Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

«ЮАНЬ-ЧАО МИ-ШИ» И ПЕРВОЕ ПОЛНОЕ РУССКОЕ ИЗДАНИЕ ТЕКСТА И ПЕРЕВОДА ЭТОГО ПАМЯТНИКА

/л. 1/ Что такое ЮЧМШ? ЮЧМШ — это полуэпическое, полулегендарное, полуисторическое повествование о предках монгольского царского рода, о племенных взаимоотношениях, существовавших в период, предшествовавший объединению под властью Чингиса, о жизни и деятельности самого Чингиса и о царствовании Угэдея, не захватывая смерти последнего. В основном ЮЧМШ является хроникой деятельности Чингиса, ибо из 282 параграфов, на которые делится книга, первые 68 отведены событиям предшествующей эпохи, следующие 200 Чингис-хану и 14 Угэдею или из 12 цзюаней (глав из 50 листов каждая) 10 посвящены Чингису, а 2 всему остальному.

Чем это произведение ценно для науки

ЮЧМШ дает историку обильнейший материал о разных сторонах монгольской жизни XII-XIII вв. (Б. Я. Владимирцов, Общественный строй монголов, стр. 7-8) [3], чем не может похвастаться официальная история Юаньской династии — Юань-ши, особенно когда дело идет об эпохе, предшествующей Чингису, и о первых временах монгольского владычества 1.

Для литературоведа ЮЧМШ является древнейшим, ценнейшим памятником монгольского эпоса, дошедшим до наших дней.

В каком виде дошел до нас этот памятник

Монгольский текст ЮЧМШ дошел до нас транскрибированным при помощи китайских иероглифов с подстрочным переводом текста на китайский язык и дополнительным связным, местами несколько сокращенным китайским переводом каждого параграфа, на которые разбит текст. /л. 2/

Как европейцы познакомились с этим памятником

Честь ознакомления европейской науки с этим памятником принадлежит нашему выдающемуся синологу прошлого века Палладию [72] Кафарову, который в 1866 году в IV томе «Трудов Членов Российской Духовной Миссии в Пекине» опубликовал перевод китайского связного текста псу заглавием «Старинное Монгольское сказание о Чингис-хане».

История текста

Какова же история этого дошедшего до нас текста, почему этот монгольский текст представлен в таком необычном оформлении, т. е. в транскрипции китайскими иероглифами, да еще с китайским переводом?

Ответы на все эти вопросы, казалось бы, вполне естественно искать и получить во введении к академическому изданию текста и переводе ЮЧМШ, вышедшему в 1940 г. Но, к большому нашему удивлению, истории текста С. А. [Козин] не счел возможным уделить даже хотя бы несколько строк, и поэтому, чтобы восполнить этот пробел и для большей ясности в дальнейшем изложении, я остановлюсь на несколько минут на истории текста.

Свержение Юаньской династии и изгнание монголов из Китая не обеспечили еще китайцам полного спокойствия на окраинах (в 1355 г. Чжу Юань-чжан поднял восстание, в 1368 г. [он] воцарился под годами правления Хун У). Непрерывные войны с монголами требовали, с одной стороны, достаточного количества войск на границах, опытных в ведении войны с кочевниками, с другой — определенного контингента лиц, владеющих монгольским языком, способных выполнять дипломатические поручения.

И вот в 15 году правления Хун У (1382) император отдал распоряжение членам Хань-линь-юаня (китайская Академия Наук) Хо Юаньцзе и Ма-ша И-хэ составить учебник монгольского языка для китайцев и перетранскрибировать ЮЧМШ китайскими иероглифами. По окончании работы тот и другой труд было приказано напечатать для того, чтобы ими могли пользоваться китайские посланцы к монголам. Учебник был готов и напечатан в 22 году правления Хун У (1389) и состоял из словаря в 844 слова и текстов для чтения, составленных из образцов официальной переписки китайского императора с монголами и различных монгольских предводителей с китайским императором в количестве 12 документов. Весь текст учебника был напечатан в китайской транскрипции. Точно так же был напечатан и текст ЮЧМШ, но в то время, как учебник дошел до наших дней в количестве 7 точно датированных экземпляров оригинального минского издания, хранящегося в Пекинской Национальной Библиотеке, от печатного ЮЧМШ сохранился лишь фрагмент в 45 листов, и потому мы лишены возможности точно установить дату его напечатания. /л. 3/

Кто же такие были Хо Юань-цзе и Ма-ша И-хэ? Почему было поручено именно им составление учебника и перетранскрибирование ЮЧМШ? Можно ли доверять им в транскрипции монгольских слов китайскими иероглифами, их умению точно передать в подстрочном китайском переводе значение каждого монгольского слова в данном контексте, их способности связно и точно изложить по-китайски содержание каждого параграфа?

Хо Юань-цзе был монгол, родившийся в Китае, занимавший уже официальный пост при Ю[аньской] Д[инастии], великолепно владевший монгольским языком и не менее хорошо китайским; о последнем мы можем [73] судить по тому, что он занимал пост «Ши-цзян», т. е. толкователя при Хань-линь-юань (Академия Наук), дававшийся лишь лицам, занявшим на дворцовых экзаменационных испытаниях на звание доктора три первых места.

Относительно происхождения Ма-ша И-Хэ у меня сведений не имеется, но по имени следует предположить, что он был монгол. Он известен как переводчик на китайский язык трудов по астрономии с «языков западных стран»; под таким названием у китайцев с давних времен известен Восточный и Западный Туркестан. Ма-ша И-хэ занимал при Хань-линь-юань пост «бянь-сю цин» (1), т. е. редактора, дававшийся также одному из трех первых докторов. Эти, хотя и скудные, биографические данные вполне объясняют, почему именно этим двум лицам была поручена такая ответственная лингвистическая работа, и в то же время является для нас гарантией, что как транскрипция, так и оба перевода (подстрочный и связный) сделаны настолько точно, насколько это было в силах для двух членов китайской Академии Наук в XIV веке, владевших в совершенстве монгольским и китайским языками, не пройдя курса современной фонетики. /л. 4/

Любопытно отметить, что Хо Юань-цзе использовал все бывшие в его распоряжении средства для уточнения передачи монгольских звуков китайским письмом и изложил правила своей транскрипции в 6 параграфах введения к Хуа-и и-юй. /л. 5/

При транскрипции монгольских слов китайскими иероглифами наталкиваются на затруднения, а именно в монгольском языке имеются такие звуки, для к[ото]рых нет соответствия в китайских иероглифах. Для передачи указанных звуков я теперь беру наиболее близкие и ниже привожу примеры. Если читатель будет ими пользоваться, то все будет правильно. /л. 6/

