ПРЕДИСЛОВИЕ

Настоящий сборник представляет собой первую часть публикации «Политика капиталистических держав и национально-освободительное движение в Юго-Восточной Азии. 1871-1917 гг.», которая является непосредственным продолжением вышедшего в 1962 г. собрания документальных материалов о политике европейских держав в Юго-Восточной Азии в эпоху промышленного капитализма («Политика европейских держав в Юго-Восточной Азии (60-е годы ХVIII — 60-е годы XIX в.). Документы и материалы», М., 1962).

В состав настоящей, первой, части публикации вошли документы, отражающие политику Англии, Голландии, Испании, Германии, США, Японии и России в отношении трех стран Юго-Восточной Азии — Индонезии, Малайи, Филиппин — и национально-освободительное движение а этих странах в 1871-1917 гг. Во вторую часть публикации будут включены соответствующие материалы за тот же период по Бирме, Таиланду (Сиаму) и Вьетнаму.

Публикация хронологически охватывает около пятидесяти лет (с 70-х годов XIX в. до Великой Октябрьской социалистической революции 1917 г.). Хотя этот исторический отрезок более чем в два раза короче, нежели период, которому была посвящена предыдущая публикация, число документов и материалов, выявленных в советских архивах, во много раз превышает число материалов, относящихся к столетию от середины XVIII до середины XIX в. Это объясняется возросшим интересом крупнейших европейских держав и США к Юго-Восточной Азии в рассматриваемый период. Стремление сделать большую часть представляющих интерес документов достоянием исследователей проблем Юго-Восточной Азии и международных отношений, а также широких кругов историков побудило составителей разделить публикацию документов данного периода на две части.

Хронологические границы документов, публикуемых в первой части,— это годы перерастания домонополистического свободного капитализма в империализм, его становления и обостряющихся межимпериалистических противоречий, в конечном итоге приведших к первой мировой войне.

Переход капитализма в его империалистическую стадию сопровождался усиленной борьбой капиталистических держав за окончательный раздел территорий Азии, Африки и Латинской Америки, оставшихся еще не захваченными колониальными державами. В погоню за колониальными владениями в этот период активно включаются «молодые» капиталистические державы: Германия, Япония, США. Их выход на [6] большую дорогу колониального разбоя совпадает с периодом, когда «свободных», могущих быть относительно легко завоеванных территорий в Юго-Восточной Азии уже почти не оставалось.

На страны Индокитайского полуострова уже сделаны были решительные заявки Англией, начавшей завоевания захватом Бирмы и территорий на Малаккском полуострове, и Францией, приступившей к превращению Вьетнама и сопредельных с ним стран в свою колонию. Процесс этот начался еще в середине XIX в., однако лишь с 70-х годов XIX в. он начал вырисовываться вполне отчетливо.

Поэтому не случайно объектом территориальных вожделений новых претендентов на колониальные владения становятся еще недостаточно надежно подчиненные области, числившиеся издавна за пионерами колониальной экспансии в этих странах — Голландией и Испанией. Представленные в данном томе материалы дают немало интересных сведений, с одной стороны, об этих устремлениях и, с другой — о лихорадочных усилиях «старых» колониальных хозяев юридически оформить свои «права» на территории, связанные с их колониальными империями, прежде чем они смогут быть захвачены их старыми соперниками и новыми претендентами. Особенно ярко этот процесс проявился на огромной территории Голландской Индии.

Обширный архипелаг, раскинувшийся между Азиатским и Австралийским континентами, к рассматриваемому периоду далеко еще не весь был подчинен Голландии. Бесчисленные княжества за пределами Явы, не случайно обозначавшиеся голландцами термином «Внешние владения», были связаны с Нидерландами различными по форме и содержанию договорами. Навязанные на протяжении трех веков голландской экспансии, эти договоры в большинстве своем в той или иной форме включали признаки голландского сюзеренитета и обязательства их правителей не уступать своей территории и не заключать без ведома Голландии никаких соглашений с другими европейскими державами. Однако в период упадка голландской Ост-Индской компании в XVIII в., в период наполеоновских войн и кратковременного английского господства в Индонезии, многие из этих соглашений утратили значение. После возвращения Голландии ее владений Англией (по соглашению в Лондоне 1814 г.) фактическое восстановление голландского господства вызвало десятилетние споры относительно ее «прав» на тот или иной остров или территорию.

