Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ДНЕВНИК

ГЕНЕРАЛА ПАТРИКА ГОРДОНА

События у казаков в Украйне от 1660 до 1663 г.

Все это время в Украйне между казаками происходили сильные волнения. На той стороне Днепра Юрий Хмельницкий держал сторону поляков, у которых Петр Дорошенко также обращал на себя внимание, стараясь возвыситься. Иван Мартынович Брюховецкий, выбранный запорожцами в кошевые, имел притязания на гетманское место, опираясь на свои заслуги и ссылаясь на согласие тамошних казаков, которые, как они утверждали, имели наибольшее право на избрание гетмана, и на поддержку полтавского и гадячского полков, также преданных ему.

Полковники же, переяславльский, нежинский и черниговский, соединились между собой, требуя гетмана из своей среды и указывая на переяславльского полковника Якима Самченко или Самко, оказавшего России большие услуги, состоявшие в постоянных стараниях соблюдать интересы царя по эту сторону Днепра, в то время как Юрий Хмельницкий передался с своими казаками на сторону поляков и принес с ними в 1660 г. при Чуднове присягу в верности польскому королю и республике. Благодаря этим и другим своим заслугам он долго не хотел ничего знать о каком бы то ни было сопернике.

В таком неопределенном положении казаки пробыли 3 года, так как каждый кандидат заботился только о своих собственных интересах, царь же или не мог, или просто не хотел заставить всех казаков соединиться и сообща избрать гетмана; это продолжалось до тех пор, пока Юрий Хмельницкий не перешел в прошлом (1662) году с казаками, подкрепленными польскими рейтарами и драгунами, Днепр, желая разузнать намерения остальных казаков. Между Переяславлем и Каневом на него напал и разбил его русский полководец, князь Юрий Юрьевич Ромодановский; [35] гетман лишился многих казаков; польские драгуны все были частью убиты, частью взяты в плен, частью загнаны в реку; из офицеров полковник Виверский, подполковник Шульц, капитан Геннинг и др. были взяты русскими в плен и отвезены в Москву. После этого поражения казаки левого берега Днепра, бывшие до сих пор на стороне гетмана Юрия Хмельницкого, потеряли теперь мужество и всякую на него надежду и присоединились к остальным казакам. Хмельницкий утерял прежнее свое значение, а Дорошенко не был достаточно силен, чтобы одолеть соперника. На польской стороне остался только некий Ханенко, имевший свою небольшую армию, но не пользовавшийся особенным значением.

При таких обстоятельствах царь считал наилучшим заставить обе партии этого берега Днепра подчиниться свободному выбору казаков. Так как каждая партия полагалась на свои заслуги перед царем и на расположение к себе казаков, то обе они согласились на это и назначили день выбора в середине июня; после чего всем полковникам и офицерам было велено явиться с лучшим своим войском на избрание гетмана. Окольничий князь Даниил Степанович Великого-Гагин и полковники Инглис, Штрасбург, Воронин, Полянский, Шепелев и Скрябин были отряжены с их полками для охранения места избрания, назначенного в Нежине (хотя Брюховецкий с своей партией и настаивал, чтобы местом избрания был назначен Гадяч или другой город в той же местности).

Приехав в Нежин, они стали ожидать прибытия казаков, собравшихся к назначенному сроку.

Переяславльский полковник Самко прибыл с большим отлично экипированным казацким полком, бывшим самым важным на левом берету Днепра. Когда Самко расположился перед киевскими воротами, то нежинский полковник Васюта Золоторенко, выйдя с своим полком из города, присоединился к нему. Не смотря на запрещение окольничего, он захватил с собой и пушки. Узнав об этом, окольничий, вопреки прежнему своему приказанию, послал к воротам приказ пропустить их, боясь в противном случае подать повод к неприятностям или возбудить подозрение в пристрастии. Брюховецкий, всех превосходивший ловкостью, был особенно рекомендован окольничему и получил из Москвы несколько обнадеживаний. Он расположился по другую сторону города. Каждый из обоих гетманов (так называли они себя сами, так называли их и их приверженцы) желал, чтобы рада, т. е. совещание происходило на той стороне города, где он остановился. Самко угрожал [36] даже вернуться в Переяславль, если совещание не будет на киевской стороне; но окольничий, более сочувствовавший Брюховецкому, не исполнил его желания и велел поставить царскую палатку на противоположной стороне.

16-го июня утром Самко и Золотаренко получили приказ явиться к царской палатке, что они и исполнили, став по правую сторону Брюховецкого, хотя им и было приказано занять место влево от московской дороги. Солдаты были поставлены по правую, а стрельцы по левую сторону царской палатки, остальные же вокруг нее.

После полудня в палатку прибыл окольничий, а вскоре за ним и Брюховецкий; здесь они имели тайное совещание, но в этот день избрание не состоялось; причиною этого, как полагали, было желание дать Брюховецкому время привлечь на свою сторону приверженцев Самка.

По возвращении окольничего в город Брюховецкий послал к нему сотника с жалобой на то, что Самко захватил нескольких казаков и отнял у них лошадей, а также послал 300 рейтар, чтобы захватить Гвинтовку, что заставило его отправить полковника Nunoi для защиты Гвинтовки. Окольничий послал к Самке майора с напоминанием, что между ними не должно теперь быть никаких споров или несогласий. Самко отвечал, что ему известно только то, что было выслано всего несколько рейтар; Васюта же, напротив, сказал, что его брат взял под стражу Гвинтовку, вследствие чего он и послал своих людей освободить его.

17-го, часов в 10 утра, окольничий явился с войском к царской палатке. После того, как была расставлена стража, Самко с оружием и развевающимися знаменами выступил из своего лагеря; то же сделал и Брюховецкий. В это время несколько рядовых казаков перешло от Самка к Брюховецкому. Хотя окольничий и велел сказать им, что они должны были явиться без оружия, но они не обратили на это внимания. По прибытии епископа окольничий, захватив с собой царскую грамоту и выйдя из палатки, послал Самке и Брюховецкому приказ подойти без оружия со всеми офицерами и лучшими казаками к палатке. Все исполнили этот приказ, кроме Самка, оставившего при себе саблю и сайдак.

Когда пехота построилась с обеих сторон, а окольничий, епископ, стольники и дьяки встали на скамьи, была прочитана царская грамота, в которой казакам повелевалось выбрать себе гетмана, и указывалось, как следовало поступать при избрании. Грамота не была еще дочитана и до половины, как между казаками поднялся [37] сильный шум: одни кричали — Самко, другие — Брюховецкий. Когда эти крики были повторены при снятии шапок, то пехота Самка, проникнув с его бунчуком и знаменами вперед, покрыла его знаменами, посадила на скамью и провозгласила гетманом. Во время этого смятения окольничий и остальные были принуждены сойти со скамей и были очень рады, достигнув палатки. Между тем казаки, составлявшие партию Брюховецкого, принесли его бунчук и знамена на то место, где находился Самко со своим бунчуком, и, оттеснив его с приверженцами от этого места, сломали древко бунчука и убили державшего его. Волнение было так велико, что, если бы по приказанию полковника Штрасбурга не было брошено несколько ручных гранат, то казаки, наверно, сломали бы палатку; гранаты же очистили место перед палаткой, на котором остались только убитые и раненые. Самко вскочил на лошадь и вернулся со своим расстроенным отрядом назад в лагерь. Его предводительский жезл и литавры были захвачены отрядом Брюховецкого.

