СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

РУССКОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ 70-Х ГОДОВ XVI В.

В мае 1575 г. польская шляхта собиралась на съезд в Стенжицу, чтобы, низложить бежавшего из страны короля Генриха Валуа и избрать на его место нового правителя. Согласия среди избирателей не было, между сторонниками разных кандидатов вспыхивали споры, выливавшиеся в вооруженные столкновения. В разгар этих споров среди собиравшихся в Стенжице избирателей стало распространяться письмо некоего Криштофа Граевского своему брату Петру. В этом письме ¹ К. Граевский жаловался на то, что его незаконно арестовали литовцы за то, что он пытался сообщить собравшимся для элекции польским феодалам условия унии между Россией и Речью Посполитой, которые изложил Граевскому в Москве сам Иван IV. Далее были приведены и сами эти условия. Они начинались с заявления, что Иван IV ищет польского трона не из жажды власти и богатств, а для того, чтобы соединить свои силы с польскими и нанести решительный удар угрожающей существованию христианских государств Османской империи. Иван IV также обещал «соединить свои народы с Польшей такими же узами, какими некогда Ягайло соединил (с Польшей) Литву». Царь, говорилось далее, исповедует православную религию и не хочет легкомысленно отказываться от нее, но не отказывается принять и другую веру, если ему будет доказано, что она более совершенна, с этой целью пусть будет осуществлен публичный диспут.

Письмо заканчивается заверением, что царь настолько доверяет добрым качествам поляков, что готов лично прибыть с небольшой свитой в Польшу, чтобы обсудить условия унии с избирателями.

Этот весьма, как видим, необычный по содержанию документ, вызвавший, надо думать, немалые толки среди современников ², стал предметом дискуссий исследователей.

Это и неудивительно, поскольку, как известно, в период напряженной борьбы за польский трон в 1574-1576 гг. Иван IV не выдвинул официально своих условий «соединения» России и Речи Посполитой и вообще держался выжидательной тактики, что и стало в дальнейшем причиной споров о истинных целях его политики. В этих условиях «письмо Граевского» становилось одним из главных источников, по которым можно было определить русский внешнеполитический курс середины 70-х годов XVI в. [335]

Специальное изучение этого источника очень скоро привело к возникновению весьма серьезных сомнений в подлинности документа. Так, Ф. М. Уманец пришел к заключению о том, что это письмо — апокриф. Иван IV, по его мнению, не мог пойти на такое нарушение русского дипломатического этикета, чтобы дать аудиенцию лицу, не занимавшему официального положения и передать через него предложения столь большой важности. Вместе с тем, по его мнению, для Ивана IV было совершенно неприемлемым заключение унии с Польшей на тех условиях, на которых некогда Ягайло присоединил Литву к Польше. «Вся фабула письма Граевского, — заключал исследователь, — придумана, по всей вероятности, только для того, чтобы заинтересовать сейм его особой и вызвать ходатайство об его освобождении» ³. Точка зрения Ф. М. Уманца получила в дальнейшем поддержку Л. А. Дербова ⁴, но общего признания не получила, поскольку новые архивные находки опрокинули существенную часть построений этого исследователя.

В 1905 г. И. С. Рябинин обнаружил в так называемом «Архиве Царства Польского», т.е. бывшем государственном архиве Речи Посполитой, датированную августом 1575 г. запись допроса К. Граевского рядом литовских сенаторов ⁵. Из этого документа ясно следовало, что К. Граевский в 1575 г. на самом деле ездил в Москву, где встречался не только с самим царем, действительно излагавшим ему условия унии, но и с ближайшими советниками Ивана IV — думным дворянином Афанасием Нагим и дьяком Ершом Михайловым, разъяснявшим шляхтичу смысл высказываний своего государя. Одновременно сообщение Граевского (в его показаниях), что Иван IV сам говорил с ним «относительно латинской и греческой веры» явилось веским доводом за то, что одно из наиболее сомнительных условий письма — обещание царя устроить диспут о вере, — по-видимому, действительно восходит к подлинным высказываниям Ивана IV. Тем самым устранялась значительная часть доводов, заставлявших исследователей сомневаться в подлинности письма Граевского. Вместе с тем сохранял свою силу довод Уманца, что для русского правительства изложенные в письме условия унии были совершенно неприемлемы: ни в одном из русских официальных заявлений не могло быть и речи об отказе династии Рюриковичей от наследственных прав на русский трон — именно это скрывалось под определением «соединения по образцу Ягеллового». Это противоречие, в известной мере, еще более обострилось, когда выяснилось, что за текстом письма Граевского стоят реальные исторические факты.

