-

СТОЛЕТИЕ ОДЕССЫ.

(22 августа 1794 г. — 22 августа 1894 г.).

Императрица Екатерина II манифестом от 7 сентября 1787 г. объявила всей Европе, что Порта Оттоманская нарушила все права народов, заключив в Семибашенный замок российского полномочного министра Якова Булгакова, и тем принудила государыню взяться за оружие для поддержания чести своего государства.

Началась вторая турецкая война, известная также под названием очаковской, по наиболее выдающемуся подвигу русских войск: в конце 1788 г., в самый Николин день, была взята приступом первоклассная турецкая крепость Очаков. Через 9 месяцев после этого из-под Очакова русским отрядом был предпринят небольшой удачный поход, о ходе и результатах которого главнокомандующий, князь Потемкин, доносил 3 октября 1789 г. следующее:

«В то время, когда предпринято мною генеральное движение на неприятеля войсками, мне вверенными, приказал я командующему одним корпусом при Очакове, генерал-поручику Гудовичу, произвесть поиски на Хаджибей, перед которым тогда весь флот неприятельский находился. Генерал-поручик Гудович 3 сентября отправился из-под Очакова и к 12 числу прибыл на два марша от Хаджибея. Командующий передовыми войсками, для сего предприятия отряженными, генерал-майор Де-Рибас, ночью на 12-ое число, с тремя полками конными и тремя [390] пешими казаков верного войска черноморского и 6-ью их пушками перебрался на перешеек, между морем и обоими Куяльниками лежащий. В последнюю ночь присоединились к нему тем же путем два батальона пехоты с 4-мя осадными, 2 полевыми и 4 полковыми орудиями. Тишина, осторожность и порядок, которые наблюдаемы были войсками при переходе сего опасного места, подверженного выстрелам флота неприятельского на расстоянии 8-ми верст, заслуживали особенное внимание. Генерал-поручик Гудович скрытно следовал со всем корпусом вправо через вершины Куяльника и, остановясь в 8 верстах от передовых войск, 13-го обозревал оныя и, по возвращении к корпусу, отрядил на левый фланг, под прикрытием батальона пехоты, 10 орудий артиллерии. При наступлении ночи придвинулся он к Хаджибею и расположился от оного в 7 верстах, с тем, чтобы, при нападении на сей замок передовых войск, подкрепить их и умножить поражение неприятеля.

«Генерал-майор Де-Рибас, соединя свою команду 13-го в Кривой балке ¹, распорядил атаку таким образом, чтобы полковник Хвостов, с одним батальоном пехоты и имея на правом фланге два пехотных полка казаков, приблизился берегом к замку и старался взойти на оный по лестницам, и в то же время и казаки, подступя к замку, долженствовали лезть на стены и разделять неприятельское внимание. Другой батальон пехотный, под командою секунд-майора Воейкова, с одним полком пехотных казаков, имел занять форштат ² и препятствовать как штурму о моря, так и побегу из замка. На перешейке (была) устроена батарея из 4 осадных и 12 полевых орудий, чтоб стрелять с фланга по неприятельским судам. В сем порядке выступя, в 7 часов вечера пришли сии части в балку, в двух верстах от замка лежащую. В 4-м часу по полуночи на 14 число сентября генерал-майор Де-Рибас повел войска на приступ. На левой стороне полковник Хвостов, под картечными выстрелами с флота неприятельского перейдя овраг, когда уже приблизился на сто сажен к стене, то по сделанной в части секунд-майора Воейкова черноморскими казаками тревоге и по открытии с замка пальбы, поспешил, не ожидая правого своего фланга, поставить первую лестницу, за которою и другие тотчас приставлены, и, не взирая на жестокий пушечный и ружейный огонь со стен и с флота, менее четверти часа левая сторона замка занята; вскоре овладели воротами и всем замком. Секунд-майор Воейков, быв открыт неприятелем, устремился с отличною скоростью и [391] порядком занять окрестное селение ³ и, выбив неприятеля из слободы, оставил в оной свой резерв; сам же прибыл в назначенное ему место для воспрепятствования сикурсу со флота. Неприятель, произведя жестокую канонаду с судов и бросая бомбы, начинал нам вредить, но батарея, отряженная генерал-поручиком Гудовичем с майором артиллерии Меркелем и перенесенная на правую сторону замка с левой, где не могла она успешно действовать против уклоняющегося неприятеля, не только заставила их умолкнуть, но и обратила в бегство. Два поврежденные нашими орудиями лансоны ⁴ принуждены спустить флаг, идти к нашему берегу и сдаться. Генерал-поручик Гудович, приближавшийся тогда с корпусом к замку, приписывает отменную хвалу искусству артиллерии-майора Меркеля».

Таким образом взят был Хаджибей 14 сентября 1789 г. Так как известие об этом пришло в Петербург почти одновременно с извещением о победе Суворова при Рымнике (11 сент.), за которой последовало взятие Аккермана и Бендер, то на приобретение незначительного Хаджибея мало кто обратил и внимание. Но главнокомандующий оценил способности и энергию Де-Рибаса и поручил ему начальство над гребным черноморским флотом. Командуя им, Де-Рибас оказал не малое содействие Суворову при взятии Измаила 11 декабря 1790 г.

Хаджибей, находившийся, вероятно, на месте незначительной греческой колонии ⁵, в начале XV века принадлежал польско-литовским князьям и назывался тогда Кацюбеем; но в XVI веке он уже был во власти татар. В 1764 г. здесь была построена небольшая турецкая крепость, или, вернее, замок с 12-ью пушками и с 300 человек гарнизона. Близ этого замка и под его защитой расположилось татарское селение, жители которого занимались торговлей и еще в больших размерах скотоводством ⁶; в окрестностях его хуторами жили довольно многочисленные (особенно после разорения Запорожской сечи) выходцы из России.

Штурм Хаджибейского замка не сопровождался резнею жителей селения; есть известие, что уже на пятый день после него Де-Рибас и его офицеры отправились в единственную хаджибейскую [392] кофейню, содержимую греком Аспориди; они пили здесь кофе и щедро расплатились за него.

