СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АРМИНИЙ ВАМБЕРИ

ПРИМИТИВНАЯ КУЛЬТУРА ТЮРКО-ТАТАРСКОГО НАРОДА

X. ОРУЖИЕ

На предыдущих страницах уже много раз упоминалась бедность примитивного языка для обозначения общих понятий. В тюрко-татарском слове оружие мы вновь должны на это указать, так как употребляемое для этого с небольшими исключениями слово jarak, образованное от jaramak = готовить, приготовлять, отделывать, отвечает по своему этимологическому значению немецким словам оснащение, вооружение, что схоже с взаимоотношением между скифским ara-т подходящий, лат. ar-mа = оружие ¹⁰, и между финским ass ¹¹ — оружие и инструмент и asetan — построить, поставить в строй; между русским орудие = прибор, инструмент и oruzic (оружие). Эта же мысль лежит и в основе алтайского слова jepsel = оружие, так как корневой слог jep означает приготовлять, готовить, делать. Мы можем поэтому в нашей языковой области, так же, как и в других областях, под словом оружие понимать прибор, инструмент; собственное значение при употреблении, то есть служил ли этот инструмент для нападения или для защиты, проступит из названия отдельных оружейных частей. Поэтому из этимологического значения тюркского названия оружия четко вытекает, что оружие для прачеловека у тюрко-татар, так же, как и у других народов, было необходимой составной частью его жизни, как одежда и пропитание. Он всегда носил его с собой и на себе. Каким могло быть первоначальное оружие и использовалось ли оно для нападения или для обороны, это вопрос, на который, наверное, можно было бы легко ответить в связи с родством понятий мясо и пища; однако мы не хотим и не можем пока вдаваться в далеко идущие предположения, обратимся лучше к детализации отдельных видов оружия.

Среди рубящего и режущего оружия сначала встречаются топор и булава. Первый вид называется balta, второй — bаIga; корневой слог обоих слов означает дробить, разбивать, [289] разделять; несмотря на различную форму, в которой существуют сегодня оба вида оружия, аналогичное происхождение соответствующих слов несомненно. Подобное свойство и подобное происхождение у другого слова, обозначающего, в частности, булаву — слово кагатайского языка cokum, образованное от cokmak — рубить, бить, как и родственное слово cokic = молот и cokmar или sokman — дубина, палка, снабженная круглым набалдашником, который в такой форме срезался с дерева и служил, вероятно, как образец для последующего изготовления оружия. Представляется, что булава — а для ее названия есть еще другое слово в османском языке bozdagan, буквально, — bozdurgan = разбивающий ударом — как и топор, были первыми инструментами, которые человек использовал для защиты или нападения, об этом свидетельствуют многочисленные находки каменного века. Изготовление режущих и колющих видов оружия предполагало уже определенный уровень умения, и они могли появиться только в более продвинутой стадии развития.

Если в названиях булавы, топора и т. д. содержится основная идея разбивания, раскалывания, то в обозначении меча = kilic преобладает значение резать, разрезать, разрезать на куски, от kil, kir (резать). За мечом следует сначала нож, как режущее оружие = bicak, в якутском языке bisak от bictak, bicmek = резать, разрезать. Это были виды холодного оружия, на раннем этапе возникновения к ним делались ножны, по-тюрко-татарски kin, изначально kijin, по своему основному значению — одежда, оболочка (сравни: § 74). Для обозначения колющего оружия есть специальное слово. В уйгурском, кагатайском, монгольском и османском языках это zida, в алтайском jida — копье, пика; это не так часто употребляется как персидское заимствование najze, вернее nejze; нам представляется, однако, что слово zida, этимологическое значение которого нам не ясно, не столь исконной природы как известное сегодня лишь в переносном смысле sanzak = знамя, образованное от sanzmak = насаживать, надевать; под этим понимается не столько то, что насажено, сколько длинный шест, с помощью которого что-либо водружается, вернее сказать, то, что водружено, при помощи частицы аk образуется имя деятеля, так же как bicak = резак, нож — от bic (резать); konak = гость, опускающийся, садящийся от kon (опускаться, садиться) и т. д. Это предположение подкрепляется другим старым словом, обозначающим знамя: tug, кирг. tikme от корневого слога tug, tuk, tik = длинный острый предмет, шест, кол (сравни: § 203), буквально — шест, к [290] которому прикрепляется конский хвост и который известен как первоначальная форма тюрко-татарского знамени. Если мы не ошибаемся, то в основе персидского слова nej-ze (пика) лежит подобная идея, так слово образовано от naj, nej = трубка, камыш, прут, хлыст. Другие виды оружия, такие, как khanzar = кинжал, kama = длинный нож с двумя лезвиями, заимствованы из персидского языка и встречаются только в западной области распространения языка.

Перейдем теперь к стрелковому и метательному оружию. Здесь мы встречаемся сначала с катапультой — sakman или taslau, буквально — метатель, метательное оружие, старинная форма которого известна и у нас в Европе, а в Средней Азии она и сегодня воспроизводится в качестве игрушки. Sakmak, аналогичное слову sacmak, означает размахивать, бросать туда и сюда, разбрасывать, taslamak означает бросать, отправлять дальше, а брошенное или бросок называется tas. Удивительно, что под этим словом понимают сегодня камень вообще, хотя оно означает, в принципе, изначально только бросок, снаряд (сравни оk = стрела, § 7) и никак не родственно другим словам, относящимся к земле. Поэтому, если мы представим себе, что катапульта есть первое стрелковое оружие, а камень или ком земли — это первый снаряд т.-т. kesck (от kes-mek — резать, отделять, обособлять), то, конечно, лук и стрела должны рассматриваться только как такой вид оружия, который требовался уже более изобретательному уму, поэтому это продукт более позднего периода. Неясная связь, существующая между скифским ar-ala-s = согнутый, aratni-s = локоть и латинским словом ar-cu-s, между персидским kemer = округлость, изгиб и keman = лук, обнаруживается и в т.-т. jaj, jej = лук, так как эти слова соотносятся со словами ej, jej (гнуть, нагибать; сравни: § 31) примерно также, как немецкие слова Bug и Bogen или славянские Iuka (лука) — изгиб и luk (лук). Столь же ясна этимология слова для обозначения тетивы — kiris, образованного от kir (kir-pik = ресница), kil = волосы, мы узнаем, что тетива делалась сначала из волос, вероятно, конских, как и сегодня. Стрела, называемая повсюду словом оk, по своей этимологии означает бросок, снаряд; сравни оk = пуля для ружья и oklamak = бросать, кидать, буквально — бросать в высоту, слово образовано от корневого слога оk = высоко, возвышенно (о местности). Слово колчан также имеет исконное, отвечающее его природе название: киргизское слово tigis от tikmek — вкладывать (сравни мад. tegez = колчан), тогда как более часто употребляющееся слово следует понимать как оболочку, чехол для лука и стрел, а в [291] кагатайском языке это kilic sadagi = ножны для меча. Разница существует не только в отношении стрелкового оружия, но и для понятия стрелять есть два разных глагола. Стрелять из ружья значит miltik или tofenk atmak, то есть бросать, тогда как стрелять из лука передается либо выражением jaj tartmak = натягивать лук, либо jaj jasmak = выпрямлять лук. К луку и катапульте примыкает еще один вид метательного оружия, встречающегося именно у номадов, это лассо, использующееся для поимки диких лошадей, в киргизском языке его называют kuruk, буквально — петля (сравни: мад. hurok = петля); слово образовано от корневого слога kur (ставить, накладывать); глагольная форма выражается следующим образом kuruk atmak = бросать или кидать петлю.

