СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Шотландский наставник Петра I и его «Дневник»

Ранней зимой 1699 г. жители российской столицы стали свидетелями необычно пышных похорон. В траурной процессии шли три полка с приспущенными знаменами и пушками. За ними следовал всадник в черных латах, держа обнаженный меч острием книзу. Семь офицеров несли на черных бархатных подушках с серебряными галунами шарф, золотые шпоры, перчатки, шпагу, шлем, панцирь, щит и жезл покойного. 28 полковников попеременно несли гроб, обитый красным бархатом и покрытый черной шелковой тканью. Далее шли послы и посланники иностранных держав, 24 боярина и все российские генералы по старшинству. Петр I в темном платье, со скорбным выражением лица, шагал впереди, с первою ротой Преображенского полка. Звучали военные трубы, медленно били барабаны... Москва провожала в последний путь царского любимца, генерала Петра Ивановича Гордона, шотландца по происхождению, который свыше 30 лет верой и правдой служил России. Находясь у истоков великих преобразований, непосредственным и активным участником которых он был, Гордон оказал заметное влияние на формирование личности молодого Петра, сделавшись одним из первых его учителей и наставников.

Оставленный Гордоном «Дневник» в более чем тысячу рукописных страниц представляет собой практически не изученный источник по истории России второй половины XVII в., проливающий свет на многие стороны тогдашней жизни. Его автор принадлежал к младшей ветви одного из могущественных кланов Шотландии. Родился он 3 марта (по другим данным — 31 мая) 1635 г. в семье мелкопоместного дворянина графства Абердин. Его детские годы протекали в обстановке буржуазной революции и гражданской войны в Англии. Приверженность Гордонов католицизму и Стюартам не позволила юноше надеяться на карьеру в Англии, а как младший сын он не мог рассчитывать на отцовское наследство, и 17-летний Патрик эмигрирует в Германию. Сначала он поступил в Браунсбергскую иезуитскую коллегию. Но затворническая жизнь оказалась ему не по душе, и спустя два года Патрик убежал оттуда, имея семь монет в кармане и мешок с книгами в руках. Шотландца влекла военная карьера ¹, и он завербовался в войско шведского короля Карла X рядовым кавалеристом.

Переменчивое военное счастье бросало его из одного стана в другой. В декабре 1655 г. он был пленен поляками и вскоре начал службу в польской армии. Спустя год — обратный плен и возобновление службы у шведов. 1659 г. Гордон встречал опять в польском плену и вторично вступил под польские знамена. С того времени он и стал вести дневник, скрупулезно описывая происходившие с ним и вокруг него события. Шесть лет он вел жизнь наемного ландскнехта; сражения чередовались с грабежами мирного населения: «Воины, не получая ни гроша от правительства, вынуждены были промышлять подобным образом» ². Гордон сколотил приличное состояние и в Россию приехал, имея 600 червонцев и четырех слуг. Тем не менее, он отличался от других наемников. Иезуиты научили его латыни и привили любовь к книгам. Он много читал античных классиков, приобретал книги по военному [162] искусству, географии и истории, следил за новой литературой. Из его дневника видно, что он интересовался ходом военных действий, политической и бытовой историей разных стран.

Летом 1661 г. Гордон оставил службу у поляков. Возможно, он собирался вернуться в Шотландию в связи с реставрацией Стюартов ³. Получив из Москвы приглашение поступить на русскую военную службу, он решил искать счастья в России, и по прибытии в Москву 26-летний вояка получил чин майора в полку шотландца Д. Кроуфорда, а поселился в Немецкой слободе на Яузе. Его тотчас поразил обычай вознаграждать подачкой приказных дьяков для разрешения любого служебного вопроса. При найме на службу правительство обещало дать ему 25 руб. и на такую же сумму соболей и тканей. Однако дьяки Иноземного приказа задерживали их выдачу, ожидая подношения. Тем не менее боярин И. Д. Милославский уговорил его остаться на службе.