По Ясскому миру, Хаджибей, как и вся береговая полоса Черного моря, остался навсегда за Россией. Его обширная бухта, замерзающая очень не надолго, представляла значительные выгоды, и здесь решено было построить город; сперва в нем проектировали поселить отставных моряков; но уже в 1793 г. определили основать здесь крепость для 2.000 человек гарнизона и 120 орудий и энергично начали работы. Потом изменился и этот план; на Черном море нам была необходима хорошая гавань, и завоеватель Хаджибея Де-Рибас вместе с инженером де-Воланом доказали, что Хаджибейская бухта для этого выгоднее и удобнее всякого другого места. 27 мая 1794 года последовали высочайшие рескрипты на имя вице-адмирала Де-Рибаса и графа Платона Зубова, таврического и херсонского генерал-губернатора, об устроении в Хаджибее военной гавани «купно с купеческою».

«Мы надеемся, — заключает Екатерина II свой рескрипт Де-Рибасу, — что вы не токмо приведете в исполнение сие благое предположение наше, но что, ведая, колико процветающая торговля споспешествует благоденствию народному и обогащению государства, потщитесь, дабы созидаемый вами город представлял торгующим не токмо безопасное от непогод пристанище, но защиту, ободрение, покровительство и словом все зависящее от вас в делах их пособия; через что, без сомнения, как торговля наша в тех местах процветет, так и город сей наполнится жителями в скором времени».

По преданию, закрепленному впоследствии установлением церковного торжества и крестного хода, 22-го августа 1794 года было окончено заготовление материалов и приступлено к самым работам по построению города и порта.

Екатерина II не любила ничего делать вполовину, и на устроение порта, адмиралтейства и пр. ассигновала огромную по тому времени сумму — 1.993,625 рублей, так что новый город, уже в январе 1795 года именуемый Одессой ⁷, в денежных средствах не мог нуждаться; зато он сильно нуждался в людях. 19-го апреля 1795 года последовали три указа: 1) о поселении в окрестностях Одессы греков и албанцев, служивших России в последнюю войну; 2) о вызове в Одессу из Архипелага и из [393] других заграничных мест городских переселенцев, и 3) об учреждении из греков и албанцев дивизиона в 330 человек. Для поселенцев первого рода велено было отвести 15.000 десятин удобной земли на берегу моря, ассигновать им 10.000 рублей на постройку домов и 500 рублей на сооружение церкви и, сверх того, выдать им заимообразно 20.000 рублей на хозяйственное обзаведение. Для городских поселенцев, вызываемых из-за границы, велено было построить три больших дома по 1.500 рублей каждый и 50 малых по 350 рублей и церковь в 2.000 рублей; все переселенцы были освобождены на 10 лет от податей и служб. Для защиты их интересов была учреждена должность попечителя, который обязан был заботиться и о приглашении новых греческих колонистов. В том же году был учрежден в Одессе магистрат, и произведена перепись, по которой в городе оказалось 2.349 душ обоего пола, кроме дворян, чиновников и военных, в том числе купцов 146, мещан 613, беглых помещичьих крестьян, записавшихся при переписи в мещане, 566, казенных крестьян 500, евреев 240, греков 224 и болгар 60.

Устроитель города Де-Рибас, человек чрезвычайно способный и энергичный, работал очень усердно, но ему часто приходилось покидать Одессу в виду его обязанностей по управлению черноморским флотом, и этим пользовались нечестные люди в роде, например, «попечителя» греков, Афанасия Кесоглу, который так опекал своих единоплеменников, что те чуть не поголовно разбежались из города, и из 32 казенных домов, для них построенных, в начале 1798 года занятыми оказались только четыре ⁸; да и вообще хищений и нестроений в тогдашней Одессе было не мало, и когда после смерти Екатерины император Павел уволил от службы Де-Рибаса и де-Волана и уничтожил комиссию строения Одесского порта, вследствие чего работы в нем остановились, юный город оказался в положении довольно печальном. Тем не менее говорить о возможности совершенной гибели Одессы без знаменитых апельсинов, посланных в подарок императору, было бы слишком наивно: торговый город при удобной бухте и с энергичным, хотя и не многочисленным, населением не мог уничтожиться, и вид Одессы в конце прошлого столетия, здесь изображенный, наглядно доказывает, что город и тогда уже обещал много в будущем, если только обстоятельства хоть сколько-нибудь помогут ему.

Мы не намерены пересказывать общеизвестные факты истории Одессы при ее первых генерал-губернаторах: герцоге Ришелье, Ланжероне и Воронцове, так как эти факты обстоятельно [394] изложены в трудах А. А. Скальковского, Смольянинова, профессора Надлера и пр. ⁹; но мы считаем не лишним привести несколько документальных данных о ходе общественной жизни в Одессе в разные эпохи и остановиться на истории умственного развития «столицы Новороссии», на сколько оно выражалось в воспитании детей, в развлечениях, в местной литературе и пр.

Как мало удобств представляла одесская жизнь в первые годы нашего столетия, видно из того, что герцог Ришелье по приезде в Одессу не мог найти себе ни сколько-нибудь удобного помещения, ни мебели, и принужден был просить министра коммерции прислать сюда нескольких ремесленников: столяров, булочников, слесарей. Как развлекалось тогдашнее одесское общество, видно из прошения, поданного в магистрат в январе 1800 года купчихой Рожновой, в котором она пишет, «что, имея от магистрата свидетельство на устройство увеселительных вечеринок, она назначила таковую на 1-е января 1800 года, и когда съехалось уже разного звания чинов, то с приказания полицей-мейстера Лесли частный пристав, пришедши с несколькими вооруженными солдатами, увеселение запретил, а музыкантов выгнал, а между тем соседке еврейке Рухле позволил». Вот характерный реестр убытков, которые оттого потерпела просительница: извозчикам для развоза пригласительных билетов и собрания танцовщиц -3 рубля 20 коп., нанятой прислуге — 2 р., за музыку — 12 р., нагревание зал и покоев — 1 р. 50 коп., свеч на 1 рубль 50 коп., закусок и др. съестных приготовлений на 5 рублей 20 коп., свареного кофе 3 ф. — 3 р. 30 коп., шоколаду 2 ф. — 2 рубля 60 коп., сливок и лимонов — 1 р. 20 коп.; собравшихся лиц мужского пола до 30 человек, за вход каждого следовало получить 50 коп., итого 15 рублей; а всего, за исключением купленных напитков, 47 рублей 40 коп.

Это новогодний, особо-торжественный бал! Неловко должен был почувствовать себя бывший «первый придворный кавалер» французского короля, воспитанник коллегии де-Плесси, среди общества, развлекавшегося таким образом. К счастию, он имел и силу и горячее желание изменить это.

