Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ДНЕВНИК

ГЕНЕРАЛА ПАТРИКА ГОРДОНА,

ВЕДЕННЫЙ ИМ ВО ВРЕМЯ ЕГО ШВЕДСКОЙ И ПОЛЬСКОЙ СЛУЖБЕ

от 1655 до 1661 г.

И

ВО ВРЕМЯ ЕГО ПРЕБЫВАНИЯ В РОССИИ

от 1661 до 1699 г.

В первый раз изданный в полном виде князем М. А. Оболенским и доктором философии М. Е. Поссельтом.

ЧАСТЬ 1-я.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Имя Гордона принадлежит к очень распространенному в Шотландии роду, известному там уже 400 лет тому назад. Родовое имение этой фамилии, замок Гордон, находится в средней Шотландии в графстве Бамер. В XV столетии некто Александр Сетон женился на дочери и наследнице владений Ивана Гордона, барона Гунтлей, и принял фамилию Гордона. В 1449 г. шотландский король Иаков II возвел его в графское достоинство, наделив его графством Гунтлей. В царствование английского короля Карла I упоминается гунтлейский маркграф Георг Гордон, прославившийся мужеством и верной защитой названного государя. За свою приверженность к королю он подвергся преследованию противной партии, был схвачен и осужден английским парламентом в 1649 г. По вступлении на престол Карла II семейство Гордона было награждено за свою верность и получило герцогское достоинство.

Во время гражданской войны при Карле I, вследствие приверженности к этому государю, а особенно во время владычества Кромвеля, вследствие преследования католиков, многие шотландские семейства были принуждены покинуть свое отечество. Они или поступали в военную службу к иноземным государям, или посвящали себя торговле.

Семейство Гордонов, столь же твердое в религиозных убеждениях, как и в политических, было также вынуждено покинуть родину, чтобы попытать счастья в чужой земле и найти себе там новое отечество. Мы встречаем членов этого семейства между шведскими, польскими, русскими, прусскими, немецкими и французскими воинами столь же часто, как и между торговыми людьми разных народов Европы. Вопрос о том, сколь многие из [2] них достигли почетной известности как на военном, так и на мирном поприще, в данном случае не может соответствовать нашей цели. Мы займемся здесь только одним лицом этого имени, лицом, оставившим своею деятельностью славную память в истории.

Русский подданный генерал Патрик Гордон сделался историческим лицом, жизнь которого находится в тесной связи с важным периодом развития России. Он всецело посвятил свои далеко недюжинные способности трем государям, в царствование которых появился и распространялся в России новый порядок вещей. В продолжении сорока лет он принимал большее или меньшее участие в тех стремлениях и предприятиях, которые легли в основу великого дела преобразования России.

Хотя Гордон уже в царствование Алексея Михайловича и его ближайшего преемника участвовал в преобразовании военного устройства и стяжал славу в походах, тем не менее самый блестящий и важный период его жизни и деятельности наступил гораздо позже, когда бразды правления перешли в руки молодого, гениального царя Петра Алексеевича, избранного Провидением для великого дела преобразования России.

Чем важнее какое-либо из дел Петра, тем большее внимание обращается и на те обстоятельства, в связи с которыми оно находилось, и особенно на те лица, который были призваны для его выполнения.

Если между этими лицами есть человек, которого можно по справедливости назвать проводником идей молодого государя и достойным его сотрудником при их выполнении, то это без сомнения Патрик Гордон; никто, по всей вероятности, не сознавал этого лучше самого великого преобразователя. Это подтверждается не столько трогательными участием и горем Петра Великого при смерти и погребении генерала Гордона, сколько тем полным доверием, которое оказывал ему государь, как самому искреннему своему советчику и другу. Если мы вспомним, что император почти постоянно имел около себя этого человека, работая с ним [3] и выполняя под его руководством всевозможные замыслы, проводил у него целые дни и ночи, частью веселясь, частью поучаясь, то это покажет нам такое отношение великого государя к достойному подданному, полезнее и благотворнее которого мы не можем себе представить.

Если после генерала Гордона остались одни только его бумаги, то и это был бы уже драгоценный вклад для изучения истории тогдашней России и ее великого государя. Но Гордон, будучи еще молодым человеком, поставил себе задачей самым тщательным образом записывать в дневник все то, что он слышал, видел и переживал, и выполнил свое намерение с редким усердием и добросовестностью. Но то, что он, как человек наблюдательный, узнал в продолжение 15-ти летней деятельной жизни, не может, без сомнения, относиться к разряду обыкновенных вещей. Своим дневником Гордон оставил по себе память в истории.

Важность дневников и записок знаменитых личностей и место, занимаемое ими в литературе, давно уже определены наукой. С тех пор, как эта литературная отрасль начала сильно распространяться, мы научились, с одной стороны, с большей осторожностью пользоваться подобным историческим материалом, но, с другой стороны, пришли к заключению, что ежедневные заметки современников часто составляюсь драгоценнейшее пособие для историка. Чем ближе автор стоял к событиям, тем бесспорно большее значение имеют его сообщения; но его положение посреди движения не служит еще ручательством, что он ясно представляет нам постепенное возникновение и развитие известного явления, что он дает нам верный взгляд на тот или другой факт. Доверившись ему, мы легко можем ошибиться, если во время не обратим должного внимания на больший или меньший недостаток проницательности, правдивости и беспристрастия автора.

Если, с одной стороны, оценка дневника зависит от положения автора в обществе и отношения его к [4] описываемым событиям, а, с другой, обусловливается характером и достоинствами самого автора, то в отношении дневника Гордона эти условия вполне удовлетворительны, и мы уверены, что переводом его на русский язык мы окажем большую услугу как истории, так и памяти человека, который до сих пор не был достаточно почтен. Да Гордон и не записывал своих наблюдений для того, чтобы сделаться известным потомству или доставить последнему пособие для изучения истории своего времени; напротив, он хотел оставить память о своей жизни только своему семейству и описывал все свои поступки для того, чтобы яснее отдавать себе в них отчет.

Подтверждение этому мы находим в его предисловии к дневнику, не привести которого мы не можем, так как оно дает нам верную точку зрения к пониманию его труда. Он говорит:

«Мне не безызвестно, что считается написать историю своей жизни или изобразить события, в которых сам принимал участие, столь же трудным, как художнику нарисовать свой собственный портрет. Но так как я поставил себе целью оставаться в пределах дневника, не обсуждая случившегося, и ни хваля, ни порицая своих поступков, в чем я следую мудрому Катону, который сказалъ: Nec te laudaris, nec te culpaveris ipse, то по моему мнению это дело является не особенно трудным, тем более, что я не пишу для общества и охотно предоставляю всякому, кто пожелает прочесть написанное мною, свободное обсуждение всего того, что он здесь встретит. О государственных делах я говорю только то, что сам слышал; пустые слухи остаются у меня слухами, а правда — правдой. Одни внешние дела, главным образом, военные, я передаю в строгой последовательности, другие наряду с своими собственными происшествиями; но и о тех, и о других я говорю в большинстве случаев как очевидец; внутренних дел я касаюсь реже, так как они не относятся к кругу моей деятельности. Одним словом, в своем труде я оставался всегда верным собственному взгляду, не заботясь об одобрении [5] других, так как я знаю, что удовлетворить всем с давних пор считается невозможным».

Чтение дневника Гордона вполне подтверждает правдивость этих слов и не оставляете читателю никакого сомнения на счет цели автора, обнаружение которой и составляете одно из главных достоинств этого необыкновенного труда. В то время, как Гордон с исторической точностью сообщаете нам важные военные дела и переговоры между враждебными и мирными государствами, упоминает он и о малейших подробностях своей жизни. Во время самых трудных походов или в дни кровавых битв он наряду с подробными известиями о военных действиях не забывает записать, какое получил письмо и когда ответил на него, какие домашние обстоятельства занимали его, какими из них он был обрадован и какими огорчен. В то время, как он передает только факты, мы получаем столь верную картину военных положений и отношений, какую мы не всегда можем извлечь даже из чисто исторического сочинения. Мы укажем в этом отношении особенно на войну против поляков и шведов, на турецкие и татарские походы, на Азовский поход и на борьбу с стрельцами, причем при последних военных действиях Гордон сам не только занимал почти самый высокий военный пост, но и успешно действовал в самых затруднительных обстоятельствах, благодаря своей ловкости, осторожности, энергии и решительности. Известия, записанные Гордоном в хронологическом порядке, хотя и прерываются посторонними военными сообщениями, но поверяют и дополняют самые подробный сочинения о польской войне, о Карле Густаве и Иоанне Казимире.

Но хотя военное содержание и преобладает в дневнике Гордона, тем не менее историк найдет в нем много сведений относительно географического и топографического положения России во второй половине XVII века, причем Гордон описывает не только свои два путешествия из Москвы в Англию, но и все свои поездки на юг России с такою подробностью, что не пропускает ни [6] одного даже такого места, где он останавливался всего на несколько часов.

Вскоре по прибытии своем в Москву и поступлении там на службу Гордон сумел заслужить расположение как крупных, так и мелких чиновников тех приказов, с которыми ему приходилось сталкиваться по служебным делам, чем он избег многих неприятностей, которые могли произойти или от его вспыльчивости, или от незнания русского языка. Впоследствии он все более и более сближался с русскими вельможами и со многими из них находился в тесной дружбе, особенно с тех пор, как Петр Великий возвысил его. Благодаря этому он имел множество случаев близко познакомиться с жизнью русского высшего общества: и в этом отношении мы, конечно, могли бы ожидать от него самых подробных и достоверных сведений, но он не пожелал ближе заняться этим предметом и не вносил в свой дневник подробных наблюдений над нравами и обычаями как русских, так и иностранцев. И все-таки нельзя отрицать, что и в этом отношении дневник Гордона доставляет многочисленные сведения; хотя его сообщения об общественных происшествиях и кратки, тем не менее они заключают в себе богатый материал для ознакомления с состоянием тогдашнего общества.

Уже в 1660 г., следовательно только на пятом году пребывания Гордона в России, он был назначен посланником к английскому королю Карлу II. Когда в 1684 г. в Москву прибыло австрийское посольство для заключения с русским двором союза против турок, у Гордона было спрошено его мнение, которое, письменно изложенное, и было им передано для обсуждения B. B. Голицыну. Гордон был более или менее близок со всеми бывшими в Москве в его время посланниками и резидентами. Со времени самостоятельного правления Петра Алексеевича он находился почти ежедневно при дворе в свите молодого, предприимчивого государя; а когда Петр предпринял в 1697 г. свое достопамятное путешествие в западную Европу, то он [7] на время своего отсутствия дал генералу Гордону должность в военном ведомстве, во главе которого стоял генералиссимус Алексей Семеновиче Шеин.