Для того, чтобы облегчить китайцам запоминание многосложных монгольских слов, авторы в транскрипции монгольских слов китайскими иероглифами применили весьма остроумный /л. 7/ метод вставки мнемонических иероглифов. Этот медод заключается в том, что в каждом возможном случае какой-то слог монгольского слова передается иероглифом, по значению близким к значению транскрибируемого монгольского слова. Напр[имер]: /л. 8/

§ 9 [I-6а1] бу-лу-ган (2) «соболь»; § 3 [I, 2b3] ах-та-с-ту (3) «имеющий меринов»; § 253 [Сюй I, 18b4] у-ла (4) «р. Ула», на-у (5) «р. Hay» 2; § 253 [Сюй I, 18Ь5] тао-у-р му-рэн (7) «река Тор». В данных примерах иероглифы лу, та, у, му и рэн (лэнлянь) являются мнемоническими: лу — «название пушного зерька», та — «ленивая лошадь», у — «название реки в пров. Хунань», му — «мыть, умываться» и лянь — «сгуриться, течь»; [они] употребляются в тексте со специальной целью — облегчить изучающему запоминание соответствующих монгольских слов. Во всех случаях, когда в тексте требуется передать только транскрипцию монгольских слогов лу, та, у, му и рэн без какого-либо намека на значение слова употребляются <...> те же самые лу, та, у, му и рэн, но лишенные ключевых знаков «мышь», «лошадь» и «вода» 3. /л. 10, 11/ <…> [74] /л. 12/

Не учтя этих, вполне достоверных китайских исторических сведений (а учесть их не представляло особых затруднений, следовало лишь обратиться к соответствующим источникам) и полагаясь лишь на высказывание А. М. Позднеева в статье «О древнем китайско-монгольском историческом памятнике Юань-чао ми-ши», напечатанной в Известиях ИРА (т. X, вып. 3-6 1894 г. [10, 248-259], С. А. во введении к своему труду строит гипотезу о существовании в начале XIII в. «китайско-монгольскси письма, как национального письма монголов». Иными словами, С. А. желает убедить читателя его труда в том, что монголы были грамотны еще до принятия уйгурского алфавита и что для изображения звуков своей речи они пользовались китайскими иероглифами в качестве знаков.

Если бы эта гипотеза имела хотя бы одно или два подтверждения, это представляло бы большой интерес для науки, т. к. нам до сих пор [было известно, что все народы, соприкасавшиеся с китайской культурой, принимали от китайцев письменность в неизменном виде, т. е. образование проникло при помощи китайских книг, написанных иероглифами и изучавшимися всеми, желавшими принять китайскую культуру на китайском языке. Это мы видим на примере Японии, Кореи, Аннама 4. Даже те народы, которые приняли китайскую культуру и образование, потом из националистических соображений решившие изобрести свои собственные письменные знаки, и те все же оставались под влиянием китайского иероглифа-идеограммы и создавали свои собственные иероглифы по образцу китайских, но не пользовались китайскими иероглифами в качестве фонетических знаков, т. е. не делали азбуки из иероглифов (тангуты, кидани, джурджени).

Гипотеза С. А. Козина может базироваться лишь на следующих словах Позднеева: «Какими буквами был начертан этот первоначальный текст, на это в нем самом не находится никаких указаний; но принимая во внимание, что в показанный период монголы не имели еще у себя своего собственного алфавита и что их квадратная письменность была изобретена только в 1269 г., т. е. двадцатью девятью годами позже этой первоначальной редакции ЮЧМШ, необходимо пред/л. 13/положить, что для изображения его монголы могли воспользоваться только двумя родами письма, бывшими в то время, по свидетельству Мэн Хуна, у них в употреблении, и именно {так. OCR}, или алфавитом уйгурским, или китайским. К тому же заключению приводит нас и манифест Хубилай хана, изданный в 1269 году, текст которого находим мы целиком в переводе г. Потье» (цитир. статья, стр. 253) [20] 5. /л. 14/

Как мною уже было указано выше, до нас не дошло полного печатного экземпляра ЮЧМШ и иссследователи принуждены сейчас пользоваться рукописными списками, восходящими к двум разным оригиналам: 1) к печатному изданию годов правления Хун У, о котором я только что говорил, и 2) к рукописному экземпляру библиотеки минского и[мператор]а [75] Юн Ло, известной под именем Юн Ло да-дянь, состоявшей из 22 877 книг, переписанных в двух экземплярах по императорскому указу в 1407 году. Один экземпляр этого собрания хранился в Нанкине и был уничтожен пожаром в 1645 году, а другой — в Пекине и погиб почти целиком, за исключением нескольких отдельных тетрадей, во время пожара в 1900 году.

Различие между ними состоит в том, что печатное издание было разделено на 10 цзюаней (тетрадей) основных и 2 дополнительных, рукописный же экземпляр библиотеки Юн Ло делился на 15 цзюаней, по содержанию же и тот и другой экземпляры совершенно идентичны. Причина такого различного деления на главы пока еще не установлена, но китайские ученые придают этому большое значение. Для нас же сейчас это служит руководящей нитью для установления, к какому оригиналу восходит каждая данная рукопись.

Китайские ученые периода Манджурской династии вполне оценили значение ЮЧМШ как исторического источника при тех скудных, а иногда и неточных сведениях, какие представляет китайская история о первых временах монгольского владычества. Начиная с Вань Гуань-дай'я (в 1748 г.), приготовившего сокращение ЮЧМШ под названием Юань-чао ши люэ (опубликованного Ян Фу-цзи в 1847 г. в сборнике Чжао-дай цун-шу), все китайские историки, в какой-то мере интересовавшиеся монгольской династией, пользовались ЮЧМШ для своих исследований. С работой над ЮЧМШ в прошлом столетии связаны имена таких крупных ученых, как Цянь Да-синь, Суй Сунь, Чжан Му, Хэ Цю-тао, и наших современников — Кэ Шао-вэня (автора Новой Истории Монгольской Династии), Ван Го-Вэя, Ху Ши и др. /л. 15/

Несколько рукописных списков ЮЧМШ, конечно, не могли быть достоянием широких кругов китайского ученого мира, но, к счастию, среди библиофилов в Китае существует похвальная традиция опубликовывать имеющиеся редкие рукописи в сборниках, именуемых по-китайски Цун-шу. И китайский перевод ЮЧМШ, таким образом, был опубликован в 1848 году под редакцией Хэ Цю-тао и Чжан Му в сборнике Лянь-юнь-и цун-шу, и с этого-то издания и был сделан вышеупомянутый перевод Палладия на русский язык. Затем, в 1903 году, в сборнике Хуан-чао фань-шу юй-ди цун-шу вторично публикуется текст китайского перевода, но на этот раз с историческими и географическими комментариями Ли Вэнь-тянь'я и, наконец, в 1908 году выходит в свет полное издание ЮЧМШ (т. е. монгольский текст в китайской транскрипции, подстрочный китайский перевод и связный китайский перевод каждого параграфа), приготовленное к печати E Дэ-хуй'ем по рукописи, принадлежавшей Ма Цзинь-юань'ю.

