МУРАВЬЕВ-КАРСКИЙ Н. Н.

ЗАПИСКИ

ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ СНОШЕНИЯ

ПРЕБЫВАНИЕ В ПЕТЕРБУРГЕ.

В октябре месяце 1832 года было получено в Петербурге известие о поражении Турок под Гомсом; за сим следовали тревожные вести о дальнейших успехах победителей, занятии Аданы и быстром движении Ибрагим-паши к теснинам Тавра. Столь блистательные успехи Египетского паши против Султана предвещали в Оттоманской империи переворот, который мог иметь влияние на спокойствие Европы. Обстоятельства сии всего более касались России; но прозорливость Государя прежде других постигла последствия, которые могли произойти от ослабления Порты, после Адрианопольского мира. Он один, и вопреки всеобщего мнения, увидел необходимость совершенно изменить относительно Турции политическую систему, существовавшую со времен Петра Великого.

Находясь в то время в Петербурге, в отпуску, я располагал уже выехать обратно в Тульчин, к 24-й пехотной дивизии, коей был начальником, как узнал от графа Бенкендорфа, что выезд мой должен отмениться, по случаю возлагаемого на меня Государем поручения; подробностей не считал он себя вправе объяснять, и в то же время дежурный генерал уведомил меня запискою о [2] воле Государя, чтобы я оставался в Петербурге по надобностям службы, впредь до особого назначения.

Мне желательно было предварительно узнать, какого рода могло быть поручение, для того чтобы иметь время изготовиться к какому-либо внезапному и дальнему путешествию. Военный министр, у коего я нарочно по сему случаю был, по-видимому, сам не знал предначертаний Государя, возродившихся, как выше сказано, от собственных соображений Его Величества и хранившихся некоторое время в совершенной тайне. Я мог только узнать от министра, что буду в сношениях с министром иностранных дел, графом Нессельроде; от графа же Алексея Федоровича Орлова, которому, казалось, Государь сообщил свою мысль, слышал, что поручение будет касаться Востока.

Вскоре после того, военный министр письменно предложил мне явиться к министру иностранных дел, который объявил мне вкратце поручение Государя, заключавшееся в передаче угрозы от имени Его Величества Египетскому паше, дабы тем остановить быстрые успехи его в военных действиях. Граф Нессельроде объяснял, что нашествие Египетского паши грозило падением Турецкой империи, коей слабое и расстроенное состояние было самым лучшим поручительством спокойствия наших южных границ, при тогдашних смутных обстоятельствах Европы и предвидевшейся всеобщей войне по делам Бельгии. «Завоевание Турции Мегмед-Али-пашею, говорил он, могло бы, с возведением нового лица на престол турецкий, возродить новые силы в сем упадающем царстве и отвлечь внимание и силы наши от дел Европы, а потому Государя особенно занимало удержание Султана на колеблющемся престоле его».

Сличая речи его со сведениями, доходившими до меня посторонним образом, можно было заключить, что первая мысль Государя была — послать немедленно войска в [3] помощь Султану; но он приостановился в том как по многотрудности экспедиции, так и по неуверенности, примет ли с удовольствием такое деятельное участие в делах Турции сам Султан, недоверчивый к дружбе Государя. Казалось, что мысль об угрозе Мегмед-Али-паше была уже последствием сего первого предположения; но и к допущению сей меры нужно было согласить Султана, который мог опасаться, чтоб под сим предлогом не скрывались какие-либо тайные дружественные сношения с Египтом, во вред Порты.

Когда таким образом объяснилось в общих очерках поручение мое, граф Нессельроде спросил, приму ли я на себя исполнение его, и, по изъявлении готовности моей исполнить волю Государя, он сказал, что доложит о том Его Величеству и пришлет ко мне вчерне написанное наставление, чтобы я мог сделать на нем те замечания, которые сочту нужными, для пополнения или изменения некоторых предметов.

Чрез несколько дней я получил по сему делу инструкцию от графа Нессельроде. В инструкции выставлялось выгодное впечатление, произведенное в Порте вызовом из Александрии консула нашего Лавизона. Лавизон доносил, что, при последнем свидании его с Мегмедом-Али, паша выразился в следующих словах: «Удаление ваше, без сомнения, знаменует действия Двора, твердого в договорах своих и неизменного в правилах: я опасаюсь, чтобы Россия не оказала вспомоществования Султану. Все расчеты мои чрез то расстроятся, тогда бы надобно мне остановиться; но я уверен, что Двор ваш не отозвал бы консула своего, если бы ему известны были успехи мои в Сирии». Мое посольство должно было служить ответом; мне вручалось подлинное письмо Государя к Султану. Поручение мое заключалось в двух предметах: во-первых, убедить Султана в искренности намерений [4] нашего Двора, и во-вторых — склонить пашу Египетского к миру.