Так как Гордону случалось частью самому принимать деятельное участие в государственных делах, частью многое узнавать о них и, так как он по своему собственному объяснению исходил из того, чтобы «записывать о государственных делах все то, что доходило до его слуха», то читатель в этом отношении, естественно, будет многого ожидать; однако мы должны заметить, что Гордон не считал себя вправе подробно описывать некоторые государственный дела, что, конечно, составляете для нас большую утрату.

Достойны внимания отношения Гордона к иностранцам, жившим в России и состоявшим большей частью в военной службе. Гордон пользовался полным доверием и глубоким уважением лиц самых различных наций и положений. Слава воина, приобретенная им еще в молодости в сражениях и трудных походах против поляков, шведов и русских, сопровождала его в Россию и доставила ему здесь совершено исключительное положение. Лучшие аттестаты, даваемые ему его начальниками, напр. польским полководцем князем Любомирским, не имели для него по прибытии в Москву такого значения, как то уважение, с которым имя его произносилось воинами трех народов. Мы не касаемся здесь вопроса о томе, что именно, честный ли и услужливый характер, или опытность и проницательность Гордона были причиной многочисленных, хотя бы только и письменных его сношений с известными и неизвестными лицами почти всех государств Европы.

Об этих отношениях свидетельствует его обширная переписка, которая, конечно, характеристична при такой подвижной жизни, как жизнь Гордона, особенно если мы обратим внимание на то, что он, по отправлении писем, с многих из них снимал копии в отдельную тетрадь, о чем он сам несколько разе упоминает. [8]

Кроме того нельзя не отметить, что дневник Гордона приводить о некоторых личностях того времени много как исторических, так и просто гражданских сообщений, которые имеют больший или меньший интерес по отношению как к тогдашней, так и к теперешней России. В России за небольшими исключениями мало сохранилось сведений об иностранцах, посещавших ее в XVII и XVIII веках в качестве военных, врачей, купцов, фабрикантов и ремесленников, каковы были: Брюс, Далиель, Гордон, Лефорт, Кравфуирд, Гамильтон и др., жившие в России продолжительное время и даже оставившее там потомство. В России большая часть фамильных документов или утеряна, или еще не открыта; даже церковные книги, в которых были записаны лютеране и католики при крещении, браке или погребении, погибли или от пожаров, или совершенно испортились от времени. Если мы обратимся к могилам этих людей, то и здесь не найдем никакой надписи, которая бы напомнила нам об их замечательной жизни. Если мы не можем найти камня, положенного по приказанию Петра Великого на могилу его любимца Лефорта с длинной к счастью сохранившейся надписью, то чего можем мы ожидать от других надгробных плит? 1 [9]

Для сведений об иностранцах дневник Гордона очень важен; стоит нам только взять его в руки, и мы многое узнаем о судьбе и жизни того или другого иностранца, жившего в России во второй половине ХVІІ века. Заключая в себе сообщения о многочисленных друзьях и знакомых, об их вступлении на царскую службу, о крестинах, свадьбах и смертных случаях всевозможных лиц и о многом другом, дневник Гордона представляете обширную хронику, в которой потомки и родственники, почитающие память своих предков, могут найти много интересных известий.

Этот краткий обзор показывает нам, что дневник Гордона не только рисует личность старого безупречного воина — человека, одинаково способного и к делу, и к наблюдению, но и изображает нам общее положение целой страны, целого народа, которому, вследствие недостатка подобных письменных памятников, остается заполнить еще многие пробелы в своей истории. Обработка и издание такого обширного материала, какой представляет дневник [10] Гордона, должны быть основательны и тщательны, а намерение напечатать его должно тем более рассчитывать на признательность, чем чаще сообщения его уже служили для исторических работ и чем ревностнее в продолжение более, нежели ста лет, старались напечатать это произведете на русском или на немецком языке, в полном виде или в извлечениях. Вследствие этого, вероятно, и рукопись претерпевала многоразличные судьбы, о которых мы считаем себя обязанными сообщить здесь.

Дневник, собственноручно написанный Патриком Гордоном на английском языке, начинается историей его юношества и заключаете, в себе ежедневные заметки до года его смерти, т. е. до начала 1699 г. В полном виде он состоял из 8 или 9 больших томов in quarto. В половине прошлого столетия только часть его находилась у некоего Гордона, занимавшего место переводчика при адмиралтействе в Петербурге. После его смерти граф Александр Сергеевич Строганов, большой любитель и покровитель наук, купил в 1759 г. у его вдовы дневник Гордона, состоявший только из четырех томов: двух первых, одного из середины и последнего; прежняя владетельница ничего не могла сообщить о недостающих томах, все розыски которых были тщетны.

К счастью, дневник попал в хорошие руки: граф Строганов передал его для пользования ученому историографу Г. Ф. Миллеру, известному исследователю русской истории. Познакомившись с дневником, Миллер вспомнил, что частью потерянных томов пользовался профессор Байер при сочинении истории Азова, появившейся в 1737 г. в его (Миллера) «Сборнике статей по русской истории» во втором томе, во второй и третьей частях. Байер описал как оба русских похода против крымских татар в 1688 г. и 1689 годах, так и осаду и взятие Азова в 1696 г. почти только по дневнику Гордона; следовательно, большая часть последнего должна была находиться в его руках. Несмотря на возобновленные поиски Миллер не мог узнать, где эта часть находилась, и считал ее [11] потерянной до тех пор, пока, вскоре по вступлении на престол Екатерины II, он не прибыл в Москву, и ему удалось найти в архиве коллегии иностранных дел ту часть рукописи, которою пользовался Байер, именно два больших тома.

Теперь у него было шесть томов дневника Гордона, которые заключали в себе следующие эпохи:

Первый том — от 1635 года до 1659 года;

второй — от1659 до 1667 года;

третий — от 1677 года до 1678 года;

четвертый — от 1684 года до 1690 года;

пятый — от 1690 года до 1695 года;

шестой — от 1695 года до 1699 года.

К сожалению, оставалась потерянною еще немалая часть дневника, так что в собранной части нить рассказа прерывалась два раза: во-первых, от 1667 до 1677 г., т. е. от времени возвращения Гордона из путешествия в Англию, предпринятого по повелению государя, до начала войны с турками в Украйне, так называемого чигиринского похода; во-вторых, от 1678 до 1684 г., т. е. от времени окончания чигиринского похода до возвращения Гордона из Киева в Москву.

Если считать, что первая эпоха в девять с половиной лет занимает один или, вероятнее, два тома, а вторая в пять лет и несколько месяцев — один том, то, следовательно, недостает до полного дневника, по крайней мере, еще двух или трех томов.

В дневнике еще находятся в нескольких местах белые листы, которые, судя по числам, были назначены для прибавочных замечаний за один или за несколько дней. Но эти пропуски не составляют значительной потери.

Каким образом два тома дневника Гордона перешли от профессора Байера в архив коллегии иностранных дел, осталось неизвестным. Остальные четыре тома, купленные графом Строгановым, были им подарены историографу Миллеру, а после его смерти перешли в архив, купивший библиотеку Миллера со всеми рукописями. [12]

Из конфискованных бумаг графа Остермана, хранимых в архиве министерства иностранных дел, мы узнаем, что он не только был знаком с дневником Гордона, но уже в 1724 г. заботился о переводе его на русский язык. Эту работу он поручил некоему Волкову, который перевел отрывок из четвертого тома дневника от 1684 г. до апреля 1685 г., находящийся в бумагах графа Остермана в объеме 18-ти листов. Этот последний вскоре после того передал дневник для той же цели переводчику Синявичу, оказавшемуся небрежным, так что Остерман велел отослать рукопись в Петербурге, где перевод, по-видимому, также не был сделан. Это последнее замечание позволяет заключить, что дневник Гордона снова был отослан в Москву; но в чьих руках он находился, остается неизвестным.

Как только Миллер получил рукопись, а именно, когда он нашел в Москве два прежде потерянных и особенно важных для истории тома, он ревностно принялся за составление по определенному плану обширного извлечения из всего дневника; остается неясным, намеревался ли он напечатать его на русском или на немецком языке.

Между бумагами Миллера, хранимыми в архиве, находится его небольшое сочинение на французском языке, относящееся к 1766 г. (Memoires du general Gordon ecrits par lui-meme), в котором он дает краткий отчет о нахождении им дневника Гордона и его содержании. Хотя это сочинение нигде не было напечатано, но в 1778 г. мы встречаем очень сокращенный перевод его на русский язык в журнале: «Опыт трудов вольного российского собрания при Императорском Московском Университете». (Часть Четвертая. Печат. при Импер. Моск. Универ. 1778 г.). Раньше в том же журнале Миллер напечатал: «Известие о начале Преображенского и Семеновского полков гвардии», где он первый раз пользовался дневником Гордона.

В русском сообщении о дневнике Гордона Миллер в конце говорит, что он, вследствие важного значения дневника Гордона для русской истории, давно занят [13] составлением обширного извлечения из него, но в исполнении последнего ему мешают другие занятия. Когда академик Иоанн Штриттер был назначен, по высочайшему повелению императрицы, в помощники Миллеру и прибыл в Москву, то ему здесь было поручено продолжать начатую работу, именно, извлечете из дневника Гордона на немецком языке.

Штриттер усердно занялся немецким переводом дневника с помощью исторического материала и предварительных работ Миллера. Он почти дословно перевел дневник, особенно те его сообщения, в важности которых нельзя было сомневаться. Другие известия, именно рассказы о битвах, внешних сношениях, о которых уже подробно говорилось в печати, и о частной жизни Гордона он приводит кратко, причем оказывается, что многого он совсем не поместил. Этому сочинению он не придала, формы дневника и заставил Гордона говорить о себе в третьем лице, так что везде на место «я» ставил или «он», или «Гордон».

