ЭВЛИЯ ЧЕЛЕБИ
КНИГА ПУТЕШЕСТВИЙ
СЕЙАХАТНАМЕ
ЗЕМЛИ ЗАКАВКАЗЬЯ И СОПРЕДЕЛЬНЫХ ОБЛАСТЕЙ МАЛОЙ АЗИИ И ИРАНА
XII
[ОПИСАНИЕ АНКАРЫ. ПУТЬ В СТАМБУЛ]
/427/ ОПИСАНИЕ ГОРОДА И ВЕЛИКОЙ КРЕПОСТИ АНКАРЫКогда конакчи со своими бунчуками первыми вступили в город и подошли к шариатскому суду, все аяны вилайета сказали: «Ваш паша хотел стать джеляли, запершись в Эрзуруме. Названное преступление было раскрыто. Теперь, собрав десятитысячное войско, он с Варвар Али-пашой [снова] замышляет стать джеляли. Но мы не пустим вас в крепость падишаха». Однако, поскольку здесь у нашего господина было зажжено много факелов 1, они сказали: «Пусть погостит три дня». После этого, выписав в суде две тысячи предписаний на постой, они решили разместить пашу в доме Чавуш-заде. На следующий день мы торжественно вступили в крепость Анкара. Такого торжества Анкара дотоле не видывала. Когда народ вышел встречать [прибывших], из крепости был дан залп из двадцати пушек: «Добро пожаловать!» Не успел паша разместиться в доме, как аяны и знать пришли с подарками. Я, ничтожный, также стал гостем в доме одного из благородных сейидов, Кедер-заде, — моллы с жалованьем 500 акче [в день]. Придя в обитель истинного [хаджи] Хаджи Байрама Вели 2 и простершись у его праха, я начал читать священный Коран по его святой душе. В соответствии с нашим обетом и обязательством я оделил дервишей текке из пожалованных кошельков деньгами в размере ста курушей и был удостоен благодарственных молитв. Затем мы отправились осматривать город.
Топография крепости Анкара. Ее первооснователем был румский кесарь. Затем она переходила ко многим правителям. От падишахов Кютахьи и Гермиянской династии она [274] благодаря усилиям Якуб-шаха и его везира Хезардинара перешла в руки мусульман. Затем при появлении османов она попала в руки Йылдырыма Баезид-хана. Если смотреть [на крепость] со стороны деревни Эркексу, находящейся на расстоянии одного перехода к северу от крепости, то [отсюда] она выглядит как лебедь. Она благоустроена, населена, и, так как в ней много винограда, ее называют Ангури (по-персидски «виноград»). Некоторые говорят, что поскольку крепость построена принудительно, по ангарии (с греческого: «принуждение, принудительные работы»), то ее и наименовали «Анкара». А в одной редкой истории сказано: «По причине того, что известный кесарь Рума Геракл семикратно обнес и опоясал эту крепость цепями, ее называют Салясиль» («цепи»). /428/ В государственной канцелярии реестра она значится как Анкара. Окруженная сплошными белыми стенами, [нарядными], словно цветущая роза, эта крепость неприступна. Ныне это центр самостоятельного санджакбея в Анатолии. Много раз она жаловалась трехбунчужным везирам в качестве арпалыка. По закону касс паши дает 263400 акче. В этой ливе имеется четырнадцать зеаметов, 257 тимаров. Есть алайбей, черибаши, юзбаши. Во время похода войско паши вместе с джебели составляет три тысячи воинов. Если мирлива не приведет под своим знаменем тимарного войска, то его тимар жалуется другому. Находящийся в эйялете хасс паши представляет собой субашилыки. Это городской субашилык, субашилыки Муртатова, Ябанова, Чубукова, Чорба — все это хасс паши, — и они приносят ежегодно сорок тысяч курушей. Должность мевлевиета дает в день 500 акче. Главный кадий получает ежегодно двадцать кошельков. Есть шейхульислам, накыбульэшраф с жалованьем 500 акче [в день] по имени Кедер-заде, аяны и кадии, занимающие шестьсот ученых должностей, а прочих сановников и эшрафов — без счету. Есть сипахийский кетхуда, а вместо янычарского сердара — главный янычарский чавуш. Все [знатные] жители принадлежат к категории кадиев и военных. На особых [откупных] государственных должностях находятся городской наиб, мухтесиб-ага, гюмрюк-эмин, энгур-ага и тамга-ага, ежегодный откуп за них — сорок юков акче. В крепости есть диздар, аги азабов, джебеджибаши, топчубаши, хорошо вооруженный гарнизон.
Топография цитадели. Это прочная преграда и неприступная крепость [со стенами] в четыре ряда на самой вершине высокой горы, сложенная из белого камня. Ряды ее стен возвышаются один над другим, расстояние между каждым рядом — триста шагов. Высота каждого ряда стен — примерно [275] шестьдесят аршин. Ширина каждой стены составляет десять локтей. Говорят, что в их основаниях проходят пустые галереи со сводчатыми потолками, по мне видеть их не довелось. Если они и пустые, то это, очевидно, для того, чтобы [иметь возможность] помешать врагу взорвать их, если ему удастся проникнуть в крепость во время осады. На кыблу от этой цитадели открывается прекрасный вид, с востока на запад [простирается] вытянутая в длину равнина. С западной стороны [цитадели] расположены ворота, они идут друг за другом в четыре ряда, причем между каждыми воротами /429/ установлены железные решетки, подвешенные на железных цепях. Прутья каждой решетки толщиной в руку. Во время осады их опускают из ниш крепостных стен перед воротами и загораживают ими проход. В других крепостях нет таких высоких дворцов и домов из красного камня, как в этой крепости. Наружные ворота, которые глядят на Конский базар, обращены на запад. На их высокой арке висят палицы прежних пехливанов, внушительные кости рыб и множество [других] диковин. И с наружной и с внутренней сторон крепостных ворот день и ночь стоят часовые. Если диздар выйдет за пределы крепости, то он будет убит или смещен и сослан. Потому что все враги во время сотен тысяч сражений были готовы за один лишь камень этой крепости рисковать жизнью и положить тысячу голов. Так, когда Абаза-паша стал джеляли в Эрзуруме, он осадил эту крепость со стотысячным войском и захватил укрепление нижнего пригорода. Но когда Абаза-паша в своем дворце обдумывал, как захватить эту цитадель, один искусный пушкарь, послав прицельно ядро, попал Абазе в зад, и это явилось причиной его возвращения в Эрзурум, раненого, разгромленного, разочарованного. С тех пор диздару крепости запрещено отлучаться куда бы то ни было or ворот.
Вокруг цитадели рвов нет, и, так как она наверху, со всех сторон ее — острые скалы. Ее невозможно захватить ни с какой стороны. И как хорошо, что нелегко осуществить это! Потому что здесь триста шестьдесят кварталов, все они расположены один над другим, обращены друг к другу и один прикрывает другой. Они расположены и построены по удивительным правилам геометрии. На четырех рядах стен — 1800 зубцов с бойницами. По окружности цитадель имеет четыре тысячи шагов. К востоку, на холме под названием Хисарлык, находится место паломничества. Это легкое для крепости укрепление. Но оттуда, [даже захватив его], невозможно нанести урон, потому что расстояние между крепостью и Хисарлыком равно пушечному выстрелу. Если Нижнее укрепление окажется под угрозой [276] неизбежного падения, из него легко можно перебраться в Верхнюю крепость. В цитадели восемьдесят шесть больших и малых пушек, но пушек бал-емез нет. Запасено достаточно оружия, боеприпасов и снаряжения. /430/ В крепости шестьсот домов без садов и виноградников, есть соборная мечеть, которая в старину была христианским храмом. Одним словом, эта цитадель заслуживает осмотра как крепостное сооружение, [она интересна] и в инженерном отношении.