Брюховецкий прибыл затем с епископом и окольничим в палатку для обсуждения положения вещей. Самко же прислал к окольничему требование, выдать труп бунчушника и раненых, на что и был тотчас же отдан приказ. Самко требовал также суда над лицами, убившими и ранившими некоторых из его казаков. Но окольничий велел отвечать на это, что казаки Самка сами подали повод к этому столкновению, явившись вооруженными для проведения его в гетманы.

Окольничий послал к Самке и его полковникам некоего Василия Непшина, требуя, чтобы они мирным образом явились к палатке, но они отказались исполнить это из опасения быть убитыми подобно зятю Самка, бунчушнику; кроме того они сказали, что гетман уже избран ими. Тогда отряд рейтар проводил Брюховецкого до его лагеря.

18-го июня окольничий с епископом и полками пришел к палатке. К Самке и Брюховецкому было послано два офицера с приказанием им явиться с своими офицерами к палатке, а остальным казакам собраться невооруженными на поле. Они обещали исполнить это. В это время большая часть людей Самка перешла на сторону Брюховецкого. Увидев это, Самко пытался бежать с немногими казаками, но, подвергнувшись преследованию со стороны своих же людей, спасся в русский лагерь, куда и был впущен вместе с своими полковниками. Незадолго до того Васюта, получив [38] позволение, отправился в город, где и передал жену и детей в замок под охрану Михаила Михайловича Дмитриева.

Видя, что Самко имел при себе только немногих людей, и боясь, чтоб казаки, собравшись все вместе, не потребовали выдачи его вместе с его сторонниками и не убили бы его, окольничий по их же требованию отправил их в количестве 150 человек, частью господ, частью слуг в замок под прикрытием кавалерии и пехоты.

Брюховецкий довольно долго был занят распределением перешедших к нему казаков. Получив приказ явиться с своими казаками к палатке, он велел спросить: идти ли ему с оружием или без него,— на что ему был дан ответ, что и он сам; и его казаки должны явиться без оружия. Сначала прибыла его кавалерия с офицерами верхом и с знаменами, но без оружия и построилась в форме полумесяца, концы которого примыкали к палатке; затем прибыла чернь (the czerna or common people) пешком и без оружия и была расставлена между кавалерией. Когда все было приведено в порядок, Брюховецкий известил об этом окольничего, который направился с епископом и товарищами пешком под прикрытием алебардщиков к центру казацкого войска; к нему навстречу пошел Брюховецкий, его сопровождали все полковники, сотники, атаманы, есаулы и др., объявившие, что избрали своим гетманом Брюховецкого. Тогда окольничий приказал последнему пройти с своим бунчуком перед казаками, которые склоняли знамена к его бунчуку и снимали шапки, признавая его таким образом гетманом. После этого окольничий и епископ вернулись в палатку. Когда туда пришел и Брюховецкий, окольничий велел ему отправиться с полковниками, сотниками и остальными в собор для принесения присяги и принятия царского жалования. Брюховецкий отвечал, что исполнит это, как только успокоит своих казаков, требовавших выдачи Самка и Золотаренка с их приверженцами. Вскоре они все отправились в город, и гетман принес в соборе присягу в верности и поцеловал евангелие. В этот день и в следующие дни принесли также присягу полковники и другие офицеры. После этого гетман получил от окольничего царскую грамоту, написанную на пергаменте золотыми буквами, при этом стреляли из всех пушек, бывших в замке и в городе.

Чтобы показать свою верность и добрые намерения по отношению к царю, гетман предложил употреблять на содержание царских гарнизонов в Украйне посошные деньги, (Pfluggeld), выплачиваемые до сих пор польскому королю, и зерновой хлеб, [39] присвоенный себе полковниками. Кроме того воеводе и офицерам должно быть предоставлено пространство на 15 вер. вокруг каждого гарнизона для выгона скотами сенокосов. Наконец мельницы должны платить известный налог и т. д. Все это было благосклонно принято при царском дворе.

После этого Брюховецкий выступил с своими казаками из Кропивна, а русские полки отправились с окольничим из Нежина в Путивль.

Самко, Золотаренко и др. содержались до сих пор по требованию Брюховецкого под стражей в Нежине; теперь же, благодаря письму, написанному им в Москву, было приказано выдать их ему. Брюховецкий велел отвести их в Борзну и после короткого судебного процесса отрубить им головы к сильному неудовольствию знатнейших казаков, видевших в них большие заслуги, так как они были хорошими воинами; вина же их заключалась только в том, что в последние три года они для защиты царских интересов против всех насилий и хитростей принимали слишком суровые меры.

Гордон, живший все это время в Москве, хотя и очень весело проводил время, посещая общество, но всегда соблюдал строгую умеренность; в особенно тесной дружбе находился он с генералом Дальелем. Так как из привезенных в Россию 600 червонцев у Гордона оставалось еще около 100, то он заказал себе полную военную форму, на что и пошли почти все эти деньги.

1-го июля Гордон написал генерал-лейтенанту Друммонду в Смоленск, сообщая ему обо всем происшедшем. В то же время он просил его позаботиться об освобождении из плена полковника фон-Бокховена.

Прожив в крайнем недовольстве несколько недель в слободе, генерал Дальель был наконец убежден уступить. Помирившись с боярином и получив удовлетворение, он поселился в городе.

Афанасий Лаврентьевич Нащокин, любимец царя, был послан с некоторыми поручениями в Польшу; но вернулся оттуда, ничего не достигнув, и сообщил, что в Польше идут большие приготовления к вторжению в Россию.

10-го июля Гордон в ответ на свое письмо от 15-го июня получил письмо от генерал-лейтенанта Друммонда из Смоленска от 1-го июля.

Вследствие опасения вторжения поляков в Россию, князь Яков Куденетович Черкасский получил приказ идти из Москвы в [40] Севск. Между другими туда должен был выступить и генерал-лейтенант Николай Бауман с своим полком. Когда же стало известно, что поляки прекратили наступательное движение, то князю Якову Куденетовичу Черкасскому был послан приказ остановиться на том месте, где застанет его последний, и оставаться там до получения дальнейших приказаний.

Полковник Даниил Кравфуирд был произведен в генерал-майоры.

Генерал Дальель, получив удовлетворение, вернулся в Смоленск.

Генерал-лейтенанту Друммонду было поручено ведение переговоров с Статкевичем насчет размена пленных и составление картеля.

7-го августа Гордон получил ответ от генерал-лейтенанта Друммонда из Смоленска, помеченный 31-м июля, на свое письмо от 1-го июля.

Он получил также письмо от генерала Дальеля из Смоленска, помеченное 8-м августа, в котором тот обещал употребить все усилия для освобождения полковника фон-Бокховена и подавал надежду на успех, зная, что генерал-лейтенанту Друммонду был дан приказ вступить в переговоры с Статкевичем насчет размена пленных.

Гордон вторично написал генерал-лейтенанту Друммонду, выехавшему из Смоленска для ведения упомянутых переговоров, прося его позаботиться об освобождении полковника фон-Бокховена.

В сентябре в Москве было получено известие, что английский посланник граф Карлисле 36 с женой и большой свитой прибыл в Архангельск.

Гордон получил от генерал-лейтенанта Друммонда письмо, помеченное 7-м сентября, в котором тот сообщал ему, что переговоры о размене пленных прекращены.

11-го Гордон написал капитану Якову Мартину в Смоленск. [41]

Литовская армия под предводительством полководца Паца разбила лагерь под Мегиновицом (Мацейовице). Простояв здесь 14 дней и ограбив всю местность до самых ворот Смоленска, она направилась в Украйну, намереваясь соединиться с королем и королевской армией, состоявшей из 12000 человек и по всей вероятности шедшей в это время по киевской дороге.

