филиппом Музаловым в Курск супруге полковника Вестгоффа и Гаупт.

21 числа я узнал от людей, прибывших из Белой Церкви, что ничего более не слышно о татарах, после того как они были отражены и разбиты солдатами гарнизона, при их прибытии ночью.

22 числа я с другими лицами был при богослужении в женском монастыре и обедал у архимандрита. Я писал с русским капитаном полковнику Ронаеру.

23 числа от купца, прибывшего из Лемберга, узнали, что польская армия еще не собралась и только несколько рот стоят в Трембовле.

26 числа праздновали коронование царей. Чужестранец по имени Лоренц Лидделль, родившийся в Польше от шотландских родителей, прибывший в Киев с венгерским вином, был задержан как шпион и только после долгих затруднений освобожден и отправлен к стольнику. Он рассказывал, что король польский стягивает свою армию, намереваясь осадить Каменец.

28 числа Григорий (сын мой) отправился в школу братского монастыря.

29 числа я праздновал с прочими офицерами день именин царя Петра Алексеевича у боярина.

1 июля боярин и именитейшие особы гарнизона обедали у меня.

2 числа были отправлены в Немиров два солдата за получением обратно шести лошадей, которые были у них украдены. Я писал с Семеном Рейнольдом супругам полковников Ронаера и Гамильтона, а также капитану Стюарту.

5 числа прибыл майор Бокховен из Севска, с ним я получил письма из Москвы, в которых сообщалось, что с русской стороны не намерены выражать согласие на предложение римско-католического посланника нарушить мир с турками, разве что поляки согласятся на заключение вечного с ними мира и предоставят России Киев, Смоленск и всю казацкую нацию. Послы извинились, что не имеют на это никакого повеления, и потому были в скорости отпущены. [409]

Из Севска я получил известие, что Семен Алмазов был послан к гетману (в настоящее время единственному оракулу и душе всех российских заключений), чтобы спросить его мнение и возвратиться от него с вполне готовым мирным предложением. Кроме того я узнал, что два полка солдат должны быть собраны и направлены к Киеву. В другом письме однако было сообщено, что эти полки должны стянуться к Дригайлову. Я однако предполагаю, что они будут направлены в совсем иную местность. Наконец писали также, что боярин Федор Петрович (Шереметев) прибыл в Севск 25 июня и получил там повеление из Москвы оставаться в Севске, до дальнейшего приказания.

Я отправился в Печерский монастырь, потому что получил от настоятеля оного приглашение высказать свое мнение о закладке нового каменного здания для столовой и осмотреть заготовленные для этого материалы.

4 числа ездил с некоторыми офицерами осматривать луга.

5 числа возвратились солдаты, посланные в Немиров. Они дошли не далее Белой Церкви, потому что татары увели в плен всех обывателей Хоросточева, Рудни и других соседних мест и направились к Чернобылью и Полесью.

Солдаты сообщили, что комендант отправил в Немиров 300 рейтаров и драгун и приказал сообщить гетману, чтобы он выступил вперед и занял места, чрез которые татары будут возвращаться. Об этом вторжении татар он донес также и в армию; польская армия (коронная) стягивается у Глиниана, а литовская собирается у Трембовля и что как скоро подойдут вспомогательный войска шведские и бранденбургские, армия вся выступит для осады Каменца, в котором имеется турецкий гарнизон в составе 15.000 турок.

Я писал еще 2 июля полковнику Менгдену, г. Виниусу и Ивану Бирину, но писец Сидор Андреев Путитцкий, с которым я хотел послать письмо, еще не отправился по сие время, а потому я написал также ответ на письмо голландского резидента от 3 июня и господину ван-Тройену.

Мои солдаты приступили к уборке сена.

6 числа гетман прислал за переяславскими казаками, сидевшими в темнице со времени пребывания гетмана в Киеве, в минувшем году; эти казаки были ему выданы теперь.

7 числа я послал приказание полковнику Иваницкому задержать детей, а также занять дома двух бежавших [410] казаков, так как узнали, что они оба поступили на службу в Белой Церкви.

Приступили к исправлению рва в нижней части города.

Писец Сидор Андреев отправился из Киева в Москву.

8 числа несчастный шотландец Лоренс Лидделл, просидевший почти две недели в цепях и оковах, был освобожден. Его сочли за шпиона, потому что он привез только один маленький боченок вина на продажу и последовал совету своего фурмана, обывателя Киева, не заявлять о своем приезде на карауле.

Вдова Куницкого приехала из Польши. Она имела с собою письма короля к коменданту Белой Церкви, касательно уплаты денег за медь, которые он был должен, а также к гетману Андрею Могиле об уплате ей за несколько тысяч овец и несколько сотен волов и прочие вещи, отобранный у ее мужа, после того, как его умертвили.

