СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ВИЛЬГЕЛЬМ (ГИЙОМ) ТИРСКИЙ

ИСТОРИЯ ДЕЯНИЙ В ЗАМОРСКИХ ЗЕМЛЯХ

HISTORIA RERUM IN PARTIBUS TRANSMARINUS GESTARUM

28. – Балдуин II, король Иерусалимский, и морской крестовый поход венециан. 1118-1131.

(Между 1170 и 1184 гг.).

Начинается книга двенадцатая

(Предыдущее см. выше, в статьях 2, 11, 19 и 23).

I. Вторым (Вильгельм Тирский хотя и оспаривал тех составителей каталогов, которые опускали Готфрида (см. выше, стр. 274), однако следует им, называя Балдуина II вторым королем, а не третьим) королем Иерусалима из латинов был Балдуин (II) Буржский, по прозванию Жало, человек религиозный, богобоязненный, преданный вере и весьма опытный в деле военном. [315]

Он был родом франк, из реймской епархии, сын Гуго, графа Ретельского, и Милизенды, знаменитой графини, которая, как говорят, имела много сестер, вследствие чего у нее было огромное число племянников и племянниц, о чем знают те, которые занимаются специально княжескими генеалогиями. Балдуин еще при жизни отца, подобно прочим благородным мужам, посвятившим свою жизнь Богу, последовал за армиею герцога Готфрида, которого был родственником, и отправился в Иерусалим, оставив дома с своим престарелым отцом двух братьев и двух сестер, из которых он был самым старшим. Один из его братьев, избранный впоследствии архиепископом Реймским, назывался Гервазий, а другой – Манассес. Из его сестер, одна, по имени Магальда, была за владетелем Витри; другая же, Годиерна, вышла за благородного и могущественного Гербранда, владетеля Херже, и имела сына Манассеса Херже, которого я знал позже коннетаблем королевства, во времена королевы Милизенды. По смерти отца, государя короля Балдуина, его владение наследовал второй сын, Манассес, так-как старший, государь Балдуин, находился далеко, в своем королевстве. Когда Манассес умер бездетным, графство перешло к его брату Гервазию, который по этому случаю оставил Реймское архиепископство и женился в противность церковным законам. Свою единственную дочь от этого брака он выдал за одного знатного нормандца. По смерти его, ему наследовал в графстве Итерий, сын сестры, Магальды, бывшей за владетелем Витри. Но довольно об этом.

II. Когда государь Балдуин (I), брат государя герцога Готфрида, преславной и блаженной памяти, по смерти его был призван на Иерусалимский престол, он передал этому Балдуину (II), о котором теперь идет речь, как своему родственнику, графство Эдессу; и этот управлял им с счастьем и твердостью в течение более нежели 18 лет. В восемнадцатый год своего управления графством, умиротворив свою страну, он вознамерился отправиться в Иерусалим, отчасти для того, чтобы навестить короля своего государя, родственника и благодетеля, а отчасти для поклонения святым местам. Изготовив все к предстоящему пути и вверив страну тем из своих, на верность и заботливость которых он мог положиться, Балдуин, как человек благоразумный и прозорливый, укрепил свои города и пустился в дорогу с приличною свитой. На пути явился к нему гонец с известием о смерти государя короля в Египте, что и было справедливо. Узнав о кончине своего государя и родственника, он очень огорчился, как то нисколько не было удивительно, однако продолжал предпринятый путь и поспешно шел к Иерусалиму. Совершенно случайно, в одно и то же время, в Вербное воскресенье, когда весь народ, по обычаю, собрался для торжества в долине Иосафата, с одной стороны вступил в город граф вместе с своими, а с другой – погребальная процессия короля, которую сопровождало все войско, ходившее с ним в Египет.

