III.

ТРИ ПИСЬМА ИСААКА МАССЫ К ГЕНЕРАЛЬНЫМ ШТАТАМ.

(1616-1618).

Первое письмо.

Прибытие к Архангельску. — Помещение Массы в городе — Раздоры между Кондеровым и секретарем посольства Неферовым. — Письма воеводам, заключающие инструкцию, как провожать в Москву посланников из Франции и Голландии — Масса не может ехать с Кондеровым в Москву. — Неверность известий из Москвы. — Дорога в Астрахань по Волге очищена от разбойников. — Слух о женитьбе раря. — Письмо на имя капитана Канта с приказанием отправиться в Гренландию. — Встреча голландскими судами 6 датских военных кораблей. — Осада Смоленска продолжается. — Мнение английского посла о голландских посланниках, бывших на переговорах. — Донесение московских уполномоченных о голландских посланниках. — Причина раздала Кондерова и Неферова. — Масса просит не оставить милостию брата его, подателя этого послания. — Недостаток известий.

Господа мои! 12-го июля мы все вместе благополучно прибыли в Архангельск после 37-ми дневного плавания, исполнив в точности приказание В. Д. В. относительно Посла Его Царского Величества. При нашем приближении, 12-го июля, к Архангельскому острогу (slot), за мной послан был на корабль один из здешних капитанов; по старинному обычаю, отвели мне квартиру в одном из городских домов, принесли лучших, по их вкусу, кушаний и напитков; если что мне недостает или если мне что нибудь не по вкусу, я сам покупаю на свой счет; затем дали мне в приставы одного из дворян, [798] который должен сопровождать меня до Москвы, где, как слышу, не все в наилучшем порядке; об этом брат мой, который прибыл сюда из Москвы и отправляется в Голландию, на словах донесет В. Д. В. Посол Иван Кондеров и Секретарь Неферов беспрестанно между собою находятся в раздоре по делам, устроенным ими в Голландии и Франции. Они доносят друг на друга наместникам и воеводам. Кондеров с величайшею поспешностию отправил двух курьеров в Москву и сам намерен ехать туда через 5 или 6 дней. Сюда, до приезда нашего, присланы из Москвы письма воеводам, относительно нас и других часто отправляемых посланников из Франции и Голландии — каким образом следует их провожать в Москву. Мне невозможно исполнить приказания В. Д. В., т. е. отправиться вместе с Кондеровым; мы уже разлучены, и теперь он не может даже со мною говорить. Известий из Москвы я дать не могу, так как они все неверны, и ложь здесь вещь самая обыкновенная. Но при возвращении из Москвы обо всем будет обстоятельно донесено В. Д. В.; впрочем, я во всем ссылаюсь на то, что вам донесут благородные, высокоученые, мудрые Гг. послы, отправленные В. Д. В. чрез Швецию на мирные переговоры. Они расскажут вам, что такое москвитяне.

Дорога в Астрахань по Волге свободна и очищена от разбойников, так что много купцов прибыло безопасно в Москву с множеством шелковых товаров.

Сегодня пришло известие, что царь намерен вступить в первый законный брак с дочерью одного из подданных своих. Дай Бог, чтобы через это улучшилось правление, которое, если останется в теперешнем положении, долго продлиться не может.

Последние корабли из Голландии привезли письмо к капитану Канту (Cant), с приказанием, в скорейшем времени отправиться к военным кораблям, находящимся в Гренландии при китовой ловле, что и будет исполнено немедленно.

Некоторые из наших кораблей видели 6-ть датских военных кораблей, идущих в Гренландию, из коих самый меньший имел 20 чугунных орудий. Они говорили с ними, и датчане сказали, что на возвратном пути они встретят их в Белом море, когда наши с грузом воротятся из Архангельска. Об этом здесь не сомневаются.

Смоленск сильно осажден, и здесь народ чрезвычайно боится поляков. Что из этого будет, тому нас время научит. [799]

Английский агент говорит здесь, что еслиб на переговорах не было голландских уполномоченных, то давно мир был бы заключен: это он говорит московским купцам и простонародью, прибавляя, что голландцы более привязаны к шведам, нежели к русским. Впрочем, английский посол Иоанн Мерк в эту зиму признался некоторым из нашей нации, что нидерландские послы (Бредероде, Басс и Иоакими) были мудрые, умные люди.

Московские уполномоченные доложили великому князю и всей думе, что они никогда не видывали людей умнее нидерландских уполномоченных, и что они, своими московскими крючками (trecken), ни в каких делах не могли получить верх над ними.