Довольно быстро Гордон приобрел широкий круг знакомых. Скованность была чужда его характеру, и он сразу находил путь сближения с людьми. Поражают его энергия, работоспособность и трудолюбие. Наряду с исполнением обязанностей в полку он вел обширную деловую и частную переписку, не считая почти ежедневных записей в дневнике. Иногда писал по 15 писем в день. Активно занимался коммерческими операциями, проявив деловую хвагку и практический ум. Женившись на 13-летней дочери полковника Будкевена (или Буксгевдена), он укрепил свое положение, ибо российский двор не жаловал холостых иностранцев. Благодаря покровительству царского тестя, Гордон споро продвигался по службе и в 1664 г. получил чин полковника с окладом 30 рублей.

Летом 1666 г. царь Алексей Михайлович, решив использовать Гордона на дипломатическом поприще, предложил ему отправиться в Лондон. Русско-английские отношения были тогда натянутыми. Царское правительство прервало ранее дипломатические связи с цареубийцей О. Кромвелем и лишило английских купцов их привилегий. После реставрации Стюартов миссия Гордона оказалась деликатного свойства: он должен был передать уклончивый ответ на английские требования разрешить свободно покупать лес в России, заверив при этом Карла II в дружеском расположении царя. Москва осталась не удовлетворена результатами миссии, и Гордону не возместили средств, истраченных в ходе поездки. Его, подвергнув опале, отправили на Украину, поручив подавить восстание запорожцев. Проявленные им при этом «мужество, ловкость и благоразумие побудили царя не отпускать Гордона из Украины и иметь его здесь постоянно наготове» ⁴. На Украине Гордон находился в 1667—1677 гг.; его дневниковые записи, относящиеся к той поре, утрачены, но из его «Послужного списка» известно, что в основном он пребывал в гарнизоне Севска. Затем в ходе войны с Турцией (Чигиринские походы 1677—1678 гг.) он проявил себя как военачальник и инженер, укреплявший Чигиринскую крепость.

В августе 1678 г. Гордон был произведен в генерал-майоры и получил назначение на службу в Киев. 1684 г. застал Гордона в Москве, куда он прибыл хлопотать о своем переводе в столицу. Там он сблизился с князем В. В. Голицыным, фактическим главой правительства при Софье. Этот «царский талант», как называли его иностранцы, установил с Гордоном дружеские отношения, часто встречался с ним, и по его поручению генерал составил записку, изложив в ней свои соображения о войне с Турцией и выдвинув идею обязательного завоевания Крыма как «ядовитого и проклятого гнезда» ⁵. Тем не менее, только в 1686 г. Гордону позволили убыть с места службы, чтобы посетить родину, но при условии, что в Киеве останутся его жена и дети. Вернувшись, генерал подал прошение об отставке. В ответ Голицын пригрозил ему опалой и ссылкой в Сибирь. Вскоре его разжаловали в поручики. Тогда Патрик взял назад прошение об отставке, после чего ему объявили, что цари Петр и Иван Алексеевичи «всемилостивейше прощают его и оставляют в прежней должности».

Мало того, в 1687 г. его произвели в полные генералы с правом писаться с отчеством (впредь его называли Петром Ивановичем) и поручили командовать отборными полками 2-й дивизии в I Крымском походе. Впрочем, там он не сыграл заметной роли и был награжден Софьей скромно: получил медаль в 5 червонцев (всем боярам дали медали по 9 червонцев, кроме Голицына, награжденного медалью с цепью за 300 червонцев). Потянулась обычная генеральская служба. Продолжая контактировать с ближайшим окружением Софьи, Гордон не упускал случая оказать услуги молодому царю Петру и поставлял ему в «потешные» солдат из своего, Бутырского полка. 4 сентября 1689 г., когда в Немецкую слободу из Троице-Сергиева монастыря была доставлена грамота Петра, предписывавшая иностранцам явиться к нему, жители Немецкой слободы доверили Гордону как самому авторитетному члену колонии принять решение за всех. В тот же день генерал во главе Бутырского полка, а за ним и прочие иностранные офицеры ушли к царю. Это событие Гордон так расценил в дневнике: «Прибытие наше в Троицын монастырь стало решающим переломом, после чего все начали высказываться в пользу младшего царя» ⁶. [163]

