Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ИОГАНН-ГОТТГИЛЬФ ФОККЕРОДТ

РОССИЯ ПРИ ПЕТРЕ ВЕЛИКОМ

IV

Какие полезные перемены предпринял Петр I в своих военных силах?

1. Точно так же, как русские впервые получили правила порядка и некоторую образованность от татар Золотой Орды (Совершенная выдумка.) и заимствовали у них все свои старинные гражданские и воинские учреждения, точно так же и русское военное устройство во многих частях совершенно сходствует с тем, которое до сих пор еще сохраняют у себя турки, тоже татарский народ.

2. Стрельцы (Schuetzen) были ядром русской пехоты, в мирное время никакой другой и не знали в краю. Об их учреждении и гибели мы подробно рассказали уже в предыдущей главе. Они носили ружья и сабли, одежда была неоднообразна: каждый одевался по своему желанию и возможности. Они разделялись на несколько полков, каждый под начальством особенного полковника, а все вместе могли составлять от 20 до 30 тысяч; часть того оставалась постоянно в Москве, прочие стояли в разных местах по пограничным крепостям. Первые жили все вместе в особенной слободе (Freiheit), почти как янычары, с которыми у них было и то общее, что не сражались рядами, а делали нападения некоторого рода колонной. Жалованья ежегодно получали не больше 4 рублей на человека; при том пользовались большими торговыми преимуществами, заставлявшими многих зажиточных граждан записываться в это войско, которые не несли никакой службы, а если случался поход, то за поминки легко могли получить от своих офицеров, чтобы эти посылали других вместо них.

3. А когда доходило до войны, отводился округ каждому полковнику (которых русские всегда содержали порядочное число, отчасти иностранцев, отчасти земляков, не имевших, однако ж, никаких постоянных полков и получавших очень небольшое содержание в мирное время): в этом округе он должен был набрать и вывести в поле свой полк. Всякая деревня должна была поставить, по его расчислению, ему известное число солдат, а эти так же были не одинаково одеты и вооружены, как и приучены к военному порядку. Всякий брал с собою оружие, какое у него было, немногие снабжены были огнестрельным. Большая часть носили бердыши (род [40] секиры), у некоторых были копья, у других деревянные дубинки. Подобное войско, разумеется, не могло сделать многого в сражениях, редко и употреблялось в них и служило только для занятия стана, или обоза, хотя русские вообще очень остерегались вступать с неприятелем в правильный бой, стараясь только разъединить его и получить над ним некоторые выгоды посредством засады. Как скоро кончался поход, каждый возвращался опять в свою деревню, а на случай продолжения войны на другой год полк нужно было набирать совершенно сызнова. Коротко сказать, эти полки составлялись почти таким же образом, как и те, что турецкие паши (Passen) приводили к войску из своих пашалыков, кроме только лучшего вооружения и большего мужества последних.

4. Русская конница состояла преимущественно из так называемых детей боярских (Boyarenkindern). Это были дворяне, жившие рассеянно по всем областям и владевшие наследственно некоторыми ленными поместьями (вотчинами), откуда и должны были подниматься при наступлении войны с известным числом рабов по вотчинной раскладке, являться на главный смотр, содержать себя во время похода на собственный счет точно так же, как и тимариоты в турецком военном устройстве. Их обыкновенное оружие были лук и стрелы, копье и сабля, однако ж ружья и пистолеты носили многие, имевшие возможность купить их. Как ни мало такая конница была в силах сделать что-нибудь против обученной, но все же могла еще сколько ни есть сладить со своими тогдашними неприятелями, поляками и татарами, которые также немного лучше были вооружены и приучены к военному порядку, хотя со всем тем в поле с поляками она большею частью уступала им.

5. Вместе с этою конницей цари держали еще несколько тысяч татар, которые по завоевании Казанского царства покорились русскому скипетру с сохранением, однако ж, свободы совести; они слыли за верных и храбрых людей и в войнах русских с поляками оказали хорошие и полезные услуги.

6. Когда понадобится такого народа еще больше, соседние калмыки предоставляли царям столько войска, сколько им хотелось, да и за очень скудное жалованье, потому что на человека с лошадью они могли давать ежегодно не больше одного рубля да один тулуп в год. Но после того как украинские казаки отложились от Оттоманской Порты (Вернее, от Польши.) и отдались под русское покровительство, к услугам царей была вся казацкая сила, более 100 тысяч лошадей: следовательно, они могли обходиться и без помощи калмыков.

7. Правда, что у русских были и пушкари, и многочисленная артиллерия со времен Ивана Васильевича. Но пушки были плохие [41] и неправильного калибра, а прислуга при них еще хуже. Все их осадное искусство состояло в том, что они окапывались, выводя перед собой земляной вал, что делали до тех пор, пока не только совсем не наполнят землей рва, да еще и не станут вровень со стенами. Если нельзя было взять таким способом крепости, то не знали уже никакого другого средства, кроме облежания ее до тех пор, пока она не сдастся по недостатку в съестных припасах.

8. Хотя еще царь Алексей намеревался привести в лучшее положение свои военные силы, и в продолжение войны с Польшей учредил уже несколько пехотных полков под начальством иностранных офицеров, и для обучения своего народа ратному делу велел перевести по-русски большую книгу о военном искусстве, вышедшую сперва в Германии, и напечатать ее в Москве; но стрельцы, которых еще надо было поберечь в то время, косо посматривали на это новое войско. Да и боярам, пользовавшимся доверием двора, было невыгодно вследствие этого нового учреждения терять совсем своих крестьян, которых прежде посылали они в поход только на год; сверх того они побаивались, чтобы от того самого не получили ближайшего доступа к царю иностранцы, которых необходимо надобно было употребить тут. Духовенство находилось точно в таком же опасении и не хотело совсем терпеть при дворе поганых еретиков. Все эти три различных сословия так многообразно тормозили вышесказанные намерения царя и под рукою ставили ему столько препятствий, что он наконец нашел себя вынужденным бросить его совсем.

9. Смятения и перевороты, происходившие в первые годы царствования Петра I, бросили этого государя в руки иностранных офицеров и подали ему случай впоследствии к полному отрешению от предрассудков, сдерживавших его отца и мешавших ему в исполнении вышесказанного намерения. Разведя сначала стрельцов по пограничным крепостям и потом совсем истребив их с помощью рассказанного способа, приучив дворянство к службе под начальством иностранцев, он не нашел затруднительным до того умножить число своих потешных, что из них вышло два гвардейских полка, и учредить по образцу их еще несколько других полков: все они одеты и вооружены были так же, как и европейские войска, такую же имели выправку и в случае надобности могли делать все воинские приемы и маршировать рядами.

10. Но тут и все улучшения русской военной силы до того времени. Петру I все еще недоставало лучшего — способных и сведущих офицеров для войска. Его собственный народ не мог ему доставить таких людей. Большая часть иностранцев, которых он нашел в своем крае, родились в России от иностранных родителей, никогда не бывших за пределами этой страны, тем менее еще не [42] видавшие неприятеля, и потому они немного лучше природных русских смыслили в военной службе. Те, которых привлекали потом в Россию слухи о перемене в русском войске и которые как явились, так все и забраны целиком в службу без дальнейшего разбора, тоже были немного лучше и так же мало знали ремесло, потому что Россия считалась тогда еще совсем варварскою страной и на службу туда не отваживался никто, умевший достать себе хлеб в другом месте. Если же между последними и повстречался человек достойный, то не понимал языка и мог тем менее делать успехи, что русские иноземцы, снискавшие себе расположение Петра I самыми низкими и постыдными средствами, старались таким же образом и сохранить его, всячески удалять от царя заслуженных людей и теснить их.

11. Пока у Петра I не было других неприятелей, кроме татар (потому что турки в первой войне никогда не ставили против него корпуса своих войск, а отпускали на русских одних татар), он не мог замечать такого недостатка, подумал, что у него такое же хорошее войско, как и у европейского государя, и воображал себя по заключении мира с турками в достаточных силах, чтобы помериться тоже и с шведами. Хотя главный его любимец, обанкротившийся купчик Лефорт, которого он в немногие годы произвел из капитанов в великого адмирала, также и прочие иностранные генералы с жаром отсоветовали ему делать это и употребляли все силы, чтобы остановить его, но только благодаря печальному опыту он узнал недостаточность прежнего воинского порядка в своих войсках против храброго и хорошо предводимого неприятеля.

12. Со всеми силами, состоявшими в то время от 34 до 40 тысяч человек, он осадил город Нарву и не пропустил ни одного из предостережений, какие умели внушить ему генералы, чтобы сделать невозможной выручку крепости. Осадное войско окопалось до зубов; для большей безопасности поставлен был генерал Шереметев с 8-ю тысячами войска в чрезвычайно трудном проходе на том пути, откуда могли придти шведы. Но как только эти отыскали другую дорогу и явились для нападения, несмотря на неудобную местность и недостаток в других пушках, кроме полковых, Шереметев, напротив вдоволь снабженный артиллерией, оставил назначенное ему место и в большом беспорядке отступил к главному стану. Тут Петр нашел достаточную причину не подвергать опасности свою особу и как можно скорее вернулся в Новгород. Перед отъездом он охотно сдал начальство своему новому фельдмаршалу герцогу фон Кроа, взятому им незадолго перед тем из императорской службы. Но как этот извинился тем, что не знал еще войска, оно осталось в руках генерала Вейде (беглого аптекарского ученика, в немногие годы достигшего этого чина) да еще старого [43] русского генерала Головина. Двое таких благоразумных богатырей построили все войско в три человека кругом обводной черты стана (Circumlationslinie), вдоволь упичканной пушками, не вспомнив о запасном войске (резерве), и в таком построении ждали неприятельского нападения. Шведы, которые как только пришли, так и напали двумя колоннами, несмотря что уже дело шло к ночи, не встретили большого затруднения, чтобы прорваться через эти три черты, и без большой потери взяли часть русского стана, где перекололи всех находившихся между их колоннами. Ночь, наступившая вскоре потом, помешала их дальнейшим успехам, и русским генералам, вовремя убравшимся из огня, дала случай стянуть полки, стоявшие по обеим сторонам шведского нападения и совсем не бывшие в огне, так что к полуночи у каждого из вождей был в сборе отряд из 8 или 10 тысяч совсем еще свежих людей. Но вместо удара на шведов, совсем утомленных и ничего не знавших об этих отрядах, они сочли здоровее и полезнее договориться с ними полюбовно, послали трубача к шведскому королю и сдались ему военнопленными.