Я упомянул выше, что русский посол и секретарь посольства в большом разладе между собою; причина тому следующая: посол — московский царедворец (courtisaen), знает нрав государственного канцлера в Москве и ищет собственных своих выгод. Он хочет доказать, что его усердием и благодаря его уму, дела во Франции имели столь выгодный успех, и хлопочет здесь с некоторыми из друзей своих о воеводстве или имении в награду за службу свою. Секретарь же рассказывает и намерен повторить в Москве, что еслиб в Голландии, В. Д. В. Господа Штаты не дали им полного содержания, то они жили бы там как нищие или бродяги (lantloopers) и никогда не добрались бы до Франции, еслиб не были снабжены рекомендательными письмами В. Д. В., равно принца и принцессы Оранских, и не получили бы того приема во Франции, который им был сделан; что если В. Д. В. не дали бы военных судов, то они, кроме стыда, ничего бы не нажили; еслибы во Франции им не оказал помощь Мортань (Mortagne (В голландском тексте, помещенном в сочинении гг. Оболенского и Линде, фамилия его написана Mortague. Это был, следует полагать, нидерландский посланник во Франции)), то никогда не добились бы того, чего требовали, а напротив того, получилиб на свою шею лишь стыд и срам от предложений, которые они намерены были сделать Франции. Он намерен высказать всю правду и доложить обо всем; посол же хочет доказать, что всей удаче обязаны лишь его умению, а что секретарь дела своего не знает, не заботился об исполнении своих обязанностей, а предавался пьянству, пировал, в Гаге хотел соблазнить девку в доме Мерскенса (Meueskens), и много прочего подобного вздора. Наконец, посол [800] хочет теперь ехать сухим путем, тогда как сначала он намеревался ехать водою в Москву, единственно на зло секретарю, который весьма тучен и нездоров.

Дорога в Москву трудна и составляет 300 немецких миль, так что секретарю невозможно будет за ним следовать; а тем не менее он должен будет на то решиться.

Во всем, что я увижу и услышу, я исполню приказания В. Д. В. и везде употреблю всевозможное старание в чести нашей родины и в точности донесу обеим сторонам (Это относится к голландским политическим партиям): а впрочем да будет воля Божия.

Нижайше прошу брата моего, подателя этого послания, милостиво распросить и выслушать о путешествии, совершенном им с большими издержками. Он обо всем донесет вам, и д надеюсь, что В. Д. В. не откажете ему в милости своей.

У нас сегодня 25-го июля; мне сказано, что чрез два дня я должен отправиться в верх (В Москву) (na boven), согласно данному приказанию. Таr как я ничего особенного не слышал и не получал достоверных известий сверху (van boven); то я ни о чем доносить не могу, и за тем молю Всемогущего Бога и пр.

Исаак Масса.

Второе письмо.

Благополучный приезд 22-го августа. — Хорошее расположение русских к голландцам, вследствие отзыва русского посла — Прием английского посла. — Почести, ему оказанные. — Отъезд его в Холмогоры. — Его побег. — Тайный приезд в Архангельск. — Тщетные увещания английского агента и дворян. — Окончательный его отъезд. — Страх воевод архангельских — Виновность пристава и стрельцов, сопровождавших посла — Толки о причинах, побудивших английского посла к такому поступку. — Рассуждения Массы о выгодных для голландцев последствиях поступка английского посла. — Надежды англичан на свою ссуду царю денег. — Тяжкие условия займа. — Нападения датчан на голландские суда у Лапландских берегов. — Милостивое обращение с голландскими купцами. — Умеренность пошлины. — Известие о смерти великого канцлера.

Господа мои! Наше прибытие (В оригинале слово Armement, очевидно, ошибка; следует полагать, что Масса употребил слово arrivement (?)) сюда совершилось в полном благополучии 22-го августа; дорогою мы были очень довольны, и нас здесь, по существующим обычаям, приняли с почестию; рапорт, который посол о нас отправил, произвел такое действие, что все сердца вдоль по Двине так лежат к нашей нации, что если он одинаковым образом будет говорить про нас царю и князю в Москве, нам лучшего и желать нечего.