Использование оружия защиты или устройств для отражения, вероятно, также было известно в ранние времена. Среди них мы хотели бы в первую очередь упомянуть латы, для этого понятия существуют два разных слова: более старое и употребляемое специально как защита грудной клетки — saut, savut, буквально — защитник, оно образовано от sautmak = защищать, сохранятъ невредимым (сравни: § 122) и относительно более новое слово tare = оборона, бруствер, в значении нечто, сделанное для защиты. Слово образовано от turemek — делать, сооружать, его следует понимать больше как защитную стену. Еще есть слово щит = kalkan, буквально — ширма, кров; этимолoгическое значение — приподнятое, то, что для защиты держат на высоте (сравни: § 73), лучше всего это понятно из родственных слов в киргизском и алтайском языках — kalka = защитная крыша от ветра и солнца, kalkazan — защита души. К классу боевых средств защиты относятся также слова: koren = обоз, kurgan — крепость и kurит — ограда, о них речь пойдет в следующем разделе.

XI. ВОЙНА И МИР

Чтобы познакомить читателя с идеей, которая лежит в основе тюркского слова «мир» и приблизительно показать, что же тюрко-татары понимают под этим словом, нам нужно немного предвосхитить некоторые разделы и обратиться к словам «народ», «нация». Это понятие выражается словами «il» или butun, причем как первое, так и второе содержит конкретное значение связывать, объединять, полный, собранный и т. д. Но это слово относится не только к народу, как целому, объединенному, связанному племенным родством, [292] но и к взаимному, спокойному отношению двух частей общества или двух народностей; мир тоже обозначается словом «il», то есть «связанный», «объединенный» (сравни аналогичную идею в славянском слове mir = крестьянство, община или мир). Поэтому совершенно естественно, что понятие, обозначающее противоположное состояние, то есть раздор, война, связано со словом отдельный, рассеянный, то есть jagi или jau, по-алтайски juu, по-киргизски zau (сравни: § 125) ¹². Об этой прекрасной картине идентичности понятий мир и народ речь еще впереди, здесь же мы лишь подчеркнем, что в понимании примитивного человека это два еще разных социальных состояния враждебность и война, то есть народ или племя может, и это часто бывает, годами жить jagi = порознь или быть друг другу враждебными, без того, чтобы дело дошло до фактического возникновения военных действий, под которыми понимается собственно война. Для обозначения этого понятия существует более старое слово karga, в османском и кагатайском языке — gauga или kauga, основное значение беспорядок, бунт, скопление народа. Тогда как сама борьба, вcтреча, бой, битва называется tokus, tukьs, dugьs, dojьs от tok-tuk-dug (бить). В войне, вернее в борьбе, издавна принимали участие не все члены племени или народа, а только люди, избранные для этой цели и собранные вместе, они составляли военное собрание или армию. Последнее понятие передается в полном соответствии со своим происхождением тюрко-татарскими словами cerik, сеrі или kosun, kousun. Cerik образовано отсег, ter = собирать сводить вместе (сравни: § 182), отсюда выражения cerik tartmak = собирать армию, буквально — сводить вместе толпу и ecrik tagitmak = распустить армию, буквально — рассеять толпу. Kosun образовано от kos = соединять, составлять (сравни: § 80). Наряду со словами cerik и kosun, под которыми понимают собственную армию, созданную по требованию высшего руководства, существуют еще другие названия для более мелких военных отрядов, это аlаman или baranta, происхождение которых восходит к более ранней стадии общественного развития, или, вернее сказать, напоминает ту эпоху, когда отдельные роды, не связанные узами общности, враждовали друг с другом, то есть грабили и мародерствовали. Первое из этих двух слов звучит в своей старой форме как alakman (от alak = берущий и man = словообразовательный суффикс), слово может быть переведено как сообщество разбойников, потому что не только Alamans современных тюркоманов могут быть поняты в этом смысле слова, но и небольшие военные [293] отряды, которые армия издавна посылала за добычей. Подобное происхождение и у киргизского слова baranta = разбойничий набег, вернее, barumta от barum = скот, имущество. По толкованию Ильминского (Ilminski) ¹³, это насильственное изъятие чего-либо после того, как примирение между двумя враждующими сторонами стало невозможным; общее значение разбойничьего набега имеет более позднее происхождение. Baranta или barumta живо напоминает, между прочим, скифское слово для обозначения войны — gaviskti, буквально — алчное желание иметь коров, искать коров.