III. Когда тело короля было привезено в святой город и с [316] честью похоронено в церкви св. Гроба, рядом с братом, пред Голгофою, у Лобного-Места, вельможи государства, бывшие на лицо, патриарх Арнульф, епископы, архиепископы и другие прелаты церкви, равно и светские князья, между которыми обнаружил особую деятельность и словом, и делом могущественный владетель Тивериады, Иосцелин, приступили к совещанию. Явилось несколько различных мнений: одни говорили, что надобно ожидать прибытия государя графа Евстафия, и что не следует нарушать древнего закона о наследстве, тем более, что блаженной памяти братья графа (т. е. Готфрид и Балдуин I) управляли государством столь счастливо и к удовольствию всех; но другие были того мнения, что государственные дела не терпят отлагательства и отсрочки выборов; напротив, должно поторопиться устройством земли, чтобы, в случае надобности, иметь кого-нибудь, кто мог бы предводительствовать войском и позаботиться о делах королевства, и чтобы государство не впало в опасность от отсутствия главы. Это разногласие в мнениях и партиях произвел Иосцелин, пользовавшийся большим влиянием в королевстве; он, вместе с владыкою патриархом, которого он расположил в пользу своего мнения, держался той партии, которая хотела немедленно избрать короля, и потому говорил: «У нас находится теперь граф Эдессы, родственник государя короля, муж благочестивый, богобоязненный, отважный и во всех отношениях заслуживающий похвалу; лучшего мы не найдем ни в какой стране, ни в какой провинции; избрать его в короли выгоднее, нежели допустить опасную отсрочку». Многие, зная, как еще недавно поступил граф с Иосцелином, и о чем было рассказано выше (В одном из своих отступлений, в кн. XI, гл. 22, автор рассказывает, что Иосцелин, родственник и вассал графа Балдуина, бывшего тогда еще графом Эдесским, во время голода отказался помочь своему сузерену; за это, в 1113 г., Балдуин, предав его пытке, лишил лена и изгнал из графства; Иосцелин удалился в Иерусалим и успел получить от короля Балдуина в лен Тивериаду, которою он и владел до настоящего времени (1118 г.)), полагали потому, что его слова сказаны им от чистого сердца. Не замечая других его замыслов и помня пословицу: «Хвала врага всегда справедлива», они поверили его словам и приступили к его мнению. Он же сделал то предложение о возведении графа на престол в надежде получить от него его графство. Так-как владыка патриарх и Иосцелин были одинакового мнения, то не трудно было склонить к тому и других. Все единогласно избрали графа в короли, и в ближайший праздник Пасхи (1118 г.) он был, по обычаю, посвящен, помазан и увенчан королевскою короною. Но каковы ни были цели патриарха и Иосцелина при этом избрании, милосердие Господа обратило все к лучшему: ибо государь король оказался с божиею помощью справедливым, благочестивым и богобоязненным мужем, который и во всех своих предприятиях был необыкновенно счастлив. Тем не менее, путь, которым он достиг трона, не был справедливым, и возведшие его действовали в ущерб законным наследникам. По смерти короля, или вследствие последней воли [317] покойного, или по общему приговору князей – о том мы не могли нигде узнать наверное – было отправлено посольство к брату знаменитого государя герцога Готфрида и государя короля Балдуина (I), государю графу Евстафию Булонскому, чтобы просить его от имени всех принять королевство. Послы противопоставили его отказу наследовать братьям уважительные причины и, наконец, привели его в Апулию. Но этот достоуважаемый, честнейший и богобоязненный муж, достойный иметь столь великих братьев, доблести которых перешли на него, узнав там, что в это время был избран в короли его родственник, государь граф Балдуин Эдесский, исполненный Духа божия, отправленным к нему послам, которые настаивали на продолжении пути, так как все случившееся было противно праву, правде и древнему закону о наследстве: «Я далек от мысли внести раздор в страну Господа, которая моею кровью получила мир христов и за спокойствие которой мои великие и бессмертные братья жертвовали своею драгоценною жизнью». После того, не смотря на желание тех, которые хотели силою отвести его в королевство, он, приказав своей дружине готовиться в обратный путь, отправился домой.

IV. Говорят, что Балдуин (II) был красивой наружности, высокого роста, приятного лица, имел волоса редкие, рыжего цвета, с примесью седины; носил бороду, спускавшуюся на грудь, но жидкую; цвет лица был светлый и розовый, насколько то бывает в его лета. Он владел искусно конем и оружием; отлично знал военное дело, во всех делах отличался предусмотрительностью; в предприятиях был счастлив; славился делами благочестия, кротости и милосердия; был честен и богобоязнен; к молитве усердствовал до того, что натер мозоли на руках и ногах от частых ударов в грудь и коленопреклонений; и в делах государственных, не смотря на лета, был неутомим и деятелен. Вступив на королевский престол, он призвал к себе своего родственника Иосцелина и вручил ему графство Эдессу, оставшееся без главы, как потому что он лучше всех знал эту страну, так и с целью дать ему удовлетворение за прежния обиды. Взяв с него клятву в верности, он вручил ему знамя и ввел во владение страною. Потом Балдуин вызвал к себе жену, дочерей и прислугу; благодаря попечениям Иосцелина, все они прибыли весьма скоро и благополучно. Жена его называлась Морфия и была дочерью благopoднaгo грека, Гавриила. Он женился на ней, будучи еще графом, и получил за нею в приданое несметные суммы денег. Она родила ему трех дочерей, Милизенду, Алису и Годиерну, четвертая же, Ивета, родилась уже тогда, когда он был королем. Балдуин был коронован и помазан королем в год от воплощения господня тысяча-сто-восемнадцатый (1118), месяца апреля второго дня. Папою был в то время Геласий II; Антиохийскою церковью управлял Бернгард, первый латинский патриарх, а святою церковью в Иерусалиме – четвертый латинский патриарх Арнульф.

В V и VI главах автор записывает некролог этого года: в 1118 г. умерли император Алексей, которому наследовал Иоанн; автор [318] отзывается о нем с похвалою, хотя и сознается, что он не всегда действовал открыто; потом папа Пасхалис, которому наследовал Геласий; жена Балдуина I, Аделаида Сицилийская, и патриарх Иерусалима Арнульф, которому наследовал Гормунд из Амьена. Далее автор рассказывает, как в этом же году Египетский и Дамасский султаны напали на Палестину, но враги простояли три месяца в виду друг друга, и без сражения возвратились во-свояси; затем он переходит к одному из важнейших событий правления Балдуина II и излагает его следующим образом:

