АМБРОДЖО КОНТАРИНИ

ПУТЕШЕСТВИЕ В ПЕРСИЮ

QUESTO E EL VIAZO DE MISIER AMBROSIO CONTARIN AMBASADOR DE LA ILLUSTRISSIMA SIGNORIA DE VENESIA AL SIGNOR UXUNCASSAM RE DI PERSIA

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ОТ СОЧИНИТЕЛЯ.

Быв назначен Светлейшим Правительственным Советом Республики 1 в звание Посла к знаменитому Персидскому Государю Узун-Гассану, я, Амвросий Контарини, сын Бенедетто Контарини 2, приняв во уважение желание Светлейшей Республики и общее благо Христианского мира, решился, с помощию Господа нашего Иисуса Христа и Пресвятой Его матери, отправиться к месту назначения моего, не смотря на всю трудность данного мне поручения и опасность продолжительного пути.

Полагая, что описание долговременного моего странствия может принести некоторую пользу и удовольствие потомству, я вознамерился рассказать (с возможною впрочем краткостию) все случившееся со мною [12] в пути, с самого дня отбытия из Венеции (23 Февраля 1473 года) до возвращения моего в отечество (10 Апреля 1477). При сем я не премину сообщить читателям моим то, что известно мне о странах, областях и городах, чрез которые я проезжал, а также о нравах и обычаях жителей. [13]

ПУТЕШЕСТВИЕ

Амвросия Контарини, Посла Светлейшей Венецианской Республики к знаменитому Персидскому Государю Узун-Гассану, совершенное в 1473 году.

ГЛАВА I.

Светлейший Посол отправляется из Венеции, и миновав Германию, Польшу, Малороссию (Rossia bassa) и великую степь Татарии, приезжает в Калу.

23-го Февраля 1473 года отправился я из Венеции с свитою своею, состоявшею из Преподобного Отца Стефана Тесты, находившегося при мне в звании Духовника и Секретаря, из переводчика Димитрия Сетинского и двух служителей: Матвея Бергамского и Венгерского уроженца Иоанна (Zuanne Ungaretto). Все мы пятеро были одеты в длинное платье Немецкого покроя, а деньги, взятые [14] нами на дорогу, зашил я из предосторожности в свой камзол и в платье означенного отца Стефана, что было впрочем для обоих нас несколько беспокойно. Сев с четырьми товарищами моими в лодку, поплыл я сначала к монастырю Св. Михаила Муранского, где, отслушал обедню и приложившись к Животворящему Кресту, отправился с благословеннием настоятеля прямо к Местре. Тут было приготовлено для нас пять лошадей. Мы сели на них и с именем Божиим пустились по дороге к Тревизе, до которой, не смотря на все старания мои, не, мог я ни за какие деньги достать проводника.

24-гочисла прибыли мы в Конильяно, где я почел за нужное, пред отправлением в дальнейший, опасный путь, исповедаться в грехах своих и приобщиться Св. Таин, что и исполнил весьма усердно.

26-го числа поутру оставили мы Конильяно и, при самом выезде оттуда, встретили Немца, по имени Себастиана, который объявил нам, что едет по одной с нами дороге, знает хорошо меня и цель моего путешествия и охотно бы желал сопутствовать нам до Ниренберга. Приняв его за посланника Божия, мы все шестеро пустились в путь и, нигде не останавливаясь, въехали в [15] Германию, где по дороге встречали множество красивых городов и замков, принадлежащих разным владетелям и Епископам и признающих над собою верховную власть Светлейшего Императора (Serenissimo Imperadore). Из всех этих городов наиболее понравился мне Аугсбург (Auspurch). Миновав. Берцемсиурх (Bercemsiurch) 3, укрепленный город, принадлежащий Императору, мы, в пяти милях от оного, расстались с товарищем нашим Себастианом, долженствовавшим свернуть на Франкфурт, и при прощании крепко обняли друг друга.

10-го Марта 1474 прибыли мы в Ниренберг (Norimbergo), отменно красивый город, с укрепленным замком, посреди коего протекает река. Разведывая о проводнике для дальнейшего пути, узнал я случайно от хозяина моего, что в Ниренберге проживают два Посла Короля Польского, с которыми он советывал нам ехать вместе. Это известие так обрадовало меня, что я тот же час отправил отца Стефана объявить означенным послам, кто я таков, и просить о дозволении переговорить с ними. Получив в ответ, что могу посетить их, когда мне заблагорассудится, я немедленно отправился к ним в дом, и по прибытии туда, узнал, что один из сих Послов, [16] принадлежавших к числу знатнейших Сановников Его Величества, был Архиепископ, а другой — Дворянин (Cavaliere), по имени Павел. После первых приветствий объявил я им, что имею доверительные грамоты к их Королю, и они, не смотря на мое одеяние, обошлись со мною весьма почтительно и охотно приняли в свое сообщество. Во ожидании их отъезда пробыл я в Ниренберге до 14 числа.

14-го Марта отправились мы далее, в сопровождении означенных послов, и еще Посланника Богемского Короля, младшего сына Короля Польского 4. Составляя вместе отряд из шестидесяти всадников, мы таким образом проехали чрез всю Германию, останавливаясь по временам в прекрасных селениях; большею же частию в городах и замках, которых здесь весьма много и которые заслуживают внимание по красоте и крепости своей. Но так как страна сия известна уже почти каждому из читателей, или по собственным наблюдениям, или по наслышке, то я и не намерен распространяться здесь более о ее городах и замках, а скажу только, что с 14-го по 25-е число ехали мы постоянно чрез владения Маркиза Бранденбургского, Герцога Саксонского, и прибыли наконец в красивый и укрепленный город [17] Франкфурт, принадлежащий также означенному Маркизу, и находящийся на границ Германии и Польши. Тут пробыли мы до 29 числа, ко ожидании прибытия вооруженного отряда, отряженного Маркизом для сопровождения Польских Послов до владений их Короля. Отряд этот, как следует, прибыл в отличном порядке.

31-го числа прибыли мы в Мезериц (Messariza) 5, первый город Королевства Польского. Он не велик, но довольно красив и имеет небольшую крепостцу.

2-го Апреля 1474 достигли мы Познани (Posnam), не встретив на пути своем ничего особенно замечательного. Город сей заслуживает внимание как по красоте улиц и домов своих, так равно и по множеству живущих в нем купцов.

3-го числа пустились мы из Познани далее к тому месту, где надеялись найти Короля, и по дороге не видали никаких особенно замечательных городов или замков. Самые даже здешние постоялые дворы весьма отличны от Германских гостинниц.

9-го числа, в Страстную Субботу, прибыли мы в город, именуемый Ленчицею (Laucisia), где находился тогда Его Величество Казимир, Король Польский. Он выслал к нам на встречу двух своих дворян и [18] приказал отвести для наc приличную квартиру, которая по тамошнему месту была довольно хороша. Так как следующий день был первым днем Пасхи, то я и не посмел представиться Его Величеству.

11-го числа поутру Король прислал мне черное камковое платье, в котором я должен был явиться ко двору. Надев его, по принятому в той стране обычаю, отправился я, в сопровождении многих значительных особ к Его Величеству и, после обычных приветствий и преклонений, поднесь ему грамоту Светлейшей Республики, объяснив притом причину моего посольства. Королю угодно было оставить меня обедать вместе с собою и тут я удостоверился, что Польский стол почти ни в чем не различествует от нашего, изобилуя разными кушаньями, отменно хорошо приготовленными. По окончании обеда, откланявшись Его Величеству, возвратился я в свое жилище.

13-го числа Король вторично прислал за мною и на все то, что я передал ему накануне от имени Светлейшей Республики, отвечал в самых ласковых и благосклонных выражениях. Это удостоверило меня в справедливости общего мнения, что давно уже не было в Польше такого правосудного Государя. За сим приказал он [19] мне дать двух проводников: одного для Польши, а другого для Малороссии, вплоть до самого Киева (Chio) или Маграмана (Magraman) 6, города, лежащего вне владений Его Величества, в России. Отблагодарив надлежащим образом Короля от имени Светлейшей Республики, я распростился с ним.

14-го числа выехали мы из Ленчицы, в сопровождении помянутых проводников, и продолжали путь свой по стране ровной и местами покрытой лесом. Повсюду находили мы ночлеги, из коих иные были довольно порядочны, а другие не совсем хороши. Вообще Польша показалась мне не слишком богатою землею.

19-го числа прибыли мы в город Люблин (Lumberli). Он довольно красив и имеет крепостцу, в которой находились тогда четыре сына Его Величества. Старшему из них казалось не более 15 лет, а остальные были все погодки. Они жили тут под наблюдением весьма почтенного наставника. Узнав, что их Высочествам было угодно (вероятно по приказанию их родителя) видеть меня, я поспешил исполнить их желание, — и один из них приветствовал меня в таких выражениях, которые ясно доказывали уважение, питаемое ими к своему [20] наставнику. Отвечав приличным образом, я откланялся Их Высочествам и простился с ними.

20-го Марта выехал я из Польши и вступил в Малороссию, подвластную также Польскому Королю. Вплоть до 23 числа ехали мы почти беспрерывно лесом, останавливаясь для отдыха то в небольших замках, то в селениях, — и наконец прибыли в Луцк (luscli), город, имеющий довольно хорошую, хотя и деревянную крепость, где и оставались до 24-го числа с некоторым опасением; ибо все жители, по случаю бывшей там свадьбы, напились до пьяна и легко могли оскорбить нас. Здесь вообще не пьют вина, но употребляют напиток, сделанный из меда и который гораздо хмельнее вина.