Английский посол давно до нас прибыл в Архангельск и был весьма великолепно принят со стрельбою. К нему были необыкновенно гостеприимны и старались его чрезвычайным образом угощать на счет обедневшего городского общества. Прошло 2 или 3 недели, пока он решился отправиться в Москву. Наконец, он пустился вверх, но остановился в Холмогорах: содержание его обходилось ежедневно до 300 гульденов и более. Из Холмогор он не хотел ехать далее, не взирая на просьбы воевод. Узнав о нашем прибытии в Архангельск, он, чрез 4 дня после того, ночью тихо бежал из Холмогор с лучшим народом и деньгами, обманув приставов и коммиссаров на содержание забранное им на два или 3 дня вперед. Достигнув утром Архангельского острога, он повернул в сторону и проселочною дорогою прибыл сюда, подкрепив себя людьми с двух английских кораблей. На другой день лишь в обед узнали в Холмогорах о том, что он бежал на двух русских лодках. Пристав по всем городам послал людей в погоню, но уже было поздно. Пристав сам был захвачен и в кандалах привезен в Архангельск к воеводам, которые его будут содержать, пока не получат приказаний из Москвы, куда они отправляют [802] нарочного за нарочным, чтобы обо всем донести Его Царскому Величеству. Стрельцы, которые на конвой и караул даны были послу, преданы почти все пытке: они признались во всем, а теперь оказалось, что пристав виновен в том, что не хорошо исполнил своей обязанности. Начальники города в чрезвычайном страхе; как они будут за это отвечать перед царем, это уж их дело, но они надеются еще оправдаться. Посла старались уговаривать некоторые из дворян и английский агент, но он ничего слышать не хотел и, 2 сентября, отправился со своею добычею на 2 кораблях, стреляя ядрами во все стороны. Одно из ядер пролетело чрез один из домов. Русские зевали и остались в большом раздумьи, отослав в Москву племянника его и секретаря на посрамление; причини же я еще вполне добиться не могу: одни говорят, что тому были причиною дурные известия сверху, другие утверждают, что причина тому мой приезд, и носится слух, будто мы прибыли с большими субсидиями (assistentie) и совсем иначе, нежели англичане. Говорят также, что ему страна не понравилась и что Ост-Индская компания в Англии обманута была Московскою компаниею. Словом, всякий говорит свое и толку добиться трудно: одно лишь верно, а именно — англичане здесь осрамлены, а наша речь теперь в силе. Наконец, в Москве князья узнают истину относительно всего, что прежде говорилось о торговле с англичанами, от которой, в течении 50 лет, царь не получил никакой выгоды, между тем как от голландцев ежегодно поступают значительные суммы в таможню; теперь узнают, кто лучше и усерднее служил России во всех частях. Русские сознаются, что никогда не было нанесено Московскому государству обиды, подобной поступку английского посла, даже от турок во все с ними войны. Им никак не перенести этой обиды. Сколько здесь прежде англичан уважали, столько их ныне презирают; сколько они прежде здесь гордились, столько они теперь повесили нос и сделались чрезвычайно ласковы к нам; им впрочем быть нельзя иначе, и если не представится какое-либо средство, то компания их рушится в этом году, так как у них в этом году именно прибыло лишь 3 корабля в Архангельск, а наших было более 30, продавших весь почти товар; они возвращаются в Голландию, нагруженные русскими произведениями. Воеводы дали мне также пристава и почетную стражу и спросили меня о намерениях моих. Я ответил, что я готовлюсь ехать к Его Царскому Величеству с подарками, посылаемыми царю В. Д. В. Они меня спросили, что я привез, на что я ответил, что я в [803] Москве об этом объявлю, и что я прошу нарядить мне людей и подвод на провоз означенных вещей, что и было исполнено. Мы намерены ехать завтра; во всем употребим всевозможное старание и воспользуемся настоящими удобными обстоятельствами.

По случаю, здесь в Архангельске, сгоревшего монастыря, русские говорят в насмешку, что они отведут на монастырь английский дворец, потому что другого годного на тот предмет здания не находится, и потому, что англичане в нынешний год не производили никакой почти торговли. Они полагали этою ссудою совершенно вытеснить голландцев и оставить торговлю за собою. Но дело пошло наоборот; даже в случае, если бы их посол и отправился в Москву, то его отправили бы назад, узнав в совете (raet) его корыстные условия, о которых я стыжусь писать. Впрочем, так как я их не знаю наверно, то я по возвращении лишь из Москвы донесу об них В. Д. В.

Датчане напали на наши корабли близ Лапландских берегов и сильно теснили их, так как и они выслали кораблей и купцов и крепко жаловались на голландцев именем короля их, но так как их несколько помазали и они к тому же приятели нашим купцам, что они их отпустили.

С нашими купцами в нынешний год поступлено чрезвычайно милостиво. Они с продажи и покупки не заплатили более двух со ста пошлин; не смотря на это, некоторые недовольные из них еще жалуются; но мы можем обойтись без этих жалоб; со времени моего приезда русские дают нашим такую свободу в торговле, что многие из наших купцов утаили половину своего товара и следовательно заплатили половинную пошлину. Они мною нахвалиться не могут. Это впрочем более для чести.

Я никаких не имел издержек на порох и свинец, доставил даже бесплатно балласт капитану; мне необходимо было нанять еще одного бочара. Теперь я не в состоянии сообщить других достоверных известии; данные же мне поручения исполню усердно и так что В. Д. В. останетесь довольны; буду молчать и действовать, предоставляя В. Д. В. милостивому покровительству Всевышнего, да даст Он В. Д. В. счастливое и мирное правление, а мне постоянную охоту служить отечеству.

Архангельск, 4-го сентября 1618.

Р. S. Сегодня получено известие, что (в Москве) скончалась большая страусовая птица, т. е. великий канцлер, всегда [804] большой приятель англичан, а наш противник. Полагают, что он был отравлен. Дай Бог всем врагам нашей отчизны подобный конец или лучший образ мыслей (sinnen).

Исаак Масса.

Третье письмо.