9 числа прибыли солдаты из Орла за жалованьем для полка и привезли с собою книги, в которых вписаны имена солдат, числом около 819 человек. Они сообщили что командированы из различных городов и деревень Украйны. Их послали без копейки денег, но с приказанием занять оба берега Днепра, чтобы препятствовать переходу людей в запорожское войско и подвозу туда всяких припасов и не допускать запорожцев торговать на Днепре рыбою или чем либо другим, что конечно не могло понравиться этим казакам. Все это последовало по письмам и настоящим гетмана, который по-прежнему еще оракул.

10 числа ротмистр Петр Голохвастов отправился в Орел, отстоящий от Киева в 200 верстах. Он взял с собою 114 рублей для 810 человек, полагая по 22 алтына или 66 копеек, на каждого, вместо полубочки зерна, считая по цене, по которой в то время можно было купить зерно.

Прибивший из Курска лейтенант сообщил, что боярин Алексей Семенович (Шеин) предпримет поездку для осмотра городов вдоль линии и что три полка, по обыкновению, получили приказание идти к границам для учинения с татарами размена пленных.

Я получил также письма из Москвы от последних чисел июня месяца.

11 числа Иван Стейгал, кошевой атаман запорожского войска, намеревался двинуться на помощь полякам против турок; то же намерение имела и большая часть войска, [411] получив от короля польского жалованье и значительные подарки: чрез посла, находившегося еще в Сечи; это не только было возбранено казакам, но кошевой сам был сменен и выбран на его место другой по имени Григорий Сайдачный, и равным образом были также задержаны и послы.

От монаха, прибывшего из Севска, узнали, что Федор Петрович Шереметев получил приказание двинуться к Киеву и что для его сопровождения назначены были 700 человек.

В письме, полученном настоятелем Межигорского монастыря из Немирова, сообщалось, что татары намереваются совсем скрытно пробраться в окрестности Киева для добычи. Поэтому было дано приказание, чтобы войска вооружились и выступили бы с большою осторожностью.

В Севск был отправлен фендрих, с которым я писал губернатору и супругам полковников Гамильтона и Ронаера. Я писал также в Бреславль относительно новой карты Венгрии и домашних проповедей, изданных Даниелем Биц.

12 числа от различных лиц, прибывших из Польши, узнали, что татары, в числе 4.000 человек, сделавшие наконец набег в Украйну, были все избранные люди, которых отправил хан, стоящий с 40.000 войском на этой стороне Днепра, что турки двигаются к Каменцу и скоро должны прибыть к Днестру.

13 числа был послан корнет в Батурин, с которым я отправил письма к гетману и к боярину.

14 числа были исправлены земельные укрепления Киева.

15 числа я ездил осматривать работу моих косцов. Прибыл из Севска капитан с известием, что боярин прошедшую среду выступил из старого лагеря под Севском.

16 числа был подан список войск, состоящих под моим начальством; в нем были показаны: 2 полковника, 5 подполковников, 3 майора, 5 ротмистров, 11 капитанов, 12 поручиков, 6 корнетов и фендрихов, 123 конных рейтара, 140 солдат, 281 стрелец, 35 канониров, всего, кроме офицеров, 579 человек.

17 числа я имел объяснения с боярином о доме полковника Менгдена.

18 числа пришло известие, что татары, стоявшие у Хорошешова, отошли с большою поспешностью назад, получив известие, что Могила с своими казаками и поляки по-видимому намереваются захватить их при отступлении. [412]

19 числа получен был приказ полковнику Иваницкому относительно ротмистра Петра Голохвастова и прислано в приказ письменное донесение о мельнице от 20 июля.

20 числа из письма из Чернобыля узнали, что король польский направился к Дунаю, а коронный скарбовый начальник разбил турецкий отряд в 4.000 человек, долженствовавший доставить в Каменец продовольствие, а также отрезал, отряд турок, выступивших для осады Острополя.

21 числа я получил письмо от гетмана, а также от боярина из Батурина от 18 июля.

22 числа писал моему лорду-канцлеру Шотландия, генерал-лейтенанту Друммонду, Ротемэ, двоюродному брату Фоме Гордону, моему дяде, брату, детям, свояку г. Адиэ и Александру Гордону и отправил все эти письма в Данциг к г. Адиэ (купцу) с купцом Мартыном.

700 татар, имевшие 2 белых знамени, прошли мимо, ночевали в Белгородке, увели в плен 20 черкасс, принадлежавших к городу, и убили одного казака, стоявшего на карауле у моста чрез р. Епир, а другого взяли в плен.

23 числа прибыл ротмистр Голохвастов из Орла и сообщил, что полк ожидает получить в скором времени приказание об его роспуске. По письму гетмана запорожские казаки сменили своего кошевого атамана и избрали на его место другого. Теперь в Сечи стало спокойно и был отдан приказ, дозволявший провозить к ним съестные припасы и разрешавший им самим приезжать с рыбою и другими товарами в Киев.

Стольник Семен Неплюев был отправлен царем к гетману с подарками и благодарственным письмом, так как последний убедил казаков не помогать полякам в действиях их против турок, а также успокоил запорожских казаков ж воздержал их от перехода на сторону турок.