9-го марта 1803 года Ришелье въехал в Одессу, а через несколько месяцев к императору шлется от него масса ходатайств и, между прочим, просьбы о даровании огромной по тому времени суммы, от 15.000-20.000 рублей на постройку театра в Одессе и об открытии целого ряда общественных школ. [395]

С первого взгляда эта забота о такой роскоши, как хороший театр, для неустроенного города может показаться странной. Но легко понять, что герцог действовал так не в силу свойственной французам любви к зрелищам, а в силу до гениальности ясного сознания нужд одесского общества. Население Одессы состояло главным образом из купцов, маклеров, агентов и пр.,. на половину русских, на половину иностранцев; последние, представляя высшую культуру, до некоторой степени подчиняли первых своему влиянию и прививали им свои вкусы. Эти люди наживы, часто бессемейные, после трудового дня чувствовали потребность провести вечер позанимательнее и, за неимением лучшего, просиживали в так называемых казино, которые могли занимать своих гостей только игрою и напитками, или развлекались с танцовщицами г-ж Рухли и Рожновой. После 2-3 лет такой жизни самые лучшие натуры дичали, и Одесса должна была напоминать поселение золотопромышленников, откуда всякий порядочный человек бежит при первой возможности.

Чтобы сделать Одессу цивилизованным городом, Ришелье стремится дать ее энергичному, но опасному населению культурное развлечение в виде театра, а так как для него, при условии доверия к нему императора, стремиться значило достигнуть, то уже в конце 1804 года получены 20.000 рублей на постройку здания и вызваны охотники к торгам. Но в Одессе в то время производились сотни других построек, и рабочие руки были и дороги и редки; поэтому здание театра подвигалось медленно, не смотря на всю энергию Ришелье и на все труды составленного им строительного театрального комитета, а пока было нанято помещение в доме Ржевусской и кое-как приспособлено для сцены. Впоследствии одесситы со смехом вспоминали о его бедной обстановке, о подмостках, прилаженных на винных бочках, о сальных свечах, тускло освещавших грязную залу, о плохих актерах и актрисах «польских трупп», в выговоре которых ясно слышалось их семитическое происхождение, о дерзости, с которой они брались за исполнение пьес всех родов и видов, о смешных случаях, вовсе не входивших в программу и зависевших от плохих приспособлений и машинистов; но все же и этот театр посещался охотно, и даже самые интеллигентные граждане привыкли проводить в нем вечера.

Герцог, очевидно, был очень доволен таким развитием вкуса одесситов к театру и даже раньше, нежели было готово новое здание, распорядился о напечатании в «Московских Публичных Ведомостях» (15 июня 1808 г.) вызова желающих играть на одесской сцене. Некто Мюллер предложил доставить в Одессу «порядочную русскую компанию, состоящую из славных [396] актеров и актрис, каких только сыскать можно» ¹⁰. Но предложение его, не смотря на скромность его условий, не было принято, и комитет начал переговоры с известным в то время любителем театрального дела и владельцем хорошей крепостной труппы кн. Шаховским. Тогда же, желая иметь понятие о своих будущих средствах, театральный комитет объявил абонемент на ложи и кресла. Успех подписки был блестящий: уже в конце. 1808 г. все ложи в количестве 51 (по, 17 в каждом из трех ярусов) и 44 кресла были абонированы на три года вперед.

По разным причинам переговоры с кн. Шаховским затянулись очень надолго, и только 20 октября 1810 г. был заключен контракт, по которому кн. Шаховской обязался содержать в Одессе труппу для драм, комедий, балета и опер, а комитет — выдать ему 1000 рублей на проезд и платить субсидию по 16.500 рублей в год. Любопытно, что в инструкции поручику Комендантову, которому было поручено вести переговоры с антрепренером, настойчиво указывается на «разборчивость и знание здешней публики» и, в виду этих условий, ему особенно рекомендуется заботиться об опере. 1 января 1811 г. труппа Шаховского давала первый спектакль и затем стала играть непрерывно ¹¹. Всего дала она около 100 представлений, и средняя цифра сбора была 280 рублей. Комитет, руководимый герцогом, очень заботился о театре и в виду недостаточности сил труппы для балета содержал на городской счет особых «танцорок» из крепостных девушек, и танцмейстер, обучающий их, получал 1.200 рублей жалованья. Кн. Шаховской с большею частию своей труппы в конце 1811 г. покинул Одессу; но театр одесский не только не оставался праздным, а быстро прогрессировал: подписка на 1812 г., шла прекрасно, хотя цены на ложи были значительно повышены. Еще раньше отъезда Шаховского, 17 сентября 1811 г., иностранцы Замбони и Мантовани изъявили желание снять театр с очень небольшой субсидией (2.000 рублей на оркестр) и с обязательством поставлять итальянскую комическую оперу и балет, но с условием, чтобы никто другой не мог, без согласия антрепренеров, давать в Одессе какие бы то ни было театральные представления. Комитет согласился, и итальянцы начали работать довольно успешно, как вдруг над городом разревелось страшное бедствие, надолго прекратившее всякие сборища и увеселения — чума 1812-1813 г. [398]

Говорят, что итальянская труппа чуть не поголовно погибла от нее, и не без вины своих сочленов: балерины и певицы накупили по дешевым ценам шалей и платков с зачумленных кораблей. Но чума кончилась, и спектакли возобновились; уезжая из Одессы в 1814 г., герцог Ришелье мог быть уверен, что одесситы имеют место, где отдохнуть и приятно провести вечер. Известно, как впоследствии восхищался одесской итальянской оперой изгнанник Пушкин.

Еще более мог быть доволен Ришелье результатами своих забот о воспитании будущих одесситов. До его приезда в Одессе были только частные учителя и частные довольно дорогие школы. Уже 16 апреля 1804 г. по докладу герцога был издан указ об открытии в Одессе Коммерческой гимназии, которая должна была состоять из трех отделений (вернее: трех отдельных учебных заведений) и из 6 классов; она вмещала: одноклассное приходское училище — для обучения грамоте, двухклассное уездное училище для начального образования и трехклассную гимназию (каждый класс — двухлетний), где должны были преподаваться, кроме трех новых языков (французского, итальянского и новогреческого) и общеобразовательных предметов, также науки коммерческие. Приходское и уездное училища были открыты немедленно; но гимназия коммерческих наук пока так и осталась в проекте: вместо нее лучший из частных пансионов Вольсея уже в 1805 г. был преобразован в Благородный институт, воспитанники которого вскоре получили довольно большие служебные права. Этот мужской институт — ему соответствовал женский, основанный женою итальянца Поцци и находившийся под руководством того же Вольсея — взимал довольно высокую плату с своих воспитанников и по курсу своему едва ли чем отличался от московских и петербургских для дворянских детей.