VII. В том же году (1118) несколько благородных мужей из рыцарского сословия (nobiles viri de equestri ordine), преданные Богу, благочестивые и богобоязненные, посвящая себя на службу Христу, дали владыке патриарху, по обычаю католического духовенства, обет жить на будущее время в целомудрии, повиновении и без всякого имущества. Между ними первое и главное место занимали почтенные мужи, Гуго из Пэна (de Paganis) и Гауфред из С. Альдемара. Так-как у них не было ни церкви, ни определенного помещения, то король отвел им на время жилище в той части своего дворца, которая на юге примыкает к Храму господню. Каноники же Храма господня уступили им на известных условиях площадь, которую они имели пред дворцом, для хозяйственных построек (ad opus officinarum); сверх того, король с своими первыми вельможами и патриарх с прелатами обеспечили за ними, частью на определенное время, а частью навсегда, необходимые доходы из собственного имущества. Их первая обязанность, возложенная на них патриархом и другими епископами, как средство к отпущению грехов, состояла в том, чтобы главным образом ограждать, по мере сил, пилигримам дорогу от нападения разбойников. Первые девять лет они носили светское платье, какое давал им народ, как доброе дело с своей стороны. Но по прошествии этого времени, когда во Франции был собор в Троа (1128 г.), на котором присутствовали архиепископы Реймсский и Санский с своим духовенством, епископ Альбано, легат апостольского престола, также аббаты Сито, Клерво, Понтиньи и многие другие, они получили, по распоряжению папы Гонория и патриарха иерусалимского Стефана, устав и определенное одеяние, именно белое. В эти первые девять лет их орден состоял не более как из 9 рыцарей, но с того времени число их стало возрастать и владения распространяться, так-что, как говорят, при папе Евгение, они начали на своих плащах носить кресты из красного сукна в знак отличия, как сами рыцари, так и их младшая братия, называвшаяся «служками» (servientes). Позднее орден усилился до того, что в настоящее время их конвент состоит почти из 300 рыцарей, которые носят белые плащи, причем не считается бесчисленная младшая братия. Их владения по-сю и по-ту сторону моря, как говорят, столь обширны, что нет страны в христианском мире, которая не вносила бы податей этой братии за ее земли, и богатства их могут называться королевскими. Так-как их жилище находилось рядом с Храмом господним, как мы сказали [319] выше, в королевском дворце, то они носили название «Храмовников» (Тамплиеры, Fratres militiae Templi). Долгое время они оставались верными своему призванию и выполняли его с большим умом; но впоследствии они отложили свое смирение, охраняющее всякую доблесть и предотвращающее всякую напасть, пока оно хранится в сердце, отвергли свою зависимость от патриарха, которому они были обязаны учреждением ордена и первыми дарами, и отказали в повиновении, которое хранили их предшественники в отношении его. Также и церквам господним они сделались в тягость, так-как они брали с них десятину и первые плоды и производили несправедливые нападения на их собственность.

В последующих главах, от VIII до XIV, автор делает обзор событий за 1119–1121 год, и по этому случаю говорит о смерти папы Геласия в 1119 и о вступлении Каликста, при котором, как замечает автор, кончилась борьба пап с императором; далее, обращаясь к Палестине, он излагает войну с султанам Алеппо и Дамаска, по поводу их нападения на Антиохию; хотя правитель Антиохии, за малолетством сына Боэмунда I, Боэмунда II, жившего в Апулии, был убит, но Балдуин II одержал блистательную победу над неверными и вследствие того был провозглашен правителем Антиохии; затем автор, сказав коротко об устройстве антиохийских дел, говорит о внутренних реформах в Иерусалиме при Балдуине II:

XV. В это самое время (1121 г.) король в своем присутствии в Иерусалиме, с благочестивою и царскою щедростью дал гражданам Иерусалима на вечные времена свободу от пошлин (libertatem consuetudinum), утвердив хартию королевскою печатью; до тех пор с граждан собирали пошлину при вывозе товара и при ввозе, но с этого времени каждый латин освобождался от пошлины, входил ли он, или выходил, ввозил ли, или вывозил, и пользовался полною свободой при продаже и покупке. Даже сирийские христиане, греки, армяне и люди других наций, не исключая сарацин, получили право ввозить беспошлинно в св. город пшеницу, ячмень и овощи. Он уничтожил также сбор при покупке на меру или на вес, и такими распоряжениями снискал любовь и похвалу в народе. Обеими этими мерами он хотел достигнуть, во-первых, того, чтобы город был обильно снабжен съестными припасами, так-как они ввозились теперь беспошлинно, а во-вторых, чтобы увеличить население, о чем главным образом заботились уже его предшественники.

В следующих главах, от XVI до XXI, автор возвращается к военным событиям 1122–1124 годов: турки нападали по прежнему то на Антиохию, то на Эдессу, и султан Балак взял даже в плен Иосцелина, графа Эдесского; Балдуин II поспешил к нему на помощь, но по неосторожности был сам схвачен турками и закован; жители Иерусалима по этому случаю избрали правителем, на время плена короля, Евстафия Гренье, владетеля Сидона и Цезареи и коннетабля королевства. Иосцелин успел [320] убежать из плена и пытался освободить короля силою, но не успел; между тем, пользуясь пленом Балдуина II, на Иерусалим напал египетский султан, однако Гренье разбил его при Иоппе; смерть Гренье в том же году (1124) поставила Иерусалим снова в опасное положение; на его место был избран владетель Тивериады, Вильгельм Бурис; к счастью для христиан, в это самое время к ним явилась неожиданная помощь из Европы: это был венецианский флот, предпринявший морской крестовый поход.