Я не намерен здесь давать полный список и истории происхождения известных нам рукописей ЮЧМШ, их можно насчитать около двух десятков, находящихся в Китае, Японии и различных странах Европы и потому не вполне доступных нам для тщательного изучения, а укажу лишь на одну, находящуюся в нашем распоряжении, в библиотеке Государственного] у[ниверсите]та, именно рукопись Палладия, полученную последним в 1872 году от одного из китайских ученых того времени, лично скопировавшего ее с экземпляра, находившегося в Юн Ло да-дянь. Палладий по получении этой копии полного текста ЮЧМШ тотчас же транскрибировал [76] монгольский текст русскими буквами и под каждым монгольски словом дал перевод соответствующих китайских иероглифов китайской подстрочного перевода, сделав т. о. предварительную черновую работу, и едва ли предполагал издать ее в таком виде. Эта рукопись транскрипции Палладия также находится в нашем распоряжении и хранится в РО ИВ АН, и. о ней так много говорится С. А. в его введении к ЮЧМШ. Эт рукопись была передана Палладием А. М. Позднееву, в свою очередь передавшему в 1878 г. ее в библиотеку Петербургского университета.

Интерес к ЮЧМШ как к древнейшему монгольскому источнику по языку и истории монголов побудил ИРАО-во в 1881 году вынести постановление об издании рукописи Палладия фотолитографическим путем и снабдить переводом, который должен был сделать А. М. Позднеев. Но это благое пожелание не вышло из стадии протокольных записей. Далее нам известна попытка А. М. Позднеева издать ЮЧМШ обыкновенным литографским способом, но это издание осталось незаконченным, и о размерах выполнения сведений не имеется, т. к. не сохранилось ни в одной из наших библиотек полного комплекта листов. В 90-х годах А. М. Позднеев опубликовал первую тетрадь /л. 16/ ЮЧМШ (96 параграфов) в качестве пособия к своему университетскому курсу [11]. В «Обзоре деятельности Общества Востоковедения» с 1900 по 1907 год, в списке трудов, находившихся в стадии «печатания», мы находим «Древнейший китайско-монгольский памятник исторической литературы монголов ЮЧМШ», но, насколько известно, дело ограничилось помещением этого извещения. В 1914 г. ИРАО-во выносит еще раз постановление относительно ЮЧМШ, но на этот раз в связи с тем, что в Китае уже появилось печатное издание E Дэ-хуй'я, было предположено опубликовать лишь монгольский текст с переводом и примечаниями 6.

Последняя попытка в данном направлении была сделана уже во время войны в Монголии. Тогда Автономное Монгольское П[равительст]во приступило к изданию разного рода сочинений на монгольском языке, и в план издательства была включена и ЮЧМШ. Подготовка памятника к печати была поручена моему первому учителю монгольского языка Цэндэ-гуну, который по печатному изданию E Дэ-хуй'я переложил монгольским алфавитом весь текст. Но, к сожалению, дело на этом и остановилось, и текст Цэндэ-гуна остается до сих пор в рукописи, копия с которой имеется у нас в Рукописном Отделе Института Востоковедения и которой пользовался С. А. при издании «Сокровенного Сказания».

В 39 году Мэйдзи (1906 г.) в Японии был опубликован полный перевод ЮЧМШ на японский язык, сделанный Нака.

Затем ЮЧМШ привлекает внимание всем вам известного П. Пеллио, который уже в 1920 году приготовил восстановленный текст нашего памятника, но до сих пор по некоторым причинам не решается опубликовать его.

В 1928 году над ЮЧМШ начал работать проф. Э. Хэниш, и уже в 1937 году им был издан полный восстановленный текст в латинской транскрипции по изданию E Дэ-хуй'я, а в 1939 году также и полный словарь к ЮЧМШ. [77]

Вот в каком виде обстояло дело с ЮЧМШ до появления труда С. А. Козина. /л. 17/

Введение

Выход в свет полного текста и перевода ЮЧМШ является одним из крупнейших событий в области востоковедения. Над ЮЧМШ работали и работают и в Китае, и у нас в Союзе, и в других европейских странах. И мы справедливо должны гордиться, что виновником выполнения такого монументального труда является наш советский ученый; это является достижением нашей советской востоковедной науки. Но принадлежность к числу работников советской науки в то же время и налагает на нас обязанность строго критически относиться ко всем нашим трудам, требовать от них наивысшей возможной точности и аккуратности; никогда не забывая, что наша наука должна быть передовой наукой.

Труд С. А., конечно, в самое ближайшее время вызовет отклики в печати как у нас, так и за границей, и потому мне казалось бы не совсем лишним, чтобы первые отклики раздались в стенах нашего института, из которого вышла сама работа.

К разбору труда С. А. я подхожу с теми требованиями, которым он должен удовлетворять согласно предисловию и введению и которые, следовательно, вправе к нему предъявлять рядовой читатель.

Предисловие говорит, что «издание полного текста, перевода и исследования Сокровенного Сказания — труд, требующий огромного напряжения, а главное чрезвычайно широких познаний в китайском и монгольском языках...

Выполнение этой задачи блестяще удалось нашему советскому ученому С. А. Козину...

Только теперь историки получат надежный материал для своих исследований... О лингвистах, занимающихся историей монгольского языка, нечего и говорить: им этот древнейший памятник монгольского языка был до сих пор, вообще, недоступен. А литературоведы тоже только теперь получат не только прекрасно поданный материал, но и ценное исследование памятника». /л. 18/

«Труд С. А. Козина представляет собою исключительное явление в истории монголоведения не только по своим масштабам, но и по качеству работы, обнаруживая многосторонние и глубокие знания предмета. Мы можем смело утверждать, что в настоящее время едва ли кто-либо мог бы выполнить эту работу с таким же успехом, как С. А. Козин» (Н. Н. Поппе).

В дальнейших своих замечаниях я и намереваюсь рассмотреть, насколько труд С. А. удовлетворяет требованиям лингвистов и историков и в какой мере приложены здесь были С. А. современная синология и монголистика. /л. 19/

Мне кажется, что в предисловии не совсем точно заявлено, что «этот древнейший памятник монгольского языка был до сих пор вообще недоступен (для лингвистов)».

С 1937 года имеется уже прекрасное издание текста ЮЧМШ в латинской транскрипции, сделанное Хэнишем [Э.] (уже не говоря о рукописном [78] экземпляре транскрипции Палладия, которой пользовались все наши исследователи этого памятника).