Эти споры завершились Лондонским трактатом 1824 г., представлявшим собой размежевание владений Голландии и Англии в Юго-Восточной Азии к югу от Сингапура, достигнутое путем обмена одних территорий и взаимного отказа от претензий на другие. Одновременно Англия сумела выговорить выгодные условия для своего торгового проникновения во владения Голландии. Лондонский трактат предусматривал сохранение независимости наиболее крупного государства на севере Суматры — Аче. В начале XIX в. это представлялось для Англии чрезвычайно важным с точки зрения ее господства над Малаккским полуостровом и, пожалуй, в еще большей мере над проливами между Индийским океаном и Южно-Китайским морем, стражем которых должен был стать Сингапур.

Сохранившееся до 70-х годов независимое государство Аче могло стать объектом колониальных захватов любой мощной державы, что в одинаковой мере беспокоило и Англию и Голландию. Для Голландии закрепление ее господства над всей Суматрой означало не только устранение опасности появления в ее колониальной империи какой-либо другой, мощной, державы, но и было прямо связано с расширением [7] колониальной эксплуатации Индонезии новыми методами, неизбежно шедшими на смену изжившей себя системе принудительных культур. Взращенная на колониальных доходах от принудительных культур, голландская промышленная буржуазия и начинавший очень рано складываться в Голландии финансовый капитал властно требовали свободы деятельности в колонии, расширения эксплуатации недр и организации плантаций не только на Яве, но и за ее пределами, во «Внешних владениях», почти еще не затронутых этими формами колониальной деятельности.

Вместе с развитием капитализма в европейских странах и США колониальные владения приобретали новое значение в качестве источника промышленного сырья и сферы приложения капитала. Все это резко изменяло и отношение Голландии к колониям и ее интерес к закреплению под своей властью всей территории Индонезии.

В этом плане весьма показательно, как по-разному относилась Голландия к укреплению Англии в Северном Борнео (Калимантане) в 40-50-х годах и к опасности захвата территории в Индонезии в 70-х годах XIX в. Северное Борнео не только не было к моменту появления на нем англичан освоено голландцами, но и не казалось Нидерландам представляющим какую бы то ни было ценность. Весьма характерно, что Голландия ограничилась весьма умеренными протестами против нарушения Англией духа трактата 1824 г. и не проявила никакого интереса (как, впрочем, в тот период и Англия) к предложениям английского авантюриста Джемса Брука продать свое «суверенное» государство Саравак.

Реальная угроза появления на Суматре третьих лиц заставила Англию (предпочитавшую, чтобы весь остров находился под властью слабой в военном отношении Голландии) снять свои прежние возражения против установления господства Голландии не только в княжествах Суматры, на сюзеренитет над которыми претендовало Аче, но и в самом Аче (Суматранский трактат 1871 г.).

В публикуемых документах заинтересованность ряда других держав в проникновении в Аче нашла лишь очень слабое отражение. В частности, мельком упоминается активность американского консула в Сингапуре, вступившего в переговоры с представителями Аче и пославшего с ними проект соглашения об установлении протектората США. Несомненно, в этом проявилось господствовавшее в тот период представление о незаинтересованности США в территориальных приобретениях вне Американского континента. Характерно, что такие иллюзии были не чужды большинству государственных деятелей и дипломатов даже тогда, когда США вступили в борьбу за передел колоний и поставили целью в испано-американской войне 1898 г. захват не только Кубы, но и Филиппин. Эти иллюзии господствовали вплоть до подписания Парижского договора 10 декабря 1898 г., отдавшего Филиппины США.