Учитывая кочевой образ жизни и бедную, нищую природу прародины, среди которой издревле жил тюрко-татарский народ, не стоит удивляться тому, что военное ремесло было испокон веков сильно развито. Технология военного дела имеет исконный характер. Причем мы будем касаться не столько правил и инстанций военного дела, содержащихся в Tuzukat-i-Timur, сколько тех обстоятельств, которые, по свидетельству лингвистических памятников, издавна существовали и должны были служить основой наряду с упомянутым кодексом Тимура и «Ясой» Чингиза. В выражениях, касающихся этой сферы, находим четкую и выразительную картину военной жизни, из ее отдельных черт нам станет понятной история возникновения различных видов военных действий и военных обычаев. Первый сигнал войны, вернее, объявление войны, отражено в выражении tug kuturmek или kahlirmak = поднимать вверх пику (то есть знамя), поскольку это, согласно старинному обычаю, был знак к выступлению, так же, как выражение с противоположным значением tug tikmek = воткнуть пику в землю, считается сигналом к перемирию. Это напоминает старый мадьярский обычай, когда в начале войны по стране носили окровавленный меч как знак призыва к военным действиям. Место сбора воинов по данному сигналу называется bulcar или bulcas, образовано от слово bul, вернее, от его возвратной формы bulus = собираться, а человека, уполномоченного определять такое место, называли bulcar begi = наблюдающий за встречей. Для названия отдельных частей войскового соединения брали за основу, как и везде, названия частей человеческого тела. Словом bas (голова) называли передовой отряд, ongkol solkol (правая и левая рука) — оба фланга армии, тогда как для понятия авангард нашлось подходящее имя Haraul, Araul = разведчик, образованное от aramak, karamak (искать, осматриваться), арьергард bukeul — примкнувший, замыкающий, образовано от слова bukemek (замыкать). Для понятия караул существуют [294] два выражения: Karaul или Karagul, караул в общем значении, образованное от кагатак (видеть, осматривать) и от cagdaul, — пост, выставленный на определенное время, от cag (время) и cagdamak или caglamak (выждать время). Участника перестрелки называют capkur или capkulin, слово образовано от capkulamak (нападать повторно), а нападение или вторжение называется, напротив, capau; образовано от capmak (ударить, вторгнуться). Боевую шеренгу называют jasal, от слова jasam-ак = делать, упорядочивать, следовательно, порядок, а того, кто его устанавливает, называют jasaul — ответственный за установление порядка, по-современному — придворный чин. Очень точным является и обозначение понятия побеждать и его противоположность быть побежденным. Для первого понятия есть глагол jengmek, буквально — более легкий, более быстрый, более свежий; он образован от jeng, jeù = свежий, новый, легкий или от — ute bolmak, буквально — быть в выгоде; для второго понятия наряду с пассивной формой слова jengmek — jengilmek, есть и позитивная — sirmak, буквально — быть сломленным. Кроме того, эти выражения передаются еще при помощи образного описания — basmak (давить, подавлять) и alt etmek (покорить кого-либо).

Вдаваясь далее в подробности, мы придем, среди прочего, к характерному наблюдению: у тюрков нет исконного слова для обозначения пленных, а используемые для этого слова обозначают добычу, часть добычи: алт., каг. olzu, olca, и не имеют никакого отношения к плену. То обстоятельство, что названия пленных и добычи совершенно идентичны, может быть, допускает вывод о том, что враги, попавшие живыми в руки во время боя, рассматривались как добыча, то есть как ценность, подлежащая дележу (сравни оl-ul = делить; cek = часть, § 63), переходящая в собственность победителя и теряющая свою свободу. Отношение, появившееся подобным образом, было бы идентичным нашему понятию рабство, но не понятию плен, военный плен. Действительно, тюркский язык имеет специально название лишь для первого из этих понятий, это слово kul (сравни: § 99), буквальный перевод — зависимый, это слово так относится к устаревшему встречающемуся сегодня только в финно-угорских языках kul (слушать), как славянское слово слуга к глаголу слушать. Наряду с kul сегодня употребляется еще и исконно тюркское слово kule в значении раб, однако мы сразу же должны оговориться, что это слово в своей более старой форме kujle означает слуга, помощник, временный помощник, и образовано оно от kuj, koj (прислоняться, опираться, чем-либо [295] помогать) (сравни: § 111). В современных тюрко-татарских языках раб и пленный обозначаются, кроме того, арабским словом esir, османским jesir или персидским bende, причем последнее по своему звучанию четко указывает на понятия оковы, кандалы. В противовес этому тюркское слово свидетельствует о более мягком понимании, и, действительно, тюркам не было известно слово цепь в исконной форме, так как для этой цели использовалось персидское слово senzir. Другие слова, употребляемые в отношении рабства, такие, как bogra или bodak (кандалы для шеи или для ног), понимались в первоначальной форме больше как инструменты для укрощения животных, чем для пленения человека.

В этой области появляется еще корневой слог tut = ловить, поймать, вернее, удержать, держать — в слове, обозначающем заложника: каг. tutak или tutkun, это слово ни в коем случае не должно переводиться как раб, то есть индивид, лишенный своей свободной воли, как это встречается в трудах Бабера (Baber), а словом заложник. С военными заложниками, а они служили гарантией для соблюдения достигнутых договоренностей, напротив, издавна обходились почтительно, поэтому туркм., каг. слово akojlu = заложник, буквальное значение — обитатель белой палатки, поскольку было принято размещать заложников из вражеского лагеря в белых палатках, в таких же, какие разбивались для молодоженов. Из-за дефицита специального выражения для понятия заложник, военнопленный становится понятным, что отсутствует и связанное с этим выражение, обозначающее выкуп, поскольку кагатайское слово tulebir и османское kelebir употребляются только в смысле выкупа при возмещении за утраченные предметы.

Для понятий посланник и посол существуют исконные слова іlсі от іl-сl (вперед, раньше), и jolauc, от jol (путь) и jollamak (посылать).

Для понятия перевод существует исконное слово tilmeczi, перешедшее из тюркского языка в русский и немецкий, оно образовалось от слова til (язык), изначально tilmekzi (оратор), которое ошибочным образом было образовано от русского толк, толковать.