Таким образом, вследствие многочисленных занятий дневником Гордона и его личностью появилось на русском языке стараниями частью названных, частью других лиц несколько сочинений. Прежде всего в «академическом, историческом и географическом Месяцослове на 1782 г.» появилось»Описание жизни бывшего российского генерала Гордона»; затем в Месяцеслове на 1783 г. сочинение под заглавием: «Известия об осаде Азова в 1695 г.» с следующей заметкой: «умерший профессор Байер в своей истории Азова (Сборник статей по русской истории, II том) упомянул об этом походе очень кратко, хотя он, будучи первым военным предприятием Петра Великого, достоин более подробного описания, чему дает полную возможность дневник Гордона.» Оба эти сочинения были без изменений перепечатаны в «Собрании сочинений, выбранных из месяцесловов на разные годы», часть V. В Санктпетербурге 1790 г. В ноябрьском и декабрьском номерах «Новых ежемесячных сочинений на 1788 г.» помещено [14] «Известие о двух чигиринских походах в 1677 и 1678 годах», изложенное по дневнику Гордона; в следующем году в том же журнале напечатано продолжение этого сочинения под заглавием: «Осада крепости Чигирина турками в 1677 г.» и «Поход и осада Чигирина турками в 1678 г.» В «Российском магазине, изд. Туманским» появился в июньском и декабрьском номерах 1793 года перевод дневника Гордона о событиях 1684 и 1685 годов. Наконец, в 1800 г. известный И. Голиков издал: «Историческое изображение жизни и всех дел знаменитого генерала российского Патрика Гордона, известного у нас под именем Петра Ивановича Гордона» 2. Это сочинение отличается от вышеупомянутого жизнеописания только большей подробностью. В новейшее время в 1834 г. профессор Погодин напечатал в Библиотеке для чтения на 1834 г. (Часть V, в смеси стр. 11) небольшой отрывок из дневника Гордона о «русских подъячих XVII в». В русском энциклопедическом словаре (Приложение к XV тому) находится отрывок биографии Гордона, написанной Ясиковым, но он содержит в себе несколько ошибок. Мы не можем точно определить, когда и кем было составлено небольшое сочинение на английском языке о приключениях генерала Гордона от 1684 по 1698 г., изложенное по его дневнику, так как мы не могли достать его, один экземпляр которого был куплен в 1835 г. в Лондоне действительным статским советником Тургеневым и привезен в Петербург.

Как ни старался Штриттер, он не мог окончить начатого перевода дневника Гордона. Этот перевод или скорее [15] извлечение было доведено только до 1691 г. и не было напечатано. Мы не можем решить, что ему помешало обработать самый важный период жизни Гордона, именно от 1691 г. до конца дневника, так как об этом мы нигде не могли найти ни малейшего известия. Рукопись, относящаяся к этому периоду, составляет еще два тома, именно пятый в 950 и шестой в 560 страниц.

Труд Штриттера перешел потом к двум лицам. Князь М. А. Оболенский, начальник архива министерства иностранных дел в Москве, хранил в своей библиотеке первую часть дневника от его, начала до прибытия Гордона в Россию в 1661 г. Большая же часть дневника, примыкающая к предыдущей и простирающаяся до 1691 г., перешла по завещанию Штриттера со многими другими бумагами и письмами при посредстве его внука в богатые и редкие собрания профессора Погодина в Москве. Так как последний с большою готовностью передал нам ее для пользования, то теперешнее издание первой части дневника Гордона и было сделано по немецкому сочинению Штриттера. Оставалось только перевести остальную часть дневника от 1691 г. на немецкий язык с английского оригинала, чтобы, наконец, напечатать дневник Гордона в его полном виде.

Издатели дневников, мемуаров и переписки умерших знаменитых людей часто находятся в большом затруднении на счет того, до какой степени они обязаны и имеют право печатать из упомянутых сочинений известия, касающиеся личных и частных обстоятельств, особенно если они не были назначены автором для печати. Часто по появлении подобного сочинения слышатся разнообразнейшие суждения о том, что то или другое известие в нем не стоило печатать. Те, которые критикуют только с личной, односторонней точки зрения, конечно, и в данном случае по отношению к дневнику Гордона будут утверждать, что многое могло быть без ущерба в нем выпущено. Но Гордон писал свой дневник, как это редко бывало или еще бывает: он вносил в него с редкой добросовестностью и [16] подробностью все, что переживал каждый день, было ли это важно или совершенно незначительно, имело ли всеобщий или только личный интересе; только таким образом он и хотел писать историю своей жизни и тех дел, в которых он сам принимал участие. Если бы поводом к изданию этих ежедневных заметок служили не чисто историческое достоинство и объективный интерес их, а только желание составить по возможности верное жизнеописание, то и одна эта цель уже ставила бы издателям особый неоспоримые требования. Если бы мы имели намерение всесторонне познакомить читателей и заставить оценить человека, жизнь которого, начиная, с юношеских лет до глубокой старости, протекла в живейшей деятельности, то мы должны были бы, не забывая психологической точности, не только обратить внимание на незначительнейшие поступки его, но и сохранить каждую черту частной жизни и деятельности этого человека. Кто бы не мог из такого описания вывести точной и правдивой характеристики этого человека, того мы имеем полное право не уважать. В только что приведенной точке зрения мы вполне согласуемся с мнением Миллера и Штриттера, согласно с чем и составлена первая часть дневника Гордона.

При тщательном сравнении исторических материалов, доставляемых дневником Гордона и относящихся ко времени его пребывания у шведов и поляков, т. е. к польской войне от 1655 до 1661 г., с подробными историческими сочинениями об этой эпохе оказывается некоторое различие: имена некоторых личностей, местностей и рек иные, нежели у Коховского, Пуфендорфа, Рудавского и др. или нежели на большой Берлинской карте Польши; известия о событиях, очевидцем которых Гордон был или в которых он принимал ближайшее участие, содержали более подробностей; некоторые документы Гордона и его сообщения о военных действиях и битвах с одной стороны дополняют и исправляют названный сочинения, а с другой сами ими пополняются и поясняются. [17]

Поэтому для того, чтобы сделать более удобными для пользования при изучении истории этой эпохи как сочинения Коховского 3, Пуфендорфа 4, Рудавского 5, Du Mont 6, Acta pacis Oliviensis (edit. Boehmii), так и дневник Гордона, мы и сравнили их известия, благодаря чему поясняются и освещаются несогласные пункты. Всякий раз при недостоверности, разногласии или при других недостатках в описании какого-либо события мы помещаем требуемые объяснения под текстом дневника. Поправки же отдельных обозначений местностей, сделанные главным образом по сочинениям Бюшинга и по большой Берлинской карте Польши, помещены в скобках в самом тексте.

Но подобные исследования и примечания к содержанию дневника Гордона могли простираться только до того места, с которого начинается описание деятельности Гордона в России; и в этой части представлялись многие случаи для пояснений хотя и другого рода; но недостаток требуемых пособий мешал им. Здесь Гордон составляет часто единственный источник для знакомства и понимания важных событий. Между тем выступают другие обстоятельства, достойный внимания: при названиях царских чиновников, судебных палат, военного и полицейского ведомств, денег и многих других Гордон часто употреблял русские имена, не считал при том нужным пояснять как самые эти названия, так и то, что ими обозначалось; вследствие этого для некоторых читателей верное понимание очень затруднено; это и вызвало настоятельную потребность по возможности устранить эти неудобства. [18]

Несколько лет тому назад было открыто интересное сочинение о состоянии России в то самое время, когда жил и писал Гордон. Автор его, родом русский, подьячий времени царя Алексея Михайловича, описывает свое отечество так ясно и полно, что другое подобное сочинение трудно найти. При этом он употребляет чисто русские названия, поясняя их так, что они делаются нам вполне понятны. Вместо того, чтобы сообщать эти известия, как отдельные пояснения к разбросанным событиям дневника Гордона, мы сочли более целесообразным привести в полном виде и поместить в приложении к дневнику некоторые главы этого сочинения, как, например, о царских чиновниках, о дворах, о приказах, о военном ведомстве 7. Благодаря [19] этому читатель будет в состоянии вполне познакомиться с тем, что было прежде ему не ясно.

Однако в некоторых случаях нельзя было избежать отдельных примечаний и указаний, материалом для которых послужили, главным образом, сообщения архива министерства иностранных дел. Масса документов и официальных бумаг этого архива дали нам возможность сообщить много интересного не только о генерале Гордоне, его семействе и всех членах этой фамилии, прибывших в то время в Россию, но и о других лицах, упомянутых в дневнике. Если бы эти документы были напечатаны в хорошем переводе, то мы думаем, что они при небольшом знакомстве с подобными документами вне России, распространили бы большой свет на некоторые государственные учреждения и события того времени. Таким образом возникли приложения, находящиеся в конце этого тома, и отдельные примечания, к которым, конечно, нужно было бы прибавить известия об именах отдельных местностей и стран, так как Гордон иногда неверно писал русские названия, как мы это и отмечаем в скобках; но этого нельзя было сделать по недостатку требуемых пособий.

Множество писем из обширной корреспонденции Гордона как с его семейством в Шотландии и Англии, так и с знакомыми современниками других стран будет помещено только в конце второго тома. Эти письма имеют общий интерес, пополняя в то же время известия о распространенном роде Гордона.

Хотя предисловие к этому изданию дневника генерала Патрика Гордона могло бы быть теперь окончено, но не бесполезно будет поместить еще здесь его биографию.

Ежедневные заметки хотя и заключают полную автобиографию, так что ничего значительного не может быть прибавлено к событиям его жизни от самой ранней молодости до смерти, но так как они слишком разбросаны в большом сочинении и смешаны с разнообразнейшими известиями, то общий взгляд ускользает от читателя, и он может только с трудом ясно представить себе ход жизни Гордона. Уничтожая это неудобство сообщением [20] биографии, мы в то же время исправим неточности в других сочинениях о Гордоне и направим внимание читателя на места наиболее интересные в дневнике.

