-

КОДЕНСКАЯ КНИГА

три бандуриста.

Пред нами столетние листы, писанные не пером и чернилами, но топором и кровью. Это так называемая «Коденская Книга», сборник допросов, справок, протоколов и решений суда над гайдамаками с 1769 по 1772 год. Книга эта спасена от утраты М. А. Максимовичем и от него перешла к достойному участнику и продолжателю его изысканий в области южно-русской истории, В. Б. Антоновичу. Пользуясь благосклонностью последнего мы будем от времени до времени сообщать отдельные выдающиеся случаи из этой записной книги ужаса и смерти.

Широким пламенем кровавого пожарища осветила Украину Колиивщина; но оно вспыхнуло на мгновенье и так же быстро потухло, точнее потушено было. Черными тучами зверства, ужасов и смерти покрывали ее и соседнюю Волынь в течении 4-х лет расправа и суд над участниками народного восстания 1768 года. С лишним четыре года их предавали самым невероятным мучительным вазням, – четвертовали, на кол сажали, сдирали полосами и всю в раз кожу, солью посыпали и вновь ее надевали, отрезали на перекрест руку и ногу, или только уши, и так в свет пускаля, жгли железом и смолою, словом: катовали Украину, по выражению народного певца. Вытерпела многострадальная!

Первоначальным местом этого страшного судилища было местечко Кодня на Волыни, в 30 верстах от Житомира; отсюда и название; коденский суд, коденские казни, коденские книги. Сюда стянули главные силы украинского и подольского отрядов войск, как три года пред тем стянул Воронич в центр Украины под Ольшану для предупреждения народного волнения и всенародного в среде обоза сожжения млиевского ктитора Даниила Кушнира. Тут была главная квартира, коменда главного начальника коронного войска, тут творился суд, совершались казни; но картины ежедневных по нескольку десятков смертей с оглашающими всю окрестность криками и стонами были до того ужасны, что их не вынесли нервы владельца Кодни, Глембоцкого, и он [162] отказал судилищу в гостеприимстве. Тогда региментарь Стемпковский, стяжавший себе в короткое время бессмертное имя в потомстве, перенес резиденцию судилища в м. Троянов, на Волыни-ж, а оттуда на Украину в м. Тетиев и др. пункты, – по той же ли причине, или для вылавливания гайдамак, либо совершения казни по месту жительства преступников, не знаем. Так называемая нами коденская книга (в одном переплете) состоит из 608 страниц в формате большого листа толстой писчей бумаги. Листы писаны различными почерками, испещрены всевозможными отметками и крестами на маринесах и переплетены без всякой системы: ни нумерации актов, ни хронологической последовательности. Так напр.: предварительные показания, собранные в 1769 году на, месте поимки гайдамак, находятся и в начале книги, и в середине, список же казненных в том же году по этим уликам помещен в самом конце; различные акты, относящиеся к одному и тому же делу, разбросаны по всей книге; сначала вклеены протоколы 1772 года, а за ними следуют 1771-го или еще более давние, при чем коденские акты перемешаны с трояновскими, тетиевскими и др. Количество дел, занесенных в протоколы суда в Троянове, преобладает над другими; это обстоятельство дает некоторое право полагать, что книга, о которой идет речь, есть только часть всего сборника актов вышеупомянутой главной квартиры Стемпковского, а именно – четвертая и последняя его часть (на что есть указание в самом тексте), – последняя потому, что обнимает то время, когда этот суд смерти заседал уже не в самой Кодни, но в Троянове. В таком случае остается открытым вопрос: где же три первые части сборника, если только они уцелели? Но, с другой стороны, здесь же имеются акты, помеченные и в Кодни, и в Тетиеве 1772-м годом и показывающие, таким образом, что это судилище не имело в последние годы своего существования постоянного места заседания, название же «коденского» удержалось за ним по месту открытия первых его действий. Если же в разбросанности актов в самой книге прибавим то обстоятельство, "что, не смотря на многословие протоколов суда в последние годы его существования в Троянове, коденский суд в начале своих операций проявил больше энергии по количеству казненных чрез повешенье и [163] отсеченье голов, руководствуясь, должен быть правилом, «больше дела, меньше слов», то с одинаковым правом можем полагать, что имеющаяся в нашем распоряжении книга есть именно сборник протоколов коденского суда за весь период 1769-1772 года, заседал ли он в Кодни, Троянове или в другом каком-нибудь пункте. По крайней мере, пока не отыщутся те три части, о которых упоминается в самом тексте нашей книги, и пока, следовательно, не будет доказано, что эти три части не вошли в один переплет имеющегося сборника, до тех пор вопрос этот можем считать открытым.

_____________________

Перечитывая коденскую книгу, мы остановили прежде всего ваше внимание на казни трех лиц, по видимому, всего менее причастных к делу восстания. Это три певца народных дум, три бандуриста.