XXII. В это время (1124 г.) венецианский дож (dux Venetiae) Доминик-Михаил. услышав о крайнем положении Восточного государства (т.-е. Иерусалимского королевства), предпринял поход в Сирию, вместе с знатными вельможами своей страны, и собрал флот из 40 галер (galeis), 28 носатых кораблей (gatis) и 4 больших судна, предназначенных для перевоза тяжестей. Когда они пришли к острову Кипру, где о их прибытии слышали еще прежде, им было возвещено, что египетский флот находится у сирийских берегов и пристал к морскому городу Иоппе, где и остается к ужасу всего прибрежья. Узнав о том, дож приказал выйти в море и, изготовившись к войне, поспешил к берегу Иоппе. Между тем им дали знать, что тот египетский флот ушел из Иоппе и направился к стороне Аскалона. А именно, до египтян дошли худые слухи о своих, которые сражались с нашими на суше, и потому они вернулись в свой город. Так-как венециане узнали и об этом чрез лазутчиков, то поплыли туда, сгорая желанием открыть неприятельский флот и сразиться с ним. Как люди предусмотрительные и опытные в подобных предприятиях, они немедленно построили флот в таком порядке, какой им казался удобнейшим. В их флоте были особого рода носатые корабли, которые называются гатами (gati): они больше галер и имеют по сту весел; при каждом весле два гребца. Но у них было еще, как мы сказали, 4 больших корабля, предназначенных для перевоза тяжестей, машин, оружия и продовольствия. Они построили эти корабли вместе с гатами впереди, чтобы неприятель принял их издалека за купеческие суда, а галеры следовали за ними. расставив корабли в таком порядке, они приблизились к берегу. Ветер был им весьма благоприятный, море тихо и неприятельский флот совершенно вблизи. Когда начало светать и утренняя заря возвестила приближение солнца, неприятель заметил подход флота, а когда совсем рассвело, он был уже возле него. В величайшем страхе и смятении схватились египтяне за весла, голосом и знаками приказывая рубить канаты, поднимать якори, рассаживать гребцов по местам и, приготовившись к битве, взять в руки оружие.

XXIII. Пока y неприятеля происходило смятение и величайшее замешательство, какое обыкновенно производит страх, одна венецианская галера, именно та, на которой был дож, полетела впереди прочих и случайно так ударилась в корабль, на котором находился неприятельский предводитель, что этот корабль почти совсем затонул, вместе с своими гребцами. За этою галерою [321] следовали поспешно другие корабли и напали на другия неприятельские суда. Начался горячий бой; с обеих сторон дрались с ожесточением, и было столько побито, что те, которые там были, уверяют положительно, как то ни кажется невероятно, что ноги победителей стояли в крови неприятельской, и море сделалось красным на 2.000 шагов от сброшенных трупов и крови, стекавшей с кораблей. Берег же, рассказывают, так густо был усеян трупами, выкинутыми морем, что воздух от их гниения испортился окрест и произвел заразу. Долго сражались в-рукопашную, одни наступая, другие отражая. Наконец, при помощи божией, венециане восторжествовали и, обратив неприятеля в бегство, одержали на веки памятную победу, вследствие которой они захватили 4 галеры, столько же гатов и один большой корабль; неприятельский вождь погиб в битве. После того как небо послало нашим такую победу, они не хотели терять даром времени и, по приказанию дожа, отправившись в Египет, прибыли к древнему приморскому городу Ларису, окруженному степью, и высматривали, не встретятся ли им еще неприятельские корабли; их желание снова исполнилось, как будто бы обо всем, что случилось, они получали предварительное известие. Во время пребывания их в этих морях они заметили в недалеком расстоянии десять неприятельских кораблей. Они поплыли на них со всею быстротою и с первого раза овладели ими силою. Людей, найденных на них, они частью избили, частью заковали в цепи. Эти корабли были с восточными товарами, a именно с пряностями и шелком. Все это они разделили, по военному обычаю, между собою и, значительно обогатившись, пришли в город Аккон.

XXIV. Когда владыка патриарх Иерусалимский Гормунд, государь Вильгельм Бурис, правитель и коннетабль королевства (constabularius et procurator), королевский канцлер Пэн, вместе с архиепископами, епископами и другими вельможами, узнали, что у наших берегов находится венецианский дож с флотом, и что он одержал столь славную победу над неприятелем, они отправили к нему послами людей умных и почетных поздравить его, венецианских вельможей и вождей войска, от имени государя патриарха, князей и всего народа, и выразить им свою радость по поводу их прибытия. Вместе с тем, они приглашали их считать себя в королевстве как дома, наравне с гражданами и туземцами, и обещали с своей стороны исполнить в отношении их все законы гостеприимства. Вследствие того дож собрался в дорогу, отчасти желая посетить святые места, чего он так давно желал, a отчасти имея в виду переговорить с князьями, которые столь дружелюбно приглашали его; вместе с знатными своей страны, поручив предварительно надзор за флотом надежным людям, он отправился в Иерусалим, где был принят с большим почетом и провел там праздник Рождества Христова (1124). Когда князья королевства убедительно просили его посвятить свои силы на некоторое время служению Христу для расширения пределов королевства, дож отвечал, что он и пришел именно с этою целью, и что таково [322] было его намерение. Вследствие того владыка патриарх и прочие князья государства заключили с ним договор, в силу которого они обязались взаимно осадить общими силами или Тир, или Аскалон, ибо все другие города от устья Нила (a torrente Aegypti) до Антиохии с божиею помощью, находились уже в нашей власти. Но при этом дело едва не дошло до опасной распри, ибо желания наших расходились в разные стороны: жители Иерусалима, Рамлы, Иоппе и Неаполя (Наплузы), также и окрестных стран этих городов, настаивали всеми силами на осаде Аскалона, ибо этот город стоял ближе к ним, и завоевание его, казалось, требовало меньших усилий и денег; жители же Аккона, Назарета, Сидона, Берита, Тивериады, Библоса и других приморских городов требовали направить все силы на Тир, ибо это город самый важный и хорошо укрепленный, a потому должно употребить все усилия для овладения Тиром, чтобы неприятель не пользовался им с целью вторгаться в нашу страну и снова завоевать ее. Вследствие такой раздельности мнений, как я сказал, самое предприятие едва не было совсем отложено. Наконец, по предложению некоторых, устроилось дело так, что согласились решить спор жребием; самый способ жребия был довольно благовиден. А именно, взяли два свертка пергамина и написали на одном: Тир, на другом – Аскалон. Оба эти свертка положили на алтарь и приказали одному из невинных и сирых детей выбрать, какой он хочет, сверток; какой город окажется на пергамине, избранном им, тот и должен быть осажден общими силами без дальнейших споров. Жребий указал на город Тир. Все это мы слышали от старожилов, которые заверяли нас, что они сами присутствовали при этом. Когда дело было решено, владыка патриарх и знатные той страны вместе со всем народом собрались в город Аккон, в гавани которого стоял на якоре венецианский флот. Дав взаимно клятву верно хранить условие заключенного договора и приготовив все необходимое, они приступили 15 февраля (1025 г.) к двойной (т.-е. с суши и с моря) осаде вышеупомянутого города.