24 числа праздновали день Св. Бориса и Глеба, — двух русских князей, умерщвленных их братьями. Этот праздник называется печальным или несчастным, потому, что простолюдины верят, что все начатое в этот день не имеет счастливого окончания. Я писал г. Адие с вложением письма от полковника Левистона, с его братьями.

25 числа в день Св. Анны у русских, офицеры гарнизона были угощены боярином и все ссоры улажены.

26 числа обедал вместе с другими в Печерском монастыре, пробыл там, но не долго. [413]

27 числа получил известие, что супруга боярина Федора Петровича Шереметева родила в прошлую среду сына, которого при крещении назвали Василием.

Князь Вяземский, находившийся в Печерском монастыре, сообщил настоятелю Межегорского монастыря, в присутствии архимандрита, что гетман писал в Москву, что монастыря Межегорский и Кириловский должны быть разрушены, потому что они во-первых молятся за польского короля и во-вторых расположены к полякам и состоят в сношениях с ними и что боярин Ф. П. Шереметев имеет приказание исполнить это. Князь Вяземский был допрошен и сознался, что говорил это, но будучи пьян, и нет основания держать его в оковах. Все его показания отправлены в Москву.

29 числа прибыл городовой судья и сообщил, что приехавший из Польши купец передавал слух, что польский король получил от римского императора очень ценные подарки и переслал таковые немедленно татарам. Вследствие этого польская и литовская армия составили конфедерацию намереваются убить короля.

30 числа вечером супруга боярина Алексея Петровича родила также сына, названного при крещении Петром.

31 числа я писал князю Василию Васильевичу Голицыну, а также Ивану Бирину.

1 августа греки предложили гетману за сбираемые таможенный пошлины, в следующем году, 50.000 флоринов, но на это не согласились. Гетман сказал Максиму, державшему эти сборы на откупу, что пусть лучше он держит их за 40.000, нежели греки за 50.000 флоринов. В этот день крестили сына боярина, при чем, по обычаю страны, восприемниками были первый попавшийся хороший человек и первая хорошая женщина.

3 числа я с прочими офицерами был на празднестве, данном боярином по случаю рождения его сына. Я писал в Москву с его слугою Василием Некрасовым.

4 числа прибыл купец, с ярмарки из Берестечка, с известием, что он встретил литовскую армию на пути к Каменцу. По его словам, она состоит из 15.000 человек; все на хороших лошадях; главный ее начальник (гетман) находится всего в трех милях от армии и при Лесневе они соединятся. Из различных рассказов и обстоятельств можно было заключить, что Могила, гетман польских казаков, добивается расположения и дружбы русских, с тою целью, [414] чтобы при малейшей неудаче у поляков, искать себе спасения у русских.

Узнали также, что татары, вторгнувшееся в Украину, стоят теперь у Порданека.

5 числа. От посланного для разведывания в Силезию и Польшу было получено сообщение, что между императорскими войсками и турками произошло при р. Раабе кровопролитное сражение, в котором австрийцы, хотя и победили, но тем не менее потеряли нисколько тысяч человек; — что 18 числа июня при городе Войтсоне (Вайце иди Вайцене) произошло второе сражение, при чем турки напади на лагерь имперских войск, но христиане и на этот раз одержали победу, убили до 12.000 турок, захватили всю их артиллерию, амуницию и повозки, взяли много пленных и овладели городом Вайценом, при чем в руки их достались 1.200 янычаре. Далее сообщалось, что венецияне захватили два города на острове Кандии; венгерцы же с Текелием — объявили нейтралитета. По другим сведениям, король польский послал запорожским казакам деньги и новый начальственный жезл (булаву) и приказал казнить четырех сенаторов, объявившихся против него.

6 числа я выезжал вперед и, встретив боярина Федора Петровича Шереметева в лесу, в 5 верстах от Днепра, провожал его до самого лагеря на берегу ручья Чарторой. К гетману был отправлен офицер с известиями, полученными из Польши. В этот же день солдаты и офицеры получили свое полугодовое жалованье.

7 числа боярин Федор Петрович совершал свой выезд в Киев. При этом ни солдаты, ни стрельцы не стояли под ружьем, как обыкновенно это бывает, даже не стреляли из пушек, что также нередко происходить при подобных случаях. Все это однако последовало по приказанию самого боярина Алексея Петровича (Шейна), несмотря на все старания отговорить его от этого. Я и другие лица сопровождали боярина на другую сторону ручья Чарторой, обедали у него и пили до самой ночи. Я получил письма из Англии, Гамбурга и Москвы.

8 числа прибыли два пеxoтныx полка в окрестности Киева и ночевали в лесу, в пяти верстах от Днепра.

9 числа оба полка, под начальством полковников Ронаэра и Гофта, вступили в город; они были в составе 1.500 человек. [415]

Я отвечал на письма, полученный из Москвы, и писал еще лорду Грэхаму, полковнику Менгдену, голландскому резиденту, г. Виниусу, Спортариусу, ротмистру Менезесу, господину Кальдервуду, Даниилу Гартману, князю Василию Васильевичу Голицыну, Эмельяну Ивановичу Украинцову, Ивану Бирину, Ивану Якимовичу... и в Севск Леонтию Романовичу Неплюеву и полковнику Гамильтону. Все эти письма я отправил с стрельцом Самсоном Дмитровым.

