ЛИУТПРАНД КРЕМОНСКИЙ
ПОСОЛЬСТВО В КОНСТАНТИНОПОЛЬ
RELATIO DE LEGATIONE CONSTANTINOPOLITANA
Главы 1-12
4 июня 968 г. Лиутпранд, епископ Кремоны, по поручению германского императора прибывает с дипломатической миссией в Византию, ко двору Никифора Фоки. В это же время сам император Оттон Великий уходит с войском из Апулии, вняв доводам дипломатов: брак наследника с порфирородной гречанкой разом принес бы его государству и международное признание, и вожделенные земли в южной Италии. Так ненадолго прерывается третий итальянский поход Оттона (два предыдущих оказались более чем успешны: впервые придя в Италию еще в 951 г., Оттон взял в жены вдову Лотаря, короля лангобардов; второй поход в феврале 962 г. принес ему корону новой державы — Священной Римской империи).
Переговоры в Константинополе успехом не увенчались. Для них было выбрано не лучшее время: Италия и прежде была знакома с решительным характером Оттона, а к моменту Лиутпрандова посольства не минуло и двух лет, как он вновь показал Риму свой крутой нрав, ссылками и казнями удивив даже константинопольского владыку, а затем пошел войной на Апулию и Калабрию — земли, которые искони привлекали византийцев. Стоит ли удивляться надменности Никифора и провалу миссии кремонского епископа? Раздражение и досада Лиутпранда понятны, и все же трудно отделаться от мысли, что для дипломата, даже и обиженного, он порой высказы вается слиш ком уж резко.
Что, собственно, известно об авторе этого памфлета — доверенном лице Оттона, искушенном латинском писателе, который в пику византийскому высокомерию хулит само имя римлян (по-гречески "ромеев "; Leg. 12) ? Возможно, Лиутпранд и не мог похвастать аристократическим происхождением, но предки его — старинные слуги ломбардских князей и франкских королей — были влиятельны и богаты: отца Лиутпранда в 927 г. король Гуго посылал на переговоры в Константинополь, и в 949 г. его отчим, сам побывавший когда-то при византийском дворе, на собственные средства отправил к грекам пасынка в составе миссии Беренгара.
Лиутпранд родился между 920 и 925 гг. в Павии — городе на реке По выше Мантуи и Кремоны. Он нигде не пишет о своем раннем обучении, однако едвалимногие семьи севернойИталиимогли дать детям столь же основательное образование. Сын и пасынок дипломата, Лиутпранд мальчиком пел в дворцовой капелле короля Гуго; затем служил секретарем при всевластном маркграфе иверийском Беренгаре, который с 945 г. распоряжался в Италии; еще совсем молодым человеком около года провел при дворе Константина Багрянородного, набираясь опыта и совершенствуясь в греческом языке.Долго ли Лиутпранд служил Беренгару (книга "Воздаяние", направленная против него, доведена только до 949 г.), неизвестно; неясно также, что стало причиной их разрыва. Возможно, еще в 951 г., когда Оттон впервые пришел в Италию, Лиутпранд его поддержал, а через несколько лет перешел к нему на службу как знаток местных дел; в 962 г. милостью Оттона он стал епископом Кремонским — по тем временам не только духовный сан, но скорее политическое назначение. В этом качестве, уже зрелым человеком (с 949 г. прошло без малого двадцать лет), Лиутпранд снова едет в Константинополь.
Что предшествовало этой миссии? В 968 г. Оттон I осадил Бари, приморский город в основании "каблука "Апеннинского полуострова — не слишком удачная прелюдия, поскольку греки не собирались уступать свое влияние в южной Италии. Что произошло потом? Оттон II так и не получил в жены византийскую принцессу, военные действия в Апулии возобновились, Оттон I пережил Никифора, убитого собственной женой, и продолжил переговоры уже с Иоанном Цимисхием, который пришел к власти в результате дворцового переворота, — однако все эти события находятся за пределами "Донесения...".
Напоследок зададимся еще одним вопросом: на какую аудиторию мог рассчитывать автор памфлета? Ведь Оттон не только не был знаком с византийским придворным этикетом (что давало Лиутпранду простор для толкований), но и по-латыни не знал; выходит, что и вставные греческие словечки, и язвительные этнографические экскурсы, и ораторский блеск "Донесения... " предназначались по крайней мере не одному германскому императору, и автор, вероятно, думал о более широком круге образованных читателей.