[Добавим, что] из страха перед джеляли Дженаби Ахмед-паша и население вилайета пристроили к Нижнему укреплению [еще] один ряд прочных стен. Здесь четверо ворот. Протяженность [стены] — шесть тысяч шагов. На одном ее участке, наверху, цитадель, которая ниже окружена крепостью. В восточной части этой крепости, сверху, от цитадели, идет по скалам тропа для спуска в долину Хазырлык. Есть водопроводы, а в цитадели устроены водоемы и хлебные амбары. В Нижней крепости, где воды много, таких водоемов нет. Всего здесь сто семьдесят источников, три тысячи колодцев, а михрабов — семьдесят шесть. Известны соборные мечети Дженаби Ахмед-паши, Хаджи Байрама Вели, их строитель — архитектор Синан. Соборных мечетей, крытых свинцом, мало. Есть восемнадцать текке с михрабами. В текке Хаджи Байрама Вели обитает свыше трехсот опьяненных любовью к богу [дервишей], постигающих творца. Их шейхом является Коджа Абдаррахман-эфенди, чья молитва угодна богу. Орден байрами является ответвлением ордена хамиди 3. Но в Руме со времени шейха Хамзы и шейха Идриса байрамитов стали называть хамзавитами 4. Текке святого Мевляны в Анкаре — сооружение Дженаби Ахмед-паши, оно является домом [ордена] мевлеви 5 и с трех сторон окружено садом Ирема с розами и цветами. Из медресе [наиболее] известны медресе Ахмед-паши, Таш Кёпрюлю-заде, Сейфеддина, кетхуды; их учащиеся получают достаточное вспомоществование. Есть три дарульхадиса, /431/ сто восемьдесят школ для детей. Из бань славятся бани Тахталькале, Сункур-оглу, Дженаби Ахмед-паши, есть также до двухсот дворцовых бань. Насчитывается семьдесят высоких дворцов с садами и виноградниками. Однако здания [в городе] строят не из камня, а из сырцового кирпича, и дома стоят друг над другом. В этом городе нет имаретов, крытых черепицей. Анкара — это город из сырцового кирпича, и в народе ходит такая поговорка: «Анкара построена по той же колодке, что и ее кирпичи». Здесь шесть тысяч шестьдесят шесть благоустроенных домов. Из дворцов известны дворец паши, дворец моллы, дворец Кедер-заде, [277] дворец Чавуш-заде, дворец Ахмед-паши. Из двухсот придорожных себилов известны источники Хаджи Шурави, Хаджи Мансур. Есть две сотни лавок, красивый бедестан с четырьмя воротами на цепях. Большинство рынков расположено на возвышенностях. Очень людными являются рынки Узун[чарши], Сипах, Тахталь-кале. Кофейни и торговые ряды заполнены народом. Султанский рынок, кварталы, большие дороги замощены чистым белым камнем. Очень много аянов и эшрафов, улемов и праведников, шейхов, образованных поэтов. [Этот вилайет] считается одним из крупных турецких вилайетов на земле Анатолии. Здесь свыше тысячи благородных, умных, безгрешных чтецов Корана — хафизов; многие тысячи учат наизусть сочиненные писателями мусульманские книги; много людей, выучивших трактаты о мусульманской вере; много тех, кто знает правила поведения [мусульманина]. Некоторые жители этого города носят собольи накидки, плащи из сукна с меховой оторочкой. Ремесленники носят ферадже из белой бязи, а улемы — шерстяные ферадже. Здесь вырабатывается шерсть. Женщины весьма скромны, они прогуливаются в разноцветных шерстяных ферадже. Поскольку место это [находится] в пятом климате, погода [здесь] приятная, а цвет лица жителей румяный. Украшающие мир покорительницы сердец известны повсюду.
/432/ Кушанья, напитки, ремесла. Анкарская пача не уступает [по вкусу] кютахийской. Анкарская бастырма приготавливается с перцем, а мясо ангорских коз словно пропитано мускусом, потому что козы питаются в горах остролистом. Ангорская коза — белая, как молоко, белее ее, может быть, и нет тварей. Из их шерсти делают пряжу. Если шерсть этих коз стричь ножницами, то пряжа выйдет жесткой. Если же ее выщипать, то получится [гладкая, как] шелк, приличествующая даже пророку. Но когда бедных коз щиплют, то их [отчаянное] блеяние доносится до самых небес. Однако умные люди нашли способ, чтобы они не кричали как резаные. Смешав в воде известь и золу, коз намазывают этим месивом в том месте, где их будут ощипывать. Тогда шерсть щиплют без всякого труда. Бедлые козы остаются совершенно голыми — без шерсти, без пуха. А из них-то и изготавливают пряжу. Мужское и женское население занято шерстью, ее переборкой. А мастера-красильщики работают так: повесив над огнем большой котел, кладут в него краску нужного цвета, наливают до половины воды, потом связками закладывают шерсть. Закрыв котел, вокруг него [раскладывают] дрова, обливают [их] вином и разводят сильный огонь. Пар, образующийся от сильного жара внутри котла, пропитывает шерсть, дает божественные рисунки, которые не смогут [278] воспроизвести кистью ни Мани 6, ни Бехзад 7. Эта шерсть — слава Анкары.
Изготовить ее в другом месте земли невозможно. Франки, привезя этих ангорских коз в свой Ференгистан, хотели изготовить такую же удивительную пряжу и шерстяную [ткань]. Но, по воле Аллаха, [ангорские козы] в течение года превращались в коз с обычной шерстью. Из того, что там пряли, такая шерсть не получалась, они не могли придать ей волнистости. Они даже захватывали из Анкары готовую пряжу, думая: «Отвезем в Ференгнстан и сделаем там [такую же] шерсть», но опять ничего не вышло. И вот сейчас для своих монахов они ткут шерсть, похожую [на ангорскую], но не такую волнистую, без блеска, черную, как ткань шали 8. Жители Анкары приписывают эту особенность своей шерсти чуду Хаджи Байрама Вели. Но, по-моему, это происходит от качества горного климата /433/ и местоположения. А еще славится также ангорская известь.
Народ тут в большинстве купцы, сухопутные и морские. Так как [местная] шерсть охотно принимается в Измире, Ференгистане, Египте, Сербии, одним словом — везде, большинство жителей занимается преимущественно торговлей. Очень много армян, евреев. Евреев тут двенадцать кварталов, а румских цыган мало. Виноградников тут множество. Села на равнинах, цветущие, жители радостные, веселые, с хорошим нравом, удивительно гостеприимные. В их селах много засеянных полей, благотворительных и богоугодных заведений полно, средств пропитания в избытке. [Анкара] — это процветающий и населенный город с проточной водой, источниками, реками. Это несравненная крепость и город. Да сохранит Аллах этот город навечно в руках османов до дня воскресения!
Далее Эвлия Челеби повествует о «вещем» сне, в котором ему явился старец Сары-Салтык, назвавшийся господином Анкары, /434/ и наставлял его быть милостивым к бедным и хворым, не поддерживать бунтовщиков-джеляли, продолжать путешествия, которые написаны ему на роду, меньше есть, меньше спать, больше заниматься науками, /435/ подчиняться указаниям святых и следовать по пути Аллаха. Затем дается описание /436/ многих гробниц анкарских святых.
После этого, поскольку собрались выступать из Анкары, конакчи вынесли бунчуки, а я, ничтожный, чтобы мои люди шли налегке, продал паше за одни кошелек курушей караван мулов, который мы купили у небезызвестного Хаджи-бабы, а деньги роздал беднякам и удостоился их благодарности. Тяжелые грузы и вещи, которые наш благодетель [паша] при посредстве Хаджи-бабы приказал раздать в дар, в той части, которая была выделена на богоугодные дела, были оставлены на сохранение хозяину нашего дома Кедер-заде-эфенди. Я выступил в путь с семью полностью вооруженными мамлюками и одним конюхом [279] на лошади под седлом и поутру отправился в Гючоладжан.
Во время утреннего намаза мы увидели, что внутри города [Анкары] началась сумятица, [поднялся] шум и гам, от выкриков «Аллах! Аллах!» дрожали земля и небо. Тысячи взбудораженных людей вопрошали: «Что там такое случилось?» Часть людей кричала: «Мы пашой довольны! Его вины туг нет». А другая часть говорила: «Это дело рассудит падишах. Те, кто в союзе с Варваром, — джеляли. И люди их — разбойники». Выяснилось, что капуджибаши Мустафа-ага с сорока капуджи лривез священный рескрипт падишаха на казнь паши. Он приказал закрыть все ворота крепости, и глашатаи призвали всех мусульман встать под знамена. О мудрость божья! Паша в ту ночь, увидев, что события принимают опасный и рискованный оборот, поменялся одеждой с одним шорником, вскочил на быстрого рысака и со словами: «Я еду на поклонение святыне Хусейна Гази — отца Сейида Баттала Гази» 9 — выскочил за стены крепости и исчез. По правде говоря, большинство поступило так же.
Огромная толпа народа вместе с капуджибаши вторглась во дворец паши, но найти никого не могла. Они обшарили [все дома] внутри города и вблизи него, но не смогли получить никакого известия [о беглеце]. Прослышав об этом, паша [решил] отныне в город Анкару не входить и отправился в расположенное к северу от города местечко под названием Эркексу. Оттуда он послал бумагу своему кетхуде Али-аге и приказал привести туда его войско.
