-

ИСТОРИЯ ДОМА ЦЗИНЬ,

ЦАРСТВОВАВШЕГО В СЕВЕРНОЙ ЧАСТИ КИТАЯ С 1114 ПО 1233 ГОДЫ

АНЬЧУНЬ ГУРУНЬ

Нагэньне, тем не менее, продолжал идти напролом: он напал на суйфунские племена и вынудил их подчиниться. Нагэньне, как и его предшественник Хайгэань, "самоуправно начал грабить их людей". Он [72] продолжал и далее следовать манере действий Хайгэаня: вторгся на территорию Хэлани и дошел до р. Тумэнь, он начал борьбу с вождем племени илугунь Дикудэ, тесня и преследуя его. Наконец, Нагэньне захватил главный город Дикудэ — Милимишихань. Вожди племен Хэлани и. Суйфуна поняли, что желаемого спокойствия с приходом посланца Ингэ они не получили. Цели Нагэньне, как выяснилось, не отличались от планов Хайгэаня: он явно стремился создать на востоке свое объединение племен. Усиление Нагэньне не понравилось ни Ингэ, ни суйфунским вождям. Последние послали к Ингэ послов с жалобами на "несправедливость" Нагэньне. Ингэ, воспользовавшись сведениями на притеснения Нагэньне, направил своих военачальников — племянника Васая (сына Хэлибо) и Еха — "рассмотреть жалобы". Они отдали приказ Нагэньне отвести свои войска до крепости Намухань к западу от Суйфуна. Однако Нагэньне ослушался приказа и занял земли до крепости Умай к востоку от Суйфуна. Хотя Нагэньне "принес повинную", он не захотел дать "компенсацию", которую от него, по-видимому, требовали пострадавшие племенные вожди. Тогда Васай и Еха, по приказу Ингэ, напали на Нагэньне и сместили его с поста представителя центральной власти на Суйфуне. Армия Васая дошла до хребта Бахулин и р. Симаолин. Нагэньне бежал. Однако Васай нагнал его и разгромил. Нагэньне погиб в сражении, а семья вождя — мать, сын и жена — попали в плен. Васай усмирил все племена по Суфуну, примкнувшие к Нагэньне. Военную операцию Васай провел настолько стремительно и успешно, что Инга, похвалив его, специально воздал должное мастерству молодого полководца и его "значительным заслугам". Так, благодаря победам Васая, Ингэ ликвидировал еще одного претендента на роль руководителя всех восточных племен.

Начиная с Ингэ, борьба за объединение чжурчжэньских племен вступила в решительную стадию. Для того, чтобы окончательно лишить племенных вождей самостоятельности, Ингэ предпринял важный шаг, на который не осмеливались пойти его предшественники. По его указу, разработанному Агудой, отменялись и ставились, "в зависимости от закона", до сих пор "произвольно устанавливаемые племенные значки", а вместо выборных вождей во главе племени ставились лица, которые направлялись центральной властью. Тем самым закладывались первые серьезные основы будущего государственного образования чжурчжэней, а сепаратизм отдельных племен окончательно подрывался. Ими стали "управлять" с помощью законов племени ваньянь.

Однако нововведение Ингэ, которое он провел, "пользуясь мыслью Агуды", вызвало единодушное недовольство племенных вождей. Центром борьбы и последней надеждой старой родо-племенной верхушки чжурчжэней и родственных им племен вновь стал далекий "консервативный угол" — восточные приморские племена. Вожди племен Хэлани и Суйфуна явно остались недовольны новыми распоряжениями, которые положили конец их самостоятельности. Во главе оппозиции стал Асу - вождь племени хэшиле, пограничного с Коре (р. Синьсянь). В "Цзинь ши" крайне глухо сообщается о причине грандиозного восстания восточных племен. Однако нет сомнения, что основная причина недовольства заключалась в политике правительства Ингэ, которое начало решительное наступление на самостоятельность и автономию отдельных племен.

Положение к 1096 г. стало чрезвычайно тяжелым. На юге приморской области Асу и .Маодулу собрали большое войско и перерезали дорогу. На севере возникла вторая большая группа, поддерживающая Асу. В нее входили Люкэ и Чжиду из племени угулунь и ута, а также суйфунские племена под руководством Дагудея и Дунэня — сына Нагэньне. Люкэ — сын вождя Хушахуня — выступил инициатором восстания племен. Он, согласно "Цзинь ши", "соблазнив, поднял бунт против народов двух племен" — вачжунь (аочунь или юйчунь) и уда. Люкэ и его союзник Дунэнь охарактеризованы в летописи крайне нелестно. Такое отношение ваньяньских вождей к руководителям восставших не случайно. Выступление суйфунских и хэланьских племен нельзя приравнивать к обычным конфликтам, вызванным "взаимным грабежом" или закрытием "Соколиной дороги". Несмотря на старание составителей официальных документов, представить очередное восстание восточных племен как обычное, рядовое восстание, вызванное недоразумениями или "злым умыслом" отдельных лиц было нельзя. Причины и характер "беспорядков" на востоке другие. Их следует расценивать как хорошо организованное восстание с четкой программой и целями. Речь шла об уничтожении среди чжурчжэней гегемонии ваньяньских племен.

В биографии Люкэ сохранился пересказ дерзких, "самодовольных" речей руководителей нового союза племен. Они посчитали силы отдельных группировок, входивших в союз. Из выступлений вождей ясно, что в него входили три группы племен. Первая из них — угулуньская группа. Она состояла из четырнадцати племен. Такое же количество племен входило в состав тушаньской (туданьской) группы. Ее составляли племена Суйфуна. 7 племен входило в состав группы пуча. Под ними, очевидно, подразумевалась группировка племен, возглавляемая Асу. Всего, таким образом, в новый племенной союз входило 35 племен. Руководители его, сравнивая свой союз с объединением племен ваньянь, "самодовольно говорили — 35 племен будут сражаться с 12 племенами. Каждые три человека (нашего союза) будут сражаться против одного человека (племен ваньянь)".

Достаточно сравнить соотношение сил, чтобы понять опасность, которая нависла над ваньяньским племенным союзом и над чжурчжэньским объединением в целом. Заявление Люкэ и Дунэня о том, что [73] они непременно одержат верх, не звучало пустой угрозой. Опасность для ваньяньских племен возрастала: Ляо, если сами не инспирировали новое восстание на востоке, то, бесспорно, открыто сочувствовали ему. Во всяком случае, меры Ингэ по подавлению восстания предпринимались не по просьбе и не с санкции императора Ляо, как это делалось обычно до сих пор. Ваньяньские руководители прекрасно разбирались в обстановке, чтобы оценить всю грозящую им опасность. Противниками нового племенного союза выступили все ваньяньские племена. Армию их составляли центральные войска под общим командованием Ингэ и северные, оставшиеся ему верными приморские отряды, под руководством Шитумыня и Маньдухэ. Исход борьбы зависел теперь от того, удастся или нет восставшим племенам объединить свои значительные, но пока разрозненные силы.

Ингэ направил свой удар прежде всего против Асу. Во главе отрядов, которые составляли половину всего войска, Ингэ поставил своего племянника Сагая, который занял пост "госяна". Другой половиной отрядов командовал сам Ингэ. Они направились в поход разными дорогами, надеясь соединиться под стенами Асучена, ставки Асу. Сагай провел свое войско через хребет Мацзилинь, надеясь обойти Асучен с тыла. Когда же войско достигло р. Абусай, к нему явился Елэ — вождь племени уянь (сын Дауцзибао), который сообщил, что он успеет прежде, чем отправиться к Асучену, "истребить наперед его (Асу — В.Л.) сообщников и, захватив их людей, пойдет на соединение". Сагай принял план Елэ и атаковал Дунэньчен, ставку Дунэня. Сведения об осаде Дунэньчена дошли до Асу. Он поспешил на помощь Дунэню, однако ничего не успел сделать. Войска Сагая взяли приступом Дунэньчен. В это же время армия Ингэ подошла к Асучену. Асу пришлось бежать под защиту ляосцев, бросив свою крепость на произвол судьбы. Ингэ оставил своего брата Хэчжэ осаждать крепость, а сам вернулся обратно. Ляо в то время приказали Ингэ напасть на племена чжидэ и сюда, которые, захватив киданьских послов, опять закрыли "Соколиную дорогу". В создавшейся обстановке Ингэ не мог не выполнить приказа ляосского императора. Не исключено, что Ляо намеренно отвлекли Ингэ от Асучена, чтобы облегчить положение восточных племен.