И, конечно, новое издание текста в 1940 г. в издании АН СССР при учете всего, сделанного предшественниками, должно стоять на уровне требований современной науки. /л. 20/

Текст. Мне кажется совершенно излишним говорить здесь о том, как следует издавать восточный текст в транскрипции знаками латинского или русского алфавита, напомню лишь об одном основном принципе, который мы заставляем запоминать каждого студента, а именно: одним знаком нашей транскрипции должен всегда обозначаться один и тот же знак данной восточной письменности. Отступления от этого правила допустим мы лишь при условии, что в каждом отдельном случае будет дано оригинальное написание и оговорка автора транскрипции, почему он считает правильным предлагаемое им свое собственное чтение, а не чтение оригинала. В таком случае мы будем иметь действительно научную транскрипцию, к которой каждый лингвист, занявшийся исследованием данного текста, будет относиться с доверием. Это особенно важно при издании текстов на языках и диалектах, мало или совсем не исследованных, где необходимо тщательно учитывать каждый фонетический вариант, данный в оригинальном тексте.

Монгольский текст ЮЧМШ был переписан китайскими иероглифами между 1382 и 1389 годами и передает звуки монгольской разговорной речи, как она звучала в устах Хо Юань-цзе и Ма-ша И-хэ, при помощи китайских знаков, которые должны читаться так, как они читались в Северном Китае в конце XIV века. Так как каждый китайский иероглиф представляет один слог, произносящийся всегда одинаково, то и мы при перетранскрибировании этого текста знаками нашего алфавита обязаны каждый слог всегда и везде писать одними и теми /л. 21/ же знаками. Следовательно, для научного восстановления текста ЮЧМШ и транскрипции, доступной каждому, а не только китаисту, существует только один путь, необходимо:

1) учесть старое чтение иероглифов

2) учесть диакритику, расставленную авторами китайской транскрипции

3) не изменять по своему усмотрению чтения иероглифов.

При соблюдении этих условий мы получим восстановленный текст, приближающийся к оригинальному произношению настолько, насколько вообще всякая грубая транскрипция в состоянии передать звуки другого языка.

Когда мы обращаемся к тексту С. А. и тем частям введения, которые касаются текста, и пытаемся выяснить, какие же принципы были положены в основу академического издания, то ответа на этот вопрос не находим. /л. 22/

При издании текстов, по давно уже установившейся традиции, принято обычно указывать, что для издания использованы такие-то манускрипты, в манускриптах имеются такие-то разночтения и т. п. Может быть, такой способ издания устарел и не годится для современного академического издания, но во всяком случае отсутствие таких указаний во введении к «Сокровенному Сказанию» заставляет пожалеть об этом. /л. 23/ [79]

С. А. говорит, что он «штудировал весь текст памятника», к каковой работе были привлечены манускрипты П. Кафарова, текст китайской транскрипции E Дэ-хуй'я, текст с комментариями Ли Вэнь-тяня, монгольская рукопись «Алтан тобчи нова» и т. д. То есть, С. А. имел в руках три текста ЮЧМШ: печатный E Дэ-хуй'я, рукопись китайской транскрипции кит[айского] текста (?) П. Кафарова и текст Ли Вэнь-тяня, при наличии каковых он имел возможность дать нам критическое издание памятника по трем текстам, так же, как это сделал Haenisch.

Особенно интересным для советского востоковедения является нахождение в руках С. А. текста Ли Вэнь-тяня. Насколько мне известна литература [о] ЮЧМШ, Ли Вэнь-тянь своего текста никогда не издавал, а потому нахождение его рукописи в Советском Союзе является открытием для нашего востоковедения, и я надеюсь, что С. А. сегодня, хотя бы вкратце, сообщит о местонахождении этой рукописи и даст ее общую характеристику. /л. 24/

Но по какой-то неизвестной причине такого издания текста С. А. нам не дает, хотя он «при выполнении своей задачи» и «штудировал все оригинальные материалы, как манускрипты, так и печатные издания».

Остается неизвестным даже, какой, хотя бы один, из имевшихся у него текстов лег в основу его работы.

Не совсем понятны только при знакомстве С. А. с первоисточниками, перечисленными выше, его высказывания.

ЮЧМШ при Юаньской дин[астии] никогда не издавалась и не могла издаваться, так как являлась секретной (см. Ю[ань]-ш[и]). /л. 25/

Тобчиян. В Юань-ши дважды встречается Тобчиян как название книги, содержащей деяния Чингис-хана.

1) В биографии Ча Хан'я сообщается о переводе Тобчиян на китайский язык под названием (Шэн у кай тянь цзи) (8). /л. 26/

2) Затем в биографии Юй Цзи говорится о Тобчиян, написанной квадратным письмом. Тут же упоминается, что эта книга недоступна посторонним и не может выноситься из хранилища 7. /л. 27/

Незнакомство с основными источниками

с. 9, начало введения.

Рукопись П. Кафарова, копия с печатного экземпляра XIV века (см. В. Л. Котвич, К изданию ЮЧМШ, Зап[иски] Колл[егии] Восто[коведов], т. I, 1925, стр. 233-241).

Но рукопись является копией с Юн Ло да-дянь. /л. 28/

С. А. на странице 9 в самом начале своего «Введения в изучение памятника» говорит о E Дэ-хуй'евском издании ЮЧМШ («изд[ание] Гуань Гутан по рукописному экземпляру Юаньского периода с предисловием издателя E Дэ-хуй'я»). Но если бы сам он читал предисловие E Дэ-хуй'я к этому изданию, находящееся в I томе на 1-й странице, а не пользовался сведениями из вторых рук, то он бы не решился сделать печатно такого заявления. Транскрипционного текста не могло быть при Юаньской [80] династии. Юаньская рукопись ЮЧМШ еще никогда не была найдена. Если и произойдет такое событие, то оно наделает шума во всех ученых кругах. /л. 29/.

Стр. 11, начало. Говорится о печатном издании (ЮЧМШ) Юаньского периода, т. е. о фрагментах ЮЧМШ минского издания. /л. 30/

С другой стороны, во введении хотя и очень часто упоминается рукопись работы по восстановлению текста ЮЧМШ русской транскрипцие сделанная Палладием в 1872 г., но о ней говорится как о «далекой от совершенства русской транскрипции П. Кафарова» (стр. 27). Следовательно, это не может быть и работа Палладия, изданная С. А., да в таком случае очевидно, и было бы на титульном листе указано, что это текст П. Кафарова, изданный и переведенный С. А. Козиным.