25-го числа выехали мы из Луцка и к вечеру того же дня прибыли в Житомир (Aitomir), укрепленный город, в котором все вообще строения деревянные. Отправившись оттуда в дальнейший путь, ехали мы весь день 29 числа лесом, крайне опасным по причине всякого рода бродяг, его наполняющих, а к ночи, не нашед нигде места для ночлега, принуждены были остановиться в лесу, без пищи, и содержать для предосторожности караул.

30-го числа прибыли мы в Белиграох (Beligraoch) 7 белый замок, с Королевским [21] дворцом, в котором я провел ночь весьма беспокойно.

1-го Мая 1474 въехали мы в город Киев или Магроман, лежащий за пределами Малороссии и управляемый Поляком, по имени Паном Мартином (Pan Martin), Католического исповедания. Услышав от Королевских проводников о прибытии моем, он немедленно повелел отвести мне квартиру, довольно впрочем плохую, как и все тамошние жилища, и прислал большое количество жизненных припасов. Город Киев находится на границе Татарии. Сюда съезжается множество купцов из Великой России с различными мехами, которые они отправляют в Кафу с караванами; но эти караваны подобно овцам весьма часто подвергаются в пути нападению Татар. Киев изобилует хлебом и всякого рода мясом. Жители обыкновенно проводят утро, до трех часов, в занятиях, а потом отправляются в шинки, где остаются вплоть до самой ночи и не редко напившись до пьяна, заводят между собою драки.

2-го Мая Пан Мартин прислал нескольких дворян своих для приглашения меня к обеду. Я отправился на зов его и после первых приветствий ой предложил мне разные услуги, объявив притом, что [22] Его Величество повелел ему чествовать и охранять меня от всякой опасности и сверх того доставить мне способы для свободного проезда в Кафу чрез Татарскую степь. Отблагодарив его за дружеское предложение, я спросил, каким же образом думает он выполнить это приказание, и получил в ответ, что в Киеве ожидают прибытия Литовского Посла, отправляющегося с дарами к Татарскому Хану (Imperadore), который должен выслать 1200 всадников для охранения его в пути. Этого то Посла Пан Мартин советовал мне дождаться в Киеве, дабы вместе с ним безопасно проехать чрез всю степь. Я обещал последовать его совету и после того мы отправились к столу, весьма изобильному и богато убранному для принятия меня. С нами вместе обедали: Епископ (брат Пана Мартина) и несколько дворян. За столом, в продолжение которого пели певчие, просидели мы очень долго, к крайнему моему неудовольствию, ибо отдых был для меня всего нужнее. Немедленно после обеда простился я с хозяином моим и отправился из крепости (которая вообще вся деревянная и где находился дом Пана Мартина) в город, на свою квартиру. Киев омывается рекою, которую жители называют Днепром (Danambre), а мы зовем Лерессою [23] (Leresse) и которая впадает в Черное море. Пробыв тут 10 дней, в ожидании означенного Посла, мы, немедленно по прибытии его, собрались в путь и в самый день отъезда нашего отслушали все вместе обедню. По окончании оной, Пан Мартин подвел меня к Послу, который уже был предварен обо мне, и соединив руки наши, примолвил с жаром: «он для нас то же самое, что особа нашего Короля, и посему ты обязан в сохранности довести его до Кафы». Посол отвечал на это, что воля Его Величества дороже для него собственной головы и потому все то, что случиться со мною, не минует и самого его. После сих слов мы распростились с Паном Мартином, которого я отблагодарил, сколько умел и мог, за его попечения. И действительно во время пребывания нашего в Киеве, он весьма часто навещал меня и беспрестанно присылал разные припасы. При расставании я подарил ему Немецкого иноходца, находившегося в числе тех лошадей, на которых мы выехали из Местры; остальных же, за негодностью, велел бросить и взять на их место туземных лошадей. Проводников Его Королевского Величества, которые во все время пути были к нам очень внимательны, отблагодарил я также приличным образом. [24]

11-го числа отправились мы в путь, вместе с означенным послом. Я ехал в той самой повозке, в которой прибыл из Ленчицы в Киев; ибо, по причине боли в ноге, никак не мог сесть на лошадь. Достигнув селения, именуемого Черкасы (Cercas) 8 и принадлежащего также Его Величеству Королю, мы пробыли тут до 15 числа, т. е. до появления ожидаемого нами отряда Татар, и потом, в сопровождении их, пустились далее по степи.

15-го числа достигли мы берега реки, выше сего мною упомянутой (Днепра), чрез которую нам надлежало переправиться. Она служит с этой стороны границею между Польшею и Татариею и, при значительной глубине своей, имеет более мили в ширину. По прибытии к ней, Татары немедленно принялись рубить деревья, которые связав вместе, прикрыли хворостом, и потом положили на них всю нашу поклажу, а сами спрыгнули в воду, таща за узды лошадей своих, к хвостам коих плоты были привязаны веревками. Мы сели на эти суда и, погнав лошадей, с помощию Божиею переправились таким образом чрез реку. Достигнув противоположного берега, выгрузили мы поклажу свою и расположились провести тут весь остаток дня. Многие из Татарских [25] начальников во время этого привала весьма пристально разглядывали меня и долго рассуждали между собою. Отдохнув надлежащим образом, отправились мы далее чрез пространную степь и во все время пути нашего терпели большую нужду. При переезде чрез один лесок, Посол сообщил мне посредством своего переводчика, что Татары положили между собою непременно отвести меня к своему Хану, ибо, по словам их, такой человек, как я (они уже проведали о моем звании), не мог приехать в Кафу, не быв предварительно представлен Хану. Услышав о намерении их, я крайне огорчился и стал упрашивать переводчика, дабы он отклонил это решение, припоминая ему все то, что Посол обещал на счет мой Пану Мартину, а чрез его посредство и самому Королю, — и предлагая ему саблю в награду за его ходатайство. Он обещал исполнить мое желание и старался всеми мерами успокоить меня; по возвращении же к послу, сообщил ему весь разговор наш, а сам, подсев к Татарам и начав пить вместе с ними, уверил их, что я Генуэзец и уладил это дело за 15 червонцев. Должно признаться, что все это время я находился в крайнем беспокойстве. С 15 по 24-е число ехали мы без остановки по степи, [26] претерпевая ко всем большую нужду (однажды целые сутки провели мы без воды) и наконец прибыли к месту, от которого Посол должен был свернуть в сторону, для проезда к Хану, находившемуся тогда в крепости Керкер (Chercher) 9. На прощанье дал он мне в проводники одного Татарина и таким образом мы расстались с ним. Оставшись один, я, не смотря на трудности, мне предстоявшие, и даже на опасение, чтобы Татары не послали за нами погоню, был очень рад, что расстался с этими проклятыми собаками, от которых так несло кобылятиной, что нельзя было даже подойти к ним. По отъезде посла, мы, сопутствуемые проводником нашим, пустились далее, а к вечеру остановились ночевать на степи, посреди нескольких Татарских повозок, которые у них покрываются войлоком. Немедленно по прибытии нашем, множество Татар собралось вокруг нас с расспросами, кто мы таковы? Услышав же от переводчика, что я Генуэзец, они тотчас стали угощать меня кислым молоком.

26-го числа, еще до рассвета, пустились мы далее и около вечерни прибыли в город Кафу, благодаря Всемогущего Бога, избавившего нас от стольких опасностей. Остановившись возле одной церкви, я немедленно [27] отправил моего переводчика для отыскания Консула нашего, который тот же час прислал ко мне брата своего с просьбою, дабы я дождался до вечера и потом тайком прокрался в его жилище. В назначенный час явился я к нему в дом и был принят отменно приветливо. У него нашли мы посланника от Светлейшей нашей Республики, Г. Павла Оньибена, который тремя месяцами прежде меня выехал из Венеции.

ГЛАВА II.

Светлейший Посол отправляется из Кафы, переплывает чрез Черное море, приезжает в Фазис (Fasso) 10, и потом чрез Мингрелию, Грузию и часть Армении достигает владений Узун-Гассана.

Я не могу сообщить здесь ничего особенного о городе Кафе, ибо, во все пребывание мое в оном, никуда почти не выходил из дома, страшась быть узнанным, а потому и скажу о нем только то, что мне удалось видеть самому или слышать от других. Город сей стоит на берегу Черного моря (mare maggiore), производит значительную торговлю, населен жителями всех известных нам стран и славится богатством своим. Намереваясь отправиться [28] из Кафы прямо в Фазис, я нанял для переезда своего корабль, принадлежавший Антонию ди Вальдата и находившийся в Азовском море, до которого надлежало нам ехать верхом. Лишь только успел я условиться с хозяином корабля, как явился ко мне один Армянин, по имени Морах, возвращавшийся из Рима, куда он ездил послом от Узун-Гассана, вместе с другим престарелым Армянином. Он советовал мне отправиться не в Фазис, а в другое место, называемое Тиною 11 (la Tina) и отстоящее на сто миль от Трапезонта, города, подвластного Оттоманам, уверяя, что оттуда через четыре часа можно достигнуть замка некоего Ариама, подданного Узун-Гассана, — и что в самой Тине, состоящей из одной только Греческой крепостцы, я буду совершенно безопасен.