10 числа у меня обедали прибывшие только накануне полковники, с их женами.

11 числа; только сегодня отправился в Москву гонец с известием о прибытии боярина в Киев. Я писал с ним письмо боярину Петру Васильевичу и Ивану Федоровичу, а также Венедикту Андреевичу (Змееву) и лорду Грэхаму относительно содержания католических священников в Москве, так как католикам, по милости царей и ходатайству римско-католического посла, было разрешено выстроить в Москве церковь и иметь при ней священников. Я послал копию с подписки, по которой каждый из католиков, проживавших в Москве, соглашался взносить ежегодно на содержание священников и на другие надобности церкви, всего 47 1/2 рублей.

Я получил очень дружественное письмо от гетмана и при этом три коровы, 25 овец, ведро aquavita и еще 40 рублей деньгами и дал писцу, доставившему все это один, червонец, а его брату — один талер и слуге — две гривны. Я подписал ведомость на получение полугодового жалованья с марта по сентябрь на состоящих в моей команде офицеров и солдат, а именно на 2-х полковников, 5 подполковников, 4-х майоров, 4-х ротмистров, 11 капитанов, 14 поручиков, 5 фендрихов, 125 рейтаров — всадников, 140 — солдат и 283 стрельца. В военной кассе находилось налицо серебряными деньгами 7000 руб., польскими деньгами — 13.000 руб. и худые рубли.

12 числа были получены достоверные известия, что татары не пожелали выступать против римского императора; что хан бежал из Крыма, что Селим-Гутрай, в прошлом году только-что сверженный с ханства, будет, как полагают, вновь возведен на ханский престол, при содействии Галги (Калги)-султана или его сына или племянника. Имелось также известие, что запорожские казаки, узнав об отправке из Константинополя жалованья янычарам в Крыму и о посылке Калга-султаном суммы денег прежнему хану, а также о том, что оба [416] конвоя, сопровождающее эти транспорты с богатствами, соединены в один общий конвой, напали на него, истребили конвой и, захватив всю добычу, удалились.

15 числа сентября пришли из Москвы царские письма: одно — с приказанием наказать кнутом вольного, рассказавшего, что Их Величества дали приказание разрушить Межегорский и Кириловский монастыри, другое — к стрельцам, солдатам и констаблерам моего отряда, с изъявлением благодарности за то, что они пребывали спокойными в то время, как два года тому назад бунтовали московские стрельцы.

Я получил от г. Виниуса письмо от 3 августа.

16 числа было прочтено солдатам публично упомянутое милостивое письмо царя с выражением им благодарности за их верную службу, при чем вместе с тем повелевалось каждому из них выдать полкварты водки, белого хлеба на один пфениг и мяса и на три пенни.

17 числа был день именин царевны правительницы Софьи Алексеевны и происходило обычное богослужение и молебствие

18 числа возвратился из Орла Иван Поздеев от которого я узнал: 1) что вновь издано соответствующее приказание не допускать к запорожским казакам, никакого продовольствия и недозволять никому въезжать в Сечь или выезжать из оной, 2) что ежедневно получаются тревожный известия о калмыках, которые, как рассказывают, намерены войти в соглашение с запорожцами и сделать вместе набег в Крым.

20 числа я писал в Москву г. Ботенанту и послал ему принадлежащей седельный прибор, обложенный серебром и драгоценными каменьями, чтобы преподнести его князю В. В. Голицину в подарок. Я писал также Виниусу и полковнику Гамильтону в Севск с капитаном Макером, который на следующий же день 21 числа уехал в Севск. 22 числа были распределены между войсками работы по постройке моста, и на долю последних, прибывших двух полков досталась третья часть оных. Я и другие лица забавлялись охотою, которая оказалась удачною. Мы получили известие, что г. Буда взят и что польский король с кавалериею двинулся к Дунаю, но артиллерия и пехота оставлены для осады Каменца. Узнав, что казаки Переяславского полка собираются в поход, я послал упомянутого Поздеева с письмом в Переяславль к полковнику, разузнать, что это все значить. Полковник ответил, что он приказал готовиться лучшим казакам к походу, узнав, что гетман направился уже в Батурин; что весьма [417] возможно, что и он получит приказание к нему присоединиться; что брезанская рота выступила на смену стражи, стоящей на Днепре с целью воспрепятствовать переходу на ту сторону реки желающим присоединиться к полякам, в виду их различных обещаний и ласкательств. Зная непостоянство запорожских казаков, а также и то, что они уже отправили на помощь полякам часть своего войска и угрожают вторжением в Крым, лишь только татары проявят вид, что намерены помогать туркам, что и они будут в то же время принуждены нарушить мир, не без угроз со стороны татар, гетман решил двинуться в ту сторону, привести там дела в должный порядок и восстановит добрые отношения между ними и запорожцами. Он сообщил о всем этом Царю и получив для своего сопровождения и охраны несколько дворян из Рыльска и Путивля, выехал из Батурина и 23 числа прибыл в Лубны, намереваясь направиться в Миргород и Полтаву, а затем вернуться в Гадяч. 29 числа приехали из Баньи люди с солью и сообщили, что, проезжая четыре недели тому назад через Трембовль, слышали, что король польский с коронною и литовскою армиями и казаками осадил Каменец; что он овладел уже Ясловицами, Меджибожем, Баром и другими городами и крепостями, занятыми в этой местности турками, и имеет надежду, еще до зимы, овладеть Каменцом; что в лагерь беспрепятственно и без опасности доставляются всякого рода припасы на продажу. Прибыв потом в Полонное, эти люди узнали, что король со всею кавалериею отошел от Каменца и двинулся к Дунаю, оставив у крепости только пехоту и артиллерию; что поляки нашли 40 бочек пороха, которые были зарыты турками в землю, и овладели ими; я полагаю, что порох находился в минах; что Могила имеет у себя 10.000 казаков, которые отправляют хорошо службу и очень ценятся поляками. В этом месяце получено было с моста 177 руб. 13 алт. и 4 деньги, а с кабака — 213 руб. 16 алт. и 2 деньги.

