ПИСЬМО XXII
Петербург, 1735.
Мадам,
представление, которое сложилось у Вас о графе Минихе, совершенно неверно. Вы говорите, что представляете его себе стариком, облику которого присуща вся грубость побывавшего в переделках солдата. Но ему сейчас что-нибудь пятьдесят четыре или пятьдесят пять лет, у него красивое лицо, очень белая кожа, он высок и строен, и все его движения мягки и изящны. Он хорошо танцует, от всех его поступков веет молодостью, с дамами он ведет себя как один из самых галантных кавалеров этого двора, и, находясь среди представительниц нашего пола, излучает веселость и нежность, которые мне очень неприятны, ибо притворны. Потому что, хотя ему и присущи все эти добрые качества, в нем все же есть немецкая чопорность, и видеть, как человек такого склада пытается усвоить манеры петиметра,— все равно что видеть резвящуюся корову. Если бы Вам случилось быть в обществе этого человека, который, судя по газетам, уничтожил тысячи и десятки тысяч людей, как были бы Вы удивлены, [226] увидев, что он внимает Вам с томным взором, потом внезапно хватает Вашу руку и с восторгом целует ее! Но насколько более Вы были бы удивлены, обнаружив, что он полагает обязательным вести себя так со всеми женщинами. В остальном, что касается его характера, то как солдат он предприимчив и скор, а так как в его поспешных действиях ему часто сопутствовала удача, он теперь полюбил их и не принимает во внимание, сколь многих приносит в жертву своему честолюбию; правда, я полагаю, что многое из этого — скорее простые россказни. Я бы считала, что его любимым военным приемом должно быть нападение из засады, ибо искренность — качество, с которым он, по-моему не знаком. Если бы друг спросил меня, что я думаю о графе на самом деле, то я вслед за Отвеем сказала бы:
Ему не доверяй; он от природы лжив, Жесток, хитер, коварен, переменчив.
Я имею в виду его характер не только в любви, но в дружбе, и смею утверждать: всякий, кто доверился ему, почувствует на себе справедливость моих слов. В настоящее время он в моде и стоит сразу после герцога Курляндского; теперь, в отсутствие принца Гессен-Гомбургского, у графа Миниха нет конкурентов среди любимцев. Принц же за интриги отправлен на два или три года командовать войсками куда-то далеко от столицы, но не в такое место, где он мог бы какими-либо своими действиями произвести впечатление. Характеры принца и графа настолько различны, что не удивительно, если они не могут поладить. Принц — истинный солдат и всем обличьем, и по всем своим поступкам, но при этом человеколюбив, хорошо воспитан, приветлив, и в нем есть грубоватая искренность. Будучи здесь, он редко обедал или ужинал, не пригласив гостей, а общество было смешанное в том, что касается чинов, по преимуществу мужское; обычно присутствовало несколько дам, с которыми он был непритворно учтив. При дворе его ранг обязывал его танцевать, что он делает довольно-таки по-солдатски и сам весьма добродушно подшучивает над недостатком приятности в своих манерах. Подчиненные его обожают, и он всеми любим и ценим. Он крупного сложения и красив,— но Вы, право, заставляете заниматься тем, чего я боюсь. Потому что просить меня описывать страну, характеризовать людей так же нелепо, как советоваться с государственным министром о покрое платья. Следовательно, хотя я и [227] описываю Вам все, как оно представляется моему слабому разуму, не удивляйтесь, найдя мои суждения неверными. Но если Вы, по своей снисходительности, находите развлечение в моих излияниях, это чрезвычайно льстит самолюбию Вашей, и прочие.