Комментарии

1. Рихар в 954-968 гг. был аббатом магдебургского монастыря св. Маврикия, основанного Оттоном I в 937 г. и находившегося под его особым покровительством. Сведения о несостоявшемся назначении Рихара так же, как и сведения об обстоятельствах свидания Оттона I с хальберштадтским епископом Хильдевардом в Италии (Thietm. II, 21. Р. 62; RI II/1. N 473а), есть только у Титмара (следы самостоятельного предания о планах императора в отношении Рихара можно видеть также в Gesta Magdeb. Cap 7. P. 380), но сомневаться в их достоверности только на том основании, что они похожи на устную традицию (Hauck A. Kirchengeschichte. Bd. 3. S. 127. Anm. 3), нет достаточных оснований (Thietm. P. 64. Not. 2; Claude D. Magdeburg. S. 114). Однако связывать прибытие Адальберта в свите Оттона II в Италию осенью 967 г. с отставкой Рихара (как это делает Д. Клауде), видимо, все же нельзя, так как время пребывания Рихара в Италии поддается определению. Он мог быть вызван сюда только после смерти епископа Бернхарда (главного противника магдебургских планов Оттона), случившейся 2 / 3 февраля 968 г. (Коeрке R., Duemmler Е. Otto. S. 438; Anm. 3); между тем, согласно Магдебургскому синодику, 14 мая (Die Totenbuecher von Merseburg, Magdeburg und Luenerburg / Hg. G. Althoff, J. Wollasch // MGH Libri memoriales et necrologia. NS. Hannover, 1983. Т. II. Register. S. 21. N r43; Text. S. 47), скорее всего, того же 968 г. умер сам Рихар (Коeрке R., Duemmler Е. Otto. S. 451. Anm. 3; Thietm. P. 64. Not. 1). В Gesta Magdeb. Cap. 7. P. 380 год смерти прямо не указан; но то, что Рихар умер "сломленный болезнью вскоре" после своей отставки ("brevi pulsatus valetudine"), а также, что его преемник принял аббатство "в то самое время", когда организовалась магдебургская кафедра ("in ipsa sedis mutatione"), позволяет относить кончину Рихара еще к 968 г. Следовательно, он прибыл к императору примерно в апреле 968 г. В это время Оттон I и получил письмо, круто изменившее его планы (см. примеч. 3).

2. Аннон, аббат св. Маврикия в 937-950 гг., а затем вормсский епископ (950-978); в Магдебурге его сменил Отвин (950-954), впоследствии епископ в Хильдесхайме (954-984) (Hauck A. Kirchengeschichte. Bd. 3. S. 986,991). Ошибочен перевод Н. Г. Ткаченко, согласно которому "во главе ее (Магдебуртской церкви. — А. Н.) стояли тогда епископы Анно и Отвин" (Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 59).

3. Сведения о тайном письме сохранил только Титмар. Если верна датировка смерти Рихара 14 мая 968 г. (примеч. 1), то мы получаем terminus ante quern для истории с письмом. Содержание письма неизвестно: заключалось ли оно в обвинениях в адрес Рихара (Коeрке R., Duemmler Е. Otto. S. 446), содержало ли рекомендацию Адальберта архиепископом Вильгельмом, умершим 2 марта 968 г. (Claude D. Magdeburg. S. 114-115), или отражало давление на Оттона I со стороны гипотетической саксонской оппозиции, к которой якобы принадлежал Адальберт (Althoff G., Keller Н. Heinrichl. und Otto der Grosser Neubeginn auf karolingischem Erbe. Gottingen; Zurich, 1985. S. 200-201; такое предположение связано с гипотезой Г. Альтхоффа о саксонском происхождении Адальберта: см. наст, том. С. 103). Возможно, письмо следует объяснять обстоятельствами международной политики, в частности русско-германско-византийскими отношениями (Назаренко А. В. Русь и Германия при Святославе).

4. Год назначения Адальберта указан Титмаром неверно: оно состоялось в 968 г.; впрочем, сам хронист ниже утверждает, что Адальберт умер в 981 г. на тринадцатый год после своего посвящения (Thietm. III, 11. Р. 108). Точную дату можно попытаться установить, учитывая, что грамота Оттона II от 3 октября 968 г. (DD Ott. II. N 18) упоминает Адальберта уже в качестве архиепископа, тогда как в дарственной Магдебургской архиепископии Оттона I от 2 октября того же года имя Адальберта вообще не названо (DD Ott. I. N 361); это дает известные основания считать днем инвеституры Адальберта 3 октября. 18 октября, указываемое Титмаром, — это дата рукоположения Адальберта папой Иоанном XIII (PU. N 190).

5. Монахом в трирском монастыре св. Максимина Адальберт был еще до своей поездки на Русь; об этом и о его дальнейшей карьере см. у Продолжателя Регинона и в соответствующем комментарии (наст. том. С. 102-103, 106, 108). Сохранились и актовые документы, связанные с поставлением Адальберта на Магдебургскую кафедру: см. примеч. 6, где и о возможных причинах назначения епископа Руси митрополитом славян, каковым Адальберт оставался до своей смерти 20 июня 981 г. (Hauck А. Kirchengeschichte. Bd. 3. S. 1007).

6. Таким образом хронист противопоставляет старое (епископ Руси) и новое (магдебургский архиепископ) качества Адальберта. Этот нюанс, не замеченный, насколько нам известно, прежними комментаторами, объясняется тем, что перемена епископом своей кафедры, строго говоря, запрещалась каноническим правом еще с эпохи вселенских соборов; см., например, греческий оригинал в кн.: Древне-славянская кормчая XIV титулов без толкований / Изд. В. Н. Бенешевич. СПб., 1906. Т. 1. С. 64 (14-е апостольское правило), с. 90 (15-й канон Никейского собора), с. 115 (5-й канон Халкидонского собора) и т. п. Аналогичные установления, ставшие особенно актуальными со времени так называемых "формозианских споров" конца IX — начала X в. (Zimmermann Н. Papstabsetzungen im Mittelalter // MIOG. 1969. Bd. 61. S. 47-75), находим и у западноевропейских канонистов ІХ-ХІ вв.; см., например: Hadriani рарае epistolae. N 34 // MGH Ерр., 1925. Т. 6. Р. 739 (871 г.), где в качестве возможной причины перемены кафедры епископом признается "или насильственное изгнание, или давление необходимости" ("aut vi а propria sede pulsus, aut necessitate coactus"), а также "нашествие язычников" или "преследование" с их стороны ("paganorum vastatio", "propter persecutionem paganorum"); в 866 г. папа Николай II отказал болгарскому царю Борису в его просьбе поставить болгарским архиепископом епископа г. Порто Формоза, так как этот последний "не имеет права оставить паству, ему доверенную" (Vita Nicolai П. Сар. 74// Le Liber pontificalis / Ed. L. Duchesne. P., 1897. T. 2. P. 165: "plebem dimittere sibi creditam non oportebat"); назначение в 899 г. Вихинга, епископа Нитры, королем Арнульфом на Пассаускую кафедру было воспринято как незаконное ["...против святоотческих установлений, ведь ранее он был назначен папой епископом моравским" (Ann. Fuld. а. 899. Р. 133: "contra instituta patrum, prius Marahavensis episcopus ab apostolico destinatus"); см. также: Duemmler E. Geschichte. S. 465; RII. N 1902a]; соответствующие правила содержатся и в известном сборнике канонического права Бурхарда Вормсского (начало XI в.) (Liber decretale. I, 36-40, 123 // PL. Т. 140. Col. 560-561, 585-586). Об этой проблематике см.: Trummer J. Mystisches im alten Kirchenrecht: Die geistige Ehe zwischen Bischof und Diozese // Oesterreichisches Archiv fur Kirchengeschichte. Wien, 1951. Bd. 2. S. 62-75; Zimmermann H. Rechtstradition in Papsturkunden // Congres International des sciences historiques, Vienne, 1965. Rapports. Horn; Wien, [1965]. Bd. 4. S. 132-134. Anm. 15, 24; а также: Назаренко А. В. Русь и Германия при Святославе. С. 64-65; Он же. Русь и Германия (здесь и другие примеры смены кафедр). Оправданием, допускавшим исключение из приведенных правил, было, как видим, насильственное удаление из епархии. Поэтому, вероятно, не случайно Титмар (быть может, под влиянием Кведлинбургских анналов: Свердлов М. Б. Известия Титмара. С. 106-107) добавил между строк собственноручно: "...и изгнанного оттуда язычниками". Сходные формулировки есть во всех источниках, упоминающих "русский эпизод" в биографии Адальберта в связи с его поставлением в магдебургские митрополиты, кроме императорской и папской грамот Адальберту от 968 г. В грамоте Оттона I сказано просто: "Мы поставили архиепископом досточтимого мужа Адальберта, некогда назначенного и посланного епископом [и] проповедником к ругам" (DD Ott. I. N 366: "...virum venerabilem Adalbertum episcopum Rugis olim praedicatorem destinatum et missum, archiepiscopum fieri decrevimus"), тогда как папа Иоанн XIII прибег к иному юридическому оправданию, сославшись на прецедент с миссийным епископом Германии, а затем первым майнцским архиепископом Бонифацием (ум. в 754 г.): "Так как тебя (Адальберта. — А. Н.), собрата и соепископа нашего, некогда посланного к язычникам, клир и прихожане святой магдебургской церкви, памятуя о том, что блаженной памяти предшественник наш папа Захарий поставил во главе майнцской церкви блаженного Бонифация, [до того] посланного к язычникам, просят возвести в архиепископский сан... считаю тебя достойным быть их архиепископом" (PU. N 190: "Unde quia, confrater et coepiscope noster, cleras et populus sancte Magadaburgfensis] ecclesie te ohm ad gentes missum ad archiepiscopalem sedem promoveri... querit, sicut bone memorie predecessorem nostrum, Zachariam papam, beatum Bonifacium ad gentes destinatum ecclesie Mogonciensi inthronizasse sciunt... dignum te eis esse archiepiscopum iudico"). Характерно, что и сам Адальберт, работавший над окончанием своего труда после поставления на митрополию, ничего не говорит о своем изгнании из Руси, упоминая лишь о безрезультатности своих усилий (наст. том. С. 106, 108, 128. Примеч.34). Вероятно, Оттон I пошел на риск канонически уязвимого назначения Адальберта вследствие того, что продолжал рассматривать Русь как миссийную епархию немецкой церкви (каковой она юридически и оставалась, несмотря на отъезд Адальберта), а именно как часть новосозданной миссийной митрополии в Магдебурге. Не исключено, что назначение митрополитом именно Адальберта связано с планами продолжения миссии на Руси и германско-русского сближения на базе антивизантийского союза в 968 г. В этом мы склонны видеть и причину уклончивых формулировок в императорском и папском документах, сопровождавших это назначение (см. подробнее: Назаренко А. В. Русь и Германия при Святославе).

7. Главным источником о миссии Адальберта на Русь является Продолжение Регинона (см. наст. том. С. 106-109 и соответствующий комментарий); о прочих источниках см.: наст. том. С. 112, 125. Примеч. 10, 28.

8. Болеслав I Храбрый, сын Мешка I и чешки (дочери Болеслава I Чешского) Добравы, родился в 966 / 967 г., захватил власть над всей Польшей вскоре после смерти отца, с 1025 г. — король, умер 17 июня 1025 г. Болеслав проводил весьма активную внешнюю политику, успешно воюя с Германией за Полабские марки (Лужицы и Мильско) в 1002-1017 гг., с Чехией — за Краков и Моравию (ок. 999 г. и в 1003 г.), с Русью — за Червенские города (в 1017-1018 и, возможно, в 1013 гг.: см. примеч. 30, 78, 86) и, вероятно, за сферы влияния в Ятвягии. В правление Болеслава I вес Древнепольского государства в международных делах резко возрос. Произошла и внутриполитическая консолидация; окончательно сложилась государственная территория (присоединена Малая Польша; было утрачено, впрочем, захваченное при Мешке I Западное Поморье); страна обрела стабильную церковно-политическую структуру (учреждение в 1000 г. Гнезненской митрополии и еще трех епископий). Однако эти успехи были связаны, очевидно, с чрезвычайным перенапряжением сил молодой государственности, что привело к смутам и упадку при преемнике Болеслава Мешке II.

9. Выше, в гл. IV, 57, Титмар называет имена двух младших братьев Болеслава Храброго (сыновей Мешка I от Оды): Мешка и Свентопелка, тогда как вместо имени третьего в рукописи лакуна. Исходя из того, что Dag. Iudex ок. 990 г. упоминает двух сыновей Мешка и Оды, а именно Мешка и Ламберта ("Misica et Lambertus"), естественно предположить, что Ламберт и есть тот третий сын Оды, который остался неназванным у Титмара (Balzer О. Genealogia. S. 54); ср.: Lowmianski Н. Dynastia Piastow we wczesnym sredniowieczu // Poczatki Panstwa. S. 126 (здесь гипотеза о тождестве Мешка и Ламберта).

10. Термин familiaris принадлежит у Титмара к числу других достаточно неопределенных и неоднозначных социальных терминов, таких, как, например, senior (примеч. 14), princeps и др. Чаще всего он обозначает вассала, иногда особо приближенного, милостника; см., например: Thietm. I, 6. Р. 10 (саксонский герцог по отношению к королю Конраду I); I, 8. Р. 12 (Конрад I велит князьям присягать будущему Генриху I со всем своим родом и familiares); II, 9. Р. 14 (Оттон I призывает своих familiares к борьбе против венгров). Поэтому едва ли верен в данном случае перевод "родичи" ("Verwandten": Thietmar / Uebers. R. Holtzmann. S. 133; Thietmar / W. Trillmich. S. 175; Luebke Ch. Regesten. T. 3. N 270; ср.: Thietmar / M. Z. Jedlicki. S. 224: "zaufany").

11. Более о них ничего не известно. Очевидно, они были сторонниками изгнанной вдовы Мешка I и мачехи Болеслава I Оды (Balzer О. Genealogia. S. 34; Zakrzewski S. Boleslaw. S. 96). Имя Odilienus (латинизированная форма вероятного оригинала Odilo) — скорее всего, немецкого происхождения; ср., однако, литературу, приведенную в кн.: Luebke Ch. Regesten. Т. 3. N 270 (разд. Шаб).

12. Рикдаг, маркграф Майсенской марки в 979 / 982-985 гг. Имя дочери Рикдага неизвестно; брак состоялся, видимо, около 984 г. (Balzer О. Genealogia. S. 34). Как и женитьбу Мешка I на дочери маркграфа Саксонской северной марки Дитриха Оде (Thietm. IV. 57. Р. 196), этот брак связывают с обострением польско-лютических противоречий (восстание полабского славянства в 983 г.) и одновременным ухудшением отношений Мешка I с союзной лютичам Чехией (в 984 г. чешский Болеслав II овладел Майсенской маркой) (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 116; Ludat H. An Elbe und Oder. S. 24-25, 112. Anm. 111). Полагают, что со смертью Рикдага в 985 г. брак был расторгнут (Zakrzewski S. Boleslaw. S. 65). См. также: Luebke Ch. Regesten. Т. 3. N 227.

13. Имя и происхождение этой жены Болеслава Храброго неизвестны. Брак имел место, возможно, в 986 г., развод — в следующем году; в 986 / 987 г. и родился Бесприм, первенец Болеслава (Balzer О. Genealogia. S. 40; Zakrzewski S. Boleslaw. S. 65-66, 371. Przyp. 40; Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 225. Not. 313).

14. Чаще всего этот неопределенный термин употребляется в значении "господин" как синоним к dominus; см., например: Thietm. I, 17. Р. 24 (Бог по отношению к королю); I, 21. Р. 26 (муж по отношению к жене); I, 22. Р. 28 (епископ по отношению к своему капеллану); II, 32. Р. 78 (король по отношению к епископу); II, 33. Р. 80 (епископ по отношению к причту) и т. п. Но неоднократно это слово встречается в хронике и как обозначение владетельного и почитаемого лица вообще; в таких случаях оно лишено притяжательного местоимения: I, 5. Р. 8 (Эрвин, граф в Хассегау); II, 26. Р. 70 (монастырский старец); VI, 94. Р. 386 (граф Брунон, отец Брунона Кверфуртского); VIII, 5. Р. 498 (князь ободритов Мстислав); см. также этот термин применительно к Святополку Владимировичу в отличие от его брата Ярослава (VIII, 32; примеч. 93). Видимо, к этой второй группе и нужно отнести титул Добромира.

15. Более того, что сообщает здесь Титмар, о нем ничего не известно; из эпитета venerabilis можно только заключить, что он был христианином. Очевидно, речь идет о князе каких-то полабских славян (см. обзор гипотез: Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 225-226. Not. 316; Borawska D. Dobremir // SSS. Т. 1. S. 352; Luebke Ch. Regesten. T. 3. N 246), вероятнее всего, гаволян (Ludat H. An Elbe und Oder. S. 21-23, 34-36, 39-41). Брак состоялся не позднее 987 г. (Balzer О. Genealogia. S. 41-42); о 988 или 989 г. говорит С. Закшевский (Zakrzewski S. Boleslaw. S. 66). О дате смерти Эмнильды см. примеч. 100.

16. Мешко II, родившийся в 990 г., стал королем по смерти отца в 1025 г., но в 1031 г. был свергнут братом Беспримом; вернул престол на следующий год, утратив, однако, королевский титул и регалии; убит в 1034 г.

17. Затруднения для перевода представляет выражение "senioris sui". Если относить sui к Эмнильде, то под "senior sui", как считают, можно понимать ее отца Добромира, именем которого и был назван Болеславич (Thietmar / A. Bielowski. Р. 326. Not. 2; Zeissberg Н. Misecol. S. 119; BresslauH. Konrad II. S. 7; Thietm. P. 199. Not. 8; Thietmar / Uebers. R. Holtzmann. S. 134: "ihres geliebten Vaters"). Если же sui отнести к Болеславу, то "senior sui" следует понимать как указание на Оттона III (Baker О. Genealogia. S. 70-71; Zakrzewski S. Boleslaw. S. 374. Przyp. 42; Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 225. Not. 314). Вторая точка зрения выглядит более предпочтительной, так как даже если принять чтение, предлагаемое Р. Хольцманном (для которого оно и послужило одним из оснований для отождествления Бесприма с Оттоном, см. примеч. 13), то "senior sui" в соответствии со словоупотреблением Титмара (см. примеч. 14) скорее пришлось бы понимать как обозначение мужа, а не отца Эмнильды.

18. О ней ничего более не известно.

19. Реглинда (989 — после 1014) (Balzer О. Genealogia. S. 63). Брак с Херманном, сыном майсенского маркграфа Эккехарда (985-1002) и будущим маркграфом (1009-1032), заключен около 1002 г. Подробнее о родственных связях Болеслава с майсенскими Эккехардинами см.: Ludat H. An Elbe und Oder. S. 18-32.

20. Здесь и далее (Thietm. VII, 65. P. 478; VII, 72-74. P. 486-488; VIII, 31-32. P. 528-530; наст. том. С. 135-137, 140-143) Титмар титулует киевских князей Владимира и Ярослава reges (ср. senior применительно к Святополку: примеч. 93). Аналогично именовали древнерусских князей и огромное большинство западноевропейских авторов домонгольского времени [Soloviev A. V. "Reges" et "Regnum Russiae" au Moyen Age // Byz. 1966. T. 36. P. 143-173 (перепечатано в кн.: Soloviev A. V. L'etat russe. VIII), а также: наст. том. C. 111. Примеч. 9]. Характерное исключение среди современников Титмара представляет собой лишь Бруно Кверфуртский (ум. в 1009 г.), употребляющий в своем известном послании к германскому королю Генриху II по отношению к князю Владимиру Святославичу титул senior (Ер. Brun. Р. 98-100), что, однако, связано со специфическим словоупотреблением этого автора, титулующего так же не только польского князя Болеслава Храброго, но и самого Генриха II. Иногда считают, что такая практика в отличие, например, от титулатуры польских, чешских или ободритских князей, которые у Титмара и в других немецких источниках того времени последовательно титулуются "герцогами" (duces), свидетельствует о признании могущества Руси (Шушарин В. П. Древнерусское государство. С. 423; Hellmann М. Vladimir. S. 405-406) или ее политической независимости от Византии (Ruess H. Das Reich von Kiev. S. 314). Мнение это представляется нам несколько прямолинейным. Несомненно, с титулом rex у Титмара ассоциируется представление о некоей сумме политической власти; так, намекая на политическую слабость итальянского короля Ардуина, он замечает, что тот "только по имени король" (Thietm. VII, 24. P. 426: "nomine tantum rex"). Но не этот момент был определяющим. Помимо Владимира и Ярослава, титул rex прилагается в хронике к английским королям (Thietm. II, 1. Р. 38; VII, 37. Р. 444; VII, 40. Р. 446; VIII, 7. Р. 502), скандинавским конунгам, причем не только известным королям объединенной Дании X — начала XI в. Харальду Синезубому и Свену Вилобородому (Thietm. И, 14. Р. 54; VII, 36. P. 442; VIII, 7. P. 502), но и локальным конунгам (Thietm. I, 17. Р. 22; VII, 38. Р. 444), венгерскому королю Иштвану I (Thietm. VIII, 4. Р. 496). Легко прийти к выводу, что dux у Титмара обозначает правителя, включенного в политико-юридическую систему империи, тогда как гех — напротив, находящегося вне этой системы. Такая терминологическая строгость, свойственная не только Титмару, позволяет думать, что титул гех применительно к русским князьям отражает практику немецкой королевской канцелярии, сложившуюся на основе дипломатических сношений второй половины X в. Это заставляет нас последовательно переводить термин гех как "король" (аналогично во всех немецких переводах: "Koenig") и признать неоправданной лабильность перевода М.З. Едлицкого, передающего гех применительно к Владимиру и Ярославу то через "ksiec" (гл. VII, 58; VIII, 32), то через нейтральное "wladca" (гл. VII, 65; VIII, 32), то через "krol" (гл. VII, 72-74; VIII, 31) (ср. примеч.98). Необходимо отметить, что в отличие от термина гех термин regnum у Титмара не обнаруживает такой же четкости; regnum хронист мог назвать и Баварское герцогство (Thietm. II, 40. Р. 88; V, 14. Р. 236), и владения чешских (Thietm. IV, 12. Р. 144; VI, 71. Р. 360; VI, 83. Р. 374) или польских (Thietm. IV, 58. Р. 198) князей или даже более мелкую территорию, обладающую относительным этнополитическим единством (см., например: Thietm. IV, 12. P. 146, где так названы силезские и, возможно, малопольские земли, захваченные Мешком I у чешского князя Болеслава II).

21. Имя третьей дочери Болеслава неизвестно. О ее браке и дальнейшей судьбе хронист, как и обещает, повествует в главах VII, 72-73 и VIII, 33 (см. наст. том. С. 135-136, 140-141 и примеч. 112); о датировке и политической подоплеке брака см. примеч. 52. "Сын короля Владимира", т. е. киевского князя Владимира Святославича, обильную информацию о котором Титмар дает в гл. VII, 72-74 (см. наст. том. С. 140-141 и соответствующий коммент.), — это Святополк, прямо названный своим именем позже в гл. VIII, 32 (см. примеч. 93). Здесь и неоднократно ниже Титмар называет Святополка сыном Владимира, но в хронике есть и данные, которые могут служить подтверждением летописной версии, что он был фактически сыном Ярополка Святославича (см. примеч. 113). Имя Владимира приведено в хронике дважды и оба раза в форме "Wlodemirus" (ср., однако: Текст. Примеч. 1). Таким образом, это имя, как и имя Святополка (примеч. 93), употребляется у Титмара в полонизированном варианте: ср. др.-русск. Володимѣръ; именно в лехитских диалектах слав. *wald-дало wlod-. Ср. аналогичные рефлексы слав. *talt-типа чеш. Vysehrad, передаваемого Титмаром в форме "Wissegrodi" (Thietm. VI, 12. P. 288); менее показательно чеш. Vladivoj, которое Титмар пишет "Wlodoweius" (Thietm. V, 23. P. 247), так как речь идет об имени чешского князя, но польского происхождения. В первом случае следует тем самым признать польское, а во втором, вероятно, сербо-лужицкое языковое посредство (StieberZ. Namen. S. 109).

22. 24 февраля 1013 г.

23. Королевская резиденция (нем. Pfalz < лат. palatium) в Восточной Саксонии близ современного г. Гослар.

24. О какой-то "врожденной болезни", беспокоившей Генриха II, Титмар упоминает в гл. V, 28 ("innata infirmitas").

25. Аахена (Ann. Quedl. А. 1013. P. 81).

26. Пасха в 1013 г. приходилась на 5 апреля. Мейнверк-падерборнский епископ в 1009-1036 гг. (HauckА. Kirchengeschichte. Bd. 3. S. 988). "Житие Мейнверка" (XII в.) позволяет думать, что этот видный церковный иерарх активно участвовал в международной торговле мехами (Das Leben des Bischofs Meinwerk. Cap. 44, 56, 85, 86, 111 / Hg. F. Tenckhoff. В., 1921. S. 39, 44-45, 52, 58; Stein W. Handels-und Verkehrsgeschichte der deutschen Kaiserzeit. В., 1922. S. 87-88), вероятно, в том числе и с Восточной Европой, что видно из упоминания соболей и знакомства с технологией выделки каракуля (Das Leben... Cap. 123. 181. S. 61, 103).