В тот же период активизировались действия войск Люкэ, Чжаду, Дигудея и Ута. К ним вскоре присоединился бежавший от Сагая Дунэнь. Войска всех восставших племенных вождей соединились около крепости Милимишихань. Ингэ, взволнованный создавшейся обстановкой, назначил Сагая главнокомандующим всех войск, которые участвовали в усмирении восточных племен. Его помощниками стали талантливые военачальники Вадай, Цибуши и Алихумань. Одновременно Ингэ приказал Шитумыню и Маньдухэ "наказать" Дигудея. Решительные действия Ингэ и его самообладание в напряженный момент борьбы объяснялись еще и тем, что он полагался на сепаратизм племен. Несмотря на тяжелое положение ваньяньцев, достаточно было легких успехов, далеко не решающих исход борьбы (взятие Дунэньчена), чтобы часть вождей покинула объединение 35 племен и отвела свои войска. Так поступил, как уже указывалось, вождь племени цянь Елэ, на территории племен которого вступили войска .Сагая. Его советы Сагаю об атаке соседнего с ним племени Дунэня — первое предательство в рядах восставших. За ним последовали другие. При первых же трудностях вернули свои войска вожди Элибао (племя вэньдихэнь с реки Тунмэнь), Сагэчжоу, Сюньбаогу и другие. Такая политика — удар в спину остальным восставшим племенам. Им пришлось вести борьбу на два фронта. "Сепаратисты" не просто отвели войска и заняли нейтральную позицию, а поспешили выразить непричастность к восставшим, всеми мерами показывая свою лояльность. Элибао прямо говорил, что он и другие ни в коем случае не последуют за бунтовщиками. Он же, по существу, призывал к интервенции, когда "умолял" Ингэ прислать воинов и "больше ничего".

Несмотря на раскол и разгром части племен, силы их, однако, оставались по-прежнему внушительными. Недаром Элибао просил у Ингэ солдат, а тот оставался недовольным действиями Сагая. Его армия оказалась зажатой между двух огней. С одной стороны, ему хотелось взять, наконец, Асучен и покорить пограничные с Кореей крепости, которые восстали, а с другой, он опасался оставлять безнаказанными племена Хэлани и Суйфуна. Растерявшийся Сагай собрал военный совет, чтобы спросить мнение своих полководцев. Однако единодушия на совете достигнуть не удалось. Одни военачальники считали, что необходимо сначала покорить пограничные крепости и взять Асучен, другие, напротив, советовали прежде всего захватить Люкэчен, ставку Люкэ. Сагаю, очевидно, не хватило сил, чтобы одновременно разгромить обе, как он говорил, "шайки", в то же время не хотелось оставлять безнаказанной любую из них даже на короткое время, что могло привести к укреплению и сплочению сил восставших.

Не найдя выхода из создавшегося положения, Сагай направил гонца к Ингэ с просьбой прислать к мим Агуду и дополнительные подкрепления. Ингэ, явно раздраженный сложившейся ситуацией, сожалея, сказал Агуде, что с войсками произошло недоразумение. Он, по-видимому, имел в виду отклонение Сагая от первоначально выработанного плана о соединении войск под стенами Асучена. Все же ему пришлось наделить воинов, последних из оставшихся в резерве (всего 80 человек!), и Агуда отправился на помощь Сагаю¹⁴. 40 солдат Ингэ направил на помощь Маньдухэ. Все силы племенного союза оказались брошенными на подавление восстания на востоке. [74]

Трудно сказать, как бы развивались события дальше, в чью пользу закончилась бы борьба, если бы не разобщенность восставших племенных вождей и их досадные отступления от выработанного в "заговоре" плана. Они допустили ту же ошибку, что и Сагай: вместо более тесного объединения сил один из вождей — Дунэнь — не пошел, как намечалось ранее, на помощь Люкэ, а в нетерпении боя направился против расположенных ближе и казавшихся совсем слабыми отрядов Маньдухэ. Последний, согласно приказу Ингэ, продвигался в то время к городу Милимишиханьчену. Около стен его он предполагал соединиться с отрядами Шитумыня. Дунэнь, соблазнившись неподготовленностью к сражению отрядов Маньдухэ, их малочисленностью и отсутствием войск Шитумыня, напал на него. Но в решительный момент отряды Шитумыня пришли на помощь к Маньдухэ. Армия Дунэня потерпела сокрушительное поражение, а сам он снова попал в плен. Вслед за тем случилась, как и следовало ожидать, очередная неприятность: Шитумынь и Маньдухэ захватили город Милимишиханьчен, уничтожив войска Дикудэ. Самого Дикудэ тоже захватили в плен. Однако ни Дунэня, ни Дикудэ не убили, как обычно поступали в таких случаях с вождями племен, поднявших восстание, а отпустили на свободу. Суйфунская группировка восставших была, таким образом, разгромлена полностью.

Усмирение суйфунских племен сыграло решающую роль в дальнейшем ходе борьбы хэланьских племен с чжурчжэнями. Когда Агуда, осуществлявший марш с подкреплением, перевалил хребет Пэнниолин, ему удалось соединиться с Сагаем. Объединенные силы чжурчжэней, общее руководство над которыми принял Агуда, направились теперь против Люкэчена, резиденции главного из оставшихся противников хэланьских вождей — Люкэ. Однако тот, потеряв надежду на успешный исход борьбы, бежал в Ляо. Город его взяли штурмом, всех "начальников убили". Затем армия Агуды возвратилась назад и окружила город Утачен, ставку Ута. Он тоже бежал в Ляо, а город его сдался войскам Агуды и Сагая. Агуда, сражаясь с Люкэ и Ута, одержал, кроме того, одну бескровную победу. Он призвал вождя Пуцзяну "признать обман и хитрости". Пуцзяну в ответ "немедленно покорился". Чжаду, последний из восставших вождей Хэлани, вскоре подчинился Пуцзяну, переметнувшемуся на сторону Ингэ. Войска Хэчжэ осадили Асучен.

Несмотря на тяжелое поражение вождей приморских племен, Ингэ не осмелился провести в жизнь свое постановление о замене "племенных значков" и назначении чиновников для управления восточными племенами. Протест, который вызвал его указ, оказался настолько сильным, что его пришлось отменить, по крайней мере, по отношению к приморским племенам. Чрезвычайно примечателен следующий факт: Ингэ обратился к Агуде со специальной просьбой не назначать чиновников (дубочжанов) в четырех восточных областях — Тумынь, Хунчунь, Ехуэй, Синсян, "а также у племен к востоку от гор". Испуганный необыкновенным размахом борьбы, неспособный подавить ее окончательно Ингэ пошел на уступки в очень важном вопросе. По сути дела, согласие не назначать дубочжанов — это не что иное, как своего рода замаскированная капитуляция Ингэ перед родо-племенной верхушкой восточных племен. По-видимому, силы Ингэ оказались слишком слабыми, чтобы держать в подчинении даже разрозненные и разгромленные в ходе карательного похода племена. Не случайно также, что пойманных при осаде Милимишиханьчена вождей Дунэня и Дикудэ не убили, как "бунтовщиков". Такое необычное гуманное отношение к врагам, которые поставили межплеменной союз чжурчжэней на грань катастрофы, конечно же, вынужденная мера. Вероятно, Ингэ надеялся политикой всепрощения расколоть силы восставших и усмирить ярость борьбы.