С реальным воцарением Петра началось возвышение Гордона, который вошел в ближайшее окружение победителя наряду с Б. А. Голицыным, Л. К. Нарышкиным, Н. М. Зотовым, Т. Н. Стрешневым, Б. П. Шереметевым, Ф. Лефортом. 17-летний Петр крепко привязался к 54-летнему Гордону, чье знание военного искусства и организации армий разных стран, боевой опыт и пунктуальная исполнительность, храбрость и хладнокровие послужили его превращению в царского наставника в военном деле. С тех пор Гордона и Петра постоянно видят вместе: на маневрах «потешных», на парадах, при испытании новых пушек и организации фейерверков. Без Гордона не обходилось ни одно из многочисленных празднеств и развлечений царя. На обед в Грановитой палате по случаю рождения царевича Алексея в 1690 г. был приглашен единственный иностранец — Гордон. Против столь неслыханного поступка — приглашения иноземца-еретика — яростно выступил патриарх Иоаким. Петру пришлось, отказав Гордону, специально устроить затем для него обед в своей загородной резиденции ⁷. А спустя несколько месяцев, после смерти патриарха, Гордон стал беспрепятственно приглашаться за стол царя.

Их дружба растет. С 4 сентября 1690 г. неделю Петр присутствовал на маневрах «потешных», руководимых Гордоном, который был там ранен в ногу; 12 сентября они вместе обедали у Шереметева, на следующий день — у князя Ф. Ю. Ромодановского; 23 сентября Петр гуляет на свадьбе Марии, дочери Гордона; 1 и 2 октября они вместе гуляли у Нарышкиных по поводу храмового праздника в Покровском; с 4 по 10 октября Гордон находился в Преображенском «при особе государя»; 13 октября Петр обедал у Гордона с компанией в 40 человек, и т. д.

Являясь неофициальным главой Немецкой слободы, Гордон оказал большое влияние на духовное развитие Петра. Именно через генерала царь познакомился с этой слободой, куда он зачастил с апреля 1691 года. Для него устраивались там пиры и фейерверки, с ним беседовали о политике, войнах и культуре. Частые встречи с Гордоном как бы заменяли царю чтение газет и книг, которые генерал постоянно получал из Западной Европы, расширяли кругозор Петра, наводили его на новые мысли. Гордон регулярно снабжал царя книгами из своей библиотеки, в том числе по военному делу, истории, географии, нередко по просьбе Петра выписывал ему новые книги из-за границы. В этом плане роль Гордона при Петре отнюдь не уступает роли Франца Лефорта, хотя отношения царя с последним были в сугубо личном плане более тесными. Обоих иностранцев связывали общность взглядов и тот факт, что жена Лефорта была племянницей тестя Гордона. Но меж ними существовало и соперничество.

Во многом благодаря стараниям Гордона «потешные» войска, преобразованные в полки Семеновский и Преображенский, приобрели выучку и военные навыки ⁸. Они проверили их во время Азовских походов 1695—1696 годов. Гордон, назначенный наравне с Лефортом и Ф. А. Головиным одним из трех главнокомандующих, предупреждал насчет недостаточной инженерной и артиллерийской подготовки русской армии, недопустимости раздоров между ее генералами. Австрийский дипломатический агент Плейер, присутствовавший при осаде Азова, отмечал, что Гордон был крайне недоволен Лефортом, который не позаботился об устройстве порученных ему коммуникационных линий. Военное искусство Гордона в полной мере проявилось только во II Азовском походе. Единственным командующим сухопутными войсками был назначен тогда воевода А. С. Шеин, но практически осадой руководил Гордон, объявленный помощником воеводы. Царь и Шеин ничего не предпринимали без советов Гордона, а позднее Петр приписывал взятие Азова именно доблести и искусству Гордона. При погребении генерала царь горестно произнес: «Я даю ему только горсть земли, а он дал мне целое пространство земли с Азовом» ⁹.