По надгробной надписи имя Гордона Патрик Леопольд; но второго имени мы больше нигде не находим: его не приводит ни сам Гордон, ни кто-либо другой. День его рождения 31 мая 1635 г. С того времени, как он по возвращении из первого крымского похода в 1687 г. был произведен в генерал-аншефы и в том же указе, как передает Гордон, было велено, «чтобы всякий, кто будете говорить или писать о нем в третьем лице, прибавлял к имени его отца окончание вич», он постоянно носил в России имя Петра Ивановича 8. Его отец Джон (что значит по-русски Иван, а отсюда и русское имя Иванович), родовое имение которого замок Ахлуйхриес находился в Крохданском приходе Абердинского графства в Шотландии, происходил из младшей линии рода Гаддо, которая впоследствии получила титул графов Абердинских, в то время, как старшая линия, которой король Карл II даровал герцогское достоинство, вела свое происхождение от брака единственной дочери последнего барона Гунтлей, Ивана Гордона, с Александром Сетоном, принявшим фамилию и титул своей жены. Мать нашего Гордона, Мария Огильви принадлежала также к знаменитому в Шотландии роду; старший сыне ее Александр был брат Патрика. [21]

Достигши юношеского возраста и обучаясь до тех пор под руководством родителей, Патрик Гордон покинул отечество частью от того, что исповедуемая им католическая религия мешала ему посещать отечественный университет, частью от того, что у него под влиянием невыгодного по английскому закону положения в семье явилось желание путешествовать и поискать себе счастья в чужой земле. Снабдив всем необходимым, родители отправили его на корабле в Пруссию; в половине 1651 г. он находился в Данциге, откуда вскоре отправился в Браунсберг недалеко от Фрауенбурга у Фриш-гафа, места жительства епископа Эрмеландского, чтобы вступить в тамошнюю иезуитскую коллегию. Его намерение заняться здесь науками и изучением языков было приведено им в исполнение; он приобрел здесь основательный познания в латинском языке, но все-таки покинул это заведение в 1654 г. Принятое им раньше и вновь возобновленное в Польше решение вернуться к родным привело его в Гамбург, где он, однако, следуя своей наклонности к военному делу, вступил в службу к шведскому королю Карлу Густаву, готовившемуся к войне с Польшей. В июле 1655 г. он находился при кавалерии шведской армии, стоявшей лагерем недалеко от Штеттина под начальством фельдмаршала Виттенберга.

С этих пор Гордон начинает подробно и с обозначением года и числа записывать все события, касающиеся как войны, так и его частной жизни. Начинает он с того, что сейчас же приводит точное известие о побуждениях со стороны шведского короля к войне против Польши и о состоянии шведской армии. К концу года он покинул своего прежнего капрала шотландца Гардина, завербовавшего его, и вступил волонтером в полк графа Понтуса Делагарди, сражавшегося с поляками около Кракова и стоявшего на зимних квартирах в Новом Зандеце. Но шведы вскоре были прогнаны отсюда поляками, и Гордон попал в плен во время сражения при [22] Риманове недалеко от Нового Зандеца. После 17-ти недельного 9 строгого заточения ему была возвращена свобода по ходатайству одного францисканского монаха только под условием вступить в польскую службу, которую он, как драгун, избрал в обществе старост Зандеца Константина Любомирского, младшего брата знаменитого государственного маршала, и помощника главного полководца, Георга Себастиана. На следующий день он отправился в Люблин, где польский король сосредоточил армию, чтобы идти против осады и освободить ее от осады литовцами.

Но уже после битвы под Варшавой в конце июля 1656 г. Гордон был опять взят в плен отрядом бранденбургских солдат и приведен к шведскому генерал-фельдмаршалу-лейтенанту Дугласу, на которого он сослался. Здесь он сейчас же получил свободу и вступил в отряд, который Дуглас намеревался составить из шотландцев, снабдив его особыми преимуществами и образовав из него школу для офицеров. В этой лейб-роте мы видим Гордона в течение всего года в Пруссии, где шведы собрались на Висле, именно около Данцига и вступали в сражения с поляками. В окрестностях этого города около Гребина он был хитростью схвачен 5-го января 1657 г. крестьянами и отведен в Штеттин, где комендант дурно принял его и посадил в заключение; тут Гордон особенно жалел, что не получил позволения у капрала удержать у себя свое латинское сочинение Фомы Кемпийского, которое он постоянно возил с собой. Гордон снова должен был менять службу, чего очень не желал, несмотря на то, что ротмистр «Стальная Рука», заведовавший стражей над шведскими пленными, старался уговорить его к этому. Однако Гордон с несколькими шведскими офицерами вскоре был обменен на польских пленников и вернулся в свою лейб-роту. Армия направилась после этого на юг, но вскоре должна была [23] вернуться в Пруссию, так как Дуглас получил приказание вернуться в Швецию для защиты ее в открывшейся войне с Данией. В окрестностях Страсбурга, где теперь стояла лейб-рота Дугласа, Гордон был взят австрийцами в плен, из которого однако спасся бегством. Но он более не хотел служить в лейб-роте и потому отправился в Эльбинген, чтобы получить отставку у шведского генералиссимуса герцога цвейбрюкенского Адольфа Иоанна, брата короля. Получив ее с большим трудом 1-го января 1658 г., он вступил прапорщиком в шведский полк полковника Андерсона. 1658-й год прошел в постоянных сражениях и стычках с поляками и их союзниками и в опасных приключениях при Бейтмахене, пока 22 ноября Гордон опять не попал в польский плен при Штуме и был отведен в Торнский лагерь к прапорщику Иоанну Собесскому, который обошелся с ним любезно, но, несмотря на многочисленные требования шведов, не соглашался обменять его. Наконец, Гордон решился снова вступить в польскую службу, где ему казалось выгоднее, так как по его словам «ему не годилось служить у шведов, где солдату угрожала опасность погибнуть или от голоду, или каким-нибудь другим образом». Он явился к государственному маршалу и помощнику главнокомандующего Любомирскому, от которого вскоре и получил место полкового квартирмейстера. Таким образом, с февраля месяца 1659 г. началась его вторая служба в польской армии, стоявшей тогда в Люблине, но вскоре выступившей оттуда. Его храбрость и решительность при всех обстоятельствах, его умное и вежливое обращение все увеличивало то расположение, которое оказывал ему Любомирский с самого начала; вскоре он был произведен в капитаны-лейтенанты. После многих походов на севере против шведов, а оттуда на зимние квартиры в Старый Зандец на венгерской границе, он прибыл в Варшаву, командуя лейб-ротой государственного маршала, откуда был командирован в Волынь против русских и казаков. Вторую половину 1660 г. после союза Польши с татарами в числе 40000 [24] под начальством султана Нурадина между поляками и русскими произошло несколько больших сражений, в которых Гордон принимал участие и несколько раз отличался храбростию и благоразумием. Особенную деятельность обнаружил он в битве при Любаре, а вскоре после того в сражениях при Слободище и Чудно; в последнем русские под начальством боярина Василия Васильевича Шереметева были совершенно разбиты и принуждены заключить очень невыгодный мир в ноябре 1660 г. Польская армия была распущена на зимние квартиры, где она возмутилась, вследствие заключения мира. Гордон же отправился с лейб-ротой Любомирского в Варшаву, куда последний приехал на сейм, и прибыл туда в апреле 1661 г.

Уже в начале этого года в январе, по получении известия о счастливом восстановлении короля Карла II, он просил помощника главнокомандующего об отставке из польской службы, льстя себя надеждой найти в отечестве приличный круг деятельности. Любомирский не хотел задерживать его, но поставил ему на вид, что тогдашнее время года было неудобно для путешествия в Англию и предложил ему остаться при роте до весны. Хотя весною, вследствие получения письма от отца, он более не желал вернуться в отечество, тем не менее он настоял на отставке, получив от Любомирского хороший аттестат в июле 1661 года.

Так окончилось пребывание Гордона у шведов и поляков и его участие в этой войне. Так как мы имели намерение привести только главные события, относящиеся к его личности, то за подробностями, важными для истории или характеристики Гордона, мы отсылаем к самому тексту, который содержит также много интересных известий об иностранцах.

Теперь Гордон колебался, куда ему отправиться и поступить ли на службу к римскому императору или к русскому царю; сначала он заключил условия с австрийским посланником бароном д’Изола, но потом решился отправиться в Россию, главным образом благодаря знакомству [25] с русскими офицерами, попавшими в плен в битве при Чудно и находившимися под его надзором. Гордон отправился в Варшаву к и русскому посланнику С. Ф. Леонтьеву и уговорился с ним вступить в царскую службу майором, с условием через два года быть произведенным в полковники. Гордон сейчас же отправился в путь и прибыл в Москву 2-го сентября 1661 г. в обществе полковника Кравфуирда, возвращавшегося к царю из польской службы, и капитана Павла Менецес; в Москве он был принят 8-го сентября царем очень милостиво. Он был назначен майором в полк приехавшего с ним полковника Кравфуирда. Совсем незнакомая ему обстановка и новые условия и обычаи русской жизни не нравились ему; он с таким трудом привыкал к ней, что хотел было уже оставить службу в России. Но все его попытки получить отставку или достигнуть позволения отправиться при русском посольстве в Персию оставались напрасны и отняли у него всякую надежду уехать из России. Тогда он с большим усердием занялся служебными делами и вскоре добился общего расположения и уважения. Уже в 1662 г. он получил чин подполковника и всячески старался развлечься. В это время он решился жениться и обручился с 13-ти летней очень хорошо воспитанной дочерью полковника Филиппа Альбрехта фон-Бокховен, которая принадлежала к римско-католической церкви, что имело для него важное значение; но этот брак последовал не скоро, потому что надо было дожидаться освобождения из польского плена полковника Бокховена (vergl. Anm). Вследствие этого Гордон очень старался об этом освобождении, особенно с тех пор как стоял с своим полком в Смоленске, вблизи которого, именно в Красне, собрались комиссары для переговоров о мире и обмене пленников. Но его старания остались бесплодны; и ему удалось видеть освобожденным своего тестя только в 1667 г., и то благодаря ходатайствам перед поляками английского короля Карла II и бранденбургского курфюрста; но уже в начале 1665 г. мать и родственники невесты согласились [26] на брак Гордона с ней. После свадьбы, происшедшей в Москве 26-го января 1665 г., он намеревался вернуться в Смоленске, но был задержан болезнью свекрови и должен был просить о продлении отпуска. Тут он вопреки всякому ожиданию был произведен в полковники, благодаря, главным образом, расположению к нему Ильи Даниловича Милославского, тестя царя, и получил приказание оставаться в Москве.

Известие о смерти старшего брата Александра, полученное им в августе месяце того же года, заставило его просить у царя отпуска для путешествия в Шотландию. Хотя ему и было в этом отказано, но уже в будущем году ему удалось посетить Англию по другому поводу.

Между русским двором и английским правительством возникло некоторое недоразумение, причиною которого был английский посланник Карлислэ. Василий Яковлевич Дашков, посланный по этому случаю в Англию, вернулся неудовлетворенный, так что после этого ни один русский не хотел быть посланным туда по этому делу. Тогда царь решил отправить с письмом к английскому королю Карлу II Гордона, желавшего уже в прошлом году ехать в Англию и имевшего при тамошнем дворе многих знакомых. Гордон подробно приводит поводы к этому отправлению его в Англию и в то же время говорит, что он не имел никакого желания предпринимать это путешествие, но на это не было обращено никакого внимания. Снабженный должными инструкциями и паспортом, он отправился 29-го июня 1666 г. в Англию для передачи царского послания, не сохранившегося в его дневнике, но заимствованного нами из бумаге архива и сообщенного в приложении. Из того же источника почерпнуты нами инструкция, паспорт и некоторые другие интересные бумаги относительно путешествия Гордона, помещенные нами в приложении.