Отказ от проведения в жизнь указа о ликвидации привилегий родовой знати племен востока диктовался также тем, что оставался еще один оплот восставших — город Асучен. Войска под руководством Хэчжэ терпеливо продолжали его осаду в течение 1100 г. Затянувшаяся борьба за город Асу объясняется, по-видимому, не столько значительными силами осажденных, сколько боязнью Ингэ и его советников штурмовать город до окончательного разгрома суйфунских и хэланьскнх племен. Захват города мог привести к прямому вмешательству Ляо, а может быть и Коре в межплеменную войну на востоке и осложнить и без того тяжелое положение, в котором оказалась армия Сагая. Однако характер военных операций против Асучена резко изменился сразу же после поражения хэланьских племен. Положение войск Хэчжэ в значительной мере улучшилось еще и потому, что ему подчинился один из племенных вождей — Маодулу. Асу, оказавшийся в особенно тяжелом положении, вновь бежал из своего города в Ляо. Ингэ, чтобы завершить усмирение восстания и окончательно разгромить Асучен, послал в помощь Хэчжэ своего домоуправителя Шилу и Улиньда. С ними он направил письмо, в котором давал подробные инструкции о поведении в случае прибытия к Асучену послов из Ляо. Даже после победы в Хэлани Ингэ не рисковал вступать в открытый конфликт с ляосским императором и ослушаться его приказаний. В то же время он ясно представлял, что его старый враг Асу сделал все, чтобы предотвратить уничтожение Асучена. Он, вероятно, пугал киданей перспективой усиления чжурчжэней и жаловался на притеснения своего племени — верного вассала Ляо. Асу также объяснял императору, что межплеменная война, возникшая в Хэлани, — внутреннее дело восточных племен, в которое Ингэ не имеет основания вмешиваться. Порядок у себя восстановят сами местные племена, без вмешательства извне. [75]

Вот почему Ингэ решил выйти из создавшегося положения, применив хитрость, к которой обычно прибегала чжурчжэньская дипломатия в отношениях с Ляо. Он приказал Хэчжэ одеть свое войско так же, как одевались люди в Асучене. Штандарты отрядов чжурчжэни тоже сменили на новые, такие же, как у войск Асу. Когда важный ляосский посол в сопровождении уполномоченных Ингэ генералов Хулу и Мосуня (вождей племен пуча) появился около крепости Асучен, он, к своему удивлению, не обнаружил около нее войск Ингэ, роспуска которых ему предстояло потребовать. Перед послом, как сообщается в "Цзинь ши", появился Хэчжэ "в одежде подданных Асу" и гневно закричал на Хулу и Мосуня: "Какое вам дело до междоусобных войн наших племен? Кто знает вашего вождя Ингэ?" Так мог кричать только приближенный Асу, доводы которого, безусловно, хорошо знал посол Ляо. Хэчжэ не остановился на словесной перепалке, а, схватив копье, заколол лошадей Хулу и Мосуня. Испуганный и сбитый с толку ляосский посол, недоумевая, удалился от крепости. У него не хватило смелости вернуться снова к Асучену. Посольство отбыло в Ляо. Руки осаждавших крепость оказались, наконец, развязанными. В течение нескольких дней Хэчжэ штурмовал крепость, взял ее, а затем разрушил и разграбил до основания. Сына Асу — Дагубао, который руководил отчаянной обороной крепости, победители предали смерти. После победы войска Хэчжэ вернулись обратно.

"Дело крепости Асу" на том не кончилось. Асу, разъяснив недоразумение, пожаловался ляосскому императору и потребовал возмещения убытков, связанных с разрушением города. Дело приняло неприятный для чжурчжэней оборот, ибо происшествие свидетельствовало о прямом вызове киданям и, более того, о пренебрежении желаниям самого императора. Разгневанный государь послал вождя племени Си и Илэ со строгим наказом разобраться в деле. Ингэ пришлось явиться на встречу с послом императора. Она состоялась в деревне Синьхэцунь на берегу р. Люшуй. Илэ потребовал возвратить все награбленное при захвате Асучена, вернуть пленных, "а за убитых дать плату". В качестве выкупа за убитого Дагубао посол потребовал представить несколько сот лошадей. Согласно "Цзинь ши", Ингэ после совещания со своими приближенными ответил посланнику так: "Если предоставить возмещение Асу, то все племена не будут выполнять приказов и распоряжений". Летопись не сохранила возражений Илэ, но их не трудно представить. По какому, собственно, праву Ингэ требовал выполнения приказов и распоряжений у племен, которые и не должны подчиняться ему? Вот, по-видимому, почему посол продолжал настаивать на предоставлении возмещения, а Ингэ по-прежнему возражал. Он, вероятно, почувствовал слабость Ляо и твердо стоял на своем.

Ингэ решил нанести новый дипломатический и военный удар своим соперникам и одновременно дать понять Ляо, что без помощи его войск ляосскому императору не обойтись. Он прибегнул к уже испытанному ранее коварному приему: подговорил племена, жившие на реках Чжувэй и Сюда, закрыть "Соколиную дорогу", а вождю племени бэгудэ приказал разъяснить ляосским военным руководителям: "Если желаете открыть Соколиную дорогу, то, кроме вождя диких нюйчжи, никто больше не сможет сделать". Киданям не оставалось ничего другого, как приказать Ингэ усмирить чжувэй и сюда. Платой за услугу при торге сторон как раз и оказалось "дело крепости Асу". В Ляо обещали более не вспоминать неприятный инцидент. Итак, кидане предали своего вассала Асу сразу же, как только появилась опасность, с которой они сами не могли справиться, и "дело крепости Асучен было оставлено" в покое. Ингэ, вместо того, чтобы отправиться с войском усмирять чжувэй и сюда, распустив ложные слухи об усмирении "Соколиной дороги", преспокойно занимался охотой и рыбной ловлей на р. Тувэньшуй. Составители "Цзинь ши", явно потешаясь над простотой и доверчивостью ляосского двора, сообщали далее о подарках, которые направили кидани с послами в благодарность за успех в умиротворении Соколиной дороги (1102 г.). Через год Ингэ передал дары через Пуцзяну вождям племен чжувэй и сюда, которые их заслужили по праву. Сам Пуцзяну, произведя ремонт "Соколиной дороги", вернулся вскоре обратно.

Впрочем, дело, конечно, не столько в том, что кидане дали себя обмануть, сколько в глубоком упадке, который начала переживать в тот период империя. Нельзя не обратить внимания на то, что при подавлении восстаний восточных приморских племен Ингэ, в противоположность его предшественнику Хэлибо, не представлял "бунтовщиков" киданям. Напротив, большинство их сами искали пристанища у ляосского императора или обращались к нему с жалобами на притеснения Ингэ. Отсюда можно сделать вывод, что кидане все больше опасались набирающего силы чжурчжэньского племенного союза, который возглавили вожди ваньянь. Конечно, принять беженцев с востока значило не одобрять политику Ингэ, но в то же время кидани не рисковали прямо вмешиваться во внутренние дела чжурчжэней, тем более, что звание цзедуши и право управления всеми племенами "диких нюйчжи" именно родом ваньянь в свое время предоставил им сам император. Кидане определенно намеревались в будущем использовать Ингэ, а также его преемников как послушное орудие умиротворения непокорных восточных племен.

Слабость империи и нерешительность ее военачальников стали особенно очевидными в предпоследний год правления Ингэ. Некоторые из руководителей племен, в особенности пограничных с киданями, решили, что настал час прямого разрыва с империей и свержения ее ига. Их взоры обратились к вождю [76] ваньянь Ингэ, армия которого, одетая в панцири, достигла теперь численности более тысячи человек. Вождь племени адянь Соухайли (р. Хуньтун) направил своего подданного Вадала для переговоров с Ингэ по поводу заключения мира, дружбы и союза для прямого нападения на Ляо. Но Ингэ считал, очевидно, такое выступление преждевременным и, к тому же, не хотел, чтобы рядом с ним на равных выступал один из вождей другого племени, армия которого считалась достаточно сильной, чтобы идти на разрыв с Ляо. Поэтому Вадала задержали, а затем отослали в Ляо. Второе посольство Соухайли также было задержано. Прямые переговоры с Соухайли на р. Хуньтунь тоже ни к чему не привели. Ему, не возвратив членов посольства, повелели сказать: "Потом все придут!"

Кидане, не дождавшись активных действий Ингэ, который, очевидно, занимал выжидательную позицию, с большой армией в несколько тысяч человек напали на Соухайли, но, к своему удивлению, не смогли сломить его сопротивления. Ингэ, взволнованный глубоким вторжением киданьской армии на территорию нюйчжи, обратился с просьбой к киданьскому военачальнику отвести их войска, чтобы он сам мог расправиться с Соухайли. В последовавшем затем бою отряды Соухайли, ослабленные предшествующими битвами с киданями, потерпели поражение, а сам он, тяжело раненный стрелой в голову, упал с лошади и был жестоко зарублен ваньяньскими воинами. Голову его Алихэмань представил Ляо.