Для обозначения мест для лагеря, стоянки и защиты в тюрко-татарском языке существуют три выражения, точно обозначающих цель и устройство этих сооружений. Под словом лагерь = urdu понимается в общем смысле остановка на марше. Urdu буквально означает то, что сооружено, разбито от urmak = бить, забивать, отсюда urdu urmak, перс, urdu [296] zeden, мад. tabori utni, и даже немецкое выражение разбить лагерь соотносится отчасти с установлением палатки, а отчасти также с водружением пики как знамени. В пользу правильности такой этимологии говорит противоположное действие — выступать в дорогу — urdu kaldirmak, дословно — снимать лагерь. В случае с защищенными местами мы должны различать три вида: а) kuren — ошибочно переводимое словом вагенбург, построение обоза для прикрытия войск, поскольку оно означает всего лишь кольцо, забор, ограждение и уже потому не состоит из повозок, что этот вид транспорта во все времена был чужд тюркам и его называли, как в старые времена, заимствованным (китайским?) словом Kang ¹⁴, а также в новейшее время — арабско-персидским словом araba. Прав Пеше, утверждая: «Повозка — это изобретение лесной страны, езда верхом — изобретение степи» (Poesche «Die Arier», с. 73). Открытым остается вопрос о том, как образовалось слово kuren, ведь повозки или другие транспортные средства были им совершенно неизвестны, б) Siginza = маленькая крепость от siginmak — защищаться, стать под крышу или козырек. в) Kurgan = крепость от kurumak, kurmak = защищать, оборонять (сравни § 86). Ни в одном из этих названий нельзя предположить строение в военном смысле слова, это, скорее, основное понятие защитного сооружения в общем смысле, поскольку названия хлева, дома, загона для животных и т. д. образованы от того же самого корневого слога, что и слова крепость, укрепление. Вполне вероятно также, что именно с этих упомянутых строений и пошла идея мест обороны при военных действиях.

О внутреннем значении слова мир мы уже говорили в начале этого раздела, когда речь шла об идентичности слов il = мир и il = народ и корневого слога il = связывать; при этом бросается в глаза аналогия понятий между русскими словами мир = вселенная и мир — согласие. Другим доказательством этой связи служит выражение, относящееся к заключению мира: aralari il или bekik mi = Вы в мире?, буквально: Вы связаны взаимным отношением? Или антоним: olar jagi mi = Вы во вражде, буквально: Вы разбросаны? Или: aralari cцzьk ть, bozuk mu = Вы враждебно настроены? буквально: Ваши взаимоотношения разъединились или распались? Поэтому совершенно ясно, что как слово мир выражает конкретное понятие связи, объединения, так и символом понятия заключение мира издавна считается круг, это нам известно по старым персидским скульптурам. Понятия заключать мир и объединяться являются поэтому аналогичными, тогда [297] становится понятным слово мир baris, употребляемое в западнотюркском языке, это взаимная форма глагола bar = идти, буквально — идти друг к другу, посещать друг друга; точно так же обстоит дело и с кагатайским словом jaras = мир, этимологическое значение которого взаимно приспосабливаться или мириться. Этим же словом выражается предложение мира, вернее, подчинение побежденной стороны, и весь обычай. Чтобы вымолить пощаду у победителя, побежденный или его посланник должен был появиться в лагере победителя с непокрытой головой и босым, с обнаженным мечом на шее, отсюда глагол jal-barmak — умолять, просить, буквально — идти голым, употреблялось раньше при страстной просьбе о мире, так же как выражение daltaban = трус, буквально, некто с босыми подошвами.

Прежде чем завершить наш раздел о войне и мире, хотим остановиться еще на одной относящейся сюда особенности языка, это пароль на войне — uran, oran или (по Abuska) — uren. Это слово, по утверждению Бабера (Baber), состояло в военное время из двух слов, одно из которых относилось в отдельному племени, а оба — к армии. Мне представляется, однако, что этот обычай более позднего происхождения, так как в древнейшее время пароль был простым, он относился к отдельным племенам, с его помощью отделенный от племени индивидуум в пылу боя или в ночной темноте мог узнать и найти своих. Этот своеобразный обычай я испытал на себе, никогда не забуду ужаса, когда во время ночного марша по Гирканской степи до нас донеслось отчаянное uran, это был заблудившийся в кромешной темноте туркоман. Этот человек кричал изо всех сил неизвестное мне слово, туркоманская группа путешественников долго прислушивалась с замиранием сердца, но призыв остался без ответа. Кто-то сказал: «Это Теккеуран». Мы продолжили свой путь, а заблудившийся еще некоторое время продолжал кричать от страха. Интересное в этих уранах в том, что все они древнего происхождения и восходят к тому времени, когда племена, сегодня далеко отделенные друг от друга, еще жили вместе. Вот древние пароли племен: племя кият — urdsan, племя мангит — talaj, племя кеннегес — саиlі, племя Китай — uluta, племя кунграт — capilgan и т. д.

Слова, которые удивительным образом сохранились в неизменном виде в соответствующих племенах не только тюркских, живущих сегодня уже отдельными группами, таких как киргизы, туркоманы и узбеки, но и среди монгольских народностей, следовательно, они являются языковыми [298] реликтами тех древнейших времен, когда тюрки и монголы были единым народом.

XI. СОСЛОВИЯ И ПРАВИТЕЛЬСТВО

Как уже отмечалось в предыдущем разделе, тюрко-татарское название народа и нации содержит общее понятие — целый, замкнутый, объединенный, то есть некое собрание. Сравни каг. il = народ, ilki = толпа, с il — связывать; уйг. buton = народ, с buton — целый, объединенный; алт. jon = народ с jum = объединять. Это словобразование напоминает латинское роpul-us, pleb-s (по Куртиусу, от разбухать, быть большим), но еще больше взаимоотношение между немецким словом Volk (народ), славянским pluk, polk = народ, толпа и английским flock = толпа, и которое естественным образом предполагает, что народ и нация — это скопление и собрание людей. С понятием народ, нация идентифицируется и понятие родины или отечества, одним словом, понятие страны. Kaju ildin sen может быть переведено как «Ты из какого народа?», так и как «Ты из какой страны?». Кроме упомянутых названий, в уйгурском языке есть еще слово, обозначающее народ — kara, буквально — черный; тем самым имеет место намек отчасти на толпу, множество, отчасти на более низкий слой или низший класс, им противопоставлена аристократия = manap, слово образовано от корневого слога man = вверху, на самом верху (сравни: § 234); это избранная часть общества, власть. Выражение этого различия между высшим и низшим классом видно и на другом примере: kara sungek = черноногие, то есть народ и ak sungek = белоногие, то есть аристократия. Причем отличие аристократии состоит, конечно, не в разном цвете ног, а в происхождении, где и следует искать значение слова нога; точно так же, как в четвертом сословии древних арийцев, в судрасе (Sudras), а их тоже называли черными, можно искать разницу в цвете между белыми и светлыми кастами брахманов (Brahmanen), кшатриев (Kschatrias) и вайсуас (Vaisyas). Поэтому можно с большой долей уверенности предположить, что основное деление на два класса имеет древнее происхождение и заимствовано, собственно говоря, из патриархального устройства семьи. Слова Akalar = седые и Atalar = отцы издавна считались названиями начальников и мужчин высокого положения и высокого ранга, из которых со временем сформировался особый слой аристократической масти, в такой же степени пользовавшийся [299] авторитетом и уважением всего народа, как глава в узком кругу своей семьи, a Aksakal = седая борода — в широком кругу своего рода.