27. Пятидесятница 1013 г. — 24 мая; "у нас", т. е. в Мерзебурге.

28. Польский князь Болеслав I Храбрый (примеч. 8). К тому времени уже в течение пяти лет шла польско-немецкая война, вторая за время правления короля Генриха II (1002-1024), складывавшаяся в целом удачно для Болеслава (см. примеч. 29).

29. Речь идет о заключении так называемого Мерзебургского мира, подведшего итоги войне 1007-1013 гг. Очевидно, Болеслав получил от Генриха II в качестве лена земли лужичан и мильчан, т. е. восточную часть Саксонской восточной марки и Майсенской марки (между реками Шварце-Эльстер и Нисой / Найсе), иначе говоря, те самые территории, которые достались ему в 1002 г. (Thietm. V, 18. Р. 241); именно эти области Титмар называет "давно желанным (для Болеслава.-А. Н.) бенефицием"; о других точках зрения см.: Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 440-444. Not. 473.

30. О походе Болеслава на Русь в 1013 г. известно только из хроники Титмара. Поход состоялся, вероятно, в июле-августе; во всяком случае, не раньше июня (конец мая-съезд в Мерзебурге, примеч. 27-29) и, скорее всего, не позже сентября, так как в конце сентября Генрих II уже выступил в Италию (Thietm. VI, 92. Р. 384), причем для этого похода ему была обещана польская подмога (см. примеч. 33) (Grabski A. Studia. S. 188-189). Относительно причин и целей похода в науке существуют две точки зрения. Согласно одной из них, наиболее распространенной, военные действия польского князя против Руси были вызваны превентивными мерами Владимира Святославича, подвергшего заключению Святополка и его жену, дочь Болеслава (Thietm. IV, 58; VII, 72-73; наст. том. С. 135-136; 139-141; а также примеч. 21,52). Таким образом, брак Святополка с Болеславной и их заточение относят к периоду до 1013 г., хотя сам Титмар явно эти события никак не датирует (RoepellR. Geschichte. S. 145; KartowiczJ. Wyprawa. S. 6; Grabski A. F. Studia. S. 182; Jedlicki M. Z. Ukted 1013. S. 755; Rhode G. Ostgrenze. S. 59; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 222; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 34-35 и др.)- Движущей пружиной акции 1013 г. становится тем самым месть Болеслава, о которой Титмар ведет речь ниже (см. примеч. 63), тогда как существование у польского князя в это время каких-либо планов завоевания русских земель некоторыми исследователями признается проблематичным (см., например: Королюк В. Д. Западные славяне. С. 230-231). Однако неопределенность текста Титмара не позволяет настаивать именно на такой последовательности событий. Некоторые комментаторы ограничиваются констатацией этой неопределенности (Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 37, 83, 85; Balzer О. Ge-nealogia. S. 69; ZakrzewskiS. Boleslaw. S. 250-251; WideraB. Politische Beziehungen. S. 38); другие считают, что поход 1013 г. предшествовал браку Святополка, а не следовал за ним (см. примеч. 52) [Голубовский П. В. Хроника. С. 30-32; Шекера І. М. Кйівська Русь. С. 83-84; Свердлов М. Б. Известия. С. 148-149; вслед за М. Б. Свердловым с излишней категоричностью А. Б. Головко (Русь и Польша. С. 21)]. Чем же в таком случае могло быть вызвано нападение Болеслава? Во-первых, целью мог быть захват Червенских городов, важных пунктов на стратегическом пути Киев — Краков — Прага-Регенсбург (см. о нем: Назаренко А. В. Южнонемецкие земли). Территория Червенских городов была присоединена к Киевской Руси, видимо, во время похода Владимира, в ПВЛ отнесенного к 981 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 122; Т. II. Стб. 106), но фактически состоявшегося, вероятно, в 979 г.; о составе этой территории и ее истории в ІХ-ХІ вв. см.: Исаевич Я. Д. "Грады Червенские"; о походе Владимира см. работы последнего времени: Labuda G. Der Zug des russischen Grossfursteri Vladimir gegen die Ljachen im Jahre 981 // Ostmitteleuropa: Berichte und Forschungen. Stuttgart, 1981. S. 11-19; Wasilewski T. Przemysl w X-XI wieku w swietle latopisow ruskich // Rocznik Przemyski. 1988. T. 24/25. S. 207-214. He вдаемся здесь в вопрос о зависимости этих территорий от Руси уже при Игоре, о чем можно судить по известному сообщению Константина Багрянородного о славянах Λενζανηνοι как данниках Руси (Const, adm. imp. Cap. 9, 37. P. 56, 168) (о лендзянах см. наст, том. С. 32. Примеч. 38). Овладение Червенскими городами явилось бы логическим завершением плана, начало которому положил захват Польшей Краковской земли в 90-е годы X в. [датировка спорна; год, приведенный Козьмой Пражским, 999 г. (Cosm. I, 34. Р. 60), несомненно, условен; см. обзор литературы: Liibke Ch. Regesten. Т. 3. № 251] (Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 83; WideraB. Politische Beziehungen. S. 37; Свердлов М. Б. Известия. С. 149; Головко А. Б. Русь и Польша. С. 20). Во-вторых, существует гипотеза о том, что в разгар второй польско-немецкой войны 1007-1013 гг. (см. примеч. 28, 29) после 1010 / 1011 г., т. е. смерти жены Владимира Святославича Анны (ПСРЛ. Т. I. Стб. 129; Т. II. Стб. 114), оформился русско-немецкий союз, скрепленный новым браком киевского князя с внучкой Оттона I (гипотеза о втором браке Владимира была выдвинута Н. Баумгартеном; см. подробнее примеч. 98). Эту точку зрения встречаем в работах: Королюк В. Д. Западные славяне. С. 227; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 35, 122, 123, 326. Примеч. 17 (где, впрочем, считается, что германо-русское сближение явилось реакцией на альянс Турова с Болеславом); Свердлов М. Б. Отношения. С. 290-291. Высказывалось даже предположение, что дело дошло до совместных действий против Польши; так, С. Кучиньский предлагает относить к 1012 г. летописный поход Владимира 981 г. (Kuczynski S. О wyprawie; Idem. Stosunki. S. 241-243). В этом случае в качестве одной из причин войны 1013 г. следовало бы признать стремление Болеслава заключить выгодный мир с Киевом и тем самым разрушить соглашение между Германией и Русью (против: Головко А. Б. Русь и Польша. С. 109. Примеч.95). Однако крайняя шаткость гипотезы Н. Баумгартена (см. примеч. 98) делает такую точку зрения мало убедительной; в этом отношении мы должны внести поправку в высказанное нами ранее мнение: Назаренко А. В. О датировке. С. 17 и примеч. 25. Наконец, в-третьих, нельзя исключить возможности какого-то русско-польского конфликта из-за влияния в прусско-ятвяжских землях (Шекера І. М. Киівська Русь. С. 88; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 33-34). Если придавать какое-то значение, скорее всего, анахроничному и явно преувеличенному утверждению Адама Бременского (70-е годы XI в.), будто Болеслав в союзе с императором Оттоном III (т. е. до 1002 г.) "покорил всю Славянию и Русь, а также пруссов" (Adam Brem. II, 35. Schol. 24. P. 95), то отнести это "покорение пруссов" придется, вероятно, к эпохе Генриха II. Трения из-за Ятвягии Б. Влодарский признает существенным фактором в русско-польских отношениях в течение всего правления Болеслава (Влодарский Б. Ятвяжская проблема. С. 119-120; Wtodarski B. Problem jacwinski. S. 7-13). Считают даже, что эта проблема могла быть одной из основных в беседах Владимира Святославича с Бруноном Кверфуртским в 1008 г. (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 215-216), который и погиб в следующем году, вероятно, во время миссии к ятвягам (Пашуто В. Т. Образование. С. 87). Несмотря на слова Титмара, что Болеслав "разорил большую часть" Руси, исследователи единодушно признают войну 1013 г. в общем неудачной для польской стороны. В самом деле, если Болеслав стремился освободить зятя и дочь, то он не достиг цели, поскольку известно, что Святополк с женой остались в заключении (Thietm. VII, 73: наст. том. С. 136, 141; впрочем, именно в этом пункте достоверность сведений Титмара может быть оспорена: примеч. 66) (Jedlicki M. Z. Uklad 1013. S. 767. Przyp. 42; Grabski A. F. Studia. S. 189-190). Если же Болеслав добивался отторжения Червенских городов, то о его неудаче можно судить по тому, что временное присоединение этих территорий к державе Пястов произошло только по возвращении Болеслава из Киева в конце 1018 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 144; Т. II. Стб. 131). Трудно также однозначно утверждать, что польскому князю удалось разрушить русско-германское сотрудничество (если только таковое имело место в конце правления Владимира: см. выше), ибо Киев выступил союзником Германии против Польши и в 1017 г. (Thietm. VII, 65. Р. 478; наст. том. С. 135, 140; примеч.42) (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 230-231; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 36). Конфликт с печенегами (примеч. 34) также может служить указанием на не вполне удачный ход военных действий (Головко А. Б. Русь и Польша. С. 21). Коль скоро принимается датировка брака Святополка временем после 1013 г., то этот брак можно было бы связать с предполагаемым завершившим конфликт русско-польским договором (Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 83; Шекера І. М. Киівська Русь. С. 88-89); любопытно, что о каком-то польском посольстве в Киев под 1014 г. пишет В. Н. Татищев (Татищев В. Н. История. С. 70). Давно замечено, что заключение Мерзебургского мира и начало войны против Руси для Болеслава в значительной мере были облегчены заинтересованностью немецкой стороны в переключении польской активности на восток. Эта заинтересованность была столь велика, что Генрих II выделил Болеславу для русского похода даже вспомогательные силы (ср. примеч. 79). Помощь эту так же, как и несостоявшуюся подмогу Болеслава будущему императору во время итальянского похода (см. примеч. 33), полагают одним из условий Мерзебургского мира (Hirsch S. Heinrich II. Bd. 2. S. 397; Zeissberg H. Khege. S. 390; ZakrzewskiS. Boleslaw. S. 272-273; Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 445. Not. 480); особого мнения придерживается P. Хольцманн (Thietm. P. 383. Not. 10), который, со ссылкой на П. Шмитхеннера (Schmitthenner P. Soeldnertum. S. 20), полагает немецкие вспомогательные силы наемниками; нам кажется, что широкие, в том числе и родственные, связи Болеслава с восточно-саксонской знатью также могли быть достаточным основанием для участия некоторых ее представителей в польском походе на Русь (см. примеч. 103). Причин такого поведения немецкого короля могло быть несколько. Польско-немецкая война к 1012 г. складывалась неудачно для Германии: фактически распалась немецко-чешско-лютическая коалиция (Jedlicki М. Z. Uklad 1013. S. 753. Przyp. 27, 28). Далее, ситуация в Риме наконец-то благоприятствовала коронационным планам Генриха II; естественно ему был необходим, по меньшей мере, нейтралитет Польши во время итальянской кампании (Zakrzewski S. Boleslaw. S. 269; Jedlicki M. Z. UWad 1013. S. 753-754; Grabski A. F. Studia. S. 190; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 231). Кроме того, Генрих И, как иногда считают, мог видеть в Руси потенциального союзника Византии в Южной Италии и стремился заранее связать ей руки на западе (Zakrzewski S. Boleslaw. S. 272; Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 445. Not. 480; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 231; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 122; против: Grabski A. F. Studia. S. 183-184; ср. примеч. 79, 103).

31. Это первое прямое сообщение о польско-печенежских совместных действиях против Руси. Есть основания считать, что существовало какое-то долгосрочное антирусское соглашение Болеслава со степью: ср. участие печенегов в войнах 1017 и 1018 гг. (Thietm. VIII, 32; наст. том. С. 137, 142. Примеч. 88, 105). Заключение этого соглашения связывают иногда с деятельностью миссийного архиепископа Брунона Кверфуртского, который в 1008 г., возможно, по поручению Болеслава побывал в Киеве и у печенегов [см., например: Королюк В. Д. Древнепольское государство. С. 158 (впоследствии автор отказался от этой точки зрения: Он же. Западные славяне. С. 214); Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 35]; ср.: Свердлов М. Б. Отношения. С. 288. Вместе с тем можно предполагать, что Польша нашла себе союзника в лице какой-то части степняков значительно раньше (Paszkiewicz Н. Origin. Р. 88. Not. 4). Правдоподобность гипотезы X. Пашкевича, признаваемая А. Грабским (Grabski A. F. Studia. S. 180), обусловлена тем общим соображением, что печенеги были естественным союзником Польши в борьбе с Древнерусским государством со времени появления русско-польской границы, существование которой засвидетельствовано уже запиской Ибрагима Ибн Якуба в 965 / 966 г. (Ibn. Ja'kub. P. 50, 147; Ибр. Ибн Якуб. С. 49) и известным регестом "Dagome iudex" ок. 990 г. (Dag. Iudex); см.: Persowski F. Studia. S. 92-93; Kuerbisowna B. Dagome judex. S. 393-394. Видимо, именно наличием каких-то союзных отношений между печенегами и первыми Пястами объясняется известный по ПВЛ факт, что в 992 г., году смерти Мешка I, поход Владимира к Бугу вызвал наезд степняков на столицу Руси (ПСРЛ. Т. I. Стб. 122; Т. II. Стб. 106); дата похода подтверждается другими источниками (Ann. Hild. А. 992. Р. 25), вопреки сомнениям, иногда высказываемым (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 182-200). Сложение политических связей между степью и формирующимся Древнепольским государством должно было существенно облегчаться тем, что политическое влияние и эпизодические набеги печенегов простирались до Верхнего Повисленья. Константин Багрянородный в середине X в. прямо утверждал, что один из печенежских округов (θεμα) Днепровского правобережья — Явдертим ('Ιαβδερτιμ) граничил с польским племенем лендзян, сидевших, вероятно, на Сандомирщине (наст. том. С. 32. Примеч. 38), и что печенеги постоянно воюют против белых хорватов (Const, adm. imp. Cap. 31, 37. P. 152, 168). В этом отношении небезынтересно, что в 986 г. Мешко подарил Оттону III верблюда (Ann. Hild. P. 24; Ann. Quedl. P. 68). См. о польско-печенежских отношениях: Tryjarski E. A Note on the Relations between the Pechenegs and Poland // Studia Turcica. Bp., 1971. P. 461-468. Конфликт Болеслава с печенегами был, скорее всего, локальным. О причинах его высказывались догадки, что он был вызван неудачей похода и отсутствием добычи (Zakrzewski S. Boleslaw. S. 251; Paszkiewicz Н. Origin. P. 88. Not. 3; Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 445. Not. 481; Grabski A. F. Studia. S. 189-190; Головко А. Б. Русь и Польша. С. 21) или даже спровоцирован по немецкой указке (Шекера І. М. Киівська Русь. С. 88). Известные трудности представляет перевод термина "hospites", при помощи которого Титмар характеризует отношение печенегов к Болеславу; см. подробнее об этих трудностях примеч. 101 (любопытно отметить, что и там, в гл. VIII, 31, и здесь хронист употребляет применительно к союзникам Болеслава одну и ту же пару терминов: "hospites" и "fautores"). Поэтому нам кажется слишком уклончивым нейтральный перевод "hospites" как "союзные" (Thietmar / W. Trillmich. S. 341: "befreundet"). Вместе с тем в свете приведенных в примеч. 101 примеров менее вероятным, чем предложенный нами (Болеслав принимает печенегов), выглядит перевод М.З. Едлицкого, согласно которому в данном случае печенеги принимали Болеслава (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 444: "goszczacymi ich Pieczyngami").

32. Начиная с гл. VI, 92 прекращается использование Титмаром Квед-линбургских анналов (см. Введение).

33. Военная помощь Болеслава Генриху II во время итальянского похода была, очевидно, одним из пунктов Мерзебургского договора (см. примеч. 29). Судя по сообщению Титмара, Болеслав не только не прислал обещанной подмоги, но и связался с североитальянскими противниками Генриха II (Zeissberg Н. Kriege. S. 393; Hirsch Н. Heinrich ll. Bd. 3. S. 12; Holtzmann R. Geschichte. S.442; Grabski A. F. Studia. S. 190). Хронист видит в том, по обыкновению, одно лишь вероломство польского князя. Вероятно, однако, что как польская, так и немецкая стороны сознавали временный, конъюнктурный характер соглашений, заключенных в Мерзебурге в 1013 г. (Jedlicki M. Z. Uklad 1013. S. 765), и втайне готовились к новой войне, которая и началась в 1015 г.

34. Бенедикту VIII (1012-1024), первому папе из рода тускуланских графов, избрание которого, поддержанное после некоторого колебания Генрихом П, положило конец власти в Риме дома Кресценциев, противников Германии. Сотрудничество между Бенедиктом VIII и Генрихом II продолжалось и после императорской коронации последнего 14 февраля 1014 г. См., например: Schieffer R. Benedikt VIII // LdMA. Bd. 1. Sp. 1859 (здесь прочая важнейшая литература).

35. О польских взносах в папскую казну см.: Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 446-449. Not. 490; Szymanski J. Swietopietrze // SSS. T. 5. S. 587-588. Брунон Кверфуртский в 1008 г. также говорит о Болеславе как о "даннике св. Петра" ("tributarius sancti Petri": Вгші. Ер. P. 103). Речь идет о тех обязательствах, которые были связаны с признанием Мешком I папского сюзеренитета над Польшей (Dag. Iudex; Warnke Ch. Ursachen und Voraussetzungen der Schenkung Polens an den hi. Petrus // Europa Slavica — Europa Orientalis: Festschrift fur Herbert Ludat zum 70. Geburtstag. В., 1980. S. 127-177).

36. Далее в гл. VI, 94-95 Титмар дает краткое жизнеописание своего родственника и соученика по Магдебургской школе Брунона Кверфуртского, знаменитого миссионера, упоминая и его гибели на границе Пруссии и Руси в 1009 г. Этот текст войдет в один из позднейших выпусков Свода, где будут собраны материалы, касающиеся деятельности Брунона на Руси и в печенежской степи.

37. Эккехард, аббат Нинбургского монастыря (в пределах Мерзебургской епархии, почему и требовалось разрешение Титмара) в 995-1017 гг., пражский епископ в 1017-1023 гг. (Hauck А. Kirchengeschichte. Bd. 3. S. 988). Эрканбальд-майнцский архиепископ в 1011-1021 гг. (Ibid. S. 981), в митрополию которого входила Пражская епископия.

38. Попал в плен к Болеславу I сентября 1015 г. (Thietm. VII, 21. Р. 422). Идентификация затруднительна.

39. Термин "miles" у Титмара расплывчат: от специфического "вассал" до нейтрального "воин". За неимением лучшего пользуемся переводом "рыцарь", принятым в немецкоязычных переводах ("Ritter"; см., например: Thietmar / W. Trillmich. S. 427 etc.), хотя и сознаем его некоторую анахронистичность для начала XI в. Перевод М.З. Едлицкого здесь, как и во многих других случаях, непоследователен: так, в комментируемом фрагменте находим "miles" — "wojownik" (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 560), тогда как в других местах (см., например: Р. 620 и др.) встречается "rycerz".

40. Видимо, речь также идет о пленных, взятых в ходе кампании 1015 г., о которой Титмар подробно повествует в гл. VII, 17-33.

41. Титмар неоднократно подчеркивает нежелание восточносаксонских феодалов вести войну с Болеславом: Thietm. V, 10. Р. 232; V, 18. Р. 241-243; V, 36. Р. 262; VI, 54. Р. 340-342; VII, 30. Р. 434; VIII, 18. Р. 514. Хронист даже утверждает, что изрядная их часть бывала подкуплена польским князем (Thietm. VII, 12. Р. 412). Абсолютно ошибочен перевод, данный Н. Г. Ткаченко: "Император, поскольку его князья постоянно враждовали друг с другом, внушил им всем согласие и только тогда узнал..." (Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские изестия. С. 61), на что мы указывали (Назаренко А. В. События 1017 г. С. 184. Примеч. 36).

42. Уже отмечалось (Назаренко А. В. О датировке. С. 16. Примеч. 17), что в литературе распространился неверный перевод данного места хроники, согласно которому фраза "nil ad urbem possessam proficisse" понимается так, будто Ярослав осаждал какой-то город, но не сумел взять его; так, например, В. Д. Королюк переводит: Ярослав "ничего не сделал для овладения городом" (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 241); М. Б. Свердлов: Ярослав "не мог захватить осажденный город" (Свердлов М. Б. Отношения. С. 291; Латиноязычные источники. С. 65); аналогично трактуется текст и многими другими исследователями: Фортинский Ф.Я. Титмар. С. 194; Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 90; Zakrzewski S. Boleslaw. S. 300; Thietmar / Uebers. R. Holtzmann. S. 334; HoltzmannR. Geschichte. S. 451; Thietmar / M. Z. Jedlicki. S. 562; Rhode G. Ostgrenze. S. 60. Anm. 136; Widera B. Politische Beziehungen. S. 39; Kuczyriski S. Stosunki. S. 244; Grabski A. F. Studia. S. 196; Thietmar / W. Trillmich. S. 427; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 36; Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 61; Рорре A. Building. Р. 20; и др. Между тем смысл слов Титмара как раз противоположен: "ad urbem possessam" может обозначать только город, которым уже овладели, а никак не тот, которым еще только предстоит овладеть — в последнем случае в латинском оригинале стояло бы: "ad urbem possidendam"; ср. Thietm. II, 6: "ad urbem Mogontiam possidendam" — "для овладения городом Майнцем". Предлог ad, конечно же, нет необходимости понимать непременно в целевом смысле, первоначальное и основное его значение — указание на место действия. Именно так понимал текст в свое время М.С. Грушевский (Грушевський М. Історія. С. 11); см. также: Головко А. Б. Русь и Польша. С. 25. С таким пониманием согласуется и свидетельство Титмара в гл. VIII, 32 (см. примеч. 86), если, конечно, верна наша гипотеза о том, что оно относится к военным действиям летом 1017 г. (Назаренко А. В. События 1017 г.). Большинство историков согласны с тем, что комментируемое известие Титмара следует сопоставить с сообщением НПЛ под 1017 г.: "Ярославъ иде къ Берестию" (НПЛ. С. 69, 180) (Карамзин Н. М. История. Т. 2. Примечания. Стб. 8. Примеч. 10; Соловьев С. М. История. С. 202; Zakrzewski S. Boleslaw. S. 287; Grabski A. F. Studia. S. 196-197; Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 562, Not. 443; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 241; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 36, 309. Примеч. 48; Свердлов М. Б. Отношения. С. 229; Назаренко А. В. События 1017 г. С. 178. Примеч. 12; Головко А. Б. Русь и Польша. С. 25; Латиноязычные источники. С. 74. Примеч. 27 и др.). Тот факт, что Берестье располагалось на правом, русском, берегу Буга, не может служить аргументом против его отождествления с анонимным городом Титмара, как иногда считают (Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 87. Примеч. 1), поскольку бежавший в Польшу после поражения у Любеча Святополк (ПСРЛ. Т. I. Стб. 141-142; Т. II. Стб. 129; НПЛ. С. 174-175) мог укрыться именно в Берестье, которое, вероятно, было западным форпостом его Туровского удела (Rhode G. Ostgrenze. S. 66; Lowmianski H. Swietopelk. S. 240-243). Следуя за текстологическими наблюдениями А. А. Шахматова, Д.С. Лихачев считает, что НПЛ под 1017 г. и ПВЛ под 1022 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 146; Т. И. Стб. 134) говорят об одном и том же событии — походе Ярослава под Берестье в 1022 г. (Шахматов А. А. Разыскания. С. 228-230; Повесть. С. 363, 367; см. также: Бережков Н. Г. Хронология. С. 225-226). Эта точка зрения была подвергнута критике (Kuczynski S. Stosunki. S. 244; GrabskiA. F. Studia. 196-197; Lowmianski H. Swietopelk. S. 236; Назаренко A. B. События 1017 г. С. 182-183). Дополнительным текстологическим подтверждением датировки НПЛ могла бы служить гипотеза Н. М. Карамзина, поддержанная Н. Н. Ильиным и Х. Ловмяньским (Карамзин Н. М. История. Т. 2. Примечания. Стб. 8. Примеч. 10; Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 121; Lowmiahski H. Swietopelk. S. 492), о том, что в Лаврентьевском и Троицком списках в статьях 1017 г. вместо пропуска после слов "Ярославъ иде..." (ПСРЛ. Т. I. Стб. 142) следовало бы читать "в Берестье", а не "в Киевъ", как ошибочно добавлено в Радзивилловском и Академическом списках (в Ипатьевском и других списках этой группы стоит "ввоиде в Кыев": ПСРЛ. Т. II. Стб. 130). В более ранней работе нами уже была высказана мысль, что в таком исправлении нет необходимости, так как киевская летопись, не сохранив сведений о выступлении Ярослава к Берестью, могла сохранить таковые о его возвращении из-под Берестья в Киев (Назаренко А. В. События 1017 г. С. 181). Окончание рассматриваемой фразы после лакуны в Лаврентьевском и Троицком списках совершенно различно: "...и погорѣ ц(е)ркви" (Лавр.); "...и погорѣ церквей много Кыевѣ" (Троицкая летопись / Реконструкция текста М.Д. Приселкова. М., 1950. С. 128). Lectio difficilior, предлагаемое в Лаврентьевском (редкая форма ед.ч. "церкви"), указывает на то, что в тексте общего для Лаврентьевского и Троицкого списков источника (т. е., очевидно, свода 1305 г.: Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976. С. 17-66 и схема на С. 58) глагол стоял именно в ед.ч.: "погорѣ", а не во мн.ч., как в списках группы Ипатьевского ("погорѣша"). Если так, то речь, вероятно, идет о том пожаре Софийской церкви, который Титмар приурочивает к 1017 г. (примеч. 95), а не Богородицы Десятинной, как предполагал в своей реконструкции А. А. Шахматов (Шахматов А. А. Разыскания. С. 576). Это упоминание собора св. Софии под 1017 г. смутило, надо думать, одного из редакторов ПВЛ (ввиду сообщения о заложении Софии в 1037 г.), который и исключил его; ясно, что слова "погорѣ церкви" без дополнительного указания, какая именно церковь сгорела, не имеют смысла, так как в Киеве в это время была, конечно, не одна церковь [к выводу, аналогичному нашему, пришел также А. Поппэ (Рорре A. Building. Р. 18-19)]. Итак, в 1017 г. Ярослав совершил поход под Берестье и взял его. Повторное взятие Берестья в 1022 г. [если только ПВЛ не дублирует здесь новгородское известие 1017 г., как полагает Н. Н. Ильин (Статья 6523 г. С. 121)] не дает еще повода усомниться в реальности похода 1017 г.: одинаковое содержание обоих известий могло быть вызвано аналогичностью ситуации после поражения Святрполка у Любеча в 1016 г. и на Альте в 1019 г. (Lowmianski Н. Swietopelk. S. 493; Рорре A. Swietopelk). Равным образом акцию 1022 г. нельзя считать косвенным свидетельством неудачи Ярослава под Берестьем в 1017 г. (Свердлов М. Б. Отношения. С. 292. Примеч. 55), поскольку ясно, что в 1018 г. город снова перешел в руки Святополка или Болеслава. Время похода устанавливается только приблизительно. А. Ф. Грабский, предполагая, что действия Генриха II и Ярослава должны были быть одновременны, датирует акцию киевского князя периодом между 10 июля (начало военных действий немцами: Thietm. VII, 57. Р. 470) и примерно 20 сентября, когда император отступил к Майсену (Thietm. VII, 63-64. Р. 476-478) (Grabski A. F. Studia. S. 196-197). Более логичным представляется соображение М. Б. Свердлова: исходя из того, что об акции Ярослава император узнал в Мерзебурге, т. е. между 1 октября и 1 ноября, когда он уже прибыл в Альштедт (Thietm. VII, 66. Р. 480), историк заключает, что киевский князь был у Берестья в августе-сентябре (Свердлов М. Б. Известия. С. 153; Латиноязычные источники. С. 75. Примеч. 27). Комментируемое известие Титмара — первое начиная с 60-70-х годов X в. (см.: Назаренко А. В. Попытка крещения; Он же. Русь и Германия при Святославе; Он же. Русь и Германия), свидетельство о военно-политическом сотрудничестве Руси и Германии (если не считать логичной, но источниковедчески крайне шаткой гипотезы о русско-немецком союзе в конце правления Владимира Святославича: см. примеч. 30, 98). Н. Г. Ткаченко почему-то переводит promisit как "сообщил", что заставило О. М. Рапова говорить лишь о вероятности русско-германского соглашения (Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 61 и примеч. 34). Гипотезу о венгерско-русско-немецкой коалиции против Польши в 1017 г. высказал С. Закшевский (Zakrzewski S. Boleslaw. S. 286-287); она основана также на данных Титмара, сообщающего, что Иштван I захватил какую-то крепость на венгерско-польском пограничье (Thietm. VIII, 4. Р. 496), хотя датировка этого последнего события (1017 или 1018 гг.?) не вполне ясна, что признает и сам историк. Ярослав, надо полагать, хотел заставить Польшу отказаться от поддержки Святополка, но развить свой успех под Берестьем не смог. Одной из причин неудачи могло быть поражение Ярославова союзника Генриха II (Thietm. VII, 4. Р. 478), но, ввиду данных Титмара, более правдоподобно обратное предположение, что отказ Ярослава от продолжения войны повлиял на положение дел в Силезии (Holtzmann R. Geschichte. S. 451). Прервать польский поход киевского князя вынудило, скорее всего, печенежское нападение на Киев, инспирированное Болеславом (Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 121; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 242; Шекера І. М. Киівська Русь. С. 101-102; Lowmianski Н. Swietopeik. S. 487; Назаренко А. В. События 1017 г. С. 181-183), о котором Титмар ведет речь ниже (см. примеч. 88).