Масса ссылается на послание 4-го сентября 1618. — Отправление его в Москву. — Благополучный путь до Хоробрицы. — Несчастное приключение с лодкою. — Опасность утонуть. — Наказание приставов. — Проезд мимо Устюга в Вологду. — Причины остановки в Вологде. — Известия от дяди царя из Ярославля. — Неудачный приступ принца Владислава на Москву. — Желание поляков заключить мир. — Дальнейшее отправление Массы с кладью. — Слухи в народе. — Прибытие в Ярославль. — Опасность дорогою. —12-ти-недельное пребывание в Ярославле. — Пожар. — Известие о заключенном мире между Россиею и Польшею. — Отправление в Москву. — Прибытие в Москву. — Встреча и помещение. — Образ жизни Массы. — Его свидание с канцлером Савою Романщиковым. — Советь, который дают Массе его друзья не просить аудиенции. — Старания английского агента доставить Массе аудиенцию. — Причины к тому. — Ожидаемые перемены от приезда из плена отца царя. — Интриги английского агента. — Разные слухи о цели посольства Массы. — Аудиенция английского агента. — Ему возвращают его подарки. — Английскому посланнику запрещают просить впредь об аудиенции. — Неудачный исход его миссии — Отъезд его. — Аудиенция Массы. — Разговор с царем. — Собрание 22 июня в келье Патриарха. — Разрешение производить персидскую торговлю. — Разговор Массы с Курбатовым о торговле голландцев. — Торжественный въезд в Москву Филарета. — Освобождение польских пленных. — Прощальная аудиенция. — Неисполнение царских приказаний относительно подарков, назначаемых иностранным посланникам — Возвратное путешествие в Архангельск. — Пожар в Архангельске, приписываемый англичанам. — Уверения Массы в тщательном исполнении своего поручения — Заметка на счет высокой ценности, которую придали аммуниции.

Высокомогущественные Господа! Господа мои! В. Д. В. усмотрели из писем, которые я писал В. Д. В. 4 сентября, 1618 г., что я прибыл в Архангельск с подарками и с послом Его Всероссийского Величества, возвращающимся из Голландии. В. Д. В. также узнали о бегстве за море [805] английского посла с тем, что он привез в помощь (assistentye) Его Русскому Величеству, равно и о разных других происшествиях, случившихся в тоже время.

Путь наш вверх к Москве был удачен до 12 сентября, в который день мы доехали до окрестностей Хоробрицы (Chorobritsa), где лодка, на которой я сам находился с людьми своими, платьем, шелковою мебелью, ночью потонула по причине дурного ее устройства. Мы, к удивлению многих, с трудом спаслись с лодки. Мы должны были нанять нарочных и отправить их в воеводе Архангельскому за другою лодкою и припасами; все тотчас было нам прислано. Пристава наши были схвачены за то, что дали нам первую, негодную лодку и принуждены были заплатить нам за весь ущерб, за исключением двух ящиков с платьем, которые мы потеряли.

16 числа, мы вновь отправились далее мимо Устюга (Ust-Juga) и Тотьмы на других лодках и с припасами, поставленными на счет приставов. 11 октября, мы благополучно прибыли в Вологду: здесь воевода прислал за мною собственную лошадь, и я въехал в город при конвое, состоящем из городского гарнизона; меня поместили в одном из значительнейших домов; в означенном городе мы должны были пробыть до 18 ноября, не только в ожидании установления зимнего пути, но собственно потому, что дорога между Вологдою и Ярославлем была опасна, так как неприятель показывался ежедневно с 7 или 8-ми тысячами черкасов (Tsercassen); даже подходили к городу, так что мы могли считать себя осажденными.

Между тем воеводы получили письма от дяди Великого Князя, который с дружиною стоял под Ярославлем, чтоб помешать неприятелю перейти чрез реку Вологду и послать отряд на помощь Москве, осажденной принцем польским Владиславом. В это время Владислав ночью напал на Москву с 16 т. войска, состоящего из французов, англичан, немцев, ирландцев, шотландцев, поляков и черкасов. Но он был отбит, отступил до самых крайних пределов столицы, так что он на вторую попытку уже более не покушался. Поляки даже начали просить мира, так как по всей стране разнесся слух, будто английские и нидерландские посланники прибыли с аммунициею, деньгами и 4000 нидерландского войска. Известие это поселило страх между поляками, но немцы ему обрадовались, потому что весьма не хорошо содержались польским принцем и беспрестанно находились в необходимости перебегивать. К этому присоединилось известие [806] о Богемской войне (To-есть начало тридцатилетней войны), которое поторопит поляков заключит мир. Пришло также приказание нас с большим конвоем отправить в Ярославль со всем, что было при нас. Но сначала проводили туда английского посла, а потом мне дали ротмистра с 500 войска и, кроме того, еще несколько человек из дворян. Порох и свинец повезены были сухим путем на санях. Провоз аммуниции из Вологды до Ярослава по моему рассчету обошелся втрое дороже стоимости ее. Народ полагал, что по образу клади, мы везем серебро, а не свинец; но господа начальники того желали для славы. Во всех церквах молились о нашем здравии, и мы таким образом прибыли 24 ноября в Ярославль. Дорогою мы ночью два раза были окружены неприятелем, числом до 4 т. человек, и которого мы видели в разных деревнях, на расстоянии даже не полной мили. Но ротмистр все держал меня при себе для ограждения меня и говорил: «Пусть хоть все пропадет, лишь бы я тебя довез невредимым; иначе я жизнию буду отвечать». Таким образом, мы два раза взбились из беды, верхами с 10-ю людьми из свиты моей. Я сделал ротмистру значительный подарок, без чего уже из одной чести обойтись не мог. Затем и вся поклажа благополучно дошла до Ярославля. Там я был с почестию встречен, имущество все сложено в казенные подвалы, мне отведена квартира. Здесь русский посол сделал первое донесение свое в самых выгодных для нас выражениях, в чем я удостоверился по обращению со мною и почестям оказываемым мне; так напр. меня провезли чрез Волгу до дома моего на собственном коне племянника Великого Князя, каковая почесть до настоящего времени никому не была оказана, и которая не вполне понравилась англичанам.