Итак, читатели-лингвисты оставлены С. А. в полном неведении, какой текст ЮЧМШ дается им в академическом издании. /л. 31/

Посмотрим теперь, каким же методом пользуется С. А. при восстановлении монгольского текста ЮЧМШ, написанного китайскими иероглифами? /л. 32/ В том же введении С. А. высказывает не совсем понятные для лингвиста и китаиста положения (стр. 27) по этому поводу: «Из всех суждений по вопросам транскрипции наименее приемлемыми, с моей точки зрения, представлялись те, которые сводились к желательности и даже необходимосп полностью отразить в транскрипции памятника все те фонетические особенности, которые свойственны китайским идеограммам вообще и их звучанию в китайских диалектах (или диалекте) XIII в. в частности. /л. 33/

Не говоря уже о том, что этой темы хватило бы на совершенно специальное заседание группы специалистов, и притом на весьма продолжительный период времени, необходимо заметить лишь, что, на мой взгляд, подобная постановка вопроса могла бы иметь место лишь в отношении какого-либо фонетически закрепленного китайского разговорного текста, а не в отношении тех китайских знаков, которые при этом адаптированы, вероятнее всего, самими же монголами в качестве условных звуковых символов, имеющих лишь тенденцию к изображению на письме звуков монгольской речи, с ее совершенно чуждой фонетической системой...

При восстановлении монгольского текста памятника я предпочел идти по следам всех работавших в этой области ученых, а именно П. Кафарова, Котвича, Пеллио, Б. Я. Владимирцова, Хэниша, из которых никто, для подобной же цели не делал попыток точного воспроизведения совокупности китайских фонем (вроде цзи-цзи-сы, хэ-хань, то-ча-ань, дунь-да, хэ-ча и т. п.), для чего пришлось бы прежде всего изобрести специальную транскрипционную систему, так как существующими в настоящее время в монголистике не покрывались бы вновь выдвигаемые потребности».

Но если С. А. не желает читать иероглифы так, как они читались в момент написания ЮЧМШ, то как же он восстанавливает текст? Что же он кладет в основу? Все работавшие в этой области ученые, т. е. и Палладий, и Пеллио, и Хэниш читали иероглифы не в современном их пекинском произношении, а давали чтение, по возможности приближавшееся к минскому времени. И если С. А. «предпочел идти по следам всех работавших в этой области ученых», то он, очевидно, должен был учесть все достоинства и недостатки работ своих предшественников, а в особенности текст ЮЧМШ, изданный Хэнишем в 1937 году (изданный, надо сказать, со всей немецкой аккуратностью, по мере сил и уменья Хэниша, где [81] работа была проделана одним лицом, а не группой специалистов), т. е. за три го да до выхода в свет «Сокровенного Сказания» и дать нам лучший с точки зрения транскрипции текст памятника, уточнив по возможности чтение каждого иероглифа. /л. 34/

И здесь, как и при вопросе о происхождении изданного текста, С. А. нам не дает никакого внятного ответа. /л. 35/

Если он читал согласно современному северному произношению, то Чингис в его транскрипции должен был читаться Чэн-цзи-с, яун (что) — я-вэн, гуун (человек) — гу-вэн, окин (девушка) — ва-цин, иргэн (народ) — и-р-цзян и т. п. /л. 36/

Но в чтениях, даваемых С. А., и Чингис, и яун, и окин звучат совершенно так, как они должны, если читать иероглифы согласно их минскому чтению. В чем же здесь дело? Почему С. А. противоречит сам себе? /л. 37/

Обратимся теперь опять к введению и посмотрим, нельзя ли найти объяснения в изложении С. А. фонетики памятника. Там имеется фраза (стр. 25): «Таким образом при оценке приемов и методов китайской транскрипции, очень часто надлежит принимать не те звуки, которые в действительности показывают их знаки, но те звуки и знаки монгольского языка, которые она стремится изобразить». Но каким же образом можно транскрибировать звуки какого-то плохо нам фонетически известного диалекта нашей фонетической азбукой, если знаки-то, которыми написан оригинал и которые мы должны переписать своим алфавитом, изображают не те звуки, «которые в действительности показывают их знаки»?

Если диалект нам плохо или совсем неизвестен, а знаки которым[и] он записан, читаются совсем не так, как они должны читаться, то как же мы должны их читать? Что будет подтверждать правильность нашего чтения? Какую научную ценность будет иметь наш восстановленный текст? /л. 38/

На стр. 23 описывается звук е. «Для слогов, начинающихся с согласной, кроме к, ч, дж, 8 китайская транскрипция находит соответствие лишь в дифтонге йе, а для слогов, начинающихся с к, ч, дж, в гласном среднем между русскими э и о. Нет поэтому надобности передавать литерально: дйе-мйей, дйей-сйечен, а так же, как и мы: демей, дей-сечен». Т. е., согласно С. А., в китайском языке отсутствовали (и, очевидно, отсутствуют) слоги бэ, бэн, гэ, гэн, дэ, дэн и т. д., место которых занимают йотированные бйэ, бйэн, гйэ, гйэн, дйэ, дйэн и т. д., но такое заявление противоречит как истории китайского языка, так и современному его состоянию.

Демей и дэй сечен, приводимые С. А. в качестве примеров — первый является словом, ни разу не встречающимся в тексте ЮЧМШ и поэтому может приводиться как доказательство своих положений только человеком, пользовавшимся не иероглифическим текстом, а какой-то транскрипцией. Второй же, дйей-сейчен, также подтверждает незнакомство с первоисточником, т. к. слово дэй-сэчэн пишется (9) т. е. дэй-сэчен, где первый иероглиф никогда не был йотирован, а второй в эпоху написания памятника произносился сэ, чему подтверждением служат памятники квадратного письма и исследования А. А. Драгунова «Алфавит Пакба и древний мандаринский язык». [82]

Описание звуков н и нг. «Последовательно и строго различаются; однако н служит также и для выражения м в конце слога. Напр[имер]: тэн дэк-тэмдэк; энбулэ-эмбулэ; дунда-думда...»

Здесь С. А. совершенно не учитывается уже много лет известная китаистам истина, что северо-китайские диалекты приблизительно до XVII в. сохраняли в определенной группе закрытых слогов конечное м, позднее во всех т. н. мандаринских говорах перешедшее в н. /л. 39/

Поэтому заявление С. А., что «н служит также и для выражения м конце слога», не совсем точно и современно. Примеры, приводимые С. А., могут читаться только как: тэмдэк (10) (современное] чт[ение] тянь), нэм булэ (но не эмбулэ, так как нянь (11) никогда не терял начальной согласной и монгольское слово восходит к дагурскому нэмбувэй — прикрывать, служить прикрытием, а отсюда и слово нэмбулэ — шалаш, хижина) и дунда (ибо дунь (12) принадлежит к той группе слогов, которые испоко веков имели окончанием н). /л. 40/