Отчего же столь твердый в других своих начинаниях Ришелье отступил от первоначального плана, повидимому так удобного для коммерческой Одессы? Причину этого он сам объясняет в 1812 г. в письме к проф. Дегурову: одесское купечество и мещанство, нуждаясь в приказчиках, не только не доводит своих сыновей до гимназии, а берет их из училища, едва только они успеют выучиться грамоте. А немногочисленные русские дворяне, живущие в Одессе или близ нее, и состоятельные иностранцы, желают, чтобы дети их получили хорошее общее образование.

В 1811 г. Благородный институт окончательно преобразован в казенное учебное заведение, и герцог заботился о нем, как о своем любимом детище: он постоянно присутствует на экзаменах, испытывает сам оканчивающих курс по математике [399] и проч. и в своем объявлении к «дворянству здешнего края» обещает, что воспитанники института не только во время пребывания в заведении будут всецело на его, герцога, ответственности, но и после окончания курса «сохранят всегда право на его участка», Вышеупомянутый проф. Дегуров ¹², присланный сюда в качестве визитатора от Харьковского университета, к округу которого тогда принадлежала Одесса, остался чрезвычайно доволен успехами учеников института и доносил, что «религия, нравственность, образование по всем частям наук — ничего в нем не забыто» ¹³. Также хорошо, по его словам, шло дело и в институте девичьем, где преподавали те же учителя.

В это время (в 1811 г.) в Одессе, кроме упомянутых училищ и институтов, был целый ряд инородческих и иноверческих школ, возникших, конечно, не без участия герцога. Так, в греческом училище тогда состояло уже около 80 учеников; были специальные училища раскольничье и еврейское и несколько иностранных пансионов, где учились и русские дети.

В 1812 году в Одессу приезжает товарищ герцога по школе, аббат Николь, которого Ришелье не без основания считает отличным педагогом, и который уже с большим успехом управлял школой в Петербурге. Герцог решил поставить его во главе института и реформировать последний таким образом, чтобы все классы населения могли доставлять своим детям хорошее общее образование. В апреле 1814 года Ришелье пишет о задуманном преобразовании частным образом профессору Дегурову и официально — Харьковскому университету и разъясняет основные свои положения: параллельно с институтом для пансионеров, в котором система обучения будет одновременно и классической, и религиозно-отечественной, учреждается гимназия для приходящих учеников из всех сословий, где преподавать будут те же институтские учителя и приблизительно по той же программе. Последние два года институтского курса посвящаются «высшим наукам».

В начале осени того же года Дегуров уже в Одессе и приводит в исполнение план герцога, причем в основу реформы кладется «начертание правил воспитания в обоих одесских благородных институтах» ¹⁴, составленное, без сомнения, аббатом Николем, который вскоре был утвержден директором. Институт и гимназия начинают функционировать немедленно и, [400] хотя последняя, по необходимости, до некоторой степени приносится в жертву первому, все же Одесса может похвалиться тем, что в ней никому не закрыта дорога к образованию. Таким образом, окончательно расставаясь с Одессой в 1815 году и пожертвовав на Благородный институт всю свою аренду, дарованную ему за службу в России (3.260 ефимков, или 1.600 червонцев), герцог Ришелье мог быть уверен, что, благодаря его усилиям, культура едва двадцатилетнего города вполне обеспечена.

Но в этой ранней одесской культуре был один недостаток по обстоятельствам места и времени неизбежный и, к сожалению, надолго неизлечимый, это — заметная слабость национально-русского элемента. Не смотря на намерение Ришелье сделать образование в институте «преимущественно отечественным», русский язык так плохо шел не только в институте, но и во «внешней» гимназии, что даже француз Дегуров возмущался этим. Да и могло ли это быть иначе, когда все начальство и в городе, и в институте знало порусски только несколько слов и выражений, необходимых для объяснения с рабочими и прислугой?.

Граф Ланжерон, сменивший Ришелье в управлении Одессой и всем краем, был верным продолжателем традиций своего знаменитого предшественника; при нем Одесса, сделанная в 1817 году портофранко, богатела и преуспевала в цивилизации в том же не совсем русском направлении. Но самый крупный факт в жизни города, происшедший в его губернаторство — преобразование института и гимназии в лицей, указывает на близкую победу государственно-национального принципа над беспорядком разноплеменно фактории ¹⁵.

Между лицеем и бывшим институтом с гимназией, естественно, много общего: не только на первое время в лицее осталось то же французское начальство; не только те же педагогические принципы положены в основу устава, но сохранилась в значительной мере и прежняя бифуркация, деление учебного заведения на две школы: внутреннюю, с дорогим пансионом, и внешнюю. Тем не менее лицей представляет огромный шаг вперед, и прежде всего — в количественном отношении: вместо сотни учащихся, мы в нем имеем штат в 120 пансионеров и, по крайней мере, в 250 «посторонних питомцев», и средства заведения были на столько хороши, что оно действительно могло наилучшим по времени и месту способом учить и воспитывать [401] такую массу молодых людей. Далее, в институте так называемые «высшие науки» существовали, как же который малоосмысленный привесок; в лицее же они сформированы в два небольшие факультета. Наконец, все то, что в институте было только намечено и исполнялось урывками, здесь было сформировано, приведено в систему и закреплено высочайшею волею, вследствие чего из небольшого заведения, едва удовлетворявшего местным потребностям, вырос обширный, так сказать, воспитательно-светский университет-пансион, с университетскими правами для учеников и преподавателей, который не мог не войти в общую государственную жизнь, хотя и удержал много оригинального от своих основателей. [402]

Это оригинальное ¹⁶ поправилось обществу, и в лицей с первого же года его существования нахлынули ученики не только ив южной России, с Кавказа, из Молдавии и проч., но и с далекого севера, из Москвы и из самого Петербурга.

При Ланжероне в Одессе есть уже своя наука и своя литература. Здесь действуют местные серьезно подготовленные археологи из бывших сотрудников Ришелье (Бларамбер, Стемпковский и друг.); их побуждает к работе, между прочим, то обстоятельство, что в почве самого города находятся остатки классической древности. С другой стороны, здесь естественные богатства края, в роде соляных озер, требуют научных сил для лучшей своей эксплоатации и, благодаря энергии образованных администраторов, в изобилии находят их.