В городе Ярославле, который никогда не был завоеван, мы пробыли 12 недель, дожидаясь заключения мира между русскими и королем польским и княжеством литовским, каковой мир и заключен между Москвою и Ярославлем в большом монастыре Троицком, в 10-ти милях от которого стояли сын короля и Лев Сапега со всею армиею. Они никак не могли взять этот монастырь, который сильно укреплен и вооружен множеством орудий. Между тем в Ярославле случился сильный пожар, причинивший много ущерба. Он открылся в доме, занимаемом английским посланником и произошел от курения табаку и пьянства; в нем погибло трое [807] англичан и двое русских; сгорело также много хлеба в зерне. Посланник, дворяне и люди его свиты с трудом спасли жизнь, но все имущество было жертвою пламени; однакож остальные из посылаемых Его Величеству денег к счастию находились в остроге на хранение.

4 января, мы узнали, что мир заключен; можно себе представить сколько всех обрадовало известие это. Русские, по их обычаю, служили благодарственное молебствие (Те Deum laudamus). Трезвонили во все колокола, которых великое множество и которые почитаются лучшим украшением церквей; звон был такой, что слух заглушал. Затем тотчас пришло из Москвы повеление отправить с конвоем в Москву английского и нидерландского посланников, по сначала английского, который и отправился 14 января 1619 года с 500 дворян верхами, назначенных проводить его до Москвы.

24 января, отправился я в Москву с 300 дворян, которые были наряжены мне в конвой. Над ними начальствовал князь Даниил Ярославский. Порох и свинец нам приказано было оставить в Ярославле, потому что, по этой дороге, не достало бы лошадей на провоз их. Мы направили путь чрез Ростов, Переяславль (Pereslau) и Троицу и прибыли в Москву 1 февраля. Вне города нас встретили лица, особо на то назначенные, и проводили в отведенные нам квартиры. Меня поместили в доме епископа Босдальского (Boesdael); определены были, по русскому обычаю, для меня припасы и напитки в большем количестве, нежели в прошедшем годе. Повара однакож, кухонной посуды, постелей и прочих подобных вещей дано не было, и я сам всем этим должен был запастись.

Подобно тому, как делалось в других городах, мне в Москве дали караул, так что никто не мог быть у меня и, никто из наших не мог по прежнему выходить со двора. Я испросил позволение, чтоб некоторые из знакомых могли посещать меня; позволение это было дано мне, но с тем, чтоб посещения зри производить тайно. Англичан же в Москве и в других городах содержали весьма строго.

Английский посланник и я часто просили об аудиенций, но нам всегда весьма учтиво отвечали, что нам нужно потерпеть потому, что сначала мир должен быть заключен и укреплен посольствами, посылаемыми друг другу обоими государями, что требовало многих издержек и времени. Но мне, между тем, позволено было быть в канцелярии у канцлера Саввы Романщикова (Sava Romantsicooff), который в то время исправлял [808] должность умершего великого канцлера; он приветствовал меня от имени Его Величества Государя с величайшею вежливостию и любезностию. Он побеседовал со мною о путешествии моем и о случившемся со мною дорогою; а потом меня снова проводили домой. Вместо стола (Tafel), как это обыкновенно называют, мне в этот день принесли на дом особенное кушанье и напитки. Это происходило в конце марта.