В отсутствие Петра, который в составе Великого посольства уехал за границу, Гордон занимался военно-административной деятельностью в Москве и хозяйничал в имении Красная слобода, пожалованном ему за Азов. А летом 1698 г. вспыхнул очередной стрелецкий бунт. Четыре полка стрельцов из-под Торопца двинулись к Москве. Руководить подавлением мятежа московский триумвират (Л. К. Нарышкин, Б. А. Голицын, П. И. Прозоровский), управлявший столицей в отсутствие царя, поручил Гордону. Генерал с 2 тыс. солдат выступил навстречу мятежникам, действуя быстро и решительно. Расположившись возле Воскресенского монастыря и перекрыв прямой путь на Москву, он отправился в лагерь восставших, чтобы уговорить их выдать зачинщиков и вернуться к местам своей службы. По свидетельству секретаря австрийского посольства Корба, Гордон с риском для жизни трижды вел переговоры с бунтовщиками, но безуспешно; тогда заговорили его пушки, и стрельцы были разгромлены ¹⁰. Возвратившийся из-за границы царь поздравлял своего служаку с очередным успехом. Но тот уже слабел телом. 19 ноября (по ст. стилю) 1699 г. его не стало.

А его дневник обрывается на 31 декабря 1698 года. Приводим ниже перевод с английского подлинника некоторых страниц этого дневника, где описаны события, связанные с подавлением мятежа 1698 года ¹¹: [164]

«Апреля 3. Утром у дома боярина Ивана Борисовича Троекурова собрались челобитчики стрелецких полков, прибывшие в Москву, и около сотни стрельцов... с требованием выслушать их жалобы. Им предложили выбрать из своей среды четырех представителей и подать челобитную. Так они и поступили. Стрельцы жаловались на разорение и на крайную нужду, заявляли, что, пока не просохнут дороги, на службу не пойдут. Но боярин не захотел их выслушать и приказал немедленно отправляться в полки. Стрельцы отказались подчиниться, и он приказал арестовать выборных. Но по дороге в тюрьму их освободили товарищи из-под стражи. Известие об этом вызвало большой переполох среди властей. Генералиссимус князь Федор Юрьевич ¹² прибыл ко мне в большой тревоге. Когда он рассказал мне о случившемся, я ответил, что серьезных оснований для беспокойства нет, так как группа недовольных слаба и не имеет предводителей. Тем не менее я пошел в Бутырки, чтобы быть готовым на случай возможных беспорядков. Убедившись, что все солдаты находятся в своих подразделениях, я уведомил об этом власти и спокойно лег спать.

Апреля 4. После завтрака я послал узнать, как обстоят дела в городе. Все было спокойно. Я навестил генерала Алексея Семеновича ¹³ и князя Федора Юрьевича, которые были встревожены происшедшим. Я попытался развеять их опасения. Они явно преувеличивали опасность, главным образом для того, чтобы их заслуги в деле подавления мятежа показались более значительными. Побыв немного дома, я отправился в Бутырки, где отпустил две трети офицерского состава домой, а сам на всякий случай остался на ночь в полку. Вечером около сотни солдат Семеновского полка были посланы против стрельцов, те не оказали сопротивления и ушли ночью же, выдав зачинщиков беспорядков...

Апреля 8. В 8 часов вечера я написал письмо Его Величеству о случившихся за неделю событиях...

Июня 8. Распространился слух, что четыре стрелецких полка в Торопце склонны к бунту. Были посланы лазутчики узнать об их намерениях.

Июня 9. Был отдан приказ использовать против стрелецких полков войска — четыре офицера и 40 солдат из Бутырского полка — ... и арестовать тех стрельцов, которые покинули свои полки.