XXV. Чтобы не опустить ничего, что имеет отношение к древностям тех событий, я решился записать. здесь хартию привилегий, в которой были изложены условия договора, заключенного между венецианами и князьями королевства Иерусалимского, как то следует ниже:

«Во имя святые и нераздельные Троицы, Отца и Сына и святого Духа!»

«Во время, когда правил римскою церковью папа Каликст Второй, a государством Август, римский император Гейнрих Четвертый (IV, как император, и V, как германский король Саксонского дома), в самый год (1125) окончания спора государства с церковью за перстень и жезл и созвания собора в Риме, Доминик-Михаил, герцог Венеции и князь Далмации и Кроации, поразив тяжко флот царя Вавилонского (т.-е. египетского калифа), близь негостеприимных берегов Аскалона, прибыл, наконец, победоносно в Иерусалим на помощь нуждавшимся в том христианам. В то время король [323] Балдуин Второй Иерусалимский за наши грехи находился в неприятельских оковах у князя парфян Балака, вместе с многими другими. Посему Мы, Гормунд, божиею милостью, патриарх св. города Иерусалима, вместе с подвластными нашей церкви братиями, и с коннетаблем Вильгельмом Бурисом, канцлером Пэном, и в присутствии рыцарства всех баронов государства, собравшись в Акконе, в церкви св. Креста, подтвердили в пользу св. евангелиста Марка (т.-е. патрона Венеции), вышеупомянутого герцога, его преемников и всего венецианского народа, те обещания, которые были даны вышереченным королем Балдуином, как то значится в его посланиях, и те предложения, которые сделали посланники, отправленные королем в Венецию к этому самому герцогу, обязуясь к тому собственноручною подписью, епископы и канцлеры подписью и лобызанием мира, как то предписывают законы нашего ордена; все же бароны, имена которых подписаны ниже, клятвою над св. евангелием, дабы все обещанное на словах и изложенное в грамоте было выполнено в пользу его и его народа без малейшего спора и сохранилось на вечные времена. Аминь!»

«Во всех городах, состоящих под властью вышеупомянутого короля и его преемников, равно и их баронов, венециане имеют церковь, целую улицу, площадь или баню и пекарню в вечное и наследственное владение, свободное от податей и на праве королевской собственности. Но относительно площади в Иерусалиме они пользуются правом собственности настолько, насколько пользуется сам король. Если они пожелают в Акконе устроить пекарню, мельницу, баню, весы, четверики (modios) и ведра (buzas) для измерения вина, масла и меду в своем квартале (in vico suo), то да будет разрешено всем жителям города пользоваться тем свободно для печенья, молотья и мытья, как бы то было королевскою собственностью. Относительно мер и весов поступать следующим образом: если венециане торгуют между собою, то могут употреблять венецианскую меру, и по этой же мере они продают свой товар другим нациями; если же венециане приобретают куплею у других наций, не у венециан, то в таком случае они должны употреблять королевскую меру и платят определенную цену. При этом венециане ни под каким видом не платят пошлин, будут ли оне установлены обычаем, или другим способом, ни при въезде, ни при пребывании, ни при продаже, покупке или выезде, кроме того случая, когда они на кораблях привезут или увезут пилигримов и когда обязуются по королевскому обычаю уплачивать третью часть королю. За то король Иерусалимский и все мы обязуемся, согласно договору, платить из казны города Тира, из доли короля, в день апостолов Петра и Павла, ежегодно по 300 сарацинских византинов. Сверх того, мы обязуемся герцогу Венеции и вашему народу не брать с тех народов, которые торгуют с вами, больше того, сколько они платили до сих пор, и сколько мы берем с тех, которые торгуют с другими народами. Мы утверждаем также за св. Марком и вами, герцогом Домиником-Михаилом и вашими преемниками, в силу этого договора, ту часть площади и улицы в Акконе, [324] которая замыкается с одной стороны домом Петра Цанна, a с другой монастырем св. Димитрия, и другую часть той же улицы, где находятся один деревянный и два каменных дома, которые прежде были выстроены из тростнику; эта часть была уступлена королем Иерусалимским Балдуином св. Марку и государю герцогу Ордолафу и его преемникам еще прежде, при завоевании Сидона; во всем этом мы уступаем вам на вечные времена право держать, владеть и распоряжаться, как то будет угодно. И в другой части той улицы, которая идет в прямом направлении от дома Бернгарда из Невшателя, принадлежавшего прежде Иоанну-Юлиану, до дома Гвиберта из Иоппе, уроженца Лауды, мы препоручаем вам ту же власть, какую там имеет король. Также ни один венецианец во всей стране короля не должен вносить пошлин ни при въезде, ни при пребывании или при отъезде, ни под каким предлогом, и остается свободным, каким он был в Венеции. Если случится судебное дело или ссора между двумя венецианами, то пусть судятся в курии венециан, также если один венецианец представляет требование или притязание на другого. Но если венецианец подает жалобу на не-венецианца, то ее следует разбирать в королевской курии. Если умрет венецианец, то его имущество возвращается венецианам, оставил ли он завещание, или нет, что у нас называется умереть «без языка». Если венецианец претерпел караблекрушение, то он ничего не лишается из имущества; в случае же его погибели при крушении, его добро остается наследникам или венецианам. Над жителями, поселившимся в квартале венециан или в их домах, венециане имеют то же право суда и обычая, какое имеет король над своими. Наконец, венецианам предоставляется в вечное, наследственное и бесспорное владение третья часть с ее принадлежностями в обоих городах, Тире и Аскалоне, и во всех окрестных им странах, которые ныне находятся во власти сарацин, a не франков, и которые с божиею помощью будут, начиная с Петрова дня, завоеваны вместе с венецианами, или без них; и этою третьею частью они будут распоряжаться на тех же правах, какими пользуется король в своих двух частях. Относительно всего этого Мы, патриарх иерусалимский, устроим так, чтобы все те условия были утверждены на евангелии королем, когда он современем божиею помощью возвратится из плена. Если же будет избран другой король, то мы или постараемся, чтобы он еще до вступления на престол утвердил вышеуказанные обещания, или в противном случае мы никаким образом не дадим нашего согласия на его возвышение. Точно также и подобным же образом будут давать утверждение наследники баронов и все будущие бароны. Что же касается до вопроса об Антиохии, по поводу которого мы знаем положительно, что король Балдуин Второй обещал вам, венецианам, дать те же права и в Антиохии, как и в прочих городах королевства, если только народ антиохийский согласится на утверждение королевского обещания, то Мы, Гормунд, патриарх Иерусалимский, равно как епископы, духовенство, бароны и народ Иерусалимский, содействуя вам словом и делом, обещаем честно выполнить [325] все, о чем пишет государь папа и что мы изложили выше, для увеличения чести венецианского имени».