Поскольку паша не был найден, ворота крепости были открыты. Глашатаи объявили повсюду: «Слушайте все! Начиная с этого часа тот паша находится в этом городе в розыске! Султанский ферман разрешает грабить его имущество и убить его самого!» Все люди паши /439/ подверглись изгнанию с помощью мубаширов. И это было милостью для [спасения] жизни людей паши. Они и сами, конечно, не хотели [больше] входить в этот город с минаретами.
Я, ничтожный, попрощавшись с хозяином нашего дома, еще раз объехал святые места, а затем выехал из Анкары на север и через восемь часов достиг села Эркексу. Это благоустроенная мусульманская деревня в анкарской нахие с двумя сотнями домов, соборной мечетью, превосходным постоялым двором; расположена она в скалистой местности. Выступив оттуда, мы прибыли в касабу Истаноз.
Описание касабы Истаноз
Это один из кадилыков [анкарской] нахие, кадий которого получает [в день] 150 акче, во владении субашилыка [280] анкарского паши. Городок стоит меж двух гор на границе нахие Муртатова, на берегу реки Ачикдере. В нем до тысячи домов, есть соборная мечеть, баня, небольшой рынок; [город] благоустроен. Через него протекает река. На обоих его концах — большие ворота. Во времена султана Мехмеда III джеляли Кара Языджи сорвали ворота, опустошили и разграбили город. Если эти ворота починить, город будет неприступен со всех сторон, потому что с двух [других] его сторон — отвесные скалы, обиталище хищных птиц, и человеку даже смотреть на них страшно. Скалы в Ване, Шебин[карахисаре] и Мардине кажутся ниже, а эта страшные [скалы] похожи то ли на льва, то ли на слона. Реайя этого города в большинстве армяне. Тут до тысячи шерстоткацких и шерсточесальных станков. Но поскольку [город стоит] в ущелье, климат тут сырой. Лучше бы выбрать место поприятнее. Здесь есть пещеры, в которых можно удобно разместить на привязи тысячу лошадей. На крутой скале стоит также оставшаяся от старых времен разрушенная крепостца.
В тот день, когда мы вошли в этот город, он был заполнен людскими толпами. Оказалось, что в нем давали представление канатоходцы!
Представление пехливанов — мастеров хождения по канату
Раз в сорок лет все канатоходцы, собравшись вместе, вызывают друг друга на состязание. Во время соревнований они устанавливают в этом Истанозском ущелье или на скале Анатолийской крепости /440/ Кедуз цирковой реквизит и показывают искусство хождения по канату. Это бездельники, беззаботный народ. Приехав сюда, мы смотрели на их представления, показанные в том ущелье. В узком скалистом ущелье, стены которого поднимаются до самых небес, они натягивают и закрепляют прочные ференгийские канаты между самыми высокими точками двух [противоположных] утесов. Чтобы выступы скал не порвали канаты, по обоим концам его они устанавливают посты [наблюдателей], ставят сторожами доверенных людей с оружием, чтобы, когда один будет показывать свое мастерство, его противник не перерезал канат.
Народ тысячами скапливается на скалах, [занимает их] сверху донизу, эти скалы просто усеяны сынами человеческими. На берегу реки, текущей через город, за неделю до того устраивают удобные места, проходы, площадки. На открытых местах устанавливают палатки, павильоны — так много тысяч людей собирается на [это] зрелище. По обеим сторонам ущелья рассаживают музыкантов анкарского паши, и после молитвы и [281] прославления [этого ремесла] пехливаны сначала приглашают друг друга на площадь для разговора. Их глава, ускюдарский канатоходец Сиях Мехмед Челеби, произнеся «бисмилла», берет в руку балансир и подходит к оснастке. Он произносит слова вызова [на состязание, как] на священную мусульманскую войну, а со скал до самого свода небес несутся возгласы: «Аллах! Аллах!» Бьют барабаны, и Коджа Мехмед Челеби быстро как молния взбегает на этот испытательный канат, шутовски идет по нему, от середины каната поворачивает назад, возвращается с балансиром в руке так же [быстро], как бежит заяц, преследуемый на скакуне. Все любители и знатоки с полной чистосердечностью говорят: «Да поможет тебе Аллах, пехливан!», все зрители вне себя от радости. Похоже, что среди пехливанов нет больше никого, кто способен подобно молнии пробежать по канату и, развернувшись на нем, возвратиться обратно! В общем он трижды показал этот номер, а затем с молитвой спустился вниз и расположился в своей скромной палатке. Его помощники извлекли [достойный] Мухаммеда поднос, и присутствующие стали бросать на него деньги.
Потом подошел пехливан из Испарты Дживелик Али. Видимо, он был из признанных мастеров. Поклонившись до земли главе пехливанов, он также с молитвой подошел к [цирковой] оснастке. Искусство всех пехливанов состоит в том, чтобы идти [по канату], держа балансир в руках. Однако этот Дживелик Али, взяв балансир правой рукой за один его конец, /441/ опустил другой конец вниз и в таком положении молниеносно перешел на ту сторону. Все пехливаны и зрители воскликнули: «Это непостижимо для человека!» Дойдя таким образом до остановки [на противоположной стороне], он переложил конец балансира в левую руку и, опустив вниз [другой] его конец, стал возвращаться обратно, не поворачиваясь, и тогда весь народ воскликнул: «Аллах, облегчи его труд!» Без колебания и страха, при полной симпатии собравшегося народа он, [двигаясь вперед] спиной, снова дошел до остановки и, соскочив с каната, поцеловал землю перед главой их цеха. А тот со словами: «Да хранит тебя Аллах, пехливан!» — прижал его к своей груди.
Пехливан из Харпута Шеджаи без балансира, с двумя наполненными по самое горлышко кувшинами в руках прошел по канату туда и обратно, и, когда он шел так с кувшинами в руках, канат вдруг резко опустился вниз, так что все присутствующие на зрелище сокрушенно воскликнули: «О пехливан!» Однако по воле всевышнего не только телу его не было причинено никакого вреда, но и кувшины, которые он держал в обеих [282] руках, не разбились. С таким искусством он падал вниз [и не разбился при этом], что весь народ остолбенел от изумления. Он опустился перед главой цеха на землю у самой его руки, и глава цеха поцеловал ему руку и сказал: «Тысяча наград тебе, пехливан Шеджаи».
Псхливан из Токата Хасан Зарель выступал [когда-то] перед правителем Хиндустана; он достиг семидесяти лет и был мудрым пиром и мастером во многих ремеслах и приемах. Он [вышел] в новых кубадийских папучах па ногах, с устройством из чашек с водой на головном уборе из шитого золотом нансука, в мусульманском плаще из красного сукна и также поцеловал руку главы цеха. Без балансира в руках, но ухватившись за края своего плаща как за балансир, он прошел [по канату] туда ц обратно. Все зрители обезумели [от восторга]. А пехливан Сехраб из Гергира прошел [по канату] в женских туфлях на высоких каблуках, с теленком па плечах, положив балансир на предплечья. Пройти по канату в таких женских туфлях — поистине богатырское дело. Пехливан из Магриба ходил с балансиром по канату с завязанными глазами, играя на барабане худай, который висел у него на плече. Пехливан Селим из Арабгира прошел [по канату] обнаженным, в одной набедренной повязке, стреляя из кремневых пистолей. На противоположной стороне он перезарядил пистоли и, снова стреляя, возвратился обратно. Пехливан Насреддин из Джербели /442/ подвесил себя на цирковом канате за волосы, расчесанные на две стороны. В руках у него был круглый предмет вроде арбуза. Раскручивая его, как вертушку на бечевке, пехливан продвигался, вися на своих кудрях, которые были привязаны к продетому через канат кольцу. Но ни балансира в руках, ни точки опоры под ногами у него не было. И вот так, вися на волосах и раскручивая предмет, который держал в руках, он проделал путь туда и обратно. В это время у всех собравшихся ум за разум заходил. Пехливан Сулейман из Галаты, ученик главы цеха, подошел к нему в набедренной повязке. Он принес четырехугольный ящик и показал его всему народу. В нем ничего не было. Это был деревянный ящик, оклеенный внутри бумагой. Подвесив этот ящик за кольцо к канату, он залез внутрь ящика и исчез. Ящик остался висеть на канате. И вдруг мы увидели, что ящик двинулся на противоположную сторону, потом возвратился и пехливан Сулейман вышел наружу, совершил обряд приветствия главы цеха. Понять происшедшее бессильна любая многоумная голова.