3-го Июня 1474 отправился я с Консулом нашим из Кафы и на следующий день прибыл к тому месту, где находился наш корабль, за который условился я сначала заплатить только 70 червонцев, но потом, по причине перемены пути, должен был прибавить еще 30. Сверх сего известившись, что в том месте, к которому надлежало нам пристать, невозможно найти лошадей, я взял с собою еще девять заводных, [29] как для проводников своих, так равно и для перевоза припасов во время пути нашего чрез Мингрелию и Грузию.

15-го числа, по приводе лошадей на корабль, снялись мы с якоря и вошед в Черное море, поплыли при попутном ветре прямо к Тине. Мы уже были от нее в расстоянии 20 миль, хотя еще не могли ее видеть, как вдруг ветер повернул к западу и из попутного сделался противным, что однако не препятствовало нам держаться предположенного пути. Между тем заметив, что матрозы толкуют о чем то между собою и любопытствуя знать предмет их разговора, я обратился к ним с вопросом, на который они отвечали мне, что хотя готовы исполнить в точности мои приказания, но страшатся последствий; ибо место, к которому я назначил им итти, весьма опасно. Удостоверившись из рассказа их, сколь велика была ко мне благость Господа Бога, не хотевшего гибели моей, я решился оставить прежний план свой и отправиться не в Тину, а через Вати (Liati) 12 прямо в Фазис (Fasso). Чрез несколько времени погода переменилась и мы, при попутном ветре, поплыли к месту назначения своего.

29-го числа прибыли мы в Вати (Varti), где, по причине болезни лошадей моих, [30] вынужден я был высадить их на берег и отправить сухим путем в Фазис, до которого оставалось не более 60 миль. В Вати встретились мы с одним Бернардинским монахом, братом Антония ди Вальдата, который, приехав к нам на корабль и услышав о прежнем намерении моем ехать к Тину, объявил нам, что, по прибытии туда, все мы неминуемо попались бы в плен, ибо в Тине находился Турецкий военачальник (Sobassi) 13 с значительным отрядом конницы, присланный по обычаю Оттоманов для осмотра тамошней области. Вати, — небольшой городок с крепостью, — принадлежит одному Мингрельскому владетелю, по имени Горболе (Gorbola), который на берегу Черного моря владеет еще другим, также незначительным городком — Кальтихеею (Caltichea) 14, производящим торг шелком, грубым полотном и отчасти воском. Жители Вати вообще очень бедны.

1-го Июля 1474 года прибыли мы к устью Фазиса и были встречены лодкою, наполненною Мингрелами с самыми глупыми лицами и ужимками. Мы пересели на нее и вошли в устье реки, где, при самом входе, представился нашим взорам остров, на котором, по преданию, царствовал в древности Оатес, отец ядосмесительницы Меде 15. [31] Тут мы провели ночь, но не могли сомкнуть глаз, по причине большого количества мошек, сильно нас беспокоивших.

2-го числа поутру, отправившись вверх по реке, прибыли мы в город, именуемый Фазис (Asso) 16. Он окружен рощами и стоит на самом берегу реки, которая в этом месте имеет в ширину около двух перелетов стрелы. Вышед на берег, отыскал я некоего Модонского уроженца, по имени Николо Капелло, поселившегося здесь и выдававшего себя за жителя Мекки 17 и Черкешенку Марфу, находившуюся прежде в невольницах у одного Генуэзца и вышедшую потом за муж также за Генуэзца. Я остановился в доме этой женщины и совершенно был доволен ее приемом. В Фазисе пробыли мы до 4-го числа. Город сей принадлежит к Мингрелии и находится под управлением ее Государя, называемого Бендианом, коего владения не слишком обширны, ибо имеют в ширину не более трех дней пути; да и это пространство большею частию покрыто лесом и горами. Мингрелы — народ самый грубый и невежественный. Они бреют головы, на подобие наших монахов (Frati minori). Страна их не слишком обильна хлебом (в особенности там сеют мало пшеницы) и производит небольшое [32] количество плохого вина. Главнейшая нища Мингрелов состоит из скверной и густой похлебки, наподобие нашей поленты (polenta) 18; женщины же у них едят еще хуже. Вообще жизнь этого народа была бы самая жалкая, если бы по временам не привозили в Мингрелию соли из Кэфы и вина и соленой рыбы из Трапезонта. Вся промышленость жителей Фазиса заключается в выделке небольшого количества грубого полотна и в добывании воска, но при большем трудолюбии они легко бы могли улучшить быт свой ловлею рыбы, которой в реке водится весьма много. Мингрелы все вообще Христиане, хотя и преданы расколам, и исповедуют веру Греческую.

4-го числа выехали мы из Фазиса, в сопровождении означенного Н. Капеллы, которого я взял себе в проводники, и в тот же день переправились на лодке чрез небольшую речку Мацо (Mazo).

5-го числа продолжали мы путь свой по горам и лесам и вечером того же дня прибыли в небольшую равнину, где Бендиан, Государь Мингрелии, находился тогда со всем двором своим. Я послал немедленно означенного Николо объявить Его Светлости, что желаю представиться ему и, получив на то позволение, отправился в долину, где увидел [33] Бендиана, сидящего под деревом, на ковре, вместе с супругою своею и несколькими детьми. Он посадил меня на землю возле себя и на все приветствия мои, которые я подкрепил приличными дарами, отвечал только: Добро пожаловать! Испросив у него проводника, я откланялся и возвратился к свите своей. Вслед за сим он прислал мне в подарок свиную голову, несколько худо свареной говядины и немного гнилого хлеба. Все это по необходимости должны мы были употребить в пищу и, во ожидании проводника, пробыли тут целый день. Равнина эта усеяна деревьями, в роде бука (но гораздо выше), которые совершенно равны между собою и составляют род аллеи по обеим сторонам дороги. Бендиану не более 50 лет; он довольно видный мужчина, но обращение его и ужимки весьма странны.

7-го числа пустились мы далее и, продолжая путь свой по лесам и горам, прибыли на другой день к реке, составляющей границу между Мингрелиею и Грузиею (Giorgiania). Тут мы остались ночевать на небольшом свежем лужке и принуждены были голодать во всю ночь; ибо не имели при себе почти никакой пищи.

9-го числа достигли мы Кутаиса [34] (Cotachis) 19, небольшого городка с каменною крепостию, построенною на горе, и в которой находится церковь, повидимому очень древняя. Переправившись по мосту чрез довольно большую реку, остановились мы на лугу, где выстроен дворец Грузинского Царя Баграта (Pancrati), коему принадлежит город Кутаис и, по приглашению Губернатора, остановились в этом дворце. Тут пробыли мы до 11 числа, тревожимые беспрерывно приходившими к нам Грузинами, которые столь же глупы как и Мингрелы. Быв приглашен Губернатором к обеду, я отправился к нему с некоторыми особами свиты моей. По прибытии в комнату, где находился хозяин с гостями своими, мы уселись на полу возле него и перед нами вместо скатерти разослали кожу, которая так была жирна, что сала, находившегося на ней, было бы достаточно для наполнения целого котла. Против меня положили кусок хлеба, репы, несколько мяса, приготовленного на Грузинский вкус, и другой подобной дряни. Между тем чаша с вином беспрестанно ходила вокруг стола и собеседники наши, без стыда напивавшиеся ею, старались всеми силами напоить также и меня до пьяна. Отказ мой возбудил в них большое негодование, и я с трудом мог уйти от Губернатора, выпросив у него [35] однако пред расставанием нашим проводника до того места, где находился Царь Баграт.