Действуя по первому предмету, я должен был совокупно с нашим посланником при Оттоманской Порте, действительным статским советником Бутеневым, отклонить мысль, которая могла бы возродиться у Султана, что мы принимаем участие в делах его — единственно с намерением вмешаться в дела Востока; что мы, соревнуя Англичанам, у коих уже Султан просил пособия, стараемся предупредить их. Между тем не должно было предлагать ни участия, ни прямых пособий; мне должно было поставить на вид Султану, что Государь, не допуская в своих делах участия посторонних держав, не домогается также участия в делах чужих, и подтвердить собственные выражения Его Величества, помещенные в письме к Султану, что «он враг возмущения и верный друг Султана».

Это же выражение должен я был передать и паше Египетскому Мне ставили на вид, что поручение мое не состояло в дипломатических переговорах, но что предметом его было одно слово Государя, которое, чрез посредство мое, должно было поразить пашу и внушить ему благие намерения.

Вместе с тем, поставляли мне в обязанность быть умеренным в разговорах с пашею, но требовать немедленного прекращения военных действий на сухом пути и на море, чем единственно мог он изгладить негодование Государя на него. Если бы паша согласился на мои представления и предложил мне посредничество, для примирения его с Султаном, то не принимать на себя этой обязанности, но склонить его, чтобы он прямо обратился к Порте, ибо Государю неприлично было принять на себя посредничество между Султаном и пашею.

В сем случае, цель посольства моего была бы уже [5] достигнута,— остальное должно было довершиться временем. Но если б паша стал отговариваться от исполнения сего, то я обязан был объявить ему, что каковы бы ни были успехи преступных его намерений, решение Государя не изменится; что даже, если бы ему и удалось свергнуть Султана, то Россия поддержит силою оружия права, приобретенные договорами ее с портою.

Мне предписывалось по возможности сократить время пребывания моего в Царе-Граде на пути в Египет, от чего зависел отчасти успех в деле, и поспешить возвращением в Константинополь, для уведомления министерства иностранных дел о последствиях моего посольства в Египте; наконец, каковы бы они ни были, сказано было в инструкции, предпринимаемые меры клонились к убеждению всех, что судьбы Востока не решаются без участия России.

Рассмотрев данную мне инструкцию, я просил министра иностранных дел дополнить ее по некоторым предметам, могущим встретиться в исполнении моего поручения, и снабдить меня между прочим наставлением, каким средством я должен объявить волю Государя Египетскому паше, если б он, догадываясь о цели моего поручения, не захотел видеть меня. Граф Орлов принимал в то время участие в важнейших совещаниях, по сношениям с другими дворами, и потому имел сильное влияние в делах. Новые обстоятельства, которые ему более были известны, чем другим, сблизили меня с ним; он показывал много благонамеренности и готовности быть мне полезным в предстоявших сношениях. Я советовался с ним по всем предметам, касавшимся моего посольства, и, спросив его однажды, на чем останавливалось данное мне поручение и когда можно было считать его оконченным, получил от него в ответ, что нельзя ручаться за успех, но что я должен считать дело свое конченным, когда [6] выговорю паше все, что мне приказано ему передать, каковы бы ни были от того последствия

По воле Его Величества я с распоряжения военного министра, был назначен для состояния при мне гвардейского генерального штаба полковник Дюгамель, которого однакоже снабдили особенным наставлением, определявшим занятия его; а мне велено содействовать ему к исполнению возложенного на него дела. Дюгамелю поручалось, на пути из Одессы в Константинополь, собирание сведений о положении турецких крепостей и о мерах, принятых для восстановления их, после заключения мира с Портою. В Константинополе он должен был озаботиться собранием сведений о состоянии турецких сил, как сухопутных, так и морских. Ему было сказано, что из Константинополя он будет мною отправлен в Египет сухим путем, чтобы обозреть действующие силы Турции, состояние Сирии, узнать о духе жителей ее и положении египетской армии. В Египте он должен был узнать о морских и сухопутных силах Мегмед-Али-паши и о способах, какие он имеет для продолжения войны,— все сии сведения обязан он был доставить прямо от себя военному министру; мне же предоставлялось сообразить данные ему поручения с обстоятельствами, так чтобы не подвергнуть его очевидной опасности.