13. Русские утверждали впоследствии, что по точному, хотя только изустному, договору о сдаче они выговорили себе отступление с верхним и нижним оружием и не обещали оставлять ничего, кроме обоза и артиллерии: на этом заявлении они основывали всегда и справедливость возмездий над шведскою крепостною стражей, которая сдавалась им по договору. Но шведы постоянно опровергали это. Как бы то ни было, верно то, что шведский король получил из этого поступка такое дурное мнение о храбрости русских, что свободно отпустил из плена простых солдат, хоть и без оружия, а удержал военнопленными и отослал в Стокгольм одних генералов и высших офицеров: впоследствии он оказал тем Петру I большую и существенную услугу, сняв у него таким образом с шеи большую часть старых несведущих генералов и подав ему повод снабдить свое войско более способными начальниками и привести его в гораздо лучшее состояние.

14. Сперва, правда, казалось, что это поражение совсем отнимет всякое мужество у Петра I, [который] по многим явным признакам давал заметить, как сильно упал у него дух от того. Получив весть об этом несчастье в Новгороде, он оделся в крестьянский кафтан, обулся в лапти, часто заливался слезами и вел себя так безобразно, что никто не отваживался что-нибудь предложить ему о военных делах. Чрезвычайно ласкал миролюбивых генералов, которые так справедливо советовали ему не воевать, и всеми возможными силами старался склонить шведского короля к миролюбивому расположению, для чего и предлагал ему необыкновенно выгодные и почти невероятные условия. [44]

15. Странное, выше всякого понятия, поведение шведского короля было спасением для России. Судя по всему, она понесла бы потерю от мира, если бы он состоялся тогда, и не могла бы возвратить ее никогда, по крайней мере при жизни Петра I, потому что замечено во всех поступках этого государя, что он с особенной опасливостью остерегался два раза запинаться об один и тот же камень и в другой раз раздражать того врага, который однажды привел его в страх: так, после поступка Петра при Пруте он никогда уже опять не давал себя склонить к объявлению войны туркам и лучше хотел прикрыть свои пределы дорого стоившею линией от беспрестанных набегов татар, нежели действовать силою против этой хищнической сволочи, тем самым подвергнуть себя опасности, раздражив Порту.

16. Но так как шведский король совсем не хотел и знать о мире и потому Петр принужден был защищаться, то последний и обратил все возможное старание на исправление замеченных тогда недостатков в своем войске и на приведение своего военного устройства в надлежащее прочное состояние; никто не поощрял его к тому из всех его министров больше великого канцлера графа Головина, которому, по смерти Лефорта, дал он сан великого адмирала. Расстроенные полки были набраны сколько можно скорее, образованы разные новые. Для восстановления артиллерии должны были отдать все лишние колокола московские церкви (которых там до 1600). Все посланники, представители государя при иностранных дворах получили приказание нанимать в службу как можно больше офицеров, однако ж смотреть, чтобы эти были люди сведущие. Всего деятельнее оказался при этом несчастный Паткуль: в короткое время он отправил в Россию значительное число опытных офицеров, а особливо очень способного и сведущего фельдмаршала по имени Огильби (Ogilby).

17. Этот человек наложил собственно последнюю руку на заведение военного порядка в русском войске, особливо в пехоте, и поставил ее на такую ногу, на какой оставалась она до кончины Петра I.

18. Но в полковом хозяйстве, так же как и в обозной и амуничной частях, этот государь предпринял разные перемены впоследствии и для того ввел новые росписи (Tabellen) в войске в 1712 и 1720 годах. По этим росписям войско доведено до 40 полевых полков пехоты и 35 конницы, да еще 53 полков внутренней стражи, последние совсем отделены были от полевого войска и назначались особенно для того, чтобы в случае неожиданного сильного урона в полевых полках они тотчас могли быть опять пополнены способными и уже обученными людьми.

19. В последние годы царствования Петр I имел в виду ввести и в своем государстве шведский способ содержания войска в [45] мирное время, без отягощения страны, в тех местах, где стояли шведские суда. С этою целью он уже назначил разные необработанные места и отвел их для полков. Но его кончина остановила все предприятие.

20. Хотя Петр I охотно бы дал тоже и коннице такое же устройство, как и у других европейских держав, и в начале шведской войны нанял себе было несколько сот саксонских всадников, чтобы устроить это войско по их образцу, но при этой попытке он нашел, что в обширных странах, где ему должно было вести свои войны и где многое зависит от быстроты маршей, тяжелые лошади не могут выносить усталости, да сверх того нигде и не встречаются в России, и, стало быть, набрать их трудно, потому он и оставил свое первое намерение и довольствовался учреждением в своем войске некоторого рода драгун, которых с большим правом можно бы назвать пехотой на лошадях, потому что хоть они и обучены таким же военным упражнениям, как и драгуны в других государствах, но лошади у них слишком слабы, чтобы устоять против нападения настоящей конницы, и слишком пугливы для нападения сомкнутым строем. Оттого в шведскую войну они никогда и не вступали в правильный конный бой, а употреблялись только для спешных предприятий, при чем должны были слезать с коней и сражаться подобно пехоте. Теперешним устройством драгун Россия особливо обязана курляндцу генералу Ренне (Roenne). Силу их можно полагать в 33 полка, из 1000 лошадей каждый.

21. Ныне царствующая императрица в 1731 году, по докладу фельдмаршала графа Миниха, решилась обратить девять драгунских полков в такое же число кирасирских; до сих пор образовано только три, но, как замечено, от них мало пользы во время недавних польских смут, а в теперешней войне с турками можно обещать ее себе еще меньше по случаю ужасно дальних переходов, да притом и требуемые на них расходы очень тягостны для военной казны, то и невероятно, чтобы когда-нибудь вполне осуществилось это намерение.

22. Татарскую конницу Петр I совсем отменил в своих европейских областях и сохранил только в Сибири, где она должна служить против калмыков на случай их неприязненных действий. Зато в 1722 году он начал требовать рекрут с подвластных ему казанских татар и разводить их по пехотным полкам, однако ж с сохранением свободы их веры. Хоть офицеры и чрезвычайно хвалят этих татар и говорят, что они самые трезвые, хорошие и прилежные люди, пока держатся магометанской веры, которых почти никогда не за что было и наказывать, но зато согласившиеся креститься зауряд пьяницы, преданы также и разным другим порокам, потому что побратались потом с русскими. Впрочем, многие того мнения, что это [46] поступок, противный здравой политике, — обучать правильному военному искусству таких людей, которые в душе смертельные враги русским за разные напасти и несправедливости, какие должны были вынести от них, и только и ждут случая отметить своим мучителям и возвратить себе опять прежнюю свободу.

23. Украинские казаки давно уже не в таком положении, как в старину: теперь они могут являться в поле едва с 30-ю тысячами человек. Причина та, что так как некоторые из них принимали участие в восстании Мазепы, то Петр I воспользовался этим предлогом, чтобы убавить льготы всего народа и принудить его к разной барщинной работе и разорительной службе, несмотря на то что по условиям своего подданства они не обязаны ни к чему больше, кроме службы против неприятеля. В последние годы царствования он решился совсем отнять все их права и вполне сравнять их с русскими; когда же предводитель их и некоторые полковники отважились было сделать ему представления против того и сослались на договорные статьи, он так принял это к сердцу, что велел отвести их в кандалах в Петербург, и если бы пожил еще с год, то наверное поступил бы с ними очень сурово. Смерть его однако ж возвратила свободу этим беднякам, а императрица Екатерина утвердила их прежние льготы, хотя и с некоторыми ограничениями (Но наказный гетман Полуботок и с ним три старшины скончались в заключении, некоторые от того заболели, перекалечились, а прочие, дождавшиеся кончины Петра I, освобождены были Екатериной I, но с условием жить в Петербурге четырем из них, другие же возвратились на родину. Облегчения же народу не могло быть при Меншикове, овладевшем было Екатериной.). Впрочем, понесенное ими преследование заставило лучших людей их удалиться к запорожцам и в Польшу, а у прочих до того уронило дух, что теперь они не выставляют в поле прежнего числа людей, не имеют уже и прежней прославленной храбрости и, следовательно, пожалуй, почти затрудняют русское войско, нежели приносят ему пользу. Крымские татары так уж хорошо знают это, что в последнем походе всегда нападали сначала в том месте, где стояли украинские казаки, и тем самым производили много раз замешательство в войске.

24. Петр I никогда не нарушал устройства донских казаков, этого народа, забеглого изо всех соседних народов, который поселился около 100 лет тому назад в болотистых краях между Донцом и Доном, служил оградой тамошним пределам от кубанских татар и был пожалован за то от прежних царей большими льготами и освобождением от общественных повинностей. Хотя и оказались некоторые волнения меж ними незадолго до Полтавской битвы, так что надобно было посылать туда войско, однако ж Петр подвергнул наказанию одних лишь коноводов, но никак не отплачивал за их [47] преступления всему народу. За то они тоже оказали ему великие услуги во всех его войнах, особливо при его вторжениях в Швецию, где показали особенные опыты своей храбрости. Но истинное число их тайна, которой никогда не мог узнать от них и сам Петр I, и как ни часто принуждал к тому их старшин, они давали ему такой ответ, что у них старинный обычай никому не сказывать числа своих. Да это было для него и равнодушно: с него довольно было и того, что они всегда выставляли столько войска, сколько он требовал.

25. Запорожские казаки, тоже сбежавшиеся отовсюду, разбойнический сброд, с незапамятного времени поселившийся в Сечи (Secha), т. е. степу, окруженном и перерезанном болотами, неподалеку от днепровских порогов. От других казаков они особенно отличаются тем, что остаются холостыми, не терпят у себя женщин и набирают свое войско у соседей. Скотоводства у них мало, хлебопашества еще меньше, живут большею частью добычей, какую сделают в набегах. До сих пор они нанимались в военную службу без разбора к полякам и туркам, а всего лучше к последним, под покровительством которых и находились постоянно до настоящего времени, однако ж всегда сохраняли свою независимость и свободу выбора и отрешения своего атамана или вождя. Петр I, несмотря на все усилия, не мог ни обуздать их силой, ни расположить к себе лаской: насилия, какие совершил он над их земляками в Украине, не позволяли им никогда поверить словам его. Но в настоящее царствование они добровольно отдались под покровительство русского государства и оказали ему важные услуги в первом Крымском походе; да и в самом деле, это самые храбрые и отважные из числа всех не обученных правильному строю солдат, да и более страшные для крымских татар, но зато уж если попадут к ним в руки, то подвергаются казни в самых жестоких мучениях как беглецы и изменники.