Короче говоря, три дня и три ночи семьдесят шесть искусных канатоходцев показывали свое мастерство. Если мы станем всех их описывать, можно будет сделаться меддахом канатоходцев. И потому мы желаем удовольствоваться сим немногим. [283] После них отдельно было выведено до трехсот их учеников, и они приветствовали старшину. За три дня они собрали со всего населения и с армян касабы шестьсот шерстяных вещей, а от нашего паши получили в дар один кошелек курушей. И на том все кончилось.
Когда после окончания этих представлении от людских толп не осталось и следа и установилось спокойствие, у дверей [дома] паши вдруг разразились шум и гам. Паше сообщили, что из столицы прибыл султанский капуджибаши с двадцатью капуджи. Все воины были выстроены рядами, и паша позвал в свои покои этого капуджибаши. Тот вошел со ста тысячами извинений и поцеловал землю [у ног паши]; прочие же капуджи все остались на улице. Капуджибаши встретился с пашой наедине. В этом он брал пример с одного капуджибаши, который нападал на пашу в Чоруме. После [этой встречи] капуджибаши отдал свои распоряжения кетхуде капуджи [нашего] паши /443/ Али-аге. Выяснилось, что [великий везир] Хезарпара Ахмед-паша прислал [паше] такой священный приказ: «Когда до тебя дойдет мой священный приказ, ты, Мехмед-паша, не задерживайся ни на час, ни на мгновение. Я пожаловал тебе Эрзурум и Карсский эйялет. Поскольку персы в тех местах проявляют непокорность и бунтуют, первейшее по необходимости дело — двигаться к тем границам. Оставь весь обоз и скачи во весь опор в Карсский эйялет. Как мутасаррыф повинуйся этому моему высокому повелению». После того как был зачитан этот падишахский приказ, [паша] сказал: «Раз дело падишахово, молчим». Тут же он дал кошелек курушей имад-аге со словами: «Давай срочно бунчуки!», — и, [как бы] повинуясь, отправил его в путь. Но паша не подчинился приказу, он отдал распоряжение «отправить бунчуки из Истаноза в долину Муртатова. В тот же час от Варвар Али-паши прибыл с дружеским посланием один из его капуджибаши, Меланли Хусейн-ага. Содержание письма было таково: «Мой сын и благодетель, султан мой! Прослышали мы, что, с тех пор как вы отстранены от [поста вали] Эрзурума, вы этой суровой зимой преодолели множество адских пропастей, прошли изнуряющие дороги, а при переправе через Кызыл-Ирмак у вас погибло много имущества и людей. На то воля Аллаха! Будьте же теперь вы все здоровы! Даст бог, в ближайшее время всевышний поможет нам и вознаградит!»
Наш путь в Токат к Варвар Али-паше 10
Взяв письма от нашего господина, государственного мужа, мы выступили из Истаноза, прошли Анкару, Хусейнгази, Балык-хисар и накормили [животных] в деревне Сарыалак. Далее мы [284] следовали через касабы Каледжик, Шейхшами, Акчакоюнлу, Курдлар и, легко перейдя Кызыл-Ирмак, сделали остановку на стоянке Каракечили. Получив известие о том, что Варвар Али-паша выступил из крепости Турхал, мы, покрыв расстояние в один переход к востоку, нашли Али-пашу в деревне Гёргюаз, близ Амасьи. Варвар Али-паша, расположившись на краю этого плато с войском в 40 — 50 тысяч [человек], украсил это открытое /444/ пространство палатками и шатрами. Я, ничтожный, как обычно, по прибытии пошел к кетхуде, беседовал с ним. Воспользовавшись удобным случаем, он привел нас в шатер паши. Шатер, похожий на царскую ставку Сулеймана, цепь за цепью окружали тысячи бойцов из секбанов и сарыджей, которые стояли вокруг наготове при полном вооружении.
Я, ничтожный, приблизился к паше, снял колчан и меч, подошел, [почтительно] припадая, и поклонился до земли. Передав письма, я сказал: «Ваш сын Дефтердар-заде Мехмед-паша, передавая привет Вашему превосходительству, послал это письмо». — «Добро пожаловать! Рад тебя видеть! Садись», — сказал он, и я, снова поклонившись до земли, осторожно присел. Он же, всматриваясь в мое лицо, сказал: «Послушай-ка, не ты ли тот хафиз Эвлия Челеби, который в соборной мечети Айя-Софья в ночь предопределения за восемь часов прочитал наизусть весь Коран? Не тебя ли султан Мурад-хан IV — милость и милосердие к нему! — взял в свой гарем и сделал килерджи?» — «Да, мой султан. Я зажигал светильники у султана Мурад-хана», — ответил сей раб. «А теперь на какой же ты службе у моего сына-паши?» — спросил он, и я ответил: «Клянусь Аллахом, когда я прибыл в Эрзурум, то был муэззинбаши. В Эрзуруме мне был пожалован чин гюмрюк-эмина. Три раза меня посылали в страну персов. Теперь я здесь служу в должности имама. Кроме того, я мусахиб и поверенный, так как со времени смерти его отца мы росли в одном месте. Поэтому меня, недостойного, послали к моему господину». Со словами: «Рад тебя видеть, добро пожаловать!» — он отослал всех ич-аг.
Паша и я, ничтожный, остались одни. И вот мы начали беседу. Али-паша спросил: «Где ты теперь оставил моего сына-пашу?» Я отвечал: «Мой султан, я покинул его в крепости Истаноз, в двух переходах к северу от Анкары. Оттуда, поджидая ваше превосходительство, он намеревается двигаться в сторону Чанкыры, потому что те места сулят большую добычу. В тех краях суровая зима кончилась, пришел сезон весны. Ожидается, что [вы], мой господин, также придете в те края. Он просит окончательного ответа на это письмо. После чего я, ваш раб, даст бог, без промедления утром отбуду с перлами вашего красноречия в письме. Прикажите посмотреть письма». /445/ Паша повелел: «Немедленно позвать диван-эфенди Халиль-эфенди». [285] Когда Халиль-эфенди вошел и прочитал шепотом письмо, паша, ознакомившись с его содержанием, обратился ко мне: «Послушай, Эвлия Челеби, ведь как много [у паши] войска! Так почему же с такой силой вы не смогли закрепиться в Анкаре? Жаль!» Пригласив меня на радостях в большую палатку, [Али-паша] пожаловал мне, ничтожному, сто алтунов, жемчужные четки, украшенные драгоценными камнями часы, предупредив хазинедара: «Это — гостю. И преподнеси ему одежду». На меня, ничтожного, сразу же накинули почетное платье и соболей. И мы остались в гостях.
В тот день от конакчи поступило известие: «Кёпрюлю Мехмед-паша и семь бейлербеев захватили Османджикский мост к ущелье Сармашиклыкая и закрепились [там], навалив на утесах огромные камни. С той стороны и птица пролететь не сможет. Амасийский же паша, закрыв [перевал] Диреклибель, увел из деревень всю реайю». Варвар Али-паша решил двигаться в сторону реки Кызыл-Ирмак и отправил туда бунчуки. От касабы Гергеране мы за семь часов дошли до стоянки Дансыка, оттуда за пять часов — до села Бардакчибаба, а потом прибыли на стоянку Кызыл-Ирмак. Здесь мы провели ночь, а на следующее утро войско в течение дня переправилось через реку. Пожаловав мне прекрасного арабского коня, паша повелел: «Переправляйся через реку». Таким образом, перебравшись на тот берег, мы с ним устроились на стоянку в деревне Айрак. Расставили повсюду караулы, с четырех сторон была создана дополнительная преграда из повозок. Расположенная к северу от Кызыл-Ирмака, во владениях Чанкыры, эта большая деревня имеет около тысячи домов и соборную мечеть.
Двигаясь от нее вперед, мы достигли места паломничества — соборной мечети Мехмед-шах-деде. Так как тут большая обитель — текке, то здесь днем и ночью всем [путникам — реайе и] берайе — щедро раздают милостыню. Вместе с пашой мы посетили там могилу святого Мехмед-деде, в которого паша очень верил. Пребывающий в текке Мустафа-деде из рода этого святого — ученый муж, мистик, приятный собеседник, /446/ уважаемый и добронравный человек. Он устроил Варвар Али-паше такой великий пир и щедрый стол, что, хотя все солдаты ели и пили с утра до вечера, но лужайки и огороженные дворы были постоянно полны редкостными угощениями. Этот шейх ежегодно приносит в жертву одного из собственных коней и отдает его орлам, обитающим около текке. Говорят, что [после этого] орлы не испытывают потребности в пище до конца года. Место — подходящее для охоты шейха. Вскармливая орлов вместо соколов, он выпускает их, как только завидит добычу. [286] Эти орлы, дикие птицы, — одно из совершенных шейхом чудес — охотятся на добычу.