43. Речь идет о Святополке Владимировиче (Ярополчиче), о браке которого с дочерью Болеслава см. примеч.21, 112; об "изгнании" Святополка — примеч. 66; о "престоле", на который Болеслав возвел зятя, — примеч. 44.

44. Все комментаторы (за одним исключением, о котором речь ниже) признают как само собой разумеющееся, что поход Болеслава на Русь, о котором говорит здесь Титмар, это известный поход 1018 г., подробно описываемый в следующей, VIII книге хроники (см.: Thietm. VIII, 31-33; наст. том. С. 136-137, 142-143 и соответствующий комментарий) (Грушевський М. Історія. Т.2. С. 13. Примеч. 1; Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 111; Kuczynski S. Stosunki. S. 255; Грабский А. Ф. По поводу. С. 178; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 258; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 37; Thietmar / W. Trillmich. P. 427. Not. 231 и многие другие). Однако текстологический анализ убеждает в том, что при написании последних глав VII книги Титмар еще ничего не знал о кампании 1018 г., тем более о ее финале (так из общих хронологических соображений считал еще С. Закшевский: Zakrzewski S. Bolestew. S. 417. Przyp. 15). В самом деле, так как гл. VII, 65 в отличие от гл. VII, 74 (см. ниже) не является позднейшей вставкой, а написана тем же самым почерком, что предыдущий и последующий текст (писец D по классификации Ф. Курце — Р. Хольцманна: Dresdener Handschrift. Fol. 171), и на той же странице, что и гл. VII, 66, то, признавая известие в гл. VII, 65 свидетельством о возвращении Болеслава из похода 1018 г., мы признаем тем самым, что не только гл. VII, 65, но и весь последующий текст VII и VIII книг записан хронистом не ранее конца октября 1018 г., даже если принять самую сжатую хронологию: 14 августа Болеслав вступает в Киев (примеч. 92), где задерживается не долее чем на три-четыре недели (о сроках пребывания Болеслава в Киеве см. ниже), затем поспешно отступает, и сведения об этом чуть ли не с нарочным попадают в Мерзебург. Такое предположение является совершенно невероятным. Из текста двух последних книг хроники видно (и это отмечалось текстологами: Kurze F. Abfassungszeit. S. 61-86, особенно S. 67, 82-83; Thietm. P. XXIX, 396. Not. 2; P. 500. Not. 1), что написаны они были не разом, а постепенно в течение 1017-1018 гг., по мере того как автор получал сведения об описываемых событиях [это принципиальное обстоятельство игнорирует в своей критике нашей гипотезы М. Б. Свердлов (Латиноязычные источники. С. 75-77. Примеч. 29); не учитывает он и того, что гл. VII, 74 — это приписка к уже готовому тексту (см. примеч. 77)]. Так, изложив в гл. VIII, 1-7 происшествия января-апреля 1018 г., Титмар прерывает хронологическое повествование, чтобы гл. VIII, 8-17 заполнить слухами о чудесах и т. п., пояснив, что ждет, пока "летучая молва не доставила чего-нибудь нового" для его пера (Thietm. VIII, 8. Р. 502); далее же начиная с гл. VIII, 18 продолжается изложение текущих событий мая-июня 1018 г. Как справедливо считается (в том числе и М. Б. Свердловым), сведения о киевском походе Болеслава Титмар получил, скорее всего, от кого-то из очевидцев-саксов (примеч. 103); но сам хронист указывает, что они были отпущены по домам в то время, когда Болеслав еще оставался в Киеве (Thietm. VIII, 32; наст. том. С. 132, 143). Далее, эти сведения были получены Титмаром уже после того, как работа над VII книгой была завершена; это видно из того, что гл. VII, 74, которую по характеру информации следует отнести к свидетельствам очевидца похода (хронист сообщает здесь, например, что саркофаги Владимира и Анны "стоят на виду посредине храма"), является собственноручным позднейшим дополнением хрониста, сделанным, очевидно, одновременно с записью пространного рассказа о киевском походе в гл. VIII, 31-33 (см. примеч. 77). Эти данные означают, что, по всей вероятности, прав Р. Хольцманн, единственный из всех комментаторов полагавший, что Титмар имел в виду какой-то неизвестный по другим источникам поход Болеслава на Русь после неудачи союзников (Германии и Руси) в летней кампании 1017 г.. но до похода на Киев в 1018 г., в результате чего Святополк был посажен в одном из городов своего удела (Thietm. Р. 479. Not. 7). Однако необязательно думать, как это делает Р. Хольцманн, что речь идет о том самом городе, о взятии которого Ярославом сообщается в гл. VIII, 32 (см. примеч. 86; Назаренко А. В. События 1017 г.). Этим городом, скорее всего, было Берестье, только что захваченное Ярославом (см. примеч. 42), хотя нельзя исключить также, что Святополк был возвращен в Туров или Владимир-Волынский. К сожалению, Р. Хольцманн никак не аргументировал свое предположение, и потому оно прошло незамеченным в историографии. Сделанный вывод существен также и в том отношении, что снимает многократно высказывавшиеся недоумения по поводу несоответствия данных Титмара (Болеслав вернулся "довольный" или "веселый" — hilaris) с рассказом ПВЛ, рисующим отступление Болеслава как поспешное бегство в результате антипольского народного возмущения, подстрекаемого Святополком (ПСРЛ. Т. I. Стб. 143-144; Т. II. Стб. 131). Это несоответствие (наряду с некоторыми другими соображениями) породило сомнения в достоверности летописной версии, которую объясняли припоминаниями о более близком летописцу времени — польской помощи Изяславу Ярославичу в 1069 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 174; Т. II. Стб. 163; Kariowlcz J. Wyprawa. S. 19; Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 94; Шахматов А. А. Разыскания. С. 439-440; Kuczynski S. Stosunki. S. 255; Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 111-112; Королюк В. Д. Западные славяне. 258; Головко А. Б. Русь и Польша. С. 32); о возможности согласовать данные Титмара и ПВЛ пишется в работах: Ловмянъский Г. Взаимные отношения. С. 27; Свердлов М. Б. Известия. С. 154-155. В силу сказанного выше (см. также: Назаренко А. В. События 1017 г. С. 178-180 и примеч. 21) "веселое возвращение" Болеслава, о котором идет речь в гл. VII, 65, из числа аргументов в споре об обстоятельствах возвращения Болеслава Храброго из Киева в 1018 г., скорее всего, надо исключить. Равным образом на основании комментируемого места нельзя делать никаких выводов о длительности пребывания Болеслава в Киеве в 1018 г. [так, например, В. Д. Королюк, полагаясь на две точно известные даты — взятие Киева Болеславом 14 августа (примеч. 92) и смерть Титмара 1 декабря 1018 г. (см. введение. С. 131), а также на свидетельство Устюжского летописного свода первой четверти XVI в. о месячном пребывании польского князя в столице Руси (см. новое издание: Устюжские и вологодские летописи XVI-XVII вв. // ПСРЛ. Л., 1982. Т. XXXVII. С. 27, 66), заключает, что, вопреки утверждению Анонима Галла, будто Болеслав оставался в Киеве десять месяцев (Gall. I, 7. Р. 23), он не мог находиться там более двух-трех месяцев (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 264; Головко А. Б. Русь и Польша. С. 30)]. Таким образом, молчание Титмара о занятии Болеславом Червенских городов вовсе не странно (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 260), а напротив, естественно, ибо они были заняты польским князем на обратном пути из Киева (ПСРЛ. Т. I. Стб. 144; Т. И. Стб. 131). Тем самым это молчание является аргументом в пользу летописи против предположения о захвате Червенских городов Болеславом еще по пути в Киев (Jakimowicz R. Szlak. S. 93; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 260).

45. О транскрипции имени Владимира в хронике см. примеч. 21. Из дальнейшего не совсем ясно, что именно Титмар называет "несправедливостью" — женитьбу ли Владимира или его обхождение с Рейнберном. Можно догадываться, что источник информации о русских событиях в гл. VII, 72-73 и VII, 74 не один и тот же; на это указывает не только разное, по всей вероятности, время их записи (см. примеч. 77), но и не вполне схожий образ Владимира: в первых двух главах киевский князь рисуется нераскаявшимся грешником, принимающим адские муки за женолюбие, в третьей же он "смыл пятно содеянного греха", творя щедрую милостыню. Думаем, что в отличие от гл. VII, 74, основанной на информации от очевидца киевского похода Болеслава 1018 г., сведения гл. VII, 72-73 в конечном итоге могут иметь источником либо окружение Святополка, пребывавшего при польском дворе с конца 1016 или с начала 1017 г. (Назаренко A. В. О датировке), либо посольство Ярослава к Генриху II, ведшее переговоры о совместных действиях против Польши в 1017 г. (примеч. 42).

46. Владимир в самом деле был женат на гречанке Анне, дочери императора Романа II (959-963), сестре правивших тогда Василия II (976-1025) и Константина VIII (976-1028) (ПСРЛ. Т. I. Стб. 109-111; Т. П. Стб. 95-96). Почему Титмар называет жену Владимира Еленой, неясно. Приводимое ПВЛ имя "Анна" подтверждается и византийскими источниками (см., например: Scyl. Р. 254). Высказывалось предположение, что информант немецкого хрониста, видевший в Десятинной церкви саркофаг княгини Ольги, в крещении Елены (см. наст, том. С. 111. Примеч. 8), рядом с гробницами Владимира и Анны (Thietm. VII, 74; наст. том. С. 136, 141; о саркофаге Ольги в Десятинной церкви см.: Иаков (пр.). С. 69), мог ввести в заблуждение Титма-ра, назвав жену Владимира по ошибке Еленой (Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 75). Следует, однако, принять во внимание, что гл. VII, 74 хроники Титмара, на наш взгляд, является позднейшей припиской, тогда как в момент написания гл. VII, 72-73 хронист еще не располагал свидетельствами очевидца киевского похода Болеслава (см. примеч. 44). Кроме того, это предположение никак не объясняет другого ошибочного известия Титмара, будто жена Владимира прежде была просватана за Оттона III. Поэтому нам кажется предпочтительней другая версия. Следует считаться с возможностью (как на то указал Г. Острогорский: Ostrogorsky G., Stein Е. Die Kronungsurkunden des Zeremonienbuches: Chronologische und verfassungsgeschichtliche Be-merkungen // Byz. 1932. T. 7. S. 198), что у Анны была старшая сестра, которая, согласно Константину Багрянородному, присутствовала на одном из приемов княгини Ольги в Константинополе (если таковой относить к 957 г.) (Const, de cerim. II, 15. P. 597; ср., однако, наст, том. С. 115, где речь идет о сложности датировки визита Ольги в Царьград). Этого первенца женского пола Романа II и Феофано, весьма возможно, звали Еленой в честь бабки, царствовавшей императрицы Елены Лакапины. Если допустить далее, что именно эту старшую дочь Романа II, а не Анну, сватал Оттон I за своего сына Оттона II в 967 г. (Cont. Reg. P. 178), то легко сделать вывод, что это сватовство и имел в виду Титмар (Рорре A. Dziewosleby о porfirogenetke Anne // Cultus et Cognitio: Studia z dziejow sredniowiecznej kultury. W-wa, 1976. S. 454. Przyp. 8; Idem. Background. P. 230. Not. 114; 234. Not. 127; еще ранее к такому выводу пришел П. Э. Шрамм, но он не объяснил, почему Титмар называет невесту Оттона II Еленой — Schramm Р. Е. Kaiser. S. 204). Правда, эта гипотеза в той форме, как она изложена А. Поппэ, вызывает одно существенное возражение Титмар в своем месте сообщает о сватовстве Оттона И, но не называет невесту по имени, говоря лишь о "просватанной девице" ("virgo desiderata") из византийского императорского семейства (Thietm, II, 15. Р. 56), что было бы странным, если бы хронист знал ее имя "Елена". Поэтому логично думать, что Титмар не подозревал о допущенной им фактической путанице со сватовством Оттона II 967 г. и сознательно (а не по необъяснимому недосмотру, как полагает А. Поппэ) приписал сватовство к Елене именно Оттону III; о возможных причинах этого обстоятельства см. примеч. 47.

47. Известно, что Оттон III сватался в 995 г. к одной из византийских принцесс, очевидно, к одной из двух дочерей Константина VIII — Зое или Феодоре; о том, что речь шла о "браке с дочерью греческого императора", прямо сообщается в Ann. Quedl. А. 997. Р. 74 ("ob Graeci imperatoris filiam sibi matrimonio adquirendam"); см. о посольстве 995 г., оставшемся без последствий из-за тактики проволочек, избранной византийским правительством: Uhlirz М. Otto III. Bd. 2. S. 180, 232, 341; Schramm Р. Е. Kaiser. S. 218. О посольстве 995 г. знает и Титмар, хотя ничего и не говорит о его брачных целях (Thietm. IV, 28. Р. 165-167; текст в оригинале не сохранился и приводится в изданиях по Корвейской переработке). О каких-либо контактах Оттона Ш с Византией с аналогичной целью до брака Владимира с Анной ничего не известно. Поэтому трудно однозначно решить вопрос, почему мерзебургский хронист утверждает, что супруга Владимира была ранее обещана Оттону III. Впрочем, теоретических препятствий для брака Оттона III и дочери Романа II, как часто полагают (см., например: Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 61. Примеч. 43), не было: Анна и Феофано, мать Оттона III, отнюдь не были родными сестрами (хотя это устаревшее мнение прочно вошло в историографию: Uhlirz К. Otto П. S. 24; Ediger Th. Beziehungen. S. 18. Anm. 2; Ильин H. H. Статья 6523 г. С. 75; Пашушо В. Т. Внешняя политика. С. 121 и многие другие); Феофано была всего лишь племянницей узурпатора Иоанна Цимисхия, как она названа в брачной грамоте (DD Ott. П. N 21: "Ioannis Constantinopolitani imperatoris neptis clarissima"; см.: Schramm Р. Е. Kaiser. S. 207; Hofmeister A. Die Studien zu Theophano // Festschrift Edmund E. Stengel zum 70. Geburtstag. Miinster; Koln, 1952. S. 223-262; Ruedt von Collenerg W. H. Wer war Theophano? // Genealogisches Jahrbuch. В., 1964. Bd. 4. S. 49-71; Wolf G. Nochmals zur Frage: Wer war Theophano? // BZ. 1988. Bd. 81. S. 272-283). Разница в возрасте (Анна родилась в 963, Оттон III — в 980 г.), как известно, также не могла служить принципиальной помехой для династического брака, хотя именно Оттону III логичнее было бы свататься к одной из дочерей Константина VIII, его приблизительной ровеснице. Поэтому теоретически нельзя исключить возможности, что Титмар имел в виду какое-то оставшееся неизвестным по другим источникам посольство Оттона III в Византию до 987-989 гг. с целью сватовства к дочери Романа II, может быть, Елене (примеч. 46); поскольку хронист мог и не знать настоящего имени жены Владимира, он и отождествил ее с известной ему по этому сватовству Еленой. И все же считаем значительно более вероятным другое предположение. В ответ на отказ Никифора Фоки отдать Оттону II руку дочери Романа II Оттон I отправил в 968 г. на юг Италии карательную экспедицию во главе с Зигфридом, графом в Хассегау, и мерзебургским графом Гюнтером (Widuk. Ill, 71-72. P. 148-149; Thietm. И, 15. P. 56); трудно предполагать, что им было неизвестно имя несостоявшейся невесты Оттона И. Поэтому, когда скандальный слух о женитьбе киевского князя на порфирогените, дочери покойного Романа И, быстро докатившийся до европейских дворов (так, А. Поппэ доказывает, что при французском дворе Гуго Капета знали об удачном сватовстве Владимира уже в январе 988 г.: Рорре А. Background. Р. 232-235), муссировался среди восточносаксонской знати, он именно здесь мог быть легко сопоставлен с памятными многим событиями двадцатилетней давности; имени дочери Романа II, доставшейся Владимиру, здесь не знали, а потому идентифицировали ее с несостоявшейся невестой Оттона II Еленой, что, разумеется, усугубило досаду, которая сквозит и в интонациях рассказа Титмара. Эти-то слухи и разговоры и запомнились 14-15-летнему сыну вальбекского графа (о дате рождения Титмара см. Введение), будущему хронисту, а возможно, были им и записаны (о еженедельных записях, ведшихся Титмаром в магдебургский период см.: Chronicon episcoporum Merseburgensium // MGH SS. Т. 10. P. 174). Когда он через четверть века вносил сведения о Владимире Киевском в свой труд, то хорошо помнил лишь наиболее яркие моменты: предпочтение, оказанное русскому князю перед германским императором, крещение князя в связи с женитьбой, имя гречанки; датирующим признаком всего этого комплекса событий было воспоминание, что слухи (или запись о них) относились ко времени учебы Титмара в Магдебургской школе, куда он попал в 990 г. Вот почему в памяти хрониста германское сватовство к Елене и женитьба Владимира отложились как события, примерно одновременные, т. е. имевшие место в правление Оттона III (983-1002) (см. также: Назаренко А. В. Ольга. С. 79).

48. Женолюбие Владимира подчеркнуто и в ПВЛ (ПСРЛ. Т. I. Стб. 80, 85; Т. II. Стб. 67), хотя отнесено там к языческому периоду его жизни; ср. примеч. 68-70.

49. Корвейская рукопись (см. Введение) добавляет здесь sepe "часто" (см. Текст. Примеч. n), но вряд ли обоснованно: см. примеч. 50.

50. Под "данайцами" Титмар здесь, как и в некоторых других местах (Thietm. III, 20, 22. P. 122, 126), имеет в виду византийцев, которых чаще именует просто "греками" (Thietm. II, 15. Р. 56; II, 31. Р. 76; II, 34, Р. 82; III, 20. Р. 122; III, 22. Р. 126; и т. д.). Трудно сказать определенно, какие именно "насилия" киевского князя над "слабыми" греками (характерен уничижительный тон по отношению к Византии, в остальном не типичный для Титмара, если не считать клише о "лукавстве" греков: Thietm. II, 15. Р. 54) имеет в виду мерзебургский хронист. Единственный исторический эпизод, который может быть сопоставлен со словами Титмара, — это захват Владимиром Корсуня-Херсона в 988 / 990 г. (датировка неоднозначна) [ПСРЛ. Т. I. Стб. 109; Т. II. Стб. 95; Иаков (пр.). С. 71-72), который А. Поппэ, впрочем, склонен трактовать как акцию союзника Константинополя (Рорре A. Background; Поппэ А. О причинах; ср., однако: Obolensky D. Cherson and the Conversion of Rus': an Anti-Revisionist View // Byzantine and Modern Greek Studies. Birmingham, 1989. Vol. 13. P. 244-256); Shepard J. Some Remarks on the Sources for the Conversion of Rus' // Le origini e lo sviluppo della cristianita slavo-bizantina. Roma, 1992. P. 59-95 (Istituto storico Italiano per il medio evo: Nuovi studi storici, 17).