26. Петр I тщательно сохранял связи, какие имели древние цари с калмыками, жившие прежде на западных берегах Волги, очень ласкал и привлекал к себе подарками их хана Аюку (Ajuka), однако ж только два раза пользовался их помощью, а именно: в начале шведской войны и в Дербентском походе. Когда же русский двор в нынешнее царствование замышлял войну с турками, он привязал к себе теснее калмыков, отвел им новое жилище между Доном и Волгой, на месте, которое гораздо лучше и плодороднее прежнего, и в прошлом году с большою пользою употребил их против кубанских татар. Однако ж императрица не может располагать по своему усмотрению сими людьми, как другим неправильным войском, и должна просить их теперешнего хана Дондука Омбо, когда захочет какой-нибудь службы от них. Русские, правда, считают его [48] в числе своих подданных и его письма к императрице наполнены уверениями в преданности и покорности, однако ж эти восточные любезности не должно принимать в их буквальном смысле: он, Дондук Омбо, так далек от того, чтобы дозволить императрице какую-нибудь верховную власть над собой, что больше считает ее за союзницу, и когда она предлагает ему какое-либо предприятие, которое ему не нравится, он не задумывается начисто отказать ей в том.

27. Некоторые болгары и сербы, ушедшие из Турции к Петру I, подали ему незадолго до его смерти повод образовать гусарский полк, с тем больше, чтобы ему можно было помещать в него их земляков и таким образом поддерживать тайные сношения с этими народами, а не потому, чтобы он обещал себе большую пользу от их службы.

28. Устройство артиллерии Петр I предоставил генерал-фельдцейхместеру Брюсу, шотландцу по происхождению, который в несколько лет привел ее в превосходное положение, несмотря на понесенную ею великую потерю при Нарве. Но до настоящего времени только очень немногие русские стали искусными в этом ремесле, и надобно было употреблять для того одних только иностранных офицеров. Уже в 1714 году число пушек во всем русском государстве, медных и железных, простиралось до 13 тысяч. С того времени постоянно продолжали лить пушки на 5 пушечных заводах, а именно: в Москве и Петербурге медные, а в Воронеже, Олонце и Систербеке чугунные орудия. Отсюда легко видеть, что означенное число пушек впоследствии значительно увеличилось.

29. В 1720 году, при последнем устройстве военных сил, Петр I завел, чтобы каждый батальон возил с собой две 3-фунтовые медные пушки, а тяжелая артиллерия, за исключением крепостных пушек, должна быть распределена так, чтобы общий склад ее (магазин) оставался в Москве, а в других местах государства учреждены были три склада: в Павловске на Дону, в Брянске, на польской границе, и в Петербурге; в каждом из них должен всегда находиться в готовности полный артиллерийский обоз, состоящий из 204 пушек и 72 мортир различного калибра со всеми принадлежностями.

30. Учреждение инженерного корпуса он тоже поручил упомянутому генерал-фельдцейхмейстеру, который и завел с этою целью особенные училища в Москве и Петербурге для обучения русских молодых дворян военно-строительному (инженерному) делу. Они доставили порядочное число смотрителей за постройками (Соnducteurs). Но до сих пор еще не видали ни одного русского, который достиг бы некоторой смышлености в этом деле или найден был настолько способным, чтобы употребить его в качестве инженерного офицера. [49]

31. Но из всех учреждений Петра I нет ни одного, где бы работал он сам с большим рвением и старанием и посвящал больше труда, как учреждение флота. По всем другим частям он довольствовался поверкою главного плана (чертежа), а подробности предоставлял тем, на кого возложит исполнение; но если дело шло о флоте, он входил в самые пустые мелочи: в Адмиралтействе не происходило ничего, не вбивалось ни одного гвоздя без доклада ему и без его одобрения. Не проходило ни одного дня, чтобы он не провел в Адмиралтействе и при постройке кораблей нескольких часов, и если еще тут нужно бывало что-нибудь сделать, все другие дела откладывались. Ни одна победа не могла принести ему столько удовольствия, сколько самая ничтожная поверхность, одержанная его кораблями или галерами. Взятие плохого фрегата и шести негодных галер праздновал он пышным торжеством (Triumph) и многими другими, совсем не соответственными, изъявлениями радости: когда его галеры овладели при Гренгаме 4-мя маленькими шведскими фрегатами, он велел по этому случаю поставить перед Сенатом в Петербурге большой победный памятник (Trophee) в виде пирамиды. Зато и ничто не огорчало его так больно, как самое неважное несчастие с его кораблями: помилуй только Бог того, кому хоть каким-нибудь образом можно было поставить это в вину!

32. Страсть вообще к флоту брала у него верх над всеми другими желаниями и склонностями. Сколько ни давал он заметить в других случаях свою осторожность, чуть не похожую на боязливость, однако ж отваживался на все, как скоро дело шло о флоте. Когда, в конце 1719 года, аландские переговоры были прерваны, а англичане заключили мир с шведами, Петр полагал, что английская эскадра, пожалуй, в состоянии разорить Кронштадт, и для того охотно купил бы мир возвращением Ливонии и Выборга. Но так как шведы настаивали на отдаче Ревеля, в соседстве которого он находил уместным поставить свой флот, то и решился пуститься наудачу и продолжать войну. Когда, напротив, шведы при ништадтских переговорах настойчиво требовали Выборга, а Петр находился уже в гораздо выгоднейшем положении и знал по опыту, что ни Швеция, ни Англия не в силах причинить ему и самого ничтожного вреда, не многого недоставало, чтоб он из сильного желания мира не возвратил это важное место, которое справедливо можно считать ключом к Петербургу. Граф Ягужинский с этою уступкою был уже в дороге, и если бы граф Остерман не поправил этой опрометчивости своею ловкостью и не внушил шведским уполномоченным подписать мирный договор еще до приезда вышепомянутого графа, Россия наверное уж потеряла бы упомянутую крепость.

33. В детские годы Петр I обнаруживал чрезвычайное отвращение к воде, так что если приводилось ему переезжать только [50] мельничную плотину, коляска его ехала в объезд ее, чтобы ему не видать было этой страшной стихии. И так никто тогда не помышлял, чтобы вода стала когда-нибудь предметом его господствующей страсти. Маленький бот произвел эту изумительную перемену. В то время, когда Петр начал водиться с иностранцами, он нашел полусгнившее судно в Измайловском загородном доме, очень недалеко от Москвы. Голландец, с которым Петр I иногда разговаривал, поправил этот бот и показал ему на Измайловском пруде, как можно плавать на нем по ветру и против ветра. Петр I, имевший природную склонность к механическим искусствам (как впоследствии до конца его жизни самым приятным его занятием было точение, дергание зубов, выпускание воды у больных водянкой и другие подобные фокусы), нашел особенное удовольствие в этом упражнении и велел построить себе несколько судов побольше на Переяславском озере, лежавшем недалеко от Москвы. На них и забавлялся плаванием в обществе нескольких английских и голландских купцов. Вслед за тем желание видеть суда еще большие привело его в Архангельск и было, вероятно, самою сильною побудительною причиной, заставившей его решиться на известные большие путешествия в Голландию и Англию. Там со всею важностью принялся он за кораблестроение, брал в руки топор, много работал на Сардамской верфи, позволял свободный разговор с собой, как с корабельным мастером, и слышал не без удовольствия, когда другие звали его “мастер Питер Базе”.

34. При отъезде своем из Голландии он нанял в службу большое число морских офицеров, матросов, корабельных плотников и других ремесленников, нужных при кораблестроении, и отослал их в Россию. Как скоро вернулся в Москву, со всеми этими людьми он сделал поездку на Дон и учредил в Воронеже Адмиралтейство, обязал всех богатых людей в своем крае построить ему на свой счет корабли и, благодаря этому средству, спустил в воду порядочное число больших и малых судов, посадил на них тех иноземных матросов, подчинив им для обучения своих русских, призванных им на морскую службу из приморских областей, а между тем послал множество молодых людей из знатнейших родов для обучения мореплаванию в Англию, Голландию и Италию.

35. Так как Дон при своем истоке так мелок, что не может совсем носить больших кораблей с грузом, то он завел невдалеке оттуда, при Таганроге, на Азовском море, очень дорогостоящую пристань, которую назвал Троицкой: тут все суда, прошедши устье Дона без грузов, совсем расснащивались и могли стоять в полной безопасности. Хотя наставшая потом шведская война немало охладила то рвение, с каким он занимался до сих пор умножением своего флота на Черном море, и обратила его внимание на другие [51] предметы, однако ж он никак не давал приходить в упадок заведенным там учреждениям, но каждую зиму делал поездки в Воронеж так часто, как только имел возможность и если находился в России: там, по случаю близкого подвоза леса, он оставил главный магазин своего тамошнего Адмиралтейства: отсюда, по всем обстоятельствам, нельзя заключить ничего другого, кроме того, что по окончании шведской войны у него было постоянное намерение схватиться снова с турками и покрасоваться с своими морскими силами на Черном море.

36. Но несчастное дело при Пруте было решительной помехой этому намерению. По мирному договору, который он нашелся вынужденным заключить тогда с турками, ему должно было срыть Троицкую пристань, возвратить Азов и выдать туркам или сжечь все его корабли, какие еще не могли быть переведены в Воронеж. Хоть он так долго и откладывал исполнение своего обещания, сколько было ему возможно, в надежде, что между тем могло случиться такое выгодное стечение обстоятельств, которое совсем освободит его от того, но как турки безотвязно приступали к нему с исполнением и грозили новой войной, которой он старался избегать всеми силами, то он и решился наконец бросить совсем морские учреждения на Дону и перевести в Петербург все, что хотелось ему взять оттуда.