Выступив отсюда и следуя два часа берегом Кызыл-Ирмака, мы пришли в деревню Дурдук. Когда мы прибыли з эту деревню, я залюбовался войском Варвар Али-паши. Оно подобно морю и хорошо подготовлено для сражений. Что же касается семидесяти байраков сарыджей и двадцати байраков секбанов, то они заслуживают похвалы. Сам паша был перепоясан оружием в [войсках] сарыджа и проходил службу на их мейданах. Они же поклялись стоять за него. Дели и гёнюллю, тридцать байраков татарского войска — все это очень верные, преданные и отважные воины-храбрецы. Внимательно осмотрел я и [отряды под командой] капуджибаши. Действительно, [это] лучшие, отборные [воины], закованные в латы и кольчуги. [Здесь] насчитывалось около трехсот ич-аг, каждый из них был вожаком, храбрецом. Сорок гулямов было также у хазинедара. У одного бей-эфенди, любимца паши, тоже было сорок отборных гулямов. Они не смешивались с [гулямами] паши. В этой деревне я посетил человека по имени Хусам-эфенди.
Выступив отсюда, мы через три часа пришли в текке Кум-баба. Это благоустроенное село на берегу Кызыл-Ирмака во владениях Чанкыры с двумя сотнями домов и соборной мечетью. Здесь мы с Али-пашой снова посетили могилу — усыпальницу Кум-бабы. Али-паша зарыдал и, печалясь и горюя, творил молитвы: «Боже, не лишай меня, слугу твоего, твоей милости! При последнем вздохе дай прочесть благую Фатиху». Дервишей текке он оделил милостыней.
Когда мы, двигаясь отсюда, вступили в уделы туркменских [племен] во владениях Чанкыры, я, ничтожный, подойдя к паше, сказал: «Султан мой! Отправьте меня, недостойного, с вашим письмом. /447/ Ваш сын [Мехмед]-паша дожидается вашего красноречивого послания». Но поскольку он был [заносчивым] боснийцем, то он сказал: «Потерпим несколько дней, сын мой» — и пропел слова полустишия: «Посмотрим, что покажет зеркало судьбы». Согласившись волей-неволей подождать еще несколько дней, я [снова] напомнил: «Султан мой, пожалуйте письма этому вашему рабу и отошлите к вашему сыну [Мехмед]-паше». — «Знаешь ли ты. мой Эвлия, — сказал паша надменно, — сколько вражеских войск я разгромил, уничтожая их одним ударом? Многих везиров заковывал я в кандалы и притаскивал волоком». Я, недостойный, молвил: «Султан мой, если вы проявите милосердие и освободите многих людей, то всевышний творец тоже избавит вас от многих ваших затруднений. [Ведь] все [те] грешники принадлежат к общине Мухаммеда. Так обстоят дела в этом мире. Чтобы заставить повиноваться высшему приказу, беи, паши обычно идут друг на друга [287] войной. Вам же подобает действовать прощением. Потому что наш пророк — мир над ним! — повелел: "О господи! Ты милостив, ты любишь милости, будь милостив ко мне, о прощающий!"» Это не произвело никакого действия, он не отпустил никого, сказав: «Потерпи, дней через пять-десять посмотрим. Пусть только подойдут мой сын Кючюк Чавуш-паша, мой сын Ипшир-паша, мой сын Шахсувар-оглу Шахкамини-паша и еще множество моих сыновей. И что бы я ни сделал — так надо!», и он заносчиво продолжал все в том же духе. «Мой султан, — [снова] сказал я, — напишите нам письма. Так как наш господин — тоже ваш сын, пусть и он идет на соединение с вашей армией». Тут он [вдруг] сказал: «Теперь обратного хода нет, и нет нужды в его приходе. Если придет по своей воле — милости просим!»
Варвар [Али-паша] был простодушным человеком, наивным, как годовалый [ребенок]. Он воспитывался в султанском гареме. Бесхитростный и честный, чуждый злословия и клеветы, он шел против везиров, [как] против врагов. Очень простой, он был склонен верить тому, что ему говорили, и нередко следовал за теми, кто был неосмотрителен. Короче говоря, он продвигался по службе, но имел репутацию безрассудного и неумного человека. По мудрости творца в тот день пришли письма от Ипшир-паши и Кючюк Чавуш-паши. Он обрадовался и, приплясывая, сказал: «Вот и подходит мой сын Ипшир. А ведь чего только твой паша о нем не понаписал! /448/ Возьми теперь эти письма и отвези обратно твоему паше», и он передал мне, недостойному, письма, привезенные от [Мехмед]-паши. Он пожаловал мне кошелек курушей, арабского коня из имущества Кёпрюлю и гуляма-грузина.
Я, ничтожный, направился из села Юзоглан на север, три дня скакал во весь опор, оставив Анкару справа, и встретился с пашой на просторной равнине долины Муртатова. «А, это ты, мой Эвлия, — молвил паша. — Рад тебя видеть! Какие у тебя вести?»
Когда Эвлия Челеби рассказал Дефтердар-заде Мехмсд-паше о неутешительных итогах своей поездки к Варвар Али-паше, Мехмед-паша отправил Эвлию обратно, преследуя цель оттянуть — до выяснения обстановки — время соединения с его силами. /449/ Во время приема Эвлии Челеби Варвар Али-пашой в его ставке пришло сообщение о подходе войск Ипшир-паши, об истинных намерениях которого, как показали дальнейшие события, он не имел никакого представления. Али-паша, отдав распоряжения своему кетхуде о подготовке к встрече прибывающих войск Ипшира, вышел из шатра.
Я, ничтожный, также вышел наружу, сел на коня и вместе с двумя моими гулямами ждал отправления на встречу Али-паши с Ипшир-пашой. Мне хотелось увидеть вблизи, как Ипшир будет обращаться с Варваром.
И вот показалось войско, медленно движущееся семью [288] колоннами. Чархаджи выставили воинские штандарты. Я посмотрел на авангард. Он шел впереди с белым длинным, как вымпел, знаменем. /450/ Все двигались плотным строем.
Солдаты кетхуды Варвар [Али-паши], вышедшие навстречу, затеяли игру в джарид с вырвавшимися вперед воинами Ипшира. Однако в глаза им ударили солнечные блики от оружия и снаряжения плотных рядов войска Ипшнра. Когда от этого войска до армии Варвара осталось расстояние в полет стрелы, стоявший здесь Али-паша с тремя сотнями прекрасных ич-огланов и аг, вскочив на коня, двинулся сквозь ряды своей армии на противоположный берег реки. Я, ничтожный, проехал за ним порядочное расстояние, как вдруг на меня точно сошло откровение, и я сказал [сам себе]: «Э, в этой давке, пыли и сутолоке мне делать нечего» 11. И со своими тремя гулямами я возвратился к армии Варвара.
[Между тем] в армии все были заняты подготовкой к пиршеству. Я, ничтожный, не задерживаясь и здесь, поехал на холм, находящийся за постоялым двором Черкеша, и [отсюда] мы стали наблюдать за сотнями людей, которые пришли посмотреть на это зрелище, и за войсками с их шатрами и палатками, украшавшими Черкешскую равнину. Только успели заколоть приведенных к палаткам животных, как в армию Варвара ворвался смерч. Возникло недоумение: «Что это — знак предзнаменования? Ведь не было же никакого ветра, откуда же взялась эта пыль? Слава Аллаху, что при такой жаре нас не было в этой пыли и грязи! Пока два везира соберутся в шатре да напишут письма, вечер наступит». Тем временем войско Ипшира вместе с Гази-пашой дошло до берега Черкешсу. Множество его пехотинцев вошло в расположение армии Варвара. Остальные воины Ипшира ряд за рядом остановились. Медленно начал подходить и арьергард. В это время Варвар двигался прямо на них.