Хотя мы с полным правом представляем себе социальное положение древнейших тюрко-татар, а также и остальных народов мира в исключительно кочевнической форме, нам должно показаться довольно странным, что язык очень рано проводил различие между оседлыми и неоседлыми, то есть номадами, причем напрашивается предположение, что кочевая жизнь большой массы людей под влиянием разницы в погодных условиях заключалась только в изменении места жительства летом и зимой, и что, во-вторых, были такие племена и народности, у которых никогда не было постоянной родины и которые находились в состоянии постоянной кочевой жизни. Поэтому, что касается последних, то такие названия как kucek = номад, кочующий от kuc = отправляться в дорогу, странствовать, jurok = номад от jur = перемещаться, идти и kazak = бродяга — произошли от устаревшего kaz, более нового az или gez = блуждать, ходить вокруг, и получили распространение. С последним названием kazak согласуется туркоманское слово gezek или gezek il = странствующий народ, — в противоположность слову comru или comuc-il — оседлый народ.

Что касается деления народа на племена и роды, то мы еще и сегодня можем наблюдать возникновение подобных этнических конфигураций у номадов в непосредственной близости. Как только какая-то семья посчитает свои пастбища, отчасти захваченные силой, отчасти полученные ею в наследство, недостаточными для содержания поголовья скота, начинается постепенное отделение от племени, разрыв тесных семйных уз. Часть, отделившаяся от общего семейного племени, называется tire, то есть осколок, от tir, kir = ломать (сравни: § 191), у нас это называется ветвь; она обычно берет для себя название либо по имени личности, под руководством которой произошло отделение, либо по названию новых пастбищ, а иногда и по какой-то кличке, которая затем становится названием в этнической номенклатуре. От слова Tire, этимологическое значение которого часть, осколок и которое может быть только в свободном переводе передано как ветвь, после упомянутого процесса возникает uruks = семья, вернее отросток, от urmak — давать побег, прорастать, под этим словом понимают как хозяйство, находящееся под руководством отца семьи, так и общность близких родственников. В понимании номадов степень родства определяется [300] границей uruk'a — семью предками, отсюда под выражением jeti ata (буквально — семь отцов) понимают прародителей, предков вообще; а то, что выходит за рамки этого числа, рассматривается как круг дальнего родства, то есть как племя. К связи различных племен (tire's) номад выказывает относительно малое понимание, к понятию народ, нация, то есть к тому, что понимается под словом il, он проявляет меньший интерес, чем к делению близких родственников на основе Тіr'ов и Uruk'on.

Несмотря на деление больших масс народа на более мелкие ветви, все-таки соответствующая номенклатура племен дает важную отправную точку для выяснения этого отношения в глубокой древности. Мы еще находим, например, отдельные наименования племен, такие, как китай, саят, ногой, мангит и т. д., которые звучат определенно по-монгольски; как названия племен, они свойственны не только различным тюркским племенам, но и монголам. Вероятно, нельзя не учитывать влияния последних, особенно во времена Чингиса (Dschengiz), но это родство названий существовало еще до времени монгольского господства и поэтому должно быть более раннего происхождения.

Что касается высшего руководства народа, княжеского достоинства, то было бы чрезвычайно интересно исследовать, насколько глубоко в историю уходит существование князей, и какова этимологическая основа соответствующего слова. То, что у тюрко-татарских, да и у урало-алтайских народов уже с ранних пор был общий титул Chakan, Kakan, ему соответствуют наши слова князь, король и властитель, об этом есть исторические свидетельства древнейших времен. Так, известно, что этот титул был знаком хазарам, древним мадьярам, аварам и другим известным урало-алтайским народностям, о чем сообщают византийские историки. Общее употребление этого слова красноречиво свидетельствует о тесной степени родства этих этнических элементов. Мы знаем, что от слова Chakan, которое встречается в монгольском языке в почти неизмененном виде Chagan = князь, образовалось алтайское слово kaan, кагатайское chan; турецкие султаны носят и сегодня этот княжеский титул. А вот что касается основного значения, вернее, этимологии этого слова, то здесь нам многое неизвестно. Если исходить из значения монгольского коренного слога chagh = исследовать, проверять, делить, резать, и учитывать частицу gan, kan, встречающуюся в тюркском, как обозначение имени деятеля, можно было бы в определенной степени предположить должность [301] судьи, надзирателя, лица, выносящего решение, но с другой стороны, нельзя исключать следующую гипотезу: родство последнего звука k с b в kak-an, более старая форма от kaban = кабан, еще и сегодня символ силы, мужественности (сравни: мад. kan = самец у некоторых животных), в этой связи имя животного, которого боялись, использовалось в древности как атрибут и титул властителя.

Если мы в отношении старейшего княжеского титула вынуждены обращаться лишь к гипотезам, то с другими титулами высшего ранга дело обстоит лучше. Первое место среди них занимает уйгурское слово іlіk = князь, властитель, оно образовано от корневого слога il (заранее, сначала), внутреннее значение начальник, самый первый; в этот же ряд можно поставить еще и синонимичное уйгурское слово іlсі = господин, князь и чувашское іlіk = старейший. Слова іlіk и іlсі встречаются в «Кудатку Билик» (Kudatku Bilik), они восходят поэтому к древнейшему периоду образования тюркского народа и делают возможным предположение о том, что слово Chakan, которого не знали уйгуры, является несомненным реликтом того времени, когда еще не произошло известное нам из истории разделение на отдельные народности, и тюркский народ жил вместе с монгольско-маньчжурскими элементами.

Титул Chunkiar, осм. Hunkar, Hunkiar пришел, по нашему мнению, из седой старины, само слово же персидского происхождения, а значение его уходит корнями в жизнь тюркских номадов и перешло от семейных отношений на государственные. В семейной жизни номадов самый старший, самый сильный и самый опытный член наделяется священным званием кровная месть, в одних племенах его называют kan guzler (кровный разведчик), в других — chunkiar (буквально — тот, чье дело кровь). В действительности же, большая важность этой обязанности подчеркивается тем обстоятельством, что возложение почетного титула главы семьи и племени стало позже атрибутом княжеского достоинства.