37. В одно время с основанием Петербурга, что случилось в 1704 году, он положил тут начало и Адмиралтейству, приказав строить несколько вооруженных судов. Но до того времени дело велось очень мешкотно, отчасти потому, что до Полтавской победы у Петра мало было надежды удержать за собой владение Петербургом; с другой стороны, там сначала оказалось столько неудобств для заведения флота, что они отпугнули бы всякого другого, кроме его. Течение Невы в ее русле (фарватере) между Петербургом и Кронштадтом во многих местах не глубже 8 футов, так что все военные суда, построенные в Петербурге, тотчас после постройки и прежде чем получат необходимый балласт, надобно сплавлять по каналам в Кронштадт с большим трудом и издержками, и вовсе нельзя приводить их назад. Кронштадтская пристань по случаю льда доступна едва шесть месяцев в году и имеет такое положение, что ни один корабль не может выходить из нее иначе, как при восточном ветре; сверх того, вода в ней пресная и самые лучшие корабли обращаются в гниль несколькими годами. Но самое большое затруднение делала доставка нужного на постройку дубового леса, которого нигде нет в соседних с Петербургом областях, а надобно доставать его из-за Казани, да сначала еще везти до 200 миль к реке, а потом такое же расстояние прогонять в плотах; к тому же он такого плохого качества, что ни один корабль, построенный из этого Дерева, не оставался целым в продолжение 12 лет. [52]

38. При таких обстоятельствах Петру нельзя было сделать больших успехов в своем флоте в Петербурге: сначала дело шло так медленно, что в 1713 году весь флот его состоял из 4 линейных кораблей, двух фрегатов и шхун (Schnauen). На другой год он думал помочь себе тем, что велел построить в Архангельске несколько кораблей из соснового дерева и купить разных готовых военных судов в Голландии и Англии. Но шведы, забиравшие всё державшее путь в русские пристани, захватили в дороге иностранные корабли, отчего и архангельские должны были оставаться дома. Голландские и английские эскадры, вошедшие в 1716 году в Зунд для прикрытия своих купцов от шведского грабительства на море и даже доставившие Петру I удовольствие разыгрывать несколько дней великого адмирала, принудили шведов бросить их занятие и подали ему случай притянуть к себе не только новокупленные в Англии и Франции военные корабли, но даже и его архангельскую эскадру, и безопасно прислать ее в Петербург: это доставило ему возможность вывести в 1718 году в море 22 корабля и в 1719 году 28 таких же. Шведы, при своих плохих тогдашних обстоятельствах, не в силах были им противиться и по этому случаю должны были дозволить русским фрегатам, по их примеру, не только грабить шведские, но и всех других народов корабли, привозившие съестные припасы в Швецию, а самые корабли отводить в Ревель.

39. Значительную долю из этих добыч Петр I всегда давал экипажам фрегатов, захвативших эти корабли, без сомнения, в тех видах, чтобы тем заохотить своих людей к мореплаванию. Нельзя было, впрочем, заметить, чтобы это оказало на них большое действие или уменьшило неодолимое отвращение русских к этой стихии. Несмотря однако ж на это отвращение, он довел дело до того, что в последнем году жизни у него уже было хорошо устроенное Адмиралтейство; он мог уже вполне вооружить и спустить в море с лишком 30 линейных кораблей с значительным числом фрегатов и других малых судов и снабдить их матросами, большею частью из своего народа.

40. В царствование его преемницы, императрицы Екатерины, морское дело в России велось гораздо ленивее, а потом им вовсе пренебрегали в те три года, когда Петр II носил имя русского императора и получили правление старинные русаки. Нынешняя императрица хотя и пожелала восстановить флот и тотчас же по своем возвращении из Москвы в Петербург нарядила для того особую комиссию, однако ж до сих пор он не приведен опять в то состояние, в каком оставил его Петр I, и когда надобно было обложить с моря Гданьск в 1734 году, самое высшее, что могло доставить петербургское Адмиралтейство, было 15 кораблей, да и те еще так плохо снабжены войском, что если бы французы имели только [53] 9 или 10 военных кораблей на море, русский флот очень бы призадумался завязать с ними дело.

41. Впрочем, остается еще вопросом, доставил ли Петр I особенную выгоду своему царству и приобрел ли существенное приращение своему могуществу, заведя флот на Балтийском море, а особливо в таком большом размере.

42. Таково уже положение России, что водою нельзя сделать на нее выгодного нападения, хотя бы соединились против нее все европейские флоты. Пока войско еще сильно, никакая высадка в русскую область не может совершиться с самою слабою надеждой на хороший успех. Да если бы она была и удачна, зимой, когда всякое сообщение морем прекращается в том краю, высаженные войска остались бы в плену у русских. Если же войско разбито, тогда нечего много и хлопотать. Шведы, единственный народ, от которого Россия должна ожидать подобного предприятия сухим путем, могут гораздо выгоднее внести свое оружие и гораздо легче удержать за собой свои завоевания.

43. Зато и Россия не много вреда может наделать соседям своим флотом. Шведские берега по случаю утесов, а прусские по причине опасного взморья недоступны для больших кораблей. Между датскими островами русские могли бы еще предпринять какие-нибудь военные действия. Но не говоря уже о том, что выгодам России решительно противно воевать с Данией, от которой выиграть нечего и о сохранении которой Россия должна стараться для своей собственной пользы, да и голландцы с англичанами не в состоянии будут видеть равнодушно уменьшение датского королевства и в этом случае явятся в Балтийское море с такими силами, что русский флот найдет себя вынужденным отступить в свои пристани, а как легко довести его до того, это достаточно показал опыт в последние годы недавней шведской войны.

44. Да и просто невозможно, чтобы русские когда-нибудь были в состоянии образовать такие морские силы, которые могли бы соперничать с флотами морских держав. С одной стороны, их государственные доходы далеко недостаточны для того и будут совсем поглощены подобным предприятием. С другой, у них недостаток в способных моряках: если уж Петр I, со всеми своими уловками, не мог одолеть отвращения русских к мореплаванию, то мало надежды, чтобы когда бы то ни было успел в том кто-нибудь из его преемников.

45. Наконец и защиту торговли и мореплавания, для чего преимущественно содержат флоты другие державы, у русских нельзя принимать в соображение, потому что они не ведут, да и не хотят вести, торговли на собственных кораблях: вся русская торговля ведется посредством иноземных судов, так что безопасность [54] плавания в русские пристани не столько имеет выгод для России, сколько для других народов, так как суда и товары, которые в военное время могут быть захвачены неприятельскими крейсерами, причинят потерю не русскому, а иностранному купцу.

46. Если соединим вместе все данные, а именно, что русский флот для обороны государства лишний, при нападении соседей неудобен и не поддерживает никакой торговли, ни мореплавания, то это придает большую вероятность мнению тех, которые полагают, что Петр I гораздо лучше пособил бы своим пользам и был бы в состоянии совершить гораздо более великие дела, если бы оставил в кармане подданных те изумительные суммы, какие затратил на флот, или употребил бы их на умножение сухопутного войска.

47. По крайней мере даже самые рассудительные моряки в России думают так, что усиление флота в слишком больших размерах вовсе бесполезно и что русское государство вполне получило бы все, что рассудительно могло обещать себе от него, если бы содержало не больше 6 линейных кораблей и 12 фрегатов для употребления их в неожиданном случае, подобном Гданьскому делу в 1734 году.

48. Но совсем иначе надо судить о галерах, которых Петр I настроил множество и для того учредил в Петербурге особенную галерную верфь и отдельную галерную пристань: в мирное время или когда нет в них надобности, под кров туда можно было отвести до 200 галер и поставить их там на суше.

49. Этот род судов до Петра I никогда не был известен в Балтийском море: первую мысль о них подали ему какие-то греки и далматы, пришедшие в Россию в первую турецкую войну и построившие эти суда в Воронеже по образцу турецких галер. Пока флот находился на Дону, русские с большою выгодой пользовались этими судами для набегов на Азовском море; когда же морские учреждения переведены были в Балтийское море, нашли, что этими судами можно было еще выгоднее пользоваться в тамошних утесах. И так Петр I недолго мешкал воспользоваться этой выгодой и в несколько лет собрал в Петербурге до 300 галер.

50. При этом учреждении он далеко не встретил тех неудобств, какие должен был одолевать при заведении корабельного флота. В лесе ему нечего было затрудняться, потому что для галер нужен сосновый, а Финляндия да окрестности Петербурга доставляли его сколько угодно. Постройка галер далеко не требовала такого искусства, как кораблестроение: в Або большую часть их срубили русские солдаты своими плохими ручными топорами под наблюдением двух или трех строительных мастеров. Передвижения галер так легки и требуют так мало опытности, что в конце шведской войны в войске, стоявшем в Финляндии, не было ни одного пехотного капитана, который не умел бы начальствовать галерой так же [55] хорошо, как лучший греческий пилот, а так как галеры большею частью ходят на парусах и почти каждую ночь пристают к берегу, русский солдат нашел это путешествие до того удобным и так привык к нему в короткое время, что с удовольствием садился на галеру; когда даже и ветер был противный, он лучше охотился грести веслами, чем маршировать с поклажею за спиною.

51. Эти галеры оказали Петру I самые великие и важные услуги в последнюю шведскую войну, им одним обязан он благодарностью за столь же славный, как и выгодный Ништадтский мир. Потому что хотя шведы и потеряли Ливонию и Ингрию, но ни русское войско, ни русский флот, если бы настолько и были сильны, не могли придвинуться ближе к их сердцу или принудить их к вечной уступке этих областей по мирному договору. Горы, воды и болота, везде прорезывающие обширную Финляндию, доставляли шведам довольно удобств, чтобы оспаривать у русских землю шаг за шагом и мешать их дальнейшему вторжению; так называемые шеры или каменистые утесы, которые на милю тянутся цепью в море вдоль финского и шведского берега от Выборга до Кальмара, считались неодолимой защитой (Bollwerk) шведского королевства от всяких нападений с моря. В самом деле, ни один военный корабль без особенной удали не мог отваживаться в наполненные кривыми и слепыми утесами проливы, образуемые шерами. Но что удерживало корабли, послужило к выгоде галерам, для которых нужна небольшая глубина, и подало им случай обходить финские проходы даже в виду неприятельского флота и в один поход овладеть всей Финляндией, а потом переправляться в Швецию везде, куда хотели делать высадки, и разорять огнем и мечом внутренние места этого государства, меж тем как никто не в состоянии был остановить такие разорения ни водою, ни сухим путем. Большие корабли не смели входить в эти воды, а шведские войска только что соберутся в одном каком месте в слишком значительных силах для русских, эти последние в минуту садятся на суда, пристают далеко оттуда в другой стороне, да и разыгрывают там такую же “драму с пожарами”. Шведы сначала хотели противопоставить им тоже галеры, но выстроили их так неуклюже, да и солдаты их так плохо знали сноровку в передвижении этих судов, что им нечего было и тягаться с русскими: первые шесть, появившиеся в море, достались тотчас же русским со всем войском. В то же время шведы ласкали себя тем, что английская эскадра остановится в Ботническом заливе, имевшем несколько миль и довольно чистом, и будет держать в почтении к себе русские галеры, которым необходимо было проходить мимо ее. Но англичане считали эти воды слишком опасными, а потому и не хотели рисковать своими кораблями.