Перевод выполнен по изданию: Liudprand of Cremona. Relatio de legatione Constantinopolitana / Ed. and transl. with introd. and comm. by B. Scott. Bristol, 1993; комментарий Скотта использован и при составлении примечаний. [45]
Перевод с латыни и примечания Александры Горбовой, выпуск 2005 г.
Вступительная заметка А. Ю. Енбековой
Руководитель работы — А. Ю. Енбекова
О присном здравии, благоденствии и преуспеянии сиятельных Оттонов, необоримых императоров римских, и преславной сиятельной императрицы Адельгейды всякое дыхание, молитвы и помыслы епископа святой Кремонской церкви Лиутпранда.
1. Причиною того, что ранее вы не получали от меня известий ни в письмах, ни с гонцом, явилось нижеследующее. В канун июньских нон мы прибыли в Константинополь, где, уязвляя вас, уготовили нам унизительный прием и столь же унизительно суровое обхождение. Нас заключили в покои такие обширные и открытые, что они ни от холода не спасали, ни от жары не укрывали; приставили вооруженную стражу, дабы моих людей не выпускать, доступу прочих препятствовать. Сами палаты,1 где так и держали нас одних, от царского двора столь удалены, что при пешей прогулке туда — ехать верхами нам не дозволялось — одышка брала. В довершение несчастий, греческое вино из-за примеси дегтя, камеди и извести оказалось для питья не при годным. В самих покоях не было ни капли воды, и достать ее за деньги, чтобы утолить жажду хотя простой водой, мы не могли. К этим бедам — новое горе: страж,2 призванный, надобно сказать, предупреждать наши ежедневные нужды — такого на земле не сыскать, а разве в преисподней! Ибо сколько ни измыслил он зла, грабительств, поборов, скорбей, огорчений — всё изливал на нас мутным потоком. Так, из ста двадцати дней ни один не минул без слез и стенаний.
2. Как сказано выше, мы прибыли к Карейским воротам Константинополя в канун июньских нон. При конях и под проливным дождем прождали мы вплоть до одиннадцатого часа.3 В одиннадцатом же часу Никифор, сочтя, что мы не достойны конного въезда (хотя вы не поскупились на снаряжение), приказал войти пешими, и нас отвели к помянутым уже мраморным палатам — ненавистным, гулким, безводным. А на восьмой день до ид, в первую субботу Пятидесятницы, я предстал пред Леоном, царским братом, его постельничим и казначеем,4 с которым выдержал утомительное словопрение о вашем императорском титуле. Ведь сам он звал вас не императором (на их языке василевсом), но уничижительно — регом, по-нашему царем.5 Когда я возразил, что хоть обозначения и различны, но обозначается ими одно, он отвечал, что я, видно, явился не за миром, но спора ради. И тут он в гневе поднялся и надменно принял ваше послание — не собственноручно, но через толмача. А человек он собою весьма статный, притворно кроткий: на такого "если кто опрется, войдет тому в руку и проколет ее".6
3. На седьмой день до ид, в самый светлый праздник Пятидесятницы, меня провели в палату, именуемую Стефана (то есть Зала коронационная), к Никифору. Это человек довольно уродливый: ростом пигмей, головастый, с кротовьими глазками; борода, короткая и широкая, густая, полуседая пуще его безобразит; шея толщиной в палец, обилием волос — точный боров, лицом же — ефиоп, "с кем не захочешь столкнуться в полуночи темной".7 Брюхо вспученное, зад тощий; судя по бедрам, великан — и это при самом скромном росте, — лодыжками невелик, да и пятки со стопами соответствуют. Одежды на нем шерстяные, но ветхие, зловонные и выцветшие от старости, на ногах — сикионские сандалии.8 Бесстыжий в речах, умом лисица, вероломством и хитростью — подлинный Улисс. И всегда вы, государи мои, сиятельные императоры, казались мне прекрасными— сколь прекраснее отныне! Всегда казались великолепными — насколько великолепнее теперь! Всегда сильными — кольми ныне сильнейшими! Всегда милостивыми — сколь теперь милостивее! Всегда исполненными добродетели — сколь добродетельнее ныне! По левую руку от него, но не вровень, а много пониже, восседали оба царственных отрока, вчерашние повелители того, кому ныне подвластны.9 Никифор начал речь так:
4. "Мы почитали своим долгом, мы даже и хотели оказать тебе прием блестящий и благосклонный, однако вероломство твоего господина тому помехой. Ибо он, подступив к Риму по-вражески, забрал город себе; у Беренгара и Адельберта противу законов божеских и человеческих силою отнял земли. По его милости одни ромеи погибли от меча, другие в петле, тех он ослепил, иных изгнал. И сверх того подверг наши владения грабежу и пожарам, стремясь овладеть ими.10 А не преуспев в своих посягательствах, [46] теперь — якобы для переговоров — направил к нам тебя, вдохновителя и подстрекателя всех этих злодейств: катаскопа-соглядатая, иными словами, лазутчика".