Первого октября, в день Покрова Святой Богородицы работ не производилось. В Нежине была ярмарка.

2 числа я видел сон, будто получил письмо из Шотландии, на золотом листе бумаги и запечатанное черною печатью, которая была сломана.

3 числа, от людей, прибывших из Банина или соляных источников в 12 миль по ту сторону Трембовля, было получено известие, что не только коронная и литовская армия, [418] но также донские и запорожские казаки, с калмыками, в числе около 5.000 человек прибыли к Каменцу, на помощь королю польскому. 4 числа от голландского резидента в Москве я узнал, что мой двоюродный брать, лорд, великий канцлер Шотландии, уволен от занимаемой им должности.

6 октября я допрашивал прибывшего из Слободинки жителя, который сообщил, что король польский с армиею блокируют Каменец, но сам король находится в Жванце, в двух милях от оного, а другие армии стоят вокруг него. Турки делают ежедневные вылазки, ведут перестрелку и забирают в плен солдат.

Седьмого числа обедали у меня полковники и некоторые приятели. 8 числа прибыл в Козельск епископ Луцко из Польши и сообщил, что бежал от своего брата, князя Чарторижского, потому что сей последний намеревался его убить из-за религии. Епископ был главою лиц, исповедывавших русскую иди греческую веру; брат же его, князь, напротив того, католик. Он был очень хорошо принять и о прибытии его сообщено гетману, который в свою очередь писал о том же в Москву и вместе с тем обещал епископу в скором времени пригласить его к себе.

9 числа я позвал к себе обедать детей важнейших казаков, ходивших в Киеве в школу; их набралось с наставниками 20 человек. Мой сын Георгий выиграл в лотерею за 20 алтын пару пистолетов, стоивших рубля три.

12 числа женился сын киевского полковника; на празднество вечером прибыл также и боярин.

16 числа быль совершенно снять мост через Днепр и вытащены из воды все якори, кроме последнего, у которого оборвался канат. Причиною того, что их так легко вытащили, было то, что их в конце июля месяца немного подвинули.

17 числа я получил письма и газеты из Москвы, а полковник Менгден сообщил мне, что просьба моя о выезде из России отклонена.

19 числа я вместе с другими лицами был у арендатора Максима на празднестве, где всего было в изобилии.

20 числа был на другом празднестве у полковников Кишкина и Капусты, а 21 числа на третьем празднестве в Выдубецком монастыре. Поздно вечером общество собралось у меня.

22 числа получено было известие, что два стрелецких полка [419] выступили из Москвы для усиления киевского гарнизона. В тот же день епископ Луцкий был отправлен в Батурин.

23 числа с людьми, прибывшими из Полонного и Немирова, были получены следующие известия:

Король польский прибыл к Ясловице, и заняв ее, по соглашению, двинулся далее и стал лагерем у Жванца, городка, лежащего на Днестре, в расстоянии двух миль от Каменца.

Он навел мост чрез Днестр, и с большею частью своей армии, перебравшись чрез реку, направился в Молдавию. Князь молдавский, стоявший здесь некоторое время с сыном крымского хана и несколькими татарами, отошел теперь далее во внутрь страны. Поляки порядочно обчищали эту страну, пока не опустошили ее.

Получив известие, что хан со всем своим войском, а белгородские татары с значительным турецким войском направляются к нему навстречу, король польский отступил к Днестру и по мосту перешел обратно, оставив при оном отряд в 6.000 человек, которые несколько недель препятствовали татарам перейти Днестр. Тем не менее несколько тысяч татар неоднократно переправлялись чрез Днестр и причиняли не малый вред, но всякий раз однако были прогоняемы с потерями. В начале этого месяца турки и татары, со всеми своими силами, переправились чрез реку, и король, собрав свое войско, не раз отражал их, но наконец был принужден отступить к Чарткову, а по словам других и далее, при чем татары преследовали его ариергард. Татары, как говорят, были в числе ста тысяч человек, а, янычары в числе нескольких тысяч.