Хотя Гордон и не был официальным посланником, тем не менее он сейчас же по прибытии в Лондон был представлен королю и принят им очень милостиво. Ему были оказаны отличия, подобающие только посланнику; [27] так ему был дан свободный доступ ко двору, а при отъезде он получил королевские подарки.

После нескольких совещаний с лордом канцлером и государственным секретарем графом Лавдердалем в феврале 1667 г. Гордон имел прощальную аудиенцию у короля и, получив ответное королевское письмо к царю, готовился покинуть Лондон; но тут он еще раз был призван к королю и получил от него поручение, оказавшееся впоследствии очень невыгодным ему. Именно, в России жил некий английский подданный Каспер Кальтгофе, об отпуске которого король несколько раз безуспешно писал царю; поэтому он просил теперь Гордона поговорить с царем об отпуске этого человека в Англию.

Может быть это-то поручение и было причиной того, что царь немилостиво отнесся к Гордону по его прибытии в Москву 5-го июня и велел передать ему через вернувшегося в это время из плена его тестя, чтобы Гордон отправлялся в слободу и оставался там до следующего приказания. Мы не знаем кроме этого другого обстоятельства, которое могло бы послужить поводом к такому приказанию и так дурно настроило царя против Гордона, что последний, несмотря на все просьбы, не мог добиться уплаты путевых издержек. В приложении сообщено нами несколько прошений и официальных писем Гордона, показывающих, что здесь должны были существовать особые неизвестные нам обстоятельства. Вследствие возобновленных просьб Гордону были вполне выплачены его значительные путевые издержки только уже при следующем царе Феодоре Алексеевиче.

Между тем, спустя некоторое время по прибытии Гордона из Англии, он получил позволение явиться в посольскую канцелярию, где и передал царю письмо английского короля и отдал отчет о своем путешествии, но аудиенция обещана ему была позже.

Хотя, как было уже замечено выше, здесь прерывается нить дневника, и мы не имеем ежедневных заметок Гордона за время от июня 1667 г. до января 1677 г., [28] тем не менее мы знаем, где он находился и чем был занят в это время, благодаря его формулярному списку, который мы и приводим в полном виде в примечаниях. То обстоятельство, что ему тотчас же был возвращен его прежний полк, показывает, что недовольство или немилость к нему царя не была особенно сильна или что она скоро прошла. После того он был командирован в Украйну и стоял в Трубчевске, Брянске и других городах до 1670 г.; затем он был послан для потушения восстания малорусских или запорожских казаков. Обнаруженный им при этом мужество, ловкость и благоразумие побудили царя не отпускать Гордона из Украины и иметь его здесь постоянно наготове в подобных угрожающих случаях, но к этому могли быть и другие неизвестные нам побуждения. Гордон беспрерывно оставался на юге России до начала 1677 г. В начале он был переведен с своим полком в Севск; в следующие же года стоял то в Каневе, то в Переяславле, то в Чигирине, то опять в Севске; отсюда он был в начале 1677 г. потребован в Москву для отчета, вследствие жалобы, поданной на него несколькими солдатами его полка и затеянной генерал-майором Трауернихтом. Едва он оправдался, благодаря главным образом своему покровителю князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому, как был послан под начальством последнего против турок и татар, осадивших в первый раз главный город запорожских казаков Чигирин. Подробности защиты его и изгнания турок свидетельствуют, что Гордон, благодаря своему военному искусству, отличился здесь и заслужил полную признательность и царя, и своего начальника. Но несмотря на это на зимние квартиры он был все-таки отправлен в Севск.

Еще при отце Феодора Алексеевича, царствовавшего с января 1676 г., Гордон делал многочисленный попытки получить отставку из русской службы; он обращался к своим друзьям при английском дворе, чтобы по ходатайству короля перед царем получить позволение вернуться в отечество. Теперь же Гордон получил известие из [29] Москвы, что туда прибыл чрезвычайный посланник английского короля лорд Джон Гебдон, передавший от имени последнего царю докладную записку об увольнении Гордона из русской службы и получивший ответ, что желание короля будет исполнено, если Гордон по возвращении из похода подаст прошение об отставке. Получив позволение от первого министра, князя Василия Васильевича Голицына, Гордон приехал в Москву, но сейчас же был назначен во второй турецкий поход и получил кроме своих драгун полк стрельцов. Прибыв в Чигирин, Гордон в качестве главного инженера успешно распоряжался укреплением и защитой как города, так и крепости. Во время почти четырехнедельной (от 9 июля до 11 августа 1678 г.) осады Чигирина многочисленным турецким и татарским войском дела русских шли так успешно, что турки принуждены были бы снять осаду; но внезапно пришел приказ покинуть город и крепость и отступать. Гордон оставался в крепости последним и, когда увидел, что все войска выступили, то собственноручно зажег пороховой магазин, от взрыва которого погибло более 4000 турок, и затем с большою опасностью догнал отступающую русскую армию. Вскоре она была разделена на гарнизоны, и Гордон отправился с своим полком опять в Севск; за свои большие заслуги он был произведен 20 августа в генерал-майоры.

Описание Гордоном этих двух турецких походов составляете конец третьей части рукописи и первого тома этого издания; по подробному и крайне живому изложению это описание стоит значительно выше рассказа. Синопсиса (истории России). Дневник Гордона в течение следующих пяти лет не сохранился, и мы снова обращаемся к вышеупомянутому формулярному списку для следования в общих чертах судьбе Гордона.

Из Севска он был в 1679 г. переведен в Киев, вскоре после чего получил начальство под отборными украинскими полками и в 1683 г. был произведен в генерал-лейтенанты. В начале 1684 г. он отправился в [30] Москву, чтобы выхлопотать себе перевод в столицу. Могущественный министр царевны Софьи, управлявшей теперь государством, Василий Васильевич Голицын принял его хорошо и даже совещался с ним относительно заключения союза с римским императором против турок; сама царевна отнеслась к нему очень милостиво; тем не менее он получил приказ немедленно возвратиться в Киев. О поездке в отечество нечего было и думать, и Гордон поневоле должен был оставаться в неприятной для него службе.

Несмотря на это он ревностно заботился об укреплении Киева, особенно с тех пор, как распространился слух о приближении турок с большими силами и намерении их осадить город. Во время своего пребывания в Киеве Гордон познакомился с Лефортом, вступившим незадолго до первого турецкого похода в царскую службу и оказавшимся весьма дельным инженером. Гордон сблизился с ним, и их дружба оказала несомненно большую пользу как России, так и ее великому государю, так как и Гордону, и Лефорту вскоре было суждено занять совершенно другое положение и пользоваться сильным влиянием на молодого царя Петра Алексеевича.

Узнав о смерти английского короля Карла и о вступлении на престол герцога Иоркского, Гордон написал 25 апреля 1685 г. В. В. Голицыну, снова прося его об увольнении. В своем прошении он указывал на свою долгую службу в России и напоминал прежние обещания отпустить его. Необходимость же путешествия в отечество он объяснял тем, что у него, как у отсутствующего, могут отнять должную ему по смерти родителей часть наследства; просил, наконец, в случае невозможности получить отставку, дать ему по крайней мере шестимесячный отпуск для путешествия в Англию.

Вскоре он был вызван в Москву, куда и прибыл 1-го января 1686 г.; здесь он подал прошение об отпуске, после чего ему была дозволена поездка в Англию с условием оставить в Киеве жену и детей; в то же [31] время ему было велено как царевной Софьей, так и В. В. Голицыным возвращаться как можно скорее, причем последний поручился за него. В Москве Гордон встретил Лефорта уже подполковником и был восприемником при крещении его сына Даниила.

Возвратившись из Англии и Шотландии, 31 августа 1686 г. Гордон был допущен к целованию рук царей и царевны, причем последняя сказала ему:»да воздаст тебе Бог за то, что ты так хорошо сдержал свое слово». Но вскоре после этого над ним стряслась большая беда. От английского короля Иакова II было получено письмо к царям, с требованием отпустить из русской службы генерала Гордона и позволить ему вернуться в Англию; герцог Гордон послал такое же письмо всемогущему министру В. В. Голицыну. (Оба письма сообщены в дневнике). Сначала Гордон не получал никакого ответа; но вдруг он был извещен, что, если он не попросит прощения, то против него будут приняты строгие меры, именно он будет выслан с семейством в какое-нибудь отдаленное место государства. Царевна Софья была очень разгневана на него, и никто не умел или не хотел оказать ему помощи. Во время свидания Гордона с князем В. В. Голицыным дело зашло так далеко, что последний угрожал сейчас же издать указ о разжаловании Гордона в прапорщики и ссылке его. Однако дело уладилось: Гордон согласился попросить прощения и обещал по прежнему служить их величествам. В таком смысле и было написано им прошение, прочитанное в заседании думы, при чем, как замечает Гордон, царило глубокое молчание; даже сама царевна не сказала ни слова: все знали, что Гордон был вынужден к смирению угрозами.

Спустя несколько дней по свидании с Голицыным, Гордон получил от графа Миддлетона письмо, в котором тот сообщал ему, что английский король назначает его чрезвычайным посланником у царей и что его кредитивная грамота и инструкции скоро будут изготовлены и высланы в Ригу. Это письмо с прошением Гордона было [32] передано им первому министру и также прочтено было в думе; но затем постановлено было следующее решение: «Цари и царевна указали, что генерал-лейтенант Патрик Гордон не может быть королевским чрезвычайным посланником у царей, потому что он должен служить в предстоящем походе против турок и татар в главной армии». На следующий день Гордон был призван к князю В. В. Голицыну, сообщившему ему: «что цари всемилостиво прощают его проступок и приказывают ему оставаться на прежнем месте».

Так рассказывает об этом происшествии сам Гордон; Корб же в своем Diarium itineris in Moscoviam, стр. 316 дает совершенно неверные сведения. Гордон никогда не был разжалован в низшие чины и не должен был ждать падения могущественного министра, чтобы занять прежнее свое положение, как это утверждает Корб; также неверно и то его сообщение, будто бы Гордон из мести много способствовать падению В. В. Голицына, но это будет опровергнуто ниже. Напротив, тотчас же после этого происшествия Гордон занял высшее положение и пользовался полным доверием, так что 2-го января 1687 г. по повелению царей ему было поручено начальство над отборными полками второй дивизии, между которыми первое место занимал Бутырский полк.