Июня 10. Пришло известие, что четыре стрелецких полка, расквартированные в Великих Луках, двинулись из Торопца с целью склонить к мятежу остальную армию. Было приказано отделить мятежные полки от остальной армии и отправить их на новое место службы в разные места.

Июня 11. Прибывшие из Торопца два капитана сообщили, что стрельцы отказались идти на новое место службы, предписанное им, решили двинуться на Москву и потребовали от офицеров вести их на столицу. Офицеров, отказавшихся последовать за ними, они сместили и выбрали себе в командиры четверых, то есть от каждого полка. Эта новость сильно перепугала власти. На совете, собранном в тот же день, было решено отправить против стрельцов войско из пехоты и конницы. Послали за мной и сообщили о моем назначении командиром передового отряда пехоты... Было решено оставить в московских полках по 500 человек... Мне позволили самому отбирать офицеров и солдат, идущих в поход.

Июня 12. Я был срочно вызван на совещание совета во дворец, где подтвердилось решение, принятое ранее. Более новостей о восстании не было. Днем я обедал с польским послом в компании друзей. Мне были приданы 27 человек, которых я должен был использовать как нарочных для передачи известий в Москву.

Июня 13. Состоялось еще одно заседание совета, и я получил предписание двинуться с пехотою и артиллерией на реку Ходынку и ждать приказаний. Выплатив солдатам месячное жалованье..., я отправился со своим полком из Бутырок к маленькой речке Ходынке, где мы и разбили лагерь. В моем распоряжении имелось пять пушек и 150 повозок. Остальные три полка подошли к полуночи.

Июня 14. В лагерь прибыл польский посланник, который привез известия от друзей...

Июня 16. Рано утром мы достигли Свидни, что в версте от Тушино. В полночь прибыли бояре с новыми инструкциями из совета...

Июня 17. В среду в шесть часов утра мы двинулись в Чернево, в 10 верстах оттуда. Тут я встретил слугу одного дворянина, который сообщил, что стрельцы по-быстрому направляются к Воскресенскому монастырю, чтобы захватить его до наступления темноты. Это известие заставило меня ускорить движение войска, надо было опередить стрельцов. Через пять верст я дал войску небольшой отдых и послал боярам доклад с требованием прислать конницу. Затем пересек реку и на полном скаку достиг монастыря. Лазутчики доставили четырех стрельцов, которые, как они сообщили, были посланы от полков с петицией к боярам. В ней перечислялись явно преувеличенные жалобы на тяготы службы и просьба отпустить их [165] домой, в Москву, к своим семьям. Я переслал их требования генералиссимусу и, узнав от лазутчиков, что стрельцы находятся в 15 верстах от монастыря и не смогут добраться до него к ночи, отдал приказ разбить лагерь на выгодной позиции, около монастырской слободы на холме. Я прибыл туда до восхода солнца, за это время стрельцы уже достигли реки и собрались форсировать ее. Я тотчас же поскакал к переправе, где встретился с передовым отрядом стрельцов. С ними я беседовал в спокойном тоне, предложив им вернуться за реку. Стрельцы не послушали меня и стали перебираться на луг, расположенный напротив деревни. Я быстро вернулся назад и приказал двум полкам двинуться через деревню и стать за нею в дефиле, остальным же — оставаться в поле, около дороги на Москву. После этого я опять направился к стрельцам для переговоров, но они были неуступчивы в своих требованиях. Тем не менее, мне удалось уговорить их послать двух представителей к генералиссимусу. После взаимных заверений, что обе стороны не станут ничего предпринимать в течение ночи, стрельцы вернулись в свой лагерь, выставив небольшую охрану на берегу. Выдвинув батальон для наблюдения за ними, я еще раз осмотрел всю местность, проверил посты и, убедившись, что в стрелецком лагере действительно все тихо, отправился к генералиссимусу посоветоваться о дальнейших действиях. После продолжительного совещания было решено, что я пойду в лагерь стрельцов и предъявляю им следующие требования:

1. Они должны возвратиться назад в места, предписанные указом. 2. Должны выдать 149 человек, которые бежали из полков в Москву, а также зачинщиков прежних беспорядков. 3. В местах нового расквартирования Его Величество выплатит стрельцам их жалованье деньгами и провиантом. 4. Они будут полностью прощены за свои прежние прегрешения. 5. Руководители и зачинщики беспорядков не понесут серьезного наказания.