13-го Гордон написал генералам Дальелю и Друммонду.

Он получил письмо от генерала Дальеля из Смоленска от 25-го сентября и оттуда же от капитана Мартина от 24-го; первое в ответ на свое письмо от 13-го, а второе в ответ на свое письмо от 10-го сентября.

В октябре Гордон получил письмо от генерал-лейтенанта Друммонда из Смоленска от 30-го сентября. Около этого времени в Москву прибыл майор Монтгомери 37.

Литовский полководец Сапега расположился лагерем с небольшой армией недалеко от Смоленска. Так как он часто высылал отряды, грабившие окрестности до самых ворот Смоленска и Дорогобужа, то генерал-лейтенант Друммонд получил приказ выступить с несколькими полками для прикрытия этой местности.

Гордон получил письмо от английского посланника (графа Карлисле) и от г-на Бриана 38, в которых они сообщали ему, что свите посланника не доставало некоторых вещей, которые Гордон должен был им тайно доставить; это было именно две серебряные трубы со знаменами, на которых должен был находиться герб лорда, посылаемый ему для этого, 12 алебард с бахромой цвета его ливрей и нек. др. вещи. Гордон через два дня отвечал, что все будет сделано по желанию посланника к назначенному сроку.

Гордон получил два письма от генерал-лейтенанта Друммонда из Смоленска от 21-го и 25-го октября, в которых тот извещал, что полковник фон-Бокховен перевезен в Шклов; в то же время он просил, чтобы Гордон выхлопотал на счет полковника особый приказ, так как поляки требуют за него [42] нескольких пленных, и позаботился о присылке в Смоленек важных пленных, так как их там мало.

Боярин Петр Васильевич Шереметев получил приказ идти в Севск.

Царь лично сделал смотр всем дворянам, обратив особенное внимание на их вооружение.

После некоторых справок на счет важных польских пленных Гордон наконец узнал, что некоторые из них находились в Муроме. Представив их имена, он просил послать их в Москву, а оттуда в Смоленек с приказом генерал-лейтенанту Друммонду обменять на тех или других из них полковника фон-Бокховена. Гордон добился того, что такой приказ был послан.

В ноябре Гордон получил письмо от генерала Дальеля от 31-го октября с известием, что поляки окончательно завладели правым берегом Днепра и что ожидается вторжение их в (русскую) Украйну.

Получив царские грамоты (от 10—14-го и 16-го) к генерал-лейтенанту Друммонду о том, чтобы последний обменял полковника фон-Бокховена на тех пленных, которых требовали за него поляки, Гордон написал Друммонду одно за другим три письма, к последнему из которых, посланному с гонцом, приложил царские грамоты и рекомендательные письма боярина Ильи Даниловича Милославского и князя Никиты Ивановича Одоевского.

Сделав при Белой Церкви (Bialaceiskiew) смотр своей армии, польский король пошел к Киеву. Так как казаки, бывшие при нем; не советовали ему нападать на Киев (что в то время сделать было очень легко, так как город не был достаточно укреплен и имел небольшой гарнизон), то он перешел выше Киева Днепр. Прибыв в Остер и наводнив местность разосланными отрядами, он направился к Чернигову, а оттуда к Королевцу, который, подобно всем остальным городам, плохо укрепленным или не имевшим русских гарнизонов, сдался и получил от него охранительную стражу.

Гордон получил письмо от генерал-лейтенанта Друммонда от 7-го декабря, в котором тот извещал его о получении его писем от 10-го, 14-го и 16-го ноября с грамотой царя и письмами боярина Ильи Даниловича и князя Никиты Ивановича Одоевского, касавшихся полковника фон-Бокховена, и сообщал, что имел приказ сделать все возможное для освобождения последнего из плена. [43]

Он получил также письмо от генерала Дальеля от 16-го декабря, в котором тот извещал его о том, что из войска литовского полководца Сапеги было взято в плен 120 человек, и подавал надежду на освобождение Бокховена. Генерал-лейтенант Друммонд сообщал ему в письме от 17-го декабря, что Пац сделан польским королевским главнокомандующим (Hetman Polney). Далее Друммонд сообщал ему, что получил от полковника фон-Бокховена письмо, в котором последний просил денег, которые он и постарается переслать ему при верном случае, и будет хлопотать об его освобождении.

К концу декабря боярин Петр Васильевич Шереметев прибыл с своей армией в Путивль, а гетман Брюховецкий, стоявший до сих пор с небольшим войском в Нежине, перешел, после того, как польский король выступил из Остера, в Батурин, где находился Кирилл Осипович Хлопов с полковником Штрасбургом.

Вал Батурина имел 1928 саж. в окружности.

1664.

1-го января в пятницу было получено известие о том, что английский посол провел Рождество в Вологде.

Полк, в котором служил Гордон, отправился в Панское, а оттуда в Троицкую слободу.

Боярин князь Яков Куденетович Черкасский в силу прежних известий получил приказ находиться то в Севске, то в Смоленск. Но так как теперь было получено верное известие о том, что литовская армия отправилась в Украйну для соединения с королевской армией, то ему было приказано идти в Калугу, а оттуда в Украйну. Генерал-лейтенант Друммонд получил приказ присоединиться к нему при Болхове; за ним должен был следовать и генерал Дальель с смоленской армией и также соединиться с князем Черкасским. Белогородской армии было приказано идти под начальством князя Юрия Юрьевича Ромодановского в Путивль.

Гордон купил у г-на Гофмана прекрасную вороную лошадь за 30 руб.

Польская королевская армия, подойдя к Глухову, начала его осаждать. Поляки открыли траншеи, подвели мины, достали фашин и лестниц и все приготовили к штурму. [44]

Литовская армия, подвигаясь по брянской дороге, расположилась лагерем недалеко от Севска; князь же Яков Куденетович Черкасский дошел с русской армией до самого Севска.

Командиром в Глухове был полковник Дворецкий; многочисленный гарнизон, составленный из разных войск, твердо решился защищаться до последней крайности. Поляки несколько дней обстреливали город из мортир и пушек, затем взорвали мины и начали штурм. Но так как мины не произвели ожидаемого действия, то поляки были отбиты с большим уроном и, потеряв надежду взять город, ушли в Севск, где соединились с литовской армией. Польские солдаты были сильно утомлены; в армии распространялись болезни. Узнав, что русская армия шла на них со всех сторон, поляки, послав вперед артиллерию, велели татарам отступать по Муравскому шляху 39 (by the Murawski Sliach). Польский король начал отступать с своей армией между Новогродеком и Трубчевском. Он имел многочисленный арьергард и высылал во все стороны сильные отряды, которые, имея отличных лошадей, должны были предотвращать всякое нападение.