Между тем решено было начать войну с крымскими татарами, и В. В. Голицын, назначенный главнокомандующим, делал к ней всевозможный приготовления. Гордон ревностно обучал в продолжение месяца свои полки и выступил с ними из Москвы 22 февраля. В половине июня армия прибыла к Днепру, но тут, по желанию В. В. Голицына, на военном совете было решено вернуться, вследствие трудностей, предстоящих еще в этом походе. Армия была распущена, а полководцы получили щедрые награды в виде поместий и денег. Гордон по возвращении в Москву был произведен в генерал-аншефы.

1688-й год он мирно прожил в Москве. В это время был основан новый город на реке Самаре; его [33] предполагали строить по плану, составленному Гордоном. Из его Бутырского полка: посылались в Коломенское к молодому царю то солдаты, то барабанщики, то флейтщики; принимая таким образом некоторое участие в образовании и обучении потешных, Гордон был ближе узнан Петром Алексеевичем.

В следующем году снова был предпринят поход против крымских татар, и Гордон получил в феврале месяце приказ готовиться к нему. В это время он составил планы устройства военных линий по Днепру и необходимых в походе снарядов. Войско дошло уже до крепости Перекопа, когда в начале мая внезапно был отдан приказ отступать, так как покорение Крыма было сознано делом невозможными

По возвращении войск в Москву полководцы снова должны были получить щедрые награды, но против этого сильно восстал младший царь и только вследствие усиленных просьб дал наконец свое согласие. Но когда награжденные явились в Преображенское для принесения ему благодарности, то они не были допущены к нему; это было первым признаком предстоявшего разрыва.

Следующие затем события: удаление царя Петра Алексеевича в Троицкую лавру, пребывание его там и победоносное возвращение в Москву, главным образом благодаря тому, что Гордон и все иностранные офицеры с своими полками вопреки приказанию двора отправились в Троицкую лавру и предоставили себя в полное распоряжение Петра — все эти моменты, важные в истории молодого русского государя, описаны Гордоном. С этих пор начинается для него совершенно новый круг деятельности; важное значение его нового положения и отношений к царю вероятно недостаточно известны и почтены.

Как только Гордон доложил о себе в Троицком монастыре, он был сейчас же допущен к царю и получил приказ оставаться там, между тем как остальные офицеры с своими полками находились вне монастыря. По мере возраставшего увлечения военным делом, Петр [34] все более приближал к себе Гордона, так что последний почти постоянно находился при нем. В своем дневнике Гордон представляет нам своеобразную картину этой жизни, протекавшей, с одной стороны, в упорном труде, а с другой в разнообразнейших развлечениях. Из его дневника мы знакомимся с положением военного дела, устройством регулярных войск и с тем участием, какое принимал Гордон в обсуждении и исполнении как военных, так и других государственных дел; мы узнаем, что он во всякое время имел свободный доступ ко двору и что государь сам часто посещал его дом в слободе.

Таким образом время проходило в чрезвычайной деятельности по всем направлениям, между которыми на первом плане стояли, с одной стороны, организация и упражнение вновь образованных полков, а с другой первоначальное развитие морского дела в России; но все это несомненно служило к цели высшей, хорошо понимаемой Гордоном. В 1694 г. Гордон сопровождал Петра в его втором путешествии в Архангельск и таким образом имел полную возможность сообщить об этом путешествии самые верные и подробный известия.

1695-й год был очень важен в военном отношении: римский император Леопольд I прислал в Москву прежнего своего посланника Иоанна Игнатия Курциуса для заключения союза с русским государем против турок и татар. Гордон, как и в 1684 г., был на стороне этого союза и склонил к нему и государя. Представлялся таким образом благоприятный случай для испытания вновь организованных войск и завоевания Азова, что было очень важно для дальнейших планов Петра. Как только принято было решение начать войну, Гордон в феврале того же года отправился из Москвы и прибыл 27-го марта в Азов, куда 29-го числа того же месяца приехал и государь с главнокомандующим войсками Алексеем Семеновичем Шеиным.

В начале июня войско приступило к осаде города; ею большею частью руководил Гордон. [35]

Уже в октябре обнаружилась невозможность взять Азов, и поэтому армии был отдан приказ отступать. В ноябре армия вступила в Москву в присутствии обоих царей, но уже в марте следующего года Гордон должен был снова отправляться в поход против Азова. Осада, деятельно начавшаяся в июне, шла так удачно благодаря окопам и другим крепостным укреплениям, заблаговременно сделанным по приказанию Гордона, что турки спустя несколько дней были принуждены вступить в переговоры и сдаться.

Петр, ведший в это время особенно деятельную жизнь, велел 15-го августа отступать, и 30 сентября армия торжественно вступила в Москву, при чем государь присутствовал только в качестве зрителя. При раздаче наград Гордон получил за свою в высшей степени верную службу медаль ценностью в шесть червонцев, золотую чашу, дорогую соболью шубу и около 900 крестьян во внутренней части государства.

В 1697 г. произошло знаменитое путешествие царя за границу. Петр заранее распорядился управлением государства на время своего отсутствия и между прочим назначил генерала Гордона товарищем генералиссимуса Шеина с тем, чтобы Гордон принимал участие во всех военных делах, главным руководителем которых был Шеин. И тут Гордон оказался столь же полезным, как и в самых военных действиях.

Вскоре после отъезда государя он отправился с значительным войском в Азов, укрепления которого нужно было окончить по возможности скорее, а оттуда в Таганрог, который, по желанию царя, Гордон должен был превратить в сильную крепость. Вследствие распространившихся слухов о намерении турок напасть на русских, стоявших под предводительством князя Федора Юрьевича Долгорукого у Днепра, Гордон отправился туда; но тотчас же вернулся для оказания помощи украинским городам от нападения турок. Получив по прибытии сюда известие о снятии врагами, вследствие его приближения, осады с [36] Кизикермена и Тавена, Гордон отдал приказ войску отступать, и сам прибыл в Москву 9 ноября.

1698-й год известен в русской истории восстанием стрельцов. Последние двинулись к Москве с литовских границ, где они стояли вследствие волнения в Польше; когда они находились уже в 40 или 50 верстах от Москвы, то на встречу им выступили генералиссимус и Гордон с значительными силами. Последний встретил стрельцов 17-го июня у Воскресенского монастыря (или Новый Иерусалим) и сейчас же отправился к ним, чтобы уговорить их смириться. Хотя эта смелая попытка и осталась без всякого успеха, тем не менее Гордон на следующее утро, подвергаясь опасности, опять сделал все, чтобы убедить восставших к возвращению на место их стоянки; когда же это оказалось напрасным, то после совещания военного совета он, наконец, отдал приказ войскам наступать. Его распоряжения были так удачны и так исправно исполнены, что уже 18-го вечером восстание было совершенно подавлено. Честь этой победы была нераздельно признана генералиссимусом за Гордоном.

Летом того же года Гордона посетил его сын с своим семейством. Они все находились в поместье, полученном Гордоном в награду после Азовского похода, когда государь внезапно вернулся в Москву. Чрез несколько дней приехал сюда и Гордон; как только Петр узнал о его возвращении, то сейчас же принял его очень милостиво в доме полковника Краге и благодарил его за верную службу.

Но Петру недолго было суждено иметь такого предусмотрительного и ловкого советника, каким был Гордон: смерть вскоре лишила Петра и этого сподвижника. В течение 1699 г. упадок сил и болезненное состояние Гордона так усилились, что он в конце этого года принужден был лечь в постель, и никакие медицинские средства не могли уже помочь ему; он умер 29-го ноября 10 того же [37] года. Корб в своем Diarium itineris in Moscoviam, стр. 218 сообщает, что Петр сам закрыл ему глаза и простился с ним со слезами на глазах. В ночь смерти он посетил Гордона два раза; в последние же дни он был у больного пять раз и еще говорил с ним о важных государственных делах. Во время смерти Гордона Петр еще не снимал траура по своем любимце Лефорте, умершем несколько месяцев тому назад; теперь ему приходилось заботиться о новых похоронах: он, как и по смерти Лефорта, не только был участником в похоронном торжестве, но и взял на себя устройство похорон во всех подробностях. Последняя почесть генералу Гордону состояла главным образом в торжественном похоронном шествии. 11 [38]

Погребальная церемония была совершена в первом каменном храме римско-католической общины в Москве, основанном самим Гордоном; по окончании ее гроб был опущен в склеп под главным алтарем при троекратном залпе из пушек и ружей. Здесь на десять ступеней вниз находится прекрасный, обширный свод, где простой камень с следующей надписью указывает на место, принявшее смертные остатки человека, столь много послужившего России. 12 [39]

Sacrae Tzareae Majestatis
Militiae Generalis
Patricius Leopoldus
Gordon

Natus Anno Domini 1635
die 31 Martii
Denatus Anno Domini
1699 die 29 Novembris
Requiescat in pace.

Находившиеся в то время в Москве католики были обязаны Гордону получением права на свободное отправление своего богослужения; эти старания Гордона отлично характеризуют его; его благочестие, обнаруживаемое в продолжение всей жизни и доказанное на деле, было средоточием и точкой опоры всех его мыслей и действий. Подобно своим родственникам в Шотландии, он был искренне [40] предан церкви и всегда одушевлен стремлением действовать на ее пользу, где и как только мог; об этом особенно ясно свидетельствует его переписка с детьми.

Так как читатель найдет в ежедневных заметках Гордона многочисленные доказательства его правдивости, добросовестности и способности к делам, подробный свидетельства касательно образа его мыслей и действий, как мужа, отца, друга и члена общества, и, таким образом, будет иметь полную возможность составить себе ясное представление об этой необыкновенной личности, то мы и воздержимся от составления характеристики Гордона. Вместо этого мы сообщим еще здесь некоторые сведения о членах семейства Патрика Гордона и о некоторых других лицах этого имени, посетивших Россию, пользуясь при этом известиями, заимствованными из архива министерства иностранных дел.

Первое лицо фамилии Гордона жило в России в царствование первого государя из дома Романовых, при котором в русскую службу впервые начали вступать иноземцы. Эта личность значится в прошении, написанном на немецком языке к царю Михаилу Феодоровичу и помеченном 24-го октября 1631 г., под именем капитана Вильгельма Гордона, прибывшего с другими немецкими и английскими наемниками на царскую службу. Кроме этого письма, сообщенного в приложении, о нем более ничего не сохранилось.