Победа над Соухайли выглядела подлинным триумфом Ингэ: его войска смогли выполнить задачу, которая оказалась не по плечу самим киданьским полководцам. Поэтому слова "Цзинь ши" — "Ингэ понял слабость Ляо" — звучат как смертный приговор империи заклятому врагу чжурчжэней. Победоносные отряды Ингэ, с особо отличившимися отрядами впереди и колоннами пленных сзади, торжественно возвратились в свои племена. Киданям не оставалось ничего другого, как поспешить задобрить Ингэ: вскоре его представили императору, наградили новым званием "шисян" и повысили в степени чиновных званий. Более того, в 1104 г. к Ингэ прибыл посол императора с наградами для остальных вождей, участвовавших в разгроме Соухайли. Летом того же года в подданство Ингэ вернулся Люкэ, бежавший в Ляо вместе со своим племенем. Умиротворение восточных племен после разгрома Соухайли, казалось, завершилось окончательно.

В "Цзинь ши" прямо записано, что при Ингэ "в конце концов умиротворили всех отколовшихся и

управляли при помощи законов племени". Однако тенденциозность и неправдоподобность такого итога деятельности Ингэ не вызывает сомнений. Последние годы его правления снова стали тревожными. Вновь, как при Хэлибо, встал вопрос о судьбе чжурчжэньского племенного союза. Хотя "Цзинь ши" сообщает, что "начиная с этого времени приказы и распоряжения весь народ слушал и не сомневался", обстановка на востоке, сложившаяся в последние годы жизни Ингэ, свидетельствовала о появлении новых значительных трудностей. Старый враг ваньянь - Асу, несмотря на тяжелое положение, не оставил своих попыток вновь поднять и объединить восточные племена против Ингэ. В 1102 г. Асу направил своему послу Дацзиню инструкцию "бунтовать хэланьские племена". По-видимому, он намеревался с помощью Дацзиня собрать новых сторонников среди племенных вождей долины Хэлани и Суйфуна. Однако посольство Дацзиня окончилось печально: одно из племен Хэлани захватило его и передало Ингэ. Затем Дацзиня переправили в Ляо, а корейцам сообщили о принятых мерах. Что касается последних, то в послании императору Коре Асу характеризовали как мятежника, который устраивал бунт в "его владениях". Коварство чжурчжэньской дипломатии двора Ингэ очевидно. Впереди предстояла тяжелая борьба, а поскольку захват и окончательное присоединение Хэлани и Суйфуна могли вызвать подозрения и недовольство Ляо и Коре, Ингэ, предприняв такой дипломатический маневр, мог спокойно начать усмирение недовольной группировки. Он намеревался отблагодарить за верность хэланьские племена. Был отдал приказ полководцу Щидихуаню направиться на восток, но смерть приостановила на время проведение в жизнь намеченного плана.

Анализ событий показывает, что на самом деле стояло за походом Шидихуаня в Хэлань. К тому времени на востоке у чжурчжэней действительно появился новый соперник и препятствие в деле включения в орбиту союза восточных племен - государство Корё. До правления Ингэ оно стояло в стороне от событий, развернувшихся в приморских районах и пограничных с ними областях. Но не случайно в правление Ингэ чжурчжэни информировали двор правителя Корё о том, кто такой Асу. В "Цзинь ши" включена легенда, в которой рассказывается о том, как корейский ван узнал о могущественных чжурчжэньских племенах. Согласно преданию (возможно, имевшему в своей основе реальные факты), на территории чжурчжэней проживал кореец, который умел хорошо лечить болезни. Никто не знал, откуда он пришел, как его имя и фамилия. Тяжело заболевший Ингэ попросил врача вылечить его, за что обещал после выздоровления отправить корейца на родину. Он рассказал корейскому вану о нюйчжи — племенах, проживающих на реке Хэшуй, силе и смелости их войска, необыкновенной отваге воинов и все более увеличивающейся мощи племен. Корейский ван Сукчжон направил посланника в страну чжурчжэней с намерением установить с ними связь. [77]

Корейцы с нескрываемой тревогой встретили сообщение о появлении на севере опасного конкурента и соперника. Направив послов к Ингэ, они, стремясь обезопасить свои границы, одновременно послали войска с целью включения в орбиту своего влияния соседних пограничных племен. В результате военных действий в подчинение Корё перешли племена лигулин и пусань. Вождь племени хэшиле также вскоре подчинился корейцам. Понятно поэтому, с каким вниманием следили в Корё за ходом борьбы Ингэ с восставшими восточными племенами, в особенности за действиями в пограничной долине Хэлань. Чжурчжэни, в свою очередь, учитывая сложность положения, стремились всеми мерами не возбудить подозрений корейцев относительно своих конечных целей. Сообщая Сукчжону о продолжающихся интригах Асу в Хэлани, они, как уже указывалось, характеризовали его как главного бунтовщика, вызывающего беспорядки на границе. Ингэ стремился всеми мерами встревожить корейцев, доверительно сообщая им, что Асу вмешивается в дела владений Корё.

Возвращаясь к одной теме, затронутой ранее, можно теперь подкрепить мысль о том, что Ингэ, по-видимому, не случайно просил Агуду не назначать дубочжанов в племена Хэлани. Кроме указанных выше причин, не последнюю роль в отказе Ингэ использовать преимущество, достигнутое в войне с . Люкэ и Ута, играла боязнь вмешательства в войну корейцев. Ингэ приходилось искусно лавировать между тремя политическими группировками — Ляо, Корё и племенами Приморья. Однако он, когда требовала необходимость, не упускал случая показать силу чжурчжэньского оружия. Когда армия разгромила Соухайли, с которым не могли справиться киданьские полководцы, то Ингэ (конечно же, не случайно) отправил специального посла Валуганя с сообщением о победе. Корейцам ничего не оставалось делать, как, в свою очередь, направить вождю ваньянь посла с поздравлениями и дорогими ювелирными изделиями из серебра. Ингэ в ответ направил посольство во главе со своим братом, которого принял сам Сукчжон.

Однако корейцы одновременно начали тайную борьбу с проникновением влияния ваньянь в долину Хэлань. Политика вождей хэланьских племен настораживала и вызывала недовольство императорского двора. Выдача хэланьцами Дацзиня в руки Ингэ и их стремление подчиниться чжурчжэням вызвали переполох у корейцев. Хэланьские и суйфунские племена располагались слишком близко к оборонительным линиям Корё, чтобы продолжать оставаться равнодушными наблюдателями успехов Ингэ. Поэтому одновременно с посольствами к Ингэ корейцы снова направили своих "лазутчиков" к хэланьским племенам с заданием "удержать" их от подчинения чжурчжэням. Посол Ингэ к Корё — Сего, возвращавшийся из Кореи, узнал в Хэлани о тайной подготовке, которую вели среди хэланьских вождей "лазутчики". Он немедленно сообщил Ингэ о создавшейся в Хэлани обстановке. Ингэ приказал Шидихуаню направиться в Хэлань "убеждать" племена не подчиняться Корё. Становится ясным, что миссия Шидихуаня в Хэлани была задумана не для того, чтобы выразить благодарность хэланьцам за выдачу Ингэ Дайзиня. Она представляла собой настоящую карательную экспедицию против отколовшейся части хэланьских племен. Хэлань и Суйфун вновь превратились в арену острых противоречий и борьбы. Вместо Ляо активной силой, сдерживающей чжурчжэней, здесь стало государство Корё, заинтересованное как в безопасности своих границ, так и в пресечении возможности усиления Ингэ за счет восточных племен. Корейцы менее всего желали появления в непосредственной близости со своими границами мощного объединения чжурчжэньских племен.

Между тем план, разработанный Ингэ, выполнялся неукоснительно. Уясу, сменивший его на посту вождя чжурчжэней, в 1103 г. направил Шидихуаня "убеждать" хэланьские племена. Корейцы направили Уясу специальных послов Хэйхуаня и Фанши с приветствиями по случаю его вступления в должность вождя. С ответными благодарностями Уясу послал своего подданного Бэйлу. Но ни та, ни другая сторона не скрывала за актами дипломатической вежливости своих настоящих намерений в Хэлани. Достаточно сказать, что в качестве основных аргументов "убеждения" хэланьских племен Шидихуань захватил с собой войска.