В Москву прибыло 1200 человек, которых Гордон и другие офицеры должны были обучать в течение трех, а потом еще двух дней, чтобы подготовить их к стрельбе перед царем. Гордон и другие офицеры обучали их с утра до вечера на Неглинном мосту, давая им только в полдень час на обед. Оружие и амуниция были выданы им в таком количестве, как того потребовали офицеры,

14-го все пехотные полки были выведены из Москвы и построены в два ряда на равнине перед Новодевичьим монастырем. 40 Главный стрелецкий полк или стремянной полк был поставлен вокруг перил возвышенного места, с которого царь должен был смотреть на маневры; за стремянным полком стоял полк, в котором служил Гордон. Этот полк состоял из 1600 человек и был построен в два батальона или эскадрона. Во время движения царя между двумя стрелецкими полками, поставленными по обеим сторонам дороги, к возвышенному месту двумя литаврами [45] производился довольно беспорядочный шум. Затем полкам был отдан приказ стрелять. Стрельбу начали полки, стоявшие ближе всего к городу; далее она шла по очереди, впрочем довольно беспорядочно. Затем стрелял стремянной полк, за ним выборные полки, стоявшие вправо от полка Гордона, и наконец и последний. Сначала выстрелили из 6 пушек этого полка, а затем из ружей; каждый эскадрон стрелял особо и так хорошо, что слышался как бы один выстрел. Полк выстрелил во второй и в третий раз. Стрельба его так понравилась царю, что он велел стрелять еще лишний раз; стрельба и на этот раз прошла вполне успешно. Когда начало темнеть, полки вернулись в город. Генерал-майор Кравфуирд получил от царя большую награду за хорошую стрельбу своего полка, хотя сам он нисколько не трудился над обучением солдат; офицеры получили только обед. Итак, говорит Гордон, быки, более всех работающие над овсом, получают его менее всех.

Гордон получил от генерала Дальеля письмо от 8-го января, пересланное ему генерал-лейтенантом Друммондом; Дальель сообщал в нем, что послал полковнику фон-Бокховену, согласно с его просьбой, денег.

Полковник Штрасбург разбил польский отряд, конвоировавший деньги и различные запасы, назначенные для армии, и отнял у него все.

Английский посланник (граф Карлисле) остановился на два дня в Ростокине 41, предполагая въехать в Москву 5-го февраля. Но почта свернула по ошибке с тверской дороги, по которой обыкновенно ездили иноземные послы и по обеим сторонам которой была расставлена тогда вся русская кавалерия и пехота, организованная по заграничному образцу. Вследствие этого посланник опоздал ко дню, назначенному для въезда, и должен был с большими неудобствами провести ночь в небольшой деревне Прутках; все это крайне рассердило его. Он написал царю письмо, выставляя случившееся с ним, как бесчестие для себя, и требуя удовлетворения до въезда в Москву. Когда оно было ему обещано, он приготовился к въезду. Его свита была не так многочисленна, как пышна. Посольская кавалерия была прекрасно одета, а слуги имели дорогие ливреи. Посланник был по обыкновению принять очень [46] торжественно. Царь, царица и знатные дворяне смотрели на поезд у одних из городских ворот. Было уже очень поздно, когда посланник прибыл на свою квартиру, отведенную ему на главной улице в большом каменном доме.

11-го февраля посланник имел у царя первую аудиенцию. Его проводили на нее обычным образом, неся подарки перед ним. По обеим сторонам дороги была расставлена пехота; Кремль был полон народу.

12-го было у него первое совещание.

17-го второе.

Так как польский король с своей армией направился в Почеп, то боярин князь Яков Куденетович Черкасский пошел из Карачева в Брянск для преследования его. Боярин же Петр Васильевич Шереметев соединился у Воронежа с боярином князем Юрием Юрьевичем Ромодановским и гетманом и пошел с ними в Короп (Koropow). Узнав, что поляки отступили, они решили разъединиться. Гетман направился в Переяславль, князь Ромодановский в Лохвицу, а Шереметев в Королевец. Между тем последний получил приказ соединиться у Почепа с князем Черкасским, но, получив затем контр-ордер, пошел в Севск.

В это время польский король снова взял Могилев, потерпев перед ним большой урон. Во время этого похода был разбит и истреблен польский полк полковника Калькштейна, а сам полковник с многими другими был взят в плен.

29-го граф Карлисле имел третье совещание. Требования его были вообще мало удовлетворены.

Майор Монтгомери был уговорен жениться на вдове, сестре жены генерал-майора Кравфуирда.

2-го мая Гордон, получив на то приказ, выступил на рассвете с полком, выстроенным в два эскадрона, из которых каждый имел при себе по 3 пушки, из Кожевников 42 и в 7 час. утра остановился на поле между Немецкой слободой и Покровкой, так как по дороге у пушек сломались оси и лафеты. Дьяк был очень рассержен этим и начал было браниться, но так как на него никто не обратил внимания, то он и удалился. Около 10 час. полк в совершенном порядке прошел в Покровском через царский двор, при чем царь со всем придворным штатом [47] смотрел из окна. В этот день полк состоял всего из 780 человек, так как многие, получив приказ выступать, бежали.

4-го Гордон попрощался с своими друзьями и знакомыми в слободе и разослал офицерам приказ занять свои полковые квартиры и на другой день быть готовыми к походу.

5-го он попрощался с своей невестой и ее родными и, позавтракав, явился к полку, стоявшему в предместье Кожевниках. Прибыв сюда и велев бить в барабаны, он отправился на плац-парад. Однако все солдаты были так пьяны, что прошло 3—4 часа, пока ему удалось собрать их. Производя смотр, Гордон не досчитал от 60 до 80 солдат, которые бежали. Он велел собрать с их квартир их оружие в одно место и отдал приказ капитану Камбелю (так как майор Менезес был болен) передать его с другими остававшимися вещами в приказ.

Около 2-х час. Гордон выступил с полком и расположился лагерем между Новым монастырем (a new inhabited church or monastery) и царским увеселительным дворцом на Воробьевых горах. Здесь лошадей пришлось кормить сеном, так как травы еще не было.

6-го мая около полудня Гордон двинулся дальше и остановился у небольшого ручья, где уже было немного травы для лошадей. Здесь к полку присоединился генерал-майор Кравфуирд.

7-го после завтрака полк пошел дальше: так как ночью бежало несколько солдат, то большая часть офицеров должна была идти в арьергарде и по сторонам полка; но не смотря на это и в этот день многие бежали. Пройдя 15 верст, полк остановился у одного ручья.

8-го полк двинулся рано; пройдя 10 вер., остановился на обед, а еще через 8 вер. расположился ночевать на низменном болотистом месте, где для лошадей было довольно травы.

Гордон получил письмо от г-жи фон-Бокховен, в котором она просила его не называть ее в своих письмах матерью до тех пор, пока он не переговорит с ее мужем, боясь, чтобы это не было перетолковано в дурную сторону, если бы письма были перехвачены. В то же время она сообщала, что польские пленные, на которых будет обменен ее муж, на днях отправятся в Смоленск.

В тот же день он получил любезное письмо от г-жи Бриан с бутылкой сладкого канарского вина, а также небольшую записку от невесты. [48]

9-го полк продолжал путь и разбил лагерь у Можайска, куда прибыл из Смоленска капитан Дальель, проведший здесь ночь. Гордон получил через него письмо от генерала Дальеля из Смоленска от 30-го апреля и дал ему письмо в Москву для передачи своей невесте.

11-го полк продолжал путь и остановился на месте, на котором нашел дрова, воду и отличную траву.— Полк по крайне плохой дороге через леса и болота, через который были положены кладки, пришел в Вязьму. Недалеко от последней он перешел Днепр. Верстах в 15 оттуда на польской границе между поляками и русскими был заключен Поляновский договор.

17-го Гордон получил письмо от генерал-лейтенанта Друммонда, подававшего надежду на освобождение полковника фон-Бокховена, так как польский король уже отдал приказ послать последнего и полковника Монастырева 43 в Шклов и там освободить их.

Полк прибыл затем в Дорогобуж, где дороги были лучше, а местность, благодаря весне, приятнее.