В начале двадцатых годов Одесса уже имеет свою газету, но, увы, французскую (Messager de la Russie meridionale, feuille commerciale). На истории этой газеты всего яснее видно, что преобладание французского языка в Одессе вовсе не было результатом моды, а делом необходимости. Газету учредил некий Jean Devallon, выпускал ее полулистами два раза в неделю и, не имея права заниматься политикой, к деловым, торговым сведениям прибавлял очень мило написанные фельетоны о театре, о праздновании Пасхи в Одессе и проч.; он взимал с подписчиков довольно высокую плату: 45 рублей в год. Успех газеты и численное преобладание русских купцов дали в 1821 году редакции идею одновременно с французским изданием выпускать и русское; но дело не пошло на лад: набралось всего 7 подписчиков. В следующем году возобновили попытку, но даже полицеймейстер (!) мог набрать всего 5 подписчиков: русские купцы говорили ему, что они в газете не нуждаются, что через факторов-евреев они могут также хорошо получать нужные им сведения о торговле ¹⁷.

Кроме французского, в Одессе в это время был сильно распространен язык итальянский, особенно между моряками и торговцами: счеты, векселя и всякие договоры писались обыкновенно поитальянски.

В 1823 году начинается новый, русский период в истории общественной и умственной жизни Одессы: летом этого года [403] приехали сюда на службу: новый генерал-губернатор генерал-адъютант граф М. С. Воронцов и прикомандированный к его канцелярии А. О. Пушкин. О пребывании Пушкина в Одессе мы уже говорили на страницах «Ист. Вестн.». Граф Воронцов способствовал обрусению Одессы прежде всего тем, что он привез с собою целый штат молодых чиновников из хороших дворянских фамилий и тем значительно усилил русский элемент в высшем одесском обществе. Далее, он сейчас же устроил у себя приемы, а когда в 1828 году был отделан новый его дом, он начал задавать большие обеды и танцевальные вечера, на которые собиралась чуть не вся одесская интеллигенция; вследствие этого жизнь одесская, до тех пор сильно напоминавшая жизнь итальянских городов, где мужчины проводят свободное время в кафе или casino, а дамы изредка в театре, обыкновенно же в четырех стенах своего дома, радикально изменила свой характер, тем более, что Воронцову стали подражать другие одесские богачи. Скоро явились небывалые до тех пор общественные развлечения в роде русских любительских спектаклей, и стало заметно стремление работать совместно на пользу города и края, Воронцов умело и энергично пользовался этим и открывал одно «общество» за другим. Наконец он сильно поднял город и тесно связал его с краем, так как, имея огромный авторитет в Петербурге, он не только ревниво оберегал полную самостоятельность своей резиденции, но и с успехом стремился сделать ее, так сказать, столицей всей Новороссии и царицей Черного моря ¹⁸.

Влияние Пушкина на одесситов было несомненно и очень сильно, но оно отразилось не столько на том поколении их, среди которого жил он, сколько на следующем, младшем: когда через несколько лет после его отъезда первенствующее значение Пушкина было признано всей образованной Россией, более развитые жители Одессы стали усиленно интересоваться своим полуневольным гостем, расспрашивая о нем его приятелей и знакомых и не без гордости показывали своим детям дом, где жил Пушкин; а подростки — дети их, уже помимо того плененные чудным стихом, искренним чувством и волнующими душу идеями поэта, считали себя как бы нравственно обязанными поддерживать в Одессе так называемые «пушкинские традиции». [404]

Перед нами лежат толстые, изящно переплетенные тетради лицейского рукописного издания: «Ареопаг, журнал литературы, критики, наук и художеств, издаваемый от пятого класса» (1828-1829 гг.). Там много статей переводных и компилятивных, много стихотворений, списанных из печатных альманахов; но не мало и оригинальных критических статей и масса собственных, часто очень недурных стихотворений; есть и романы и драмы. Видно, что лицеисты с успехом следят за борьбой классицизма с романтизмом, и что сами они всецело на стороне последнего; они понимают новую поэзию вовсе не узко и не односторонне, хотя и преклоняются с благоговением перед ее главою и его западными образцами. Байрон, Вальтер-Скотт, Томас-Мур, Гофман, Соути серьезно интересуют их; из русских на первом плане Жуковский, Баратынский и в особенности Пушкин; они понимают его на столько хорошо, что одна напечатанная сцена из Бориса Годунова дает возможность юному одесскому критику догадаться о величии целого. Любопытно уважение лицейских литераторов к народной русской поэзии: стихотворцы подражают народным песням; прозаики описывают народные увеселения, обряды, собирают предания. Характерную местную черту, впрочем вполне совпадающую с «пушкинскими традициями», представляет горячий интерес к недавно закончившемуся греческому восстанию, к новогреческим народным песням и пр. В общем «Ареопаг» свидетельствует как о том, что лицеисты хорошо знали иностранные языки, так и о том, что в это время в Одессе национально-русский элемент побеждает «иноязычие», и что последнее только способствует большей сознательности первого.

То же самое проявляется и в печатной одесской литературе в 30-х и 40-х годах.

Еще в 1824 г. граф Воронцов исходатайствовал для местной газеты разрешение помещать политические известия, причем Messager был переименован в Journal d`Odessa; но газета шла плохо и в 1825 году имела всего 37 подписчиков. Тогда Воронцов поручил двум своим чиновникам составить более широкий план местного органа, по которому он и начал выходить с 1827 года на двух языках и под двумя заглавиями: Journal d`Odessa и «Одесский Вестник». Торговля и здесь стояла на первом плане, но рядом с нею были поставлены и сельскохозяйственные и даже научные интересы, преимущественно по статистике, географии, истории и археологии края. Статьи этого отдела составлялись приближенными генерал-губернатора и часто были на столько интересны, что производили сенсацию в Москве и в Петербурге. Турецкая война 1828 года подняла значение двух-язычной одесской газеты до такой высокой степени, до какой у нас ни прежде, ни после не доходил никакой провинциальный [406] орган: пользуясь близостью театра войны и пребыванием императорской фамилии в Одессе, граф Воронцов выхлопотал позволение помещать прежде всего в «Одесском Вестнике», хоть бы в извлечении, все известия из армии. «Бывало, танцуешь у графа на балу, — рассказывает один из главных сотрудников, — вдруг курьер из армии; редактор отзывает в сторону и просит составить «известие»; тут же в уголку набросаешь его по русски или пофранцузски, смотря по надобности; через час в антракте между танцами поправишь корректуру, и готово; утром оно едет на почтовых и в Москву и за границу». К концу 1828 г. число подписчиков Одесской Газеты достигло 2.000, и так как сотрудники не получали гонорара, то в следующем году образовалось экономии до 35.000 рублей. К великому удовольствию Воронцова, редактор и сотрудники решили пожертвовать из них 15.000 р. на Одесскую городскую публичную библиотеку, 10.000 р. на улучшение типографии, а остальные деньги употреблять на издания полезных книг.