Ко времени подхода войска Хэлань снова оказалась объятой восстанием. В том, что оно вспыхнуло, не последнюю роль, очевидно, сыграли корейцы. Когда Шидихуань, пополнив свою армию у гор Илигулунь, подошел к реке Фоне (очевидно, бассейн р. Суйфун), ему пришлось вступить в борьбу с семью "мятежными городами". Корейцы, по-видимому, оказались неподготовленными к войне, и Шидихуань с ходу захватил восставшие крепости. Корейцы направили посла с просьбой уладить недоразумения мирным путем. Шидихуань согласился вести переговоры и послал вести их свое доверенное лицо. Начавшийся дипломатический торг корейцы, однако, вскоре прервали, вероломно захватив посла чжурчжэней. Они, вероятно, подтянули новые военные силы и не желали больше компромиссного решения проблемы. В воине наступил резкий перелом. Войска Корё захватили и присоединили к себе почти все племена Пятиречья. В ходе военных действийони взяли в плен 14 чиновников (туанлянши) "княжества нюйчжи". Однако на следующий год Шидихуань снова напал на корейцев, наголову разбил их войска и захватил много пленных. Войска Корё преследовались им вплоть до границы. В ходе войны Шидихуань сжег и [78] уничтожил большое количество городов и крепостей и расположился с крупными силами в районе укрепления Чонпхен.

Новый главнокомандующий корейской армией генерал Лимган попытался атаковать Шидихуаня в районе Чонпхена. На военном совете, который предшествовал новому сражению, мнения военачальников разделились. Лимган, выполняя предписания императора, предлагал начать решительное сражение и "покарать" чжурчжэней. В то же время другой военачальник - Лиюн — советовал придерживаться более осторожной тактики и не выводить войска за пределы крепости. Он сказал при этом такие слова: "Войска наши увлечены в слишком опасную и жестокую войну. Несомненно, не стоит ввязываться в решительное сражение. Желательно только сохранять войска и не допускать больших жертв!" Тем не менее, верх на совете одержали сторонники решительного сражения, и Лимган вывел войска за пределы Чонпхена. Столкновение кончилось страшным поражением корейцев — половина их воинов осталась лежать в поле убитыми или попала в плен к Шидихуаню. Лишь единственный успех смогла отметить летопись государства Корё — некий Тоцзюньцзинь, которого преследовали 100 чжурчжэньских всадников, выстрелом из лука поразил их военачальника! Судьба Хэлани, казалось, решилась окончательно. Чжурчжэньские войска захватили крепости, убивая и грабя "без счета".

Император Корё назначил новым главнокомандующим армией северо-востока Юнгвана, сместив Лимгана и его помощников. Однако и новый полководец не достиг цели оттеснить чжурчжэней. В четвертом месяце того же 1103 г. корейцы во главе с Юнгваном атаковали Шидихуаня. Основное сражение развернулось на берегах реки Пидэншуй, где Шидихуань закрепился с отрядом численностью в 500 человек. Юнгван был наголову разбит и потерял больше половины армии, у чжурчжэней же погибло всего 30 воинов. Корейцы вновь "униженно запросили мира" и, согласно его условиям, вернули чжурчжэням 14 туанляньши, захваченных в ходе предшествующих столкновений.

Затем снова начались переговоры по установлению пограничной линии, чтобы в дальнейшем избежать конфликтов. Посланный чжурчжэнями посол Сего, с инструкциями установить "правильную границу" между Коре и нюйчжи, достиг рек Илигушуй и Хо, где оставался около двух месяцев. Переговоры о границе явно затягивались корейцами. Они выдвигали в ходе их многочисленные препятствия. Поэтому Сего после двух месяцев бесплодных попыток достичь соглашения возвратился назад. Уясу снова послал в Хэлань войска во главе с Шидихуанем, который быстро дошел до границы Хэлани и остановился лагерем около р. Саньчаньшуй. По-видимому, к тому времени основная часть территории Хэлани снова оказалась в руках Корё. Шидихуань не предпринимал решительных действий, а ограничивался приемом в лагере лиц, тайно сбежавших из Корё в Хэлань. Он подробно расспрашивал их. Одновременно в районах, прилегающих к р. Саньчаньшуй, его отряды наводили порядок и "исправляли проступки", а что касается дипломатических переговоров с корейцами, то их вели два чжурчжэньских посла - Агуа и Шенгунь. Они упорно добивались возвращения отделившихся и сбежавших племен, как того требовал ранее заключенный договор (к корейцам бежали 1 700 чжурчжэней).

Разрядка напряженного и неопределенного положения наступила вскоре после того, как к восставшим в Хэлани присоединились хэланьские племена. Трудно сказать, что вызвало очередное их [79] выступление против ваньяньского вождя Уясу. Не исключено, что не последнюю роль в "непослушании" населения долины р. Суйфун сыграли корейцы. Возможно, что речь шла о представлении воинов племен, которые восстали для предстоящей войны с киданямп или Корё. Как и подобная мера Нагэньне, план чжурчжэньских военных деятелей вызвал протест вождей суйфунских племен. Они видели, что их соседи в Хэлани освободились от влияния Уясу и, вероятно, надеялись, что они (совместно с Коре) поддержат их борьбу с центральным племенным объединением чжурчжэней.

В "Цзинь ши" обо всем этом сообщается глухо. Известно только, что в первые годы правления Уясу народ Суйфуна "не слушался приказания", и у них появились "противные замыслы". Уясу, в ответ на известия о беспорядках, послал военачальников Вада, Васая и Валу, которые управляли территорией Суйфуна, "наставить" восставших. Строптивым вождям племен приказали собраться в Холо и Хайчуань. Однако на совет явились далеко не все. Так, вождь племени ханьго Вахо вообще отказался прийти в Холо, а уже прибывшие племена вачжунь и чжидэ вскоре убежали. Вдогонку за ними был послан Ута, который настиг их в горах Мацзилинь, "захватил" и вернул обратно. Тем временем Вадай со своими помощниками Васаем и Валу, после усмирения вачжунь и чжидэ, направились с войсками осаждать Вахо. В итоге, город был взят, а вождь Вахо изъявил покорность.

Победы на востоке поставили на очередь дня основную задачу, подготовку к решению которой чжурчжэни вели в течение последних десятилетий, - разгром Ляо. Между племенными вождями рода ваньянь начали проводиться "советы", посвященные вопросам организации борьбы с киданями. Не последняя роль в предстоящей войне в планах чжурчжэньских руководителей отводилась восточным приморским племенам. В Приморье в то время умер младший брат Шитумыня — Асымэнь. На похороны его съехались все близкие и дальние родственники, в том числе Агуда со своими приближенными. Не только выражение соболезнования и скорбный траур привели его сюда. Пользуясь случаем, Агуда решил посоветоваться с Шитумынем о войне с Ляо. В "Цзинь ши" описывается характерный эпизод, который произошел во время жертвоприношений. Над родственниками в тот момент пролетела птица, направляющаяся на восток. Агуда выстрелом из лука подстрелил ее. Поскольку мысли собравшихся захватила идея предстоящей войны с киданями, все расценили удачный выстрел хорошим предзнаменованием благополучного решения задуманных планов.

Однако непредвиденные обстоятельства отсрочили момент решительной схватки с империей Ляо. Несмотря на усмирение суйфунских племен, положение на востоке продолжало оставаться напряженным. Корейцы не собирались мириться с потерей влияния среди восточных племен. Они накапливали силы и готовились к войне. Одновременно Корё продолжало дипломатические переговоры с ваньянь. Но чжурчжэни понимали, что предстоит ожесточенная борьба. Дело в том, что Юнгван, возвратившись после поражения в столицу, решил провести серьезную подготовку к войне. Он предложил государю значительно увеличить количество воинов, уделив особое внимание обучению конницы, так как основную ударную силу чжурчжэней составляли конники. Поскольку война с северянами могла затянуться, на складах пришлось накапливать большие запасы продовольствия. .