51. Именно о трех сыновьях Владимира Святославича Титмар говорит также и ниже (Thietm. VII, 73; см.: примеч. 65), однако в его повествовании об усобице Владимировичей фигурируют только двое из них: Святополк и Ярослав, которых он называет и по имени (примеч. 85, 92); ср., впрочем, предположения А. Поппэ и А. Б. Головко, о которых говорится в примеч. 65, 86. Древнерусские источники называют имена двенадцати сыновей Владимира: Вышеслав, Изяслав, Святополк, Ярослав, Всеволод, Святослав, Мстислав, Борис, Глеб, Станислав, Судислав, Позвизд (ПСРЛ. Т. I. Стб. 121; Т. II. Стб. 105; Сказание о Бор. и Гл. С. 43); здесь же сказано о смерти Вышеслава еще при жизни отца. До кончины Владимира умер также Изяслав (ПСРЛ. Т. I. Стб. 129; Т. II. Стб. 114); видимо, не было в живых к 1015 г. и Всеволода, если верно его отождествление с неким "Виссавальдом из Гардарики", погибшим в Швеции около 994 / 995 г. (Рыдзевская Е. А. Древняя Русь. С. 63; Снорри Стурл. С. 126, 646. Примеч. 95; ср., однако: Braun F. Das historische Russland im nordischen Schrifttum des 10.-14. Jh. // Festschrift Eugen Mogk zum 70. Geburtstag. Halle, 1924. S. 160-161). ПВЛ, как известно, в связи с междоусобной борьбой непосредственно после смерти Владимира, кроме Ярослава и Святополка, упоминает только имена погибших в 1015 г. Бориса, Глеба и Святослава Древлянского. Три сына поделили наследство Владимира и согласно так называемой "Пряди об Эймунде", данные которой многими историками активно привлекаются для реконструкции событий 1015 и последующих годов (см. примеч. 66): "И зовется Бурислав тот, который получил большую долю отцовского наследия, и он — старший из них. Другого зовут Ярицлейв, а третьего-Вартилав. Бурислав держит Кенугард (Киев. — А. Н.), а это лучшее княжество во всем Гардарики (Руси. — А. Н.). Ярицлейв держит Хольмгард (Новгород. — А. Н.), а третий — Пальтескью (Полоцк. — А. Н.) и всю область, что сюда принадлежит" (Рыдзевская Е. А. Древняя Русь. С. 90-91; издание оригинала саги, сохранившейся в списке XIV в.: Eymundar "pattr // Flateyjarbok / Ed. C. R. Unger, G. Vigfusson. Christiania, 1862. Bd. 2. S. 118-135). Однако прямое сопоставление данных "Пряди об Эймунде" с "тремя сыновьями" Владимира по Титмару затруднено двумя обстоятельствами. Во-первых, идентификация Бурислава (вернее, в более точной транслитерации — Бурицлейва) саги неоднозначна: скорее всего, это — контаминированный образ, в котором слиты черты исторических Святополка, Болеслава Польского (Бурицлавом он именуется также в Саге об Олаве Трюггвасоне: Снорри Стурл. С. 111, 112, 115 и т. д.) и, возможно, Бориса (см. примеч. 66). Во-вторых, прибытие Эймунда на Русь состоялось, как есть основания полагать, не ранее 1019 г. (см. примеч. 99). О трех сыновьях Владимира находим сбивчивые сведения и в византийской хронике Скилицы (конец XI в.): "скончались архонты (князья. — А. Н.) Руси Мстислав (Νεσισθλαβος) и Ярослав (‘Ιεροσθλαβος) и править Русью начал родич покойных Зинислав (?) (Ζινισθλαβος)" (Scyl. P. 399. 13-15) (в отличие от непонятного ζινισθλαβος, Νεσισθλαβος, имеет в виду наверняка Мстислава Владимировича, что доказывается сходной транскрипцией этого имени на печати из Белгорода — ΜΕСΙΘΛΑΒΟС: Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси. М., 1971. Т. 1. С. 20-23). Это совпадение, которому иногда придавали значение (Пархоменко В. А. Характер. С. 208-209), следует признать случайным. Дело тут не только в том, что Скилица не включает в свой список Святополка, а в том, что свидетельство византийского хрониста относится к 6544 (1036) г., на что уже указывалось (Грушевський М. Історія. С. 25), когда Святополка, Святослава, Бориса и Глеба давно уже не было в живых. Учитывая ключевую роль Бориса Владимировича в событиях 1015 г. (независимо от того, Святополк или Ярослав был его противником: см. примеч. 66), его особое положение при отце, отмечаемое летописью (ПСРЛ. Т. I. Стб. 132; Т. II. Стб. 118), считаем наиболее вероятным, что третьим, не названным по имени наследником Владимира у Титмара следует признать Бориса. С другой стороны, в связи с представлением Титмара, вероятно, ошибочным (см. примеч. 66), будто Святополк бежал в Польшу сразу же по смерти Владимира (Thietm. VII, 73; наст. том. С. 136, 141), можно было бы предполагать, что немецкому хронисту по каким-то причинам остались неизвестны события первого княжения Святополка в Киеве в 1015-1016 гг. и он описывал ситуацию такой, какой она сложилась после изгнания Святополка Ярославом, т. е. после смерти Бориса и сражения у Любеча. Если так, то нельзя исключить, что в расчет следовало бы также принять внука Владимира полоцкого князя Брячислава Изяславича, как это делает "Прядь об Эймунде", хотя первые сведения о политической активности Брячислава летопись относит только к 1021 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 146; Т. II. Стб. 133).

52. О женитьбе Святополка на дочери польского князя Болеслава Храброго сообщает только Титмар (см. примеч. 21), хотя в хронике Анонима Галла есть указание на какие-то родственные отношения между Болеславом и Святополком (Gall. I, 7. Р. 23). Относительно времени и обстоятельств этого брака в науке нет единого мнения. Из текста Титмара ясно только, что Святополк женился при жизни Владимира (т. е. не позже июля 1015 г.). Если учесть, что Болеславна родилась не ранее 991 г. (Baker О. Genealogia. S. 69), то, по мнению А. Ф. Грабского, для ее брака можно получить terminus post quern 1005 г. (Grabski A. F. Studia. S. 172; автор исходит из необязательного предположения, что в момент брака дочери Болеслава было не менее 14 лет). Следует также принять во внимание, что колобжегский епископ примерно до 1007 г. вряд ли мог оказаться в свите польской княжны (см. примеч. 53). Поэтому не выглядит убедительной ранняя датировка О. М. Рапова, который связывает брак с началом первой польско-немецкой войны в 1003 г. (Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 59-60. Примеч. 21; автор ошибочно считает Брунона Кверфуртского "доверенным лицом" Генриха II, а потому из его визита в Киев делает неверный вывод о том, что в 1008 г. началось русско-немецкое сближение, исключавшее брачный союз с Болеславом). Все попытки уточнить датировку между 1005 / 1007 и 1015 гг. являются сугубо гипотетическими. Принимая во внимание слова Титмара, что Болелав, узнав о заключении в темницу дочери и Святополка (примеч. 57), "не переставал мстить, чем только мог" (Thietm. VII, 73; примеч. 63), многие подразумевают под этой местью поход Болеслава на Русь в 1013 г. (примеч. 30). В таком случае русско-польское сближение, скрепленное браком Святополка, естественно было бы связать с переговорами, которые вел в Киеве Брунон Кверфуртский (Ер. Brun. Р. 98-100), вероятно преследовавший не только миссионерские цели (ср. предположения о роли Брунона в установлении польско-печенежского союза: примеч. 31) (Zakrzewski S. Bolesfaw. S. 224; Grabski A. F. Studia. S. 177-178; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 33; с оговорками: Королюк В. Д. Западные славяне. С. 215 — 216; против: Koczy L. Misie. S. 207; Abraham W. Powstanie. S.13; Шайтан М. Э. Германия и Киев. С. 6; Свердлов М. Б. Отношения. С. 288). Исходя из этой гипотетической связи, С. Закшевский датирует брак 1009 / 1010 г. (Zakrzewski S. Bolesfaw. S. 293); с ним в общем согласен В. Д. Королюк, полагающий, однако, более вероятным именно 1009 г., так как после Пасхи 1010 г. Болеслав уже осажден немцами в Глогове (Thietm. VI, 56-58. Р. 342-348) (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 217). Датировка 1009 г. иногда неоправданно приводится как окончательная (Vlasto А. Р. Christendom. Р. 275). О браке вскоре после 1008 г. говорит Г. Роде (Rhode G. Ostgrenze. S. 59). Неосновательно ссылаясь только на молодость невесты (ср. выше), Н. Н. Ильин высказывается в пользу 1012 г. (Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 82). Инициатором сближения с Русью был в таком случае, возможно, сам Болеслав (Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 33), заинтересованность которого в мире с Киевом ввиду почти непрерывных польско-немецких войн начала XI в. очевидна. Кроме того, как свидетельствуют дальнейшие события (конфликт Владимира со Святополком: см. примеч. 57), Болеслав мог искать союза именно с Туровом, потенциальным источником дестабилизации на Руси, занимавшим к тому же важное стратегическое положение, учитывая польские амбиции в отношении Червенских городов (Grabski A.F. Studia. S. 173-176; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 122). Иногда считается, что главным пунктом при заключении польско-русского договора, скрепленного браком Святополка и Болеславны, была ятвяжская проблема (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 216); не исключено, что как раз поэтому центральной фигурой договора оказался туровский князь, во власти которого находилось Среднее Побужье (Берестейская волость) (Lowmianski H. Swietopelk. S. 240-243), а не, скажем, волынский князь (о существовании Владимиро-Волынского княжества при Владимире известно: ПСРЛ. Т. I. Стб. 121; Т. II. Стб. 105; Чтение о Бор. и Гл. С. 6-7; здесь, возможно, речь идет и о претензиях Святополка на Волынь и тем самым на Червенские города). С. Закшевский предполагает, что Владимир надеялся использовать влияние Болеслава на печенегов (Zakrzewski S. Boleslaw. S. 223-224; против: Королюк В. Д. Западные славяне. С. 216). Вместе с тем настаивать на связи брака Святополка и миссии Брунона необязательно (Grabski A. F. Studia. S. 172-173, где указано на принципиальную шаткость argumentum ex silentio — молчания Брунона о Рейнберне и польской княжне). Гл. IV, 58, в которой Титмар впервые сообщает о браке Святополка, входит в дополнения к IV книге, начатой хронистом в конце 1013 или 1014 г. (Thietm. P. XXIX). Это значит, что хронологически в браке Святополка и Болеславны можно, вообще говоря, усматривать не причину, а следствие похода 1013 г. Сторонники этой точки зрения обращают внимание на то, что, во-первых, в гл. IV, 91, повествующей о походе 1013 г. (наст. том. С. 135, 139), хронист никак не связал его с якобы предшествовавшим ему браком Святополка и арестом заговорщиков киевским князем и что, во-вторых, упоминая о мести Болеслава в гл. VII, 73 (наст. том. С. 136, 141; примеч. 63), Титмар опять-таки не соединяет этой мести с уже описанным походом 1013 г. [Голубовский П. Хроника. С. 30-32; Свердлов М. Б. Известия. С. 148-151; Он же. Известия Титмара. С. 110-112; Ruess Н. Das Reich von Kiev. S. 314-315 (автор, однако, ошибочно считает, что о конфликте Владимира со Святополком Титмар сообщает в связи с походом 1013 г.); Латиноязычные источники. С. 80-83. Примеч. 43]. Если так, то женитьбу Святополка можно было бы рассматривать как свидетельство русско-польского мира, которым завершился конфликт 1013 г.; ср. данные В. Н. Татищева, источник которых неизвестен, о мирных переговорах между Русью и Польшей в 1014 г., которые связываются, впрочем, с возможной женитьбой Болеслава на одной из Владимировых дочерей (Татищев В. Н. История. С. 70; о датировке сватовства Болеслава к Предславе Владимировне см. примеч. 100). Однако считать эту гипотезу доказанной (Головко А. Б. Польша и Русь. С. 21; порядок перечисления событий у Саксонского Анналиста второй половины XII в., который в данном случае выступает лишь как компилятор Титмара, едва ли может служить аргументом) нельзя хотя бы потому, что один из главных доводов М. Б. Свердлова (предположение об одновременности записи "русской информации" в VII и VIII книгах хроники), скорее всего, ошибочен, так как есть веские основания считать, что сведения о Руси в гл. VII, 72-73, с одной стороны, и в VII, 74 и VIII, 31-33, с другой, имеют разный источник, а предположение об одновременности их записи противоречит текстологическим данным (см. примеч. 77). Нет оснований говорить о сложении после 1013 г. антигерманской коалиции с привлечением к русско-польскому союзу Чехии и Венгрии (Шекера І. М. Киівська Русь. С. 88-89).

53. Колобжегская епархия в Западном Поморье была организована решением Гнезненского съезда 1000 г. наряду с двумя другими епископиями Гнезненской митрополии — Краковской и Вроцлавской (Thietm. IV, 45. P. 184; здесь же идет речь о назначении Рейнберна), но вскоре упразднена в результате языческой реакции, приведшей к утрате польского контроля над Западным Поморьем. Чаще всего это последнее событие связывают с началом второй польско-немецкой войны ввиду свидетельства Титмар о посольстве лютичей и Волина (?) (в источнике "civitas magna Livilni") к Генриху II на Пасху 1007 г. (Thietm. VI, 33. Р. 312-314; Luebke Ch. Regesten. Т. 3. N 107). В качестве аргумента используется также и комментируемое место хроники, так как предполагается, что к моменту поездки на Русь Рейнберн должен был быть свободен от своих пастырских обязанностей (см. важнейшую литературу: Wedzki A. Reinbern // SSS. Т. 4. S. 486); против последнего предположения выступил С. Закшевский, указывая на то, что выполнение политических миссий духовными лицами было в порядке вещей (Zakrzweski S. Boleslaw. S. 357); ср. миссию аббата Туни (примеч. 114), или участие Рейнберна в походе Болеслава в Чехию в 1003-1004 гг. (Thietm. VI, 10. Р. 286). Однако роль Рейнберна при особе Болеславны из текста источника не вполне ясна. Если бы он был только главой политического посольства, отправленного в Киев одновременно с невестой Святополка, то едва ли успел бы оказаться в темнице, так как между бракосочетанием Святополка и его арестом, скорее всего, прошло достаточно большое время. В роли же духовника польской принцессы Рейнберн мог оказаться, вероятно, только будучи уже безместным епископом.

54. Западнее современного немецкого г. Галле.

55. Во вводном слове "надеюсь" ("ut spero"), учитывая его значение в других случаях (см., например; Thietm. II, 28. Р. 74; IV, 45. Р. 184), можно было бы усматривать свидетельство некоторой сдержанности в отношении Титмара к Рейнберну, объясняющейся, очевидно, его неприятием Гнезненского проекта Оттона III в целом (Thietm. IV, 45. Р. 184; V, 10. Р. 232), что заметно противоречит панегирическому тону дальнейшего рассказа о Рейнберне.

56. Бесспорно здесь имеется в виду деятельность Рейнберна среди поморского славянства своей епархии (примеч. 53), о чем свидетельствует хотя бы упоминание моря. Тем самым выводы об активной католической пропаганде колобжегского епископа на Руси, в частности в Туровской земле (Голубовский П. Хроника. С. 32; Воронов А. Д. О латинских проповедниках. С. 20-21; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 34; Vlasto А. P. Christendom. Р. 275; и др.), основаны на недоразумении; ср.: Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 62. Примеч. 51; Головко А. Б. Русь и Польша. С. 22. А. Поппэ (Рорре А. Diozesanstruktur. S. 257. Anm. 18) считает Рейнберна в Турове миссийным епископом, участвовавшим в формировании Туровской епархии (сам текст хроники не дает для этого оснований).

57. Слова Титмара можно понять двояко: так, что схвачены были Святополк с женою и Рейнберн, но в "отдельную темницу" ("in singulari custudia") был посажен только последний (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 570), или так, что каждый из троих (именно каждый, а не все вместе; этот нюанс не передан в существующих русских переводах: Королюк В. Д. Западные славяне. С. 219; Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 62; Латиноязычные источники. С. 66; и др.; ср.: Thietmar / Uebers. R. Holtzmann. S. 340; Thietmar / W. Trillmich. S. 435) оказался в одиночном заключении; условно предпочтем второе, так как факт бегства Святополка без жены, кажется, указывает на то, что они были заключены в разных местах (Thietm. VII, 73; наст. том. С. 136, 141; ср. примеч. 86). О месте заключения Святополка возможны только предположения: см. примеч. 66. О его заговоре против Владимира сообщает только Титмар, не говоря при этом, однако, ничего ни о времени, ни о причинах, ни о целях этого заговора. Хронист лишь замечает, что возмущение готовилось по "наущению Болеславову". Полагаясь на это замечание Титмара, некоторые исследователи признавали тестя туровского князя организатором заговора: Болеслав преследовал цель использовать смуту в русском княжеском семействе и, может быть, отторгнуть Червенские города (Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 83; Грушевський М. Історія. С. 438-439; Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 81-84; Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 62. Примеч. 54; и др.). Таким образом, Рейнберн оказывается прямым агентом польского князя, стремившегося подчинить Киев своему политическому влиянию. Существует и другое мнение, согласно которому причиной заговора Святополка явились сепаратистские устремления самого туровского князя, поскольку Болеслав, занятый войнами на западе, был слишком заинтересован в мире на востоке, чтобы подстрекать на мятеж зятя, рискуя конфликтом с Киевом (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 220-221; см. также: Grabski A. F. Boleslaw. S. 253. Головко А. Б. Польша и Русь. С. 22). В этой связи иногда о заговоре Святополка, аналогично неповиновению Ярослава в 1014 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 130; Т. II. Стб. 114-115), говорят как о симптоме нарождавшегося феодального дробления Руси (Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 35; Свердлов М. Б.Известия. С. 151), что нам представляется преждевременным (Назаренко А. В. Родовой сюзеренитет Рюриковичей над Русью (Х-ХІ вв.) // ДГ СССР. 1985 год. М., 1986. С. 149-157). Что у Святополка не было в это время планов захвата Киевского стола, считается также в работах: Grabski A. F. Stiudia. S. 181; Idem. Boleslaw. S. 253; Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 84; Головко А. Б. Польша и Русь. С. 22. Можно было бы предполагать, что толкнуть Святополка на выступление против отца был способен второй брак Владимира с немецкой принцессой, если бы гипотеза об этом браке была лучше обоснована (см. примеч. 98). Деятельность епископа Рейнберна (о которой нам, впрочем, ничего не известно; см. примеч. 56) могла показаться Владимиру подозрительной, но видеть в католических симпатиях Святополка главную причину его конфликта с Киевом (Zakrzewski S. BolesJtew. S. 249-250) вряд ли уместно. Тем большим преувеличением является догадка Б.Я. Рамма, будто Рейнберн дейстчовал на Руси по непосредственной указке Рима, намеревавшегося посадить в Киеве католика Святополка (Рамм Б. Я. Папство. С. 47-48); правы те, кто сомневается в возможности такой политической активности со стороны немощного папства начала XI в. (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 223-225). Время заговора и ареста заговорщиков определяется в зависимости от принимаемой относительной хронологии брака Святополка и похода Болеслава на Русь в 1013 г. (примеч. 44, 52). Если считать войну 1013 г. реакцией польского князя на арест его зятя и дочери Владимиром, то в качестве даты раскрытия заговора логично признать вторую половину 1012 г. (ноябрь-декабрь: Grabski A. F. Studia. S. 182; не позже осени: Zakrzewski S. Boleslaw. S. 251; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 222). Если же брак Святополка скреплял русско-польский мир после войны 1013 г., то заговор и арест туровского князя придется отнести к 1014 г.; в таком случае, возможно, не является совпадением, что именно на этот год приходится и новгородско-киевский разрыв (см. выше) (Свердлов М. Б. Известия. С. 151; Шекера І. М. Кшвська Русь. С. 91-92; в последней работе считается возможным участие Святополка в организации набега печенегов в год смерти Владимира: ПСРЛ. Т. I. Стб. 130; Т. II. Стб. 115).

58. Мы понимаем эту несколько темную фразу как указание на следующее за ней сообщение о мученической кончине Рейнберна; в этом смысле наш перевод сходен с переводами Р. Хольцманна (ThietmarAJbers. R. Holtzmann. S. 340; аналогично уже: Thietmar / Uebers. М. Laurent, J. Strebitzki. S. 328) и М.З. Едлицкого (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 570), но отличается от некоторых других; ср., например: "Ніег im Verborgenen lobte nun der hochwiirdigste Vater auch weiterhin Gott mit allem Eifer, weil es ihm offentlich nicht mehr moglich war" (Thietmar / W. Trillmich. S. 435); неоправданно двусмысленный перевод М. Б. Свердлова может вызвать впечатление о какой-то политической деятельности Рейнберна во время заключения: "...достойный отец тайно усердно к божественной похвале действовал, что открыто совершить не мог" (Латиноязычные источники. С. 66). Время смерти Рейнберна неизвестно.

59. Это не единственный случай, когда Титмар приводит этимологии славянских имен; ср., например: Болеслав — "великая слава" ("maior laus": Thietm. IV, 45. P. 182), Яромир — "прочный мир" ("firma pax": Thietm. VI, 11. P. 286) и др. Эти этимологии, равно как и некоторые другие места хроники, содержащие транскрипции и переводы славянских слов и фраз (например, Thietm. II, 37. Р. 86), свидетельствуют о достаточно хорошем знакомстве мерзебургского епископа со славянским языком, что объясняется этническим составом его епархии. По словам Титмара (Thietm. II, 37), первый мерзебургский епископ Бозон (968-970) составлял проповеди для своей паствы по-славянски и перевел на этот язык некоторые молитвы.

60. Составитель Корвейского кодекса хроники Титмара (см. Введение) воспринял angustia как ablat. sing. (см. Текст. Примеч. q-q). Ввиду неудобопонятности фразы при столкновении двух аблативов ("angustia solacio") нам кажется более вероятным прочтение, предложенное Д. Фиккерманном (Fickermann D. Thietmar. S. 42-43): angustia (accus. plur. neutr.) = angustias. Solacium иногда употребляется Титмаром в значении auxilium — "помощь" (см., например: Thietm. VII, 41. Р. 448).

61. Т. е. телесной и духовной.

62. Евр. 13.4.

63. Не ясно, можно ли местью Болеслава считать его поход на Русь в 1013 г. (примеч. 30). Сторонники поздней датировки брака Святополка (см. примеч. 52) ищут другие интерпретации. Так, например, с "местью" Болеслава связывается печенежский набег 1015 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 130; Т. П. Стб. 115): Головко А. Б. Польша и Русь. С. 22 [здесь вслед за М. З. Едлицким (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 572) слишком неточный перевод комментируемого места хроники: Болеслав "захотел мести, на какую только можно было пойти в то время", из чего возникает впечатление о существовании каких-то препятствий для Болеслава "в то время"; в оригинале этого оттенка нет].

64. О "глубокой старости" Владимира хронист говорит и ниже в гл. VII, 74. (наст. том. С. 136, 141), опирающейся в отличие от данного места на информацию, полученную от очевидца киевского похода Болеслава в 1018 г. (примеч. 63). Дата смерти Владимира — 15 июля 1015 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 130; Т. П. Стб. 115). Год рождения его неизвестен. Согласно ПВЛ в 946 г. Святослав Игоревич "бѣ дѣтеск" ("велми" добавлено в Ипатьевском списке: ПСРЛ. Т. I. Стб. 58; Т. П. Стб. 46), что соответствует дате рождения Святослава по Ипатьевскому списку: 942 / 943 г. (ПСРЛ. Т. И. Стб. 34). Это значит, что Владимир едва ли мог родиться ранее 955 г., т. е. в момент смерти ему не было и шестидесяти лет. Можно ли было этот возраст назвать "глубокой" или "дряхлой" (decrepita) старостью? Очевидно, у средневекового человека представления о возрасте отличались от современных. Возможно, мнение о чрезвычайной старости киевского князя возникло под впечатлением длительности его княжения: "Володимеръ княжи лѣт 37" (ПСРЛ. Т. I. Стб. 18; Т. II. Стб. 13); этот срок, подтверждаемый также Иаковом Мнихом [Иаков (пр.). С. 72], следует предпочесть другому показанию ПВЛ о вокняжении Владимира в Киеве в 980 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 76; Т. П. Стб. 64): Шахматов А. А. Разыскания. С. 22-27; Назаренко А. В. Русь и Германия. Данные Титмара О. М. Рапов стремится подкрепить сообщением так называемого Летописца Переяславля Суздальского, что Владимир умер в возрасте 73 лет (Лет. Пер. Сузд. С. 35), увязывая его с датой рождения Святослава, по В. Н. Татищеву, — 920 г. (Татищев В. Н. История. С. 40, 217; Panoe О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 63. Примеч. 65).

65. Двое сыновей — Ярослав и, вероятно, Борис Владимировичи (см. примеч. 70), третий — Святополк. А. Поппэ высказал предположение, что под двумя наследниками Владимира (помимо Святополка) у Титмара следует подразумевать Бориса и Глеба [Рорре A. La naissance du culte de Boris et Gleb // Cahiers de civilisation medievale. Xe-XIIe siecle, 1981. XXIVe anne. N 1. P. 29 (перепечатано в кн.: Рорре А. Russia. VI)]. К сожалению, эта точка зрения пока никак не обоснована ее автором, который к тому же склонен понимать слова Титмара "оставил все свое наследство" в однозначном смысле как "передал по завещанию" — существенный домысел, из текста хроники, вообще говоря, не вытекающий.