«Я, Гормунд, божиею милостию патриарх Иерусалима, собственноручною подписью скрепляю все вышеизложенное».

«Я, Эбремар, Цезарейский архиепископ, равномерно и то же самое подтверждаю» (далее следуют подписи еще семи духовных лиц и коннетабля Вильгельма Буриса).

«Дано в Акконе рукою Пэна, канцлера короля Иерусалимского, в тысяча-сто-двадцать-третьем году (По нашему порядку счисления, 1124), второго Индикта».

Начинается книга тринадцатая.

В первых двух главах этой книги автор пишет историю города Тира с большою подробностью, так-как ему пришлось говорить о своей родине; начав со времени финикиян, он переходит к эпохе греков, приводит места из Библии и Евангелия, где упоминается Тир, и наконец, сделав общий географический обзор всей Финикии, переходит к топографическому описанию Тира и его укреплений пред осадою города крестоносцами, 15 февраля 1124 года.

III. Вышеупомянутый город (т. е. Тир) был не только весьма укреплен, но и замечателен по плодородию своей почвы и красоте местоположения. Хотя он стоял в море и подобно острову весь омывался волной, но тем не менее в виду его ворот на материке расстилалось широкое поле, отличное во всех отношениях, и большая равнина, доставлявшая своим плодородием огромные выгоды для жителей. Хотя эта равнина, в сравнении с другими подобными местностями, может показаться небольшою, но ее малый объем возмещался плодородием, и разнообразные богатства почвы пополняли ограниченность пространства. Впрочем она не была уже слишком мала, ибо простиралась на юг до Птолемаиды, у места, которое ныне называется «Проходом Скандариона» (т. е. Александра Великого; выше автор назвал это же место Скандалием), на 3 или 4 мили в длину; на север, до Сарепты и Сидона, на столько же миль; a в ширину на 2 мили, где было уже, и на 3 в самом широком месте. На этой равнине находилось множество источников, из которых била чистая и здоровая вода, доставлявшая прохладу во время чрезмерных жаров. Между такими источниками лучшим и знаменитейшим был тот, который воспет в песнях [326] Соломоном: «Источник садов, колодезь живой воды, которая стремительно течет с Ливана» (Песн. Песн. 4, 15). Хотя этот источник берет свое начало в самом низком месте всей равнины и выходит из глубины земли, a не стекает с гор, подобно многим другим ключам, но тем не менее вода его искусственно поднимается на высоту и, орошая богато всю страну, делает ее способною к различному употреблению. Вода именно поднимается в каменный водопровод, удивительной работы и твердый как железо, футов на десять в высоту, и, быв мало полезною в своем естественном виде, сделалась благодетельною для страны вследствие искусства, победившего природу, и щедрой поливкой содействовала произращению плодов. Если подойти ближе, чтобы рассмотреть это удивительное здание, то снаружи увидишь высокую башню и никаких следов источника. Если же подняться наверх, то представится бассейн воды, от которого идут жолоба одной с ним высоты и такой же твердости, a по ним вода растекается по всей местности. Для желающих подняться на высоту устроены прочные каменные ступени, по которым можно всходить без малейшего затруднения. Вся окрестная страна получает удивительные выгоды от этого источника, так что ею пользуются не только сады, плодоносные деревья и овощи, но, благодаря ей, там растет сладкий тростник, из которого добывается сахар (zachara), столь необходимый и драгоценный по своему употреблению для здоровья человека; оттуда его развозят купцы в самые отдаленные страны мира. Там же приготовляют весьма искусно лучшие сорты стекла, которое занимает первое место между необходимейшими предметами, из песку, собираемого в той равнине, и рассылаются в отдаленнейшие страны для переработки его в превосходные сосуды, замечательные своею прозрачностью и чистотою; вследствие того имя Тира знаменито среди чужих народов, и купцы от этой торговли получают большие барыши. Впрочем этот город отличался не одною своею производительностью, но и своими несравненными твердынями, о чем будет сказано ниже. По причине своих укреплений и превосходного положения, Тир был дорог и драгоценен владетелю Египта, могущественнейшему из всех князей в земле между Лаодикеей в Сирии и раскаленной Ливией, и он смотрел на него как на опору и оплот своего государства, почему и снабдил его съестными припасами, оружием и отличным гарнизоном; он думал, что пока цела голова, до тех пор и члены тела в безопасности.

