СТАРШАЯ ЛИВОНСКАЯ РИФМОВАННАЯ ХРОНИКА
AELTERE LIVLAENDISHE REIMSCHRONIK
Помимо “Хроники Ливонии” Генриха важным ливонским нарративным источником, хотя и представляющим особый интерес лищь для периода истории, начиная с конца 30-х гг. XIII в., является Ливонская рифмованная хроника. В литературе она известна также как “Старшая” рифмованная хроника, в отличие от “Младшей”, датируемой первой половиной XIV в. [Hohlbaum 1872].
“Старшая” рифмованная хроника (далее в тексте — СРХ с указанием номеров строф) — стихотворное произведение, состоящее из 12017 строф. Хроника написана на средневековом диалекте немецкого языка, с точки зрения исторического развития языка — на смеси средневерхненемецкого с примесью нижненемецкого [Зутис 1949; 19]. Поэтический дар автора разными: исследователями оценивается по-разному [Arbuzovs 1938-1939: 36252; Зутис 1949: 19-20] В хронике много повторов, литературных клише и штампов в характеристиках как братьев-рыцарей, так и их противников Сходные события [36] описываются по одному и тому же сценарию с применением одних и тех же художественных оборотов. Одни исследователи считают это недостатком, показателем того, что у автора не было специального литературного образования [Arbuzovs 1938-1939: 36252]. Другие усматривают в этом один из важнейших принципов построения хроники, что делает ее созвучной сказкам [АН: 35].
Хроника анонимна. Многие исследователи считали ее автором некого Дитлеба фон Алнпеке, поскольку его имя упоминается в приписке к одному из списков хроники. Однако ошибочность такого предположения очевидна, поскольку, согласно записи, Дитлеб написал хронику в комтурстве Ордена в Ревеле в 1296 г. Комтурство же было создано там только после перехода Северной Эстонии от Дании к Тевтонскому ордену в 1347 г. Столь же неправдоподобно и приписывание авторства монаху-цистерцианцу Вигбольду фон Дозелю [Paucker 1847: 106-109; SRL: 493; Schirren 1855; Wachtsmuth 1878: 25-27; Ecke-Poelhau 1904: 202-203; АН: 28-29].
Произведение возвеличивает подвиги Ливонского ордена, часто приписывая его братьям-рыцарям заслуги других участников завоевания Ливонии. В значительно большей мере, чем в “Хронике Ливонии” Генриха, проявляется здесь присущая Ордену идеология воинствующего католицизма, оправдывающая убийства и насилия во имя победы христианства. При этом автор не скрывает и своего явного пренебрежения к священникам, считая их трусливыми и неспособными к активным действиям. Характерно, что из высших церковных иерархов Ливонии хронист упоминает только первых трех епископов; причем главная заслуга епископа Альберта — создание Ордена меченосцев, которому он, отправляясь в Германию, как бы перепоручает дело христианизации в регионе. Затем имя епископа полностью исчезает из хроники, а в фокусе повествования оказываются лишь магистры — сначала Ордена меченосцев, а затем — Ливонского ордена. Названы по именам еще два дорпатских епископа — Александр и Фридрих, но их портреты не снабжены столь лестными характеристиками, которыми сопровождаются упоминания о магистрах. Все эти признаки указывают на то, что автор СРХ был рыцарем Ливонского ордена. Л.Арбузов (младший) полагал, что он мог быть герольдом или посланником магистра Ливонского ордена, много ездившим по стране с различными поручениями [Arbusow 1939: 189; Arbuzovs 1938-1939: 36251]. Не исключено, что написание хроники о подвигах рыцарей Ордена изначально входило в круг его прямых обязанностей. Это объясняет его присутствие в свитах ливонских магистров на важнейших политических мероприятиях, участие в походах и битвах, а также возможность использовать материалы не только орденского архива [37] в Риге, но и архивов орденских замков в разных частях Ливонии [Назарова 2001]. Судя по рассказам хроники, автор ее присутствовал на собрании комтуров Тевтонского ордена в Марбурге в 1279—1281 гг., когда решался вопрос о выборах единого для Ливонии и Пруссии магистра [СРХ: 8511-8579], и в Аконе (Акре) на процедуре избрания магистра Тевтонского ордена в 1282-1283 гг., в которой участвовали магистры всех филиалов Тевтонского ордена [СРХ: 9763-9364].