Не может быть также определено, когда и откуда прибыл в Москву следующий за ним Гордон именем Александр; сохранившаяся о нем бумага 1634 года содержит только царский указ об уплате ему, подполковнику Александру Гордону оставшихся за прежние годы 556 руб. 2 алтына 4 1/2 денег за содержание его роты, состоявшей из немцев; в получении этой суммы он и расписался на немецком языке.

Третье лицо имени Гордона, бывшее в России,— генерал Патрик Гордон. Во время своего 38-летнего пребывания в ней он был два раза женат. Из детей Гордона, [41] переживших его, известны два сына и две дочери от первой жены, урожденной Бокховен, и один сын от второй, урожденной Ронаер. Несколько его детей как от первого, так и от второго брака умерло в детстве или юности. Первые два сына, старший Иван и второй Яков, причиняли отцу много забот и издержек. Сначала они обучались дома под руководством гувернера и по тогдашнему обычаю рано были записаны в военную службу. Под 1685 г. Гордон говорил: «они получили в обычном возрасте места прапорщиков, но скоро лишились их; а так как он (т. е. отец) не был в состоянии доставить им нужное содержание, то они и были отправлены для воспитания в отечество к его родителям». Это произошло уже в 1678 г., причем причина их удаления со службы остается невыясненной. Отправляясь в 1686 г. второй раз в Англию, Гордон проехал чрез Данциг, где находился его сын Яков в иезуитской коллегии, и отвез его оттуда в Англию, где и отдал его для дальнейшего образования в иезуитскую коллегию в Дувей (Douway) недалеко от Лондона; там же находился и его старший сын. Последний вскоре окончил там курс и уехал в Шотландию, где отец доверил ему управление наследованного им по смерти родителей имения. Но из писем Гордона мы видим, что сын его в исполнении этого дела был небрежен, ленив и даже расточителен. Гордон жалуется, что не получает от него ни ответов на свои письма, ни надлежащих счетов. В 1691 г. он женился на дочери лорда Крихи (Chrichy), а в 1698 г. приехал к отцу в Москву с семейством. Его возвращение в Шотландию подало повод к некоторым прошениям к царю, сообщенным в приложении.

Не менее забот и огорчений причинял отцу и второй сын его Яков. Он уже очень скоро, именно в 1687 г. вопреки воле отца оставил Дувейскую коллегию и отправился в Люблин, где также находилась иезуитская коллегия; отсюда он написал сестре, прося ее выхлопотать у [42] отца прощение и позволение приехать в Москву. Гордон позволил ему вернуться домой, но после кратковременного его пребывания в России послал его во Францию в мае 1688 г. Здесь Яков не мог исполнить своего намерения относительно вступления в военную службу, пробыл в этой стране едва год и отправился к брату в Шотландию, не известив об этом отца. Затем он хотел ехать в Польшу и поступить здесь на службу; но отец не дал ему на это согласия, главным образом потому, что это было неудобно, вследствие вражды между русскими и поляками. Гордон велел ему жить в продолжение года у брата для ознакомления с отечественными делами и назначил ему 200 марок годового содержания. Но уже в начале 1690 г. Яков снова покидает Шотландию и пишет из Гамбурга отцу о своем намерении служить в Польше; но последний опять не согласился на это и советует ему ехать домой, обещая достать ему хорошее место у царя. 29-го сентября 1690 г. Яков прибыл в Москву и вскоре был допущен к целованию царской руки. Затем Петр I произвел его в подполковники и велел подарить ему 50 руб. деньгами, 60 руб. соболями, 2 фунта серебряной посуды и 5 локтей сукна. Уже в 1693 г. Яков выхлопотал себе отставку и уехал в Шотландию; однако скоро вернулся оттуда и вторично вступил в царскую службу. В 1700 г. он получил от императора позволение ехать в Шотландию; но открывшаяся война с шведами заставила его отказаться от этого путешествия. Он был послан в окрестности Нарвы и в битве, происшедшей под этим городом, был взят в плен. В 1702 г. ему удалось с большой опасностью бежать из плена; вернувшись в Москву, он просил императора об уплате ему жалования за годы его плена. Написанное по этому случаю прошение есть последний документ, находящийся в архиве министерства иностранных дел касательно пребывания Якова Гордона в России. Неизвестно, оставался ли он там или вернулся в отечество. [43]

Третий сын генерала Гордона, Федор, был в 1692 г. послан в Пруссию для воспитания там в иезуитской коллегии. Он был отпущен с позволения императора и снабжен путевым паспортом. В 1697 г. он находился в Москве и поступил в прапорщики в Бутырский полк своего отца. О дальнейшей его судьбе ничего неизвестно.

Старшая дочь Гордона Екатерина-Елизавета, родившаяся в 1665 г., вышла замуж в 1686 г. за полковника Рудольфа Штрасбурга, немца, бывшего тогда в Киеве, откуда он был впоследствии переведен в Москву; здесь он имел несчастие 27-го января 1691 г. сильно обжечь себе во время придворного фейерверка голову, руки и ноги. Он умер 4-го января 1692 г. После его смерти жена его с детьми жила у отца; когда же последний умер, а может быть и раньше, в 1700 или 1699 г. вторично вышла замуж за своего родственника Александра Александровича Гордона. С ним она уехала из России в 1711 г. и жила в Шотландии до самой своей смерти, последовавшей в 1739 г. Некоторые из детей, рожденных в этом браке, умерли рано.

Вторая дочь Патрика Гордона, Мария, венчалась 23-го сентября 1690 г. с капитаном Даниилом Кравфуирдом в присутствии императора; уже в 1692 г. она лишилась мужа. Через несколько лет она вышла вторично замуж за майора Карла Снивенса, который также скоро умер, так что уже в 1698 г. еще до смерти отца она была второй раз вдовой.

Вот все, что сохранилось в русских источниках о детях Гордона. Но еще менее есть материалов для сведений о других членах распространенного рода Гордона, приезжавших в то время в Москву и находившихся здесь в военной службе. По официальным бумагам, помещенным в приложении, кроме Патрика Гордона и его детей в продолжение XVII столетия было в России всего восемь человек этой фамилии; о прибытии их, вступлении на службу, [44] положении и семейных обстоятельствах свидетельствуют только эти бумаги. Это были почти исключительно родственники генерала Патрика Гордона, из которых некоторых он сам пригласил вступить на службу к Петру I. Между ними особенно известен Александр Александрович Гордон, о котором мы упоминали выше, как о втором муже старшей дочери генерала Патрика Гордона. Он прибыл в Москву в 1696 г., вступил майором в один из полков своего родственника, участвовал в шведской войне и в Нарвской битве был взят в плен, в котором и пробыл более двух лет; по смерти отца в 1711 г. он вернулся генерал-майором в Шотландию. Он умер в своем богатом поместье Ахинтуле (Achintoul) в Абердинском графстве в 1752 г. В последние годы своей жизни он занимался составлением жизнеописания Петра Великого, которое и появилось в 1765 г. в немецком переводе. 13 В краткой биографии автора, приложенной к этому изданию, мы должны признать некоторые известия за неверные и отдать предпочтете сведениям, приведенным нами из официальных бумаг. Александр Гордон приобрел себе немалую известность как военным искусством и деятельностью, так и правдивым, решительным и человеколюбивым характером.

Последний, прибывший в Россию, Гордон носил имя Фомы и был родным племянником генерала Патрика Гордона. Он представился императору во время пребывания последнего в Париже в 1717 г. в качестве морского офицера и был сейчас же приглашен им во флот в чине капитана-командира. Довольный его службой Петр быстро повышал его, так что во время празднования [45] Ништадтского мира, заключенного со шведами, он был произведен в вице-адмиралы. В 1722 г. он был назначен членом адмиралтейской коллегии, а в 1724 г. главным начальником Кронштадтской гавани и занимал этот пост до самой смерти. В 1727 г. он был назначен адмиралом и в 1734 г. повел русский флот в Данциг для защиты прав саксонского курфюрста против Польши. Вернувшись из этой экспедиции, он добросовестно исполнял вверенную ему службу до самой смерти, последовавшей в 1741 г.

Неизвестно, в каких родственных отношениях к этому или какому-нибудь другому Гордону стоял вышеупомянутый Гордон, который умер переводчиком при адмиралтействе и у вдовы которого была куплена рукопись дневника Патрика Гордона. Об нем нет никаких указаний даже в бумагах Миллера, принимавшего участие в покупке этой рукописи и постоянно тщательно записывавшего все более или менее важное в историческом отношении.

В заключение мы должны посоветовать читателю осторожно относиться к орфографии и слогу первого тома дневника Гордона, так как перевод, легший в основу его, был сделан еще во второй половине прошлая столетия; пользуясь, как уже было упомянуто выше, работою академика Штриттера, мы не считали себя вправе изменять его слога и орфографии, а так как он сам не всегда придерживался одних и тех же правил, то вследствие этого в тексте произошли еще большие неточности, при исправлении коих обращено было главным образом внимание на собственные имена.

По напечатании этого тома мы узнали о существовали портретов генерала Патрика Гордона и его второй супруги, происходившей из голландской фамилии Ронаер. Портрет Гордона находится в Зимнем дворце в галерее Петра Великого; портрет же его супруги в последней комнате Эрмитажа; он находится в каталоге под № 451. На [46] обороте его стоит следующая надпись: «супруга генерал фельдмаршала Гордона, скопировано в 1786 г.». Мы считаем своей обязанностию выразить здесь благодарность генералу Горголи, сообщившему нам об этих портретах, и генералу Лабенскому, любезно доставившему нам возможность скопировать их.


Комментарии

1. Какая счастливая участь в этом отношении выпала Гордону, об этом мы скажем ниже. В Москве общее кладбище для последователей евангелическо-лютеранской и католической церквей находилось в то время вне города, в так называемой Марьиной роще. С тех пор, как оно во второй половине прошлого столетия было заменено другим кладбищем, в совершенно другой местности, оно было оставлено без всякого присмотра, так что в последнее время едва походило на кладбище. Надгробные камни частью исчезли, частью валялись посреди дороги, некоторой ежедневно проезжали многочисленные экипажи. Когда теперешние общины, наконец, соединились для принятия мер против осквернения могил и сохранения немногих оставшихся надгробных камней с надписями, частью еще доступными для прочтения, то пришлось с сожалением заметить потерю памятников многих замечательных лиц, которые были там погребены, напр. знаменитого путешественника Тавернье. Между другими был сохранен надгробный камень с могилы пастора Глюка, воспитателя императрицы Екатерины I. Надпись его за исключением некоторых мест читается следующим образом:

Hier ruht
der Weiland hocherwuerdige Theologus
Ernestus Glueck Praepositus und Pastor
Zu Marienburg in Lievland mit
Verstand und Muth begabt, Im Glueck
Und Unglueck, und gluecklich von
Gott lange vorher dem Russlande
Zugedacht. Welches sich eraeussert
In Erlernung der Sprachen und in Uebersetzung der
Bibel und Hoffnung besserer Zeiten.