Июня 18. Утром я вместе с шестью стрелецкими доносчиками отправился в лагерь мятежников и велел им собраться, чтобы выслушать требования Его Величества. Когда собрались 200 человек, я, употребив все мое красноречие, зачитал им требования Его Величества, обещая прощение в соответствии с указом. На это стрельцы отвечали, что они поклялись или умереть, или прийти в Москву, где пробудут два-три дня, а потом отправятся в то место, куда укажет Его Величество. Я повторил им, что к Москве их не подпустят. Однако стрельцы оставались непреклонными, заявляя, что лучше умрут, но назад не пойдут. Наконец, выступили два старых стрельца, которые перечислили свои нужды и бедствия. Поднялся страшный шум. Я предложил им еще раз как следует подумать и обсудить наше предложение, в каждом полку отдельно. Однако на это они не соглашались, говоря, что у всех у них одни мысли. В конце концов я заявил, что уезжаю из лагеря и подожду ответа, пригрозив им,_что если они сейчас не воспользуются милостями Его Величества, то пусть не рассчитывают на какое-либо снисхождение в дальнейшем, так как я имею предписание привести их к покорности с помощью любых средств. Отъехав недалеко от лагеря, я ожидал ответа от стрельцов в течение 15 минут. Не получив никаких известий, я с сожалением в сердце тронулся в обратный путь.

После осмотра лагеря мятежников и совещания с генералиссимусом было решено использовать против бунтовщиков войска и артиллерию. Окружив стрелецкий лагерь пехотою и конницей и расположив 25 пушек на удобной позиции, я еще раз послал к ним офицера с предложением подчиниться. Но стрельцы категорически его отвергли, заявив, что готовы защищаться в случае нашего нападения. Видя тщетность всех усилий, я приказал открыть огонь. Первый, предупредительный залп лишь ободрил их. Они начали размахивать знаменами и с криками бросать вверх шапки, готовясь к бою. Однако следующий залп, поразивший многих из них, вызвал панику. Стремясь укрыться от огня, стрельцы попытались прорваться через слободу, но натолкнулись на наши части, предусмотрительно размещенные там. После третьего залпа большинство стрельцов бросилось бежать из лагеря, и тогда я приказал двинуть два батальона прямо в лагерь стрельцов. Наши потери за время сражения, длившегося около часа, составили несколько человек ранеными. У мятежников было 22 человека убито и 40 человек ранено, причем большинство смертельно. Всех пленных отправили в монастырь. Мы собрали их амуницию и полковые повозки. Все это было отправлено в штаб-квартиру. Затем я послал офицера в Москву с донесением о сражении. Все следующее утро мы собирали трофеи, разбросанные в лагере и в поле.

Июня 19. Был отдан приказ, чтобы мятежники выдали зачинщиков и руководителей бунта. Большинство стрельцов было подвергнуто допросам с целью выявить руководителей мятежа. В 1-м стрелецком полку была проведена перекличка: виновных отводили в одну сторону, невиновных — в другую. После обеда той же процедуре был подвергнут другой полк.

Июня 20-21. ...Продолжались допросы стрельцов с применением пыток, чтобы выявить истинные их намерения.

Июня 22. 24 человека признались в своих страшных преступлениях, которые они намеревались [166] сотворить по прибытии в Москву: перебить часть бояр и добиться введения новых правил службы и повышения жалованья. Они были приговорены к смертной казни через обезглавливание. Все приговоренные исповедались и приготовились к смерти.

Июня 23. Утром состоялась казнь, а четвертый полк был подвергнут перекличке.