Почти все народы, переживая героический период, имели своих рапсодов, бардов, баянов, в душе которых были, так сказать, конденсированы все помыслы и желания народа. Такими певцами являются по большей части слепые старики, в силу уже этой особенности способные к большей сосредоточенности, к более глубокому мышлению, восприятию и прочувствованию совершающегося на белом свете, увидеть которого им не суждено. Выбирая из жизни нескольких современных им поколений более выдающиеся факты, эти седовласые певцы складывают под звуки какого-нибудь музыкального инструмента те эпопеи, которые переходят потом по наследству к внукам и правнукам так, как некоторые из подобных песней были восприняты ими самими от отцов и дедов. Народ смотрит на них, как на «людей Божьих», с любовью и благоговением; слушающий их думы и песни и сам задумывается, а под час и до слез растроганный слышит в их голосе будто собственную песню про свое тяжкое горе или полное славы прошлое своего народа, и по неволе, сам того не замечая, воспитывается в духе отцов. Такое значение и такое влияние имели в свое время индийские певцы с биною, татарские с бзурою, греческие рапсоды с пандурою, сербские «слепачки пьеваци», великорусские сказатели былин, [164] древне-славянские баяны с гуслями, наши кобзари с бандурою. С незапамятных времен по обоим берегам Днепра раздавались звуки многострунной бандуры, без которой немыслима была для южно-русса и самая жизнь: в дни ли шумных семейных радостей, в уединенном ли уголке его пасеки, или в открытом поле, накануне битвы с врагом. Вещий певец сопровождает Игоря Святославича в его трудном походе на половцев; кобзарь – непременный член запорожского «товариства»; бандуристы сопровождали и гайдамацкие ватаги.

В гайдамацких ватагах бандуристы были облагораживающим элементом: они поднимали чувство самосознания как личности, так и всего, народа, вносили в дело кровавой борьбы высшие начала Божия суда и правды, чувства героизма, любви к родине, высшей рыцарской чести, выразителями которых они и были в период казачества. Народ, слушая их думы и песни о прежних воителях за веру отцов, за землю и речь родную, не мог. не возвышаться до той мысли, что и он восстал не из одного чувства мести и борьбы за существование, но за веру поруганную и попранную свободу. Бандуристы вдыхали в восставших мужество и отвагу, поддерживали бодрость духа, заставляли не дорожить жизнью, но только свободою, с презрением смотреть на смерть и все ее ужасы. Их значение понимали должно быть и те, которые творили суд над восставшими: этим и объясняется отчасти строгость коденского суда относительно тех трех бандуристов, которые захвачены были во время всеобщей ловли гайдамак и о казни которых мы на этот раз хотим сказать. История их смерти не многословна, как и всех судившихся в коденском судилище»

На странице 497 коденской книги записан следующий обвинительный акт 2-го января 1770 г. «Прокоп Скряга бандурист. из Остапова. Этот навел (naprowadzil) донских казаков (doncow) на грабеж пана Спендовского и сам его вязал, и бил, и грабил». Сознался ли обвиняемый в взводимом на него преступлении, была ли его виновность доказана свидетельскими показаниями, не известно; только против этих трех строчек стоит. еще более краткий вердикт: ten ma byc sciety (этот должен быть обезглавлен), а на странице 604, в поименном списке. казненных, значится, что Прокоп Скряга купно с четырьмя [165] другими за проступки (ехсеssа) гайдамацкие обезглавлен того же дня, т. е. 2 января 1770 года. – Коротко и ясно.

На странице 491 той-же книги записано: «Михайло Сокового зять из села Шаржиполя, конельского имения ¹, обвиняется в грабеже местечка Цыбулева вместе с гайдамаками; в этом он не сознается, а признает только то, что его взяли (гайдамаки) в Цыбулев с тем, чтобы им играл на бандуре. Он им и играл, за что получил от них жилет и брюки барские (kamizelke i spodnie szlacheckie), которые были узнаны и отняты у него паном Долинским, как принадлежавшие этому последнему. Ни в грабеже, ни в убийстве двух евреев, которых при нем убили гайдамаки, не сознается; он даже не пособлял им в этом, но только играл, они же сами при нем грабили и двух жидов до смерти убили». Это самовольное присвоение шляхецких брюк и жилета повлекло за собою приговор: «ten winien smierci (этот достоин смертной казни) 18 января 1770 г.» – Живо и игриво.

Подобная же резолюция, неделю спустя, написана судилищем еще одному бандуристу. На странице 449 читаем: «Василий Варченко перешел из Звенигородки в Казацкую Долину ²⁾, откуда пошел с ватажком Ремезою и ходил с этим последним в Водяники, Кобылячки и Попуринцы, ktorym (гайдамакам) na bandurze grywal». И этот гайдамацкий кобзарь 26-го января 1770 года, вместе с другими двадцатью двумя «ризунами», был приговорен к смертной казни!.

С подавлением гайдамачества, с уничтожением Сечи Запорожской, с введением нового порядка вещей, изменились и отношения народа к своим бандуристам. Народ все еще продолжает с благоговейным чувством слушать этих певцов, но предъявляет менее высокие требования, охотнее слушает шуточные и плясовые песни, чем старые думы, предпочитает лиру бандуре. «Теперь простолюдiя якась чудновата: не розумiе, що краще. [166] Им абы звук був, абы оця корова (лира) ревла!» – так характеризуют теперешние кобзари своих базарных слушателей.

К. Ф. У. О.

Комментарии

1. М. Конелая, Уманского уезда, Киевской губернии.

2. Ныне с Казацкое, Звенигородского уезда, Киевской губернии, имение Потемкинское, потом Голицыных, у которых проживал Крылов, по воспоминаниям Вигеля, затем известного И. И. Фундуклея. Водянки – того же уезда, а Кобылячки и Понуринцы Уманского.

Текст воспроизведен по изданию: Коденская книга и три бандуриста // Киевская старина, № 4. 1882