25-го полк прибыл в Смоленск. Хотя генерал-майор Кравфуирд уже за день до того отправился туда с квартирмейстерами, тем же менее полку пришлось почти до вечера простоять у Облонии 44 (upon the Oblonia), пока не были приготовлены квартиры.

Тотчас по прибытии Гордон узнал, что комиссары уже приступили к заключению договора в Красном 45, в 40 вер. от Смоленска.

1-го июня происходило первое совещание комиссаров в Красном.

Получено было известие о том, что полковник Яков Абернети погиб под Киевом в сражении с отрядом рейтар Чарнецкого.

В то же время пришло известие о том, что гетман Брюховецкий перешел с армией Днепр, захватил много городов и [49] осадил и штурмовал Чигирин; когда же во время штурма погиб полковник Штрасбург, то он снял осаду.

Капитан Дальель вернулся из Москвы и привез Гордону письма от невесты.

9-го Гордон поехал в Красное, чтобы просить комиссаров об освобождении полковника фон-Бокховена, и вернулся оттуда 10-го.

11-го он послал в Москву слугу с известием о том, что пленные, назначенные для размена на полковника фон-Бокховена, прибыли в Смоленск, но что он воспротивился отсылке их в Красное до получения верного известия о том, что полковник фон-Бокховен будет на них обменен.

12-го Гордон написал через подполковника Гольмеса своей невесте и ее матери.

Гордон советовал г-же фон-Бокховен написать всем комиссарам письма с жалобной просьбою сжалиться над положением ее и ее мужа и доставить ему свободу. Эти письма Гордон сам отвез в Красное и вручил их комиссарам.

Получив в Брянске приказ идти в Смоленск, боярин князь Черкасский прибыл туда с армией 20-го и расположился на Днепре ниже города.

По прибытии генералов Гордон часто бывал в их обществе.

В это время наместником в Смоленске был князь Федор Федорович Куракин; товарищами его были Алексей Иванович и Алексей Петрович Головины.

24-го Гордон опять поехал в Красное просить комиссаров об освобождении полковника фон-Бокховена.

28-го он узнал от своего слуги и из писем, полученных из Москвы, о том, что английский посланник отказался 17-го от царского подарка, состоявшего из соболей, объяснив это нежеланием иметь какие-либо выгоды в то время, как ему не удалось дело его государя, ради которого он приехал; через 2 дня после этого ему были отосланы подарки, переданные им царю на первой аудиенции; сам он выехал из Москвы 24-го и отправился в Швецию.

24-го Гордон поехал в Красное, откуда вернулся 25.

26-го он получил письма из Москвы, на которые отвечал 28-го, сообщая в них о положении вещей.

2-го июля армия выступила из Смоленска.

Некий Иван Бруц (Bruce) привез царю письмо от английского короля, в котором последний просил об увольнении генерала [50] Дальеля и генерал-лейтенанта Друммонда; последний сам поехал с этим письмом в Москву.

3-го Гордон написал через Ивана Бруца своим друзьям в Шотландию.

После нескольких совещаний в Красном с поляками комиссары вернулись в Смоленск, а Афанасий Лаврентьевич Нащокин поехал в Москву за новыми инструкциями. Пользуясь этим случаем, Гордон написал своей невесте и послал ей несколько картин.

14-го Гордон написал генералу Дальелю, находившемуся при армии в Мегировеце.

Армия шла медленными переходами в Мегировец, а оттуда в Шклов.

18-го Гордон написал в Москву через майора Бутримова.

19-го он получил письмо от генерала Дальеля из окрестностей Кадины 46 от 16-го июля в ответ на свое письмо от 14-го.

21-го он написал через Отрепьева полковнику фон-Бокховену.

22-го он получил письма из Москвы и Казани.

Вернувшись в Смоленск с новыми инструкциями, Афанасий Лаврентьевич Нащокин был послан к польским комиссарам с требованием еще совещания на прежнем месте.

Князю Юрию Алексеевичу Долгорукому было передано начальство над армией, а князю Черкасскому было приказано приехать в Москву.

26-го князь Долгорукий торжественно выступил из Москвы.

Около этого времени Василий Яковлевич Дашков был послан в Англию с жалобой царя на поведение графа фон-Карлисле.

1-го августа в понедельник русские комиссары выехали из Смоленска для продолжения в Красном переговоров с поляками насчет размена пленных.

3-го князь Черкасский, ехавший в Москву, проехал мимо Смоленска; с ним ехал генерал-лейтенант Бауман.

4-го Гордон написал через Роберта Стеварта генерал-лейтенанту Друммонду и генералу Дальелю.

10-го он написал в Красное, откуда получил ответ 12-го. Затем он сам поехал верхом в Красное хлопотать у комиссаров об освобождении полковника фон-Бокховена, но не имел успеха. [51]

18-го из Москвы было получено известие, что сибирский царевич 47 был допущен к царской руке и прошел затем с большою пышностью чрез Кремль. Его сопровождали: с 4-мя тяжелыми пушками и 32 полевыми орудиями 4 стрелецких полка (4 Prikases of Streltscees), эскадрон из выборных полков, кавалерийский полк, 4 роты городовых, полк Ван-Кампена и его товарищ Даниил Степанович Великого-Гагин.

Было получено известие о том, что литовский генерал от артиллерии (обозный) был под Витебском взят в плен отрядом, высланным князем Петром Алексеевичем Долгоруким.

Русская армия находилась в Копусе 48, откуда Гордон получил письмо от генерала Дальеля.

22-го Гордон написал ему. Затем Гордон поехал в Красное хлопотать об освобождении полковника фон-Бокховена, но ему почти не было подано надежды на успех.

Было получено неприятное известие о том, что из армии князя Петра Алексеевича Долгорукого под Витебском было истреблено два стрелецких полка и один пехотный, а полковник Франк и многие другие были убиты.

29-го Гордон написал через подполковника Цеуга своей невесте, а 30-го поехал в Красное, откуда вернулся 1-го сентября. В этот же день было получено известие о том, что русская армия стоит лагерем в окрестностях Дубровны.

Гордон написал через одного трубача генералу Дальелю, от которого 3-го получил письмо, помеченное в Дубровне 30-го.

Затем он получил письмо от полковника Пальмера 49 со вложением 100 руб., которые тот просил передать своей супруге в Москву.

8-го Гордон написал своей невесте, убеждая ее согласиться на скорейшее выполнение их обоюдного желания. О том же он писал и ее матери, так как видел, что надежда на освобождение [52] ее мужа все более слабела вследствие малой вероятности в желанном исходе переговоров; в то же время Гордон просил скорого ответа. Это письмо он послал через г-на Гофмана, которому поручил также передать 100 руб. супруге полковника Пальмера.

О вышеупомянутом деле он писал г-же Бриан.

Хотя комиссары уже много раз совещались с поляками в Красном, тем не менее было мало надежды на счастливый исход переговоров, так как обе стороны предъявляли слишком большие требования. К тому же русские думали принудить поляков к уступчивости с помощью своей многочисленной армии. Поляки же упрямо стояли на своих требованиях, решив проволочками утомить русских. 9-го было последнее совещание комиссаров, после которого обе стороны разошлись, условившись о том, что царь пришлет посла на сейм, который должен был вскоре состояться.

13-го комиссары вернулись в Смоленск, а через два дня отправились в Москву.

Гордон получил письмо от генерала Дальеля из Дубровны от 10-го сентября.

14-го Гордон написал генерал-лейтенанту Друммонду.