О реконструкции

{н – вместо символа, объединяющено «н» и «г». OCR}

Ман (13). Почему [иероглиф ман (13), когда он встречается в заглавии книги 1) Монгол-ун н[игуча] т[обчиуан], [читается мон), но этот же иероглиф в [слове] 2) Манћут (§ 46, цз. I, 28а5) читается ман, [и] в [славе] 3) мангирсун «чеснок» (§ 74, [цз.] II, 6а2) читается ман? Как же здесь [надо читать], ман или мон? /л. 41/

Транскрипция (13а)

§ 27 дважды na/qod — утки

но в § 21 no/qai — собака /л. 42/

Словарь и транслитерация

§55

С. А. хунар (14) мино (15)

мой запах

Почему один знак читается по-разному цз. I, 35b5 /л. 43/

Почему

§ 105 кит. э э де (16)

цз. III 6а5

[цз.] III 6b2

С. А. пишет oede. Почему? [Ведь это] остов юрты и значит это дверная рама мынь куан (17) /л. 44/

Транслитерация (17а)

почему § 96 Va?qan (18) (известный Унхан Марко Поло)

§ 132 С. А. Va?qi? (19) (имя)

и в то же время

§ 124 С. A. O?kur (20) (имя)

§ 190 С. А. O?qudun (21)

р[одительный] п[адеж] от O?qud (племя) /л. 45/

По ознакомлении с такими странными взглядами С. А. на вопросы реконструкции текста приходится лишь удивляться: каким же образом текст, восстановленный С. А. на основе вышеприведенных его положений, остается за исключением некот[орых] мест все же вполне удобочитаемым? В [83] транскрипции, правда, встречается разнобой, весьма нежелательный для исследователя-лингвиста разнобой, когда одному и тому же иероглифу приписывается два разных чтения. <...>

Правда, транскрипция совершенно умалчивает указания оригинала, что окончание прош[едшего] вр[емени] глаголов -ба в определенных случаях читалось –бэ и –бо, а такими указаниями пестрят страницы оригинала. /л. 46/

Правда, не учтены правила транскрипции Хо Юань-цзе, и потому в описании звуков (стр. 23) говорится:

х, ?, h без различия передаются звуком х. Это неверно, и для каждого из этих транскрипционных знаков нашего алфавита есть соответствующий китайский иероглиф. И нельзя обвинять оригинальный текст в непоследовательности, кроме как в случаях явной описки переписчиков. /л. 47/

При всем этом, текст С. А. читать можно, но только его нельзя использовать для серьезной лингвистической работы: по нему нельзя выяснить фонетический состав языка ЮЧМШ, для такой работы надо или обращаться к оригиналу, или к немцу [Haenisch'y]. Внимательное рассмотрение описания (стр. 23), а также и самого реконструированного текста звуков языка памятника заставляет высказать еретическое предположение, совершенно, казалось бы, недопустимое, а именно, что С. А. в своей работе над восстановлением текста памятника как будто намеренно избегал пользоваться китайскими оригиналами (Е Дэ-хуй, рукопись Палладия, рукопись Ли Вэнь-тяня), а всю свою работу провел над каким-то текстом, уже протранскрибированным до него, /л. 48/ внеся в этот текст незначительные изменения. Затем полное игнорирование китаеведения приводит С. А. к тому, что его описание звуков языка памятника стоит на уровне, весьма отдаленном от современного. /л. 49/

Разнобой транскрипции поразит всякого мало-мальски просмотревшего текст в реконструкции С. А. <...>. В то же время этот разнобой показывает, что при работе над текстом С. А. имел перед собой не китайский текст, а какой-то другой, написанный «слепой» (с точки зрения иероглифики) европейской транскрипцией. /л. 50/

Частое упоминание во введении рукописи текста, восстановленного П. Кафаровым, заставляет предполагать, что в основу работы [лег] без каких-либо существенных изменений черновой труд П. Кафарова, без консультации с китайским транскрипционным текстом. Одно из доказательств правильности этого — частое упоминание во введении о «далекой от совершенства русской транскрипции П. Кафарова», о которой, в сущности, и не следовало бы много говорить, упомянув лишь во введении, как о работе, ценной в свое время, а теперь уже устарелой, наталкивает на мысль, что в основу издания текста С. А. была положена работа П. Кафарова с незначительными изменениями. В этом предположении еще больше утверждает изобретение С. А. для внесения паники в среде историков нового народа на территории Восточной Азии, а именно «Лихудского народа». В § 281 С. А. переводит: «Я окончательно покорил Лихудский народ (Гиньское царство)». В Реконструированном С. А. тексте читаем: «Лихудун 9 иргэн мухутхаба би». Во втором тексте, называемом С. А. «текстом памятника, как он мыслится написанным письмом уйгурско-монгольской системы в принятой у нас [84] транскрипции для современного монгольского письменного языка», данное место звучит так; «шихудун иргэн тур аяладжу, лихуд иргэн мухудхаба би». Всякому мало-мальски знакомому с историей Цзиньской династии или джурдженей упоминание о том, что последних называли «Лихуд'ами», становится подозрительным, и он пытается найти подтверждение этого в первоисточнике. Что же говорит китайская транскрипция монгольского текста? (Цз. Сюй 11, 55а1). Там мы читаем: «Джаудун иргэн тур аяляджу, джауд иргэн мухудхаба би», т. е. отправившись войной на цзиньский народ, я разорил цзиньский народ. Следует пояснить, что термин джа (22) чрезвычайно интриговал японских и китайских историков, занимавшихся исследованием Ляоской /л. 51/ и Цзиньской династий, и Ван Го-вэй'ем было написано уже специальное исследование, посвященное этому термину, в котором он сближает его с встречающимся несколько раз в ЮЧМШ другим термином, а именно джуин иргэн. Откуда же у С. А. появился народ Лихуд? Если мы обратимся к Палладиевской транскрипции текста, то там в обоих случаях рукою Палладия было написано ДЖАХУД, но каким-то досужим читателем зачеркнуто и переправлено на ЛИХУД. Эта «поправка» правильного чтения Палладием первого слога на фантастическое и была перенесена С. А. в его реконструированный текст. Причем неправильно был перетранскрибирован не только первый слог, но и второй, т. к. С. А. пишет лихуд, точно так же, как и у Палладия, а в оригинальном тексте джа-у-д, т. е. отсутствует звук х. В тексте и переводе С. А. отсутствует половина фразы, которая, правда, появляется во втором тексте, но уже с новым, не известным никому народом Шихуд, происхождение которого пока для меня неясно. Пропуски в тексте С. А. не являются редкостью. При работе с китайской транскрипцией монгольского текста не могло произойти таких вопиющих ошибок.