Это придало русским смелости накрыть в другой раз шведов: все места, где приставали, они наполняли убийствами и [56] пожарами, так что шведы, напрасно испытавши все оборонительные меры, принуждены были наконец купить безопасность своих домов уступкою лучших и плодороднейших областей: они еще должны были считать великим счастьем, что Петр I не изъявил желания требовать уступки всего, чем завладел он (uti possidetis), служившей основанием всех прежних договоров между Россиею и Швециею, и отхватить у них Финляндию.

52. В самом деле, эта умеренность Петра I казалась непонятною для всех, которые еще не бросили предубеждения, овладевшего обществом к этому государю, и имели точные сведения о положении северных дел и значении упомянутых областей. Так как Петр I решился уже раз сделать своим постоянным местопребыванием и столицею своего царства Петербург, до сих пор еще получающий большую часть необходимых потребностей из Финляндии, завоевание этой страны было царю гораздо нужнее и значительнее Ливонии сколько для безопасности его новых учреждений, столько же и для присмотра за ними. Он не рисковал ничем в случае своих настойчивых требований. Что Англия не могла ему нанести никакого вреда, он знал уже это по опыту, а шведы чувствовали себя до того расстроенными, что не могли больше сделать никаких усилий: один только поход наверное довел бы их до того, что они должны бы были купить мир за всякую цену.

53. Впрочем, Швеция еще небезопасна в этом случае, и если когда-нибудь храбрый и предприимчивый государь вступит на русский престол, ей трудно будет оборонить от галер Финляндию. Это в ясных словах пророчил шведским чинам их собственный адмирал Эреншильд (Ehrenschild), бывший несколько лет в плену у русских. Когда в 1726 году выходили кое-какие затруднения с русским двором из-за голштинских дел, Эреншильда спросили там: если бы дошло у них до разрыва, сколько ему понадобилось бы военных кораблей для приведения шведских берегов в безопасность от овладения русскими галерами, он объявил, что не в силах этого сделать и с тысячью кораблей.

V

Какие новые и полезные учреждения заведены Петром I для торговли в России?

1. Торговля, которую ведут в России, так разнообразна и до того отлична по своей природе от обыкновенной торговли в других европейских землях, что нельзя получить ясного понятия о тех переменах в ней в царствование Петра I, не предпослав краткого известия о каждой ее ветви. [57]

2. Вообще торговля, какая в ходу в России, разделяется на 2 разряда: внутреннюю и иностранную.

3. Под именем внутренней торговли разумеют не только что везется из одной области в другую, но и сбыт русских и иностранных товаров в морские пристани. Для своих родов этой торговли Россия имеет лучшую местность и большие удобства, нежели какие встречаются в другом европейском государстве.

4. Огромное пространство Русского царства, которое в длину занимает до половины нашего полушария, а в ширину простирается от 46 до 70 градуса, доставляет ему невероятное множество товаров и почти все нужное для поддержания человеческой жизни и служит причиною того, что если в одной области случится какой недостаток, он тотчас же пополняется из другой. Перевозка купеческих товаров, точно так же как и съестных припасов, чрезвычайно облегчается большим числом судоходных рек, повсюду орошающих страну и расположенных так выгодно, что от Петербурга до китайской границы, на расстоянии 12 тысяч верст, можно, если угодно, ехать сухим путем только не больше 500 верст. Самая перевозка на колесах в России далеко не так дорога, как в других европейских государствах, и от Москвы до Петербурга за 757 верст расстояния зимою платят с пуда или с 40 русских фунтов не больше 4, а по самой уже высокой цене 5 грошей.

5. По случаю этих выгод внутренняя торговля в больших и меньших размерах с давнего времени предоставлялась одним только русским гражданам и ни одному иностранцу не дозволялось ни возить из морских пристаней его товары в страну, ни покупать там русских и отвозить их на морскую пристань. По законам ни один иноземный купец не мог даже покупать в морской пристани русских товаров у другого иностранца, а только у русского. Торговые сделки он мог заключать с русским как в Москве, так и других городах страны, но отпуск товаров не должен был производиться нигде, кроме морской пристани.

6. Петр I постоянно предоставлял свободный ход этой торговле и ничего не изменял в ней, кроме того, что, переводя оптовую торговлю из Архангельска в Петербург, он возвысил пошлину в первом городе 2-мя процентами на сто, а в последнем понизил на столько же процентов, хотя эта пошлина повсеместно в государстве оплачивалась 5-ю процентами на сто. Впрочем, он с большим старанием сохранял для подданных вышепомянутое исключительное преимущество и в 1716 году отказался от очень выгодного договора, предложенного Англией, из-за одного только настойчивого требования англичан, чтобы дозволять им свободную торговлю с Казанью и Астраханью. Правда, что в молодости, впервые проезжая прусским государством, он заключил торговый договор с [58] покойным прусским королем, по которому прусским и бранденбургским подданным предоставлялась свободная торговля по всей России. Но этот договор никогда не был приведен в исполнение; когда же в 1 725 году барон Мардефельд наведывался о нем у русских коммерции советников по случаю приготовленной поставки прусского сукна, они посоветовали ему по-приятельски не затрагивать этого условия, потому что на него нельзя согласиться без разорения всех торгующих граждан в России. Со всеми своими настойчивыми просьбами он ничего не добьется больше, кроме того, разве что сделает ненавистной прусскую торговлю, у которой и то уж довольно врагов.

7. Армянам хоть и позволено возить их персидские товары на Астрахань через Россию в Петербург и отправлять на судах в другие земли, наоборот также отправлять в Персию тою же дорогой товары, выписанные из чужих краев с платою пошлины 2 процентов на сто, но при этом взяты строгие предосторожности, чтобы они не продавали своих товаров в России. Тюки их запечатываются множеством печатей в той пристани, где останавливаются; эти печати армяне должны показать неповрежденными в другой пристани, из которой вывезут свой товар. Так как эта торговля доставляет в казну значительную пошлину и не делает никакого вреда внутренней торговле русских, то и осталась при своем прежнем устройстве.

8. Иностранная торговля, посредством которой иноземные товары привозятся в Россию, а русские в чужие края, разделяется на морскую и сухопутную.

9. Самая главная сухопутная торговля в России, во-первых, китайская, 2. калмыцкая, 3. бухарская, 4. персидская, 5. татарская и турецкая, 6. польская и силезская и 7. та, которая из мест, прилежащих к Смоленску, производится с Пруссией.

10. Правильная и главная китайская торговля, производимая через Сибирь караванами, составляет исключительное преимущество (monopolium) русского правительства. Каждый раз при отправлении каравана Сибирский приказ выбирает из купечества поверенного (Kuptschin) (Купчину.), который получает назначенные для этой торговли деньги, а из русских магазинов в Москве и Тобольске меха, чуть не единственный товар, какой могут русские отправлять в Китай: он везет их туда, продает там, наоборот, накупает китайских товаров и доставляет их в магазин в Москве, где двор выбирает наперед из них себе какие понравятся, а остальные выставляет для народной продажи.

11. Обратный привоз такого каравана обыкновенно считается на 300 и до 400 тысяч рублей, и если сличить цену, по какой [59] куплены эти товары, с тою, какой они обыкновенно стоят в Москве, то и можно сделать одно только заключение, что барыш должен быть чрезвычайно велик, особливо когда провоз и другие расходы, несмотря на большую дальность, не доходят до 5 процентов со ста на весь капитал. Только плохие и странные порядки и распоряжения Сибирского приказа при сбережении и продаже этих товаров и мошенничество приставленных тут чиновников причиной того, что большая часть барыша или пропадает, или переходит в их карманы. Потому что хотя по законам ни одно частное лицо не может торговать в Китае и без особенного позволения иметь свой пай в караване, который для того строго и осматривается на границе при каждой его отправке и возвращении, однако ж поверенные всегда умеют провезти тайком при отходе и приходе каравана значительное число товаров на счет свой или других частных лиц; эти товары вообще гораздо лучше тех, что в караване, а оттого и раскупаются далеко бойчее.

12. Сверх того основавшиеся в Сибири русские купцы несколько лет тому назад нашли непрямой путь для обмена своих товаров на китайские. Это делается в Урге (Urga), месте на реке Селенге (Selenga), где хан западных монголов имеет свое местопребывание или, лучше, обыкновенно разбивает свой стан: это место посещается как русскими, так и китайскими торговцами. Благодаря тому привозится опять в Сибирь довольно много китайских товаров, да еще ближайшей дорогой и с меньшими расходами сравнительно с караваном; потому не обходится без затруднений для последнего в сбыте его товаров и без значительной убавки барыша от них.

13. Со всем тем правительство имеет с помощью караванов случай сбывать меховой товар, отчасти доставляемый ему в качестве дани с живущих в Сибири языческих народов, отчасти поступающий к нему в торговых пошлинах этого края, где все уплачивается туземными произведениями (in natura); при том оно и не находит другого места для достаточного сбыта этих товаров ни внутри, ни вне государства; по этим причинам Петр I всячески старался поддерживать постоянный и правильный ход этой караванной торговли и для того отправлял разные посольства в Китай, напоследок довел дело до того, что в 1720 году заключен был со старым китайским императором Кам-ги (Cam-hi) договор, где, между прочим, находилось такое условие, чтобы на будущее время в Пекине проживал постоянно русский поверенный (агент) и занимался там торговлею.

14. Но как русские не сдержали этого договора в других статьях, особливо же оказывали покровительство перебежавшим к ним китайцам, то старый император разом прекратил все [60] торговые сношения с русскими, выслал поверенного с его караваном и пока жив был, ни тому, ни другому не хотел дозволить опять доступа в свою землю.

15. Но преемник Кам-ги ввязался в трудную войну с контаишем (Contaisch) калмыков, имевшую такой несчастливый исход для него, что он решился отправить два посольства в Россию с просьбою о помощи против этого неприятеля, предлагая возобновить за то торговлю на выгодных условиях. Оба посольства первые, какие когда-либо отправлялись из Китая в Европу, прибыли в настоящее царствование, одно в Москву, а другое в Петербург. А что порешено с ними, о том не знают еще до сих. Впрочем, сколько известно, торговля с этого времени возобновилась, в Китай отправлен новый караван, но большую часть товаров, пришедших с ним оттуда, истребил последний пожар в Москве.