66. Сообщение Титмара, что в момент смерти Владимира Святополк находился под стражей, не противоречит данным древнерусских источников, которые говорят, что в это время Святополк был в Киеве (ПСРЛ. Т. I. Стб. 130; Т. II. Стб. 115) или где-то поблизости (так в Устюжском своде: ПСРЛ. Т. XXXVII. С. 25, 64; см. также Чтение о Бор. и Гл. С. 7: "Святополкъ...всѣдена коня и скоро доиде Кыева"), быть может, в Вышгороде, если принять во внимание роль вышгородских "болярцев" в его вокняжении (ПСРЛ. Т. I. Стб. 132; Т. П. Стб. 118-119; Сказание о Бор. и Гл. С. 46) (Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 85, 87; Шахматов А. А. Разыскания. С. 92; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 36; Рорре A. Swietopelk), однако нигде не указывают прямо, что он был на свободе (вопреки: Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 63. Примеч. 59); разумеется, в связи со смертью киевского князя Святополк мог немедленно выйти на свободу. Более того, пребывание туровского князя не в своем уделе, а на глазах у Владимира, вероятно, указывает на недоверие последнего к Святополку и довольно хорошо согласуется с показанием Титмара. Есть сведения, что Владимир вывел Бориса из Владимира-Волынского, опасаясь гнева Святополка (Чтение о Бор. и Гл. С. 7); их можно также рассматривать как свидетельство конфликта между киевским и туровским князьями в конце правления Владимира, если прав А. А. Шахматов, предпочитая эту версию летописной о посаже-нии Бориса в Ростове, а Глеба в Муроме (Шахматов А. А. Разыскания. С. 87-94). Текст Титмара принято понимать в том смысле, что Святополк бежал в Польшу немедленно по освобождении из заточения. Если так, то придется предположить, что в момент освобождения Святополка Киев находился уже в руках одного из враждебных ему наследников Владимира, иначе туровскому князю незачем было бы спасаться бегством. Этим наследником не мог быть Ярослав, сидевший в далеком Новгороде. Поскольку, однако, в 1018 г. Святополк сражается именно с Ярославом (Tnietm. VIII, 32; наст. изд. С. 137, 142), то, следовательно, в его отсутствие в Киеве произошел переворот, и надо признать, что Ярослав (а не Святополк, как в ПВЛ) был убийцей Бориса и его братьев. Именно так излагает дело "Прядь об Эймунде" (Рыдзевская Е. А. Древняя Русь. С. 98-100; см. также примеч. 51), и именно к такому выводу на основе анализа летописи, хроники Титмара и саги пришел Н. Н. Ильин (Статья 6523 г. С. 156-169). В его поддержку можно было бы привести и сообщение Длугоша о том, что вооруженное столкновение между Новгородом Ярослава и Киевом в 1014 г. все же состоялось, причем киевские войска возглавляли Борис и Святополк (Dlug. Т. [1]. А. 1008. Р. 258). Эта гипотеза успела стать достаточно популярной: Grabski A. F. Boleslaw. S. 256-267; Алешковский М. Х. Повесть временных лет: Судьба литературного произведения в Древней Руси. М., 1971. С. 129-131; Clenov A. M. Zur Frage der Schuld an der Ermordung des Fuersten Boris // JbbGOE. 1971. Bd. 19. S. 321-346; Ruess H. Das Reich von Kiev. S. 315; Хорошев А. С. Политическая история русской канонизации (XI-XIV вв.). М., 1986. С. 25-31; Головко А. Б. Русь и Польша. С. 23-25. Поэтому не прав В. Д. Королюк, полагая, что можно допускать бегство Святополка к Болеславу тотчас по освобождении и в то же время не принимать "малоубедительную гипотезу Н. Н. Ильина" о Ярославе-братоубийце (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 238-239; с незначительными вариациями эта точка зрения высказана и в работе: Котляр М. Ф. Чи Святополк убив Бориса і Гліба? // УІЖ. 1989. № 12. С. 110-122). Вместе с тем вовсе не обязательно противопоставлять древнерусские источники и хронику Титмара, так как последний отнюдь не говорит прямо, будто Святополк бежал к Болеславу тотчас по своем освобождении из заключения; сказано лишь, что это произошло "впоследствии" (postea). Политическая ситуация 1015-1017 гг. и действия Болеслава в это время, как они подробно изложены у того же Титмара (Thietm. VII, 17-23, 27-29, 49-51, 59-61, 63-65. Р. 418-426, 432-434, 458-460, 472-474, 476-478; VIII, 1. Р. 492-494), трудно совместимы с предположением, что Святополк находился в Польше уже в 1015 г. [Назаренко А. В. О датировке; ср. возражения А. Б. Головко, которые, однако, ограничиваются общими соображениями (Головко А. Б. Русь и Польша. С. 24); разумеется, "война с Германией была основной задачей" Болеслава, однако это не помешало ему заключить Будишинский мир в январе 1018 г. (Thietm. VIII, 1); ниоткуда не видно, что условия этого последнего были более выгодны для Польши, нежели условия Мерзебургского мира 1013 г. (см. примеч. 29), который Болеслав начал подрывать сразу же после его заключения (примеч. 33, 34)]. Таким образом, в распоряжении сторонников противопоставления Титмара и ПВЛ, вообще говоря, всего лишь один аргумент — молчание "всеведущего" мерзебургского епископа о междоусобной борьбе между Святополком и Ярославом в 1016 г. Нам кажется, что это — слишком шаткое основание для далеко идущих выводов, изложенных выше. Не беремся однозначно назвать причины неосведомленности Титмара [если информация в гл. VII, 72-73 в отличие от гл. VII, 74 в самом деле восходит к окружению Святополка (примеч. 44, 45), то умолчание о братоубийственной резне 1015 г. было бы объяснимо], но трудно отрицать, что немецкий хронист мог и не знать всех перипетий борьбы за киевский стол. Жену Святополка застаем среди пленников Ярослава во время событий 1018 г. (Thietm. VIII, 33; наст. изд. С. 137, 143; примеч. 112).

67. Не совсем ясно, что именно имел в виду хронист под "lumbare venereum"; поэтому мы предпочли буквальный перевод "венерин набедренник" переводам-толкованиям: "opaska podniecajaca" (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 572), "Reizbinde" (Thietmar / Uebers. R. Holtzmann. S. 340; так же и в переводе В. Трилльмиха); двусмыслен перевод М. Б. Свердлова: "повязка на чреслах, чтобы помочь (?) врожденной грешной слабости" (Латиноязычные источники. С. 67). Контекст комментируемого фрагмента не позволяет переводить "innata fragilitas" как "от природы слабое здоровье" (Карамзин Н. М. История. Т. 1. Примечания. Стб. 137. Примеч. 492); ср. "врожденное вероломство" (Thietm. IV, 56. Р. 196: "innata infidelitas" по отношению к польскому князю Мешку I). Несомненно, Титмар осуждает женолюбие киевского князя (см. примеч. 48), так же как и его действия против Рейнберна. Было бы, однако, излишне прямолинейным думать, что хронист вообще резко отрицательно относился к Владимиру и его деятельности, домысливая мотивы, о которых в источнике ничего не говорится (например, недовольство католического епископа тем, что крещение Руси в византийское православие лишило латинскую церковь потенциальных территорий на востоке: Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 61. Примеч. 40, 67; для начала XI в. такой мотив вообще выглядит анахронизмом). Для сравнения сошлемся только на аналогичный эпизод (их количество можно было бы умножить) в "Видении Веттина", принадлежащем перу швабского монаха Валафрида Страбона (первая половина IX в.), где не кто иной, как сам Карл Великий, за свое сластолюбие ("libido turpis") терзаем очистительным пламенем, что не мешает ему в итоге удостоиться вечного спасения (Walahfridi Strabonis Visio Wettini // PL. Т. 114. Col. 781). По M. Хелльманну, отрицательное изображение Владимира Титмаром в данном случае только композиционный элемент, результат сознательного противопоставления киевского князя и епископа Рейнберна (Hellmann М. Vladimir. S. 410-411). О неоднозначности информации Титмара о Владимире см. примеч. 45; об отношении хрониста к Руси вообще — примеч. 118.

68. Лук. 12,35: "Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи". Логика Титмара здесь неясна: в библейском тексте нет причинной связи между "препоясыванием чресел" и "горящим светильником" [ср. "lampas ardens" также по отношению к св. Адальберту-Войтеху Пражскому (Thietm. VII, 56, Р. 468)]. Поэтому имеет смысл обратить внимание на то замечательное обстоятельство, что эта же символика и по этому же поводу (критика женолюбия Владимира) присутствует и в летописной "похвале добрым женам" (ПСРЛ. Т. I. Стб. 81; Т. II. Стб. 68), где она, однако, апеллирует к другому месту Писания (Притчи 31,17-18) и вполне оправданна по смыслу. Не имеем ли мы здесь дело с отзвуками древнего устного предания об обращении Владимира?

69. Почти в тех же словах Титмар восхваляет христианские добродетели Эмнильды, третьей супруги Болеслава Храброго (примеч. 15), "не устававшей в искуплении грехов...неистощимой щедростью милостыни и воздержанием" [Thietm. IV, 58. Р. 198; наст. том. С. 135, 139: "immensa elemosinarum largitate et abstinentia...maculas abluere non desistit" (курсив наш. — A. H.)]; аналогична и похвала обратившемуся в христианство венгерскому королю Гезе: он "смыл прежние грехи, горя ревностью о Господе" (Thietm. VIII, 4. P. 496: "antiquum facinus zelo Dei exestuans abluit"). Поэтому, вообще говоря, не совсем ясно, как расценить сообщение Титмара о щедрых милостынях Владимира: как реальное свидетельство, согласное и с древнерусскими источниками (ПСРЛ. Т. I. Стб. 125; Т. II. Стб. ПО) (Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 63. Примеч. 63; Латиноязычные источники. С. 85. Примеч. 46-47; и др.); или, возможно, всего лишь как клише (ср. примеч. 68).

70. Лук. 11, 41.

71. Топоним "Киев" в хронике Титмара встречается дважды: см. еще Thietm. VIII, 32; наст. том. С. 137. Это первое в латиноязычной литературе упоминание названия столицы Руси, древнее него лишь Кіо|За и т. п. Константина Багрянородного, а также соответствующие формы у арабских и персидских авторов (см. ниже); следующее по времени упоминание Киева в западной литературе относится уже к 70-м годам XI в.: "Chive" Адама Бременского (Adam. Brem. II, 22. P. 80). Зафиксированные в хронике формы топонима внешне весьма несхожи: "Cuiewa" / "Kitava". Однако этот разнобой объясним. Закономерные колебания между и и і при субституции слав, у (др.-русск. "ы") наблюдаются у Титмара и в других случаях; см., например: "Pribuvoio" (Thietm. IV, 58. P. 158), но "Prebizlavo" (Thietm. IV, 64. P. 204); "Wissegrodi" (Thietm. VI, 12. P. 288) <слав. vyse-, но "Budusin" (Thietm. V, 9. P. 230 и др.) <луж. Budysin (Stieber Z. Namen. S. 110). Что касается t в "Kitava", то он может быть одним из достаточно многочисленных ошибочных прочтений переписчиком чернового оригинала, которые встречаются именно в пяти последних главах хроники (Thietm. VIII, 30-34), которые, очевидно, Титмар не успел выправить собственноручно, как это он обычно делал (следы такой правки есть еще в гл. VIII, 29); см., например: Текст. Примеч. u, w, у-у, ii, kk и др. Таким образом, возможным оригиналом в данном случае предположительно была форма *Kiiava (о предполагаемом у С. Роспонда *Kuava см. ниже). С другой стороны, нельзя исключить и вероятности чисто слуховой ошибки: субституции славянского передненёбного j немецким альвеолярным t. Ввиду сказанного, а также форм Константина, которые все содержат i (Const, adm. imp. Cap. 9. P. 56, 58, 62: Κιοαβα, Κιοβα, Κιαβον), и QYYWB/qiyyob еврейско-хазарского документа из Киева (Golb N., Pritsak О. Khazarian Hebrew Documents of the Tenth Century. Ithaca, L., 1982; датировка текста О. Прицаком ок. 930 г. не может считаться обоснованной, так что в расчет следует принимать период с 870 / 871 г.: Chekin L. S. The Role of Jews in Early Russian Civilization in the Light of a New Discovery and New Controversies // Russian History — Histoire Russe. 1990. Vol. 17. P. 384), нам кажется неприемлемой гипотеза С. Роспонда, поддержанная В. П. Нерознаком, о происхождении топонима "Киев" от слав. *kujava (ср., например, польск. Kujavy — историческая область в Повисленье) [Роспонд С. Значение древнерусской ономастики для истории: К этимологии топонима Киев // ВЯ, 1968. № 1. С. 103-110; Он же. Miscellanea onomastica Rossica, II: Еще раз о Киеве // Восточнославянская ономастика: Материалы и исследования. М., 1979. С. 38-43; Нерознак В. П. Названия древнерусских городов. М., 1983. С. 84-87 (авторы апеллируют к форме Титмара "Cuiewa")]; ср.: Назаренко А. В. По поводу одной гипотезы о происхождении названия Киев // ДГ СССР. 1985 год. М., 1986. С. 220-222, а также аналогичные соображения в работе: Трубачев О. Н. В поисках единства. М., 1992. С. 51-57. О формах, употребляемых арабо-персидскими авторами, типа Kuyaba, которые все так или иначе восходят к утраченному тексту ал-Балхи (20-годы X в.) (Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1962. Т. 1. С. 49-51, 74-76; 1967. Т. 2. С. 101-103; Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-ІХ вв. // ДГМЗ. С. 408-414), см.: Бейліс В. М. Про назву Киева в арабських географів X ст. та спроби іГ тлумачення в історичній літературі // УІЖ. 1960. № 1. С. 81-86.

72. Климент I, римский папа в конце I в.; согласно раннесредневековой легенде, сослан Траяном в крымский Херсонес, где и принял мученическую кончину; здесь хранилась часть его обретенных св. Константином (Кириллом) мощей (ЖКонст. 8) (см. также примеч. 96). Титмар заблуждается, полагая, что Владимир похоронен в церкви св. Климента. О существовании такого храма в Киеве того времени ничего не известно. Более того, ПВЛ определенно утверждает, что саркофаг (по терминологии Титмара; в летописи "корста мороморяна") с телом Владимира был установлен в храме Богородицы Десятинной (ПСРЛ. Т. I. Стб. 130; Т. П. Стб. 115); наличие ранних княжеских захоронений в Десятинной церкви подтверждается археологически (Каргер М. К. К вопросу о саркофагах кн. Владимира и Анны // КСИИМК. 1940. Т. 7. С. 76-80). С другой стороны, мощи св. Климента, привезенные Владимиром из Корсуни (ПСРЛ. Т. I. Стб. 116; Т. П. Стб. 101), были переданы, вероятно, именно в Десятинную церковь, куда киевский князь "вдавь все еже бѣ взялъ в Корсуни" (ПСРЛ. Т. I. Стб. 122; Т. И. Стб. 106). Это побудило еще Н. М. Карамзина предположить, что в Десятинной церкви мог быть придел, посвященный св. Клименту (Карамзин Н. М. История. Т. 1. Примечания. Стб. 136. Примеч. 488; Голубинский Е. История. С. 186; Латиноязычные источники. С. 86. Примеч. 50). Кажется, однако, предположению о захоронении Владимира в приделе противоречат слова Титмара, что "саркофаги стоят на виду посреди храма". Видимо, все-таки либо информатор мерзебургского хрониста ошибочно назвал всю церковь по ее приделу (Поппэ А. Митрополии. С. 88), либо наличие здесь почитаемых мощей могло стать причиной возникновения конкурирующего просторечного названия храма, так же как, например, собор Покрова Богоматери москвичи называли храмом Василия Блаженного. Неправильный перевод комментируемого места хроники: "церковь Христа-мученика (!) и папы Климента" (ср. аналогичную ошибку в более раннем переводе: Голубовский П. Хроника. С. 30) заставил О. М. Рапова совершенно напрасно предполагать в церкви св. Спаса на Берестовом место первоначального временного захоронения Владимира (Рапов О. М., Тканенко Н. Г. Русские известия. С. 63. Примеч. 66-67).

73. Царевной Анной; см. примеч. 46, 47.

74. Если верно наше предположение о времени записи гл. VII, 74 (см. примеч. 44), то в данном случае, очевидно, имеется в виду ситуация на Руси, как она сложилась после взятия Киева Болеславом в 1018 г., т. е. под сыновьями Владимира следует подразумевать Святополка, севшего в Киеве, и бежавшего в Новгород Ярослава, тогда как выше, в гл. VII, 73, двое сыновей, поделивших наследство Владимира — это Ярослав и, очевидно, Борис (примеч. 65).

75. Следует прямая цитата из Евангелий (см. примеч. 76). Перевод Н. Г. Ткаченко: "владения этого короля разделяются между сыновьями, и повсеместно утверждается учение Христа" — неверен, что делает излишней полемику О. М. Рапова с этим мнимым свидетельством Титмара о распространении христианства на Руси (Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 64. Примеч. 69).

76. Матф. 12, 25; Марк, 3, 24; Лука, 11, 17.

77. Гл. VII, 74 писана рукой самого Титмара и, вероятно, в два приема: текст, начиная от "Hie cum iam decrepitae aetatis...", записан позже начала главы (Thietm. P. 488, маргиналия). Те же самые наблюдения справедливы и относительно гл. VII, 76, последней в VII книге (Thietm. Р. 492, маргиналия). Далее, заключительные слова гл. VII, 74 ("christianitas oret") приписаны уже вне разграфленного поля, а не на следующей странице, где начинается гл. VII, 75 (напомним, что в рукописи разбиения на главы нет) (Dresdener Handschrift. Fol. 175-175 об.). Таким образом, ясно, что гл. VII, 74 была записана после гл. VII, 75, которая, в свою очередь, возникла не ранее начала 1018 г., что ясно из упоминания в ней о Рождестве 1017 г. Легко видеть также, что гл. VII, 76 (или, по крайней мере, вторая часть ее) записана после того, как на л. 176 об. в самом начале страницы писец начал VIII книгу, поскольку киноварный заголовок VIII книги Титмар поместил не на л. 176 об., а на последней строке предыдущей страницы, причем текст гл. VII, 76 явно не умещался (его конец записан на правом поле). Эти данные убеждают в том, что гл. VII, 74 и VII, 76 записаны не одновременно с окружающим их текстом; закончив гл. VII, 73, писец оставил две чистых страницы (как это постоянно делалось в хронике; л. 184, например, так и остался незаполненным) и записал дату новой VIII книги. Поскольку содержание гл. VII, 74 выдает информанта, лично бывавшего в Киеве, то думаем, что она, как и гл. VIII, 31-33, восходит к рассказам саксонских участников польского похода на Киев летом 1018 г. В гл. VII, 74 говорится о нравах, смерти и погребении Владимира, поэтому понятно, почему хронист выделил эти сведения из комплекса VIII книги и соединил их с гл. VII, 73, в которой он годом раньше уже сообщил о смерти киевского князя.

78. Речь пойдет о киевском походе Болеслава Храброго в 1018 г., о котором сообщает также ГІВЛ (ПСРЛ. Т. I. Стб. 142-144; Т. II. Стб. 130-131) и хроника Анонима Галла (Gall. I, 7. Р. 21-25, 28-29). О факте похода и саксонской помощи Болеславу без каких бы то ни было прочих подробностей см. также: Ann. Quedl. А. 1019. Р. 84. Ценность информации Титмара обусловлена тем, что она записана со слов участника (участников?) похода непосредственно после его (их?) возвращения из Руси (примеч. 106).

79. Перевод "nostra famine" представляет определенные затруднения; так, Н. Г. Ткаченко переводит "по нашим сведениям" (Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 64), М. Б. Свердлов — "по нашим слухам" (Латиноязычные источники. С. 68), имея в виду, очевидно, тех саксонских информантов Титмара (nostri), которые были свидетелями киевского похода Болеслава (см. примеч. 103, 106); однако в таком случае следовало бы ожидать скорее "famine nostrorum". Более вероятен традиционный перевод: "auf unser Zureden" (Thietmar / Uebers. R. Holtzmann. S. 370); "za nasza namowa" (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 618); "auf unseren Rat" (Thietmar / W. Trillmich. S. 473). Однозначности нет и в самом тексте хроники. Дело в том, что редкое слово famen "слово, речь и т. п." Титмар неоднократно употребляет в специфическом значении "помощь, поддержка", причем вовсе не обязательно словесная. Кроме комментируемого места интересующее нас слово встречается в хронике еще четырежды. 1. Оттон I побеждает врагов "с Божьей помощью" (Thietm. II, praef. P. 36-37: "famine divino"; характерно, что автор Корвейской переработки заменил здесь неясное famen на обычное auxilium "помощь"). 2. Оттон I назначает престарелому верденскому епископу Брунону помощника, но Брунон отвечает, что желал бы исполнять свою должность "без такой помощи" (Thietm. II, 32. Р. 78: "sine tali famine"). 3. Генрих II привязывает к себе друзей "ласковым обхождением" (Thietm. V, praef. P. 220: "iocundo famine"). 4. Даже сильный человек бывает беспомощен "без доброго совета (поддержки?)" (Thietm. VIII, 23. P. 520: "sine famine bono"). Как видим, по крайней мере в двух из перечисленных четырех случаев термин "famen" однозначно употреблен в смысле "auxilium" — "помощь". Думаем поэтому, что есть основания понимать и в гл. VIII, 32 "nostra famine" как с "нашей помощью", подразумевая под нею участие саксов в войске Болеслава, но не предрешая спорного вопроса о характере этого участия. При всем том не вполне ясно, в какой мере немецкая подмога в войске Болеслава может трактоваться как свидетельство заинтересованности Генриха II в польско-русском конфликте (примеч. 103), хотя распространено мнение, что польско-немецкий мир, а еще лучше — польско-русский конфликт мог быть полезен Империи не только из-за затруднении в Бургундии (Thietm. VIII, 7. P. 502), но и из-за ситуации, сложившейся в Южной Италии, где в декабре 1017 г. высадились византийские войска, в состав которых входил и русский корпус (Zakrzewski S. Bolesiaw. S. 291; Наіескі О. La Pologne; Грабский А. Ф. Польско-византийские отношения; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 245; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 36; и др.). Так или иначе типологическое сходство между Мерзебургским миром 1013 г., вылившимся в поход Болеслава на Русь с немецкой и печенежской помощью (см. примеч. 30), и Будишинским миром в январе 1018 г. (Thietm. VIII, 1. Р. 492-494) (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 620. Not. 157), достаточно очевидно. И все же кажется преувеличенным представление, что Генрих II, оказывая давление на Киев, мог непосредственно повлиять на ход дел в Южной Италии; как уже указывалось, нет оснований полагать, что русский корпус в Византии находился в подчинении Киева (Свердлов М. Б. Отношения. С. 292).

80. Следует отметить, что в историографии иногда со ссылкой на Титмара встречается неверная дата битвы на Буге: 22 августа (см., например: Королюк В. Д. Западные славяне. С. 246; Пашуто В.Т. Внешняя политика. С. 36; ср. примеч. 92).

81. Распространены переводы, трактующие turmatim оригинала как построение отдельными отрядами: "Schar bei Schar geordnet aufgestellt" (Thietmar / Uebers. R. Holtzmann. S. 370); "вражеское войско, построенное ... по отрядам" (Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 64); "неприятельская линия, построенная ... отдельными отрядами" (Латиноязычные источники, С. 68); неотчетлив перевод М. З. Едлицкого: "wojsko,... ustawione w zwartych oddziaiach" (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 620). Такое понимание текста дает иногда комментаторам повод строить догадки о составе и манере построения русского войска: отряды варягов, новгородцев и киевлян и т. п. (так М. Б. Свердлов: Латиноязычные источники. С. 89. Примеч. 57). Между тем термин "turmatim", неоднократно используемый Титмаром, обозначает у него состояние боеготовности войска вообще, что легко видеть из взятых наугад примеров: император шлет послов "к Мешку (сыну Болеслава. — А. Н.), располагавшемуся с войском" в Кросне (Thietm. VII, 17. Р. 418; "ad Miseconem, ibi turmatim sedentem"); Болеслав грозит императору, если тот осмелится "явиться к нему с войском" (Thietm. VII, 29. Р. 434: "si cesar ad eum tunc turmatim veniret") и т. п. Поэтому и в комментируемом фрагменте речь идет скорее просто о войске, приготовившемся к битве, так что более адекватным выглядит перевод В. Трилльмиха: "das in Schlachtordnung entgegentretende Heer" (Thietmar / W. Trillmich. S. 473).

82. Титмар описывает то самое сражение у Волыня, о котором мы осведомлены и из ПВЛ (ПСРЛ. Т. I. Стб. 142-143; Т. II. Стб. 130); анонимная река Титмара — Западный Буг: "и сташа обаполъ рѣкы Буга"; это значит, что до Волыня, находившегося на левом берегу, Ярослав не дошел. Попытки уточнить место битвы привели Р. Якимовича к заключению, что переправа Болеслава, а следовательно, и место сражения находились между Корытницей и Кристинополем (Jakimowicz R. Szlak. S. 77; Rhode G. Ostgrenze. S. 62) Любопытно, что немецкий хронист связывает внезапное начало битвы с вызывающим поведением поляков, тогда как древнерусский летописец, напротив, повествует, что неожиданная переправа польского князя была вызвана обидными "укорами" Ярославова воеводы Буды. Очевидно, похожий эпизод имел место в действительности; о нем знает и Аноним Галл, приурочивая его, однако, к какой-то другой битве между Ярославом и Болеславом (Gall. I, 10. Р. 28) (Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 98; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 249-250). Все три источника сообщают о решительном поражении Ярослава и об огромных потерях в его войске.

83. Очевидно, тот самый Херик "по прозванию Гордый" ("qui dicebatur Superbus"), который, опасаясь суда за убийство, бежал к Болеславу и был взят в плен немцами во время кампании 1015 г. (Thietm. VII, 16. Р. 418); в таком случае его освобождение было, надо думать, следствием Будишинского мира. Не служит ли тот факт, что в 1018 г. Херик оказывается в составе немецкого отряда в войске Болеслава, некоторым подтверждением гипотезы о комплектовании этого отряда из саксонских волонтеров, т. е. о неофициальном характере немецкой помощи (см. примеч. 103)?