12-го числа выехали мы из Кутаиса и, продолжая путь свои чрез леса и горы, уже поздно вечером остановились, по приглашению проводника, на небольшом лужке возле замка Скандера (Scander), расположенного на горе и служившего тогда местопребыванием Царю Баграту. Проводник наш вызвался известить Государя своего о моем прибытии, обещая возвратиться в скором времени и привести с собою другого проводника, который бы сопутствовал нам чрез всю Грузию. По отбытии его, мы остались одни среди леса, томимые голодом и жаждой и окруженные всеми ужасами ночного мрака. Рано утром проводник наш возвратился, в сопровождении двух Царских писцов, которые объявили мне, что Царь их отправился в Кутаис, а их прислал для описи всего нашего имущества, дабы чрез то устранить затруднения и препятствия, могущие встретиться нам во время дальнейшего пути чрез его владения. В следствие такого объяснения они потребовали, дабы я непременно показал им все наши пожитки и даже вздумали описывать платье, бывшее на мне; по окончании же описи объявили, что мне одному велено вместе с ними ехать к Государю их, и [36] увидев, что я не охотно повинуюсь этому приказанию, принялись бранить меня. После продолжительных споров дозволено мне было однако взять с собою моего переводчика, и мы оба, сев на лошадей, отправились, совершенно на тощах, вместе с означенными писцами, в Кутаис, где находился тогда Царь Баграт. По прибытии туда, я должен был дожидаться под деревом дальнейших приказаний и таким образом провел всю ночь, не имея для утоления своего голода ничего, кроме небольшого количества присланного мне хлеба и рыбы. Свита же моя осталась под стражею в Скандере и отведена была в селение, где и поместили ее в доме Священника. Легко представить себе; в каком мучительном положении находились мы в продолжении всего этого времени. На следующее утро приказано мне было явиться к Царю. Я отправился во дворец и застал его сидящим на полу, посреди своих вельмож. Он сделал мне несколько странных вопросов и между прочим спросил: знаешь ли ты, сколько всего Царей на свете? Кажется двенадцать; отвечал я наобум. Точно так! возразил он, — и как я один из числа этих двенадцати Царей, то и не постигаю, как ты мог явиться в мои владения без писем от твоего Государя. Я отвечал ему, что единственною причиною [37] такового упущения есть непредвиденное прибытие мое в Грузию, но что Папа, Государь мой, уважающий его на равне со всеми прочими Владыками, охотно бы прислал к нему грамоту, еслиб только знал заранее, что мне удастся посетить его владения. Он казалось остался доволен моим ответом и сделал мне потом еще несколько странных вопросов, из коих я заключил, что плут проводник наш уверил его, будто при мне находится много драгоценных вещей. Еслибы эти вещи действительно нашлись у нас, то без сомнения Баграт никогда бы не согласился выпустить меня из своих рук, тем более, что писцы, делавшие опись небольшому моему имуществу, отобрав те предметы, которые им понравились, требовали настоятельно, дабы я подарил оные их Государю. При прощании с Царем, я просил его дать мне проводника, который бы безопасно провел нас чрез его владения, и получил в ответ, что он не только готов дать нам проводника, но даже, для большей безопасности, велит снабдить меня охранительною грамотою. Откланявшись ему, я отправился обратно к тому дереву, где провел ночь и, после продолжительных споров с Царским писцом, получил наконец обещанного проводника и грамоту. [38]

14-го числа выехали мы из Кутаиса и прибыли в то селение, где находились мои спутники, которые из рассказов Священника о злобных свойствах Царя Баграта заключили, что я погиб уже безвозвратно. — Тем сильнее был восторг их при моем появлении. Они встретили меня как Мессию и сами не понимали, что говорили и делали. Священник также принял участие в общей пашей радости и немедленно накормил меня. Ночь провели мы очень спокойно, а между тем хозяин приготовил нам небольшой запас хлеба и вина на дорогу.

15-го числа, в третьем часу утра, пустились мы далее и, во все время странствования нашего по этой проклятой стране, вынуждены были ехать беспрерывно чрез леса и ужасные горы, останавливаясь для ночлега в поле, возле какого либо ручейка, и разводя каждый раз огонь по причине сильной ночной стужи.

17-го числа прибыли мы в Гори (Gorides) 20, город, принадлежащий также Царю Баграту и выстроенный в небольшой равнине, у подошвы горы, над которою возвышается деревянная крепость. Город сей орошается большею рекою и вообще довольно хорош. Немедленно по прибытии нашем я послал проводника своего с извещением о моем приезде к Губернатору, который тот же час приказал отвести нам квартиру. Я ожидал от него хорошего приема и потому крайне удивился, получив вскоре после того повеление выдать ему, в следствие письма Царя Баграта, двадцать шесть червонцев, да проводнику нашему шесть. Напрасно доказывал я, что почитаю таковое требование неестественным; ибо Государь его весьма ласково обошелся со мною и уже получил от меня в дар 70 червонцев. Все мои доказательства ни к чему не послужили и я должен был отсчитать требуемую сумму. Продержав нас до 19 числа, он наконец позволил нам продолжать путь свой, к крайнему моему удовольствию; ибо я был в конец измучен поступками этих тварей, которые, казалось, никогда не видывали людей. Грузия несколько лучше Мингрелии; но жители ее в нравах, обычаях и вероисповедании нисколько не отличаются от Мингрелов. В бытность нашу в Гори, рассказывали нам о храме, находящемся неподалеку оттуда, на большой горе, окруженной лесом, и в котором, по словам жителей, весьма замечательна древняя чудотворная Икона Богоматери, порученная хранению сорока монахов (caloiri). Я никак не мог решиться заехать [40] туда, ибо горел нетерпением скорее выбраться из этой проклятой страны, где вытерпел столько страха и неприятностей, что для описания оных потребовалось бы много времени, — без всякой впрочем пользы для читателей.

20-го числа оставили мы Гори и продолжали путь свой чрез горы и леса, встречая изредка небольшие хижины, в которых запасались жизненными потребностями; ночи же проводили в открытом поле, избирая для ночлегов такие места, где была вода и корм для лошадей. Свежая мурава служила нам ложем, — и таким образом проехали мы чрез всю Мингрелию и Грузию.

ГЛАВА III.

Светлейший Посол приезжает в Тавриз (Tauris), столицу Персии, и не найдя там Узун-Гассана, является к сыну его, а потом отправляется далее и, после продолжительного странствования, достигает Испагани (Spaan), где и находит Узун-Гассана.

22-го числа начали мы подыматься на превысокую гору и к вечеру достигли вершины ее, где и остановились для отдыха, хотя и не имели при себе ни капли воды. На другой день рано утром пустились мы далее [41] и, съехав с горы, очутились во владениях Узун-Гассана, т. е. в Армении, а вечером прибыли в крепость Лори (Loreo) 21, принадлежащую тому же Узун-Гассану и расположенную в небольшой долине, между горою и рекой, замечательной не столько по глубине вод своих, сколько по крутизне и высоте берегов 22. У самой этой реки выстроена Армянская деревня, в которой мы и расположились для ночлега; крепость же охраняется Турецкою стражею. Здесь решился я пробыть до 25-го числа, как для отдохновения своего, так равно и для отыскания проводника и был принят жителями весьма ласково. Между тем открылось, что Армянин, взятый мною из Кафы и выдававший себя за посла Узун-Гассана, был просто бездельник, коего сетей, по словам находившихся тут Армян, избегли мы одним только чудом. В следствие этого открытия, я отобрал от него лошадь, данную ему мною для дороги и отослал немедленно прочь; в проводники же взял одного Армянского Священника, обязавшегося сопутствовать нам до Тавриза и служившего мне во все продолжение пути с отменным усердием и честностию.

26-го числа все мы пятеро (включая в то число и Священника) выехали из Лори и, перебравшись еще чрез одну гору, прибыли [42] к вечеру в долину, окруженную также горами и посреди коей находится Турецкая деревня, где мы были приняты весьма хорошо и спокойно провели ночь на свежем воздухе.

27-го числа, еще до рассвета, пустились мы далее, дабы успеть в потьмах перебраться чрез другую гору и миновать Турецкое селение, у подошвы оной находящееся, и чрез которое было бы весьма опасно проезжать днем. К счастию нам удалось переехать его в такое время, когда никто не мог видеть нас, — и к утру очутились мы уже в прелестной долине, чрез которую продолжали путь свой с большею противу прежнего скоростию, почти нигде не отдыхая. — Ночь провели мы на чистом воздухе и таким образом, подвигаясь все далее и далее, прибыли 28 числа к Ноевой горе 23, покрытой в течении всего года снегом, от вершины до самой подошвы. Нам сказывали, что многие пытались достигнуть вершины этой горы, но или совсем погибали, или возвращались с полною уверенностию, что исполнение сего предприятия решительно невозможно. Продолжая таким образом путь свой по означенной долине, на которой кое-где встречаются небольшие холмы, мы 30 числа достигли Хиагри (Chiagri), замка Франкских Армян, где нашед довольно хлеба, кур и вина, [43] решились пробыть весь следующий день, дабы несколько отдохнуть от дороги.

Вечером 1-го Августа 1474 года выехали мы из Хиагри 24, взяв с собою до Тавриза еще другого проводника.

2-го числа прибыли мы в довольно хорошее Армянское селение, выстроенное на скате горы, и где надлежало нам переправиться (в особенного рода лодке, в тех краях употребляемой) чрез ту самую речку, на берегах коей (гораздо впрочем далее на восток) происходило, по рассказам жителей, сражение между Узун-Гассаном и Египетским Султаном Бузехом (Soldano Busech). В то время, как войска Персидские были расположены на одном берегу реки, а Султановы на другом, в рядах сих последних, по недостатку жизненных припасов, распространилась повальная болезнь. Узун-Гассан, пользуясь этим обстоятельством, напал на них, разбил и, взяв в плен Султана Бузеха, повелел отсечь ему голову. На левом берегу этой реки находятся, в близком одно от другого расстоянии, одиннадцать селений Армянских Католиков. Все они признают власть Папы и имеют своего особенного Епископа. Вообще в целой Персии нет страны лучше и плодоноснее этой области. [44]

3-го числа достигли мы небольшого городка Марерики (Marerichi), где и решились провести ночь.

4-го числа пустились мы далее, не смотря на солнечный зной, тревоживший нас до такой степени, что даже было невозможно приложить руку к телу. К вящщему же мучению мы не могли нигде найти воды в достаточном количестве.

Здесь нужным почитаю объяснить, что по отъезде нашем из Лори встречали мы по пути множество кочевых Туркменцев (Turcomani) 25, которые с семействами своими переходят беспрестанно с одного места на другое, избирая для становнищ земли, богатые пажитями и оставаясь на оных до тех только пор, пока все пажити истребятся. Те, которых нам удалось видеть по дороге, — вообще большие воры и разбойники. Они всякий раз ужасно пугали нас и одно только объявление, что я еду к их Государю, избавляло меня, при помощи Божией, от дальнейших неприятностей.