Следует признать, что в канун войны за покорение Аче подобная оценка позиции США была значительно более обоснована, нежели к началу испано-американской войны. Не случайно инициатива американского консула в отношении Аче в 1871 г. не была поддержана правительством США — фактически он даже был дезавуирован. А в марте 1898 г. аналогичные действия американского консула Ситсера Пратта в отношении Агинальдо явились исходным моментом для сложной американской тактики использования его в своих захватнических планах на Филиппинах. Это объясняется тем, что в начале 70-х годов в США еще не созрели предпосылки для широкой политики внеконтинентальных территориальных захватов. [8]

Если планы и интересы западных держав в отношении Аче почти не находят своего отражения в донесениях царских дипломатов, то очень большое внимание уделяется попытке Аче добиться поддержки Османской империи и возобновить полумифический сюзеренитет турецких султанов над Аче. С точки зрения международных отношений подробные донесения русских дипломатов из Турции представляют, несомненно, интерес уже по одному тому, что впервые проливают свет на деятельность представителей Аче, на ход переговоров и усилия, прилагавшиеся Голландией при активной поддержке русского посольства с целью предотвратить какие-либо акции турецкого правительства (В работе де Клерка (E. S. de Klerck, De Atjeh-oorlog, deel I. Het onstaan van den oorlog, s’-Gravenhage, 1912), где подробно освещены попытки американского консула, деятельность посланцев Аче в Стамбуле почти не затрагивается).

Из публикуемых документов отчетливо выступает основная причина столь большой заинтересованности царской России в этом дипломатическом инциденте. Для царизма, не имевшего в 70-х годах никаких политических и экономических интересов в Юго-Восточной Азии, судьба Аче была глубоко безразлична. Этим в значительной мере объясняется и сравнительно объективная оценка дипломатической и военной стороны тридцатилетней войны в Аче в донесениях русских представителей. Хотя царские чиновники и не могли подняться до понимания справедливого характера войны за независимость народа Аче, хотя их симпатии были на стороне колонизаторов, в своих донесениях они тем не менее отдают должное «фанатическому мужеству» ачинцев и не скрывают трудностей и неудач голландских завоевателей.

Царские представители в Стамбуле отдавали себе полный отчет в неспособности султанской Турции оказать какую-либо реальную помощь своим заокеанским единоверцам, да эта сторона вопроса мало их интересовала. Однако царское правительство с большой тревогой наблюдало за попытками Турции использовать религиозные моменты и авторитет султана-халифа в ее борьбе против России, за растущей пропагандой панисламизма. Донесения царских представителей прямо связывают возможность удовлетворения просьбы представителей Аче о восстановлении сюзеренитета Турции с опасностью роста турецкого влияния среди мусульман царской России.

В отличие от Юго-Восточной Азии Турция и Ближний Восток были в 70-х годах XIX в. основными объектами экспансии царизма, и именно здесь его интересы сталкиваются с колонизаторскими интересами крупнейших европейских держав.

Однако можно проследить, как во второй половине XIX — начале XX в. постепенно возрастает интерес России к странам Юго-Восточной Азии, в частности к Индонезии. Развитие капитализма в России в последней трети XIX в. и все обостряющаяся проблема внешних рынков находят отражение и в заинтересованности в возможном расширении торговых связей с колониальными владениями европейских держав. Среди этих владений Индонезия с вынужденной голландской политикой «открытых дверей», казалось, сулила наиболее благоприятные возможности.

Этим объясняется не только назначение в Батавию русского консула, но и то большое внимание, которое уделяется проблемам торговли, таможенным тарифам и проникновению в Индонезию иностранных держав. Обстоятельные донесения русского генерального консула Бакунина, помещенные в данном томе, представляют в этом аспекте несомненный интерес. [9]

Наблюдательный Бакунин, проявлявший к тому же особый интерес к истории голландской колониальной политики, ее эволюции и тем ее формам, свидетелем которых он был, направлял в Петербург обширные донесения. Их содержание при этом выходило за рамки вопросов, связанных непосредственно с Индонезией. Впрочем, в полученной Бакуниным при назначении в Батавию инструкции ему вменялось в обязанность наблюдать за событиями и в других странах Юго-Восточной Азии.