Гордон несколько раз писал г-же фон-Бокховен и ее дочери, но все еще не получал удовлетворительного ответа на свое письмо от 8-го.

27-го он получил письма от полковника Витефуирда и от майора Монтгомери.

Подполковник Василий Михайлович Тяпкин был отправлен в Польшу для предварительных переговоров насчет посольства, которое должно было быть послано на сейм; Гордон написал через него полковнику фон-Бокховену.

1-го октября Гордон получил письмо от генерала Дальеля из Дубровны от 28-го сентября.

Затем он получил письмо от генерал-лейтенанта Друммонда, помеченное в Кукуе 50 (Немецкой слободе в Москве) 3-м октября. Друммонд жаловался в нем на неопределенность своего положения, так как ему давались все различные приказы. То же повторял он и в другом своем письме от 19-го октября. [53]

24-го Гордон отвечал на эти письма, вложив в свой ответ письма г-же фон-Бокховен и ее дочери. Написал он также и генералу Дальелю.

В конце октября он получил письмо от генерала Дальеля, помеченное 26-го в Цверовиче, где стояла тогда армия. Дальель извещал в ней о получении письма Гордона от 24-го.

Так как время года делало невозможным дальнейший поход, то князь Юрий Алексеевич Долгорукий оставил армию и 7-го ноября проехал через Смоленск в Москву, распустив перед тем большую часть дворян и других лиц и отдав приказ князю Юрию Никитичу Барятинскому оставаться с летучим отрядом под Красным.

8-го ноября вернулся генерал Дальель с полками, принадлежавшими к смоленскому гарнизону.

Гордон получил письмо от своей невесты из Москвы от 4-го ноября, в котором она ему обещала исполнить его желание. Мать же ее в своем письме, по-видимому, предпочитала отложить все дело, чем дать свое согласие. Между тем г-жа Бриан сообщала Гордону, что только тогдашние обстоятельства замедляли дело и что ему следовало приехать и, ни в чем не сомневаясь, ожидать исполнения своего желания.

Затем он получил письмо от генерал-лейтенанта Друммонда, в котором тот подавал мало надежд на освобождение полковника фон-Бокховена, а другое письмо от майора Монтгомери, обещавшего заплатить ему свой долг.

10-го Гордон написал своей невесте, благодаря ее за ее доброе и нежное письмо от 4-го ноября и сообщая ей, что надеется через неделю по получении ею этого письма быть в Москве. В то же время он писал г-же фон-Бокховен и г-же Бриан, которым также сообщал о своем намерении приехать в Москву.

Около этого времени был прислан из Москвы царский приказ отпустить генерал-майора Кравфуирда в Москву и передать начальство на время его отсутствия Гордону. Это сильно обеспокоило Гордона, вследствие решенной им поездки в Москву.

Польские пленные, на которых было решено обменять полковника фон-Бокховена, были в это время с большими издержками привезены в Смоленск; но по представлению или наместника, или его товарищей был получен приказ обменять их на других русских пленных. Узнав об этом, Гордон сейчас же отправился в ратушу с протестом и не уходил оттуда до тех пор, пока [54] приказ не был отменен и не был дан на будущее время приказ о том, что они могут быть обменены только на полковника фон-Бокховена в силу первого царского приказа.

25-го генерал-майор Кравфуирд выехал в Москву; Гордон написал через него своим друзьям, что скоро приедет в Москву.

Получив через генерала Дальеля позволение ехать в Москву, Гордон занялся приготовлениями к этой поездке.

30-го он выехал из Смоленска, а 6-го без особых приключений прибыл в Москву. В этот же день он вместе с генерал-майором Кравфуирдом был допущен к царской руке.

Хотя Гордон и жил в доме своей невесты, но почти не имел надежды на скорое исполнение своих желаний; причиною чего были не столько люди, которых это дело ближе всего касалось, сколько злоба посторонних лиц, или имевших что-либо против этого брака, или просто завидовавших счастью влюбленных.

В Москве Гордона посетили многие друзья.

Г-жа фон-Бокховен получала из жалования своего мужа по 20 руб. в месяц; эти деньги не выплачивались ей уже в течение 4-х месяцев, так как полковнику было выдано вперед 100 руб. По ее желанию Гордон подал Илье Даниловичу Милославскому прошение об этом, после чего последний сейчас же отдал приказ выплатить ей задержанное жалование и не взыскивать с нее этих 100 руб.

19-го ночью патриарх Никон, приехав в Москву, отправился в собор, взял патриарший посох и произнес речь к народу. Бояре князья Одоевский и Долгорукий были с Дмитрием Башмаковым посланы к нему с приказанием удалиться. Он исполнил это, бросил какую-то бумагу и бежал, но его догнали, и целый стрелецкий полк стерег его до тех пор, пока он не возвратил патриаршего посоха.

Генерал-лейтенант Друммонд уже давно хлопотал в Москве об отставке себе и генералу Дальелю. Ему то обещали ее, то вновь отказывали. Наконец по ходатайству Афанасия Лаврентьевича Нащокина и князя Юрия Алексеевича Долгорукого отставка была им окончательно обещана, при чем генералу Дальелю было приказано приехать в Москву. Последний прибыл туда уже 20-го декабря; Гордон приятно провел с ним Рождество.

В этом месяце несколько ночей подряд на юго-востоке показывалась комета с хвостом, обращенным вверх. [55]

В августе этого года между римским императором и турецким султаном было заключено 20-летнее перемирие на следующих условиях:

1) Перемирие должно продолжаться 20 лет и до истечения этого срока должно быть возобновлено.

2) Пленные должны быть разменяны.

3) Как гражданское, так и церковное устройство Трансильвании остается тем же, каким было 30 лет тому назад. Все турецкие гарнизоны выводятся из нее и не должны впускаться в нее ни теперь, ни позже. Точно также и римский император должен вывести свои гарнизоны из Самосвивара, Кивара, Бетлема и Густа и очистить последние трансильванскому князю.

4) Князь Апасти должен быть объявлен и утвержден обоими государями трансильванским князем; но, не смотря на это, все же должен, подобно своим предшественникам, платить обычную дань турецкому султану.

5) Три из семи округов, лежащих между Трансильванией и рекой Тиссой, в которых находятся города Шальмар, Кало, Королы, Нагибония, Эчед и Токай, остаются за римским императором, как королем венгерским; остальные же 4 округа, в которых находятся Варадейн, Карансеби, Лугас, св. Иов и другие города, отдаются турецкому султану, так как были отняты турками в 1658 г. у войск Рагоци, занявших их и бывших врагами обеих сторон.

6) Неугеузель и Новиград отдаются на том же основании туркам, а Шекели-гид возвращается римскому императору. Если последний пожелал бы срыть эту крепость, то турки должны сделать то же с Неугеузелем. Впрочем римский император имеет право укрепить, по желанию, Левенс, Неутру Шинту и Гутту и по своему усмотрению устроить крепости на противоположном берегу Дуная между Коморгой и Неугеузелем и на реке Вааге у Шилы между Шинтой и Гуттой.

7) Жители страны между реками Граном, Неутрой и Ваагом до самой реки Марка остаются по-прежнему свободными и ни под каким видом не должны ни присягать, ни платить дани туркам; обеим сторонам под страхом строжайшего наказания запрещаются всякого рода набеги и разбои в этой местности.

8) Крепость Ново-Серинвар должна быть срыта.

9) Для большого утверждения мира обе стороны должны обменяться пышными посольствами с богатыми подарками стоимостью в 200,000 гульденов; чем раньше это будет исполнено, тем лучше. [56] Послы обеих сторон должны быть приняты под Коморгой.