Того же числа, около вечерни, прибыли мы в город Таврит (Tauris) 26, выстроенный на ровном месте и обнесенный довольно плохим земляным валом. Неподалеку от него находятся несколько красных гор, именуемых Таврскими (monti du Tauri). По въезде [45] в город мы нашли жителей оного в ужасной тревоге, так что с трудом могли добраться до одного Каравансарая (caversera), где и расположились остановиться. Турки, встречавшиеся нам по пути, говорили между собою. «Эти собаки приехали посевать расколы в вере Магометовой! Надобно изрубить их в куски!» По прибытии в Караван-Сарай хозяин оного, Азам (Azamo) 27 (с первого вида показавшийся мне добрым человеком) отвел для нас две комнаты и не мог довольно надивиться, каким образом мы благополучно достигли его жилища; ибо все улицы были загорожены. На вопрос мой о причине виденного нами смятения объяснил он, что храбрый сын Узун-Гассана, по имени Гурлу-Махмет (Gurlumameth) 28, восстав войною против родителя своего, завладел главным городом Персии Ширасом (Shiras) 29, находившимся в управлении Султана-Хали (Sultan-Chali) и мачихи Гурлу-Махмета. Узун-Гассан, проведав о сем, собрал войско и немедленно отправился противу мятежника, а между тем сообщник Гурлу-Махмета, некий горный владелец, по имени Загарли (Zagarli), с трехтысячным ополчением грабил все вокруг Тавриза и намеревался даже учинить нападение на сей город. Тавризский военачальник (Subassi) выступил было против него; но [46] был разбит на голову и с трудом успел спастись в стенах города. На вопрос мой, почему все жители не выйдут на встречу неприятелю, хозяин наш отвечал, что они не принадлежат к числу военных людей, хотя и признают над собою власть Наместника Тавризского. Я хотел было отправиться прямо к этому Наместнику, но никто не согласился проводить меня; до военачальников его также было невозможно добраться, и потому я принужден был во все это время скрываться, по совету моего хозяина, в Каравансарае и лишь изредка выходить для закупки припасов. Иногда я посылал за оными моего переводчика, а иногда некоего Астутина (Astutino), уроженца Павии, которого я привез с собою из Кафы и которому несколько был знаком Персидский язык. За то всякий раз, когда он появлялся на улице, народ встречал его бранью, угрожая всех нас изрубить в куски. Наконец чрез несколько дней по приезде нашем, прибыл в Тавриз другой сын Узун-Гассана, по имени Мазубей (Masubei), с отрядом из 1000 всадников, для управления городом и защищения его от вышепомянутого Загарли. Я немедленно отправился к нему и с большим трудом добился аудиенции. Поднеся ему в дар кусок камлота, я объявил, что еду к его [47] родителю и просил дать нам хороший конвой. Он едва отвечал на все мои приветствия и по-видимому не обратил ни малейшего внимания на нашу просьбу. Откланявшись, я возвратился в свое жилище, а между тем дела час от часу становились неблагоприятнее. Мазубей требовал от жителей денег для набора войска, а народ не хотел удовлетворить этого требования, — и в следствие того повелено было запереть все лавки. Это заставило меня переехать из Каравансарая в один Армянский монастырь, где нам отвели немного места для нас и лошадей наших; людям же своим я строжайше запретил появляться на улицах. Легко представить себе, в каком положении находились мы в продолжении всего этого времени. Ежеминутно ожидал я новых, тяжких бедствий; но Господь Бог, сохранивший нас до тех пор от различных опасностей, — и на сей раз был Спасителем нашим.

5-го Сентября 1474 года, в бытность мою еще в Тавризе, прибыл туда Посланный от Светлейшей Республики к Узун-Гассану, Бартоломео Лиомпардо, с которым я встретился в Кафе. С ним вместе приехал его племянник, по имени Бранкалион. Они отправились из Кафы чрез Трапезонт и потому прибыли в Тавриз месяцем [48] позже нас. Я решился послать означенного Августина 30, с донесениями к Светлейшей Республике о всем, случившемся с нами, и велел ему ехать чрез Алеппо. Он достиг благополучно Венеции, избегнув, с помощию Божиею, всех опасностей, угрожавших ему на пути. В Тавризе пробыли мы до 22 Сентября; но, не смотря на столь долговременное пребывание, я не могу сообщить о нем никаких подробных сведений; ибо во все это время не смел никуда выйти из дома. Скажу только, что он довольно обширен, хотя повидимому не слишком населен и изобилует всякого рода жизненными припасами, которые со всем тем очень дороги. В нем находятся несколько рынков, куда привозят весьма много шелку, отправляемого потом с караванами в Алеппо и где сверх того производят значительный торг Джездскими шелковыми тканями, янтарем и разными другими мелкими товарами. Драгоценных же камней в целом городе вовсе нет. К счастию нашему прибыл в Тавриз один из главнейших Сановников Узун-Гассана, по имени Хаджи Ласкер (Chadi Lascher), на возвратном пути из Египта, куда он ездил Послом от Государя своего для заключения мира с Египетским Султаном, в чем однако не имел желаемого успеха. Лишь [49] только узнал а о его прибытии, то немедленно поспешил явиться к нему, и объяснив, что еду с важными поручениями к его Государю, просил взять меня с собою. Он принял меня весьма ласково и в самых приветливых словах объявил, что охотно возьмет нас в свои спутники и с помощию Божиею благополучно довезет к Узун-Гассану. Этот счастливый случаи принял я за явное доказательство особенной милости Господней и от искреннего сердца благодарил Святый Промысл Его, тем более, что в числе рабов Хаджи Ласкера были два Славянские ренегата, которые, тесно сдружившись с моими служителями, обещали дать мне знать, как только Господин их станет собираться в путь, — и сдержали свое слово. Я отблагодарил их подарками, послужившими нам в большую пользу.

22-го числа, как было выше сказано, выехали мы из Тавриза вместе с Хаджи Ласкером и целым караваном Азамов, которые, держа один путь с нами, из опасения могущих встретиться неприятностей, охотно пристали к нам. Страна, чрез которую надлежало нам проезжать, представляет вид бесплодной равнины. Изредка кое-где являются небольшие холмы; деревья же встречаются только в местах прибрежных. [50] В полдень мы останавливались для отдыха в открытом поле; ночь также проводили на степи; а жизненными потребностями запасались от времени до времени в селениях. Продолжая таким образом путь наш прибыли мы 28-го числа в Султанию (Soltania) 31, город, с первого взгляда красивый и снабженный довольно большою деревянною крепостию, которую я очень был любопытен видеть. В этой крепости находится мечеть, повидимому весьма древняя и особенно замечательная по находящимся в ней трем бронзовым вратам, которые выше ворот церкви Св. Марка в Венеции и украшены на выпуклых местах серебреною насечкою. Врата эти весьма красивы и должны без сомнения стоить очень дорого. Кроме их не нашел я ничего заслуживающего внимания в целом городе, выстроенном в долине и окруженном холмами, не слишком впрочем высокими. Утверждают, будто в зимнее время стужа в нем так нестерпима, что жители должны переселяться на другие места. В Султании есть рынок для жизненных припасов и разных мелочных товаров. Мы пробыли тут до 30 числа и потом пустились далее по степи, усеянной небольшими холмиками, — и на которой должны были проводить ночи в открытом поле. [51] Султания принадлежит ужо к самой Персии, начинающейся от Тавриза.

4-го Октября 1474 прибыли мы в город, именуемый Сеною (Sena). Он не обнесен стеною, имеет подобно всем прочим городам рынок и расположен в долине, на берегу реки, между деревьями. Тут провели мы довольно беспокойно ночь в Каравансарае.

5-го числа пустились мы далее, а 6-го на степи обнаружилась у меня лихорадка с такими сильными припадками, что я с трудом мог дотащиться до города Кома (Como) 32, куда мы прибыли 8 числа. Остановившись для отдыха в Каравансарае, почувствовал я, что моя болезнь, усиливаясь все более и более, начинает совершенно одолевать меня. На следующий же день занемогли и все мои спутники, кроме отца Стефана, который один ходил за нами. Болезнь наша повидимому была довольно серьезна, ибо сопровождалась бредом, заставлявшим нас делать разные дурачества. Хаджи Ласкер прислал осведомиться о нашем положении и извиниться в том, что не может дожидаться нас, ибо должен спешить возвращением к своему Государю. Для успокоения же нашего он обещал оставить одного из своих служителей, уверяя, что мы находимся в такой стране, где никто не решится оскорбить нас. [52] Болезнь моя продержала меня до 23 числа в Коме, который расположен на равнине, довольно красив, хотя и не обширен, и обнесен глиняным валом. Рынок его изобилует всякого рода туземными произведениями и мелкими товарами.

23-го числа пустились мы далее, хотя я, по причине слабости, едва мог держаться на лошади.

25-го числа прибыли мы в город Кашан (Cassan) 33, также обнесенный глиняным валом. В нем такой же рынок как и в Коме; но за то самый город гораздо красивее.