Учитывая детали и подробности, которыми изобилует текст хроники, начиная с конца 70-х гг. XIII в., можно предположить, что автор ее прибыл в Ливонию примерно на рубеже 70—80-х гг. XIII в., постоянно там жил и вращался при дворе ливонских магистров. По предположению ряда исследователей, автор хроники был особенно близок ко двору магистра Куно фон Гацигенштейна, занимавшего эту должность в 1288—1290 гг. [Пашуто 1959; Бегунов, Клейненберг, Шаскольский 1966: 200]. Магистру Куно в хронике дается наиболее восторженная характеристика. Помимо воинских доблестей, которыми автор наделяет всех магистров, Куно был среди “братьев красавцем, какого только представить можно” [СРХ: 1168-1169].
По жанру хронику относят к произведениям рыцарской героической поэзии. Произведения подобного жанра в средневековой Европе создавались для коллективного чтения вслух в рыцарских замках, чтобы поддерживать моральный и боевой дух рыцарей [Klaustins, Saiva 1936: XIV-XV; Бегунов, Клейненберг, Шаскольский 1966: 199]. О том, что рифмованная хроника была предназначена именно для этих целей, свидетельствует и ее форма — в виде неторопливых бесед умудренного опытом и годами рыцаря с молодыми собратьями. Он то делится с ними собственными воспоминаниями, то читает рассказы из книги о былых подвигах Ордена.
Как кажется, хроника имела и другую вполне конкретную задачу. В 70—80-х гг. Ливонский орден вел тяжелую войну с земгалами и литовцами. Рыцари терпели поражения, падала боеспособность их войска. Не прекращалась борьба между Орденом и рижскими архиепископами за политическую гегемонию в Ливонии. Орден остро нуждался в пополнении, а по существовавшему обычаю орденскими братьями не могли становиться те рыцари, которые уже находились в Ливонии [Арбузов 1912:46]. Однако трудности в Ливонии отпугивали рыцарей, рассчитывавших на более легкие победы. К тому же европейские рыцари отдавали предпочтение походам в Пруссию, служба в которой пользовалась большей популярностью и большим почетом, чем служба в Ливонии. Рассказы хроники о героических действиях христиан в Ливонии должны были служить напоминанием европейским рыцарям об их воинском и христианском долге, а завлекательное повествование [38] произведения должно было сделать служение в Ливонии более привлекательным и для орденских братьев, и вольных рыцарей из Европы.
Работая над своим трудом, автор помимо собственных наблюдений, рассказов очевидцев и устных преданий использовал документы из канцелярии Ливонского ордена, ведшиеся в разных орденских замках погодные записи, хранившиеся в замках описания наиболее важных событий, в которых участвовали здешние братья, а кроме того, оформленные в законченные произведения хроники. Судя по тексту, автор был знаком с “Хроникой Ливонии” Генриха. Вполне возможно, что он мог пользоваться и не сохранившимися до наших дней хрониками. Так, исследователи предполагают существование хроники Ордена меченосцев, анналов Тевтонского ордена в Ливонии 1245—1260-х гг. [Arbuzovs 1938-1939: 35252-36255; Зутис 1949: 19], анналов Дорпатского епископства [Wachtsmuth 1878: 23; Пашуто 1963: 102-108].
Повествование в хронике начинается с рассказа о первом появлении в Ливонии немецких купцов, установлении торгового обмена с местными жителями, прибытии сюда Мейнарда и о посвящении его в сан епископа. Изложение же событий автор доводит до времени правления магистра Гальта (1290—1293 гг.), когда войско братьев-рыцарей, изгнав из Курземе литовцев, возвращается в Ригу и славит Господа и Деву Марию — покровительницу Ливонского ордена. Автор с разной степенью подробности рассказывает о наиболее важных моментах истории христианизации и подчинения народов Восточной Прибалтики: о создании епископства на Даугаве, о покорении латгальских княжеств, о подчинении эстов, об отражении попыток русских сохранить свои позиции в регионе и не допустить утверждения здесь католической веры, о войнах с куршами, земгалами, пруссами и литовцами, об истории крещения литовского князя Миндаугаса (Миндовга — в рус. летописях) и сложных отношениях его с Орденом, а также о борьбе жемайтийских князей против христианизации Литвы.