Итак, если это транскрипция Палладия, то почему же об этом не сказано ясно, почему на титульном листе не указано, что текст издан по рукописи Палладия, тем более, что этим можно было почтить память нашего выдающегося синолога, т. к. в 1942 г. исполняется 125 лет со дня его рождения. Если первое предположение ошибочно и текст является результатом самостоятельной работы над китайским транскрипционным текстом, то почему же не сказано, какой текст положен в основу, чем он отличается от двух других, бывших в распоряжении С. А., какие разночтения имеются в текстах. Для такой работы вовсе не требуется создания особой комиссии из специалистов, и подобная же работа была уже выполнена Хэнишем, издавшим текст E Дэ-хуй'я и сверившим его с двумя манускриптами и печатным фрагментом минского времени. Почему текст, изданный в 1940 году у нас в Союзе, должен быть ниже достоинством, чем текст, изданный в Германии в 1937 году? /л. 52/ В самом начале своего введения С. А. говорит: «Не следует особенно сетовать по поводу полустолетнего пребывания под спудом манускрипта П. Кафарова с полной русской транскрипцией монгольского текста Юаньчао биши, написанного китайским письмом».

Мне же кажется, следует сказать: нельзя найти подходящих слов, чтобы выразить сожаление, что Палладий своевременно не опубликовал свою транскрипцию, а также, что благое начинание ИРАО-ва по изданию текста в китайской транскрипции не осуществилось. Два поколения монголистов и китаистов сумели бы дать и точный перевод, и восстановленный [85] монгольский текст, так что теперь оставалось бы заниматься лишь деталями памятника. В настоящее же время транскрипция Кафарова представляет интерес лишь для истории науки, но ни в коем случае не для того, чтобы служить базисом при работе над восстановлением текста. Ее можно издавать как память о столпе нашей синологии прошлого века, но не как текст, соответствующий современным требованиям. Работа над восстановлением монгольского текста ЮЧМШ может и должна вестись только исходя из китайской транскрипции монгольского памятника, с учетом всех доступных нам списков последнего и с учетом исторической фонетики китайского яз[ыка]. /л. 53/

С. А. не удовольствовался изданием восстановленного текста ЮЧМШ, или, как он его называет, «текста памятника в научной транскрипции, выражающей китайскую его транскрипцию, которая закрепила один из монгольских диалектов XIII в. типа современного монгорского», но дал нам еще один текст, именуемый автором «Текст памятника, как он мыслится написанным письмом уйгурско-монгольской системы в принятой у нас транскрипции для современного письменного языка».

Совершенно непонятно, не только для меня, но, мне кажется, и для большинства монголистов, что это за текст и какие цели преследовались при его издании? /л. 54/

Если первый должен был бы дать чтение, как оно звучало в устах монгола XIII в., то, очевидно, второй должен нам представить как он был бы написан знаками уйгурского алфавита?

В таком случае, если бы уж представилась такая необходимость, почему бы не издать рукопись Цэндэ-гуна, как она есть, монгольским алфавитом и сделать памятник доступным для чтения в пределах МНР?

Транскрипция же латинскими буквами текста, написанного уйгурским алфавитом и никем еще невиданного, а только теоретически восстанавливаемого, может быть проделана лишь при строгом учете транскрипции, лежащей в основе монгольской письменности. /л. 55/

Читать монгольский текст, написанный уйгурским письмом, можно лишь при соблюдении закона гармонии гласных. Поэтому никогда нельзя прочесть в уйгурском письме мэрган. гэргай, как транскрибирует С. А., и в то же время нельзя транскрибировать никэн, если быть последовательным с точки зрения С. А., т. к. (23) читаются гань и кань, т. е. заднего ряда. /л. 56/

Говорить долго о нужности и научной ценности этого текста едва ли представляет большую необходимость.

Действительно, транскрибировать нашим научным алфавитом уйгурский текст, никогда не бывший перед глазами автора, по меньшей мере странно, а что он мыслит под уйгурским письмом — непонятно, т. к. в транскрипции не выдерживается основное правило уйгурской письменности — гармония гласных. /л. 57/

Теперь я перейду к рассмотрению перевода текста памятника.

Согласно предисловию, из этого перевода «историки получат надежный материал для своих исследований», тогда как до сих пор «они должны были черпать свои данные из сокращенного и местами неточного перевода [П.] Кафарова». Т. е., другими словами, новый полный перевод является настолько точным, насколько его можно было сделать таким при наличии всех тех материалов, какими располагал автор перевода. Материалы же эти, по его словам, были следующие: [86]

1) Тексты китайской транскрипции и подстрочного перевода E Дэ-хуй'я, Палладия и Ли Вэнь-тяня и

2) Перевод Палладия, опубликованный в 1866 г. /л. 58/

Что перевод может быть сделан точно и в то же время литературно, для этого мы имеем пример в блестяще выполненном переводе необычайно сложного для передачи на чужом языке текста, а именно в серии новелл Ляо-Чжай'я, данных нам Василием Михайловичем.

Перевод с монгольского не представляет такой трудности, как работа над китайским текстом, и, казалось бы, очень просто взять транскрибированный научным алфавитом текст ЮЧМШ, сесть и через некоторое время дать вполне грамотный со стороны стиля и точности перевод на русский язык. /л. 59/

Но беда-то вот в чем. Текст этот написан на языке XIV века, и для того, чтобы правильно перевести его на русский язык, необходимо, кроме хорошего знакомства с жизнью и бытом современных монголов, иметь также и пособия для понимания языка того времени. Наши словари ни в коей мере не удовлетворяют этому требованию. Единственный правильный путь — это работа с оригинальным китайским текстом и подстрочным китайским переводом. Подстрочный кит[айский] перевод заменяет нам отсутствующий на русском языке словарь, точность же значений, даваемых в нем, гарантируется квалификацией лиц, выполнявших работу транскрипции для и[мперато]ра Хун-у, т. е. Хо Юань-цзе и Ма-ша ихэ. Кроме того, для уяснения смысла большую помощь оказывает также и связный китайский] перевод в конце каждого параграфа. /л. 60/

Кроме указанного мною пути, другого нет и быть не может при настоящем уровне монголоведения. Поэтому я беру на себя смелость заявить, что если монголист думает, что он в состоянии дать научно правильный перевод ЮЧМШ, пользуясь только средствами монголоведения, и притом монголист, находящийся в полной зависимости от словарей Ковалевского и Голстунского, то он глубоко заблуждается, переоценивая свои знания и возможности.

Если за такую же работу возьмется китаист, то и он не в состоянии выполнить такого предприятия по тем же самым причинам.

Такая работа, как и вообще вся работа над ЮЧМШ, может быть только при тесном сотрудничестве монголистов с китаистами. /л. 61/

С. А. уже не впервые выступает как автор художественных переводов произведений монгольской литературы. Благодаря ему наши широкие читательские круги могли познакомиться с Гесериадой и Джангариадой, теперь же он дал нам свой монументальный труд — перевод ЮЧМШ.

Сейчас я намерен привести несколько примеров из перевода С. А. и дать свое толкование тех мест, с которыми я не согласен.