30 числа октября месяца изволил потребовать меня к себе Государь. Его Императорское Величество удостоил меня милостивым приемом в своем кабинете и изъявил мне волю свою насчет возлагаемого на меня поручения. Полно н недвусмысленно было наставление, данное мне лично Его Величеством,— оно врезалось в моей памяти; и слова Государя: «Я хочу показать Султану мою дружбу; надобно защитить Константинополь от нашествия Мегмед-Али; помни, как можно более вселять Султану доверия, а Египетскому паше страха; будь прост в обхождении, от [7] сего зависит успех дела»,— служили главным основанием и лучшим руководством для моего посольства, а приказание не вмешиваться в переговоры и разбирательство ссоры между Султаном и пашею определяло ясно границы возложенного на меня поручения. 1 числа ноября месяца я получил запечатанное письмо от Государя к Султану и дополнение к инструкции от графа Нессельроде, в коем сказано было, что в случае, если бы Султан, не доверяя искренности намерений Государя, изъявил желание, чтобы посольство мое не имело дальнейшего хода, то я должен был возвратиться в Петербург, причем возлагалось на Бутенева письменно уведомить Египетского пашу о решении Государя. В другом случае, если б Султан, убедившись в выгодах, предстоявших ему от моего посольства, сам пожелал соучаствовать в успехе и поручил бы мне от имени своего предложить паше мир, то Государь находил лучшим, чтобы предложения сии были доставлены к паше не мною, а посланным от Султана со мною нарочным чиновником, которого я должен был поддерживать в Александрии. На случай, если б Египетский паша меня не принял, граф Нессельроде приложил при письме ко мне проект декларации, которую я обязывался послать к паше за моею подписью. Содержание сей декларации было почти одинаковое с тем, что мне поручалось объявить ему изустно, но в выражениях гораздо умереннее. На Бутенева возлагалось, в случае надобности, письменно удостоверить Египетского пашу в том, что я имел к нему особенную порученность от Государя. Мера сия была необходима, чтобы не дать паше повода к непризнанию возложенного на меня звания.

Следуя изустным наставлениям графа Нессельроде, я должен был во-первых, при выезде из Константинополя в Египет, взять у нашего посланника Бутенева драгомана, и даже, если б счел нужным, бывшего нашего [8] консула Лавизона, коему Мегмед-Али был довольно известен и который тогда находился в Царе-Граде; во-вторых, если б паша пожелал отправить к Султану чиновника, я мог привезти его, на обратном пути своем, в той надежде, что мера сия, хотя и не заключала в себе еще поручительства в примирении, остановила бы на время военные действия и дала бы возможность Султану оправиться; в-третьих, мне не должно было принимать от паши письма на имя Государя, но можно было принять от него письмо к графу Нессельроде; в-четвертых, я мог, в случае надобности, на обратном пути из Константинополя, съездить в Малую Азию — к турецкой армии, и наконец, мне предоставлялось также требовать от Бутенева экстраординарной суммы на непредвидимые надобности.

Кроме того, граф Нессельроде сообщил мне, что в недавнем времени было захвачено Египтянами одно купеческое судно под русским флагом, и что вице-адмиралу Рикорду приказано было требовать возвращения сего судна; в случае же отказа со стороны паши, схватить первое египетское судно, которое бы ему попалось. По словам его, изготовлялись в черноморском флоте, для поездки моей, пароход и фрегат, но я не имел ни от кого положительного сведения о сих судах; почему, съездив к бывшему начальнику морского штаба, князю Меншикову, известился, что об изготовлении сих судов предписано было командиру черноморского флота, адмиралу Грейгу, с тем, что ежели, по позднему времени, неудобно будет сим судам дожидаться на Одесском рейде, то избрал бы им другое якорное место.

Адмирал Грейг должен был меня уведомить в Тульчин с нарочным о месте, где суда дожидались. Вице-адмиралу же Рикорду предписывалось употребить все способы к содействию мне. Вместе с тем князь [9] Меншиков просил меня взять с собою состоящего при нем капитан-лейтенанта Серебрякова; испросив на то Высочайшее соизволение, он назначил его в мое распоряжение и послал 3 ноября в Николаев и Севастополь, для ускорения делаемых приготовлений.

До выезда моего из Петербурга, я был зачислен по армии, а на место мое был назначен другой начальник дивизии.

Текст воспроизведен по изданию: Турция и Египет из записок Н. Н. Муравьева (Карского) 1832 и 1833 годов. Том III. М. 1869

© текст - Муравьев-Карский Н. Н. 1858
© сетевая версия - Тhietmar. 2022
© OCR - Karaiskender. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001