16. Однако ж люди, знающие толк в торговых делах, полагают, что китайская торговля, как ни выгодною кажется она с первого взгляда, все-таки при теперешнем образе ее отправления в сущности больше вредна, чем полезна для русского государства. Потому что, говорят они, хотя правительство находит при этой торговле большой сбыт лишних для него меховых товаров, которые едва ли бы могло распродать по такой высокой цене в другом месте, с тем, однако ж, оно должно поддерживать его значительными денежными суммами, которые совсем потеряны для государства, между тем получает, наоборот, из Китая, кроме небольшого количества золота, одни только шелковые и бумажные ткани да другие, вовсе ненужные, товары, из которых может сбывать соседям немного или продавать их для одного внутреннего употребления.

Сверх того, продолжают они, высокая цена, в какой держится меховой товар, с помощью этого средства приносит русскому государству так мало существенной выгоды, что еще отмечает торговый баланс к невыгоде России: последствие ее таково, что меховой товар не отправляется с выгодой никуда по Европе; напротив, англичане и французы могут сбывать большее его количество с хорошим барышом из своих американских поселений, даже в самой же России.

17. Но если только китайскую торговлю в России устроят иначе и распорядятся так, что большая часть приходящих, наоборот, товаров будет только провозиться через эту страну и находить себе сбыт в других землях, тогда, разумеется, эта торговля будет производиться с большей выгодой и сделается гораздо обширнее, нежели до сих пор то бывало. Но пока будет вмешиваться в это дело правительство, эта последняя цель не достигнется никогда.

18. Торговлю с калмыками ведут частные купцы, привозящие этому народу железный, медный и разный мелочной товар и [61] получающие за то от него скот и разные съестные припасы, а часто золото, серебро, также другие драгоценные вещи, добываемые ими в китайских войнах и набегах. Сама по себе эта торговля не очень значительна, но подала русским случай изучить землю калмыков и открыть богатые медные рудники, разработкой которых туземные жители пренебрегают и охотно дозволяют ее русским, если только это частные лица. В эту торговлю Петр I вмешивался не более, как только запретил под тяжким наказанием возить калмыкам пушки, ружья, также другое оружие и одежду.

19. В Бухарской Татарии русские с давних пор вели свободную торговлю и частью покупали у жителей Самарканда на чистые деньги маленькие курчавые овчинные меха, также разные индейские ткани, привозимые на тамошний рынок, часто и цветные камни. Правда, что при этой торговле по дороге туда и обратно купцы подвергались немалой опасности от набегов окрестных татар, однако же она приносила хорошую прибыль: это, между прочим, можно также заключить из того, что в то время когда она была еще в ходу, за 100 рублей в Самарканде обыкновенно платили в Москве от 150 до 160, а иногда даже и 200 рублей. Но бедственный поход, предпринятый князем Черкасским в Хивинскую Татарию, о котором после будет сказано подробнее, возбудил такую ненависть в бухарских татарах, что они вовсе не хотели иметь дел с русскими и причинили столько помех их торговле, что она должна была прекратиться сама собою. Хотя Петр I для ее возобновления употреблял все старания, отправлял нарочное посольство в Бухарию, однако ж при своей жизни не мог опять привести в ход эту торговлю. Даже когда нынешняя императрица отправила туда в качестве посланника полковника Гарбера (Garber) с богатым караваном, бухарцы наняли сильный боевой отряд у очень хищнического народа казачьей орды (Kosatschia orda), который окружил караван на дороге в степи и до того измучил его голодом и изнурением, что он должен был наконец сдаться и повернуть в обратный путь с потерею самых лучших и дорогих товаров.

20. После того по докладу статского советника Кирилова (Kirilow) императрица старалась завести поселение в соседственных Уральских горах, которое должно носить название Оренбурга: посредством его ласкали себя надеждой открыть дорогу к бухарцам и другим окрестным татарским народам и привести в безопасность торговлю в тамошнем краю. Но время покажет, достигнется ли еще таким путем эта последняя цель.

21. Из Астрахани русские больше ста лет вели значительную торговлю в Персию, возили свои товары водой на плоскодонных судах до Низовой (Nisowajo), а оттуда сухим путем в Шемаху, и наоборот привозили грубый шелк и персидские шелковые ткани. [62] Задумав завести в своем царстве французские шелковые фабрики в 1717 году, Петр I особенно старался оживить эту торговлю, которая должна была доставлять шелк для этих фабрик. Когда вскоре за тем, во время персидских смут, лезгинские татары заняли Шемаху и ограбили русский караван, стоявший там наготове к отправлению, Петр получил повод, или лучше предлог, предпринять персидский поход.

22. Главные его виды при этом клонились к тому, чтобы овладеть областями на Каспийском море, где добывается лучший шелк, и привлечь в свои земли главную торговлю этим товаром, которая до тех пор имела направление в Смирну. Легко завоевал он две из этих областей, Ширван и Гилян, и не только удержал их за собой до самой кончины, но по договору, заключенному с шахом Тамасом (Thamas), заставил его уступить еще три других: Мазандеран, Астрабат и Ферабат, хотя никогда и не получал во владение последней. Но как везде, куда ни приходили его войска, ему встречались пустые жилища и жители лучше уходили глубже в страну, нежели покорялись его власти, то он и не успел в своем намерении, да еще был причиной, что выгодная перевозная (транзитная) армянская торговля остановилась совсем, прежнее шелководство в завоеванных им областях упало и развилось в соседственных персидских.

23. По смерти его русские несколько лет удерживали за собой сделанные завоевания. Но наученные опытом, что эти покоренные области служат больше бременем для государства, нежели приносят ему пользу, потому что от тамошнего нездорового воздуха ежегодно умирали многие тысячи солдат и расходы на содержание нужного для обороны войска далеко недостаточны, русские решились наконец уступить все эти завоевания опять Персии и выговорили себе за то вполне неограниченную и свободную от пошлин торговлю по всем персидским областям.

24. Многие сомневаются, сдержат ли это для них персияне, да и на самом ли деле так велика и существенна ожидаемая от того выгода, как ласкают себя. Напротив полагают, что пока персидские товары большею частью привозятся за чистые деньги, как бывает то и до сих пор, и все должны потребляться в России, то по справедливости надобно думать о стеснении, а не о распространении этой торговли, по крайней мере распорядиться так, чтобы не шелковые ткани, а только грубый шелк привозился в Россию из Персии.

25. Из Крымской Татарии украинские купцы обыкновенно привозят в довольно значительном количестве виноград и другие тамошние плоды и за то возят туда пшеницу и разного рода съестные припасы, которые тотчас же разбирают турки и отправляют в [63] Константинополь. Эту торговлю Петр I нашел не столь важной, чтобы она заслуживала его внимания.

26. Так же точно он предоставил свободный ход и той торговле, которую ведут большею частью греческие купцы прямо из Украины в Константинополь: это потому больше, что посредством ее находят порядочный сбыт собольи и другие нежные меха, которых почти негде сбывать в другом месте; наоборот, привозятся турецкие товары, однако ж в небольшом числе и почти все одни чистые деньги.

27. Напротив, он нашел тем более необходимым ограничить торговлю, производимую из Киева в Вратислав (Breslau). Первоначально она состояла только в том, что богатейшие дворяне посылали на продажу в Вратислав своих волов, доставляемых в невероятном количестве Украиной, и, наоборот, получали немного пряностей и других припасов для дома, а все остальное чистыми деньгами. Но впоследствии основаны были разные кожевенные заводы в Украине, а иностранные фабричные изделия обложены в морских пристанях высокою пошлиной по тарифу 1724 года, тогда и купцы приняли участие в этой торговле, отправили по этому случаю большие склады юфти в Силезию, а наоборот привезли оттуда значительное количество полотен и других обложенных большою пошлиной товаров, которые и сбыли потом по всем южным областям России. В Украине ее особенные льготы и пошлины гораздо ниже, чем в прочих русских областях; стало быть, русским купцам нельзя было вести торговых дел с украинскими: по этой причине и вся торговля такими товарами перешла в Киев, к большому убытку как для морского пошлинного сбора, так и для туземных фабрик. С другой стороны, торговцы юфтью жаловались, что не могут получать за свой товар больше прежней цены, тогда как в Братиславе он продавался дешевле, чем стоил им самим в Петербурге.

28. Эти неудобные обстоятельства заставили Петра I ограничить торговлю из Киева в Силезию одною только продажей волов и запретить под тяжким наказанием всякую другую, какая могла бы производиться этим путем. Так это и оставалось неизменно как в его царствование, так и его преемников, Екатерины и Петра II, несмотря на то что венский двор употреблял все возможное для отмены этого запрещения.

29. Но после того как этот двор с настоящего царствования получил чрезвычайное влияние в русских правительственных кружках, он добился наконец того, что вратиславской торговле возвращена была полная свобода, хоть и наперекор мнению Тайного совета. Но причины, подавшие повод к ее запрещению, все еще существуют, и всякому знающему морскую и вратиславскую торговлю необходимо должен броситься в глаза убыток, какой [64] произойдет для первой от возобновления последней, и потому нет сомнения, что ее запретят опять, как скоро русский двор снова возвратится к своим прежним правилам и поостынет горячая дружба его с венским.

30. Вышепомянутое возвышение морских пошлин было еще причиною новой тайной торговли из Торопца (Toropez) и других городов Смоленской губернии в Королевце и Гданьске, хотя Коммерц-коллегия употребляла все меры для ее прекращения, однако ж не могла в том успеть до сих пор. Впрочем, эта торговля строго запрещена, и кого поймают в том, наказывают самым жестоким образом, без всяких уважений: оттого уже и разорились разные зажиточные купцы.

31. Морская торговля производится теперь из семи пристаней: из Риги, Ревеля, Нарвы, Выборга, Колы, Архангельска и Петербурга.

32. Торговлю в Риге надобно считать только перевозной (транзитной): она главное состоит в том, что тамошний гражданин скупает на свой или на чужой счет товары, приводимые туда поляками и курляндцами, и отсылает их на иностранных перевозных судах, а своих покупателей снабжает иноземными товарами. Потому все, что ни доставляет в Ригу и ни вывозит оттуда Ливония, немного имеет значения в соразмерности с польскою торговлею. В последнюю шведскую войну эта торговля пришла в крайний упадок, потому что шведы держали в облежании русскую пристань, пока еще владели морем, и не дозволяли туда никакого судоходства. Петр I не употреблял важных усилий, чтобы поднять город Ригу, пока не был уверен, что она достанется ему. Но по совершенной уступке ему этого города он не оставил ничего, что только могло служить к восстановлению тамошней торговли: подтвердил все городские льготы с старыми уставами и преимуществами в пошлинном сборе и других торговых делах, приманивал большими обещаниями опять в Ригу поляков, которые между тем повернули, по большой части, в Королевец. А улучив для того благоприятное время, когда поляки недовольны были разными новозаведенными порядками в Королевце, он так хорошо успел в том, что в короткое время город Рига опять привлек к себе чуть не всех покупателей, бросившихся было во время войны в Королевец. В самом деле, теперь торговля Риги в таком цветущем состоянии, в каком едва ли была когда-нибудь во время шведов.