26-го числа выехали мы из Кашана и прибыли в другой небольшой городок, по имени Нетас (Nethas). Он выстроен на ровном месте и производит более вина, чем все другие города Персии. Тут, по причине слабости моей и возобновившихся припадков лихорадки, решился я пробыть целый день, а 28-го числа сел опять с трудом на лошадь и, продолжая путь свой по степи, прибыл 30 числа в город Испагань (Spaan), где находился тогда Узун-Гассан. Расспросив о месте жительства Светлейшего посла Г. Иосафата Барбаро, я въехал к нему прямо на двор. Встреча наша была самая трогательная; мы долго обнимали друг друга и не могли нарадоваться свиданию нашему. [53] Нуждаясь более всего в успокоении, я вскоре отправился на отдых и уже не прежде как на другой день приступил к совещанию с Г. Иосафатом Барбаро о том, что мне надлежало предпринять. Между тем Узун-Гассан, известившись о моем прибытии, прислал мне в гостинец разных жизненных припасов.

4-го Ноября 1474 он чрез рабов своих велел позвать к себе меня вместе с Г. Иосафатом Барбаро. Вступив в комнату, где он находился, мы нашли его, окруженного осьмью сановниками, повидимому весьма значительными. Я поклонился ему по обычаю страны и, объяснив от имени Светлейшей Республики цель моего посольства, представил данные мне доверительные грамоты. Выслушав меня, он отвечал кратко и почти извиняясь в том, что обстоятельства привели его в эту страну, и потом приказал мне сесть на ковре возле помянутых сановников. Вслед за сим нам подали множество разных яств, приготовленных по тамошнему обычаю и вообще весьма вкусных. Отведав их, мы простились с Его Высочеством (Sua Signoria) и возвратились в свое жилище.

6-го Ноября он опять прислал за нами и повелел показать мне большую часть [54] покоев своего дворца, выстроенного на прекрасном месте, в долине, возле небольшой речки. Один из сих покоев сделан в виде свода, на коем изображено отсечение головы Султану Бузеху, влекомому на веревке Гурлу-Махметом, — строителем этого дворца. Засим, по приказанию Его Высочества, были мы угощаемы разными сластями и потом отпущены в жилище наше. В Испагани пробыли мы с Узун-Гассаном до 25 числа. Город сей довольно красив, выстроен на ровном месте, обилует всякого рода жизненными припасами и, подобно всем прочим городам Персии, обнесен земляным валом. Говорят, что он значительно потерпел во время последней упорной защиты своей. От Тавриза до Испагани считается двадцать четыре дня пути. Все это пространство принадлежит собственно к Персии и представляет вид бесплодной равнины, где в некоторых местах встречается соленая вода и где хлеб и плоды, которыми впрочем край этот довольно изобилен, не могут произрастать иначе, как с помощию поливки. Плоды тамошние весьма разнообразны и так вкусны, что мне нигде не случалось видеть подобных. С правой и с левой стороны тянутся горы, которые, говорят, очень плодородны и снабжают почти всю [55] Персию жизненными припасами. Припасы эти вообще весьма дороги. Кварт (quart) 34 вина стоит от 3 до 4-х червонцев на наши деньги; хлеб также в цене; за верблюжью ношу дров платят червонец; мясо дороже чем у нас; семь кур обходятся не менее червонца, и все прочие товары относительно к нашим ценам также не дешевы. Персияне вообще народ вежливый и приветливый и повидимому любят Христиан. Нигде, во все время пути нашего, не встретили мы ни малейшей неприятности или оскорбления. Женщины одеваются довольно прилично и как в одежде, так равно и в верховой езде, искуснее мужчин. Они должны быть хороши собою; ибо мужчины очень красивы и статны. Персияне исповедуют веру Магометанскую.

ГЛАВА IV.

Светлейший Посол выезжает из Испагани и вместе с Узун-Гассаном отправляется в Тавриз, где находит Послов Герцога Бургундского и Великого Князя Московского. После многократных аудиенций он оставляет Двор Узун-Гассана.

25-го Ноября, как выше было сказано, Узун-Гассан, со всеми своими приближенными и семействами их, выехал из [56] Испагани в Ком, где намеревался провести зиму. Я должен быль также следовать за Его Высочеством и мы отправились чрез те самые места, по которым, за несколько времени до того, я ехал один, — останавливаясь для ночлега в открытом поле, под шатрами. На каждом привале учреждались немедленно подвижные базары, ибо для следования за нами отряжены были особенные Депутаты, обязанные иметь при себе хлеб и другого рода жизненные припасы.

14-го Декабря 1474 прибыли мы вместе с Его Высочеством в Ком, где мне с большим трудом отыскали маленький домик, и то не тотчас по приезде нашем, так что я несколько дней обязан был жить в шатре. Тут пробыли мы при большой стуже до 21 Марта 1475, и в продолжение этого времени, по тамошнему обычаю, неоднократно были приглашаемы к Узун-Гассану. Иногда мы обедали вместе с ним, — и тогда нас впускали в шатер его; иногда же должны были дожидаться у дверей и весьма часто уходили, не перемолвив с ним ни слова. Когда же были вместе, то он расспрашивал нас об отечестве нашем и не редко делал весьма странные вопросы. Впрочем самый вход в шатер Узун-Гассана есть уже место почетное. Ежедневно около [57] него толпятся особы весьма значительные и каждый день обедают тут на голой земле до четырех сот человек и более. Им выносят в медных чашах Сарачинское или другое какое либо пшено, смешанное с небольшим количеством мяса, — и надобно посмотреть, с какою жадностию пожирают они все это. Самому же Государю и тем лицам, которые обедают за одним с ним столом, подают кушанья в большем количестве и весьма хорошо приготовленные. Узун-Гассан ест много, пьет вино беспрерывно и охотник подчивать своих собеседников. При нем всегда находится множество плясунов и песенников, которые поют и пляшут по его приказанию. Вообще он кажется нрава веселого, высок ростом, худощав, краснолиц и в чертах своих имеет что-то Татарское. Рука его дрожит, когда он пьет вино. На вид ему должно быть около 70 лет. Он любит шутить, весьма обходителен, хотя ужасен в порывах гнева, и вообще обращение его довольно приятно. Таким образом мы пробыли в Коме, как выше сказано, до 28-го Марта. О переговорах наших с Его Высочеством по предмету моего посольства я почитаю излишним упоминать здесь, тем более, что самые последствия достаточно объясняют оные. [58]

21-го Марта 1475 выступили мы всею ордою (lordo) из Кома в Тавриз. Каждый из свиты Его Высочества имел при себе все свое семейство и имущество, навьюченное на верблюдах и лошаках, которые вместе составляли огромный обоз. В сутки делали мы от 10 до 12, а иногда и до 20 миль, когда ближе не было хороших пажитей. Впрочем это случалось довольно редко. Шествие Узун-Гассана устрояется обыкновенно в следующем порядке. Накануне прибытия своего на какое либо место он посылает туда разбить свой шатер. В ночь вся орда подымается и направляет путь свой к избранному становищу, назначаемому большею частию в местах, обильных пажитями и водою. Тут остается он до тех пор, пока истребит весь подножный корм и потом отправляется далее. Жены всегда прибывают на привалы ранее мужей, дабы разбить шатры и приготовить все к их приезду. Они весьма хорошо одеты и превосходно ездят верхом на отличных своих лошадях. Персияне вообще любят пышность и навьючивают верблюдов своих так, что любо смотреть на них. Между ними нет ни одного бедняка, который бы не имел по крайней мере семи верблюдов. От того то издали шествие их имеет вид несметной [59] толпы; но при приближении оного — весь обман исчезает. При въезде Узун-Гассана в Тавриз, свита его состояла по малой мере из 2000 ч. пехоты; конницы же, как заметил Г. Иосафат Барбаро и я, находилось при нем не более 500 человек; ибо остальные шли в разброд, как попало. Шатер Его Высочества необыкновенно великолепен. Спальный покой отделан в виде комнаты и обит красным войлоком, с дверьми, которые годились бы для любого порядочного дома. Продолжая путь наш в вышеизъясненном порядке и следуя с своими шатрами за Узун-Гассаном, мы покупали все нужные для нас припасы на базарах, в стане устрояемых и платили за все очень дорого. Не редко он приглашал нас к столу своему с вышеобъясненными церемониями; но всего чаще присылал нам в подарок разные жизненные припасы, что служило явным доказательством особенного его благоволения. Вообще во все время нашего пути не сделано нам было ни малейшего оскорбления, ни от приближенных Его Высочества, ни от других следовавших за ним лиц.

30-го Маия 1475, когда мы находились не более как в 15 милях от Тавриза, прибыл в стан наш Болонский монах, по имени Лудовик. Он имел при себе 6 лошадей и [60] назывался Патриархом Антиохийским и Послом Герцога Бургундского. Немедленно по его приезде Узун-Гассан прислал спросить у нас: знаем ли мы его, — и получил в ответ самые благоприятные об нем отзывы.

31-го числа поутру Его Высочество пригласил означенного Лудовика к себе, повелев и нам находиться при этой аудиенции. Патриарх сначала поднес ему обычные дары, заключавшиеся в трех кафтанах из золотой парчи, в трех других из алого бархата и еще в трех из фиолетового сукна, и потом, по прибытии нашем в шатер, изложил, согласно повелению Узун-Гассана, цель своего посольства, состоявшую в разных предложениях со стороны Герцога Бургундского, которые объяснять здесь считаю неуместным, — и на которые Его Высочество казалось не обратил особенного внимания. По окончании аудиенции все мы были приглашены к столу, в продолжении коего Узун-Гассан делал Лудовику разные вопросы, на которые сей последний отвечал по возможности довольно удовлетворительно. После обеда мы откланялись Его Высочеству и возвратились в шатры свои.