Венгры были в высшей степени недовольны этим договором.

1665.

Так как была подана надежда, что на полковника фон-Бокховена будет обменен полковник Калькштейн, находившийся в Москве, то Гордон несколько раз отправлялся к последнему по этому делу, но не добился ничего верного, тем более что это был человек пустой и непостоянный.

Генералу Дальелю и генерал-лейтенанту Друммонду дана была, наконец, после долгих хлопот и затруднений отставка. Они получили подорожные и письма к смоленскому наместнику, в которых последнему приказывалось беспрепятственно отпустить их по безопаснейшей дороге в Ригу. Итак, они начали готовиться к отъезду.

11-го января генералы Дальель и Друммонд выехали из слободы в Смоленск. Гордон и многие другие проводили их до Неглинной у Троицкой слободы, где они и расстались, выпив на прощание.

Гордон написал своему отцу, дяде и брату Ивану в Шотландию.

12-го полковник Калькштейн бежал из плена. Стрелецкий полковник Артамон Сергеевич (Матвеев), прибыв в слободу, велел объявить об его бегстве и запретил кому бы то ни было принимать его к себе и оказывать ему помощь.

Так как время, на которое Гордон был отпущен в Москву, приходило к концу, и он все более и более терял надежду на достижение цели своей поездки, то он решил вернуться в Смоленск, по крайней мере начал готовиться к отъезду. Между тем он твердо решился быть постоянным в своей любви, хотя бы ему и не пришлось достичь своей цели.

13-го г-жа фон-Бокховен, видя, что Гордон готовится к отъезду, и опасаясь, чтобы он или слишком не огорчился, или совсем не отказался от брака с ее дочерью, решила наконец, посоветовавшись с друзьями, отдать дочь Гордону. Тогда Гордон отправился с полковником Корнелием фон-Бокховеном к голландскому пастору Ивану Кравинкелю и просил огласить его свадьбу в следующее воскресенье.

Свадьба была назначена на 26-ое и было решено пригласить немного гостей.

В тот же день Гордон узнал, что отдан был приказ о задержании генералов Дальеля и Друммонда, вследствие того, что если [57] они и не способствовали, то во всяком случае знали о бегстве полковника Калькштейна. Впрочем Гордон полагает, что это было только предлогом к задержанию генералов, так как многие знатные русские были крайне недовольны их отставкой, особенно Илья Данилович Милославский, тесть царя, всеми силами противившийся ей; князь же Долгорукий и Нащокин, к которым обратились генералы, убедили царя дать им отставку.

15-го Гордон получил письмо от генерал-лейтенанта Друммонда, в котором тот извещал, что им получено известие о том, что стольник Кирилл Аристархович (Яковлев) по приказу, полученному из Москвы, ревизовал запасные магазины генерала Дальеля в Смоленске и, высчитав, сколько в них находилось хлеба разных сортов, запечатал их именем царя. Друммонд просил Гордона попросить Афанасия Лаврентьевича доложить об этом царю и выхлопотать от последнего письмо к стольнику о том, чтобы тот беспрепятственно отпустил их. Через 2 часа пришло второе письмо, написанное сообща обоими генералами и также как и первое, помеченное 13-го января в Царевом Займище. Они сообщали в нем, что были здесь задержаны и допрошены относительно полковника Калькштейна, и просили Гордона выхлопотать через князя Юрия Алексеевича Долгорукого или через Нащокина приказ от царя не задерживать их. Гордон доложил на другой день об этом князю Юрию Алексеевичу и Нащокину и получил от них приказ об отпущении обоих генералов, который тотчас же и послал им через своего слугу.

Г-жа фон-Бокховен заболела.

26-го января Гордон обвенчался с своей невестой. Венчание было совершено голландским пастором. На свадьбе присутствовало не более 30 человек, но всем было очень весело.

27-го Гордон вторично пригласил к себе своих друзей; все они были чрезвычайно веселы и довольны; только теща Гордона лежала в постели.

29-го Гордон получил письма от генерала Дальеля и генерал-лейтенанта Друммонда, в которых они сообщали, что находятся под стражей у стрельцов; имущество их было у них отнято, а хлеб и другие запасы запечатаны, так что они были принуждены покупать своим слугам и лошадям пропитание на базаре. Они просили, чтобы Гордон как можно скорее отослал обратно их гонца, хотя бы и без ответа. [58]

30-го рано утром Гордон отправился в город и передал письма генералов боярам Илье Даниловичу и Юрию Алексеевичу и Афанасию Лаврентьевичу. Первый обнаружил по поводу этого недовольство; второй ничего не сказал, а третий обещал сделать то, что будет в его силах.

После убедительных просьб Гордона в течение нескольких дней ему было наконец обещано послать в Смоленск царский приказ об отпущении обоих генералов. Между тем Илья Данилович, в высшей степени разгневанный тем, что последние хлопотали об отставке и получили ее через других, а не через него, велел составить другое письмо с различными ограничениями и неприятными вопросами. Как только Гордон узнал об этом, он поспешил отослать слугу генералов с первым письмом, извещая их в то же время о втором, при чем советовал им всячески спешить уехать до получения второго письма.

Болезнь г-жи фон-Бокховен усиливалась со дня на день, между тем как один злой дьяк сильно понуждал Гордона вернуться к своему гарнизону. Хотя это и было Гордону очень неприятно, но он решил всем пожертвовать ради царской службы и начал готовиться к отъезду. Теща его была чрезвычайно опечалена этим, но никак не могла убедить его просить о продолжении отпуска. Однако после многих ее просьб он согласился, чтобы она подала через своего сына Карла прошение от своего имени, в котором просила бы позволить Гордону остаться в Москве еще на месяц до тех пор, пока Богу будет угодно так или иначе положить конец ее болезни. Ребенок передал прошение боярину Илье Даниловичу как раз в то время, когда тот намеревался идти к царю. Прочитав бумагу, он велел бывшему при нем дьяку написать другую, в которой Гордон просил себе места полковника, занимаемое прежде генерал-лейтенантом Друммондом. Эту бумагу он и передал царю, который милостиво вспомнил о Гордоне и его тесте и отдал приказ произвести его в полковники (13-го февраля). Узнав об этом, Гордон не хотел этому и верить. Между тем, так как ему было приказано ждать у аптеки возвращения боярина от царя, то он и отправился туда. Боярин велел позвать его к себе и объявил ему в присутствии нескольких знатных офицеров, что он произведен царем в полковники, на что Гордон, как его прежде тому научили, сделал три низких поклона. В это же время был произведен в полковники и подполковник Штурм на место генерала Дальеля, в полку которого он был подполковником. [59]

Первым делом Гордона после этого было подать прошение о назначении ему жалования. Боярин приказал назначить ему 30 руб. в месяц; злой же дьяк написал всего 25 руб.

Гордон получил через офицера, прибывшего из Смоленска, известие, что оба генерала (Дальель и Друммонд) по получении его писем с величайшей поспешностью отправились через Плесков в Ригу.

Гордон просил позволения отправиться в Смоленск к своему полку, но ему было отвечено, что боярин приказал ему оставаться в Москве. Гордон был недоволен этим, так как не любил проводить время в праздности.

Через жену майора Менезеса, ехавшую в Смоленск, Гордон послал письма Менезесу и другим. Он просил майора пересмотреть его вещи, оставленные им в Смоленске, продать из них то, что будет возможно, а остальное, что может пригодиться и в Москве, особенно книги; переслать ему.