33. Напротив, ревельская торговля далеко не в таком цветущем состоянии, несмотря на то что Петр I тоже подтвердил все льготы этого города, а пошлины оставил на том же основании, как и в шведское время. В городе нет никакой реки, и прежние пути сообщения с Россией совсем для него отрезаны благодаря учреждению [65] петербургской торговли; потому он и не получал никаких других товаров, кроме небольшого количества льна и пшеницы, доставляемых из Эстонии, и ничего не имел для сбыта, кроме необходимого совсем нищему эстонскому дворянству, а потому и его торговля не равняется и 20-й доле рижской.

34. Торговля в Нарве в шведское время была немного хуже рижской, потому что не только стекались туда все товары, доставляемые соседними русскими областями, но этим же путем должна была идти персидская и армянская торговля; притом этою же торговлей пользовались иностранные купцы, поселившиеся в Москве для доставки в Россию таких товаров, в которых они замечали недостаток в Архангельске. Но война и последовавшее затем переселение нарвских жителей в Россию совсем подорвали эту торговлю; после, хотя Петр I и позволил опять поселиться там переведенным оттуда жителям, однако ж, чтобы не нанести вреда Петербургу, подчинил этот город русскому пошлинному тарифу и до того ограничил его льготы, что торговля Нарвы никак не могла поправиться при жизни царя. Ныне царствующая императрица возвратила, правда, нарвскому городскому правлению его старинные льготы, о которых не хотел и знать ни Петр I, ни оба ближайших его преемника, даже отдала ему опять освященную уже по русскому обряду церковь: город и обстроился очень красиво, и торговля его пошла лучше, но все-таки пока существует Петербург и останется русский тариф, он никогда опять не достигнет прежнего благосостояния.

35. Пока Выборг находился под властью шведов, там был главнейший склад всех тех товаров, какие Финляндия и Карелия могут доставить иноземным народам. Но с тех пор как это место перешло под русскую власть, шведы заложили на границе, в Фридрихсгаме, новую пристань и приучили своих финских подданных туда отвозить свой товар: это стало для них тем легче, что сами русские, введя свой тариф в Выборге, уронили тамошнюю торговлю, так что этот город получает теперь небольшое количество деревянного товара, дегтя и масла, добываемых в русской Карелии, и тамошняя торговля почти ничего больше, как крестьянская.

36. В Коле, при Северном море, на берегах Лапонии, только такая торговля, которой дало начало тамошнее рыболовство. Иностранные корабли, приходящие туда в небольшом числе ежегодно, не привозят с собой ничего, кроме соли, в которой солят семгу, треску и другую морскую рыбу, покупаемую за самую дешевую цену у тамошних рыбаков и потом развозимую по другим европейским землям.

37. Впрочем, на лапонских берегах ловится великое множество тюленей и моржей: из них вытапливается ворвань, которую [66] гамбургские купцы ценят дороже гренландской. Прежде велась свободная торговля этим товаром. Но Петр I обратил ее в торговлю в одних руках (монополию) и подарил ее барону Шафирову. После его опалы она опять поступила в казну; ворвань продавалась в Петербургской Коммерц-коллегии тому, кто больше даст за нее. Но после, когда Шафиров заключил последний мирный договор с Персией и, в награду за то, опять был возведен в свой прежний сан, ныне царствующая императрица снова пожаловала ему эту торговлю ворванью, которая, смотря по удаче и неудаче лова, приносит ему от 12 до 15 тысяч рублей ежегодного дохода.

38. Архангельск — место, где англичане завели первую морскую торговлю с Россией в царствование королевы Елизаветы. В начале настоящего столетия тамошняя торговля находилась в очень цветущем состоянии, так как это была единственная пристань, где русские купцы могли запасаться иностранными товарами, куда стекались все торговые богатства из всей России и Сибири, чему немало способствовала Двина, большая и повсюду судоходная река, протекающая больше 1 000 верст пространства и имеющая сообщение почти со всеми частями северной России. Хоть тоже и эта торговля по временам терпела кой-какие стеснения ради императорской выгоды от запрещения вывоза пшеницы, покупки некоторых товаров: юфты, дегтя, ворвани и проч. — и других таких же вредных торговых льгот в одних руках (монополии), однако ж тамошний сбыт был так велик, что происходившие от тех стеснений убытки не особенно бросались в глаза. Но учреждение торговли в Петербурге привело в такой упадок архангельскую, что ныне привозится в Архангельск мало русских товаров, кроме дерева в деле, да еще дегтя, ворвани и проч., которые добываются на берегах Белого моря и Двины и по их тяжести не перевозятся в Петербург; но еще меньше приходит туда иностранных товаров.

39. Петербург обязан теперешним цветущим положением своей торговли одному только пристрастию Петра I и его горячему желанию сделать этот город великим и цветущим во всех отношениях. Правда, что его положение самое удобнейшее для торговли изо всех пристаней в России, потому что посредством текущих туда рек он имеет сообщение хотя и не со всеми, зато с самыми богатыми и плодородными областями Русского царства; ненависть же к нему русских так велика, что они никогда не завели бы там значительной торговли, если бы только это было в их руках, а навсегда бы оставили главную торговлю в Архангельске. Несколько лет кряду Петр 1 понапрасну старался лаской приучить своих купцов к Петербургу. Все выгоды, каких наобещал он им в пошлинах и других вещах, не были сильны довести их до того, чтобы они отдали предпочтение этому новому торговому месту пред старым; потому [67] он и видел одно только для себя средство к достижению цели — взяться за дело покруче и так затруднить для своих торговых людей дорогу в Архангельск, что они необходимо должны будут проторить ее в Петербург.

40. Лишь только увидел он себя обеспеченным во владении Петербургом благодаря Ништадтскому миру, как и объявил сенаторам свое непременное намерение относительно перемены в торговле, приказав, чтобы они постарались привести оное в исполнение как можно скорее. Купцы, немало сбитые с толку такими новыми порядками, подали ему подробные представления против того; все его сенаторы и министры подкрепляли их, сколько силы стало: старый великий адмирал Апраксин даже сказал Петру в глаза, что такими переменами он разорит все купечество и возьмет себе на шею вечные, никогда не осушаемые слезы, но он остался непреклонным в своем намерении и в 1722 году запретил вперед не возить в Архангельск никаких других товаров, кроме произведений архангельской губернии и берегов Двины. Это имело такое действие, что в 1723 году в Петербург навезено было русских товаров великое множество; купцы тоже не могли удержаться, чтобы не следовать за товарными обозами; на другой год строгость этого запрещения несколько смягчена и дозволено более свободы в перевозе товаров в Архангельск, но в обнародованном при этом тарифе пошлина положена 25-ю процентами на сто выше против Петербурга на все привозимые в Архангельск и отпускаемые оттуда товары, исключая деготь, ворвань, мачты и другие деревянные изделия. Это само собою было достаточно для отвода торговли в желанный для Петра канал.

41. Сначала казалось, будто бы предсказание русских сбудется и торговля получит страшный удар от такой перемены. Неудобство перевозки из русских областей в Петербург, особливо когда эта дорога была еще не объезжена и оказывался недостаток в требуемом числе судов, до того возвысило цену привозимых товаров, что русский находил плохую для себя выгоду в базарной цене, тем более что иностранец старался еще выгнать пошлинные деньги, какие заплатил в Зунде, на цене своих и русских товаров. Многие русские купцы, особливо каргопольские и выборгские, ежегодно покупавшие в другое время в Архангельске большие склады иноземных товаров на годичный срок и обыкновенно точно поддерживавшие доверие к себе, пользовались случаем и предлогом не посещать ярмарки и тем приводить своих заимодавцев в необходимость гоняться за ними по диким и пустынным местам и искать удовлетворения путем суда: это разорило разные значительные торговые Дома в Голландии и Англии.

42. Но после того как этот убыток был забыт и лучше устроились удобства перевозки в Петербург как водой, так и сухим [68] путем, вскоре оказалось, что эта перемена вообще не причиняет ни малейшего вреда торговле и что местность Петербурга еще гораздо удобнее для торговли русским и иностранцам.

43. Наконец русские лучше ознакомились с дорогами в Петербург и, соразмерив свои перевозные суда с глубиною протекающих туда рек, нашли, что могут привозить свои товары в Петербург с такою же безопасностью и с такими же издержками да еще в гораздо кратчайшее время и раньше, чем в Архангельск, а близость их жилищ подала им случай принять меры вернее и лучше как для отправки товаров, так и относительно цен их.

44. Иностранцы выиграли тут сначала тем, что им не для чего было держать два дома: один в Москве, для заключения торговых сделок, а другой в Архангельске, для приема и отпуска товаров, как принуждены бывали делать при старом порядке: они оставались в Москве и там могли заключать сделки, отправлять и принимать товар. Потом, корабли их могли раньше, и два раза в год, приходить в Петербург и выходить оттуда, меж тем как в Архангельске, где река не очищается ото льда до конца мая, а в начале октября уже замерзает опять, им нельзя было сделать в год больше одной поездки (рейса). Но самую большую выгоду иностранное купечество находило в том, что в Петербурге, лежавшем посреди других торговых мест, или хоть по соседству с ними, оно имело возможность переводить на них, в необходимом случае, свои деньги или получать их также и товаром (in natura). Напротив, чрезвычайная отдаленность архангельской пристани от всех торговых европейских городов делает подобный оборот невозможным, так что кому нужны деньги, тому ничего больше не остается, как подчиниться вексельному курсу, который соображается там вовсе не с свойством торговли или товара, а с изобилием или недостатками денег в запасе, и часто в один год, даже в немногие месяцы, разнится на 15 и даже до 20 процентов.

45. Всеми этими выгодами теперь вознаграждаются затруднения, оказавшиеся для петербургской торговли по случаю зундской пошлины и дороговизны в этом городе: оттого-то и вышло, что хотя по кончине Петра I морские пошлины в Архангельске уравнены были с петербургскими, но торговля все же осталась в Петербурге и не обратилась опять на свой прежний путь.