11-го Июня 1475 въехали мы в Тавриз, где нам немедленно отвели квартиры, а 8-го, вместе с Патриархом, были вновь призваны [61] к Узун-Гассану. Еще прежде сего, раза четыре Его Высочество намекал мне о желании своем, дабы я возвратился в землю Франков (Franchia) 35, а Светлейший Иосафат Барбаро остался при нем; но как я всякий раз отклонял это предложение, то и не полагал, чтобы он вздумал опять возобновить его. По прибытии нашем к Узун-Гассану, Его Высочество сначала отнесся к Патриарху. «Возвратись к своему Государю, сказал он ему, и объяви, что я сдержу свое обещание касательно войны с Отоманами, которую теперь же готов начать»; — потом присовокупил еще несколько других незначительных слов и, обратившись ко мне, продолжал: «Ты возвратишься также с этим человеком (con questro Casis) к твоему Государю и объяснишь ему, что я готов итти войною на Отоманов; пусть он с своей стороны делает то же. Я не мог избрать в Послы никого лучше и достойнее тебя. Ты доезжал до Испагани, возвратился оттуда вместе со мною, видел приготовления наши и потому можешь все передать Государю своему и Государям Христианским». Слова эти крайне смутили меня, — и я начал было представлять Его Высочеству, что не могу исполнить приказаний его по весьма важным причинам; но он прервал меня, [62] возразив с гневным видом: «Я хочу и повелеваю, дабы ты отправился в путь, и об этом повелении сообщу твоему Государю!» Видя из сих слов твердую решимость Узун-Гассана и приняв во уважение советы Патриарха и Иосафата Барбаро, убеждавших меня повиноваться беспрекословно, я отвечал Его Высочеству, что сколь ни тягостно для меня такое приказание, но я в точности исполню оное, ибо воля его над моею головою, — и повсюду буду превозносить его могущество и милость, побуждая Государей Христианских последовать его примеру. Он повидимому остался доволен моим ответом, и выразив благоволение свое в нескольких ласковых словах (в духе тамошнего языка), повелел отвести нас в другой покой, где нас облачили от имени его, также по принятому в том краю обычаю, в кафтаны, не слишком впрочем дорогие. После сего мы были снова приведены к Его Высочеству и, отблагодарив его приличным образом, возвратились в свои жилища, куда он прислал нам в подарок несколько денег, разных незначущих безделушек и по лошади для меня и Патриарха. В этот самый день он выехал из Тавриза; а мы остались тут еще до 10-го числа и потом отправились также в стан, находившийся [63] в 25 милях от города, в месте, довольно красивом и обилующим пажитями и водою.

10-го числа, как выше объяснено, отправились мы из Тавриза к тому месту, где находился Узун-Гассан и, разбив по обыкновению шатры наши, пробыли тут до тех пор, пока весь подножный корм был истреблен, а потом, сняв стан свой, отошли еще 15 миль и снова остановились для отдыха. Тут прожили мы до самого нашего отъезда в обратный путь, т. е. до 27 числа, и в продолжении этого времени несколько раз призываемы были к Его Высочеству, (только не для важных дел), а иногда получали от него в подарок разные яства.

26-го числа призваны мы были в последний раз к Его Высочеству и до начатия аудиенции осматривали разные вновь приготовленные по его приказанию шелковые изделия, не слишком впрочем отличные, а также подарки, назначенные для Герцога Бургундского, для нашей Светлейшей Республики и для некоего Марка Россо, посла Великого Князя Московского, Государя Белой России. Подарки эти состояли из Джездских шелковых тканей, двух шпаг и разных других незначущих вещей. После сего нас привели в шатер Его Высочества, где находились также два Турецкие его Посла, из [64] коих один отправлялся к Герцогу Бургундскому, а другой к Великому Князю Московскому. По выслушании обычных наших приветствий, Узун-Гассан, обратившись к Патриарху и ко мне, сказал нам: «Поезжайте к Государям вашим и к Государям Христианским и объявите им, что я готов был начать войну противу Отоманов, но услышав об удалении Султана их в Константинополь и о намерении его не выходить оттуда в течении нынешнего года, почел неприличным итти самому противу его войска, и потому послал часть моей рати для усмирения непокорного моего сына, а часть против означенных Отоманов; сам же решился дождаться здесь весны и тогда уже выступить на врага. Расскажите все это Государям вашим и Государям Христианским; ибо послы мои то же подтвердят им». Слова эти, противуречавшие тому, что он прежде обещал нам, крайне смутили меня; но делать было нечего! надлежало повиноваться! За сим он позволил нам удалиться, приказав однако повременить до утра отъездом нашим, дабы в течении ночи, как я узнал после, выслать всю свою пехоту к подошве одной близлежащей горы. На другой день нас пригласили в шатер, поставленный на высоком месте и где мы нашли также одного [65] из Руискасонов (Ruischason), т. е. Посольских приставов. Во время разговора, сей последний, как бы нечаянно обратив глаза на поле, вскричал: «вот идет еще многочисленная рать Государева!» а рабы его примолвили: «тут только одна часть ее; остальная также не менее этой». Войска нарочно проходили у самой подошвы горы, дабы легче было видеть их, и Персияне, бывшие с нами, утверждали единогласно, что тут верно было до 10 тысяч человек. Мы не старались оспоривать их, а между тем нисколько не сомневались, что отряд этот был тот самый, который сопровождал Узун-Гассана и что весь этот маневр был произведен с намерением обмануть нас. По окончании смотра, нам вручили грамоты и мы возвратились в наши шатры. Из рассказов Светлейшего Г. Иосафата Барбаро и других особ заключил я, что число конницы, при Его Высочестве находившейся, простиралось и до двадцати, а с плохими лошадьми и до двадцати пяти тысяч. Воинских орудий никаких я в стане не заметил, кроме нескольких деревянных щитов, в один фут длиною, с тонкими железными ножками, которые втыкают в землю; да еще видел я в разные времена до 50 лошадей, покрытых железными полосами (lame), поверх коих разостланы были грубые [66] шелковые ткани. Оружие воинов Узун-Гассана состоит из лука, меча и маленького шелкового или проволочного щита. Копий они не употребляют. Особы значительные носят довольно порядочные шлемы и панцыри. Лошади их вообще красивы и сносны. — Более мне ничего не остается поведать о сем крае; ибо я уже достаточно описал качество почвы, нравы, обычаи и свойства народа; да к тому же подробнейшим объяснением всего, мною виденного, я могу наскучить читателям моим.


Комментарии

1. Правительственный Совет (Consiglio di pregadi) существовал в Венеции в то время, когда власть Дожа была еще довольно обширна. Он состоял из нескольких лиц, избранных или приглашенных Дожем, для разделения с ним тягости Государственного управления, — и был верховным правительственным местом Республики. В последствии его заменили Сенатом, который значительно ограничивал власть Дожа. Желающие почерпнуть подробнейшие сведения о составе Венецианского Правительства могут найти оные в сочинении Дарю, под заглавием: Histoire de la Republique de Venise (L. XXXIX).

2. В подлиннике сказано: fu di Messer Benedetto. Некоторые полагают, что Автор под этим выражением разумел Бенедектинского монаха. Предположение это совершенно ошибочно. Слово fu есть не что иное, как сокращение слова figlio, и хотя иногда употребляется для означения монашеского звания; но в настоящем случае должно быть переведено словом сын; ибо в подлиннике сказано: fu di Messer Benedetto а не fu di San Benedetto, что конечно бы написал Контарини, если бы говорил о Бенедектинском ордене. К тому же ни сам он, в продолжение всего своего сочинения, ни Коментаторы его Бекман и Цурла ни разу не упоминают, чтобы Автор наш принадлежал к духовному сословию.

3. Трудно отгадать, какой Германский город Контарини разумеет под именем Берцемсиурха (в издании 1543 года Барцемсиурх). По Географическому положению можно думать, что он говорит о Вейсенбурге.

4. Владислав, сын Казимира, Короля Польского, быль избран Королем Венгерским в 1471 году.

5. Это тот самый пограничный город, который у Барбаро назван Мерсагою (см. пр. 77 к И. Барбаро.)

6. Еще в первый раз встречаем мы название Маграмана, и трудно отгадать этимологию этого слова. Сестренцевич в своих изысканиях о происхождении Сарматов (Rech. sur l’orig. des Sarm. etc. T. III Ch. 34) исчислил подробно различные наименования Киева; но у него не сказано ни слова о том, чтобы этот город когда либо назывался Маграманом. По мнению его Киев находится на том самом месте, где, по свидетельству Птоломея, существовал древний Амадот. Литовцы владели им постоянно более 300 лет, именно с 1320 но 1554 год.

7. Белиграох, без сомнения нынешнее местечко Белгородка, в 23 1/2 верстах от Киева, по дороге к Житомиру.

8. Черкасы, ныне уездный город Киевской Губернии, отстоящий от самого Киева в 290 верстах.

9. См. Прим. 59 к И. Барбаро.