5. На это я отвечал: "Рима мой господин силою и неправдой не захватывал, но избавил от ига неправедного властителя, вернее, властителей. Разве государи римские не обабились, и — еще того тяжелее и унизительней —разве не блудницы в Риме заправляли?11 Дремала тогда, думается, мощь твоя и твоих предшественников, римских императоров единственно по титулу, но не на деле. А если вы были сильны, если в самом деле были императорами, как же блудниц допустили до власти? Разве святейших пап не изгоняли, разве не были они стеснены даже в повседневных нуждах, доведены до такой крайности, что и милостыни творить не могли? Разве не слал Адельберт глумливых грамот твоим предшественникам на престоле, Роману и Константину? Разве не обирал он, не грабил церкви святейших апостолов? И кто из вас, императоров, ревнуя о Боге, сподобился отомстить за мерзостное дело и вернуть святую Церковь в подобающее ей состояние? Вы попускали это, господин мой не попустил: от края земли восстав, явился он в Рим и прогнал нечестивых, и возвратил всю славу и силу наследникам святых апостолов. А поднявшихся на него и на владыку апостольского он как клятвопреступников, святотатцев, притеснителей и разорителей апостольских владык по законам римских императоров Юстиниана, Валентиниана, Феодосия и прочих казнил, обезглавил, повесил и отправил в изгнание. А не сделай он этого, был бы он нечестивым, преступным, жестокосердным, узурпатором. Ведомо всем, что Беренгару и Адельберту пожаловал он италийское королевство как вассалам, своею рукою и золотым скипетром, и те при твоих рабах, кои и теперь живы и суть обыватели этого града, поклялись ему в верности. Когда же они, наученные дьяволом, вероломно нарушили клятву, <господин мой> как изменников и смутьянов лишил их власти законно — а ты бы как поступил с теми, кто присягнул, а после вздумал бунтовать?"
6. "Однако вассал Адельберта утверждает иное",12 —отвечал он. А я на это: "Ежели он говорит иное, то один из моих людей завтра же — только прикажи — подтвердит в поединке правоту наших слов". — "Хорошо, положим, твой господин совершил это, как ты говоришь, законно. Растолкуй тогда, по какому праву вторгся он в наши пределы ныне, <разоряя их> войной и пожарами?13 Мы ведь были союзники и думали, породнившись, сделать наше дружество нерушимым".
7. На это я возразил: "Страна, которую ты числишь за собой, уже по народу и наречию своему принадлежит к Италийскому королевству; а правили ею лангобарды: ибо Людовик, король лангобардов или, лучше сказать, франков, ценою тысяч жизней вырвал ее из рук сарацин, да и Ландульф, князь беневентский и капуанский, владел ею семь лет.14 И быть бы ей и по сию пору покорной ему или его преемникам, когда бы император Роман, дав денег без счету, не купил дружбы нашего короля Гуго.15 Это-то и было причиной тому, что он своего племянника и соименника сочетал браком с побочной дочерью нашего короля, того самого Гуго. Ты же как будто приписываешь не снисходительности, но бессилию моего господина то, что, распоряжаясь в Италии — по меньшей мере, в Риме, — так долго допускал он там твою власть. А дружественный союз, который ты якобы думал укрепить союзом семейственным, мы считаем коварным обманом: ведь предложенные тобою кондиции ни тебе предлагать, ни нам принимать нет никакого смысла. А дабы искоренить подвохи и не замалчивать правду, господин мой послал меня к тебе, и ежели ты хочешь передать моему господину дочь императора Романа и императрицы Феофано в супруги его сиятельному сыну императору Оттону, скрепи это клятвой.16 А я клятвенно поручусь, что мой господин ответит услугой на услугу так-то и так-то и условий не нарушит. Но наилучший залог дружества господин мой своему царственному брату уже предоставил, покинув покоренную Апулию — по моему совету, <того самого человека>, которого ты зовешь «вдохновителем всех злодейств». И свидетелей этому столько, сколько жителей в целой Апулии".