46. Хоть и слыхали, однако ж, что Петр I сам не один раз жаловался, что из правительственных дел нет ничего для него труднее торгового дела и что никогда не мог составить себе ясного понятия об общей связи торговли, но верно, что у него были очень здравые мысли о полезном и вредном для торговой промышленности в его царстве и что если он ошибался в их применении на деле, это надобно приписать не другой какой причине, а только его [69] желанию настоящей выгоды (lucro praesenti), страсти, общей у него со многими великими государями.

47. Вообще при своих учреждениях для торговли он имел в виду следующие предметы: 1) как бы ему уменьшить количество иноземных товаров, привозимых в Россию, и за то увеличить вывоз своих туземных; 2) предупредить тайную кражу в пошлинных сборах и привести их в лучший и правильнейший порядок; 3) вырвать морскую торговлю из рук овладевших ею иностранцев и поощрить своих русских к перевозке их товаров на собственных кораблях в чужие края.

48. Для достижения первой цели он выбрал самый простой путь — развитие горного дела и заведение фабрик в царстве, какие обыкновенно заводятся в чужих краях. Еще в свое первое путешествие в Голландию он нанял великое множество художников и ремесленников по разным родам ремесел: булавочников, проволочников, бумажных мастеров, ружейников, суконщиков и прочих; сверх того сделал большие поощрения тем из них, которые сами собою захотят идти в Россию и заводить там фабрики. Хотя начавшаяся потом шведская война не дозволила ему преследовать эту цель с надлежащею строгостью, однако ж он так мало упускал ее из виду, что не только постоянно старался привлечь множество людей этого рода, но и отправил многих из своих подданных в Англию и Голландию обучаться фабричному производству, какое там в употреблении. В особенности он старался привести в лучшее положение полотняные и шерстяные фабрики в России и заметив, что шерсть там очень груба, что за овцами не было надлежащего ухода, он выписал овец и овчаров из Саксонии и Силезии. В свое путешествие во Франции он совсем уже решился завести в России фабрики богатых шелковых тканей, как в Лионе, Орлеане и Туре, и поручил это трем богатейшим и сильнейшим господам в своем крае: великому адмиралу Апраксину, барону Шафирову и графу Толстому, дал им для того очень выгодные льготы, между прочим такую, что им позволялось ввозить в Россию беспошлинно богатые шелковые товары, впрочем несколько лет только, пока еще их фабрика не будет в полном ходу. Господа продали эту льготу частным купцам за 20 тысяч рублей.

49. Несмотря на все эти выгоды, они находили, однако ж, такую плохую прибыль для себя от этой фабрики, что, потерявши на нее порядочный капитал, через несколько лет бросили ее совсем.

Точно такую же участь имела и большая часть прочих фабрик, заведенных Петром в России с помощью иноземных мастеров, а русские молодые люди, отправленные им в Англию и Голландию, так полюбили тамошнюю свободу, что многие из них предпочли [70] эти страны своему отечеству и никогда не возвращались назад; те же, которые наконец убеждены были воротиться, получили от своих земляков так мало поощрения и такую плохую награду, что с отчаяния вдались в распутство и лишились от пьянства рассудка и жизни.

50. Со всем тем, Петр I еще при жизни довел разные фабрики до того, что они в изобилии доставляли, сколько было нужно для России, таких товаров, как, например, иглы, оружие, разные льняные ткани и в особенности парусину, которою могли не только снабжать флот, но и ссужать другие народы.

51. Наконец в его царствование разработаны были и рудники в Сибири, особливо старанием одного простого кузнеца Демидова (нажившего при этом такой капитал, что у сына его теперь больше 100 тысяч рублей доходу), и вместо того чтобы получать железо и медь из Швеции, как бывало в старые годы, Россия может отправлять и то и другое, особливо железо, в чужие края.

52. Морские пошлины в начале настоящего столетия существовали на странном основании, вовсе не известном другим европейским народам. По уставу все внутренние и иностранные товары должны были платить 4 процента пошлины, кроме пшеницы и вин, для которых была особливая роспись (такса). Но как, по старинному соглашению с купцами, пошлину следовало платить полновесными талерами Species (Species Thaler), которых приходилось 14 на русский фунт, а талер принимался не выше 50 копеек по старинной его стоимости, несмотря на то что впоследствии он возвысился до 80, 90, даже до 100 копеек и выше, да кроме того таможенный вес превышал 5-ю процентами обыкновенный: стало быть, пошлину можно верно полагать в 9 процентов. Однако ж купцы должны были платить ее с баланса, какой оказывался самым высшим на стороне ввозимых или вывозимых товаров, и за то за обратный путь с товарами не бралось с них никакой пошлины: это приносило очень значительную ежегодную прибыль конторам, пользовавшимся поручениями многих и разных купцов, из которых каждому они могли показывать в счетах полную пошлину (т. е. пошлину при ввозе и при вывозе, хотя последняя и не взималась).

53. Этот способ пошлинного сбора введен был сперва в Архангельске. Русские считали его выгодным, полагая, что подобное снисхождение заохотит иностранцев покупать и вывозить русских товаров больше, нежели они были намерены. Но Петр I был такого мнения, что иностранцы и без того должны будут брать русский товар, если имеют в нем надобность или находят выгоду от его сбыта, а с убытком себе и для таможенной выгоды не станут же торговать, потому и считал такое поощрение совершенно [71] излишним и вредным для торговли, тем еще более, что выгода от того шла в пользу не купцу, который выписывал русские товары и, стало быть, заслуживал ее с большим правом, но проживавшему в России поверенному (комиссионеру), который торговал не на свой счет, а зависел от купца.

54. По этой причине он решился отделить пошлины с привозимого и вывозимого товара и заставить платить их особенно с каждого, как водилось то в других торговых местах, для чего и поручил новоучрежденной Коммерц-коллегии, чтобы она, при содействии Мануфактур-коллегии, составила тариф на таком основании и прислала к нему для просмотра, а при том деятельно старалась бы строгим морским уставом предупредить кражи при пошлинном сборе.

55. Обе коллегии работали над этим несколько лет кряду и наконец составили тариф, в котором вообще все русские товары обложены были 6 1/2 процента, зато иностранные по меньшей мере 11, а фабрики не только с хорошим производством, но и такие, которые еще надо было привести в лучшее состояние, обложены 30, 45 и даже до 80 процентов. Хотя поверенные и предлагали при этом, чтобы тариф введен был на таком основании в одном Архангельске, а в Петербурге понижен был на 4-ю долю против того в видах поощрения тамошней торговли, но Петр I не нашел это предложение по своему вкусу, а постановил, чтобы тариф привести в действие, как он есть, в Петербурге, в Нарве и Выборге, а в Коле и Архангельске на 4-ю долю возвысить.

56. После того, в марте 1724 года, тариф был обнародован вместе с очень суровым таможенным уставом, в том же году введен и со всею строгостью приведен в исполнение, несмотря на то что некоторые корабли отплыли уже в Петербург прежде, нежели в другие земли пришло известие об этом тарифе, и на тариф и на устав поступили большие жалобы от туземного и иностранного купечества; таможни на другой же год нашли, что доходы больше уменьшились, нежели увеличились от возвышения пошлины, потому что так высоко обложенные товары либо не ввозились совсем в страну, либо доставлялись потаенным путем: они сделали всевозможные представления против того. Со всем тем Петр I всегда оставался при однажды принятом решении и не хотел слышать ни о каком облегчении пошлин.

57. Между тем его главным намерением в торговом деле постоянно было то, чтобы сделать из своих подданных настоящих купцов и довести до того их, чтобы они отвозили товары и сбывали их в чужих краях не чрез посредство других мореплавательных народов, а на собственный счет и на своих перевозных судах. Уже в начале нынешнего столетия он попытался на это и [72] послал в Амстердам одного русского купца, Соловьева (Solowiew), учредить там русскую контору: в видах наиболее счастливого успеха даны ему не только поручения от русского правительства, но и предоставлены важные выгоды в русской торговле. Это действительно был человек способный и прямодушный, а потому и пользовался своими преимуществами с таким успехом, что в немногие годы приобрел значительный капитал, а своим честным поведением — большую любовь и уважение всего голландского купечества. Но в последнюю бытность в Голландии в 1717 году Петр I поддался внушению каких-то наушников, которых жадности не хотел удовлетворять Соловьев. Царь велел тайно увезти этого купца из Голландии, бросить в корабль и отправить в Россию. Тогда разом упала вся русская торговля в Амстердаме: тамошнее купечество до того изверилось, что после ни одному русскому нельзя было снискать там доверия и завести какое-нибудь важное купеческое учреждение.

58. Это, однако ж, не испугало Петра: он решился сделать попытку, нельзя ли сбывать через русских товары своей страны в такие государства, которые до того времени не вели никакой прямой торговли с Россией. И так он обязал своих богатейших купцов собрать значительные склады пеньки, льна, корабельных канатов, воску и других русских товаров и послать их во Францию и Испанию; к этому он от себя велел еще прибавить некоторое количество чугунных пушек, морских ядер, бомб и корабельных якорей и отправил на своих собственных кораблях в Бордо и Кадикс, куда вперед уже поехали нарочные русские консулы. Но и эта торговля пошла так плохо, что расходы поглотили весь капитал и имевшие доли в барышах от нее получили немного или совсем ничего.

59. Наконец он надеялся внушить подданным вкус к мореплаванию посредством узаконения, изданного при обнародовании тарифа, что если русский гражданин будет привозить в Петербург иностранные товары на кораблях, купленных или построенных на свой счет, и отправлять в иностранные пристани, ему сбавляется 4-я часть пошлины, следующей за то с него по тарифу. Однако ж при его жизни и эта выгода не могла побудить почти никого из русских к подобным морским предприятиям.

60. Хотя же при его преемниках, а особливо в теперешнее царствование, некоторые русские и отважились вести торговлю на собственных кораблях, но, по непонятной судьбе, потерпели крушение все их корабли друг за другом, да еще большая часть их в виду Кронштадта, так что и это начинание погибло, и русская торговля относительно мореплавания все еще в том же положении, в каком находилась и в старину.

(пер. А. Н. Шемякина)
Текст воспроизведен по изданию: Неистовый реформатор. М. Фонд Сергея Дубова. 2000

© текст - Шемякин А. Н. 1874
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Abakanovich. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Фонд Сергея Дубова. 2000