84. Если считать, что Киев сдался Болеславу и Святополку 14 августа после краткого сопротивления (см. примеч. 90), то получим, что путь от Буга до столицы Руси занял у союзников около трех недель. Много это или мало? Ослепленного Василька Ростиславича провезли на телеге ("на колѣхъ") от Белгорода под Киевом до Владимира-Волынского (т. е. примерно по маршруту движения Болеслава) за 6 дней, причем езда была быстрой по схватившемуся морозом пути ("вскорѣ... по грудну пути") (ПСРЛ. Т. I. Стб. 260-262; Т. II. Стб. 234-236). Несколько больше половины этого пути (примерно 300 км) при быстрой езде могло быть преодолено за 3 дня: Давыд Игоревич, умерший в Дорогобуже 25 мая 1112г., был похоронен в Киеве 29 мая (ПСРЛ. Т. II. Стб. 273). Однако такая скорость передвижения была чрезвычайной и во многом объяснялась удобством пути; тело Ярополка Изяславича от Звенигорода до Киева (около 400 км по прямой) везли две недели (убит 22 ноября, похоронен 5 декабря) (ПСРЛ. Т. I. Стб. 206; Т. II. Стб. 197-198). Таким образом, для войска, включавшего пешую рать, преодолеть расстояние свыше 500 км за 20 дней, т. е. проходить в среднем по 25-30 км в день, значило двигаться форсированным маршем. Тем самым Болеслав спешил к Киеву, либо не желая тратить времени на захват лежащих на пути городов (Gall. I. 7. Р. 22), либо, если верить Титмару, не имея в этом необходимости. Последнее означало бы, что Святополк располагал сторонниками не только в Киеве (см. примеч. 94) (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 248). По Р. Якимовичу, маршрут Болеслава проходил через Владимир-Волынский, Олыку, Дорогобуж, Белгород (Jakimowicz R. Szlak; Grabski A. F. Studia. S. 207; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 247); это был наикратчайший путь из Волыни к Киеву; ср. маршрут движения войска Изяслава Мстиславича в 1150 г.: Владимир — Луцк — Пересопница — Дорогобуж (далее сам Изяслав отклонился на юг к Черным Клобукам, сына же Мстислава послал на Корческ) (ПСРЛ. Т. II. Стб. 395-396); далее путь естественным образом шел через Здвижень и Белгород (так везли Василька Ростиславича; см. выше).

85. Это первый раз, когда Титмар называет Ярослава Владимировича по имени, причем странным образом никак не поясняя, что речь идет о том самом "короле Руси", о котором говорилось до сих пор и говорится далее. Читатель хроники, не знакомый с положением дел на Руси по другим источникам, никоим образом не мог бы идентифицировать этого Ярослава с "королем Руси". Видимо, эту несогласованность следует отнести за счет того, что в гл. VIII, 31-33 мы имеем дело с "сырым" текстом, не отредактированным самим хронистом (ср. примеч. 44, 86; Назаренко А. В. События 1017 г. С. 176-177), хотя нет полной уверенности в том, что сам Титмар понимал текст так же, как понимаем его мы, т. е. отождествлял Ярослава с "королем Руси".

86. Это свидетельство хроники, как кажется, находится в противоречии с рассказом ПВЛ, согласно которому Ярослав "убѣжа съ 4-ми мужи Новугороду" (ПСРЛ. Т. I. Стб. 143; Т. II. Стб. 130). Значит ли это, что, вопреки летописи, Ярослав сохранил существенную часть войска? Едва ли; такое допущение противоречило бы и описанию Титмаром сокрушительного поражения русского войска у Волыня (примеч. 82), и его словам, что Киев "был оставлен своим обратившимся в бегство королем" (примеч. 91). Остается предположить, что описанное у Титмара событие произошло не между битвой на Буге в июле и падением Киева в августе (как это следовало бы из последовательности изложения в хронике), а в какое-то другое время. Галл Аноним утверждал, будто Ярослав тревожил нападениями польские войска в течение их обратного пути из Киева (Gall. I, 7. Р. 23-24); иногда считается, что Ярослав мог разорить Пинск или даже Вышгород (Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 117), возможно, Туров (Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 89, 100; Jakimowicz R. Szlak. S. 85; Grabski A.F. Studia. S. 207, и др.); однако взятие Ярославом "братня" города в это время едва ли могло иметь место, поскольку Титмар не успел внести в хронику сведений об обратном пути Болеслава из Киева (примеч. 44). Следовательно, это событие надо отнести ко времени до поражения Ярослава у Волыня. Такое предположение также высказывалось (Рапоѳ О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 64-65. Примеч. 78; Головко А.Б. Русь и Польша. С. 28), причем в последней из названных работ, со ссылкой на "Прядь об Эймунде" (Рыдзевская Е. А. Древняя Русь. С. 100-102, где речь идет об уходе дружины Эймунда на службу от Ярицлейва к Вартилаву-Брячиславу), брат, город которого захватил Ярослав, индентифицируется с Брячиславом Полоцким, а сам конфликт отнесен к первой половине 1018 г. Такая интерпретация кажется нам не слишком удачной по следующим причинам. Во-первых, тогда придется признать, что третий, помимо Ярослава и Святополка, брат, наследовавший Владимиру, у Титмара — это Брячислав; в принципе такой возможности исключать не следует (см. примеч. 51), но сам А. Б. Головко говорит о Борисе (Головко А. Б. Русь и Польша. С. 23-25). Во-вторых, что важнее, ни летопись, ни сага не дают оснований относить столкновение Ярослава с племянником именно к 1018 г.; в ПВЛ первые сведения о нем появляются под 1021 / 1022 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 146; Т. II. Стб. 133; НПЛ. С. 15, 180), а прибытие Эймунда на Русь по относительной хронологии саги следует относить лишь к 1019 г. (примеч. 99). Текст гл. VIII, 32 дает повод высказать иное предположение. Если признавать сообщение Титмара о взятии Ярославом какого-то города своего брата в том виде, как оно представлено в хронике, анахроничным (для чего есть и текстологические основания: см. примеч. 44, 85), то логично связать его с другими, непосредственно следующими за комментируемым, также анахроничными сообщениями о нападении печенегов и пожарах в Киеве, которые, однако, по ряду соображений можно датировать 1017 г. (примеч. 88, 89). Относя к 1017 г. и комментируемое событие, мы получаем возможность отождествить его со взятием Берестья Ярославом летом 1017 г., о котором уже шла речь в гл. VII, 65. Последовательность, в которой эти эпизоды изложены информантом Титмара и записаны в хронике, соответствовала бы в таком случае реальной последовательности событий, поскольку, вероятно, именно набег печенегов был причиной киевских пожаров и вынудил Ярослава вернуться из-под Берестья (примеч. 42, 88, 89). Осведомитель Титмара, разумеется, не читал его хроники и не мог указать ему на тождественность событий, изложенных в VIII, 32 с его слов, а в VII, 65 по сведениям из какого-то другого источника; у самого же Титмара не было никаких оснований для такого отождествления.

87. Речь идет, очевидно, об укреплениях Киевского детинца на Старокиевской горе — так называемом "городе Владимира". Они состояли (насколько можно судить по фрагментарным археологическим данным, которые, однако, продолжают пополняться) из рва, связанного с ним земляного вала, увенчанного, вероятно, деревянным палисадом (археологически, впрочем, пока не обнаруженным) и каменных ворот. Подробнее см.: Килиевич С. Р. Детинец Киева IX — первой половины XII веков: По материалам археологических исследований. Киев, 1982; а также подробный обзор литературы вопроса в работе: Muehle Е. Entwicklung. S. 352-360.

88. О польско-печенежских связях см. примеч. 31, 105. Из того, что нападения печенегов происходили "по наущению Болеславову", вовсе не следует, что они были одновременны походу польского князя на Киев: ведь и сам хронист говорит о "частых нападениях" ("crebra inpugnacio"), т. е. происходивших в течение значительного времени. Не исключая, разумеется, возможности датировать эти нападения 1018 г., считаем более вероятным, что Титмар ведет речь о событиях 1017 г. О печенежских наездах хронист говорит как о событиях, одновременных киевскому пожару, который случился именно в 1017 г. (примеч. 89). Следует учесть также, что Софийская I и Новгородская IV летописи помещают под 1017 г. не только заложение св. Софии, как Новгородская I (НПЛ. С. 15, 180; см. примеч. 95), но и нападение на Киев печенегов, о которых в ПВЛ идет речь под 1036 / 1037 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 150-151; Т. II. Стб. 138-139; Т. IV. С. 108; Т. V. С. 132). Как и в ряде других случаев (см., например, примеч. 100), свод 1448 г. здесь сохранил более адекватный текст; поэтому можно согласиться с А.А. Шахматовым, что новгородский свод 1167 г. имел аналогичную статью 1017 г., в которой сообщалось также о походе Ярослава к Берестью, как в НПЛ (примеч. 42) (Шахматов А. А. Разыскания. С. 228-230). Трудно, однако, согласиться с тем, как исследователь объясняет происхождение этой статьи. При построении сложной гипотезы возникновения статьи 1017 г. в своде 1167 г. А. А. Шахматов исходил из предположения, что три события, объединенные сводом 1167 г. под 1017 г., в действительности были разновременны: поход под Берестье произошел в 1022 г., нападение печенегов — в 1036, а заложение св. Софии — в 1037 г., принимая датировки ПВЛ; соединение всех трех известий в новгородском своде XI в. было якобы результатом сокращения новгородским сводчиком Древнейшего киевского свода. Но далее А. А. Шахматов вынужден сделать еще одно допущение, что составитель свода 1167 г., устанавливая хронологию, "недоумевая, куда отнести" эти три сообщения, "не сумел отождествить их с соответствующими известиями" ПВЛ (Там же. С. 229), а это выглядит малоправдоподобно еще и потому, что дублирование известий о св. Софии в НПЛ под 1037 г. явилось следствием как раз "соотнесения" с текстом ПВЛ. Кроме того, неясно, почему произошло соединение трех упомянутых известий именно под 1017 г., т. е. датой, по А. А. Шахматову, совершенно случайной, хотя она едва ли является таковой, если учесть свидетельство Титмара о походе Ярослава к польской границе в 1017 г. (примеч. 42). Вероятность датировки печенежского нападения на Киев 1017 г. усугубляется соображением общего порядка. Во время походов 1013 и 1018 гг. печенеги выступают в качестве союзников Болеслава; поэтому было бы естественно, если бы польский князь, положение которого летом 1017 г. было опасным ввиду необходимости вести борьбу на два фронта против русской-немецкой коалиции (примеч. 42), попытался вывести из войны одного из своих противников испытанным приемом — наведя на Киев печенегов. Тогда можно допустить, что срочное возвращение Ярослава из-под Берестья, не давшее ему возможности развить там свой успех, было вызвано нападением степняков на столицу Руси [Ильин Н. И. Статья 6523 г. С. 121-122; здесь едва ли оправданно привлекаются и данные "Пряди об Эймунде", где Бурислав-Святополк приводит на столицу Гардарики-Руси войско бьярмов-печенегов (Рыдзевская Е. А. Древняя Русь. С. 95-96)]. Учитывая данные о наличии печенегов в войске Святополка как во время Любечского сражения 1016 г., так и Альтского 1019 г. (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 141-142. 144; Т. II. Стб. 129, 131), можно признать известную правдоподобность сообщения пространного рассказа НПЛ о Любечской битве, что "бѣжя Святопълк въ Печьньты" (НПЛ. С. 15, 175; в кратком сообщении о том же событии говорится, как и в ПВЛ, о бегстве "в Ляхы": НПЛ. С. 174), и допустить, что Святополк бежал к Болеславу через степь (Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 36); значительно менее вероятно, что Святополк сам возглавил печенегов в 1017 г. (Шекера I. М. Киівська Русь. С. 101-102), поскольку, не будучи уверен, что Святополк в Польше, Ярослав вряд ли отправился бы к мазовецкой границе. Фантастическая картина союза Болеслава и Святополка с Борисом и печенегами в 1016-1017 гг. рисуется в работе: Головко А. Б. Русь и Польша. С. 25.

89. Есть достаточно надежные данные для того, чтобы датировать этот пожар 1017 г. Во-первых, о пожаре в Киеве именно в этом году сообщает ПВЛ: "Ярославъ иде в Кыев (вероятно, вернувшись из-под Берестья: см. примеч. 42, где и о текстологической стороне вопроса. — А. Н.) и погорѣ ц(е)ркви" (ПСРЛ. Т. I. Стб. 142). Во-вторых, упоминая чуть ниже о пожаре в св. Софии, Титмар отмечает, что он случился "в предыдущем году", т. е. в 1017 г. (примеч. 95). Не видно никаких оснований для догадки А. А. Шахматова, что пожар 1017 г. был вызван бесчинствами варягов Ярослава и что рассказ об этих событиях в ПВЛ по недоразумению отнесен к 980 г. (отправление Владимиром варягов в Царьград: ПСРЛ. Т. I. Стб. 78-79; Т. II. Стб. 66-67) (Шахматов А. А. Разыскания. С. 482-483).

90. Т. е. Киев некоторое время сопротивлялся Болеславу? А. Б. Головко (Русь и Польша. С. 111. Примеч. 150) ошибается, говоря о наличии в Тверском сборнике (ПСРЛ. Т. XV. С. 136-137) каких-то данных об обороне Киева сторонниками Ярослава в 1018 г.

91. Несомненно, данные Титмара, с которым согласна и ПВЛ, сообщающая о бегстве Ярослава в Новгород непосредственно с поля битвы у Буга (ПСРЛ. Т. I. Стб. 143; Т. П. Стб. 130), следует предпочесть совершенно анекдотическому рассказу Анонима Галла, будто Ярослав находился в Киеве и удил рыбу (Gall. I, 7. Р. 21-22). Быстрая сдача "чрезвычайно укрепленного" (примеч. 87) Киева союзникам объясняется весьма вероятно тем, что в городе у Святополка были сторонники (Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 88, 91-92; Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 103; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 237; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 37; и др.); возможно, о "благорасположении" к нему части киевлян говорит и сам Титмар (см. примеч. 94).

92. Дата взятия Киева Болеславом по Титмару — 14 августа, а не 4 августа (Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 106, 116, 168) и не 14 сентября (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 248; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 37); последняя дата, судя по всему, обусловлена неправильным прочтением даты битвы у Волыня (примеч. 80).

93. Интересно, что др.-русск. Святополкъ (или до прояснения редуцированных, Святоплъкъ) Титмар передает с носовым: Zentepulcus, как и соответствующее имя сына Мешка I: Suentepulcus (Thietm. IV, 57. P. 196), тогда как имя моравского Святополка он пишет Zuetepulcus (Thietm. VI, 99. P. 392); см. также славянское прозвище жены венгерского князя Гезы I Beleknegini < слав. *bela kъnegyni (Thietm. VIII, 4. P. 498). Поскольку, как принято считать, в XI в. носовых в древнерусском уже не было (см. наст. том. С. 28. Примеч. 28), напрашивается вывод, что это древнерусское имя, как и имя "Володимьръ" (примеч. 45), передано немецким хронистом в полонизированном произношении (в соответствии с источниками его сведений о Руси), тогда как в двух последних случаях можно предполагать знакомство Титмара или его информанта с западнолехитским или чешским произношением (Stieber Z. Namen. S. 109). Обращает на себя внимание, что Титмар, говоря здесь и ниже о Святополке, оба раза титулует его senior, тогда как и по отношению к Владимиру и Ярославу, и по отношению к датским, венгерским, английским государям он последовательно применяет титул гех (примеч. 20). Этот факт выглядит многозначительным, особенно если учесть, что в термин гех хронист явно вкладывал значение государственного суверенитета, никогда не применяя его к полабским, чешским или польским князьям. Возможно, это связано с оценкой Титмаром законности притязаний Святополка (ср. его убеждение, что Святополк не участвовал в разделе державы по смерти отца: Thietm. VII, 73) или политическими симпатиями хрониста к Ярославу, союзнику Германии в борьбе против грозного Болеслава Польского (см. примеч. 118).

94. Слова Титмара "cuius gratia" допускают два толкования. Если понимать cuius как genet, subiectivus [ср., например, "eiusdem gratia" (Thietm. VII, 65) в этом значении], то речь будет идти о "милости" Святополка по отношению к киевлянам, которая и привлекла их на его сторону; см.: Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 65 ("благодаря влиянию которого..."); Латиноязычные источники. С. 68 ["милостью последнего..." (т. е. Святополка. — А. Н.)]. В подтверждение такого прочтения можно было бы привести известие ПВЛ об аналогичной тактике Святополка еще во время событий 1015 г.: Святополк "съзва Кыяни и нача даяти имъ имьнье, они же приимаху" (ПСРЛ. Т. I. Стб. 132; Т. II. Стб. 118). Если же cuius — это genet, obiectivus [ср.: "eius gratia" о благорасположении к Генриху II итальянской знати (Thietm. VI, 92. Р. 384)], то смысл фразы обратный: Титмар имел в виду расположение киевлян к Святополку; см.: Thietmar / Uebers. R. Holtzmann. S. 611; Thietmar / W. Trillmich. S. 475; "sein (т. е. Святополка. — А. Н.) Ansehen"; М. З. Едлицкий (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 620) интересующие нас слова оставил без перевода. Затрудняемся отдать предпочтение той или иной трактовке текста, поэтому принятый нами перевод следует рассматривать как условный.

95. Выражение "in sancte monasterio Sofhiae" переводится различно: "в монастыре святой Софии" (Zakrzewski S. Bolestew. S. 303; Thietmar / M. Z. Jedlicki. S. 622; Ильин H. H. Статья 6523 г. С. 110; Thietmar / W. Trillmich. S. 475; Висоцький С. Л. Граффіті. С. 177; Высоцкий С. Л. Надписи. С. 248; Panoe О. М., Тканенко Н. Г. Русские известия. С. 65; Головко А. Б. Русь и Польша. С. 28-29, и др.) и "в кафедральном соборе святой Софии" (Abraham W. Powstanie. S. 42; Thietmar / Uebers. R. Holtzmann. S. 371: "Muenister"; Поппэ А. Заснування; Poppe A. Building. P. 16-17; Латиноязычные источники. С. 79), поскольку употребление термина "monasterium" для обозначения именно кафедральной церкви отнюдь не редкость ни у Титмара, ни у других средневековых авторов (Poppe A. Building. Р. 17. Not. 4-10; см. также: Du Cange. Glossarium. Т. 5. P. 457). Спор этот отчасти является чисто терминологическим, так как сторонники первой точки зрения вовсе не выводят из сообщения Титмара заключения о наличии в Киеве какого-то монастыря св. Софии, считая, что саксонский информант Титмара принял за монастырь именно собор св. Софии с окружавшими его служебными постройками (см., например: Mueller L. Staat und Kirche in der Rus' im 11. Jh.: Bemerkungen zu einem Buch von A. Poppe // JbbGOE. 1970. Bd. 20. S. 241-242, а также цитированные выше работы С. А. Высоцкого и А. Б. Головко, которые, впрочем, предполагают, что речь идет о загородном комплексе; однако такое толкование из источника не вытекает). Полемика вокруг комментируемого известия Титмара вызвана еще и тем, что оно является первым (наряду с НПЛ. С. 15, под 1017 г.) упоминанием митрополичьего собора в Киеве и потому постоянно используется при попытках дать ответ на дискуссионный вопрос о времени основания собора св. Софии в Киеве. Поскольку А. Поппэ убедительно, на наш взгляд, продемонстрировал, что церковь св. Софии, упомянутая Титмаром, была деревянной постройкой (Poppe A. Building. Р. 18-24; здесь многочисленная литература), то привлечение свидетельства мерзебургского хрониста в качестве одного из аргументов в пользу мнения о заложении каменного Софийского храма уже в 1017 г. (Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 118-121; Толочко П. П. До історіі" будівництва "города Ярослава" та Софіі' Киівськоі // Археологія. Киів, 1969. Т. 22. С. 196-202; Он же. Топографія. С. 93-100; Высоцкий С. Л. Надписи. С. 240-257; и др.) едва ли правомерно. Однако это, разумеется, отнюдь не предопределяет решения самой проблемы, потому что восстановление сгоревшего в 1017 г. деревянного храма вовсе не исключает одновременного заложения каменной постройки в другом месте; не имея возможности здесь входить в детали, отсылаем к работе А. Поппэ (Poppe A. Building. Р. 15-66), где дан исчерпывающий анализ историографии (сам автор отстаивает дату заложения Софии, приведенную в ПВЛ, — 1036 / 1037 г.); см. также в последнее время: Логвин Г. Н. Про ас сподруження Софіийского собору в Киеві // УІЖ. 1987. № 2. С. 129-136. По Титмару, храм сгорел в "предыдущем", т. е. в 1017 г.; этот пожар логично связать с тем, который упомянут хронистом чуть выше (примеч. 89). Подтверждение сообщению Титмара можно усматривать в статье ПВЛ под 1017 г., где также речь идет о пожаре какого-то храма (ПСРЛ. Т. I. Стб. 142; Т. II. Стб. 128; чтение Лаврентьевского списка: "погорѣ церк(в)и" выглядит первоначальным: см. примеч. 42, где рассмотрена текстологическая сторона вопроса).

96. О "мощах святых" Титмар говорит во множественном числе, следовательно, речь идет не только о мощах св. Климента Римского (по которым информант хрониста именует церковь Богородицы Десятинной: см. примеч. 72), привезенных Владимиром Святославичем из Корсуни [ПСРЛ. Т. I. Стб. 116; Т. II. Стб. 101; из истории с поставлением на митрополию Климента Смолятича в 1147 г. выясняется, что речь идет о "главе" св. Климента (ПСРЛ. Т. II. Стб. 341)]. Следует иметь в виду еще либо останки св. Фива, Климентова ученика, как его называет летопись, также доставленные Владимиром из Корсуни (очевидно, это был местночтимый херсонский святой), либо тех анонимных святых, которые были "пренесени ... в с<вя>тую Б<огороди>цю" в 1007 / 1008 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 129; Т. II. Стб. 114); впрочем, если не принимать необязательной гипотезы А. А. Шахматова, исправлявшего в последнем случае текст ПВЛ по Комиссионному списку НПЛ (стоящее здесь "си" историк толковал как указание на Брячислава и Изяслава Полоцких: Шахматов А. А. Разыскания. С. 162), то не исключено, что разумелись все те же Климент и Фив, которые могли быть перенесены в Десятинную церковь не сразу после завершения ее строительства, а до тех пор должны же были где-то храниться. См. также в Никоновской летописи под 988 / 989 г.: "Приходиша послы изъ Рима, отъ папы, и мощи святыхъ принесоша къ Володимеру" (ПСРЛ. Т. IX. С. 56); большинство из тех, кто признает за этим сообщением поздней летописи значение исторического свидетельства (ср.: Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи ХVІ-ХVІІ веков. М., 1980. С. 188), считают, что речь идет опять-таки о мощах св. Климента, доставленных в свое время в Рим св. Константином-Кириллом (RI II/5. N 667).