1 ноября ночью сын мой Георгий-Стефан сильно заболел; у него сделался большой жар, сопровождаемый сильною жаждою; но однако он ничего не мог пить, потому что его немедленно тошнило. В час после обеда он совершенно спокойно испустил дух. Я приказал звонить в колокол и сделал необходимый распоряжения для погребения.

2 числа меня посетили многие друзья, выражавшие сожаление о понесенной мною утрате.

3 числа в 10 часов утра собрались у меня, для сопровождения тела покойного сына, все приглашенные, а также ученики братского монастыря и кузнецы, шедшие с восковыми факелами впереди. За ними следовали ученики, дети полковников и других именитых людей с факелами, окружавшие [420] гроб, который несли четыре офицера. Перед гробом шли учители и певчие, певчие молитвы. В церквах Св. Софии и Св. Георгия звонили в колокола.

За гробом следовали плакальщики. У могилы, после окончания обыкновенной церемонии, два студента говорили утешительные речи; именитейшие особы, находившиеся при погребении, были приглашены с их женами ко мне обедать.

Расходы по погребению состояли в следующем: певчим и обоим студентам, говорившим речи, — полтора руб., ученикам на пользу школ — 1 1/2 рубля; кузнецам в пользу их цеха — 1 руб. 7 гривен; за звон колоколов в церкви Св. Софии — 6 гривен и в церкви Св. Георгия — 3 гривны; студентам, несшим факелы — 2 гривны; за 70 аршин черных лент 1 руб. 26 алтын и на муку — 1 рубль.

7 числа я составил вполне план крепостных укреплений, которые должно было заложить эту осень. Валганг и бруствер имели 487 сажень, на что потребовалось 479 сосновых дерев, 207 дубовых столбов, 3.273 — кольев дубовых для палисада и 18 досок.

Мост чрез Чарторой был снять, после чего наступил большой морозь.

9 числа Чарторой до того крепко замерз, что лошади по нем ходили.

11 числа я писал в Севск полковнику Гамильтону и в Москву — князю В. В. Голицыну, полковнику Менгдену и капитану Кристу.

Я и другие лица обедали у городского судьи (фогта), где всего было в изобилии, особенно же много хорошего вина.

Из письма в фогту Гаврила Подольского, донесений Ивана Филонова, посланного 29 августа из Киева для разведок, а также других источников мы узнали, что король польский отступил пред турками и татарами сперва в Чартков, а за тем к Ясловице и намерен, если татары останутся на зиму в Украйне, занять зимние квартиры в Ярославе; что погибло много мелких отрядов армий и что татары грабят и опустошают всю страну, и захватили много добычи и пленных, несмотря на то, что король, как сказано, находится в хороших отношениях с ханом и послал ему знатные подарки; что Любомирский из Венгрии прибыл к королю с 500 всадниками; что в королевской армии ощущается сильный голод; что по другим сведениям сам король займет зимние квартиры в Лемберге, армия же станет в Трембовле и [421] других соседних городах; что татары захватили казака по имени Сулимка с 300 человек, бывшими все на лошадях, и не только освободили его и бывших с ними людей, но и объявили его даже гетманом, с условием, что он должен им сдать в руки Немиров. Этот Сулимка, согласно с этим, послал, приказание в Немиров из Сорок, где он остановился.

12 числа думский дьяк Емельян Игнатьев Украинцов был послан к гетману, чтобы посоветоваться с ним о положении дел и вместе с тем узнать, что намеревается просить или делать епископ Луцкий.

13 числа, последний день пред постом у русских, я обедал у боярина, вместе с другими лицами. Мои слуги возвратились из Борисовки, где закупили гусей по 3 пфенига (пенса) штука, куриц и уток, по 1 пфен. штука, а петухов индийских по 4 — 5 пфенигов штука.

15 числа был отправлен ротмистр Ф. Корт в Москву с планами крепостных укреплений и расположения мин.

16 числа я обедал у боярина с полковником Переяславским и другими лицами, которые все после собрались с женами их у меня.

Было получено известие, что хан принудил короля к отступлению и за тем, распределив своих татар на отряды, разослал их для разграбления страны. Я получил письма от друзей из Москвы.

17 числа татары захватили несколько пленных в Белогородке.

18 числа они же захватили 40 человек с лошадьми, находившимися в лесу и принадлежавшими обывателям г. Киева. Так как Романки намеревались, как говорили, перейти на сторону поляков, то они были схвачены и посажены в темницу. Я отвечал на письмо полковника Гамильтона.

19 числа распространилось ложное известие, что турки снова овладели Немировым.