В 1831 году П. Морозов и преподаватель словесности в лицее П. Розберг издали «Одесский Альманах на 1831 год», в котором, правда, было не мало стихов и статей столичных литераторов (Ф. Глинки, А. П. Зонтаг, А. С. Норова, И. П. Вронченко) но еще больше произведений писателей местных; в двух статьях одного ив редакторов, П. Морозова: «Исторический взгляд на Одессу» и «Одесса в 1830 году», местное общество находит подведение итогов своей довольно отрадной действительности ¹⁹

В том же году русский текст Одесского Вестника совершенно отделяется от французского, вследствие чего об ем его значительно увеличивается; а с 1832 г. при нем начинают выходить литературные прибавления.

Но в Одессе все же оставалось много граждан и гражданок, затруднявшихся читать порусски. Когда в 1834 г. задумали издать с благотворительною целию новый одесский альманах под названием: «Подарок бедным», к нему присоединили в виде второй части альманах французский: La Queteuse, almanach litteraire, и так тесны были связи одесситов с Западной Европой, что для него отыскали и неизданное стихотворение Ламартина (Epitre a l'Empereur Alexandre) и неизданную повесть будто из русской народной жизни когда-то знаменитой баронессы Крюденер (Alexis nouvelle russe).

Одесские альманахи на 1839 г. и 1840 г. вышли уже без французских приложений; они напечатаны несравненно изящнее своих [407] предшественников и гораздо богаче материалом. В них появляются произведения выдающиеся, впоследствии не один раз перепечатанные в столицах; таковы стихотворения В. Г. Бенедиктова, перевод А. С. Струговщикова из Фауста, два стихотворения М. Ю. Лермонтова («Узник» и «Ангел») и др. В них встречаются статьи и стихотворения А. Ф. Вельтмана, И. И. Надеждина, А. В. Никитенко, К. С. Аксакова, кн. П. Вяземского, И. И. Лажечникова, Е. П. Гребенки, Е. И. Губера и пр., и пр. В «Альманахе на 1839 г.» напечатана статья К. П. Зеленецкого: «Жизнь в Одессе», полная тонких и верных замечаний, тем более для нас интересных, что значительная часть их остается в своей силе и до сих пор. В Одессе, по словам автора, пр обладает «чувство какой-то легкости, как бы торжества душевного», что происходит, как он думает, от отсутствия столичной сутолоки ²⁰. Одесситы — народ рабочий, и человек без определенного дела чувствует себя среди них неловко ²¹. В Одессе вовсе не ощущается различие рангов, столь сильное в других русских городах ²². Преобладающее занятие жителей — торговля, но купцов почти нет: «место купцов занимают здесь негоцианты, люди ловкие, светские, со всеми наружными признаками образованности» ²³. В Одессе по многим причинам нет единства и единообразия в обществе — она живет маленькими кружками по три-четыре дома; но в экстренных случаях вся состоятельная и интеллигентная Одесса действует, как один человек, и умеет блеснуть и роскошью и патриотизмом. Говоря об одесских увеселениях, Зеленецкий замечает, что итальянская опера здесь подавляет национальный театр: русская труппа здесь бывает только наездом и не собирает большой публики; но виноваты в этом не одни одесситы: когда приезжал сюда московский актер Щепкин с семейством, театр был переполнен зрителями.

Вообще, время генерал-губернаторства Воронцова было, можно сказать, золотым веком одесской изящной словесности: здесь творчествует целый ряд поэтов Пушкинской школы: в конце 20-х годов В. И. Туманский, В. Г. Тепляков ²⁴ и др., а в [408] конце 30-х — И. П. Протопопов, переводивший Грильпарцера и удостоившийся горячих похвал Белинского за свои переводы новогреческих песен ²⁵, известный Деларю и последний «из стаи славной» А. И. Подолинский ²⁶. Из одесских прозаиков той эпохи — самый оригинальный и выдающийся А. С. Стурдза (1791-1854), в свое время влиятельный дипломат, потом историк и мыслитель; хотя он и писал обыкновенно пофранцузски, но не может не считаться крупным деятелем в истории русского духовного просвещения.

При Воронцове и, конечно, не без деятельного его участия Ришельевский лицей подвергся существенной реформе: младшие и средние его классы превращены в гимназию, а старшие — в высшее учебное заведение с 3-мя отделениями, близкими к университетским факультетам.

Указом 27 декабря 1844 г. Воронцов назначен наместником Кавказа и в начале 1845 г. покинул Одессу. За несколько лет перед этим, когда одесские граждане давали ему обед, по случаю его отъезда за границу, старик купец Ростовцев назвал Одессу «прославленной» Воронцовым, выражение не точное, но сильное и в устах одесского гражданина с 1793 г. характерное. Если о Ришелье можно сказать, что он нашел Одессу глиняною, а оставил ее каменной, относительно Воронцова можно утверждать, что он нашел Одессу многообещающей полуиностранной колонией, а оставил ее великим русским городом, культурным центром, не без основания претендующим на название столицы южной России.

Внешний ее вид, как это явствует и из прилагаемого рисунка, вполне соответствовал такому ее значению.

На границе нового полустолетия Одесса в умственном отношении составляет уже особый «край», с своей собственной литературой и духовными интересами, и лучшие люди Петербурга сознают это. Вот что пишет Валерьян Майков, преемник Белинского по критике в «Отечественных Записках», по поводу одесского сборника: «Литературные вечера», изданного в 1849 г. П. Фумели и составленного исключительно из местных произведений: «Одесса — просто маленький Петербург, по крайней мере в умственном развитии; общество одесское хотя и имеет свой местный колорит, живет, однакож, удовлетворяя тем же потребностям образованной жизни, что и петербургское;... во многих отношениях природа и другие условия жизни оказывают на нее гораздо выгоднейшее влияние, нежели серое петербургское небо, так [409] подробно описанное петербургскими писателями в течение многих и многих дет. Более всего порадует вас то, что «Литературные вечера» так ярко отражают местную жизнь и вполне принадлежат Одессе, изображая нравы, обычаи, общество, жизнь этого общества и оригинальный состав его».