8. "Второй час на исходе, — проговорил Никифор. —Пора нам совершать проэлевзу, то есть шествие. Обратимся к делам неотложным, а на это ответим, когда представится случай".
9. Да не будет мне в тягость и не оскорбит слуха моих владык описание этой самой проэлевзы. По случаю такого торжества несметное полчище лавочников и прочего сброда, собравшись встречать и славить Никифора, вы строилось, точно живая стена, по обочинам дороги от дворца до самой Святой Софии: толпа нелепая с никудышными [48] тоненькими щитами и жалким подобием копий. В довершение непристойности многие из этих простолюдинов славить царя явились босыми. Не иначе, думали они тем послужить к вящему украшению сего священнодействия. Да и придворные, которые двигались сквозь это сборище босых голодранцев, были облачены в какие-то широкие сорочки, порядком траченные временем. Куда пристойнее было бы им явиться в повседневном платье: это же навряд было обновою и для их прадедов. Ни золота, ни самоцветов не было ни на ком, кроме как на одном Никифоре — только царские украшения, сделанные на фигуру более дородную, отнюдь его не красили. <Клянусь> вашим здравием, которое мне милее моего собственного, что один драгоценный наряд ваших придворных драгоценнее, чем сотня таких или даже поболее! А мне на церемонии указали место на возвышении подле псалтов — певчих, по-нашему.
10. Покуда, словно ползущий гад, тянулась проэлевза, подхалимы-псалты голосили: "Се всходит звезда утренняя, Денница подымается, взорами лучи солнца затмевая, <се грядет>, сарацинам на злую погибель,17 Никифор медонт" (это значит "князь"). И после затянули: "Никифору медонту (то есть князю) поллаэтэ (то есть «многая ле-ета»); славьте его <все> язьіки, его почитайте, пред ним гните выи!" А куда правдивее было бы петь: "Гряди, любезный, потухшая головня! Ты, колченогая карга, лешачье рыло! Страшный, чащобный, козлоногий, рогатый, безобразный, щетинистый! Невежда, грубиян, дикарь, деревенщина неотесанный, вояка, каппадокиец!18" Наконец, раздувшись от этих льстивых причитаний, Никифор вступил в Святую Софию, а <юные> государи, его повелители, следовали за ним в отдалении, припадая к земле с мирным целованием.19 Оруженосец <василевса> стрелою, будто стилом, отметил на стене храма, который теперь год от воцарения Никифора, чтобы разумели те, кто этого не видал.20
11. В тот самый день я был зван к царской трапезе. Однако ж царь не удостоил меня места ближе хоть которого-нибудь из своих придворных. Усадили меня от него пятнадцатым, куда и скатерть не доставала.21 Из моих спутников никто не только за этим столом не сиживал, но и палат, где я пировал, не видал. На этом непристойном и унизительном обеде — потонувшем в масле, как заведено у пьянчуг,22 и сдобренном гнуснейшим рыбьим соком23 — он заговаривал со мной то о вашем могуществе, то о владениях и военной силе. На мои обстоятельные и правдивые ответы он сказал: "Врешь! Воины твоего господина не умеют в седле удержаться, да и к пешему сражению не способны: ведь при таких громоздких щитах, неподъемных кольчугах, длинных мечах и тяжелых шлемах нельзя сражаться ни так, ни эдак". И с усмешкой продолжал: "Помехой и чревоугодие, попросту обжорство, тем, кому Бог — чрево, шумным от вина, храбрым во хмелю, кои от воздержания упадают духом, трезвые робеют.24 К тому же у твоего господина и флота порядочного нет. Сильный флот есть только у меня — нападу с моря, разрушу приморские города, по берегам рек все сожгу дотла. Сам посуди, даже и на суше кто при такой скудости войска сможет мне противостоять? Ведь ни сын, ни жена в стороне не остались: саксы, свевы, баварцы, италийцы — все были при нем, и, коли не умели, вернее, не могли захватить один строптивый городишко,25 как им устоять передо мной, когда при мне войска,
Сколько Гаргары хлебов,
Мефимна родит винограда,
Сколько на небе светил и волн под ударами ветра?"26