Из донесений Бакунина видно, сколь ограничены были экономические связи России с этими странами и с какой сильной конкуренцией сталкивались даже те русские товары, которые успели завоевать известные позиции на мировом рынке, например керосин. Сообщаемые Бакуниным в этой связи сведения представляют более широкий интерес для характеристики положения в только начинавшейся в Индонезии нефтедобыче, которая становилась ареной острого соперничества не только как рынок сбыта нефтепродуктов, но и как источник ее получения.

В своих донесениях Бакунин уделяет также большое внимание недостаткам организации русской торговли в этом районе и той неповоротливости, которая мешала в полной мере использовать уже имевшиеся возможности. Он отмечал, например, недостаточное использование регулярных рейсов судов русских пароходных компаний между русскими европейскими портами и Дальним Востоком. Еще более подробно этот вопрос освещен в специальной докладной записке, представленной правлением Русского общества пароходства и торговли (док. № 117).

Как правило, русские суда возвращались с Дальнего Востока незагруженными, в то время как поступавшие в Россию из Юго-Восточной Азии товары перевозились на иностранных кораблях. Интересны соображения о возможностях конкуренции с монопольно высокими фрахтами, установленными европейскими компаниями, а также планы развития на русском Дальнем Востоке промышленных предприятий, рассчитанных на сбыт продукции в Юго-Восточной Азии.

Проблема развития русского большого каботажа (стоявшая особенно остро, пока не была сооружена Транссибирская железная дорога) и рациональной организации судоходства также нашла отражение в публикуемых документах.

Особое значение приобретало снабжение судов на пути следования углем в связи с экспансией царизма на Дальнем Востоке и обострением противоречий с западными державами и Японией в Китае и Корее. Несомненно, угольные базы имели значение не только для коммерческого судоходства, но и для снабжения углем военных кораблей в случае переброски их из европейских портов России на Дальний Восток. О затруднениях с углем, о непомерно высоких ценах на кардифский уголь даже в мирное время сообщал в своем донесении и командир русского военного корабля (док. № 79).

Именно поэтому возник вопрос о создании русской угольной станции в Юго-Восточной Азии. Выяснить возможность приобретения у Голландии какого-либо острова для этой цели было поручено Бакунину. Этому вопросу в публикуемых документах уделено довольно большое место. В то же время документы различного происхождения позволяют сделать вывод, что приобретение собственной угольной станции не могло бы явиться гарантией ее использования в военное время, ибо у России не было реальной возможности защиты такой отдаленной станции в Юго-Восточной Азии. Очевидно, эти соображения привели к отказу от подобных планов. Даже в период, когда в министерствах [10] большинства великих держав обсуждались вопросы приобретения какой-либо части Филиппинского архипелага (что казалось до Парижского договора 1898 г. еще возможным), постановка этого вопроса в России не нашла поддержки. Если так обстояло дело с районом, непосредственно соседствовавшим с Китаем, где интересы царизма были столь велики, то тем более бесперспективными были бы стремления к территориальным захватам в Индонезии или Малайе.

Не случайно обращение представителей Аче к царской России с просьбой об установлении протектората встретило самое отрицательное отношение, так же как и аналогичные попытки населения берега Маклая на Новой Гвинее.

Не имея никаких реальных возможностей для внеконтинентальной территориальной экспансии, царское правительство не желало осложнять свои отношения с колониальными державами какими бы то ни было авантюристическими акциями в этом направлении.

Однако для России проблемы возможного передела владений в Юго-Восточной Азии независимо от форм их «перераспределения» — военным путем или мирной покупкой — были далеко не безразличны. Но подход к этим вопросам зависел от отношения России и ее противоречий с великими державами в широком плане, был связан с изменениями в системе держав и формированием империалистических блоков.

Хотя включенные в данный том материалы тематически ограничены Юго-Восточной Азией, они не могли не отразить нараставшие в тот период межимпериалистические противоречия. Для исследователей международных отношений интересны не только содержащиеся здесь новые факты и детали, но и преломление этих объективно развивавшихся противоречий сквозь призму представлений и оценок русских дипломатических и иных чиновников.