IV. Пятнадцатого февраля (1124), как мы сказали выше, наше войско обступило город с суши и с моря и осадило его, насколько могло. Город же, по словам пророка Иезекииля (27,4), находился «в сердце моря» и был окружен со всех сторон водою, исключая узкого пространства на один полет стрелы. По уверению древних, Тир лежал совершенно на острову и был отделен от материка. Могущественный государь Ассирийский Навуходоносор старался при своей осаде Тира, соединить его с твердою землею, но не успел окончить предприятия. (По этому случаю автор делает большое отступление и до конца главы говорит об осадах Тира [327] в различные времена, при Салманассаре и Александре Великом, цитируя по этому поводу библейских и греческих писателей).

V. Таким образом, как мы сказали, вышеупомянутый город подобен острову и стоит в море, весьма бурном и своими подводными скалами и отмелями представляющем много опасностей чужеземцу, который, не зная местности, подплывает к городу; кто решится приблизиться к нему без лоцмана, хорошо знакомого с берегами, неизбежно претерпит кораблекрушение. Самый город со стороны моря обведен вокруг двойными стенами, которые на равном пространстве имеют довольно высокие башни. С востока же, где можно проникнуть в город сухим путем, сооружена тройная стена, снабженная весьма толстыми и близко друг от друга стоящими башнями замечательной высоты. Сверх того, на этой стороне выкопан широкий ров, который жители могут легко наполнить морскою водою с обеих сторон. На севере лежит внутренняя гавань, вход в которую загражден двумя башнями; она находится внутри стен. Извне гавань защищается против волн и напора бурного моря островом, который между собою и материком представляет безопасную стоянку для кораблей, недоступную для всех ветров, кроме северного. Там-то и расположился покойно на якоре флот (т. е. венецианский), a войско, овладев соседними виллами, разбило свой лагерь вокруг, так-что осажденные не могли ни войти, ни выйти, и заперлись в стенах. Город Тир имел двух владетелей. Египетский калиф, как верховный владетель, пользовался двумя частями, a третью предоставил князю Дамаска, с тем чтобы он, как более близкий к городу, не угрожал какою-нибудь опасностью. Жители города были знатные и богатые люди, ведшие постоянную торговлю на море почти со всеми провинциями, лежащими на берегах Средиземного моря, вследствие чего город был наполнен чужеземными товарами и всякого рода богатствами. Сверх того, по твердому положению города, туда сбежалось много знатных и зажиточных жителей из Цезареи, Птолемаиды, Сидона, Библоса, Триполя и других приморских городов, доставшихся в наши руки; они купили там много домов, считая невозможным, чтобы столь укрепленный город мог каким бы то ни было образом достаться во власть наших. А именно, городская крепость казалась неприступною и единственною в целой стране твердынею, какою она остается и до настоящего дня.

VI. Сняв с кораблей груз и устроив его, венециане вытащили суда на берег, исключая одной галеры, которая оставалась на всякий случай готовою, a наши прорыли глубокий ров от верхней части моря до нижней, так что вся армия была им окружена. Затем принесли с кораблей необходимые материалы, которые были привезены венецианами во множестве, созвали рабочих и устроили машины различного рода. Владыка патриарх, представлявший собою особу короля, вместе с прочими князьями государства, пригласил плотников и архитекторов, чтобы построить из доставленных материалов башню такой высоты, чтобы с нее можно было вступить в рукопашную с теми, которые находились на башнях, и [328] обозревать весь город. Также он приказал изготовить метательные орудия, чтобы массою камней потрясти стены и башни и внушить страх жителям. Дож вместе с своими людьми устроил подобные же машины, чтобы не отстать в этом отношении от королевского войска, и разместил их в соответственных тому местах. Так ревностно вели они начатое дело и нисколько не охлаждались в предпринятом, стесняя все более и более жителей и беспрерывно тревожа город своими машинами. Их нападения и приступы не давали покоя осажденным. И эти, с своей стороны, помышляя о защите, употребляли все, чтобы отразить наших и причинить им вред. Нашим машинам они противопоставили свои и поражали наши такими огромными камнями, что навели страх, и никто из наших не осмеливался оставаться в них; даже те, на долю которых выпадало защищение башен, не осмеливались иначе приближаться к ним, как бегом, и с величайшею опасностью держались в них. Неприятель, стоя на высоких башнях, пускал из луков и пращей такое множество стрел и дротиков в тех, которые с нами сражались при помощи башен и машин, и с такою силою метал камни, что наши едва осмеливались высовывать руки. Но и наши, находившиеся в башнях, отвечали щедро на выстрел выстрелом, и, отражая силу силою, до такой степени утомляли противников, расположенных в башнях и на стенах, что они не могли переносить всей тяжести борьбы и несколько раз в день переменялись. Между тем наши машины, управляемые людьми более опытными, пускали страшные камни с такою силою, что, попадая в башню или стену, они потрясали все и почти разрушали. От рассыпавшихся каменьев и разбитой обмазки поднималась такая пыль, что неприятель, стоявший на стенах и на башнях, не мог за нею, как за облаком, видеть никого из наших. Если же камни, перелетев башню и стены, падали в город, то от их тяжести огромные здания распадались на части и давили своих жителей. Между тем пешие и конные люди мужественно и отважно сражались ежедневно с теми, которые выходили из города для борьбы с ними. По большей части, наши сами вызывали осажденных, но иногда и граждане нападали на осаждавших по личному побуждению.