Мы видим в упомянутых титулах высшее звание, то есть звание князя или властителя, а оно не могло отсутствовать ни в одном обществе, а, следовательно, и в тюрко-татарском. Однако, несмотря на это, некоторые кочевники, как, например, тюрки, до сего времени отказываются признать эти титулы. В то же время мы не можем не заметить в имеющихся языковых памятниках и других обязанностей с, вероятно, более узким кругом влияния. К ним относились в изначальной форме и значении только главы племен: a) kalga [302] — титул князя у ногайских и крымских татар, значение слова защита, заслон (сравни: § 73); б) слово bij, big, beg, bej, употребляемое в широком смысле — князь, глава, ближе всего к нему стоит мадьярское слово fei = голова и тесно связанное с тюрко-татарским baj, boj, bij = богатый, благородный, авторитетный (сравни § 205). Так же, как романское слово саріtano, персидское serdar, арабское reis и немецкое Hauptmann (капитан); слово baj в звуковом и понятийном отношении родственно слову bas, bas = глава, а уйгурское basci = глава — имеет то же значение, что и османское слово besc, почетный титул среди деревенского населения Анатолии.

И, наконец, мы должны еще перечислить те звания и титулы, которые присваивались в понимании примитивного человека тому соплеменнику, который выделялся силой или личной храбростью при защите общего блага. Такими понятиями являлись: Alup, alp = герой, верховный воин, чув. оlір = господин, слово образовано от корневого слога ol, ul (высокий, благородный); kozag, koza, gozak = герой — от конкретного понятия koza = большой; это слово и сегодня употребляется в этом смысле в османском языке. Какова связь между высотой и величиной лучше всего видно из старинного обычая, когда лицо, избранное повелителем или главой, соотечественники несут либо на руках, как это принято еще и сегодня у венгров и в других местах, либо садят на кусок войлока, как в Средней Азии, и поднимают в высоту. Слово kutormek = поднимать в высоту, поднимать употребляется в значении избранный, в уйгурском языке слово kutrom означает князь, то есть поднятый.

Не менее интересно перечисление относящихся к княжескому званию атрибутов, их можно найти в древнейшем тюркском языковом памятнике. Это: а) Tug = знамя, буквально — пика, и bajdag (от baj = князь и dag = знак, то есть княжеский знак), отсюда произошло новое слово bajrak = знамя, б) Tamga = печать или tapu = штемпель; первое слово напоминает о том старинном обычае, согласно которому усиление данного слова, как при клятве, происходило при помощи капли крови из собственного тела, это видно из корневого слога tam = капля. Позднее князья окунали, вероятно, всю руку в кровь жертвенного животного и ставили отпечаток на документе; в пользу этого больше всего говорит существующий и сегодня у султанов Турции обычай, называемый Turga ¹⁵ (буквально — закон), это образ раскрытой руки с пятью пальцами, изображающий княжескую подпись. Что касается слова tapu, употребляемого сегодня [303] только в значении штемпель, тавро у животных, то представляется, что это другой, подчиненный знак княжеской подписи. Этимологически tapu означает просто нажатие, след, впечатление; в) в уйгурском языке konk, kong, барабан, (старая форма tung-erek): под этим следует понимать, что в древней религии тюрков — шаманизме — главную роль играл барабан, он использовался только в религиозных обрядах на войне. Прикасались ли к барабану сопровождающие тюрков Kam (шаманы) во время боя? Это можно предположить, но доказательств нет; известно лишь, что барабанщик как во время парада, так и во время боя должен был оставаться рядом с князем. В этих трех атрибутах можно легко распознать три высших звания, знамя отличало верховного военного командующего, печать — закон и его защитника, а барабан — древнюю религию. Удивительно, что более чем тысячелетнее прошлое и мусульманское влияние, полностью убивающее национальную жизнь тюрков, здесь мало что изменило, так как ханы Центральной Азии вплоть до новейшего времени появлялись публично в сопровождении знамени, печати и барабана как символов высшего достоинства.

То яркое освещение, которое излучают языки во всех фазах развития культуры тюрко-татарского народа, может быть использовано как благодатный фонарь в сфере тех абстрактных понятий, в отношении которых даже у образованнейших народов еще и сегодня царит кромешная тьма. Данное замечание относится, прежде всего, к обозначению понятия закон; здесь достаточно одного взгляда, чтобы убедится, что у тюрков издавна существовало два вида законов: законы, созданные старыми привычками, нравами или обычаями, перешедшими в плоть и кровь народа, и законы, называемые по-уйгурски toka, по-кагатайски ture, по-алтайски jan, основное значение — мода, нрав, обычаи, как это видно из моего «Этимологического словаря». Эта история образования известных слов, насчитывающая тысячелетия, повторяется и в более позднем примере из туркоманского языка, там понятие закон выражается словом deb, образованном тем же способом, это искажение арабского слова edeb = нрав, обычай. Наряду с этими нормами жизни и регулятивами, которые время превратило из древних обычаев в законы, должны были существовать и другие законы, изданные князьями или главами племен, они назывались jasau — яса, это слово произошло от jas = делать, упорядочивать (сравни jasal = руководящее начало, норма, регулятив и jasak = распорядитель, закон: § 134); оно наряду с законом природы фигурирует в [304] форме созданного закона. Оба вида этих законов пользовались уже в древние времена большим уважением. Ни в одном языке не выражено так ярко отношение правящего главы общества к существующим законам, как в тюрко-татарском, где слова закон и князь являются синонимами, потому что значение слова tore — это и закон и князь, то же самое видим и в уйгурском языке в слове toka. Со словом jasau согласуется по словообразованию и другое слово tozok, образованное от слова toz — ровный, прямой, порядок (сравни: § 202). Его тоже следует понимать как приказ или изданный закон.

Такими же исконными и выросшими из духа примитивного состояния общества, четкими и понятными, как приведенные ранее понятия, обозначающие правительство, являются и другие, относящиеся сюда понятия. Так например судья jarguci, дословно — принимающий решение, разрешающий ссоры, и jargu = судебный приговор от слова jargamak — разделять, решать, а приказ, указ князя обозначается простым названием послание jarlik (от устаревшего коренного слога jur — писать, каг., осм. jaz, мад. іr = писать). Сравни: араб. chatt; англ. writ и т. д.