Друзья и приятели мои, равно и родной дядя Его Царского Величества, Иван Никитич (Mikitowits), который ныне шталмейстер, советовали мне не просить аудиенции у Его Величества. Английский же агент, пребывающий в Москве, всячески старался и делал большие расходы, чтоб я получил аудиенцию, на что он имел свои причины; в это время почти все чины великой канцелярии были преданы англичанам и чрезвычайно корыстолюбивы. Они перепортили бы наше дело, так как всем было известно, что Его Ц. В. не только терпел хладнокровно, что делалось в разных областях государства, но смотрел сквозь пальцы и на действия придворных и прочих служителей с великою кротостью (побуждало его к тому множество неприятелей, не только вне, но и внутри государства) до возвращения родителя своего, которому он намерен был вверить управление целым государством, как мужу, который, один был в состоянии поддержать достоинство великокняжеское. Для меня всего лучше было обождать перемен, которых одни ожидали с надеждою, а другие опасались, и которые действительно произошли с возвращением родителя царского и прочих государственных мужей, которые содержались 8-мь лет в плену у поляков. По этой, а не по другой причине, Россия уступила Польше 14 городов, принадлежавших более ста лет Литве и по большей части лежащих на реке, прежде называемой Бористеном, а ныне Днепром.

Между тем английский агент употреблял все средства, чтобы узнать, зачем именно я был послан; он полагал, что цель моего посольства была совершенно другая, потому что я продолжал жить тихо и спокойно. Здесь же распускались разные ложные слухи: иные говорили англичанам, что я прибыл для того, чтоб населить Россию голландскими выходцами, что шведам досталось от русских и проч. Он нас изобразил самыми худыми красками. Англичане выпросили аудиенцию, которая и была дана им в самое неудобное время, а именно — в великий пост.

Когда он (Английский посланник) предстал пред царем, то при нем не было [809] подарков от Его К. В., так как бежавший английский посол увез их с собою. Он однакож поднес несколько подарков собственно от себя и от кавалеров, находящихся при нем, каковые подарки, пред отъездом его из Москвы, ему были возвращены к стыду его и английской компании: кроме того ему принесли на дом подарки Его Ц. В., ценностию превышающие его подарки. Когда рассмотрены были гранаты Его Кор. Английского Вел. и найдено, что они относились единственно до посла Сэр-Дудлея-Дейка (S-r. Dudley Dyck), то ему (т. е. поверенному в делах Томасу Фуйш (Thomas Fuische), дяде сказанного Д. Дейка, отправленному им вместо себя самого с поручением в Москву) ответили, чтоб он более не позволял себе испрашивать аудиенции на том основании, что он не королем послан, а лишь рабом короля, без ведома Его К. В. Ему круто объявили, что с ним дела иметь не хотят, присовокупляя, что весьма удивительным кажется, что королю английскому, любезному брату Его Царского Величества, служители его не оказывают более почтения, и что они осмеливаются столь дерзко, бросать должность свою и вместо себя посылать нисшего к столь великому государю, каков царь; что никогда не полагали, чтобы подобная вещь могла случиться, но что если при нем находится часть денежного пособия обещанного царю, то чтоб он выдал оную, в чем он отказал: за что должен был просидеть 3 месяца под стражею. Испросив, наконец, аудиенцию у депутатов, и получив ее, тут-то он и объявил, что не намерен отдать денег иначе, как если голландцам вовсе запретят торговать с Россиею. Ему ответили, что этого слышать не хотят, еслиб даже сам король повторил подобное требование. Так как находящаяся при нем сумма была незначительна и состояла из испанских реалов нужных для известных изделий в церкви; то послали в нему купцов с поручением выменять реалы; ему хотели навязать 6-ю процентами более, нежели следовало за эту монету; наконец, ему прямо объявлено, что с ним дела иметь не хотят. Реалов, как говорят, при нем было 100 т. С того времени англичане, только лишь заметив расположение, которым мы пользовались, всячески старались возбудить здесь ненависть в В. Д. В. Генеральным-Штатам: они даже, наконец, подали записку, в которой изъясняли, что В. Д. В. Генеральные-Штаты — народ, желающий вмешиваться в дела всех государств и поселить в них раздор; что В. Д. В. были также виновниками шведской войны, которая большею частию производилась их силами и средствами, [810] что вы просили союза Польши против России и много других лживых сказок, которых я повторять стыжусь. Им ответили, что Его Ц. В. благодарит их за предостережение, а потом за спиною над ними смеялись, так что клеветами своими они себя самих уронили. Я не хотел даже опровергать их, но всегда мог бы доказать все, еслиб не опасался причинить кому либо вреда. При отъезде его из Москвы, пред ним три раза захлопнули ворота, когда он намеревался выехать со двора верхом: это делали с ним три дня сряду. Его проводили за город одни нисшие (Slechte) стряпчие и писцы, которые, в отношении своего дворянства, суть самые презренные люди в Москве. Он таким образом отправился чрезвычайно недовольный, негодуя не столько на русских, сколько на пребывающего в Москве английского агента, которого он считал виновником всему случившемуся.

Пред отъездом его из Москвы, мне назначена была аудиенция. Для меня и свиты моей даны были лошади великого князя с форейторами и пажами. Шествию нашему приказано было идти мимо английского двора; они все видели, к своему великому унижению, служителей моих на конях царских, между тем, как они в подобном случае принуждены были нанимать лошадей.