Июня 24. Я написал письмо Его Величеству с отчетом о случившемся.

Июля 25. Весь этот день и дальнейшие мы занимались следствием с утра до вечера. Многие стрельцы были подвергнуты пыткам, часть из них созналась...

Июня 28. Несколько стрельцов, признавших свою вину, были повешены.

Июня 29. Отмечали день рождения Его Величества, много пили за его здоровье и стреляли из пушек. Большая группа стрельцов была направлена под сильною охраной в различные монастыри.

Июня 30. Многие стрельцы из полка полковника Хандертмарка были подвергнуты пыткам, но ни один из них не признал себя виновным. Им сообщили, что они подвергнутся жеребьевке, и десятая часть людей, та, на которую падет жребий, будет казнена. Около 200 стрельцов подвергнуты наказанию кнутом.

Июля 1. Утром доставлены те 45 стрельцов из полка Хандертмарка, на которых пал жребий. Им сообщили, что если они назовут имена зачинщиков, то их освободят. После некоторого колебания они сообщили несколько имен. Затем зачинщики сознались под пытками в своих преступлениях.

Июля 2. Около 70 человек сразу было повешено, по-пять и по-три на одной виселице. Гораздо большее количество подвергнуто заключению.

Июля 3. Последовал указ о роспуске войска... Три полка были отправлены тотчас же. Генералиссимус и я с Бутырским полком остались там еще на ночь.

Июля 4. Утром четыре стрельца, приговоренные в воскресенье к смерти, были обезглавлены. Большинство приговоренных, за редким исключением, относилось к смерти равнодушно. Без всяких слов, лишь перекрестившись, они спокойно ложились под топор палача. Всего было казнено 130 человек, около 70 убиты в сражении или умерли от ран, 1845 отправлены в тюрьмы и монастыри, 25 остались в заключении в [Воскресенском] монастыре…

Июля 19. Меня вызвали в Преображенское. Там зачитали благодарственное письмо Его Величества, в котором он высоко оценил мою службу. Затем оно было прочитано солдатам. За верную службу им обещано каждому по рублю, не считая царского угощенья. Для нас был устроен роскошный пир...».

Комментарии

1. Passages from the Diary of General Patrick Gordon of Auchleuchries in the Years 1655—1699 (далее — Passages). Lnd. 1968, p. 7. Существует также немецкий текст: Tagebuch des Generals Patrick Gordon wahrend seiner Кriegsdienste unter den Schweden und Polen 1655—1661, und seines Aufenthaltes in Russland 1661—1699. Vol. 1-2. S.-Petersburg. 1851.

2. Ibid., p. 17.

3. ГОЛИКОВ И. Историческое изображение жизни и всех дел славного женевца Франца Яковлевича Лефорта и сослужбинника его, генерал-аншефа Патрика Гордона... М. 1800, с. 252.

4. ПОССЕЛЬТ М. Дневник генерала Патрика Гордона.— Чтения в обществе истории и древностей российских, 1891, кн. 4, с. 37; УСТРЯЛОВ Н. Г. История царствования Петра Великого. Т. II. СПб. 1858, с. 112.

5. БРИКНЕР А. Патрик Гордон и его дневник. СПб. 1878, с. 47.

6. Passages, p. 167.

7. БОГОСЛОВСКИЙ М. М. Петр Первый. Т. 2. Л. 1940, с. 25.

8. БОБРОВСКИЙ П. О. Царь Петр Алексеевич и военная школа четырех первых регулярных полков в России (1690—99). — Военный сборник, 1892, № 6.

9. БРИКНЕР А. Ук. соч., с. 97.

10. КОРБ И. Дневник путешествия в Московию (1698—1699 гг.). СПб. 1906, с. 183 (это -русский перевод латинского текста: KORB J. G. Diarium itineris in Moscoviam. Vienna. 1701).

11. Взяты помесячные записи за 1698 г. из Passages, p. 187-192.

12. Ромодановский.

13. Шеин.