И тут стрелки из ружей, которые первыми подошли к берегу реки, открыли залпами огонь по армии Варвара, а из-за их спин с криками «Аллах! Аллах!» на нее налетели [конники] с обнаженными саблями. /451/ Они так ударили по тому беспечному войску, по ослепленным и обманутым [людям], которые положились на богатство трех пашей, что это понравилось на небесах. Увидев такое, Варвар воскликнул: «Аллах! Аллах!» — и с тремя сотнями своих ич-аг бросился рубить войско Ипшира. Но затем — Бассорское поражение 12. После того как свита Варвара была рассеяна и уничтожена, он, несчастный, обхватив шею коня, решил бежать обратно к той горе, на которой находился я, ничтожный. Воины Ипшира тотчас бросились в погоню. Настигнув его на горе за Черкеш[су], они накинулись на него. Там бедный Варвар, одетый в простую белую одежду с янычарским [289] поясом, обнажив меч, многих сбросил с коней. Наконец один из них ранил его ударом кулака. Людей его поубивали, а самого, пересадив на другого коня, повезли к Ипшир-паше. И вот воины Ипшира. разгромив войско Варвара, принялись грабить его имущество. Вокруг царило светопреставление. Тут мы увидели, что его воины бегут прямо на нас. Вскричав: «Помилуй бог, мы не должны тут оставаться с парой солдат, давайте спустимся вниз, к городу!», мы с городскими аянами и кадиями вскочили на коней и кинулись вниз. Рассудив, что лучше прибегнуть к защите шариата, мы добрались до дверей суда. Нас не хотели укрыть в суде. Но тут один из наших слуг, остававшихся там стеречь [наше имущество], известил кадия: «Пришел наш господин». Несими-эфенди, в страхе подойдя к дверям, спросил: «Эвлия-эфенди, брат мой, ты ли это?» Мы сказали «да» и вошли внутрь. В шариатском суде мы оказались под охраной и защитой. Из окон суда мы семь часов наблюдали за светопреставлением, происходившим на Черкешской равнине.
Конец дела Варвар Али-паши
После полудня, когда бои и схватки на равнине несколько поутихли, кадий Несими-эфенди и прочие аяны отправились поздравлять Ипшир-пашу с победой. Я, ничтожный, увидев долину, красную от крови, заплакал и подъехал к страшному шатру Али-паши. Спешившись с коня, я почтительно /452/ подошел к Ипшир-паше и низко поклонился. Он указал место всем нам. Обращаясь ко мне, ничтожному, он спросил: «Ну а ты что здесь делаешь, Эвлия?» Я ответил: «Султан мой! Я привез письма от вашего брата Мехмед-паши». — «Ну вот, — сказал он, — твой паша сбил с пути истинного этого бедного пашу, превратил его в джеляли, а сам, устранившись, наблюдает с противоположного берега. Даст бог, мы и с ним рассчитаемся, как с Варвар [Али-пашой]». У меня, ничтожного, внутри было много слов, чтобы переубедить его. Но я стоял молча, действуя согласно хадису: «Кто держит язык за зубами, тот уберегается от несчастья». Он распорядился, и к нему привели Кёпрюлю Мехмед-пашу и Кара Сефер-пашу. Поцеловав седую бороду Кёпрюлю, он пожаловал ему почетную одежду и накинул на него соболью шубу. Потом он пригласил их к себе и начал совещаться. Затем он затребовал и Варвар [Али-пашу] и вместе с Кёпрюлю пригласил его на шариатский суд. Он велел, Варвар [Али-паше], Кёпрюлю и другим встать, а потом приказал им опять сесть на свои места. Говорить начал Кёпрюлю: «Почтенный Варвар Али-паша! Поддерживая этот бренный мир гордыни, ты сковал и связал нас. "Кто мелочится, тот мелок". Разве ты не [290] знал, что этот мир является подлым? Где все твое многочисленное богатство? Где мои многочисленные рабы и слуги? Разбив нас наголову при Куршунлу, ты выстроил нас перед твоими бунчуками, оставил нас босыми, с непокрытыми головами, голодными и без [всякого] ухода. Где мои должность и достоинство везира? Разве у тебя не было уважения к чести звания везира, к доброй репутации государства и религии?» Варвар Али-паша бросил ему: «Теперь все наше богатство в доме Ипшира». В заседании [суда] один другому говорил неподобающие слова. Тогда Кёпрюлю, избрав путь добронравия, сказал: «Послушайте, давайте прекратим ссориться в этом бренном мире! Давайте придем к согласию и помиримся!». После этого паши помирились друг с другом. Кёпрюлю и Кара Сефер-паша ушли, оставив Ипшира и Варвара одних. Ипшир тотчас приказал привести закованных в кандалы Хусейн-пашу и Хаджи-оглу и с упреком сказал им: «Это вы послужили причиной мятежа Варвара».
Вечером, подойдя прямо к Ипшир-паше, я сказал: «Мой султан! Сейчас все воины вокруг пришли в волнение. Я между ними как в пустоте. Пожалуйте мне ваше собственноручное письмо». Он в ответ на эту [просьбу] изрек: «Ну вот! Ведь ты прибыл с письмами к Варвару. Раз [приехать] тебе приказал Варвар, /453/ пусть он и даст». Но он шутил. «Выдайте ему письменное благоволение, — сказал он. — И не медли, ступай. Не то я сейчас же поставлю тебя, рядом с Варваром». На это я, ничтожный, отвечал: «Но ведь я не бунтовщик. Я не занимаю высокой должности, не имею ни бунчука, ни санджака. [Я здесь] из любви к путешествиям». Ипшир-паша написал большое письмо и сказал, улыбаясь: «Что ты делаешь у Дефтердар-заде? И еще, не ты ли находился у нашего господина Мелека Ахмед-паши?» — «Клянусь Аллахом, мой султан, я воспитывался при обоих этих везирах. Какого бы высокого поста я ни достигал, я езжу вместе [с ними] только ради путешествий. Если Аллах того пожелает, Дефтердар-оглу будет теперь смещен. Когда весть о победе и радостные известия дойдут до Порты, вам будет пожалован Сирийский эйялет. [Тогда] я присоединюсь к вашему двору и поеду в священный Дамаск». Когда он сказал: «Отправляйся к Мелек-паше. Я его терпеть не могу», я, ничтожный, отвечал: «Султан мой, между вами тремя отчужденности нет. Разве не является мать нашего господина Мехмед-паши вашей родственницей и родственницей матери нашего господина Мелек-паши? И разве моя мать не является сестрой матери Мелек-паши? Между ними нет отдаленности. Мы можем гордиться тем, что наш господин Мехмед-паша является моим родственником со стороны моей матери, а наш господин Ипшир-паша — мой родственник — обладатель достоинства человека, которому можно верить. Вы же обращаетесь и с нами и с ним [291] как с чужими». — «Ах ты плут, — отвечал он. — Замолчи, довольна! Сделав нас родственниками с Дефтердар-оглу, ты примирил нас». Тогда я сказал: «Ради возлюбленного бога составьте ваше дружеское послание! Развеселите его тоскующее из-за отставки сердце! И Аллах будет вам опорой во всех делах! Мне же пожалуйте что-нибудь из военной добычи». И он дал мне коня с попоной, легкую палатку и семьдесят алтунов. Потому что он был очень добрым человеком, абхазцем из племени хиси.
Получив приказ к составленное в дружеских выражениях письмо, захватив в Черкеше моих слуг и имущество, пожалованные покойным Варвар [Али-пашой], мы двинулись на запад и через восемь часов прибыли в село Долашча. Это процветающее местечко во владениях Чанкыры с полутора сотнями домов, садами и виноградниками, соборной мечетью и базаром, [который собирается] раз в неделю. Захиреджи Али-ага остался здесь. Мы же, взяв пятьдесят сопровождающих из крестьян, через восемь часов прибыли в деревню Местибей. Это благоустроенный зеамет также во владениях Чанкыры. /454/ Отсюда через девять часов мы прибыли в село Ализаим. Это зеамет с сотней домов в субашилыке Муртатова во владениях Анкары. Здесь мы встретились с нашим господином пашой. Он сказал нам: «Рад тебя видеть, мой Эвлия! Да будет счастливым твое решение! Тихо! Молчи. Ипшир одолел Варвара?» Я, ничтожный, ответил: «Да, мы одолели и полностью разгромили Варвара, Кёр Хусейн-пашу, Хаджи-оглу». — «Я слышал об этом, — сказал он. — А когда это произошло?» — «Мой султан, это произошло сегодня», — отвечал я и подробно и обстоятельно рассказал, как все было, а потом передал письмо Ипшир-паши. Когда паша читал письмо, его сердце сжалось, потому что, едва узнав о расстройстве рядов Варвара, он послал на Ипшира Бакы-пашу с бунчуками.