Endlich Anno 1702 in Sein
Und der Seinigen Gefangenschaft,
In welcher Er auf hohe Verordnung
ein Gymnasium unter den Russen
angelegt und bei solcher Arbeit in
Ruhe gekommen. Er war gebohren
Anno 1655 (?) zu Wettin in Sachsen
und starb in Moskau Anno 1705 den 5-ten May.
Sein Andenken ist in Segen.

2. Голиков одновременно описал и жизнь Лефорта; оба жизнеописания изданы им в одном томе под следующим заглавием: «Историческое изображение жизни и всех дел славного женевца Франца Яковлевича (Франциска Иакова) Лефорта, первого любимца Петра Великого, первого российского генерал-адмирала etc. и сослужебника его, подобно же посвятившого себя службе отечества нашего, знаменитого шотландца, войск его же величества генерала-аншефа Патрика Гордона, известного у нас под именем Петра Ивановича Гордона, Москва 1800».

3. Annalium Poloniae Climaster tertius. Ad punctum abdications Ioannis Casimiri Reg. per regnum Poloniae res gestas inclusive continens. Scriptore Vespasiano a Kochow Kochowski Trib. terrae Cracov. gener. cubicul S. R. M. et historiographo privilegato Cracoviae. Anno Dom. 1695.

4. Sam. Lib. Baron de Puffendorf de rebus a Carolo Gustavo Sueciae Rege gestis commentariorum libri septem. Norinbergae 1696.

5. Laurent. I. Rudawski Annales Poloniae ed. Mezlero.

6. Memoires politiques pour servir a la parfaite intelligence de l’Histoire de la paix de Ryswick. A la Heye, 1699.

7. Упомянутое сочинение носит следующее заглавие: «О России в царствование Алексея Михайловича, современное сочинение Григорья Кошихина». Спб. 1840. Но имя автора не Кошихин, а Котошихин, как это видно из одной рукописи, находящейся в Московском Архиве Иностранных Дел. См. «Статьи для ознакомления с русским государством и примыкающей к нему частью Азии» 9-й том, 1-я часть. Издание К. Е. фон-Бэра и Г. фон-Гельмерсена. Спб. 1845, где об этом также говорить Куник. Котошихин служил в царствование Алексея Михайловича в посольском приказе подьячим и дьяком. Он участвовал в дипломатических сношениях, именно присутствовал при заключении мира в Кардисе в 1661 г. Во время войны с Польшей он часто находился при полководцах армии, князе Черкасском и боярине Прозоровском, которыми он и был послан на посольский конгресс в Красне, где велись мирные переговоры с Польшей. Исключительное обстоятельство заставило его вскоре после этих бесплодных переговоров бежать из России в 1664 г. Некоторое время он скрывался под чужим именем в Польше; затем он совершил путешествие по Германии до Люблина и обратно в Ригу; в это время он принял протестантское вероисповедание и, получив позволение, отправился в Стокгольм. Здесь он окончил по требованию государственная канцлера Делагарди упомянутое сочинение, начатое вскоре после бегства из Смоленска. За убийство своего хозяина, некоего Анастасия, совершенное им в пьяном виде во время ссоры из-за подозрения в любовной связи с женой последнего, он был присужден к смерти и публично обезглавлен в 1668 г.— Его сочинение о России не было напечатано, но было переведено на шведский язык, о чем, однако, ничего не знали в России. Только в 1838 г. русская рукопись была найдена в университетской библиотеке в Упсале Гельсингфорсским профессором Соловьевым и привезена им в Петербург, где и была напечатана археографической комиссией в 1840 г.

8. Об употреблении отчества мы сообщаем следующее место из сочинения «К истории дворянства и крестьянства в России Ю. фон. Гагермеистера»: «Плеоназм, свойственный только немногим славянским народам, состоит в том, что между крестным именем и фамилией ставится еще имя отца. В России правительство употребляло отчество, как отличие; между тем, как человек низкого звания именовался, например, сын Петров, знатные назывались Петрович. Еще в XVII столетии это название по имени отца даровалось отдельным личностям, как особое отличие. Это именование по отцу также старо, как и сама история, и в России находит подтверждение в таком же обычае норманнов с одной, а греков с другой стороны». Ср. Архив министерства народного просвещения в России. Издано А. Эрманом. Второй том, стр. 179. 1842 г.

9. Голиков определяет в жизнеописании Гордона время плена в противоречие с дневником только в 17 дней.

10. Это число стоит на надгробном камне в церкви. Корб же, говоря, что Гордон умер 9-го декабря, вероятно считает по григорианскому счислению, а приведенное нами число по юлианскому, так что на самом деле эти два числа совпадают.

11. Похоронное шествие подвигалось к церкви в следующем порядке:

1) Бутырский полк. Перед каждой ротой шли офицеры с алебардами, покрытыми черным крепом, и с черными шарфами. Полковая музыка играла похоронный марш. Барабаны были выкрашены в черный цвет, а древки знамен, концы которых волочились по земле, были обвиты черным крепом.

2) Большое знамя или императорский штандарт, древко которого было обвито черным крепом; его несли два штаб-офицера.

3) Император в глубоком трауре с обвитым крепом эспантоном в руке.

4) Полковник верхом на лошади, покрытой черным сукном, держа предводительский жезл; за ним также верхом литаврщики, гобоисты и трубачи. Все принадлежности были черные.

5) Две парадный лошади покойного, покрытые черным сукном, на котором блестели вышитые золотом гербы; их вели конюхи.

6) Один генерал-майор пешком, представлявший домоправителя покойного; за ним развивалось два знамя: одно фамильное, на котором был вышит золотом герб Гордона, а другое генеральское. Древки обоих знамен были обвиты крепом; их несли офицеры.

7) Семь офицеров, несших на черных бархатных подушках с серебряными галунами шарф, золотые шпоры, перчатки, шпагу, шлем, панцирь, щит и жезл покойного.

8) Любимая боевая лошадь покойного, покрытая черным сукном; ее вел первый конюх Гордона; за ним один офицер нес его военный штандарт, древко которого было обвито крепом.

9) Латник в полном вооружении с обнаженным мечом.

10) 4 генерал-майора рядом; за ними 4 полковника с отборными полками, все в глубоком трауре.

11) Ученики всех военных и других школ с своими начальниками и учителями в трауре.

12) Духовенство римско-католической церкви.

13) Гроб, обитый красным бархатом и украшенный золотой парчой и серебряными гербами и ручками. Носилки, на которых стоял гроб, были покрыты черным бархатом с золотой парчой, золотыми кистями и бахромой. Гроб попеременно несли на плечах 28 полковников.

14) Сыновья и дочери покойного в глубоком трауре, за ними их пажи.

15) Чрезвычайные послы римского императора и бранденбургского курфюрста; затем резиденты и комиссары Англии, Швеции, Дании и Голландии в глубоком трауре.

16) Вдова покойного в глубочайшем трауре; ее вели два генерала и сопровождали 20 знатных дам, жен различных чиновников.

17) 24 боярина и все генералы по старшинству по два в ряд в трауре.

18) Штаб и обер-офицеры сухопутных и морских войск.

19) Слуги генерала все в черном.

К этому шествию примыкала большая толпа людей всех состояний и положений.

Шествием заведовали четыре церемониймейстера.

12. Эта каменная церковь, построенная в Немецкой Слободе, где в то время только и могли находиться храмы иноземных исповеданий, теперь стоить пустая, а для богослужения служить новая, вместо нее достроенная. Гордон в своем дневнике уже рано упоминает о католической церкви в Москве; еще во время своего пребывания в Киеве он собирал для нее деньги и посылал их в Москву; в 1688 г. он подарил 5 рублей «для покупки балок для одной пристройки к церкви». Но все это относится только к простому помещению, в котором собирались католики для богослужения, постоянно совершаемого несмотря на отсутствие священника. В 1690 г. Гордон пишет патеру Шмидту, ректору иезуитской коллегии в Рисселе: «наша община собирается по воскресным и праздничным дням в определенном месте и совершает богослужение по предписанным священниками обрядам». В то же время он говорит о богослужении у польского резидента. Даже по приезде Гордона в Москву там еще не было католического священника, вследствие чего его венчание, а позже крещение детей совершались голландским пастором-реформатом. Иногда в Москву приезжал на короткое время священник из Польши или через Астрахань, как, напр., в 1689 г. Терпеловский. Но так как эти священники обыкновенно принадлежали к иезуитскому ордену, то никаким образом и не могли оставаться в России, так что, когда Терпеловский после троекратного приказания не хотел выехать из Москвы, то был схвачен и выслан. Когда Петр Великий, сделавшись самостоятельным государем, обнаружил особое расположение к генералу Гордону, то тот поспешил передать ему 18-го декабря 1689 г. прошение о постоянном пребывании в Москве католического священника. Петр обещал сейчас же издать по этому поводу указ и 19-го марта 1690 г. сказал Гордону, «что он приказал, чтобы католики призвали себе священника, только не иезуита». На следующий же день произошло совещание католиков о выборе священника; об этом мы узнаем из нескольких писем Гордона патеру Шмидту, Циеровскому, ректору иезуитской коллегии в Данциге и нек. др. Последний прибыл только в следующем году; с этого времени Гордон вдвойне старался о построении католической церкви, которая и была основана в 1694 г. Но уже гораздо раньше, католики имели «содержателя школы» для обучения своей молодежи.

13. Заглавие этого двухтомного сочинения следующее: История Петра Великаго, императора русскаго. Александра Гордона из Ахинтула, бывшего русского генерал-майора; с краткой историей страны и биографией автора. Переведено с английскаго. Лейпциг 1765 г.

Текст воспроизведен по изданию: Дневник генерала Патрика Гордона, веденный им во время его польской и шведской служб от 1655 до 1661 г. и во время его пребывания в России от 1661 до 1699 г. Часть 1. М. 1892

© текст - Салтыкова М. 1892
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Андреев-Попович И. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001