20 числа прибыл посланный для разведок сотник Туптала, с известием, что около 400 татар, при движении своем от Мотовиловки, напали на деревню Князевку, в 4 милях от Киева, в надежде ее ограбить, но были так храбро встречены ее обывателями, что, потеряв многих убитых, были принуждены отступить после 4 часовой перестрелки и неоднократных нападений на деревню; они взяли с собою убитых своих числом 10 человек и похоронили в своем лагере. [422] Из числа крестьян было убито 4 и несколько — ранены. Они выкопали зарытых татар и сняли с них одежду.

21 числа было получено самое достоверное известие, что хан татарский находится еще пред Немировым, который ему не сдался, как говорили ранее, но еще держался.

22 числа я приказал сделать на могиле моего недавно умершего сына следующую надпись: Hic depositnm est quod mortale fait Georgio Stephano Gordonis, nato anno Domini 1682 decembris 24, donati anno Domin. 1684 Nobres 1. — reqniescat in pace, т.-е. Здесь покоится смертный Георгий Стефан Гордон, рожденный 24 декабря 1682 г. и умерший в 1684 г. ноября 4. Да покоится в мире.

23 числа было сообщено, что король польский заболел.

24 числа узнали, что татары опять подошли к Князевке и угнали скот и лошадей.

25 числа по ошибке увезли мое сено.

26 числа, в день Св. Георгия, я обедал у боярина со многими другими лицами.

27 числа получил взятое у меня сено обратно.

28 числа было сообщено, что татары ушли от Немирова. Я писал моим друзьям в Москву с Семеном Слобишовым.

29 числа явились крестьяне из Козарицы и Токаревки и сообщили, что бежали, узнав, что у них хотят разместить польские войска.

30 числа в день Св. Андрея было большое празднество и угощение. Боярин получил известие, что мать его умерла.

От кабака было получено 160 рублей.

Первого декабря прибыл в Киев Кочубей с письмами от гетмана к боярину и с деньгами для уплаты своим слугам; это составляло 386 рублей.

Днепр уже замерз, но под Киевом еще нельзя было ходить по льду, хотя под Межигорским монастырем уже ходили несколько дней по льду.

2 числа я с другими лицами ездил на охоту, которая была очень удачна; снегу было еще не слишком много. В этот же день я писал лорду Грэхаму.

3 числа я снова забавлялся охотою, которая была чрезвычайно хороша.

В Москву были отправлены росписные списки с капитаном Колычевым, с которыми и я послал письма в Москву.

4 числа, в день Св. Великомученицы Варвары, было большое празднество в Михайловском монастыре. Я и другие лица [423] обедали у думного дьяка. Вечером у меня был боярин с супругою и пробыл до полуночи.

5 числа прибыл стародубский казак из Каламая и сообщил, что польская армия расположилась на зимние квартиры и преимущественно по украинским городам; что там произошло даже небольшое сражение; что король польский проведет зиму в Ярославе; что крымский хан ушел в свою сторону; что Могила и Палий стоят в Немирове и часть казаков оттуда ходили в Валахию, до места, называемого Цащора; в этом месте была богатая ярмарка и они захватили большую добычу; что Гришка, недавно прибывший из Запорожской Сечи, с своими людьми стоит у Скалаты и что наконец поляки в ближайших от Каменца городах должны быть очень осторожны, потому что турки предпринимают набеги и вылазки из последнего места.

Я приказал на могиле недавно умершего Арбутнота сделать следующую надпись: Hic jacet mortalis pars D. Andreae Arbuthnoti, nobili in Scotio genere orti, vixit annos LXXVIII. Requieseat in Pace, Scotio me genuit, tenuitque Polonia qvondam Russia nunc Requiem praebet. Amice, vale, т.-е. Здесь покоится смертная доля Дмитрия Андрея Арбутнота, дворянина, родом из Шотландии, жившего 78 лет. Да покоится в мире. Шотландия меня родила, одно время держала Польша, теперь же Россия доставила мне покой. Друзья, будьте здравы.

6 числа в день Св. Николая боярин со всеми товарищами и офицерами отправился в Никольский монастырь; я в это время имел главное начальство в городе.

7 числа прибыл полк московских стрельцов, состоявший из 506 человек; полковник их Иван Григорьевич Озеров с ним не прибыл.

9 числа я быль на празднестве, которое давал Киевский полковник. — Княгиня Радзивилл писала арендатору Максиму и жаловалась, что последний захватил нескольких ее купцов, принадлежавших к Олыке, и это ради еврея из Владимира, удержав ее собственное имущество, стоимостью около 15.000 гульденов. Она упрекала Максима в том, что он подает повод к раздорам между вельможами, и угрожала ему равным образом удерживать и его людей и платить ему должным возмездием. Это письмо было немедленно переслано к гетману.

10 числа я с прочими лицами был у арендатора Максима [424] и нежинского воеводы, думного дворянина Родиона Михайловича Павлова, затем все они провели всю ночь у меня.

11 числа был весь день болен, от кутежей минувшей ночи.

12 числа обедал со всеми у думного дворянина.