Так же, как различие законов проступает в этимологическом значении соответствующих слов, точно так же это обнаруживается и в словах, обозначающих понятие налог. Существуют два выражения для понятия налог: а) каг. bergi, birgi, осм. vergi от коренного слога ber, ver (давать), следовательно, это пошлина или пожертвование для какой-то общей цели, отданная по своему собственному усмотрению и добровольно; и б) salgit — пошлина, выделенная, а, следовательно, определенная начальством после состоявшегося распределения, от sal = бросать, salgimak = постепенно выделять. Наряду с этим в значении налог фигурирует и слово adak, точнее, клятвенное обещание, обет, обещанное, от слова adamak = обещать; исходя из значения слова, здесь должна быть связь с некими пожертвованиями для религиозных целей.

XII. ПОЭЗИЯ, МУЗЫКА, ТАНЕЦ И ИГРА

Издревле поэзия в природном одеянии и безыскусной форме более пользовалась большей заботой и уважением у примитивного человека, чем у обществ, стоявших на более высоком уровне развития. В палатке простого номада песни звучали чаще, чем в каменных домах цивилизованных стран. Номад из-за убивающей монотонности степи, где его взгляд [305] в течение часов и даже дней блуждал далеко по степи и не находил на чем задержаться, чтобы переключиться и развеяться, должен был искать спасение в фантазийных картинах интенсивнее, чем цивилизованный человек, живущий среди деятельного и подвижного мира. Вполне естественно поэтому, что поэзия стоит и издавна стояла в такой же тесной связи с духовным миром примитивного человека, в какой неразрывной связи находится питье и еда с физическим существованием. И несмотря на уже часто упоминавшуюся неспособность к обозначению коллективных понятий нас не должно удивлять, что понятия сочинять и творить интерпретируются просто как ajtmak и ajtim, то есть сказать и сказание. Понятие специальной поэзии выражается только в любовных мелодиях молодых людей обоих полов, состоящих из диалогов. Kos aitmak означает петь и сочинять одновременно, дословно — говорить парами, а kos aitim или kosuk, алт. kozon означает стих или часть диалога; образовано от упомянутого выше aitmak и от корневого слога kos = парный, объединенный, рифмованный. Появление этого взгляда может быть подтверждено старинным обычаем, сохранившимся среди номадов до сих пор; согласно этому обычаю, молодежь в своих любовных играх ведет диалоги, в которых молодой человек обращается к своей возлюбленной в форме стихотворного предложения, на что она должна отвечать также в стихотворной форме, причем рифмованно. Такие любовные или шутливые диалоги издавна были началом поэтических произведений, к ним присоединялись другие виды ораторского искусства, они рождались в зависимости от возраста людей, их источником были разнообразные явления общественной жизни; это могли быть описания природы и климата. Прежде всего, сюда следует отнести сказки, каг. irteki от irte = рано, то есть сообщение о том, что произошло раньше или в прошлом; о событии или какой-то истории, при передаче подобных сказок создается впечатление правдивого сообщения о событии. (Сравни: мад. reg = старый, reg = рано с rege = рассказ). В противоположном случае, когда, например, в баснях о животных разговаривают собаки, лисы, вороны и т. д., уже не используется слово irteki, в западно-тюркском употребляется арабское слово mesel, а в восточно-тюркском — terik, то есть то, что нужно отгадать, загадка, не путать с киргизско-узбекским словом zumbak — загадка, вернее, спрятанное слово, которое во время беседы дается для разгадки. По своему этимологическому значению оно образовано от jum, zum = закрытый, связанный. Сравни: jumak, zumak = [306] набалдашник, клубок, закрытая форма которого используется как образное представление загадочного смысла.

Значительную роль в стихийно возникающей поэзии играют афоризмы, связанные с обычаями и моралью, вернее пословицы: keb-suz, дословно — образные слова, или atalar suzi — афоризмы отцов, а также borungkilar-suzi = афоризмы прошлого. В них отражается квинтессенция жизненной философии тюрко-татар, они передаются устно, причем не только отдельным людям, как это происходит с песнями и сказками, а распространяются среди всего народа.

То обстоятельство, что в тюрко-татарском языке для понятий стихотворение, речь и песня существует одно и то же слово, не должно удивлять, тем более что, во-первых, слова петь и говорить выражаются тем же самым корневым слогом, в котором со временем изменился звуковой состав (як. at, чув. ad = петь находится в родстве с осм. cjt, cit и с каг. ait = петь, но это слово употребляется сегодня только по отношению к птицам). Во-вторых, связная речь в ритмическом звучании уже с первой модуляцией звуков есть переход от обычной речи к примитивному пению. Пение древнего человека мало чем отличается от высказывания, рассказа, окрашенного крайним душевным возбуждением. В восточно-тюркском под выражением koz aitmak понимают как сочинять, декламировать, так и петь; сходное явление и в западно-тюркском, где turki или sarki sejlemuk, дословно — сочинять стихи, декламировать, употребляется и в значении петь, буквально — говорить по-тюркски; примерно так соотносятся европейские слова romanisch (романский) и Romance (романс).

На вопрос Дарвина, что человек стал делать — петь или говорить — языковой дух тюркского языка ответил бы поучительно: тюрко-татарский первобытный человек не проводил различия между понятиями петь и говорить, поэтому считал и считает сегодня оба понятия идентичными, о чем и свидетельствуют приведенные выше примеры.

Однако, тем не менее, существует исконное слово для песня, пение — jir; zir (сравни: § 141), которое, несмотря на то, что является корневым слогом и для таких слов, как ликовать, торжествовать, имеет, в принципе, одинаковое происхождение со словом, обозначающим понятие плакать, жаловаться, вскрикивать. Это является резким противоречием европейскому пониманию песни и пения, но оно объясняется тем обстоятельством, что песни всех азиатских и, особенно, урало-алтайских народов выражают мрачное [307] настроение, глубокую печаль и могут быть названы по своей внутренней сути действительно жалобными песнями, причитаниями. Мадьярская пословица «Sirva vigad a magyar» (плача, мадьяр развлекается) — это очень подходящая интерпретация данной мысли. Так, сравнение араб. hazana = быть печальным с еврейским chazan = певец сразу делает понятным взаимоотношение тюр.-тат. jir, zir, cir = петь, ликовать, кричать с jir, zig, cig, ciir cigir = плакать, кричать (сравни анг. to cry = плакать и кричать).