Главная роль в подготовке к войне отводилась новой военной реформе Юнгвана. Он ввел, по сути дела, обязательную воинскую повинность и из мобилизованных создал несколько особых военных формирований (пельмабан). Все, имеющие лошадей, включались в конные части — "непобедимую конницу" (синьгикун). В нее зачислялись гражданские и военные чиновники, купцы и даже крепостные. Безлошадные образовывали отряды "непобедимой пехоты" (синбокун). Мобилизация приняла поистине тотальный характер, если даже из буддийских монахов пришлось формировать военные соединения. Руководители Корё явно готовились не к простой защите своих границ или незначительному оттеснению чжурчжэней, а к решительным, агрессивным действиям, уничтожению армии Уясу и захвату всех восточных приморских областей племенного союза ваньянь. Никогда, еще над племенами "диких нюйчжи" не нависала такая смертельная угроза. Корё решило выйти за пределы стен, отгораживающих ее от внешнего мира, и начать большую политику". Момент для этого считался вполне подходящим: в условиях значительного ослабления Ляо, разгром чжурчжэней сделал бы Корё гегемоном на севере Восточной Азии.

Именно в этом свете следует рассматривать последующие события. Ни одна из сторон не осмеливалась начать решительную схватку. Наконец, после прихода к власти Ечжона, корейцы в 1107 г., стянув значительные военные силы, насчитывающие, если верить летописи, около 170 тыс. человек, спровоцировали войну. Неожиданно убив послов чжурчжэней Агуа и Шэнгуня, они в одностороннем порядке расторгли договор о мире. Армия Корё, разделенная на пять корпусов, вышла за пределы "Великой стены", Чанчен — в районы крепости Хамчжу. Началось их стремительное продвижение на север. В пожар войны оказались итякуты сначала хэланьские, а затем и суйфунские земли.

Войска возглавляли Юнгван и его заместитель Оенчхон. Кроме сухопутной армии, которая обрушилась на города и укрепленные заставы чжурчжэней, в ее состав входил специальный морской корпус, очевидно, высадивший десанты в Приморье, в тылу основной армии чжурчжэней. Войска Уясу не могли сдержать [80] натиск отрядов Юнгвана. Потери чжурчжэней были велики - около пяти тысяч воинов убиты, а более пяти тысяч взяты в плен. На захваченных землях корейцы начали лихорадочно вести приготовления к будущей борьбе: прежде всего, сооружать оборонительные валы и заставы, запирающие горные проходы.

В "Цзинь ши" записано, что корейцы возвели в долине Хэлань и в Приморье девять крепостей, выдвинутых вперед против чжурчжэней. Шесть из них (Хамчжу, Енчжу, Унчжу, Кильчжу, Покчжу, Ичжу) представляли собой крупные укрепления, типа областных центров, а три были меньшего размера, типа застав или рядовых укрепленных пунктов (в частности, Тхонжхэчжин и Конхомчжин). Конхомчжин военные возвели в ранг пограничного пункта: здесь они установили пограничный столб. Во вновь построенных крепостях расположились армейские гарнизоны. Корейцы, однако, не ограничились военной оккупацией Хэлани и Елани. Вытеснив отсюда коренных жителей — "чжурчжэней восточного моря", они, с целью более прочного освоения захваченного края, в массовом порядке начали переселять на его территорию земледельческое население районов, расположенных южнее. Переселенцы сразу же приступили к освоению старых земельных угодий и начали распахивать новые пашни. Агрессоры надеялись обосноваться здесь навсегда. Юнгван, считая, что Уясу не удастся вернуть отнятые у него земли, в 1108 г. вместе со всеми помощниками вернулся в Корё.

Быстрый захват Хэлани, большей части Супинь и Елани объяснялся, вероятно, не только силой огромной армии, брошенной корейцами на север. Возможно, решающим условием их успеха стала позиция местных племен. Они, по-видимому, не только не оказали никакого сопротивления, но и выступили в качестве союзников корейцев. Чжурчжэньская армия, по существу, не оказала никакого сопротивления вторгнувшимся войскам, поскольку оказалась неподготовленной, чтобы дать отпор. Катастрофически угрожающая и запутанная ситуация, сложившаяся в Хэлани и на Суйфуне, вынудила Уясу лично отправиться на восток.

В районе хребта Мацзилинь состоялся военный совет, на котором решался основной вопрос: следует ли мириться с потерей Хэлани? Положение Уясу осложнялось еще и тем, что на западе участились конфликты с киданями и, в случае объединения сил Кор и Ляо, чжурчжэньскому племенному союзу грозил неминуемый разгром. Поэтому на вопрос Уясу: "Стоит ли поднимать войска против Корё?", многие отвечали отрицательно. Вожди говорили Уясу, что в случае войны с Корё "Ляо могут причинить зло" — они ударят с тыла. Агуда — единственный, кто выступил на совете против всех остальных. Ход его рассуждений отличался простотой и ясностью: завоевание корейцами приморских территорий повлечет за собою потерю соседних районов, а в таком случае нечего и думать о борьбе с основным противником чжурчжэней — империей Ляо. Корейцы, боясь усиления чжуржэней, всегда угрожали бы им с тыла. Следовало, по его мнению, до начала борьбы с основным противником разгромить корейцев, укрепить тыл и, используя восточные и центральные области как базу, обрушиться на Ляо. В "Цзинь ши" записаны знаменательные слова Агуды: "Потерять Хэлань — значит потерять все".

Уясу признал его мнения "справедливыми", и чжурчжэни в 1109 г. начали "поднимать войска". На борьбу с Корё они бросили все имеющиеся силы - собрали все внешние и внутренние войска, то есть к основной армии чжурчжэней присоединились отряды союзных племен. Во главе войск Уясу поставил Васая, а его помощниками назначил Валу и Вадая. Характерно, что руководителями армии стали полководцы, которые и в предшествующие годы не один раз выступали против суйфунских племен.

Васай разделил свою армию на 10 отрядов и начал наступление на Приморье и Хэлань. Разгорелась "большая война". Военные действия развернулись, по-видимому, в центральной части Приморья, в районе рек Даубихэ и Улахэ, где и сейчас видны развалины многочисленных крепостей. Корейцы потерпели [81] поражение, или, как отмечается в "Цзинь ши", были "сильно разгромлены", но в шестой месяц 1109 г. снова появились. Из-за болезни матери Васай покинул армию. Ее возглавил его помощник Валу, который осадил построенные корейцами города. Началась длительная позиционная война. Против девяти корейских городов Валу воздвиг девять крепостей. Борьба шла с переменным успехом. Чжурчжэни или атаковал, или, сообразуясь с обстоятельствами, оборонялись.

Особенно тяжелое время переживало переселенное земледельческое население Корё. Войска Валу, плотно блокировав корейские крепости, не позволяли осажденным выходить за пределы городских стен и вести сельскохозяйственные работы. Гарнизоны новых городов переполняли беженцы из окрестностей, которые искали здесь спасения от конницы Валу. Земледельцы, призванные, по мысли Юнгвана, пополнять запасы продовольствия у военных гарнизонов, напротив, сделали невозможным длительно отсиживаться за крепостными стенами. К тому же, связи с Корё прервались на долгие дни. Не удивительно поэтому, что Валу вскоре удалось взять штурмом крепости, и в седьмой месяц корейцы запросили мира. Уясу выразил согласие, но при условии возвращения Коре захваченных территорий, перебежчиков и девяти крепостей. Корейцы приняли требования и сообщили об этом посольству Уясу, прибывшему в Корё. Приморье снова перешло в руки чжурчжэней. Граница между нюйчжи и Коре прошла, по-видимому, по линии "Великой стены". Все крепости к северу от границы корейцы ликвидировали, согласно условиям мира. Елань, Суйфун и большую часть Хэлани снова стали контролировать чжурчжэни.

Со времени окончания корейско-чжурчжэньской войны упоминания о племенах Хэлани и Елани почти полностью исчезают со страниц "Цзинь ши". После вступления на престол Агуды чжурчжэни начали борьбу с Ляо, и события на западе надолго отвлекли внимание руководителей ваньяньских племен от восточных приморских провинций.