13 числа мы все обедали у боярина. Тут расчитали, что в Москве находятся около 60 бояр, 40 окольничих, свыше 30 думных дворян и почти около 200 стольников.

Ночью я с остальными лицами провожал воеводу из Нежина в Никольский монастырь.

14 числа я получил письма из Москвы, от боярина П. В. Шереметева, Алексея Петровича Солтыкова и Андрея Боетенанта от 26 октября, от полковника Гамильтона из Севска от 6 числа, а также из Батурина от 9 декабря. Мне сообщали в письмах, что окольничий Леонтий Романович Неплюев направился для размена пленных в Переволочную; что он, а также татары, получили приказания за печатями, которые должны быть распечатаны только на месте.

Затруднения в Москве об увольнении меня на родину все увеличивались, потому что я не имел хорошего и верного за себя ходатая и друга. Был отправлен поручику за деньгами в Орел, чтобы для тамошнего полка закупить хлеба на два месяца. При этом случае я писал полковнику.

15 было получено приказание отставить двух полковников от командования их солдатскими полками. Вечером думный был у меня.

16 числа один из моих солдат прибыл вместе с черкассом из Немирова с известием, что туда пришли два полка поляков, а белоцерковские солдаты отправились обратно к своему гарнизону, что из числа 5.000 казаков, находящихся под начальством гетмана Могилы, каждый получил по пяти талеров и по платью, при отпуске по домам и квартирам. Кроме того около 6.000 казаков, с смещенным гетманом Гришкою, находятся в Скалате и сам атаман отправился к польскому королю, чтобы добиться денег и квартир своим людям, что хлеб вообще стал почти втрое дороже в этой местности, нежели в Киеве, и что поэтому рожь стоит 8 гульденов а the tagla or hergrets — 12 гульденов.

17 числа у меня был сильный катар, но тем не менее я отправился к боярину, который приказал мне получить по [425] моей выписке по 12 алтын за меру ржи и 8 гул. за меру овса.

18 числа я был в нижней части города в братском монастыре и у бургомистра Демида Моисеевича.

19 числа я приказал в надгробной надписи на могиле моего сына добавить следующие стихи:

Non tua, sed nostra abbreviarunt crimiua vitam
Mors te felicem, nos — miserosque facit.
Nos lacrimarum tristes in valle relinquis
Dum patriam repetis aethereumque polum.
Hie pater omnipoteus nos plecte, ut parcas in aumum,
Defunctis requiem, tribue samme parens.

Я дал полковнику Ронаеру следующие обязательства: от капитана Баррадаль одно на 2 руб. серебряной монеты, другое на 1 руб. 20 алтын медной монеты, от поручика Лаудера — на 2 1/2 руб. сер. монеты и 3 руб. 10 алтын медной монеты, от капитана Стюарта на 25 алтын сер. монеты, от капитана Баррадаль на 7 руб. мед. мон. капитану Джонес, от капитана Стюарта на 5 руб. сереб. мон. и 1 руб. 4 гривны медн. мон. капитану Джонес.

20 числа полковник Гольст, при очень ненастной погоде, выступил со своим полком из Киева.

21 числа последовал за ним полковник Ронаер со своим полком. С ним я писал полковнику Гамильтону и кроме того я дал солдату одно письмо для полковника Менезеса.

22 числа я принял 60 рублей за свой хлеб в этом году.

24 числа писал в Москву полковнику Менгдену, г. Боетенанту, г. Виниусу и Ивану Бирину, с денщиком Сергея Федоровича Головцына.

25 числа, в день Рождества Христа, обедал дома с моими друзьями, вечером был у боярина, где был сожжен фейерверк.

26 числа был у думного при обыкновенных святочных играх.

27 числа обедал у окольничьего.

28 числа вечером все собрались у меня на маскарад и бал, мною устроенный и продолжавшейся до самого рассвета.

29 числа все общество было в нижней части города у бургомистра Ивана Ностица, потом все прибыли ко мне и танцовали до полуночи. [426]

30 числа мы все были в Печерском монастыре у Антона и Максима.

31 числа были получены обыкновенные за месяц с кабака деньги 286 рублей.

В августе сего года король испанский лишил послов иностранных держав свободы их квартир и оставил им только привилегии в отношении их домов. Послы иностранных держав, узнав об этом, чрез особое извещение, все протестовали против этого распоряжения, но испанцы остались при своем.

Город Буду тщетно осаждали императорские войска. Они начали осаду 14 июля и сняли ее 2 сентября, потеряв при этом, как носился слух, около 2.000 человек и много храбрых дворян и офицеров.

Киевский замок имеет в окружности 817 сажен, и 2 аршина; Софийская, Михайловская и Печерская части со всеми крепостными укреплениями, но за исключением внешних верков, имеют 2.937 сажен и 1 аршин, все же вместе 3.755 сажен. Цитадель г. Смоленска имела с внешней стороны у рва между каменными стенами 275 сажен.

Сообщ. П. Майков.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Дневник Гордона во время его пребывания в России // Русская старина, № 3. 1916

© текст - Майков П. В. 1916
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1916