Язык дает нам необходимую разгадку через устройство первых музыкальных инструментов. Для понятия играть, делать музыку в общем смысле есть слово calmak, его конкретное значение бить, наносить удар. Значит, первые инструменты были ударными или смычковыми, так kobuz calmak = играть на скрипке, то есть бить, dutara calmak = играть на гитаре, то есть бить, выражение boni calmak — играть на трубе, то есть бить, nej calmak = играть на флейте или duduk calmak = играть на свирели, а слово calgi = биение выражало общее понимание музыки. Можно предположить, что первым инструментом, примитивным по своей форме, был свисток, каг. sipozga (сравни: § 142), осм. islik, оба корневых слога которого sip, siv и is содержат основное понятие дуть, свистеть. Подобное явление видим и в слове boru = труба, дословно, труба, трубка; тогда как слово kobuz — скрипка указывает уже на более продвинутую стадию развития, так как соответствующее слово, образованное от kob = полый, пустой (сравни kobur = футляр, koburzuk = ящик), говорит о понимании искусственного резонанса. Эта мысль представлена в уйг. слове для понятия барабан — kunk; его корневой слог kun, kul означает пустой, полый звук (сравни § 117), тогда как не менее старинное алтайское слово tungur = барабан, что-то вроде литавров, образовано от слова teng = круглый, круг, по ассоциации с формой инструмента. Что касается названий других, кроме упомянутых и все еще используемых тюрко-татарами инструментов, то они заимствованы в большинстве своем из арабского (davul = литавры от tabl; tef — ручной барабан от def) и из персидского языков (zurnа = труба; keman = скрипка, дословно, дуга; dutara = гитара).

Для понятий танец и игра у тюрков, как и у нескольких арийских племен, одно слово — oj-un. Сравни слав, igrati = танцевать и играть; немецкое Tanz и Tand — танец и безделушки, а также Tand и, как антонимы, к словам серьезный, истинный, верный. Так и тюрко-татарское oj (осм. ojalanmak = заниматься пустяками, шутить) как сложное слово [308] противостоит по значению слову ein, sin = настоящий, истинный. Только в османском языке есть исконное слово для понятия танцевать — tepmek, но по сути оно означает (сравни: § 58) ступать, семенить, Нельзя также не заметить, что слово oj, oj-n-a встречается и в конкретном значении двигаться туда и сюда, качаться (так: jurek ojnar = сердце бьется, tamar ojnar = пульс бьется и т. д.); из этого может быть сделан вывод о том, что корневой слог oj следует понимать не в первичном значении двигаться туда и сюда, то есть танцевать, а исключительно в абстрактном значении — игра и шутка. Какое из этих двух мнений является верным, пока сложно сказать. Насколько об этом свидетельствуют обычаи современных тюрков, представляется, что танец, движение тела ликующего человека передавалось у них, как и везде, сначала во вскакивании и прыжках, без общего или кругового танца, как это имело место у первобытных людей в других частях света. В пользу такого предположения говорит, прежде всего, тяжеловесность духа и тела, заметно присущая тюрку издревле. Его угрюмое мрачное настроение, тесно связанное с печальной картиной степной природы, и его явное нежелание выдавать, например, легким или быстрым телодвижением необдуманные мысли. Не важно где, в степи ли, в культурной ли жизни, находясь в веками обжитых местах, тюрок старше тридцати лет будет считать в высшей степени неприличным обращать на себя внимание другого человека быстрой походкой или иным быстрым движением тела. Прыгать подобает только юноше, а танцевать только девушке. Если исключить роль танца в религиозных обрядах, то подобное толкование может быть применимо и к другим народам северной половины Азии, но оно наиболее правомерно по отношению к тюрко-татарам, так что странно звучащее утверждение о том, что тюркский первобытный человек никогда не находил в танце особого развлечения, вполне может иметь место.

Относительно игры дело обстоит совершенно иначе. Слово игра ojun, как видно из корневого слога, произошло от основного понятия изменять, обманывать и шутить, оно опирается поэтому на подражание, в котором человек издавна находил лучший повод для беседы и развлечения. Так, например, свадебная игра, называемая kuk buri = зеленый волк ¹⁶, при которой группа мужчин на лошадях стремится отобрать ягненка, которого держит на коленях мчащаяся впереди девушка, причем девушка либо дарит победителю поцелуй, либо ударяет его плеткой, это намек на обычай из прошлого [309] тюрков, когда было принято красть девушек. В этом обычае отражается, собственно говоря, кокетство и кажущаяся неприступность женского пола, а вовсе не намек на грубую мужскую силу, как считает Лаббок. В сближении и охвате друг друга во время двоеборья (каг. kures, осм. kules, от kur = круг, сравни: § 86) происходит подражание борьбе двух баранов, так же, как и в запускании Sar = змея, причем с давних времен это является не только детской забавой, но и развлечением взрослых у тюрков и живет как воспоминание о некоей мистической птице.

Можно найти подтверждение и старинным играм, связанным с выигрышем, причем в играх, продолжающих существовать, таких как asik и китаlак. Первая игра asik (= лодыжка) состоит из подбрасывания вверх пяти овечьих костей. В зависимости от ситуации, то есть от того, как упадет кость, например, заостренной, плоской или острой стороной вверх, решается вопрос о ставке. Поскольку соответствующие выражения ceke, alci и tava восходят к тому языковому периоду, когда еще не произошло разделение племен, то древнейшее существование этой игры не оставляет никакого сомнения. Что же касается kumalak (= овечий помет), то сегодня это известно в степи лишь как детская игра. Она состоит из пяти или семи шариков, одна часть которых подбрасывается вверх, их нужно ловить правой рукой и этой же рукой пропустить другую часть через дугу, образованную указательным и большим пальцем левой руки. Эта игра, но с камешками все еще встречается в Венгрии и в Турции среди детей. Причем удивительно, что форма ее такая же, как в Средней Азии.

Die primitive kultur des Turko-Tatarischen Volkes. Aufgrund sprachlicher forschlingen. — Leipzig, 1879. — S. 1-149.