Попытку разрешения этого противоречия предпринял В. Новодворский, сформулировавший свою гипотезу еще до появления публикации И. С. Рябинина. По его мнению, изложенные в письме Граевского обещания были со стороны Ивана IV лишь «дипломатическою уловкою с целью усилить еще более расположение к себе своих сторонников в Речи Посполитой» ⁶. Гипотеза В. Новодворской) удовлетворительно объясняла всю совокупность известных исследователям материалов. Неудивительно поэтому, что к ней присоединились последующие исследователи, занимавшиеся историей русско-польских отношений в 70-х годах XVI в. В. Д. Королюк ⁷, а затем И. Б. Греков ⁸ считавшие, правда, в отличие от В. Новодворского, что целью дипломатической акции Ивана IV было затянуть избирательную борьбу [336] в Речи Посполитой и что царь вообще не ставил своей целью добиваться польского трона.

Исследователи при этом исходили из предположения, что в так называемом письме Граевского русские предложения изложены именно так, как их изложил Граевскому сам Иван IV. Между тем это исходное положение нуждается в критической проверке, поскольку в настоящее время в библиотеке Польской Академии наук в Курнике обнаружена иная версия русских предложений. Это — сохранившийся в составе сборника документов начала 70-х годов листок, исписанный с двух сторон белорусской скорописью второй половины XVI в. с заголовком «Артикулы от князя великого Московского через Криштофа Граевского сказаны». Сопоставление этого нового текста с письмом Граевского позволяет выявить в них ряд совпадающих условий. Так, в обеих версиях говорится о согласии царя устроить религиозный диспут, чтобы определить, какая из христианских религий является истинной. Наличие в них столь специфического условия, вовсе не характерного для русских проектов унии, ясно свидетельствует об общности происхождения обоих текстов.

Вместе с тем следует констатировать, что между сравниваемыми текстами гораздо более различия, чем сходства. Прежде всего, в каждой из версий имеются такие условия, которые в другой отсутствуют. Так, в «письме», например, говорится об обещании выступить вместе с Речью Посполитой против турок, о чем умалчивают «артикулы». В то же время в «артикулах» излагается, например, пожелание царя, чтобы у него в кухне были московские повара, о чем не говорилось в «письме». Это можно было бы объяснить тем, что оба имеющихся текста с разной степенью полноты изложили свой общий источник. Однако в одном из наиболее важных пунктов содержание обоих версий оказывается в непримиримом противоречии между собой.

Если в «письме» говорилось о соединении России и Речи Посполитой «по примеру Ягайлы», то в самом начале «артикулов» выражалось пожелание царя, чтобы Корона и Литва всегда «пана мели одного з народу его, покол дом его ставати будет». Как уже указывалось в представлении польских политических теоретиков XVI в. формула о «примере Ягайлы» или упоминание унии при Ягайле означала полное слияние двух государств под властью одного монарха, выбор которого был делом исключительно свободного волеизъявления феодалов нового политического организма (так называемая «свободная элекция»). Между тем пожелание, чтобы последующие монархи выбирались лишь из числа потомков Ивана IV, находилось в прямом противоречий с такими построениями, ограничивая «свободу элекции» — этот, по убеждению шляхты XVI в., один из устоев шляхетских вольностей.

Можно отметить и другое расхождение между версиями. Если в «письме» говорилось о желании Ивана IV лично приехать в Польшу для переговоров с избирателями, то в «артикулах» мы, наоборот, находим просьбу дать проезжую грамоту для царских послов и не назначать выборов до их приезда.

Наличие между имеющимися версиями столь значительных различий заставляет поставить вопрос, какую из них следует признать аутентичным изложением предложений Ивана IV.

Для этого следует рассмотреть вопрос о происхождении имеющихся у нас текстов и сопоставить их содержание с официальными русскими проектами унии 70-х годов XVI в.