В рифмованной хронике отсутствует погодная фиксация исторических фактов. Изложение событий ведется в ней по периодам правления первых епископов, а затем магистров с указанием продолжительности нахождения их в должности. Названа лишь начальная дата предстоятельства Мейнарда. Причем образование епископства в Ливонии автор относит к 1143 г., т. е. удревняет события на сорок с лишнем лет (см. ком. 13 к ГЛ, I). По другим источникам такая дата не известна. Некоторые исследователи полагают, что это — ошибка, заимствованная автором из более ранних хроник, в первую очередь из предполагаемой хроники Ордена меченосцев [Wachtsmuth 1878: 3-23; Arbuzovs 1938-1939: 36253, 36255]. Обращается внимание также на то, что дата посвящения Мейнарда совпадает с датой основания [39] Любека, купцы которого одними из первых западноевропейцев начали вести торговые операции в устье Западной Двины — Даугавы [Fehring 1983: 13-15; АН: 32]. Иначе говоря, по своему значению немецкая торговая колонизация Ливонии как бы приравнивалась к появлению такого важного торгового цента на Балтике, как Любек. Думается, что выбор даты — 1143 г., совпадающей не только с основанием Любека (т. е. с началом крестовых походов на юге Балтики), но и с важными моментами в истории крестоносцев в самой Палестине, а также Реконкисты на Пиренеях, не был случайным. В результате периферийное ливонское направление в крестоносном движении ставилось в один ряд с другими направлениями 2-го крестового похода, начавшегося в 1147 г., и оказывалось тем самым более престижным, чем походы в Пруссию [Назарова 2002].
“Исправить” историю, как кажется, вполне мог сам автор хроники, посетивший Святую землю и знакомый с историей крестовых походов на побережье Балтийского моря. Ведь такое удревнение событий в произведении времен Ордена меченосцев, когда были живы еще многие современники и участники начала завоевания Восточной Прибалтики, бросалось бы в глаза. Тем более, что в хронике сообразно с начальной датой менялись и даты образования Ордена меченосцев (около 1178 г.), основания Риги (между 1166 и 1177 г.), а также продолжительность предстоятельства первых ливонских епископов и правления магистров меченосцев [Назарова 2002]. В общей сложности сроки их правления продлены таким образом, чтобы охватить период между названной хронистом датой посвящения Мейнарда и моментом создания Ливонского ордена.
В целом же первый период истории завоевания Ливонии служит для автора хроники в значительной мере лишь историческим фоном, на котором разворачиваются более поздние события, представлявшие для него гораздо больший интерес, ибо в его интерпретации только после возникновения Ливонского ордена подвиги рыцарей проявились в наибольшей степени. В связи с этим надо учитывать, что те сообщения о Руси и о столкновениях крестоносцев с русскими, которые относятся ко времени до конца 30-х гг., имеют в источниковедческом плане второстепенное значение и могут использоваться лишь вместе с другими источниками.
Несравненно большую источниковедческую ценность представляют сведения рифмованной хроники по истории русско-ливонских отношений 40—60-х гг. XIII в. По справедливому предположению исследователей, хронист при описании этих событий опирался на какой-то источник, происходивший из Дорпатского епископства [Wachtsmuth 1878: 23; Пашуто 1963: 103-108]. Сравнение со сведениями других [40] источников говорит о достаточной достоверности сообщений хрониста. Хотя, конечно, необходимо учитывать тенденциозность автора в оценках и интерпретации событий. С начала 70-х гг. упоминания о русских исчезают со страниц хроники, что соответствует установлению относительного затишья на русско-ливонской границе, зафиксированного и по другим источникам.
В исторической литературе сохранились упоминания о шести полных и неполных списках хроники. Однако три списка были утеряны ко времени первой публикации текстов хроники. Опубликованы были два списка, а также фрагменты третьего списка (датируется XVI в.) — два коротких отрывка из Государственного архива Дании в Копенгагене. Именно эти два отрывка, содержащие сведения о действиях датчан в Эстонии, увидели свет еще в 1787 г. в Копенгагене в издании “Symbolae ad Literaturum Teutonicam antiqviorem ex codicibus Petri Friderici Suhm” [см. Schirren 1861: 694; LR: 275; AH: 23].
Два списка, оказавшиеся в распоряжении исследователей XIX в., восходят, очевидно, к одному протографу, сделанному вскоре после написания самой хроники. Более ранний список — т. н. “Рижский” (или “Кодекс Бергмана”), датируется серединой XIV в., написан на пергаменте. Список неполный: в нем отсутствуют строфы с 2161 по 3840. История рукописи прослеживается начиная с первой половины XVI в. До начала XIX в. список находился в частных коллекциях, а затем — в библиотеке Лифляндского рыцарства в Риге. Именно в конце этой рукописи сделана приписка о том, что автором хроники был Дитлеб фон Алнпеке [Paucker 1847: 107; Berkholz 1880; LR: 275, 276]. В настоящее время местонахождение списка неизвестно [АН: 21]. Второй список, хранившийся в университетской библиотеке в Гейдельберге, датируется XV в. Он также написан на пергаменте, но выполнен менее тщательно, чем “Рижский”. “Гейдельбергский” список имеет некоторые орфографические отличия от “Рижского”, а кроме того, содержит отдельные ошибки в географических названиях [SRL: 495; Meyer 1876: 407-444; Ecke-Poelhau 1904: 202-204].