VII. Когда таким образом наши ежедневно сражались с переменным счастьем, то стоя на машинах, то у ворот, где обе стороны вызывали друг друга на бой, по призыву князей королевства, явился в лагерь государь Понций, граф Триполя, с значительною дружиной, и, повидимому, удвоил своим прибытием силу и отвагу наших, внушив в то же время неприятелю опасение в невозможности дальнейшего сопротивления. Но в городе находилось тогда 700 всадников из Дамаска, которые своим примером внушали мужество знатным гражданам, изнеженным и непривыкшим к военному делу, и сами много содействовали защите города. Но и эти всадники, видя, как наши силы возрастают с каждым днем, и как все предпринимаемое нами удается, силы же граждан исчерпываются, сами оробели и начали благоразумно отклонять от [329] себя тяжесть, которую не могли вынести; впрочем они не советовали гражданам сдаваться и убеждали их иметь доверие к собственным силам. Город же представлял тогда, как и ныне (т.-е. в конце XII века), только один вход и одни ворота, ибо он, как мы сказали выше, образовывал собою почти совершенный остров и омывался со всех сторон волнами, исключая узкого перешейка, который вел к воротам, и где с различным успехом, как то обыкновенно бывает в подобного рода стычках, пешие и конные сражались беспрерывно.

В следующих главах, от VIII до XIII (включительно), автор делает отступление в котором описывает нападения на Иерусалим жителей Аскалона и вторжение Дамасского султана, с целью отвлечь христиан от Тира; но все эти попытки остались неудачными, и султан Дамаска предложил мир, по которому Тир сдался крестоносцам, a жители его получили право или свободно выйти, или остаться по прежнему в городе, с сохранением прав на свое имущество.

XIV. После того (т.-е. после сдачи города Тира), жители, истомленные осадой, чтобы забыть свои бедствия, вышли в лагерь наших с целью посмотреть на этот железный, терпеливый в труде и опытный в военном деле народ, который мог в несколько месяцев довести до крайности столь превосходный и укрепленный город и принудить его подчиниться самым тяжким условиям. Их занимала и форма машин, и высота осадных башен, и роды оружий, и расположение лагеря; они расспрашивали имена князей и тщательно разведывали все, чтобы передать потомству верный рассказ о том. И наши ходили по городу, дивились его укреплениям, прочности домов, высоте башен, толще стен, красоте ворот, трудностям входа и славили упорство граждан, которые, будучи угнетаемы голодом и всякого рода лишениями, медлили до того времени сдачею города, тогда как по взятии его оказалось в нем всего пять мер хлеба. Хотя простому народу сначала казалось тяжелым, что город был сдан на тех условиях нашим, но впоследствии они были весьма довольны, славили свои подвиги и в то же время считали достойным вечной памяти дело, совершенное усилиями нашего войска. После того, когда город был разделен так, что две части достались королю, a третья, в силу того договора, венецианам, каждый, оставаясь довольным, с радостью вступил во владение своею собственностью. Город же был взят и возвращен христианскому миру двадцать-девятого июня, в год от воплощения господня тысяча-сто-двадцать-четвертый (1124), в шестой год правления государя короля Балдуина Второго в Иерусалиме.

XV. Двадцать-девятого августа того же года государь король Балдуин Иерусалимский получил с божиею помощью свободу, после того как он находился в плену y неприятеля 18 месяцев и даже более, обещав внести выкупную сумму и дав заложников, и возвратился в Антиохию. Сумма же, которую он должен был уплатить, равнялась ста тысячам михаелитов (michaelitarum), монета, [330] которая в тех странах была употребительнейшею на рынке и в торговых делах. Прийдя в Антиохию озабоченный, каким образом он может добыть выкупную сумму и возвратить свободу заложникам, он совещался с опытными людьми, как пособить этому делу. Ему советовали осадить Алеппо, остававшийся пустым и терпевший от недостатка съестных припасов; таким образом, говорили ему, будет легко принудить жителей, испуганных осадою, или возвратить заложников, или заплатить столько денег, сколько он обещал за свой выкуп. Это предложение понравилось Балдуину; он созвал рыцарство со всего княжества, окружил Алеппо, по принятому обычаю, лагерем в форме круга, и до того прекратил жителям вход и выход, что они принуждены были довольствоваться даже теми ничтожными припасами, которые у них оставались.

Конец этой главы посвящен на описание неудачной осады Алеппо, на помощь которому поспешили соседние владетели, и Балдуин возвратился с пустыми руками в Иерусалим. В остальных главах тринадцатой книги (XVI – XXVIII), автор излагает последние годы правления Балдуина II (1124–1131), которые были наполнены постоянною борьбою его то с султаном Дамаска, то с египетскими калифами, но почти без всяких результатов. Между тем пришел в возраст князь Антиохии, Боэмунд II; Балдуин, выдав за него дочь свою Алису, передал ему отцовское наследство, но вскоре молодой князь был убит в войне с Дамаском, и жители Антиохии вторично вручили власть королю Балдуину II; устроив там все дела, он возвратился в Иерусалим, где в том же году (1131) и умер после тяжкой болезни, передав престол своему зятю Фулько Анжуйскому, женатому на его дочери Милизенде, и их сыну, двухлетнему Балдуину (III). Этим событием и оканчивается XIII книга

(Продолжение см. ниже, в ст. 29).

Вильгельм Тирский.

Belli sacri historia, libri. XXIII. – Кн. XII и XIII.

О Вильгельме Тирском и его сочинениях см. ниже, в примечании к ст. 41.