Приснопамятные годы возрождения России после окончания Севастопольской войны застали Одессу в чрезвычайно благоприятных условиях: генерал-губернатором ее был граф А. Г. Строганов, а попечителем Одесского округа знаменитый ученый, педагог и публицист И. Я. Пирогов. Сильно подняв своими циркулярами и статьями самосознание одесских педагогов и всего общества, он же значительно возвысил уровень одесской литературы тем, что по его ходатайству единственная в то время одесская газета была передана в ведение Ришельевского лицея. Правда, Пирогов скоро был переведен в Киев, да и «Одесский Вестник» всего только один год (1858) был в руках профессоров лицея; но Пироговские традиции не могли исчезнуть бесследно, как не исчезли традиции Ришельевские и Воронцовские: «Одесский Вестник» хотя и возвратился в ведение генерал-губернатора, но новый его редактор И. П. Сокальский, один из даровитейших и трудолюбивейших южнорусских литераторов, в 12 лет (1859-1871) усердной работы превратил эту небольшую газетку, расходившуюся в то время в 600 экземпляров, в ежедневную газету большого формата с 3.000 подписчиков, а через это он приучил десятки близлежащих городов и тысячи местечек и деревень получать ежедневную умственную пищу из Одессы. Эта привычка остается в своей силе и до сих пор: два года назад в Одессе было 4 ежедневных газеты («Одесский Вестник» недавно прекратился вследствие запутанности в делах), расходившихся по крайней мере в 20.000 экземпляров и имевших сотни корреспондентов по городам и местечкам южной России.

С 1865 года Одесса становится университетским городом.

Мысль о преобразовании лицея в университет зародилась еще во времена графа Воронцова; в 1844 году попечитель Одесского учебного округа Д. М. Княжевич повез в Петербург план такого преобразования, составленный, разумеется, не без одобрения начальника края; но Княжевич скончался во время этой поездки, и проект его остался не рассмотренным ²⁷. Через 12 лет, в 1856 году, И. И. Пирогов, только что назначенный попечителем в Одессу, сделал запрос совету лицея: «не настоит ли надобность в каких либо изменениях лицейского преподавания?» В ответ на этот запрос физико-математическое отделение [410] заявляет, что лучшее средство исправить недостатки преподавания в лицее — обратить его в университет. В январе 1857 года, Пирогов посылает в министерство обстоятельную докладную записку: «о ходе просвещения в Новороссийском крае и о вопиющей необходимости преобразования учебных заведений», и в ней доказывает, что есть только одно радикальное и верное средство улучшить лицей: это — открыть на место его университет. Проект Пирогова в принципе был принят сочувственно, и с согласия министерства особый комитет из профессоров лицея стал работать над вопросом, как бы произвести эту реформу поэкономнее; но в июле 1858 года Пирогов покинул Одессу, и дело на время остановилось.

В конце 1860 года, попечитель М. М. Могилянский возобновляет ходатайство своего предшественника, но не получает удовлетворительного ответа. Тогда взялось за дело лицо, гораздо более авторитетное — генерал-губернатор граф А, Г. Строганов: когда в августе 1861 года Одессу посетил государь, одесситы подали ему просьбу об открытии в их городе университета, а граф Строганов подкрепил их ходатайство сильными доводами ²⁸. Последние немедленно возымели свое действие, и государь велел Строганову представить свой проект министру просвещения. Строганов не стал терять времени: уже в сентябре проект был в Петербурге, и вообще дело было налажено прекрасно. В это время в высших сферах неожиданно для одесситов возникает мысль основать университет не в Одессе, а в Николаеве, где после войны остались не занятыми обширные здания морского министерства и где, как в маленьком городе, по мнению многих, студенты будут менее развлекаться и увлекаться. За права Одессы чрезвычайно энергично заступился тот же граф Строганов, поддерживаемый местным обществом и соседним дворянством; за Одессу стояла и почти вся столичная печать, в то время смелая и влиятельная; за Одессу же высказался наконец и совет министров, и с ним 10-го июня 1862 года согласился государь. Самое открытие университета, по разным причинам (главным образом по случаю польского восстания и ожидания европейской войны), было отсрочено почти на 3 года, до 1 мая 1865 года; но этим временем хорошо воспользовались, подготовляя здание, собирая библиотеку и, главное, подыскивая хороших профессоров.

С тех пор Одесса, увеличивающаяся и украшающаяся с году на год, стала вполне цивилизованным городом: в ней [411] десятки ученых, научно-практических обществ и художественных обществ, с своими специальными органами; в ней выходят ежегодно сотни книг в сотнях тысячах экземпляров; в ней уже 4 переполненные мужских гимназии, 2 реальных и 2 коммерческих училища; в ней 6 женских гимназий; в ней сотни специальных и общеобразовательных заведений; в ней городское управление тратит на народное образование больше, чем где бы то ни было, кроме столиц, и тратит разумно и целесообразно; в ней дело общественной благотворительности поставлено лучше, чем в обеих столицах, не смотря на тяжкие условия портового города; в ней публичная библиотека, старейшая и наиболее посещаемая после петербургской; в ней народная аудитория на 1.500 человек с даровыми чтениями, общедоступными лекциями, литературно-музыкальными, драматическими вечерами и т. д., и т. д. А между тем руссификация Одессы идет вперед столь быстрыми шагами, что если 25 лет назад на бульваре публика с любопытством обертывалась, когда слышался русский язык, теперь она обертывается, слыша французский и итальянский, и не далеко то время, когда ее бывшая разноплеменность и разноязычие будут выражаться только большим европеизмом и глубже проникающей в толпу культурой.

Правда, в современной одесской культуре все еще остаются темные стороны, объясняемые слишком коммерческим характером города и его молодостью. В одесском обществе все еще преобладают, по выражению Зеленецкого, «негоцианты, люди ловкие, светские, со всеми наружными признаками образованности», но внутренно интересующиеся прежде всего и помимо всего собственными выгодами. В Одессе все еще мало старожилов и «преданий», и люди, родившиеся в вей и в ней получившие воспитание, очень охотно покидают ее для других даже менее культурных местностей, не говоря уже о столицах.