Явившись пред Его Царским Высочеством, я почтительно приветствовал Его от имени В. Д. В., поднес подарки, данные мне с собою, равно и те, которые я представлял собственно от себя, как то делали посланники, бывшие прежде в России. Потом мне позволено было подойти к руке царской. Я вручил ему грамоты В. Д. В. и просил назначить мне депутатов. Царь пожелал сам со мною говорить, и я должен был отвечать ему без переводчика. Он спросил меня в благополучном ли здравии добрые друзья его В. Д. В. Господа Штаты, равно и принц Оранский. Я ответил, что при отъезде моем, В. Д. В. были в вожделенном здравии и желали Его Царскому Величеству долгой жизни и мирного царствования. Царь кивнул головою и спросил о моем здоровья и не имел ли я дорогою каких-либо неприятностей в его владениях. Я поблагодарил Его Царское Высочество за оказанные мне ради В. Д. В. почести. Хотя у меня были причины жаловаться, но я подвергнул бы опасности жизнь виновных, и кроме того, не желая возбудить к себе ненависти, я предпочел умолчать и не доводить этих причин до сведения. Затем царь отпустил меня и вместо стола (tafel), мне принесли кушанье и напитки. Это происходило 1-го июня. [811]

После того, я несколько раз имел аудиенцию по возвращении в Москву родителя царя, который подвинул вперед дела мои, по которым созвано было 22 собрания в келье патриарха, в присутствии Его Величества и всех господ страны (alle de heeren des lands). Решено было никак не, запрещать персидской торговли, но допустить нас к этой торговле на ряду с англичанами. Как только состоялось это решение, Иван Никитич послал ко мне надежного, тайного приятеля заверить меня, что это дело решено несомненным образом, и посоветовать, чтоб В. Д. В. не замедлили отправкою посланников для заключения трактата по означенному делу. Посланному ко мне от Ивана Никитича я подарил вызолоченный кубок.

Об этом В. Д. В. можете впрочем удостовериться из писем Его Царс. Вел.; мне же при передаче этих грамот, настоятельно приказано главными советниками и самим канцлером, просить В. Д. В. не замедлить отправлением посланников, если мы желаем выгодных для земли нашей условий. Сами же русские чрезвычайно довольны и рады, ибо знают, что для них произойдет от того выгода и польза.

Вновь назначенный канцлер Иван (Ferasionits) Курбатов, бывший послом при римском императоре, похож на немецкого уроженца, умен и рассудителен во всем и многому научился в плену у поляков и пруссаков. Он меня распрашивал о всех подробностях: на каком месте мы построили-б дома, какие мы вывозили бы и ввозили бы товары и прочие другие вещи. В ответ на его вопросы, я назвал ему произведения, которые для нас нужны и выгодны, и если трактат заключится, то мы сойдемся. Товары эти суть: сырой шелк, краски, москательные товары, камлот, парчи, штофные изделия (дамасты) и др.; из наших стран всякого рода сукна без исключения, холст ради чрезвычайной белизны (которою он превышает шелковую и бумажную материи), и который, по этой причине, русские чрезвычайно ценят и любят; некоторые из наших городов могут производить весьма выгодную торговлю холстом в России. Затем я назвал мелочные товары (cramerye) и нюренбергские изделия.

14-го июня, последовал торжественный въезд родителя великого Князя, Филарета Никитича, со всеми другими бывшими вместе с ним в плену. Его Царское Величество выехал к нему на встречу за город на целую милю со всем народом всех племен (natyen); народу собралось более нежели [812] когда либо до всех бывших смут; его встретили с вербами и ветвями и повезли на санях запряженных 4-мя лошадьми, по обычаям тамошнего духовенства; звонили в колокола и молились в церквах; все жители Москвы ликовали несколько дней, одну половину дня проводили в церквах, а другую на пиршествах.

Польские пленные также были освобождены, им дали одежду, денег и проводников до границы. Во всех ведомствах переменены штаты и сменены служащие; но все к лучшему. Все сделано по приказанию самого родителя царского, но все заранее уже было назначено и определено.

4-го августа, а получил ответ от государственного канцлера и непременное приказание объявить В. Д. В. Господам Свободных Соединенных Нидерландов, не оставить отправкою полного посольства, в одно время, с англичанами. Он уведомил меня, что он весьма хорошо знает, что будут устроены дела выгодные для нашей страны, выгоднее, нежели сказано в грамотах, писанных к Его Королевскому Величеству. Мне затем приказано было готовиться к 6 августа, чтоб откланяться у Его Царского Величества.