Гордон получил от Менезеса из Смоленска письмо от 9-го марта с перечнем вещей, оставленных им в Смоленске. Гордон отвечал на это письмо через два дня, а через Николая Аршиневского написал и генерал-майору (Кравфуирду).

Гордон получил от генерал-лейтенанта Друммонда очень вежливое и обязательное письмо из Плескова от 14-го марта, на которое отвечал с следующей же почтой. Написал он и своему отцу, дяде и брату Ивану, а также г-ну Вильяму Фейеру в Гельзингер.

11-го апреля Гордон получил письмо от генерал-майора Кравфуирда из Смоленска от 3-го апреля; а через татарина Ивана 15 руб. от Менезеса за проданные последним вещи.

15-го Гордон написал через полковника Трауернихта, ехавшего из Москвы в Англию, генералам Дальелю и Друммонду, а также своему отцу.

В мае он написал генерал-майору Кравфуирду через жену последнего.

Брат Гордона Александр умер в Абердине от горячки и был погребен в соборе в Старом Абердине как раз против того места, где стоял алтарь; часть этой церкви была разрушена во время волнений в Шотландии. Потеря эта сильно огорчила родителей, так как покойник был очень хороший юноша.

Гордон получил через слугу подполковника Друммонда письмо от майора Менезеса из Смоленска от 22 мая и книги и остальные непроданные вещи. [60]

В июне Гордон получил письмо от генерал-лейтенанта Друммонда из Риги от 25-го мая, в котором тот сообщал ему о получении его письма от 15-го апреля.

В это время в Москву прибыл доктор Фома Вильсон и поселился у доктора Коллинса. Но так как в Англии свирепствовала в то время чума, то Вильсон до въезда в город должен был подвергнуться карантинному очищению, вследствие чего он и должен был вместе с приехавшим с ним г-ном Кеннеди вернуться в Клин в 90 вер. от Москвы. Доктор же Коллинс был послан в Воскресенское. В этих двух местах они должны были выдерживать карантин в течение 6 недель. Имевшие же до них дело должны были ездить к ним туда из Москвы.

Василий Яковлевич Дашков вернулся из Англии, не получив там удовлетворения. Его жалобы на графа Карлисле были приняты очень холодно, однако на прощальной аудиенции он все же получил от короля подарки.

Гордон получил от генерала Дальеля письмо из Риги от 4-го июня и от генерал-лейтенанта Друммонда от 8-го, в котором тот сообщал, что они намерены покинуть Ригу.

6-го июля Гордон через полковника Витефуирда написал своему отцу, дяде и брату Ивану, а также генералам Дальелю и Друммонду.

В августе он подал прошение об отпуске для поездки на некоторое время в Англию.

17-го сентября он написал генерал-майору Кравфуирду и майору Менезесу в Смоленск.

Гордон вместе с многими другими просил указать им в слободе места для стройки. Они подали свои прошения по поводу этого в Иноземский приказ, что обыкновенно не делалось. Впрочем места были им обещаны, и старосте слободы (the Stolnik of the Slobod) было приказано отмерить и указать им их.

Гордон получил письмо от майора Менезеса из Смоленска от 30-го сентября.

Вскоре после того он получил длинное письмо от генералов Дальеля и Друммонда из Гамбурга от 29-го сентября, в котором они извещали его о получении его письма от 6-го июля через полковника Витефуирда и подробно сообщали ему о событиях в христианских государствах.

С тестем царя Ильей Даниловичем Милославским от сильного волнения сделался удар; во время болезни он потерял память и отчасти рассудок. [61]

23-го ноября, в 3 часа пополудни, жена Гордона разрешилась от бремени дочерью, которая была крещена 28-го голландским пастором Иваном Кравинкелем. Восприемниками были полковник Корнелий фон-Бокховен, жена полковника Николая фон-Штадена 51 и вдова подполковника С. Гея; ребенок был назван Екатериной-Елизаветой.

В декабре Гордон получил письмо от генерал-лейтенанта Друммонда из Гамбурга от 8-го декабря, в котором тот просил Гордона оправдать его в некоторых вещах, распространенных о нем в его отсутствие.

25-го Гордон написал генерал-майору Кравфуирду в Смоленск.


Комментарии

36. Граф Карлисле в его кредитивной грамоте, помеченной 30-м июня 1663 г., назван Charles Earl of Carlisle Viscount Hovard of Norpeth, Baron Dacre of Gillesland etc. Это посольство подробно описано в следующем сочинении: A relation of three Embassies from his Maj. Charles II to the Great Duke of Mascovie, the King of Sweden and the King of Denmark performed by the Earl of Carlisle in the years 1663 et 1664 written by an Attendant of the Embassies. London 1669.

37. Монтгомери женился в следующем году на сестре жены генерал-майора Кравфуирда, урожденной Вите.

38. Фома Бриан — английский купец в Москве, через которого иногда посылались письма английского короля к царю; на некоторых из них снаружи написано, что они переданы Брианом.

39. По Муравскому шляху татары обыкновенно вторгались в Украйну.

40. Девичий монастырь, получивший известность через Софью Алексеевну, стоял на краю большой равнины, названной Девичьим Полем, недалеко от Москвы-реки, которой отделялся от довольно высоких Воробьевых гор, находившихся на юго-запад от Москвы. (См. ниже стр. 47).

41. Ростокино находилось по дороге в Троицу немного дальше Алексеевского; название свое оно получило от того, что в этом месте из нескольких ключей и ручьев образуется Яуза.

42. Кожевники — крайняя слобода по ту сторону Москвы за слободой Садовникам.

43. Полковник Монастырев — тот же Иван Монастырев, который принадлежал к числу заключавших после битвы при Чуднове договор с поляками. В 1660 г. о нем упоминается как о стрелецком полковнике.

44. Вероятно — Оболы или Оболия.

45. Красное — в то время пограничное неукрепленное местечко недалеко от Смоленска. При переустройстве почт в 1666 г. туда была перенесена почтовая станция. Это почтовое устройство во время мира вводил Иван фон-Шведен, прибывший в Россию в 1667 г. (См. ниже между 15 и 21 марта 1667 г.), а после его смерти, последовавшей в 1668 г., Леонтий и Петр Марселисы.

46. Кадина, по-польски: Кадцуна, местечко в Мстиславской (? = Могилевской) губернии.

47. В это время в Москве находилось два сибирских царевича. Городовые — означает городовые дворяне.

48. Вероятно Копысь, городок на Днепре и главный город одного из графств князей Радзивилов.

49. В известиях об иностранцах, вступивших в русскую службу, под 1661, 62 и 63 гг. упоминается о вторичном поступлении на службу полковника Ричарда Пальмера, уже ранее состоявшего на царской службе, но взятого в плен поляками.

50. Кукуем называлось прежде место, на котором была заложена Немецкая слобода; оно получило свое название от того, что прежде было пустынно и необитаемо, так что там будто бы могли жить только кукушки; так по крайней мере объясняет это название Г. Ф. Миллер.

51. Фон-Штаден был в 1671 г. послан в Швецию, Курляндию etc. для привлечения оттуда в Россию рудокопов. В 1677 г. в марте месяце он упоминается в чине генерал-майора.

(пер. М. Салтыковой)
Текст воспроизведен по изданию: Дневник генерала Патрика Гордона, веденный им во время его польской и шведской служб от 1655 до 1661 г. и во время его пребывания в России от 1661 до 1699 г. Часть 2 (1661-1684 гг.). М. 1892

© текст - Салтыкова М. 1892
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Андреев-Попович И. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001