Но зато в Одессе попрежнему и даже больше прежнего, как выражается тот же наблюдатель старой одесской жизни, преобладает «чувство какой-то легкости, как бы торжества душевного» вследствие сознания, что энергией и умом, при сколько-нибудь благоприятных обстоятельствах, здесь можно добиться всех благ земных. Зато в Одессе всякий способный к работе пришлец, к какому бы классу ни принадлежал он, почти ни минуты не чувствует себя на чужбине, а если он, по своему положению и доброй воде, может сделать что-нибудь для других, для общей пользы, он быстро приобретает и уважение и влияние.

А. Кирпичников.

Комментарии

1. Теперь в 3-4 верстах от Одессы.

2. Места, где находились и крепость и форштадт, теперь в центре города, в приморской его части.

3. Теперь часть Одессы, так называемая Молдаванка.

4. Lancons — легкие военные суда.

5. См. Ф. Браун: «Судьбы местности, занимаемой Одессою», в Трудах Одесского статистического комитета, I, 15-47. Ср. Беккер: в Записках Одесского общ. ист и древн., III, 202; В. А. Яковлев: К истории заселения Хаджибея, Одесса, 1889; В. К. Надлер: Одесса в первые эпохи ее существования, Одесса, 1893, и пр.

6. Как велики были стада хаджибейцев, видно из того, что запорожцы, сделавшие в 1769 г. набег в эту сторону, захватили 20.000 лошадей, 1.000 штук рогатого скота, 180 верблюдов и 4.000 овец.

7. Кто и когда именно переименовал Хаджибей в Одессу, наверно неизвестно: по преданию, на придворном балу 6-го января 1795 года императрице предложили назвать Хаджибей в память древнегреческого поселения — Одиссос, а Екатерина отвечала: «Пусть же Хаджибей носит древне-еллинское название, но в женском роде — Одесса». Предположение профессора Надлера (1. с.,28), что название придумано Де-Рибасом для привлечения греческих поселенцев, заслуживает серьезного внимания.

8. См. А. Орлов: Исторический очерк Одессы, стр. 16, 17 и пр. и особая глава во II ч.; ср. В. К. Надлер, 32, 83.

9. Между прочим в «Историческом Вестнике», 1887 год, август, статья П. П. «Герцог Э. О. Ришелье (на основании новых материалов в Сборн. Имп. Русск. историч. общества, т. LIV) и 1889 года, июнь, моя статья»: «Одесса и Пушкин» (речь, читанная при открытии памятника Пушкину 16 апреля 1889 года).

10. См. городское издание «Краткая историческая записка о положении театрального дела в Одессе с начала постройки сгоревшего театра, т.е. с 1808 г.», Одесса, 1886. Ср. А. А. Скальковский: Биографический очерк Одесского театра (оттиск из Одесского Вестн., от 17 января 1858 г.).

11. Театр был готов еще в 1809 г. но он не пустовал и до приезда Шаховского: из Киева, из Житомира и из-за границы сюда приезжали на гастроли польские, французские и русские труппы.

12. Француз по происхождению и языку, впоследствии ректор Петербургского университета.

13. См. В. А. Яковлев: Аббат Николь и первые годы Ришельевского лицея (отд. оттиск в Новоросс. календаря за 1892 г.). Ср. А. А. Скальковский: Материалы для истории образования в Одессе, Одесса, 1867.

14. Напечатано в Одессе в 1814 году.

15. Об основании и истории лицея, кроме вышеуказанного, см. «Сорокалетие Ришельевского лицея, 1817-1857. Одесса. 1857. Составил инспектор лицея Иосиф Михневич».

16. Главнейшие особенности лицея: прекрасивая постановка воспитательной части; правление, состоящее из выборных от родителей; постоянное участие военного губернатора в делах лицея; литературно-классический характер обучения; усиленное внимание к французскому языку; роскошная обстановка и прекрасное содержание пансионеров и проч.

17. См. статью «Печать в Новороссии» в журнале «Юг», 1894 г., январь, стр. 9. Под русскими купцами здесь надо разуметь таких, которые жили совсем порусски; другие в Одессе довольно быстро превращались в негоциантов и начинали говорить и читать на иностранных языках.

18. Уже в 1823 г. Одесский лицей изъят из ведения Харьковского учебного округа; позднее ему подчинены все училища в Одессе, и сюда назначен особый попечитель округа, которому подчинены Бессарабия, Херсонская, Таврическая и Екатеринославская губ. В 1837 г. в Одессе учреждена епископская кафедра. Еще в 1828 г. при энергичном содействии генерал-губернатора в Одессе начинается пароходство и т. д., и т. д.

19. По словам Морозова, в Одессе в это время было 41.400 жителей; каменных домов было больше, чем в Москве; 4 одесские кингопродавца имеют в год 40.000 рублей чистой прибыли и т. д.

20. Стр. 173. Факт, что в 30-х и 40-х годах в Одессе жилось легче, чем где бы то ни было, подтверждается всеми интеллигентными старожилами; но объяснение его едва ли верно: в других провинциальных городах наших в то время отсутствие сутолоки имело следствием отсутствие всякой жизни. На сколько гр. Воронцов был активным виновником этой «легкости», это другой вопрос, но он и на то достоин вечной памяти, что не мешал ей.

21. Стр. 174.

22. Стр. 175.

23. Стр. 176.

24. О нем см. «Исторический Вестник», 1887 г., июль, статью Ф. А. Бычкова.

25. Т. IV, стр. 70.

26. О нем см. статью С. Киевского: «Последний из Пушкинской плеяды», Русский Вестник, 1886 г., январь.

27. См. А. И. Маркевич: Двадцатипятилетие Императорского Новороссийского университета, Одесса, 1890 года, стр. 5-7.

28. В своем всеподданнейшем отчете за 1857-1861 год он доказывает, что лицей с своим энциклопедическим образованием отжил свое время, что его лучше закрыть, нежели оставить в этом виде; что денежные расчеты в вопросе о высшем учебном заведении, необходимом для Новороссийского края, не должны играть роли, и пр. Маркевич, ор. с., 46.

Текст воспроизведен по изданию: Столетие Одессы. (22 августа 1794 г. - 22 августа 1894 г.) // Исторический вестник, № 12. 1895