12. Когда же я хотел возразить и обрушить на него речь, достойную этого бахвальства, он не позволил, но прибавил, думая оскорбить: "Вы — не римляне, вы — лангобарды". Он хотел говорить долее и сделал мне знак молчать, но я не смолчал: "Ромула, от которого пошли римляне, летописи называют братоубийцей, рожденным в прелюбодеянии, то есть от девки; говорят, что он завел прибежище для должников, беглых рабов, убийц и прочих, достойных казни за свои злодейства, и, приняв весь этот сброд в сограждане, назвал их римлянами. Вот из каких аристократов происходят те самые, кого вы зовете миродержцами, то есть императорами, и кого мы — всего- то лангобарды, саксы, франки, лотаринги, баварцы, свевы, бургунды — до того презираем, что в минуту гнева нам не надо искать другой грубой клички для недругов наших, кроме как «римлянин»: одно это слово сочетает и подлость, и трусость, и жадность, и распутство, и хитрость, и все какие ни на есть пороки. А что до твоих речей, будто мы не бойцы и в седле не удержимся, то ежели по грехам христиан суждено тебе закоснеть в упрямстве, скорая война покажет, на что годитесь вы и каковы мы в бою".27
Комментарии
1. Лиудпранд несколько сгущает краски: дворец, так ему не приглянувшийся, всегда служил гостиницей для иностранных послов (apokrisiarieion; точное его местонахождение неизвестно); начальник дворцовой стражи был подотчетен лично логофету. Впрочем, посланников враждебного государства могли охранять с особой тщательностью.
2. В несохранившейся Трирской рукописи, которая легла в основу первого издания памфлета, читалось homo scil...orum custos; Б. Скотт принимает конъектуру Г. Пертца homo scil<icet nostr>orum custos, но указывает и на другой привлекательный вариант: scholarum custos (Й. Кодер) — т. е. "гвардеец", т. к. корпус дворцовой стражи носил название scolai.
3. При том, что римский час равнялся 1/12 светового дня, начало одиннадцатого часа в июне на широте Константинополя примерно соответствует 6 часам вечера по нашему счету, а начало второго часа (гл. 8) — 7 часам утра.
4. В оригинале coropalati et logothetae. Куропалат (kouropalathV) — скорее почетный титул, нежели должность, сопряженная с реальными обязанностями; обычно куропалатом был член царской семьи. В ведении логофета (в данном случае речь идет о logoqethV tou dromou) находилась в том числе и официальная корреспонденция; он же устраивал приемы иностранных посольств, ему подчинялась дворцовая стража.
5. Подобные споры известны и новой истории. К примеру, непризнание Бурбонами императорского титула русских царей послужило официальным предлогом для разрыва дипломатических отношений между Испанией и Россией в 1730 г.
6. Цитата из Книги пророка Исайи (36:6).
7. Ювенал, 5, 54.
8. Мягкие, удобные и элегантные сандалии из города Сикион на Коринфском заливе упоминаются почти исключительно как женская обувь; во всяком случае, для мужчины носить их считалось признаком изнеженности (ср. легендарный ответ Сократа Лисию: Цицерон, "Об ораторе", I, 231).
9. После смерти императора Романа II в 963 г. на престоле оказались двое его малолетних сыновей — Василий II и Константин VIII. Регентшей стала их мать, императрица Феофано; стремясь сохранить престол для сыновей, она вышла замуж за успешного полководца и популярного политика Никифора Фоку, принявшего титул императора. Лиутпранд никогда не упускает случая подчеркнуть, что Никифор узурпировал престол.
10. В 951 г. Оттон I взял в жены Адельгейду, вдову короля Италии Лотаря II, и формально подчинил себе новых королей Италии — Беренгара II и его сына Адельберта. Они, однако, не смирились с этим и продолжали собственную политику. В 959 г. Беренгар, пользуясь шатким положением папы, вторгся в герцогство Сполето. Папа призвал на помощь Оттона; тот обратил Беренгара в бегство, в начале 962 г. вступил в Рим и получил из рук папы императорский титул. В дальнейшем обстановка в Риме оставалась неспокойной; так, в 965 г. ставленник Оттона папа Иоанн XIII был изгнан из города. Это восстание было жестоко подавлено Оттоном.
11. Намек на Марозию, дочь римского сенатора Феофилакта. Она была замужем за Альбериком, герцогом Сполето, затем за Видо, маркграфом Тосканским, и, наконец, за Гуго Прованским. Вплоть до 932 г. Марозия имела огромное влияние на папство и, как следствие, на римскую политику; папа Сергий III был ее любовником, а папа Иоанн XI — незаконным сыном.