После этого на одном совете, будь что будет, было решено идти на Ипшира. На преследование Ипшира одних только всадников было брошено семь тысяч. Услышав об этом, Ипшир повернул в одном месте, которое давало возможность уйти из Черкеша в Караманский эйялет, и укрылся среди отвесных скал в округе Каледжика. [Мехмед-]паша, следуя за ним по пятам на расстоянии трех переходов, разграбил довольно большой обоз с добром, оставшимся от Варвара, Кёпрюлю и других, и за три дня дошел до села Мердже на берегу реки Сакарьи. Это село из ста домов в нахие Бейпазары. Здесь к нам пришел турок в чалме и уведомил: «Радостная весть, мой султан! Бёлюки Ипшир-паши отогнали и оттеснили сюда варваровского диван-эфенди Халиль-эфенди. Так что он бежит к берегу Сакарьи». Этого типа поощрили наградой; все вместе с бёлюкбаши семи [292] байраков вскочили на коней и к утру галопом доскакали до окраины деревни Бахшилы, используя того осведомителя в качестве проводника. И тут из деревни пришел один турок и сказал: «Эй, ага! В этой деревне находятся разбитые мятежные байраки Варвара. От имени Ипшира они отдают приказания о поголовном призыве в армию. Нападайте сейчас же!»
Наши байраки одним ударом захватили деревню. Когда началась схватка, из находившихся там байраков раздавались крики: «Мы байраки Ипшир-паши!», но [воины] наших байраков не поверили и всех их поубивали 13. Отсюда десять байраков войска было выделено и брошено на варваровского диван-эфенди. Они сосредоточились на берегу Сакарьи. /455/ Во время боя, оказавшись в трудном положении, Халиль-эфенди погнал своего коня в реку. Один джигит на коне бросился преследовать его и палицей сбил Халиль-эфенди с коня. Его вывели из воды и связали руки на затылке. Униженного и бессильного Халиль-эфенди привели к [Мехмед-]паше. Он сказал: «Султан мой! Когда вы шли из Никсара в Эрзурум, вы останавливались в моем доме и столовались у меня в меру моих возможностей, и я служил моему султану». Тогда его спросили: «Ну а где твое имущество?» Он им ответил: «Вот здесь у меня три тысячи алтунов и сорок кошельков. У меня есть еще много денег в Анкаре, у мутевелли Хасан-аги». Тогда у его хазинедара взяли расписку, а его самого, хазинедара и [присутствовавшего при разговоре] Чиплак-Али умертвили. Головы же их отправили с мирахор-агой в Стамбул.
Зарегистрировав [и заверив] финансовые обязательства Халиль-эфенди и [его] приказы об условиях погашения их его мутевелли Хасан-агой, мы с тремя сотнями отважных воинов отправились берегом реки Сакарьи в сторону кыблы и пришли в село Шенекчиахмедага, что в нахие касабы Айяш. Это село с садами и виноградниками у подножия горы. Отсюда мы направились к Истанозу, затем, следуя на кыблу, прибыли в деревню Эркексу, уже упоминавшуюся, а отсюда добрались до Анкары. Вступив в город, мы прежде всего явились в шариатский суд и предъявили молле заслуживающее доверия распоряжение [о деньгах]. После прочтения и изучения его содержания мутевелли Хасан Челеби был доставлен в суд к [судье] Хасан-аге, [и дело было сделано]. Хасан-ага был гостем в доме Хасана Челеби, я же, ничтожный, со своими слугами стал гостем в доме моего истинного друга и собрата Кедер-заде-эфенди. Принеся все вещи и утварь, которые я оставлял на хранение, он отдал мне узел с шароварами с белой окантовкой, рубашку, десять кусков шерсти и книгу «Мифтах» 14, так что мне, ничтожному, словно казну возвратили.
На следующий день, когда Хасан-ага, получив по [293] финансовому обязательству от мутевелли все деньги, отправился к паше, чтобы доставить беднягу в оковах и цепях, наш хозяин дома, радушный Кедер-заде, дабы облегчить нам тяжесть пути, подарил двух лошадей с повозками и сбруей. Погрузив наши вьюки и распростившись с хозяином нашего дома, мы из Анкары /456/ снова приехали в Истаноз. Отсюда, двигаясь опять на север по гладким равнинам, мы через восемь часов преодолели Айяшское ущелье и, терпя неудобства от дождя, прибыли в касабу Айяш. Это вакф двух священных городов [Мекки и Медины] на земле Анкарского санджака. Это каза с жалованьем [кадия] 150 акче [в день], управляемая агой Порты. Ее крепость разрушена. Есть кетхудаери, тысяча домов, десять михрабов. На рынке стоят соборная и простая мечети, есть постоялый двор, бани; рынок небольшой, но приятный. Кое-где есть сады и виноградники. Из-за того что город находится в ущелье, воздух тяжеловатый, но склоны прилегающих гор лесисты. Город благоустроен. Имеются места паломничества Эмир-деде, а напротив, на горе, — Шейх Бехари. Выступив отсюда, мы пришли в город Бейпазары. Застав здесь нашего господина пашу, мы сдали мутевелли Хасана Челеби. Отобрав все ценности, его выпустили из заключения, пожаловали в качестве вознаграждения почетный халат и отпустили в Анкару. Я же, ничтожный, отправился осматривать этот город.
Описание Бейпазары
Его первый основатель мне неизвестен. А первым его завоевателем был Хезардинар, везир Гермиян-оглу Якуб-шаха из кютахийских беев. Поэтому город называют также и Гермиян-хезары. Один раз в неделю здесь устраивается великолепный красочный базар, на котором можно найти любую дорогую вещь. Занятием и делом жителей является [разведение] ангорских коз. На базаре продается много шерстяной пряжи. Покупателей хватает. За год продается тысяча кантаров шерстяной пряжи. Шерстяных тканей нет, однако есть [другие] красивые изделия. Каждую неделю на базар из окрестных сел собирается десять тысяч человек. Так как город находится в Анатолии, на границе Анкарского санджака, то, кто бы ни являлся шейхульисламом в Стамбуле, здесь ему выделяется хасс. Он выделен из хасс-ы хумаюна. Правителем от муфтия выступает его субаши. Это каза с жалованьем [кадия] 150 акче [в день]. Кадию выплачивается семь кошельков ежегодно. Есть тамга-эмин, кетхудаери сипахиев, янычарский сердар, но диздара и гарнизона нет. Сама крепость стоит в ущелье, а оба ее фланга упираются в продолговатые, словно спина рыбы, скалы. Ее окружность мне неизвестна. Город, расположенный ниже, в двух [294] обширных горных долинах, имеет двадцать кварталов, сорок один михраб. /457/ Однако особенно красивых соборных мечетей нет, разве что мечеть на рынке.
Всего [в этом городе] три тысячи шестьдесят двухэтажных домов. Стены их из сырцового кирпича. Крыши крыты досками. Есть медресе, дома чтения хадисов и Корана, потому что здесь много обучающихся и улемов. Медресе не каменные; есть семьдесят школ для детей, в них [учатся] весьма родовитые и смышленые дети. А хафизов семьсот человек. Шейхульислам [здесь] таков, что ни один улем не способен вести с ним ученые споры. Накыбульэшраф человек неученый, но щедрый и благородный. Жители в большинстве своем улемы. Много также сипахиев. Все носят [одежду] из разноцветной шерсти. Женщины все одеваются по-разному. Так как это город турок, то жители все из [деревенщины-]огузов; тут в обиходе крепкие выражения турецкого народного языка. Имеется семь постоялых дворов, бани, шестьсот лавок. На рынке, на берегу ручья, который течет среди лавок мясников, устраивается раз в семь дней торговля. Этот ручей течет со стороны Нижнего города и через другую речку впадает в Сакарью. Так как город [стоит] на возвышенном месте, то главные дороги песчаные и немощеные. Жители гостеприимны и радушны. Женщины воспитанны и скромны.
О достойном похвалы. У них много садов и виноградников, на баштанах произрастают такие дыни, что от их сладости мутится ум человека, — у [этой дыни] аромат незрелого мускуса и амбры. Большинство жителей города готовят с этой дыней шафранный плов, они кладут в него корицу и гвоздику. Получается такой плов с шафраном, который вкуснее плова, созданного Муавией 15. Имеются различные зеленые груши, круглые по форме, четыре-пять штук весят 1 окка, они очень сочные и вкусные. Много тысяч ящиков с розовыми грушами отправляют в Стамбул. Такого сорта груш я не видел ни в одной стране, разве что в стране Аджем. Есть сорт черного ячменя, который очень маслянист; его не следует давать лошадям помногу. В долине изобилие риса, уже созревшего. Одним словом, это большой по площади город, известный своей дешевизной. И в нем есть места паломничества в память шейха Аваз-деде.