Что касается текста, использованного Ожельским, то здесь положение довольно неясно. Правда, Ожельский указывает, что «письмо» К. Граевского было адресовано его брату Петру Граевскому, старосте Вискому ⁹, однако в его хронике нет указаний, чтобы автор получил текст письма [337] непосредственно от старосты. О происхождении текста в этих условиях можно строить лишь догадки.

Более определенные данные о происхождении «артикулов» дает состав сборника, в котором они находятся. В нем выявляется целый ряд документов, восходящих к архиву Великого Княжества Литовского и одновременно связанных с отношениями между Россией и Речью Посполитой: грамота полоцкого наместника витебскому воеводе от 26 мая 1572 г. (к. 13), грамота сенаторов, находившихся при теле Сигизмунда II, М. Радзивиллу Рыжему от 7 июля 1572 г. с советами, как удержать Ивана IV от войны с Речью Посполитой (к. 21), «память» коронных сенаторов К. Радзивиллу от 21 июля 1572 г., посланному к литовской раде с сообщением, что в настоящее время они не могут дать ответа, какую политику следует вести по отношению к России (к. 22-23), послание архиепископа Я. Уханьского Литовской раде от 23 декабря 1573 г. с сообщением, что он постарается узнать мнение коронных сенаторов, как следует поступить с русским посольством (к. 42), грамота Ивана IV сенату Речи Посполитой, март 1576 г. (к. 67).

Такой состав сборника дает формальное основание и «артикулы» рассматривать как официальный документ, почерпнутый составителями сборника из литовского государственного архива. Таким образом, если о происхождении одной версии мы, по существу, ничего не знаем, то происхождение другой ведет нас в ту среду, где, конечно, располагали сведениями о предложениях, сделанных К. Граевскому Иваном IV, и это, естественно, повышает доверие именно к ее сведениям.

К аналогичным результатам приводит и сопоставление обоих версий с официальными русскими документами. В то время, как в «письме» обнаруживается для русских документов беспрецедентное обещание стать вторым Ягайло для Речи Посполитой, то в «артикулах» этого условия, вызывавшего столь справедливые сомнения исследователей, нет. Вместе с тем большая часть условий, изложенных в «артикулах», находит близкие, а иногда и дословные аналогии в условиях унии, изложенных Иваном IV в начале 1573 г. литовскому послу М. Гарабурде ¹⁰. В обоих документах совпадают не только ряд основных условий (чтобы в дальнейшем государи избирались только из числа потомков царя, чтобы коронацию производил православный митрополит, чтобы в будущем общем титуле Ивана IV как царя и короля польского на первое место был поставлен Киев), но и некоторые второстепенные пункты (например, о том, что тела Ивана IV и его детей после смерти должны хорониться в Москве «посполу с прародителями»). Это обстоятельство является, несомненно, новым веским доводом в пользу того, что не «письмо», а именно «артикулы» дают нам аутентичное изложение русских предложений.

Все это позволяет сделать вывод, что при характеристике русского внешнеполитического курса в период второго бескоролевья следует опираться именно на «артикулы», в то время как «письмо», представляющее собой осуществленную с неизвестными целями произвольную переработку сообщений К. Граевского, следует рассматривать как публицистический документ, возникший уже на польской почве, и исключить из числа источников по истории русской внешней политики.

Однако не следует рассматривать «артикулы» как точное изложение предложений Ивана IV. Перед нами не официальный документ, исходящий непосредственно от царя, а запись рассказов Граевского, о чем говорит уже сам заголовок документа: отсюда изобилие в тексте «артикулов» разного рода полонизмов, определенная бессистемность изложения, не характерная для русских официальных документов краткость и недосказанность целого ряда пунктов ¹¹. [338]

Одновременно сопоставление «артикулов» с «Показаниями» К. Граевского свидетельствует о том, что в имеющемся у нас тексте отразились не все русские предложения. Так, например, в «Показаниях» К. Граевский упоминает, что Иван IV говорил с ним «о Киеве», т.е. об уступке Киева России ¹², но в «артикулах» такого пункта нет. В равной мере не освещаются в «артикулах» и такие важные для обеих сторон вопросы, занимавшие всегда большое место в русско-польской дипломатической переписке, как вопрос о судьбе Ливонии и Полоцка. Объяснение таких странных пробелов, думается, следует искать в том, что, по собственному признанию К. Граевского, содержание русских предложений он изложил в двух письмах Яну Ходкевичу, а имеющаяся у нас запись, вероятно, основывается лишь на одном из этих писем.