Подводя итоги описанным выше событиям, можно констатировать, что восточные приморские племена, проживавшие в X — XI вв. на территории Приморья, представляли собой значительную политическую и военную силу в наиболее интересный период истории чжурчжэней, когда закладывались основы их единого племенного союза, а затем и государства. Вот почему, начиная с Шилу, нет ни одного вождя ваньянь, за исключением, быть может, лишь Полашу, которые не уделяли бы особого внимания району Дальнего Востока. Политика их отличалась гибкостью: эпизоды военных походов сменялись тактикой мнимого невмешательства и покровительства. Однако цель вождей ваньянь всегда оставалась одной — включить приморские племена в орбиту своего влияния. Борьба с ними никогда не представляла собой простое подавление временных и случайных беспорядков вышедших из подчинения племенных вождей, как стремились представить дело, опираясь на официальные документы, составители "Цзинь ши". Восстания на востоке возникали, как правило, в том случае, когда ваньяньские вожди затевали очередное посягательство на самостоятельность и независимость племенных вождей Приморья. В свою [82] очередь "наведение порядка на востоке" никогда не было самоцелью ваньяньцев. За этим скрывалось желание и необходимость создания базы для борьбы с Ляо.

Таким образом, в период сложения чжурчжэньского союза в ином свете предстает значение областей Хэлань и Субань (Суйфун) в общеманьчжурской истории. Опровергается, прежде всего, тезис о том, что Приморье — далекий провинциальный район, мимо которого проходили все бурные события, коренные изменения и сдвиги, характерные для Центральной Маньчжурии. Напротив, оно во время наиболее активной борьбы ваньянь за единый чжурчжэньский союз на десятилетия, вплоть до решающих сражений с Ляо, оставалось основной областью, против которой велась ожесточенная борьба вождей ваньяньских племен. Приморские области в глазах восставших выглядели совсем не захолустным районом, а племена, заселявшие его, не были настолько беспомощными и пассивными, чтобы отказываться от борьбы с ваньянь и от проведения самостоятельной политики.

История хэланьских и суйфунских племен представляет значительный интерес для исследователей еще и потому, что она живо и ярко раскрывает конкретную обстановку и подлинный механизм, средства и движущие силы, пути и характер борьбы за создание сначала племенного союза, а затем и государства в среде "варварских" племен севера. Особая активность ваньянь на востоке объяснялась не только тем, что приморские племена составляли наиболее опасную оппозицию, но тем, что до укрепления тыла и создания базы на востоке ни Ингэ, ни Уясу не могли и помышлять о разгроме Ляо, а затем и Китая. Поэтому Приморье стало ключевым районом для решения основных проблем, поставленных ваньяньскими руководителями, что прекрасно понимал Агуда — создатель Золотой империи и один из последовательных сторонников проведения крутых и решительных мер по уничтожению противников ваньянь. Суть политики вождей ваньянь на востоке кратко, но выразительно была определена именно в словах Агуды, [83] сказанных в самый тяжелый и драматический момент войны на востоке: "Потерять Хэлань — значит потерять все".

Восточные племена выступали, согласно записям в "Цзинь ши", отнюдь не только как пассивная сила, сопротивляющаяся нововведениям со стороны. У них разрабатывались и частично успешно осуществлялись своя собственная программа и цели борьбы с ваньяньским племенным союзом, о чем не помышляло ни одно из других племен, когда-либо осмелившихся поднять восстание на территории собственно Маньчжурии. К тому же, ни с одним из племен и племенных объединений ваньяньские вожди не вели такой тяжелой и длительной борьбы, как с племенами Хэлани и Суйфуна, и нигде результаты войн, вплоть до времени Уясу, не были столь значительными. За скупыми сведениями "Цзинь ши" можно разглядеть далеко идущие цели, которые ставили перед собою руководители восточных племен. Трудно представить, чтобы их борьба ограничивалась только отпором домогательств Ингэ и Уясу на права племенных вождей. Речь шла не только о коллективном отпоре, но, по-видимому, в кульминационный разгар борьбы с ваньянь, о смене лидеров, претендующих на роль инициаторов объединения всех чжурчжэньских племен. Только с такой точки зрения можно понять "самонадеянные" высказывания Люкэ о силе союза 35 племен и о "непременной" победе их над ваньяньскими племенами. Не исключено, что руководители восставших надеялись видеть Приморье центром нового объединения чжурчжэней во главе с племенами Хэлань и Суйфун. Сила восточных племен заключалась в том, что в своей борьбе за независимость они постоянно находили то скрытую, то явную поддержку могущественных соседей чжурчжэней — Корё и Ляо. Последнее, естественно, не могли одобрять усиление любого из чжурчжэньских племен, поэтому на последней стадии борьбы за объединение ваньянь открыто встали на сторону восставших. Чтобы подтвердить справедливость такого вывода, достаточно вспомнить упорную и многолетнюю поддержку ляосским императором вождя племени хэшиле Асу. Корё также использовало племена Приморья как противовес растущей силе ваньяньских племен и, конечно же, Ляо.

Итак, Приморье на длительный период решающих событий стало центром внимания основных политических сил Восточной Азии. От исхода борьбы на Дальнем Востоке зависели дальнейшие судьбы не только чжурчжэней, но также Ляо и Корё. В особенно тяжелом положении находились ваньяньские племена. Им приходилось выступать перед лицом коалиции не только большинства восточных племен, но также против Ляо и Коре. Но дело, за которое боролись восставшие, представляется в самом начале обреченным на провал. Они боролись не под тем знаменем, которое могло привести к победе. На нем вожди Субань и Хэлани написали изжитый историей лозунг полной автономии племен, неограниченной власти племенных руководителей. Такие принципы, разумеется, исключали успешное завершение войн и Достижение прочного объединения чжурчжэньских племен, даже в случае успеха борьбы с ваньянь.

Сила восточных племен оказалась, в конце концов, их слабостью. В новых условиях, в период быстрого разложения родо-племенного строя к коренной ломки старых традиций продолжать отстаивать [84] изжившие себя порядки означало обречь на гибель дело, за которое они боролись. Чтобы предотвратить давление ваньяньских племен, вожди приморских районов все же объединяли свои силы, но трудно было ожидать сплочения и единства в союзе, где каждый племенной вождь заботился прежде всего о своей независимости и свободе. Такие союзы расшатывают противоречия, вызывают интриги, прямые предательства. Вот почему, когда Ингэ разрозненным силам восточных племен противопоставил значительно меньшие количественно, но несравненно более сплоченные силы ваньяньских племен, то первое же столкновение привело к распаду объединения на востоке. Отдельные его участки уже не представляли той опасности, и их разгром стал делом времени и искусства полководцев Ингэ.

Союзники приморских племен Ляо и Корё в сложившейся обстановке также не представляли опасности. Ляосская империя агонизировала, а чтобы держать в подчинении пограничные войска, непрерывно обращалась к вождям ваньяньских племен, против которых плела интриги на востоке. Ваньяньские вожди прекрасно представляли "слабость Ляо", чтобы осмеливаться на борьбу с приморскими племенами, сочувствие которым кидане никогда не скрывали. Что касается Корё, то для него одинаково неприятными представлялись как подчинение восточных районов ваньяньскими племенами, так и укрепление влияния Ляо. Корё, как и Ляо, также не желало укрепление единства восточного племенного союза, поскольку в противном случае в Приморье появилась бы новая политическая сила, которая могла оказаться значительно более опасной, чем ваньяньский племенной союз.

Все эти обстоятельства облегчили задачу племен ваньянь по разгрому восставших и присоединению приморских районов к их племенному союзу. Только после подавления основных сил мятежников корейцы попытались силой воспрепятствовать присоединению Ингэ и Уясу территорий, граничивших с их государством, но было уже поздно. Не последнюю роль в трагическом сочетании обстоятельств, которые не позволили выдвинуться восточным племенам на роль лидеров в деле объединения чжурчжэньских племен, сыграл также факт наличия на значительной территории Приморья особой группы ваньяньских племен - далеких родственников потомков Ханьпу. Еланьские племена, возглавляемые Шитумынем, а затем Дигунаем¹⁵ превратились в надежного союзника в борьбе ваньяньцев с восточными приморскими племенами. Шитумынь не один раз наносил в ответственные моменты удары с тыла, решая судьбу сражений в пользу союза ваньяньских племен.