[Возвращение в Стамбул]
Пока мы, пробыв в этом городе три дня, /458/ наслаждались жизнью, из Стамбула прибыли гонцы и передали мне, ничтожному, и паше письма от моих теток и от Мелек-заде-эфенди и Абдаррахима-эфенди. Содержание [письма], пришедшего паше, [295] было таким: «Отец вашего раба Эвлии скончался. Все вещи, имущество и дом находятся опечатанными у его матери, сестер и уполномоченного шариатского суда — кассами, ведающего распределением наследства. Мы просим вашу милость отправить сюда молящегося за вас Эвлию Челеби, чтобы он, покончив как можно скорее со своими делами здесь, снова отправился бы к вам».
В письмах, написанных мне, ничтожному, моими родственниками, было сказано: «Вы будьте здоровы, а ваш отец скончался. Так угодно богу...» Когда я получил это известие, на мою голову словно небо обрушилось. Я показал письма паше. Он же, показав свои, впал в беспокойство. Получив разрешение [уехать] с условием снова вернуться сюда, я поцеловал его руку. Вызвав кетхуду и хазинедара, он пожаловал мне вместе с деньгами на путевые расходы двух иноходцев и двух рабов. Покончив с делами и распростившись с пашой, мы с семью рабами двинулись в путь.
Далее следует краткое описание маршрута, по которому Эвлия Челеби возвратился из Бейпазары в Стамбул. Он выступил в месяце джумада-уль-ахыре 1058 года хиджры, т. е. между 23 июня и 22 июля 1648 года. Сначала его путь пролегал через деревни Сарылар, Кёсебейхани /459/ и Назиллихан до крепости Торбалыгёйнюк в санджаке Болу, захваченной Османом Гази в 712 (1312-13) году.
Сама крепость здесь разрушена, нет ни комендата, ни гарнизона, но город процветает. «Это старинный и приятный город, все его жители — турки. Он имеет около двух тысяч красивых домов, крытых сосновыми досками, /460/ восемнадцать михрабов, восемь кварталов. Так как некоторые кварталы находятся под отвесными скалами, то куски скал постоянно летят и падают на город. Однако благодаря защите святого Ак-Шемседдина вреда никому нет. Под этими скалами стоит двести домов.
Есть около двадцати школ, [а медресе нет], баня с хорошим воздухом, /461-464/ на реке построены водяные мельницы, имеется семьдесят пять лавок. Поскольку в большинстве из них изготавливают конские попоны и торбы, город и называют Торбалыгёйнюк (Торбалыгёйнюк означает «кувшин в торбе»). А от живших здесь некогда евреев и греков не осталось и следа».
Затем путешественник попадает в крепость Тараклы, она разрушилась и опустела, «но красивая касаба утопает в садах и виноградниках, имеет проточную воду, около пятисот благоустроенных домов из дерева и камня, соборную мечеть, пять караван-сараев, шесть школ, двести лавок. Все они (жители) занимаются изготовлением ложек и расчесок, а потому город называют Тараклы (Тарак означает «расческа» и «грабли»).
В окрестных горах растет чистый самшит, и население обрабатывает его и везет в арабские страны и страну Аджем. Климат приятный, а все горы покрыты лесами — угодьями для охоты».[296]
Отсюда Эвлия Челеби попадает в крепость Гейве, выстроенную, по его словам, еще при Александре Македонском. Крепость служила укрытием для пастухов. Была завоевана Османом в 1312 г. Раньше здесь был большой город, смытый наводнением на Сакарье при Мураде IV. Теперь в нем только «триста домов, крытых досками и черепицей, соборная мечеть, баня, три хана, семь школ.
Город [находится] на расстоянии полета стрелы от реки Сакарьи. Под стенами большого кирпичного хана /465/ около двадцати лавок. Садов и виноградников иного, известны маринованные виноград и арбузы, сладкие и столь огромные, что на лошадь грузят только два арбуза».
Переправившись здесь на левый берег Сакарьи, Эвлия Челеби углубился в густые лиственные и хвойные леса зеленого массива Агачденизи. Затем /466/ через крепости и города Сапанджа, Измит, Гебзе, Хереке и Картал Эвлия Челеби прибыл в Ускюдар, а оттуда переправился через Босфор в «бесподобный город, центр великого халифата и обитель счастья — Стамбул».
Комментарии
1. Т. е. много костров у палаток, следовательно, много войска.
2. Хаджи Байрам Вели — суннитский шейх, основатель ордена байрамийе, возникшего в Анкаре в конце XIV — первой половине XV в.
3. Орден хамиди — ответвление ордена кадири (см. примеч. 36 к гл. XI).
4. См. примеч. 14 к гл. IV.
5. См. примеч. 28 к гл. IV.
6. Мани (216 — 276) — основатель религиозного учения манихейства, распространившегося сначала в Иране, а затем на всем Востоке от берегов Средиземного моря до Китая. Персидская литературная традиция приписывает Мани талант величайшего художника на том основании, что его религиозно-этические сочинения обычно богато иллюстрировались миниатюрами, хотя неизвестно, имел ли он какое-нибудь отношение к их созданию. «Галереи» этих миниатюр известны под названием Аржанг.
7. Бехзад (1455 — 1533 или 1536) — величайший мастер персидской миниатюры, первый мастер пейзажа в Иране.
8. Шали — сорт камлота, шерстяная материя, выделывавшаяся преимущественно в Анкаре.
9. Сейид Баттал Гази — герой арабских и тюркских исторических сказаний и легенд, сражавшийся на стороне арабов против Византии в период арабо-византийских войн (VII — X вв.).
10. Варвар Али-паша — босняк из Далмации, ребенком взятый в янычарский корпус. В 1647 г., будучи вали Сиваса, он отказался дать 30 тыс. гурушей, которые двор и валиде-султан потребовали у него для покрытия «расходов на праздник падишаха». Окружение Ибрахима I добилось смещения его с поста вали и назначения на его место халебского вали Ипшир-паши, возглавившего карательные войска. Не принимая с ним боя, Варвар Али-паша ушел в Токат и по пути разгромил посланных против него караманского бейлербея Кёпрюлю Мехмед-пашу и афьонкарахисарского санджакбея Хусейн-пашу, приказав казнить их обоих. Однако другие феодалы, несмотря на уговор, медлили с выступлением в его поддержку. Подоспевший Ипшир-паша выручил пленников-пашей, разбил войско Варвар Али-паши, взял его самого, раненого, в плен и по приказу султана казнил. Выступление Варвар Али-паши дало толчок росту феодальной смуты в других областях империи, правители которых воспользовались падением авторитета центральной власти в своих сепаратистских целях. При этом они использовали общее недовольство масс феодальным гнетом, выдавая себя за их защитников от Стамбула (так, Варвар Али-паша, отказываясь выплатить требуемую сумму, объявил, что не собирается грабить народ), а это, несомненно, усиливало размах антиправительственных выступлений.
11. По-видимому, Эвлия Челеби, выполнявший роль связного между этими пашами, подозревал или знал о готовящемся нападении Ипшира на Варвар Али-пашу.
12. «Затем — Бассорское поражение». Это выражение, которое можно перевести также как «Бассорское разрушение», Эвлия Челеби заимствовал, по-видимому, из хадиса, согласно которому Мухаммед охарактеризовал Басру, построенную арабскими воинами из сырцового кирпича близ берега р. Шатт-эль-Араб, как город, подверженный внезапному и быстрому разрушению. Но не исключено, что автор имеет в виду разгром под Басрой в 1568 г. восстания Ульяс-заде, которое было вызвано усилением налогового гнета со стороны турецкого бейлербея; только после подавления этого восстания войсками Оздемир-заде Осман-паши турки смогли предпринять в 1569 г. свой бесславный поход на Астрахань.
13. Из повествования Эвлии Челеби можно заключить, что Дефтердар-заде Мехмед-паша, убедившись в силе Ипшира, решил предать Варвар Али-пашу и для искупления своей вины, о которой прямо говорит Эвлие Ипшир, сам обрушился на войска Али-паши.
14. Книга «Мифтах» («Ключ-книга») — общее название для самоучителей какого-либо языка; начало названия многих исторических сочинений.
15. С именем первого омейядского халифа Муавии I у суннитов связано много прославляющих его легенд.
(пер.: под ред. А. Д. Желтякова)
Текст воспроизведен по изданиям: Эвлия Челеби. Книга путешествия. (Извлечения из сочинения турецкого путешественника ХVII века). Вып. 3. Земли Закавказья и сопредельных областей Малой Азии и Ирана. М. Наука. 1983
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Alex. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Наука. 1983