6-го августа, меня и свиту мою снова повезли во дворец на лошадях великого князя. Я представился Его Царскому Величеству и получил грамоты; мне позволено подойти к руке Его Величества. Он изустно поручил мне В. Д. В. от него поклониться, пожелать здравия и благополучного правления и дал именное приказание пригласить вас прислать посла с достаточными полномочиями. Он приказал тоже повторить принцу Маврикию, любезному его другу. Засим, после обыкновенных церемоний, я откланялся и поклонился всем князьям, сидящим по левую руку царя: они встали и отдали мне поклон.

На другой день, посланы были ко мне на дом экипажи и провожатые. Мне подарено было 3 тюка соболей, стоящих около 900 гульденов, т. е. ценою в половину поднесенных мною подарков, не смотря на то, что царь приказывает делать всем послам и посланникам подарки, на половину значительнее тех, которые они сами подносят царю; но приказание это не исполняется, а посланнику не следует и не приличествует жаловаться и требовать чего-либо.

7-го числа, выехали мы из Москвы и мне дано до 20 человек рейтеров в прислугу до Ярославля, там мне прибавлено было еще войска и проводников; 14-го числа, я прибыл в Вологду, расстоянием в 100 немецких миль от Москвы: [813] тут нам попался вестовой, который уведомил нас о пожаре, случившемся в Архангельске.

Из Вологды мы, 16 августа, отправились на большой лодке, с гребцами и солдатами. Мы проплыли мимо Суска (Soesco) (?) и Тотьмы до Устюга по Сухоне, и 21 числа вошли в великую реку Двину.

26-го августа, я прибыл в Архангельск, мне на встречу вошло войско и меня снабдили припасами. Я был свидетелем разрушения произведенного пожаром, в который амстердамские купцы потеряли на полтора миллиона; они однакож спасли более половины имущества, за исключением меня, бывшего в отсутствии и лишившегося почти всего моего достояния. Пожар приписывают англичанам. Московская компания в Англии рушилась, а коммиссионеры ее в Архангельске таким образом удобнее могли свести счеты свои. Известно одному Богу. Здесь впрочем знают, что большая часть имущества англичан была уже нагружена на кораблях и что за несколько дней до пожара некоторые из них перенесли на корабли часть имущества своего. Наступала осень, и я поэтому не мог уже выжидать известий из Москвы. Так как военного корабля для меня не находилось, то я должен был нанять для себя судно. Я около 9-ти недель странствовал на этом корабле в бурю и ненастье. Мы два раза должны были приставать в Норвегии, что нам стоило много денег и времени.

Вот краткое описание случившегося со мною в продолжение этого путешествия. Я почел полезным для В. Д. В. письменно изложить все, уверяя В. Д. В., что я вполне исполнил данные мне вами поручения. Теперь никогда более не станут жаловаться на стеснение нашей торговли во всей стране. Мы ныне пользуемся свободою на ряду с англичанами. Как из грамот Его Царского Величества явствует, он намерен был с нарочным отправить другое письмо, но желая избегнуть издержек, я взял с собою второе письмо это и доставил его В. Д. В.

Я по совести могу утвердить, что во всех случаях, я соблюдал честь В. Д. В. и выгоды страны нашей. Я не сомневаюсь в персидской торговле, коль скоро решено будет отправить к Великому Князю Московскому знатное посольство, как того требует письмо Его Царского Величества. Подданные ваши будут пользоваться большими выгодами и воротят все прежние издержки, понесенные нами в Московском государстве. [814]

Предоставляя себя милости вашей, молю Бога, да дарует он В. Д. В. всякого благополучия и долговременного правления.

Окончено 3 декабря 1619.

В. Д. В. нижайший слуга ваш

Исаак Масса.

Р. S. Нужно заметить, что посланная В. Д. В. и мною доставленная Его Царскому Величеству аммуниция оценена была в 40.000 гульденов, и в эту же цену принята и записана Его Царским Величеством и государственными князьями, (rycxvorsten) не смотря на то, что она в Голландии не обошлась даже в 20.000 гульденов.

____________________

Все три последние письма Исаака Массы в сборнике нашей Академии Наук отделены от донесений первого голландского посольства 1616 года, и составляют особый картон № 15. Но содержание писем и их эпоха так тесно связаны с донесением, что мы предпочли изменить порядок оригинала, и картон № 15 поставили рядом с картонами №№ 1 и 2, заключающими в себе донесения голландских послов.

Письма Исаака Массы заключают собою первую эпоху сближения, нашего с голландцами. Цель, которую преследовали Штаты, осталась не вполне достигнутою, и потому Голландия решилась наконец последовать совету Массы, и в 1630 году было отправлено посольство в Москву с простым поручением вести переговоры о торговле. Подобно Бредероде, Иоахими и Бассу, новые послы, Альберт Конрад Бург и Иоган ван-Фельтдриль, составили подробное описание своего путешествия по России и пребывания в Москве.

Текст воспроизведен по изданию: Записки о России XVII-го и XVIII-го века по донесениям голландских резидентов // Вестник Европы, № 8. 1868

© текст - М. С. 1868
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Андреев-Попович И. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вестник Европы. 1868