Таким образом, «артикулы» — это, хотя и достоверный, но все же достаточно неполный и неточный источник по истории русской внешней политики. Однако в условиях гибели основной массы источников по истории русско-польских отношений 1570-1575 гг. и этот текст имеет для ученых большое значение.

Б. Н. Флоря.

через Криштофа Граевского сказаны»

Первеи хочет злучити Москву с Коруною Полскою и з Великим Князством Литовским абы все посполом волное и едностайное обиранье пана мели одного з народу его, покол дом его ставати будет.

Другое: все справы и вольности поприсягнути и утвердити, як сами похочут.

Третье: абы ему вольно было давати оселости звлаща в пустых краех, которых есть в Москви немало, людем тым, котори бы того годне заслуговали.

Абы корунован был не через арцибискупа, але через митрополита, а ведже духовенство все костела Римского своим [так!] владзе и в пожитках заховати хочет: а где ж бы тем на том противно было, тогда на том перестати.

Абы титул свои зачинал от Киева, а потом Полски.

Выводит теж стародавность народу цесарства Русского, который поведил, их здавна перед нашими монархи было.

О саженью рады: абы наперед всех воевода киевский месце мел, а потом рада московская так переплетаючи як Литовскую с Корунною, при нем осажоны.

По смерти теж его, дети его абы тела их до Москвы выпущоны были, абы там посполу с прародительми лежали.

Абы теж было учинено (в оригинале пропущено, очевидно, слово «собрание») [так!], на котором абы розезнанье и померкованье веры, и которая была слушная вынайдена, хотячи на том перестати.

В кухни абы повары московские были, а то для того абы в посты руские ляхи потрав не скоренили [так!] (должно быть: «скоромнили»), але все иншии врядники и обычае тутошние хочет ховати.

Просит теж, абы кглеит на послы был посланыи, аже бы пана не обрали, аж бы послове его суть были.

Biblioteka Polskiej Akademii Nauk w Korniku, rkp. 1537, k. 50-50v.

Комментарии

1. Оригинал письма не сохранился, но его содержание подробно изложено в хронике участника Стенжицкого съезда С. Ожельского: S. Orzelski. Bezkrolewia ksigg osmioro czyli dzieje Polski od zgonu Zygmunta Augusta r. 1572 az do r. 1576, t. II. SPb.-Mohylew, 1866, str. 115-117.

2. Толки, вызванные письмом среди польской шляхты, получили яркое отражение в диалоге Я. Д. Соликовского «Коморник и бурмистр» J. Czubek. Pisma polityczne z czasow pierwszego bezkrolewia. Krakow, 1906, N L, XIV.

3. Ф. М. Уманец. Русско-литовская партия в Польше. 1574-1576, — «Журнал Министерства народного просвещения», 1875, декабрь, стр. 264.

4. Л. А. Дербов. К вопросу о кандидатуре Ивана IV на польский престол в 1572-1576 гг. — «Ученые записки Саратовского университета», т. 39. Саратов, 1954, стр. 215.

5. «Показания польского шляхтича Криштофа Граевского о своей поездке в Москву, с предисловием И. С. Рябинина». — «Чтения ОИДР», 1905, кн. I.

6. В. Новодворский. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитой (1570-1582). СПб., 1904, стр. 24.

7. В. Д. Королюк. Ливонская война. М., 1954, стр. 89, 91.

8. И. Б. Греков. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы. XIV-XVI вв. М., 1963, стр. 349-350.

9. S. Orzelski. Op. cit., t. II, str. 115. 336

10. Текст царского ответа см.: «Historica Russiae Monumenta», t. I. SPb., 1841, MCLXX.

11. Как указывал в «Показаниях» К. Граевский, сам Иван IV излагал ему условия унии «почти целый час», а затем его высказывания дополнительно разъясняли А. Нагой и Е. Михайлов. Из этого видно, что сказано было несравненно больше, чем уместилось на одном листке бумаги.

12. И. С. Рябинин. Указ. соч., стр. 11.