Таким образом, Приморье в период образования чжурчжэньского племенного союза представляло собой один из наиболее важных районов, где решалась его судьба. История приморских племен не растворена в общих событиях маньчжурской истории. Ни один из ареалов расселения чжурчжэней в период создания их союза не превратился в область, где бы так тесно скрещивались и настолько причудливо переплетались в корне разнородные и противоречивые интересы и цели основных политических сил Маньчжурии, Кореи, Приморья и Северного Китая. Естественно, подобные обстоятельства не могли не найти отражения на страницах "Цзинь ши". После обзора событий, связанных с борьбой за создание на востоке чжурчжэньского племенного союза, можно утверждать обратное: история приморских племен конца XI — начала XII вв. — это история отдельной группы чжурчжэньских племен, которая, вследствие ряда обстоятельств, занимала особое место в ряду основной массы чжурчжэней. Они последовательно проводили политику независимости по отношению к остальным племенам Маньчжурии, а также к государствам Ляо и Корё. История Приморья связана с определенными событиями, конкретными вождями и племенами. Памятники "воинственной жизни" Уссурийского края принадлежат не "чуждым влияниям и народам", а самим приморским племенам. Грозные крепости на сопках, города в долинах рек и многочисленные заставы, запирающие горные ущелья, выросли в период кровных межплеменных столкновений и борьбы, в которых рождалась Золотая империя.

После изгнания корейцев наступил момент решительной схватки с Ляо. Открытый вызов императору бросил Уясу, но особенно напряженные отношения сложились у чжурчжэней с киданями после прихода к власти в 1114 г. вождя Агуды. Он начал открытые военные приготовления, а после отказа сюзерена возвратить Асу приказал своим войскам двинуться к границам соперника. Засыпав пограничный ров, 2 500 воинов Агуды смело напали на пограничный отряд на р. Лайлюхэ и разбили его. Обрадованные [85] военачальники торопили Агуду принять сразу же императорский титул, но он не согласился, ответив, что одной победы для такого важного шага недостаточно. Первую серьезную победу над киданями чжурчжэни одержали на р. Янцзы в борьбе против стотысячной армии полководцев Сяофули и Табуе. Неожиданно форсировав реку, Агуда с 3 700 воинами в бурю напал на киданьский лагерь, и застигнутый враг сбежал, оставив огромные трофеи. Вслед за тем чжурчжэни захватили ряд сильных пограничных крепостей, в том числе Биньчжоу и Саньчжоу.

В 1115 г. Агуда официально принял титул императора, а новую империю и династию назвал "Золотой". При вступлении на трон он произнес речь, в которой, намекая на название династии киданей Ляо — "железная", — сказал следующие знаменательные слова: "Хоть железо Биньчжоу и прекрасно, оно ржавеет и может быть изъедено ржавчиной. Только золото не ржавеет и не может разрушиться. Сверх того, род ваньянь, с которым я связан через вождя Ханьпу, всегда любил блестящие цвета, вроде золота, и я решил взять это название для моей императорской фамилии. Поэтому даю ей название Золотая!"

Император Ляо, который до сих пор беспечно относился к событиям на востоке, заволновался. Он приказал двинуть в тот район огромную армию с земледельческим населением. Суть замысла заключалась в том, что для успешного отражения нападения чжурчжэней следовало организовать постоянные пограничные корпуса. В армейских обозах, кроме военного снаряжения и провианта, интенданты везли несколько тысяч земледельческих орудий. Император предложил Агуде заключить мир, но в послании его владения по-прежнему включал в пределы границ Ляо, а уже принявшего императорский титул Агуду он назвал по имени, то есть, исходя из принципов этикета, смертельно унизил его. Агуда решительно отверг оскорбительное послание и, напав на "пораженную страхом" 270-тысячную армию киданей, после упорного сражения разбил ее.

Наступил, по сути дела, переломный момент в войне, поскольку ляосская армия с тех пор не могла более оправиться от поражения. Она начала отступать, теряя одну крепость за другой. Войска Агуды вскоре захватили Верхнюю, Восточную и Среднюю столицы, а неоднократные предложения ляосского императора о мире, в тексте которых Агуда не признавался законным императором, чжурчжэни не принимали. Наконец, в 1119 г. государь Ляо прислал Агуде императорскую печать и послание, подтверждающее его императорское достоинство. Согласно канонам, принятым на Востоке, Агуда теперь стал настоящим императором, поскольку его осенило благословение прежнего владыки, а все положенные при этом формальности были соблюдены. Но чжурчжэней не остановил даже такой важный акт, и война продолжалась.

Тяжелые поражения киданьских полководцев совмещались с непрекращающимися дворцовыми интригами, изменами чиновников и военных, восстаниями внутри империи и на ее границах. В 1120 г. в результате дворцового переворота власть в Ляо захватил Елюйгуань, в подчинении которого оказались южные земли империи. Однако старый император продолжал сохранять контроль над юго-западными территориями страны. Он установил дружественные отношения с тангутским государством Ся и попытался использовать его военные силы для борьбы с Агудой. Но такой маневр не спас империю от гибели. Она разваливались на глазах, поскольку полностью деморализованная армия продолжала терять одну позицию за другой. Союзники-тангуты также потерпели поражение в боях с чжурчжэнями. В конце правления Агуды пали две последние столицы некогда могущественного государства киданей, и чжурчжэни объединили под своей властью почти все земли, принадлежавшие когда-то их заклятым врагам.

Это не означало, однако, что вновь присоединенные земли сразу же подчинились чжурчжэням. Во многих местах, особенно в пограничных округах, часто вспыхивали беспорядки, поднимались восстания, народ не подчинялся поработителям и убегал в неприступные места. Войска чжурчжэней постоянно находились в напряжении, готовые атаковать очередного "непокорного". Агуде пришлось неоднократно выпускать манифесты с призывами к спокойствию. Дело дошло до того, что в одном из указов он обещал свободу бежавшим рабам, если они успеют вернуться, на старые места раньше своего господина. [86] Агуда тем временем создавал государственный аппарат. При императоре начала работать специальная комиссия для составления законов и сочинения указов. Ее состав комплектовался из людей "сведущих и способных", которых разыскивали по всей стране. Агуда приказал также создать чжурчжэньское письмо. Его успешно разработал Ваньянь Сиинь. Обрадованный Агуда дал указание распространить письмо по всей стране, а его создателю подарил коня и одежду. Для централизованного руководства военными действиями при императоре был создан военный совет, тогда же началась реорганизация армии.

Агуда проводил активную внешнеполитическую борьбу. Особое его внимание привлекала политика сунского Китая. Агуда при каждом удобном случае демонстративно подчеркивал полную независимость своих действий и безраздельный суверенитет Золотой империи. Когда один из послов чжурчжэней к сунскому императору осмелился принять от него титул, то после возвращения из Китая, по указанию Агуды, его жестоко побили палками и лишили незаконно принятого от чужеземного владыки титула.

К концу правления Агуды империя Ляо распалась на две части. Часть киданей ушла далеко на запад, в центральные районы Монголии и далее в пределы Восточного Туркестана, а военные операции войск чжурчжэней ограничивались, в основном, погоней за последним киданьским императором, которого сопровождали немногочисленные войска.

Последующие события описывать нет смысла, поскольку читатель получил теперь в свое распоряжение прекрасный путеводитель по ним - "Историю Золотой империи", вдохновенно переведенную более ста лет назад студентом Пекинской духовной миссии Георгием Михайловичем Розовым. Чтение и изучение его труда доставит особое удовольствие каждому, кто возьмет в руки эту книгу.

Комментарии

14. Несмотря на ожесточенную борьбу, вряд ли следует преувеличивать размах сражений. В них не участвовало большое количество воинов. Так, перед первым большим столкновением с киданями (с полководцем Соухайли), которое произошло после разгрома Асу, Ингэ собрал войско, состоящее из "более тысячи воинов". Агуда по этому поводу сказал: "С таким войском чего нельзя предпринять!" "Цзинь ши", комментируя силу нового войска Ингэ, сообщает, что "сначала войско княжества нюйчжи не доходило до тысячи" (по-видимому, имеются в виду племена ваньянь).

15. Ларичев В. Е. Памятник князю из рода Ваньянь // Древняя Сибирь. — Новосибирск, 1974. - Вып. 4.

Текст воспроизведен по изданию: История золотой империи. Российская Академия Наук. Сибирское отделение. Новосибирск. 1998.