10. Город Фазис, — ныне крепость Поти (по Турецки Фаш). Крепость эта находится на левом берегу реки Риона, у самого его устья, — и уступлена России по Адрианопольскому трактату. Фазис в другом месте назван у Контарини Asso; но это видимая опечатка.

11. Тина — вероятно нынешняя Атене или Ортуна, небольшой городок на южном берегу Черного моря, между Гуниею и Трапезундом.

12. Liati есть видимая опечатка; ибо ниже город сен назван Varti. Без сомнения Контарини под этими двумя названиями разумел Вати, нынешний Батум, о котором подробно сказано в 54-м примечании к И. Барбаро.

13. В издании 1543 года напечатано не Sobassi, а Sobassa.

(Комментарий № 14 пропущен. — OCR)

15. Медея, знаменитая Греческая чародейка, была дочь Этеса, Царя Колхиды. Во время похода Аргонавтов, для отыскания золотого руна, предводитель их, Язон, плененный красотою Медеи, взял ее к себе в супруги и прижил с нею двух детей; но потом, прельщенный Креузою, дочерью Царя Креона, или устыдясь, как повествуют другие, иметь женою волшебницу, расторгнул узы, соединявшие его с Медеею. Пылая ревностию и мщением, чародейка умела на время скрыть злобу свою, дабы в последствии излить ее с большею яростию. Послав в дар сопернице своей венчальное платье, напоенное столь сильным ядом, что несчастная Креуза, немедленно по облачении его, объята была пламенем, Медея не удовольствовалась этою жертвою. Умертвив собственными руками детей, прижитых ею с Язоном, она превратила в пепел дворец Креона и, насытив таким образом месть свою, удалилась на колеснице, запряженной драконами, к Афинскому Царю Эгею, который женился на ней и прижил с нею сына, по имени Медоса. Этого Медоса полагают некоторые древние писатели основателем Царства Мидийского.

16. См. выше, прим. 10.

17. В подлиннике сказано: Un Nicolo Capello da Modone, ch’era capitato li, et havevasi fallo, da Mecho, а в издании 1643 года вместо capitato напечатано capitano. Выражение это очень темно, и я не мог придумать ему лучшего объяснения как то, которое поместил в своем переводе. Бержерон передал его следующим образом: Nicolas Capelle Modenois, qui commandoit en cet endroit la.

18. Полентою называется у Италианцев кисель или похлебка, приготовленная из каштановой муки с водою.

19. Кутаис, главный город Имеретии, построен, по мнению Данвиля, еще за XII веков до Р. Х. Пелазгами, и был, как полагает сен Географ, родиною Медеи, о которой упомянуто в примечании 15-м. В нем доселе еще находятся остатки древних зданий, истребляемые мало по малу временем и невежеством жителей. Старый город выстроен на правом берегу Риона, а новый на левом, вероятно в том месте, где, по свидетельству Контарини, находился дворец Царя Баграта. Оба города соединены между собою мостом. Вид из старого Кутаиси необыкновенно обширен и величествен. Церковь, о коей упоминает Контарини, существует еще доселе. Построение ее относят ко времени Императора Юстиниана.

20. Гори, второй город в Грузии после Тифлиса, находится при впадении реки Лиахви в реку Кур. Многие полагают, что это Страбонова Горсонна.

21. Лори, главный город области Сомхети или Армянской Грузии, лежит на реке Джалар-Огли. В издании Рамузио назван он Лорео, а в издании 1543 года il Reo. На карте Олеария Лори и Рео показаны двумя отдельными местами. Последнее из них есть вероятно селение Реха в Грузинской области Триалети.

22. В подлиннике сказано: «gli passa sotto una fiumara molto profonda, non di acqua ma di cava». В переводе я принужден был изменить несколько оборот этого выражения, для лучшего уразумения читателей. У Бержерона просто сказано: sur le bord d’un fleuve tres profond».

23. Гора Арарат, называемая у Армян Масиссусар, (горою Ковчега), а у Персиян Куги-нух (Ноевой горою) и без сомнения известная всякому читателю из Библейского предания, находится под 39° 30' Север. шир. и под 40° 15' вост. долг. Она состоит из двух холмов, под именем Большего и Малого Арарата. Первый возвышается над поверхностию моря на 17,284 фута, а над окрестною долиною на 10,930 футов. Многие пытались достигнуть вершины этой горы, недоступной, по мнению Армян, для смертных, но все усилия их были безуспешны. Честь этого подвига предоставлена была судьбой знаменитому нашему Г. Парроту, который 28 Сентября 1829 года первый стал смелою пятою на вековые снега, венчающие вершину Арарата и в память успешного своего предприятия водрузил там два креста. После того служащий в Армении молодой чиновник, Г. Автономов, также взобрался, по следам Паррота, на самый верх горы (1834) и нашел только один из крестов, поставленных знаменитым путешественником, до половицы засыпанный снегом.

24. С. Хиагри у Барбаро названо Cagri. По свидетельству его оно отстоит в двух днях пути от горы Арарата. «Due giornate lontano e un castello nominate Cagri: et questo e habitato dagli Armeni d’ogn intorno, i quali fanno alla Catbolica, et monasterii: il principal dei quali si chiama Alengia: ha da cinquanta monachi osservanti della regola di San Benedetto». (См. Viaggio di J. Barbaro nella Persia в 2-м томе Рамузиева Сборника стр. 110) Вероятно название Хиагри произошло от самой горы Арарата, которая у Турок именуется Агри— или Эгри-дагом.

25. Смотри ниже прим. 65.

26. Тавриз или Тебриз, главный город Адербиджанской провинции, был прежде весьма обширен и многолюден; но войны и землетрясения уменьшили его значительность. Вместо 500,000 жителей, находившихся, по свидетельству Географов, в прежние времена в Тавризе, ныне считается их не более 100,000. В последнюю Персидскую войну он был взят Русскими без боя. Тавриз производит значительную торговлю; ибо туда съезжаются купцы из всей Персии, России, Турции и Индии.

27. Азам или Азям не есть имя собственное, ибо ниже, при описании выезда своего из Тавриза, Контарини говорит о целом караване Азамов. Это испорченное слово Аджем, которым древние Аравитяне называли Персиян, и которое доселе еще сохранилось в имени провинции Ирак Аджеми, т. е. Ирак Персидской. Название Аджем у Аравитян придавалось не одним только Персиянам, но и всем народам иноплеменным, как у Евреев название язычников, а у Греков — варваров. (См. Энциклоп. Слов. Т. I. стр. 191.)

28. Гурлу-Махмет (в издании 1543 года Gurlumamech) назван у Барбаро Gorlumahumeth, у Зено Unghermaumet, а у Анджиолелло Ugurlimehemet. По свидетельству последнего этот мятежный сын Узун-Гассана, услышав, что родитель его идет против него с войском, бежал в Константинополь, где был принят Султаном с отменными почестями. Узун-Гассан, проведав о его бегстве, повелел распустить ложный слух о кончине своей и эта хитрость совершенно удалась ему. Гурлу-Махмет, обманутый дошедшею до него вестию, поспешил отправиться в Тавриз, где был схвачен и умерщвлен по приказанию родителя своего (См. Ramusio T. II p. 70, 104 и 225).

29. Ширас, главный город провинции Фарсистан или собственной Персии, был прежде цветущим, богатым и многолюдным городом; но ныне значительно упал от продолжительных междоусобий, колебавших Персию. Он построен в прелестной и плодоносной долине и находится в семи часах пути от древнего Персеполиса, разрушенного, как известно, Александром Великим. В Ширасе делают лучшее Персидское вино. Там же находятся гробницы двух первых поэтов Персии: Саади и Гафиза.

30. Получив издание Альдуса в то время, когда перевод Контарини был уже отпечатан, я прежде не знал, чем объяснить в издании Рамузиевом то обстоятельство, что в одном месте напечатано Астутин, а в другом Августин. По сличении обоих изданий оказалось, что у Рамузио вкралась ошибка, и что в обоих случаях должно читать Августин. (См. выше Варианты на Конт.)

31. О мечети и вратах в Султании, описываемых нашим путешественником, упоминает и Олеарий, с присовокуплением, что последние сделаны не из бронзы, а из полированной стали и украшены насечкою. «По уверению Персиян, продолжает он, самые большие из этих врат, обращенные к Мейдану, никакою силою не могут быть отперты, если не произнесены будут следующие слова: Беаск Али букша, т. е. исполни сие из любви к Алию. По произнесении этих слов, волшебство исчезает, и каждый ребенок легко может отворить их». (Олеар. Немец. издан. 1696 года стр. 251).

32. Ком считался прежде одним из значительнейших и богатейших городов Персии, но в 1787 году много потерпел от землетрясения. — В нем замечательны гробницы Софиов, потомков Алия. Неподалеку от Кома находится г. Гамадан, построенный на том самом месте, где была древняя Экбатана, столица Индийского Государства.

33. Кашан считается и доселе одним из самых торговых городов Персии.

34. Кварт, мера жидкости, составляла 16-ю часть амфоры и равнялась 2 1/2 ведрам.

35. Землею Франков или Френгистаном называют на востоке вообще всю западную Европу.

(пер. В. И. Семенова)
Текст воспроизведен по изданию: Библиотека иностранных писателей о России, Том 1. СПб. 1836

© текст - Семенов В. И. 1836
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001