97. Почему Титмар называет главу русской церкви архиепископом? Это свидетельство немецкой хроники было сопоставлено с колеблющейся терминологией памятников Борисо-Глебского цикла, где киевский митрополит Иоанн I при рассказе о событиях приблизительно 1026 г. в Несторовом Житии называется то архиепископом, то митрополитом [Чтение о Бор. и Гл. С. 17, 19; столь же двойственна титулатура и митрополита Георгия (ок. 1065-ок. 1076): Там же. С. 21], а в Сказании чудес св. Романа и Давида (заключительной части анонимного Сказания о Борисе и Глебе) титулуется попеременно митрополитом, архиепископом и архиереем (Сказание о Бор. и Гл. С. 60-61). Эти факты дали повод для выдвижения гипотезы о существовании в Киеве в начальный период истории древнерусской церкви не митрополии, а автокефальной архиепископии (т. е. архиепископии, изъятой из подчинения какому бы то ни было патриархату: Chrysos Е. Zur Entstehung der Institution der autokephalen Erzbistumer // BZ. 1969. Bd. 62. S. 263-286) (см., например: Голубинский E. История. С. 264-269; Приселков М. Д. Очерки. С. 33 и далее, где упомянутый митрополит Иоанн отождествлен с одноименным охридским патриархом, и др.). Однако эта гипотеза, как и ряд других экзотических предположений о первоначальном юридическом статусе древнерусской церкви, подвергнуты основательной критике в пользу традиционного взгляда о существовании в Киеве с самого начала митрополии Константинопольского патриархата [Mueller L. Status; Рорре A. The Original Status of the Old-Russian Church // APH. 1979. T. 39. P. 5-45 (перепеч. в кн.: Рорре A. Russia. III)]. Свидетельство Титмара о киевском архиепископе приобретает значительность только в связи с указанными выше древнерусскими данными, так как само по себе вполне могло быть следствием того известного обстоятельства, что в западной церкви не существовало митрополитаната как самостоятельного института, и термины "urbs metropolitana" (см., например, в булле Иоанна XIII от 967 г. о Магдебурге: PU. N 177), "episcopus metropolitanus" и т. п., встречающиеся изредка, применялись именно в отношении архиепископий и архиепископов; хронист мог и не знать разницы, которая существовала в греческой иерархии между архиепископом и митрополитом (Dvornik F. Making. P. 176; Mueller L. Status. S. 63-65; Vlasto A. P. Christendom. P. 278). Любопытно, что подобно Титмару пятьсот лет спустя поступил известный Сигизмунд Герберштейн: "Здесь (в Москве. — А. Н.) двор великого князя и архиепископа, которого они именуют митрополитом" (Herberstein S. Autobiographic // FRA. 1855. Abt. 1. Bd. 1. S. 273). Неустойчивость же терминологии древнерусских источников может свидетельствовать о том, что титул "архиепископ" применялся здесь не в собственном, а в обобщенном смысле как обозначение архиерея вообще; примеры подобного словоупотребления приводит Л. Мюллер (Mueller L. Status. S. 65. Anm. 15, 16). И все же вряд ли случаен тот факт, что подобная неустойчивость титулатуры характерна не для всего древнерусского периода в целом, а фиксируется только на отдельных этапах ее истории; помимо указанных случаев, известны две буллы, приписываемые с большей или меньшей степенью вероятности митрополиту Кириллу I (1224 / 1225-1233), содержащие легенду "Κυριλλος μοναχος ελεω θ(εο)υ αρχιεπισκοπος της μ(η)τροπολεως ‘Ροσιας" ("Кирилл монах, Божией милостью архиепископ митрополии Росии") (Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси. М., 1970, Т. 1. С. 49, 176). Появление титула "архиепископ" связывали как с усвоением русской церковью некоторой независимости от Никейской патриархии (Жаворонков П. И. Никейская империя и княжества Древней Руси // ВВ. 1982. Т. 43. С. 84), так и с усугублением роли митрополии во внутрирусской церковной структуре (Рорре А. Metropoliten. S. 287-298). Титулом "архиепископ" пользовался также митрополит Кирилл II (1242 / 1243-1281; рукоположен патриархом, вероятно, ок. 1247 г.); см., например: НПЛ. С. 89 ("архиепископия в Русьскои земли"). Загадочной фигурой продолжает оставаться "некий архиепископ из Руси по имени Петр" ("quidam archiepiscopus de Russcia, Petrus nomine"), который выступал на Лионском соборе 1245 г. с информацией о татарах, согласно Матвею Парижскому и Анналам английского Бёртенского монастыря (Матузова В. И. Источники. С. 124-126, 178-180); распространено мнение, что речь идет о якобы митрополите Петре Акеровиче, протеже черниговского и киевского князя Михаила Всеволодовича (Томашівський С. Предтеча Ісидора Петро Акерович, незнаний мітрополіт русьский (1241-1245) // AOSBM. 1927. Т. 2, вип. 3/4. С. 221-313), однако его вряд ли можно признать достаточно обоснованным: Рорре A. Metropoliten. S. 286-287; Толочко О. П. Петро Акерович, гаданий митрополит всея Русі // УIЖ. 1990. № 6. С. 45-54 (гипотеза самого А. П. Толочко, что речь идет о ставленнике Ярослава Всеволодовича, также не выглядит убедительной). Возможно, тем самым, предполагать, что и для периода Иоанна I должны были существовать какие-то особые причины, обусловившие употребление термина "архиепископ" по отношению к киевскому митрополиту. Думаем, их, скорее всего, следует искать в церковно-политической ситуации, сложившейся на Руси во время "триумвирата" Ярославичей и продолжавшей существовать в последней трети XI в. (в пору создания памятников Борисо-Глебского цикла). Мы имеем в виду существование в 70-80-х годах XI в. наряду с Киевской митрополией титулярных митрополий в Чернигове и Переяславле (Поппэ А. Митрополии; Рорре A. Dioezesanstruktur. S. 260-263 и особенно Anm. 26), так что титул "архиепископ" мог эпизодически употребляться для выделения киевского митрополита из числа его титулярных коллег. Если наше предположение верно, то "archiepiscopus" Титмара, разумеется, не имеет никакого отношения к реальной титулатуре киевских митрополитов в начале XI в. Ввиду прямого упоминания Иоанна I как митрополита в первые годы княжения Ярослава Владимировича (см. выше) выглядит естественным допущение, что именно этот иерарх встречал в 1018 г. в Киеве Болеслава и Святополка (Рорре A. Metropoliten. S. 284). С. Закшевский говорит о митрополите Леонте (Zakrzewski S. Boleslaw. S. 303), очевидно, неверно воспроизводя мнение Е. Е. Голубинского, который хотя и считал Леонта (Льва, Леонтия) первым киевским митрополитом, но датировал окончание его понтификата временем до 1018 / 1019 г. [Голубинский Е. История. С. 265, 280-281; историк опирается на свидетельство Никоновской летописи под 1004 г. (ПСРЛ. Т. IX. С. 68) и на атрибуцию гипотетическому первому митрополиту Руси Леонту трактата об опресноках некоего "Леонта, митрополита Переяславля Русского"; однако эта атрибуция опровергнута А. Поппэ: Рорре A. Le traite des azymes μητροπολιτου της εν ‘Ροσια Πρεσθλαβας: quand, ou et par qui a-t-il ecrit? // Byz. 1965. T. 35. P. 504-527)]. О митрополите Ионе говорит М.З. Едлицкий (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 621. Not. 164), повторяя ошибку первых печатных каталогов киевских митрополитов [Иону вследствие неправильного прочтения имени "Іωаннъ" под титлом находим уже в каталоге печерского архимандрита Захарии Копыстенского (ум. в 1626 г.): Голубинский Е. История. С. 283-284, 285. Примеч. 2].

98. Мачеха Ярослава, т. е. вдова Владимира Святославича. По переводу М. З. Едлицкого вследствие вольной передачи титула Святополка "senior" (примеч. 14,93) то через "wladca", то через "ksiec" (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 620, 622) может сложиться ошибочное впечатление, будто речь идет о мачехе Святополка, поскольку термин "rex" по отношению к Ярославу в гл. VIII, 32 переводчик также передает через "ksiec" (см. примеч. 20). В расчет нельзя принимать Анну (примеч. 46), смерть которой ПВЛ относит к 1010 / 1011 г. [ПСРЛ. Т. I. Стб. 129; Т. I. Стб. 114; эти данные вопреки А. Каждану (Kazhdan А. Rus'-Byzantine Princely Marriages in the Eleventh and Twelfth Centuries // Millennium. P. 415-416) кажутся нам предпочтительнее, чем известие Скилицы о смерти Анны после кончины Владимира: Scyl. Р. 367. 71-72] и которая, по свидетельству самого Титмара, покоилась рядом с мужем в Десятинной церкви (примеч. 72). Была высказана догадка, что в плен к Болеславу попала одна из многочисленных языческих жен Владимира, быть может, та самая, которую летопись и Сказание о Борисе и Глебе называют болгарыней и матерью этих князей (Приселков М. Д. Очерки. С. 37-38; против: Ильин Н. Н. Статья 6523 г. С. 114-115). Однако весьма маловероятно, чтобы Владимир не удалил от киевского двора своих прежних жен после брака с царевной Анной; надо думать, именно тогда Владимир "посади на Лыбеди" Рогнеду (ПСРЛ. Т. I. Стб. 79-80; Т. II. Стб. 67). Скорее всего, речь идет о втором христианском браке Владимира Святославича после 1010 / 1011 г., неизвестном по другим источникам. Много сторонников нашла себе гипотеза Н. Баумгартена, который связал комментируемое сообщение Титмара с известием так называемой Генеалогии Вельфов (20-е годы XII в.) и зависящей от нее Истории Вельфов (рубеж 60-70-х годов XII в.) о том, что одна из дочерей некоего графа Куно и дочери императора Оттона I [а не Генриха II, как по недоразумению иногда утверждается в историографии (Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 122; Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 65. Примеч. 86); об Оттоне III ошибочно говорит А. Б. Головко (Головко О. Б. Зовнішня політика. С. 151)] вышла замуж за "короля ругов" ("rex Rugorum"; о термине "Rugi" применительно к Руси см. наст. том. С. 111. Примеч. 10) (Gen. Welf. Cap. 4 / Ed. G. Waitz. P. 734; Ed. E. Koenig. P. 76; Hist. Welf. Cap. 6. / Ed. L. Weiland. P. 460; Ed. E. Koenig. S. 12) (Baumgarten M. Genealogies et manages occidentaux des Rurikides russes du Xe au XIIIe siecle // OCh. 1927. T. IX/1. N 35. P. 8. Table 1; Idem. Le dernier manage de St. Vladimir // OCh. 1930. Т. XVIII/2. N 61. P. 165-168; Он же. Св. Володимир i хрещення Pyci // Богословія. Львів, 1930. Т. 9. Кн. 1/2. С. 107-109; Idem. St. Vladimir et la conversion de la Russie // OCh. 1932. Т. XXVII. N 79. P. 119-121. Table 129). Эта гипотеза была принята многими историками внешней политики Древнерусского государства, так как в общем неплохо вписывается в контекст русско-польско-немецких отношений начала XI в. (примеч. 30); см., например: Королюк В. Д. Западные славяне. С. 227 (молчание "всеведущего" Титмара об этом браке историк объясняет тем, что матримониальный союз не сыграл сколько-нибудь заметной роли в русско-германских взаимоотношениях); Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 122-123, 326. Примеч. 17; Табл. 1; Свердлов М. Б. Отношения. С. 290-291; Головко О.Б. Зовнішня політика. С. 151 (ср.: Головко А. Б. Русь и Польша. С. 109. Примеч. 95), и др. Однако единственным основанием для того, чтобы отнести брак "короля ругов" с сестрой Иты "из [рода] Энинген" ("da Oningen") к концу правления на Руси Владимира Святославича, Н. Баумгартену послужило комментируемое известие Титмара; анализом самого источника о генеалогии Вельфов историк не занимался. Между тем в этом источнике содержится достаточное количество косвенных хронологических указаний, позволяющих с достаточной определенностью говорить о датировке "русского" брака не началом XI в., а 70-ми годами X в. (см. об этом подробнее: Назаренко А. В. Русь и Германия в 70-е годы X в.; сообщение Генеалогии Вельфов будет включено в один из следующих выпусков Свода). Тем самым женитьбу "короля ругов" на внучке ОттонаI, скорее всего, надо отнести ко времени Ярополка Святославича, хотя такая датировка, естественно, не снимает вопроса о втором браке Владимира, который можно предполагать, исходя из свидетельства Титмара.

99. Древнерусские источники сообщают мало сведений о жене Ярослава Владимировича. Ее смерть помечена в ПВЛ 1050 / 1051 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 155; Т. II. Стб. 143), а имя встречаем у Илариона в его Слове о законе и благодати (40-е годы XI в.), где будущий митрополит обращается к покойному князю Владимиру со словами: "Виждь и благоверную сноху твою Ерину" (Иларион. С. 98). Это заслуживающее полного доверия известие подтверждается и тем обстоятельством, что, помимо Софийского собора, Ярославом были построены в Киеве также каменные церкви святых Георгия и Ирины (ПСРЛ. Т. I. Стб. 151; Т. П. Стб. 139), т. е. патрональных святых княжеской четы. Однако существует и другая, новгородская, традиция, согласно которой жена Ярослава и мать его сына новгородского князя Владимира звалась Анной. Впервые эта традиция письменно зафиксирована в одной из грамот Ивана Грозного в 1556 г. (Макарий (Миролюбов). Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. М., 1860. Ч. 1. С. 82); она отразилась также в новгородских летописных сводах XVII в. Так, в Новгородской третьей летописи, называемой еще Летописцем новгородским вкратце церквам Божиим, под 6947 (1439 / 1440) г. читаем: "Того же лѣта владыка Еvθимій позлати гробь князя Владімира, внука великому князю Владімиру, и матери его Анны, и подписалъ, и память устави творити на всякое лѣто мѣсяца октября въ 4 день, иже и донынѣ совершается" (Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 271-272; текстуально почти тождественную запись находим также в НПЛ. С. 420 и ПСРЛ. Т. IV. С. 436, где нет, однако, упоминания имени княгини). Ясно, что традиция, именовавшая жену Ярослава Анной, существовала в Новгороде уже при Евфимии в первой половине XV в., так как для того, чтобы "память творити", необходимо определенное имя (Янин В. Л. Некрополь. С. 134-138). Это противоречие между новгородским преданием и киевскими источниками ХІ-ХІІ вв. занимало уже Н.М. Карамзина, который предполагал, что Ирина постриглась перед смертью под именем Анны (Карамзин Н. М. История. Т. 2. Примечания. Стб. 19. Примеч. 34; Forssman J. Die Beziehungen altrussischer Fuerstengeschlechter zu Westeuropa: Ein Beitrag zur Geschichte Ost-und Nordeuropas im Mittelalter. Bern, 1970. Geneal. Tafel I. N7; Латиноязычные источники. С. 150. Примеч. 27). Однако открытие в киевском Софийском соборе погребения, которое почти наверняка принадлежит Ингигерд-Ирине [Гинзбург В. В. Об антропологическом изучении скелетов Ярослава Мудрого, Анны и Ингигерды // КСИИМК. 1940. Вып. VII. С. 64-65; гробницу Ярослава и его жены видел в Софии Киевской в 1594 г. Э. Лясота (Дригалкін В. І. До біографіі. С. 95)], делает допущение о погребении Ирины-Анны в Новгородской Софии, а тем самым и гипотезу Н. М. Карамзина маловероятными. Вместе с тем указанного противоречия, даже усугубленного ошибочным показанием новгородского предания, будто Анна была матерью Владимира Ярославича, недостаточно, чтобы категорически считать Анну "лицом мифическим" (Янин В. Л. Некрополь. С. 138-139). В науке давно высказывались предположения о том, что до брака с Ириной Ярослав уже был однажды женат (см., например: Соловьев С. М. История. С. 314. Примеч. 323; Грушевський М. Исторія. Т. II. С. 32. Генеалогия, табл. 1; Дригалкін В. I. До біографіi); вероятность такого предположения явствует не только из соображения, что к моменту брака с Ириной (о его датировке см. ниже) Ярослав уже был 40-летним мужчиной и потому вряд ли не был до тех пор женат, но и из данных о времени заключения этого брака. О женитьбе Ярослава на дочери шведского короля Олава Шётконунга (993 / 995-1020) Ингигерд [новое имя "Ирина" Ингигерд получила уже на Руси; практика переименования невест при династических браках средневековья, когда они сопровождались переменой этнокультурной среды, хорошо засвидетельствована (Thoma G. Namensaenderungen. S. 169-200)] сообщают: Адам Бременский (70-е годы XI в.) (Adam Brem. II, 39. P. 94; здесь княгиня названа "Инград" и ее брак с Ярославом никак не датирован), редакция Саги об Олаве Святом, вошедшая в сборники Круг Земной Снорри Стурлусона (20-30-е годы XIII в.) (Snorri Sturluson. Heimskringla / Utg. В. Adalbjarnarson. Reykjavik, 1948. T. 2. P. 147-148; Снорри Стурл. С. 233-235) и так называемый Пергамент с Плоского острова (XIV в.) (Flateyjarbok / Utg. C. R. Unger, G. Vigfusson. Christiania, 1862. T. 2. P. 114, 117); о прочих, менее важных источниках см.: Назаренко А. В. О русско-датском союзе. Абсолютная датировка женитьбы Ярослава дана только в Исландских королевских анналах (Annales Islandorum regii // Islandiske annaler undtil 1578 / Utg. G. Storm. Christiania, 1888. P.106); но приведенная здесь дата (1019 г.), скорее всего, является плодом вычислений на основе четкой относительной хронологии Саги об Олаве Святом, которая, вопреки уклончивой позиции некоторых исследователей (Джаксон Т. Н. Исландские королевские саги о русско-скандинавских матримониальных связях // Скандинавский сборник. Таллинн, 1982. Вып. 27. С. 109), действительно подводит именно к 1019 г. как дате брака Ярослава (см. подробный анализ хронологии в нашей работе: Назаренко А. В. О русско-датском союзе). Эта убедительная хронология была оспорена А. И. Лященко, который предпочитал датировать брак Ярослава и Ингигерд 1016 г. (Лященко А. И. "Eymundar saga" и русские летописи // Изв. АН СССР. VI сер. Л., 1926. Т. 20. № 12. С. 1067-1071); его точка зрения иногда необоснованно излагается как единственно доказанная; см., например: Алексеев М. П. Англосаксонская параллель к Поучению Владимира Мономаха // ТОДРЛ. 1935. Т. 2. С. 48; Свердлов М. Б. Дания и Русь в XI в. // Исторические связи Скандинавии и России ІХ-ХХ вв. Л., 1970. с. 84; Латиноязычные источники. С. 94. Примеч. 69 (ср.: Там же. С. 150. Примеч. 29), и др. Подробная критика гипотезы А. И. Лященко, базирующейся, между прочим, и на недоразумениях, дана нами в работе: Назаренко А. В. О русско-датском союзе. К приведенным там аргументам добавим здесь лишь один. Рассуждения А. И. Лященко опираются главным образом на анализ "Пряди об Эймунде" (см. примеч. 86), причем исследователь постулирует, что появление Эймунда в Новгороде относится к 1016 г.; однако в самой саге определенно сказано, что это случилось после победы короля Олава над пятью упплёндскими конунгами, среди которых был брат Эймунда Хрёрик (Рыдзевская Е. А. Древняя Русь. С. 89-90); между тем эта победа Олава, согласно Саге об Олаве Святом, относится ко времени между сватовством к Ингигерд и тингом в Уппсале, т. е. к зиме 1017-1018 гг. (Снорри Стурл. С. 212-215); Эймунд прибыл в Норвегию "немного спустя" (Рыдзевская Е. А. Древняя Русь. С. 90), т. е. в течение 1018 г., и только после совещания со своими сторонниками и сбора дружины, не желая встречи с королем Олавом, удалился на Русь; думаем, что это, скорее всего, произошло летом 1019 г. Захоронение в новгородском Софийском соборе, приписываемое Анне, содержало останки женщины в возрасте 30-35 лет (Гинзбург В. В. Об антропологическом изучении...), т. е. по возрасту вполне могшей быть женой 40-летнего Ярослава. Итак, датировка брака Ярослава с Ингигерд, вытекающая из Саги об Олаве Святом (1019 г.), равно как и новгородское предание о жене Ярослава Анне, делают весьма вероятной гипотезу о том, что до женитьбы на Ингигерд-Ирине Ярослав уже был женат и именно эту его первую жену и захватил в плен в Киеве летом 1018 г. Болеслав Храбрый. Новгородская традиция, разумеется, ошибается, считая Анну матерью Владимира Ярославича; и по летописи, датирующей его рождение 1020 / 1021 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 146; Т. II. Стб. 133), и по скандинавским источникам (Снорри Стурл. С. 235, и др.) матерью Владимира была Ингигерд. Однако эта ошибка вполне объяснима: видя в одном храме захоронения сына Ярослава и его жены, слишком естественно было заключить, что речь идет о сыне и матери. Возможно, такое заключение облегчалось еще и припоминаниями о том, что у Ярослава, в самом деле, был сын от первого брака — Илья (НПЛ. С. 161, 470), захоронение которого, очевидно, было утрачено.

100. По древнерусским источникам известно, по крайней мере, о трех дочерях Владимира Святославича: о Добронеге [имя названо только в польских источниках (Balzer О. Genealogia. S. 83-89); на ней в 1038 / 1039 г. женился польский князь Казимир Восстановитель (ПСРЛ. Т. I. Стб. 80, 154-155; Т. П. Стб. 67, 142); см. также примеч. 113] и о двух дочерях от Рогнеды, одной из которых была Предслава (судя по тому, что Владимир посадил Рогнеду "на Лыбеди, идеже ныне стоить сельце Предъславино": ПСРЛ. Т. I. Стб. 70-80; Т. II. Стб. 67), активная сторонница Ярослава в его борьбе со Святололком (ПСРЛ. Т. I. Стб. 135-140; Т. П. Стб. 122, 128; Сказание о Бор. и Гл. С. 50). Именно на Предславе "беззаконно женился" Болеслав; древнейшие списки ПВЛ молчат об этом, но о насилии Болеслава над Предславой известно из Софийской I (ПСРЛ. Т. V. С. 132), Новгородской IV (ПСРЛ. Т. IV. С. 108), Устюжской (ПСРЛ. Т. XXXVII. С. 27, 66), Тверской (ПСРЛ. Т. XV. С. 137) и некоторых других позднейших летописей, т. е. именно тех источников, которые приурочивают к 1017 г. набег печенегов на Киев (см. примеч. 88). Говоря о женитьбе Болеслава на Предславе, Титмар употребляет сказуемое в plusquamperfectum ("duxerat"). Это, однако, не значит, что она состоялась прежде пребывания Болеслава в Киеве, как можно было бы подозревать из согласования времен, так как все три прошедших времени (imperfectum, perfectum, plusquamperfectum) зачастую употребляются хронистом вперемежку (Thietm. P. XXXI, 531. Not. 6). Согласно Титмару, Болеслав "и раньше добивался" Предславы; несомненно, то же самое неудачное сватовство польского князя имеет в виду и Аноним Галл, который представляет отказ Ярослава главной причиной похода Болеслава на Киев в 1018 г. (Gall. I, 7. Р. 21-22). Сватовство имело место не ранее смерти Эмнильды (см. ниже, а также примеч. 15), но не позднее рубежа 1017 и 1018 гг., так как в начале февраля 1018 г., через четыре дня после заключения Будишинского мира, Болеслав женился на Оде, дочери майсенского маркграфа Эккехарда (Thietm. VIII, 1. Р. 492); именно Оду имел в виду хронист, говоря о "супруге" Болеслава. Исходя из ситуации в польско-русско-немецких отношениях той поры, логично думать, что сватовство Болеслава к сестре нового киевского князя было попыткой разрушить русско-немецкое соглашение (см. примеч. 42) (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 242-243; Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 309. Примеч. 49; Назаренко А. В. О датировке. С. 17; Головко А. Б. Русь и Польша. С. 25). С. Закшевский датирует сватовство второй половиной 1017 г. (Zakrzewski S. Bolestaw. S. 299-300), В. Т. Пашуто — октябрем того же года, когда Болеслав прислал послов и в Мерзебург к Генриху II (Thietm. VII, 65; наст. том. С. 135, 140 (Пашуто В. Т. Внешняя политика. С. 36, 309. Примеч. 49), А. Б. Головко-концом 1017 — началом 1018 г. (Головко А. Б. Русь и Польша. С. 25). Все приведенные датировки так или иначе восходят к расчетам О. Бальцера и С. Закшевского, относивших смерть Эмнильды приблизительно к середине 1017 г. (Balzer О. Genealogia. S. 42-43; Zakrzewski S. Boleslaw. S. 300, 416. Przyp. 5; Luebke Ch. Regesten. T. 3. N 519, где прочая литература). Однако эти расчеты основаны на недоразумении; оба исследователя напрасно считают, что Эмнильда должна была быть жива еще 25 мая 1017 г., так как они по недосмотру относят данные о Мерзебургском съезде 25 мая 1013 г. (Thietm. VI, 91. Р. 382) к 1017 г. Тем самым прямых указаний на terminus post quern для сватовства Болеслава ни к Оде, ни к Предславе в источниках нет. Между тем есть косвенные данные, которые позволяют, на наш взгляд, отнести кончину Эмнильды ко времени, значительно более раннему, чем середина 1017 г. (о 1016 г. считает возможным говорить А. Грабский: Grabski A. Boleslaw. S. 257). Так, об Оде, равно как и о Предславе (см. выше), Титмар знает, что "Болеслав уже давно (курсив наш. — А. Н.) ее добивался" (Thietm. VIII, 1. Р. 492: "a Bolizlavo diu iam desiderata"). Далее, рассказ Титмара об Эмнильде в гл. IV, 58 (наст. том. С. 135, 139), выдержанный исключительно в прошедшем времени, можно было бы понимать так, что к моменту его написания Эмнильды уже не было в живых. Кажется, именно так трактует текст хроники в этом месте и С. Закшевский (Zakrzewski S. Bolesiaw. S. 416. Przyp. 5), ошибочно считая при этом, что IV книга писалась в 1017 г. На самом деле, по выводам текстологов, работа над IV и V книгами относится ко второй половине 1013 г. (см. Введение). Следовательно, вовсе нельзя исключать датировок сватовства к Оде и Предславе на всем протяжении 1013-1017 гг. Все же нам кажется наиболее вероятным, что дипломатическая акция польского князя в Киеве была одновременна с мирными предложениями Болеслава (не возымевшими успеха), с которыми он обратился к Генриху II еще в начале 1017 г. (Thietm. VII, 50-51. P. 460-462); возможно, к этому же времени относилось и первое, неудачное, сватовство Болеслава к Оде. Такое предположение позволило бы понять причину отказа, полученного польским князем со стороны как Германии, так и Руси: союзники надеялись на успех предстоявших совместных действий против Польши, тогда как в октябре 1017 г. или позже Ярослав, зная о поражении императора в Силезии и едва отбив от Киева наведенных Болеславом печенегов, вряд ли отказался бы от мира с Польшей как от средства нейтрализации Святополка (Назаренко А. В. О датировке. С. 17. Примеч. 23). О возможной дальнейшей судьбе Предславы в Польше см.: Labuda G. Tajemnica budowli grodowych i sakralnych na Ostrowie Lednickim u progu XI stulecia // Labuda G. Poczatki. T. 2. S. 404-411.

101. На наш взгляд, не совсем точно переводить фразу Титмара "hospitibus sius ас fautoribus distribuitur" так, будто Болеслав раздавал киевскую казну просто каким-то своим сторонникам и друзьям (см., например: Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 622; Thietmar / W. Trillmich. S. 475; Paпов O. M., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 65; Латиноязычные источники. С. 69; и др.). Такой перевод игнорирует семантический нюанс, содержащийся в слове hospes, которое обозначает не просто "друзей", а только тех, которые находятся друг к другу в отношении хозяин — гость; именно в значении "приезжий, гость" и т. п., как правило, и употребляет слово Титмар; см., например: в Магдебургской школе обучаются "confratres et hospites" (Thietm. III, 12. P. 110), т. е. местные монахи и из иных монастырей; hospites названы иностранцы в Италии (Thietm. VII, 2. Р. 400), а ниже (Thietm. VII, 5. Р. 404) hospes-это гость по отношению к хозяину; см. также: Thietm. IV, 26. Р. 162; V, 23. Р. 249; VII, 56. Р. 468. Единственное место в хронике, где hospites можно было бы понимать как "дружина, сторонники вообще", — это гл. V, 35; но и здесь контекст (борьба Генриха Швайнфуртского против Генриха II в союзе с Болеславом Польским) позволяет толковать этих hospites маркграфа Генриха как его возможных польских союзников. Поэтому мы понимаем "hospites ас fautores" как обозначение иностранных союзников Болеслава (см. также примеч. 31).