“Рижский” список был впервые опубликован в 1817 г. тогдашним его владельцем Л. Бергманом. Издание дополнялось историей списка, а также словарем использованных в тексте нижненемецких слов с переводом на современный немецкий язык [Bergmann 1817]. В 1844 г. недостающие в списке строфы отдельно опубликовал К. Э. Напиерский, взяв их из только что найденного тогда “Гейдельбергского” списка [Napiersky 1844], а в 1853 г. он же вместе с Т. Каллмейером объединил в одном издании “Рижский” список, дополненный строфами 2161-3840 из “Гейдельбергского” [LRC; в 1857 г. исследователи повторили эту публикацию с прозаическим подстрочным переводом текста на [41] современный немецкий язык и с комментариями — Kallmeier, Napiersky 1857]. Сам же “Гейдельбергский” список увидел свет целиком в издании Ф. Пфайфера еще в 1844 г. [Pfeiffer 1844].
В 1876 г. появилось издание Л. Мейера, в котором учтены особенности выверенных по оригиналам двух списков рифмованной хроники. Мейер воспользовался также опытом своих предшественников, включив в том словарик средневекового немецкого языка. Это издание считается лучшим и вплоть до настоящего времени используется исследователями при переизданиях [Meyer 1963: Meyer 1973] и переводах хроники на разные языки.
Кроме того, дважды исследователи публиковали отдельные фрагменты хроники, сопровождая их комментариями. В 1861 г. несколько фрагментов (около 1800 строф) по “Рижскому” списку с комментариями опубликовал Э. Стрелке. Его интересовали отрывки, рассказывающие об объединении меченосцев с Тевтонским орденом, а также о военных действиях в Литве и Пруссии [Strehlke 1861]. В 1876 г. фрагмент хроники опубликовал по “Гейдельбергскому” списку Э. М. Фант [Fant 1876].
Перевод хроники на современный немецкий язык (по “Рижскому” списку с недостающими строфами и с подробными комментариями) был сделан еще в 1848 г. Э. Мейером [Meyer 1848]. Существуют также переводы на латышский и английский языки (Библиография, раздел А2). Эти издания снабжены лингвистическими и развернутыми историческими комментариями. Кроме того, существует обширная литература, посвященная исследованию хроники как памятника литературы и истории. К изучению этого произведения обращались немецкие (в основном, прибалтийско-немецкие), латышские и литовские ученые (их работы приводятся в Библиографии, раздел Б2).
Среди русских историков XIX в. лучшим знатоком содержания рифмованной хроники был Е. В. Чешихин, использовавший ее в качестве одного из основных источников при написании своей “Истории Ливонии” [Чешихин 1885]. Как источник по истории русско-ливонских отношений, а также по истории Литвы и литовско-русских отношений хроника использовалась отечественными историками и в нынешнем столетии, особенно после Второй мировой войны [см. Пашуто 1959, 1963; Бегунов, Клейненберг, Шаскольский 1966: 197-231; Кирпичников 1994 и др.]. Но переведены на русский язык лишь фрагменты, описывающие борьбу за Псков в 1240—1242 гг. и Ледовое побоище [Бегунов, Клейненберг, Шаскольский 1966]. Публикация содержит также лингвистический и исторический комментарии (перевод И. Э. Клейненберга, исторический комментарий И. П. Шаскольского). В настоящем издании этот перевод использован лишь с небольшими изменениями. [42]
Далее приводятся отрывки рифмованной хроники, тематически отвечающие замыслу настоящего издания. Средненижненемецкий текст воспроизводится по публикации Л. Мейера. В переводе на русский язык в целях более точной передачи содержания рассказа хрониста стихотворный размер не соблюдается.
Текст воспроизведен по изданию: Крестоносцы и Русь. Конец XII-1270 г. М. Индрик. 2002
© текст - Матузова В. И., Назарова Е. Л. 2002© сетевая версия - Тhietmar. 2006
© OCR - Halgar Fenrirrsson. 2006
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Индрик. 2002