12. Адельберт имел дипломатические связи с Византией и пользовался поддержкой Константинополя. Во время Лиутпрандова посольства при византийском дворе находился его эмиссар Гримизон, упоминаемый в следующих главах "Донесения...".
13. Никифор имеет в виду вторжение Оттона в Апулию и Калабрию, а также осаду Бари (см. вступительную заметку).
14. Людовик II освободил Бари от сарацин в 871 г., но удержать его не смог, и вскоре город перешел к лангобардам из Беневента. Они, в свою очередь, обратились за помощью к Византии, и с 876 г. Бари был под властью Константинополя почти непрерывно.
15. Лиутпранд воспитывался при дворе Гуго Прованского, поэтому упомянутые события отлично ему известны.
16. Речь идет о дочери Романа II Анне, на которой впоследствии женился Владимир Красно Солнышко. Что касается Оттона II, то он в 972 г. после некоторых колебаний все же взял в жены гречанку Феофано, которая не только не была порфирородной, но даже не могла похвастаться безупречным происхождением. Между тем Феофано оказалась женщиной очень образованной, и именно под ее влиянием началось Оттоновское Возрождение.
17. Pallida Saracenorum mors; ср. Гораций, "Оды", I, 4, 13.
18. Никифор в самом деле происходил из Каппадокии; с другой стороны, каппадокийцы имели репутацию людей отчаянных, и само это слово было бранным. См., напр.: Палатинская антология, XI, 237 ("змея ужалила каппадокийца и сдохла") и 238; Петроний, "Сатирикон", 69, 2 (adcognosco Cappadocem: nihil sibi defraudit).
19. Osculum pacis — устойчивое выражение, обозначающее поцелуй, которым обмениваются христиане. Попутно укажем, что именно такое "терминологическое" значение имеют, на наш взгляд, слова Дон Гуана в "Каменном госте": "— В залог прощенья мирный поцелуй. — Пора, поди. — Один холодный, мирный..." "Словарь языка Пушкина" (М., 1957. Т. 2. С. 592) поясняет эпитет мирный в этих строках как "спокойный, тихий, чуждый волнений", что привело бы к нежелательному плеоназму. Мы полагаем, что Дон Гуан, обращаясь к набожной Донне Анне на языке, понятном им обоим, просит хотя бы о таком поцелуе, в каком ни один христианин не может отказать другому.
20. Обычай отмечать смену лет, вбивая гвоздь в стену храма, восходит к этрусской, а затем к римской практике (ср. в словаре Феста [p. 56 Mueller]: clavus annalis appellabatur, qui figebatur in parietibus sacrarum aedium per annos singulos).
21. Как заметил М. Линцель, раздраженный Лиутпранд снова преувеличивает: сидя так далеко от василевса, было бы затруднительно вести с ним непринужденную беседу.
22. Жирная закуска замедляет опьянение.
23. Garum — соус из рыбьих внутренностей, основательно выдержанный на солнце; античный деликатес, который современные кулинары посчитали бы вредным и даже опасным для жизни.
24. Сочетание трех библейских реминисценций: Флп 3:19 (quorum deus venter est); Пс 77:65 (quasi fortis post crapulam vini); Притчи 10:15 (Substantia divitis urbs fortitudinis eius; pavor pauperum egestas eorum).
25. Временное прекращение осады Бари Никифор объясняет бессилием Оттона.
26. Лиутпранд вкладывает в уста Никифору измененную цитату из "Науки любви" Овидия (I, 57; 59): Gargara quot segetes, quot habet Methymna racemos, <...> / Quot caelum stellas, tot habet tua Roma puellas (Гаргары — одна из вершин горы Иды в Троаде; Мефимна — город на Лесбосе).
27. Благодарим Владислава Геннадьевича Бигдая за поддержку.
(пер. А. Горбовой)
Текст воспроизведен по изданию: Лиутпранд Кремонский. Донесение о константинопольском посольстве (главы 1-12) // Абарис. Журнал друзей Санкт-Петербургской классической гимназии, № 7. 2006
© сетевая версия - Тhietmar. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Абарис. 2006
Мы приносим свою благодарность журналу
Абарис и Санкт-Петербургской классической гимназии № 610
за предоставление текста.