102. О разграблении Болеславом казны ("имѣнья") киевских князей сообщает и ПВЛ (ПСРЛ. Т. I. Стб. 144; Т. II. Стб. 131); см. также: Gall. I, 7. Р. 23.

103. Трудно сказать с полной определенностью, означало ли присутствие в войске Болеслава немецкого отряда официальное участие Германии в войне против Руси, т. е. разрыв союза между Генрихом II и Ярославом (ср. примеч. 30 об аналогичной ситуации в 1013 г., а также примеч. 79). В Ann. Quedl. А. 1019. Р. 84 сказано, что Болеслав покорил Русь с "помощью саксов" ("auxilio Saxonum"). Это, возможно, указывает на участие в походе 1018 г. какой-то части связанной с Болеславом восточносаксонской знати (см. также примеч. 83). Иногда говорят о саксонских наемниках польского князя [Schmitthenner Р. Soldnertum. S. 17-20; Thietm. P. 531. Not. 6; Свердлов M. Б. Отношения. С. 293; ср.: Bartels К. Deutsche Krieger in polnischen Diensten von Misika I. bis Kasimir dem Grossen, c. 963-1370. В., 1920 (Historische Studien. Bd. 150). S. 14-15]. Если все-таки немецкий отряд был официальной помощью, то необходимо оценить, насколько она была существенна. Для сравнения можно привести тысячу варяжских наемников у Ярослава в его походе против Святополка в 1016 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 141; Т. II. Стб. 128), шеститысячный русский корпус, решивший судьбу императора Василия II при Авидосе в 989 г. (Всеобщая история Степаноса Таронского, Асохика по прозванию / Пер. Н. Эмин. М., 1864. С. 201; Рорре A. Background. Р. 202-203. Not. 22, 23), или три тысячи "панцирных воинов" Мешка I (Ибр. Ибн Якуб. С. 47; Ibr. ibn Ja'kub. P. 46). Таким образом, триста саксов представляли бы собой помощь скорее символическую, нежели реальную: вспомним триста "панцирных воинов" ("milites loricati"), приданных Болеславом Оттону III в качестве почетного эскорта после Гнезненского съезда (Thietm. IV, 46. Р. 184), пятьсот копий, выделенных Конрадом II для поддержки Казимира Восстановителя в 1039 г. (Gall. I, 19), или семьсот "отроков" личной дружины Святополка Изяславича в 1093 г. (ПСРЛ. Т. I. Стб. 218; Т. II. Стб. 209).

104. А. Грабский считает, что и венгерская помощь была обеспечена Болеславу Империей (Grabski A.F. Studia. S. 206), но веских оснований в пользу этого мнения не видно. Так или иначе, участие венгров в киевском походе польского князя, вероятно, можно рассматривать как свидетельство урегулирования польско-венгерского конфликта из-за Словакии (Королюк Б. Д. Западные славяне. С. 245).

105. Находились ли эти печенеги с самого начала с Болеславом или присоединились к его армии под Киевом, мы не знаем; так как о печенежском отряде Титмар сообщает только после взятия Киева польским князем, допустимо предположение, что печенеги были из числа тех, которые воевали Киев "по наущению Болеславову" (Grabski A. F. Studia. S. 206; Головко А. Б. Русь и Польша. С. 27), хотя нам представляется более вероятным, что печенежские нападения на Киев, о которых ведет речь Титмар, относились к 1017 г. (примеч. 88). См. также примеч. 31.

106. Среди этих отпущенных по домам воинов вспомогательных отрядов и ищут обычно информантов Титмара, донесших до него сведения о подробностях похода 1018 г. (см. также примеч. 115). Они должны были оставить Киев примерно в сентябре (см. приблизительный расчет времени в примеч. 44). Характерно, что "местные жители" (вероятно, депутации от соседних с Киевом городов) "изъявляют покорность" именно Святополку, а не Болеславу: ср. примеч. 117.

107. Эти сведения в литературе часто отвергаются как преувеличение или просто круглое число (см., например: Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 91; Алпатов М.А. Историческая мысль. С. 83; Ruess Н. Das Reich von Kiev. S. 347; Goehrke C. Bemerkungen zur altrussischen Stadt der fruehen Teilfuerstenzeit // Beitraege zum hochmittelalterlichen Staedtewesen. Koeln; Wien, 1982. S. 212; и др.), однако можно привести и древнерусские данные такого же порядка. Так, например, через сто лет во время пожара 1124 г. в Киеве сгорело около шестисот храмов (ПСРЛ. Т. I. Стб. 293) (при этом ясно, что сгорели, конечно, не все киевские церкви); о семистах церквах, сгоревших в пожаре 1017 г. (см. примеч. 89), сообщают некоторые поздние своды, например, Никоновская летопись (ПСРЛ. Т. IX. С. 75); по свидетельству Длугоша, на которое в связи с данными Титмара обратил внимание П. Голубовский (Хроника. С. 12), в его время (XV в.) в Киеве можно было видеть развалины более трехсот храмов (Dlug. Т. [1]. А. 1008. Р. 261). Очевидно, правы те комментаторы, которые полагают, что Титмар (вернее, его информант) учитывал не только приходские, но и домовые церкви знати (Голубинский Е. История. С. 470-471; Рорре А. Christianisierung. S. 472, 498. Anm. 65). Во всяком случае, археология не располагает достаточно определенными данными о киевском посаде начала XI в. (см.: Muehle Е. Entwicklung. S. 370-373, где прочая обширная литература), чтобы аргументированно оспорить свидетельство столь аутентичного источника, как хроника Титмара.

108. Сравнительных данных других источников, позволяющих оценить достоверность этого сообщения Титмара, у нас нет (ср. примеч. 107). В ПВЛ под 1068-1069 гг. говорится о каком-то рынке ("торговище"), на котором собрали вече мятежные киевляне и который Изяслав Ярославич перенес в связи с этим: "възгна торгъ на гору" (ПСРЛ. Т. I. Стб. 169, 174; Т. II. Стб. 160, 163), т. е., видимо, из посада в пределы городских стен. Если, как в данном случае, рынок повсеместно служил и вечевой площадью и если Киев обладал "кончанской структурой", аналогично Новгороду, то можно было бы предполагать, что "восемь рынков" Титмара соответствуют количеству городских концов Киева в начале XI в. (по летописи нам известен только Копырев конец на Подоле к северо-западу от "города Ярослава": ПСРЛ. Т. I. Стб. 417; Т. II. Стб. 286, 302, 408, 518).

109. Относительно численности населения средневекового Киева, равно как и прочих древнерусских городов, возможны лишь более или менее обоснованные предположения. По весьма осторожным, скорее всего, заниженным оценкам (из расчета 4-5 человек на городской двор), население Киева накануне монгольского погрома составляло 35-40 тыс. человек, что примерно соответствует населению Лондона в XIV в.; согласно подсчетам по той же методике, население Новгорода в начале XI в. насчитывало 10-15 тыс. (Ruess Н. Das Reich von Kiev. S. 375). Вероятно, ближе к истине другие оценки, по которым на рубеже ХІ-ХІІ вв. в Киеве должно было проживать около 45-50 тыс. человек (Толочко П. П. Топографія. С. 171-175; Goehrke C. Einwohnerzahl und Bevoelkerungsdichte altrussicher Staedte // FOG. 1973. Bd. 18. S. 25-53). He думаем, чтобы Киев начала XI в. был равен Новгороду, поэтому 15 тыс. — это, по нашему мнению, minimum minimorum для столицы Руси той поры, когда ее видел информант Титмара (Рорре А. Christianisierang. S. 472). Во всяком случае, своими размерами город производил большое впечатление на приезжих из стран латинской Европы, и в этом отношении свидетельство Титмара не единственное. Следует указать на известное место в хронике другого немецкого клирика XI в., писавшего полвека спустя, — Адама Бременского, назвавшего Киев "соперником царствующего Константинополя, славнейшим украшением Греции" (по терминологии Адама "Греция" иногда включает и Русь) (Adam Brem. II, 2. P. 80: "aemula sceptri Constantinopolitani, clarissimum decus Greciae").

110. По непонятной причине получил большое рапространение совершенно ошибочный перевод комментируемого места, согласно которому текст Титмара приобретает странный смысл, будто население Киева и всего края состояло из "беглых рабов" и "стремительных данов"; см., например: Thietmar / Uebers. R. Holtzmann. S. 371: Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 622; Ильин H. H. Статья 6523 г. С. 127; Королюк В Д. Западные славяне. С. 254; Thietmar / W. Trillmich. S. 475; Рапов О. М., Ткаченко Н. Г. Русские известия. С. 66 и др. На ошибочность такого перевода уже указывалось в литературе: Riasanowsky A. V. "Runaway Slaves"; Назаренко A. B. События 1017 г. С. 185. Примеч. 36; Латиноязычные источники. С. 96. Перевод, аналогичный нашему, дан в работах: Грушевський М. Виімки з жерел до історіі Украiни-Руси. Львів, 1895. С. 97; Свердлов М. Б. Відомості. С. 80; Латиноязычные источники. С. 69. Неверно толкуется в литературе и сам термин "servi fugitivi". Фантастическую интерпретацию предлагает И.А. Линни-ченко (Взаимные отношения. С. 90), считая, что имеются в виду стекавшиеся в Киев из разных стран купцы (!). Модифицируя эту странную догадку, М. З. Едлицкий говорит о купцах, которые потому так названы, что были бежавшими в город смердами (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 622. Not. 169); см. также: Zakrzewski S. Boleslaw. S. 303. Господствующим является перевод "беглые рабы" ("сервы", "подневольные люди" и т. п.), исходя из которого предлагаются далеко идущие гипотезы. В известии Титмара усматривалось свидетельство "первых социальных конфликтов" в результате "роста непосредственных производителей в системе государства и в господском хозяйстве" (Свердлов М. Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 88-89); его привлекали для подкрепления тезиса о формировании известной части городского населения Древней Руси из беглых холопов (Зимин А. А. Холопы на Руси. М., 1973. С. 46; Зайцев А. К. Черниговское княжество // Древнерусские княжества. М., 1975. С. 75. Примеч.90; Котляр Н. Ф. К вопросу о генезисе восточнославянских городов // Славянские древности: Этногенез: Материальная культура Древней Руси. Киев, 1980. С. 121; и др.); "servi fugitivi" отождествлялись с "изгоями" Русской Правды, и делались соответствующие выводы о роли последних в социальной структуре древнерусского общества (Soloviev A.V. L'organisation de l'Etat russe au Xe siecle // L'Europe aux IXe-XIe siecles: Aux origines des etats nationaux. Varsovie, 1968. P. 266. Not. 96; Рыбаков Б. А. Киевская Русь и древнерусские княжества ХІІ-ХІІІ вв. М., 1982. С. 411); из факта участия "servi fugitivi" в обороне Киева выводились заключения относительно методов комплектования княжеской дружины (Wasilewski Т. Studia nad skladem spolecznym wczesnosredniowiecznych sil zbrojnych na Rusi // Studia wczesnosredniowieczne. Wroclaw; W-wa, 1958. T. 4. S. 350; Свердлов М. Б. Відомості. С. 80; Латиноязычные источники. С. 96-100. Примеч. 72) и т. п. Между тем у Титмара, очевидно, идет речь не о "беглых", а о "спасающихся бегством" крестьянах окрестных сел, собиравшихся, как это обычно бывало, в городе во время нападения кочевников и, естественно, принимавших участие в их отражении.

111. Едва ли подлежит сомнению, что имеются в виду варяжские наемники на службе Ярослава Владимировича (ПСРЛ. Т. I. Стб. 141; Т. II. С. 128) (Riasanovsky A. V. "Runaway Slavs". P. 296-297). Иногда допускается, что это могли быть и скандинавские купцы (Тихомиров М. Н. Древнерусские города. 2-е изд. М., 1956. С. 152-153; Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 623. Not. 170), роль которых в обороне Киева не мѳгла быть, однако, ведущей. Не поддается однозначному решению вопрос, кого именно подразумевал в данном случае Титмар под "данами" — собственно ли датчан или скандинавов вообще. Помимо хорошо известных хронисту датчан, мы не найдем у Титмара никаких скандинавских этнонимов, кроме трижды упомянутых "норманнов" (Northmanni) (Thietm. I, 17. P. 22; VII, 36. 41-42. P. 442, 448; чаще хронист предпочитает говорить просто "piratae"). В первом случае (который, впрочем, является реминисценцией из Видукинда: Widuk. I, 40. Р. 59) хронист различает "норманнов" и датчан, употребляя выражение "Northmanni et Dani" по отношению к побежденным Генрихом I шведским викингам в районе датского города Хедебю; аналогично и во втором случае Титмар именует "норманнами" викингов Йомсборга, захвативших в плен датского короля Свена Вилобородого, в отличие от датских подданных последнего; в последнем случае, повествуя о датских нападениях на Англию в 1012-1014 гг., в конце правления Свена, Титмар называет датского ярла Туркиля "dux Northmannorum", не уточняя, однако, что в его представлении это те же Dani, о нападениях которых он вел речь выше. Таким образом, складывается впечатление, что термин "Northmanni" в понимании Титмара включает в себя Dani, но является более широким, т. е. он мог назвать датчан "норманнами", но не наоборот. Если так, то придется признать, что Титмар говорит именно о датчанах в Киеве в 1018 г., что отнюдь не выглядит невероятным ввиду данных о военном союзе Ярослава и Кнута Великого в 1019-1022 гг. (Назаренко А. В. О русско-датском союзе) (иначе М. Б. Свердлов; Латиноязычные источники. С. 100-101. Примеч. 73). Вместе с тем нельзя все-таки исключить возможности, что хронист здесь следует за словоупотреблением своего информанта, который мог пользоваться этнонимов "Dani" в самом широком смысле (ср., например: Снорри Стурл. С. 9). Эпитет "стремительные" (veloces) был, видимо, эпическим прозвищем датчан; "наистремительнейшим из всех народов" именует данов еще Равеннский Аноним VIII в. (Anon. Rav. IV. 13. P. 201-202: "super omnes nationes velocissimi"). Эпитет "veloces", употребленный Титмаром по отношению к датчанам, сопоставляли с эпитетом "дромиты", примененным в византийских хрониках X в. Псевдо-Симеона и Продолжателя Феофана к Руси: "οι ‘Ρως οι και Δρομιται λεγομενοι" — "Рос, называемые также Дромитами" (Theoph. Cont. P. 423, 707, 746) (K[arlin]-H[ayter] P. "Swift Danes" // Byz. 1965. T. 35. P. 359), имея в виду, очевидно, этимологическую связь Δρομιται с греч. δρομος "бег"; однако более вероятной представляется этимология, возводящая Δρομιται к известному топониму близ Днепровского устья "Ахиллов бег" (‘Αχιλλεως Δρομος) (Vasiliev A. The Second Russian Attack on Constantinople// DOP. 1951. Vol.6. P. 193-195; Tomaschek E. ‘Αχιλλεως δρομος // RE. Bd. 1. Sp. 221).

112. Т. е. жену Святополка (см. примеч. 52), оставленную в свое время бежавшим в Польшу мужем (Thietm. VII, 73; наст. см. С. 138, 141). Таким образом, Болеславна должна была находиться в обозе Ярослава, когда его войско двигалось к Волыню, а затем, после проигранного сражения 22 июля (примеч. 82), была увезена им с собой в Новгород? Или она была заранее удалена из Киева из опасения, что могла бы быть освобождена сторонниками Святополка? Видимо, предложенный Болеславом обмен состоялся (см. примеч. 113).

113. См. примеч. 98-100. Если соответствует действительности гипотеза о двух браках Ярослава и если его первая жена была захоронена в Новгороде (примеч. 99), обмен должен был состояться, хотя ПВЛ, говоря об удалении Болеслава из Киева, сообщает, что кроме казны и бояр Ярославовых, польский князь "възма... и сестрѣ его (ПСРЛ. Т. I. Стб. 144; Т. II. Стб. 131). Почему летописец употребил здесь двойственное число? Независимо от того, первичен ли в данном случае текст летописи (Королюк В. Д. Западные славяне. С. 308-309) или Киево-Печерского патерика, где в Слове о Моисее Угрине стоит совсем ошибочное "обѣ сестрѣ" (Киево-Печерський Патерик / Изд. Д. Абрамович. Киів, 1930. С. 142; Шахматов А. А. Разыскания. С. 257-289), думаем, что эти сведения в конечном итоге восходят к списку потомства Владимира, в котором названы и две дочери от Рогнеды (ПСРЛ. Т. I. Стб. 80; Т. II. Стб. 67; в Сказании о Бор. и Гл. С. 43 данных о дочерях нет). Если так, то можно догадываться, что древнерусский автор не знал количества сестер Ярослава, увезенных Болеславом, хотя знал, что среди пленников польского князя была Предслава (см. примеч. 100). Тем самым сведения ПВЛ и Патерика не могут, скорее всего, служить аргументом против предположения о том, что предложенный Болеславом Ярославу обмен пленными состоялся. Следует обратить внимание еще на одно замечательное обстоятельство. Болеслав предлагает дочерей Владимира именно Ярославу, хотя в Киеве находится Святополк. Не значит ли это, что они отнюдь не были одновременно и сестрами Святополка, т. е. не подтверждается ли этим известное летописное предание о происхождении Святополка "от двою отцю" (ПСРЛ. Т. I. Стб. 78; Т. II. Стб. 66; Сказание о Бор. и Гл. С. 43), которое иногда подвергается сомнению (Рорре А. Swietopelk. S. 570-571)? Некоторые исследователи предполагают, что посольство митрополита Иоанна имело также и политические задачи (Головко А. Б. Русь и Польша. С. 29-30), но о них можно только гадать, так как, вообще говоря, не вполне ясны сами цели, которые преследовал Болеслав захватом Киева в 1018 г. (см. примеч. 117).

114. Туни — уменьшительная форма имени "Антоний"; имеется в виду аббат монастыря в Мендзыжечи (Междуречье) на Нижней Обре, правом притоке Одры. Туни-Антоний был одним из учеников известного миссионера Брунона Кверфуртского. В Корвейской рукописи (см. Текст. Примеч. hh) здесь сделано добавление: "мужа, исполненного всяческого коварства", вполне соответствующее характеристике Туни, которую дал в другом месте сам Титмар: "монах внешностью, но делами — коварный лис" ("monachus habitu, sed dolosa vulpis in actu": Thietm. VII, 21. P. 422).

115. Иногда считают, что посольство Туни — это всего лишь "протокольный визит"; такая точка зрения связана с представлением, что Будишинский мир в январе 1018 г. порвал со всякой ленной зависимостью Польши от Империи (Thietmar / M. Z. Jedlicki. P. 580. Not. 6; P. 623. Not. 173); о желании "подчеркнуть могущество польского князя" как о цели посольства говорит А. Б. Головко (Русь и Польша. С. 29). Думаем все-таки, что поездка Туни преследовала какие-то цели практической политики. Существует мнение, что речь могла идти о планах Генриха II относительно Руси, по поводу которых у него была договоренность с польским князем (ср. примеч. 79) (Grabski A. F. Studia. S. 199; Королюк В. Д. Западные славяне. С. 246). Во всяком случае, такая трактовка больше соответствует тексту Титмара ("... и далее заручиться его благосклонностью", "...и все будет делать согласно его желаниям"). Зная о факте посольства Болеслава к Генриху II, Титмар в то же время ничего не сообщает о том, когда и где оно было принято императором. Повествуя в гл. VIII, 34 о пребывании последнего в Цюрихе в сентябре-октябре 1018 г., хронист не упоминает о польском посольстве. Поэтому можно думать, что сведения о посольстве Туни Титмар получил, когда оно было только на пути к немецкому двору. Быть может, оно двигалось вместе с возвращавшимися на родину саксами из Болеславова войска (примеч. 103, 106). Если (что не исключено) оно проезжало через Мерзебург, то потенциальных информантов Титмара о событиях лета 1018г. на Руси можно было бы искать и среди членов этого посольства.

116. Василию II Болгаробойце (976-1025).

117. Если верно, что, идя на Будишинский мир, Генрих II толкал Польшу на восток (примеч. 79), то этой акцией он мог, безусловно, преследовать какие-то свои цели в Южной Италии (ср. примеч. 30). Исходя из таких соображений, А. Ф. Грабский предположил, что посольство Болеслава в Константинополь явилось результатом сложной политической борьбы вокруг германо-византийского противоборства в этом районе. По мнению исследователя, Болеслав пытался, вероятно, во исполнение польско-немецкой договоренности (см. примеч. 115) оказать давление на политику Византии относительно норманнских мятежников в Апулии (см., например: Ludat Н. Bolestaw I. Chrobry // LdMA. Bd. 2. Sp. 363), угрожая, возможно, отозвать оттуда русский корпус (Grabski A.F. Studia. S. 208; Грабский А. Ф. По поводу польско-византийских отношений в начале XI в. // ВВ. 1958. Т. 14. С. 178-182). Представление о возможности из Киева непосредственно влиять на события в Южной Италии кажется нам преувеличенным. Ясно, однако, что оценка посольства Болеслава в Константинополь зависит от общего взгляда на цели, которые он преследовал на Руси. Так, считая, что русские наемники в Византии никак не подчинялись Киеву, и оспаривая мнение А. Ф. Грабского, М. Б. Свердлов (Свердлов М. Б. Отношения. С. 292; Он же. Известия. С. 154-155; Латиноязычные источники. С. 101-103. Примеч. 75) предполагает, что Болеслав имел на Руси самые широкие планы и стремился, возможно, к установлению польского сюзеренитета над Киевом, а следовательно, мог добиваться дипломатического признания этих планов Византией. В таком случае посольство в Константинополь так же, как и захват Болеславом русской казны (примеч. 102), чеканка им так называемых "русских денариев" (монет с кириллической легендой) (Swerdlow М. В. Jeszcze о "ruskich" monetach Boleslawa Chrobrego // Wiadomosci numizmatyczne. W-wa, 1969. T. 13. Sesz. 3. S. 175-180; впрочем, датировка этих монет именно 1018 г. вовсе не является обязательной) служили бы, по М. Б. Свердлову, свидетельством глобальных целей польского князя. Однако еще С. Закшевский предостерегал от излишнего преувеличения планов и — успехов Болеслава на Руси (Zakrzewski S. Bolesiaw. S. 300; см. также: Линниченко И. А. Взаимные отношения. С. 94; Rhode G. Ostgrenze. S. 63; и др.), считая, что принципиально новая геополитическая ситуация в Восточной Европе, сложившаяся после аннексии Польшей Червенских городов (к которым историк относит огромную территорию, включавшую и позднейшую Галичину), вполне объясняет стремление Болеслава к установлению непосредственных отношений с Византией. Учитывая стабильность польско-печенежских отношений (см. примеч. 31, 88, 105), С. Закшевский предполагает, что важное место в польско-греческих переговорах мог занимать именно печенежский вопрос, в то время особенно актуальный для Византии, так как печенеги были союзниками болгар в греко-болгарской войне в 1017 г. (Schlumberger G. L'epopee byzantine a la fin du dixieme siecle. P., 1890. T. 2. P. 378-379). Историк допускает даже, что какое-то дружественное соглашение между Болеславом и Василием II было достигнуто, ссылаясь на то, что те "вандалы" (Guandali), которые, согласно Annales Barenses. А. 1027 // MGH SS. 1844. Т. V. Р. 53., наряду с Russi, Turci и другими, участвовали в составе византийских войск в военных действиях в Южной Италии в 1025 / 1027 г., могли быть польским контингентом на греческой службе (Zakrzewski S. Boleslaw. S. 306-307). Чаще всего считается, что в походе 1018 г. Болеслав стремился восстановить на киевском столе Святополка и присоединить к Польше Червенские города (см. литературу, перечисленную в работе: Королюк В. Д. Западные славяне. С. 252. Примеч. 74,75), но вероломство Святополка сорвало его планы (ПСРЛ. Т. I. Стб. 143-144; Т. II. Стб. 131), поэтому на основе последовавших событий трудно судить о намерениях Болеслава в тот момент, когда он находился в Киеве и отправлял посольство в Византию.

118. Все три места хроники (гл. VII, 74; VIII, 31, 32), где недвусмысленно высказана симпатия Титмара к Руси (неоднократно отмечавшаяся исследователями; см., например: Доннерт Э. Данные. С. 36-37; Keller М. Ostslawen. S. 69-70), относятся к тем частям текста, которые восходят к информации очевидца (очевидцев) польского похода на Киев в 1018 г. (примеч. 45, 106, 115). Таким образом, эта симпатия, особенно замечательная на фоне общего резко отрицательного отношения хрониста к славянам, может объясняться совместной борьбой Ярослава и Генриха II против Болеслава Польского и в ней необязательно видеть противоречие с осуждением у Титмара Владимира Святославича (примеч. 67).