В предисловии к ЮЧМШ очень хорошо сказано: «Если мы скажем, что такое-то слово С. А. Козиным не так понято, что такое-то место мы перевели бы иначе, это не было бы настоящей критикой труда в целом». /л. 67/

Такое заявление совершенно правильно, и я вполне поддержал бы его, если бы речь шла об одноязычном тексте. Но ведь перед нами двуязычный текст, приготовленный специально для разъяснения темных мест в монгольском при помощи китайского языка, так что нельзя ссылаться на непонимание слова или двусмысленность выражения, когда это невозможно в 99 случаях из 100. [87]

Поэтому на приводимых ниже примерах я хочу показать, что должно было бы получиться из перевода, если бы для этого были использованы С. А. все возможности, т. е. если бы он, «штудируя» все перечисленные тексты в китайской транскрипции, использовал их при своем переводе [см. Приложение I]. /л. 63/

Словарь

Теперь перехожу к последней части работы С. С. («Сокровенное Сказание». — М. Ч.), а именно к словарю.

[Во] введении С. А. говорит: «Особенный интерес в манускриптах П. Кафарова представляет т[ак] называемый подстрочный китайский перевод, вернее русский перевод китайских значений монгольских слов, проставленных в самом тексте китайской транскрипции. Правильнее назвать эти надписи подстрочным монгольско-китайским словарем XIII-XIV вв.

Словарь этот интересен в том отношении, что регистрирует очень много исчезнувших монгольских слов, а также нередко дает иные, теперь уже не усваивающиеся значения целому ряду бытующих в современном языке монгольских слов...

Переработка этого словаря потребует от синологов немалых усилий при ревизии наскоро проставленных П. Кафаровым китайских значе/л. 64/ний монгольских слов, тем более, что значения эти, как и сокращенный перевод-пересказ, даны на одном из китайских диалектов XIII-XIV вв.».

С. А. правильно оценивает значение подстрочного китайского перевода монгольских слов оригинала памятника. Как для перевода текста на русский язык необходимо ежеминутно пользоваться этим пособием (но только не в переводе Палладия, а в оригинале), так и для нужд монгольской лингвистики необходимо издание полного словаря ЮЧМШ.

Но непонятна только постановка вопроса относительно выполнения такого издания, когда С. А. весьма серьезно говорит о том, что необходима какая-то «переработка» /л. 65/ словаря П. Кафарова. которая «потребует от синологов немалых усилий».

Мне кажется, что при работе над оригинальным текстом рукописей ЮЧМШ и словарь должен составляться по оригиналу, а не по работе Палладия, проделанной наспех чуть не 100 лет назад и имеющей сейчас лишь историческое, но никак не научное значение. Никто из синологов не возьмется за переработку этого словаря, т. к. гораздо легче сделать всю работу заново, чем сверять перевод Палладия с текстом.

Но С. А., очевидно, держится другого мнения и решил издать Палладия с внесением собственных поправок. /л. 66/

В предисловии к словарю он говорит: «Монгольские слова и выражения XIII в. даны, прежде всего, в транскрипции, выражающей подлинное китайско-монгольское письмо памятника, и в значениях, усвоенных монголо-китайским надписным словарем П. Кафарова с поправками и дополнениями по его же китайско-русскому словарю, а также по словарям Куврера, Джайлса и др. Во всех возможных случаях приведены слова и значения из современного монгольского языка и разговорных диалектов...»

Только не совсем понятно, зачем было это все делать, когда в 1939 году уже вышел в свет полный словарь к ЮЧМШ, сделанный Haenisch'ем? /л. 67/

Но приходится считаться с фактом, что словарь С. А. напечатан.

Какую же пользу он оказывает занимающемуся монгольским языком XIV в.? [88]

Во-первых, словарь неполный. Много слов, данных Палладием в своем подстрочном переводе, выпущено по неизвестным причинам в издании С. А.

Во-вторых, исправления значений Палладия, как правило, — неверны.

В-третьих, сближения монгольских слов памятника с современными диалектами во многих случаях фантастичны и недопустимы для лингвистической работы.

Вот примеры: [см. Приложение II]

/Конв. 13, л.1-2/

Заключение

Несомненной заслугой С. А. является то, что он дал нам первый на европейском языке перевод текста ЮЧМШ, и, если бы он ограничился литературным переводом и литературоведческим исследованием, издав при этом текст за именем Палладия, никто ему ничего кроме большого спасиба не сказал бы.

Большой ошибкой С. А. явилось то, что он как для перевода, так и для издания текста хотел, как будто, использовать оригинальный китайский текст, но на самом деле его не использовал.

Поэтому я считаю, что работа ценна в своей литературной части, но в исторической и лингвистической не оправдывает надежд, на нее возлагавшихся.


Комментарии

1. Авторы «Юаньши» Сун Лянь и Ван Вэй, жившие в конце Мин, почти не пользовались монгольскими текстами [13, с. 26].

2. Еще один пример — название реки (6) — Б. И. Панкратов не транскрибировал.

3. Почти весь абзац о мнемонических иероглифах дан нами по тексту другого варианта Рецензии — этот текст яснее (см. AB, ф. 145, оп. 1, ед. хр. 214, 1-й вариант, л. 6).

4. Транскрибирование иностранного текста китайскими иероглифами, правда без мнемонических знаков, имело место и в эпоху Цин. Есть рукописный сборник народных песен аборигенов Тайваня — пинпу, написанный таким способом [16, с. 6-15].

5. Г. Потье напечатал два аутентичных текста эдикта Хубилая, китайский и монгольский (пакба), дав его перевод на французский с монгольского варианта [20, с. 1-47]. На русский язык с китайского переведен И. Т. Зограф [4, 97-99].

6. Об истории работы А. М. Позднеева над «Юань-чао би-ши» и попытках издания текста см. [3, с. 6], [6, 234-235].

7. Китайский литератор Сюй Южэнь, служивший при Юань, писал: «То, что называется "Го-шу", есть Тобчиян. Последняя секретна» [13, с. 11].

8. У С. А. Козина всюду транскрипция латинская; в цитатах Б. И. Панкратов часто заменяет ее на транскрипцию, данную в кириллице, иногда чуть изменяет.

9. С. А. Козина: Licud.

Текст воспроизведен по изданию: «Юань-чао ми-ши» и первое полное русское издание текста и перевода этого памятника (Рецензия Б. И. Панкратова на «Сокровенное сказание» С. А. Козина) // Страны и народы Востока, Вып. XXIX. М. Петербургское востоковедение. 1998

© текст - Чигринский М. Ф. 1998
© сетевая версия - Тhietmar. 2011
© OCR - Halgar Fenrirrsson. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Наука. 1998

Мы приносим свою благодарность
Halgar Fenrirrson за помощь в получении текста.