В суждениях и оценках русских представителей сказывается не только их субъективный подход, не только полученная ими информация и позиция тех стран и правительств, при которых они были аккредитованы, но, несомненно, и концепции, господствовавшие в правящих кругах России. С этой точки зрения они, следовательно, помогают изучению внешней политики и дипломатии царской России в широком плане.

Любопытно, например, проследить, как не только на всем протяжении последней трети XIX в. и первых лет XX в., но и после англо-русского соглашения 1907 г., формально завершившего складывание Антанты, Англия продолжает рассматриваться как соперник и антагонист царской России. Несмотря на интересные данные о растущей активности Германии, Японии, США, роль которых отнюдь не ускользала от русских представителей, из донесений видно, что по-прежнему главным соперником России считалась Англия.

Буквально накануне первой мировой войны для многих царских дипломатов Англия представлялась возможным противником в войне, неизбежное приближение которой они ощущали. Отдавая себе отчет в подлинных масштабах англо-германских противоречий, они склонны подходить к ним с точки зрения использования их в интересах царской России.

Когда дело касается, например, угольной станции и целесообразности приобретения Пуло-Уэй, вопрос рассматривается с точки зрения возможных военных столкновений с Англией. С учетом противоречий с Англией в первую очередь трактуются и перспективы сбыта русского керосина, а также развития нефтепромышленности в Индонезии. В значительной мере с этих позиций оцениваются и судьбы Филиппин в период испано-американской войны. Под углом зрения русской военной [11] политики оцениваются в документах не только англо-американские отношения (в связи с Филиппинами), но и японо-американские противоречия и соглашения относительно Филиппин.

Сравнивая данный том с предшествующей публикацией, мы обнаруживаем, что в период перехода к империализму и в империалистическую эпоху расширялся круг капиталистических держав, боровшихся за проникновение в страны Юго-Восточной Азии.

Изучение публикуемых документов в целом позволяет проследить процесс превращения стран Юго-Восточной Азии в один из важных участков сложного комплекса межимпериалистических противоречий в борьбе за Тихий океан. В материалах тома можно найти много новых и интересных фактов, дающих представление о методах экономической и политической экспансии как до, так и после завершения территориального раздела в этой части земного шара.

Снова мы убеждаемся, что проблемы национально-освободительного движения и антиимпериалистической борьбы народов Юго-Восточной Азии недоступны пониманию царских дипломатов, их симпатии неизменно на стороне колонизаторов. Напрасно было бы искать в донесениях царских чиновников слов одобрения или признания прогрессивных деятелей и борцов за независимость. Для них одинаково одиозны и Митхад-паша, и герой оборонительной войны Аче Теуку Умар, и руководители филиппинской революции. Однако в донесениях русских представителей содержится большой и ценный материал, относящийся как раз к национально-освободительной борьбе. Хотя к этой борьбе авторы документов подходят с точки зрения трудностей, которые она создает для колонизаторов, хотя они наделяют борцов за освобождение зачастую самыми нелестными эпитетами, их подробные описания событий помогают уяснить многие вопросы, сознательно замалчивавшиеся или искажавшиеся официальными источниками и многими западными историками, особенно в тех странах, против которых была направлена народная борьба.

При этом бросается в глаза разница в оценках событий и их изложении в случаях, когда донесения основаны на заведомо приукрашенной информации официальных представителей метрополий, с одной стороны, и на личных наблюдениях и сведениях, полученных из частных источников, — с другой.

Надо, однако, отдать должное авторам донесений. Зачастую они обнаруживают не только трезвый и критический подход к преподносившимся им заявлениям и официальным версиям, но и значительно большую дальновидность и более объективный анализ положения и перспектив, нежели у представителей правящих классов заинтересованных колониальных держав.

Выше уже упоминалось о довольно подробном освещении в публикуемых документах длительной войны в Аче. Несомненный интерес представляют также и материалы, проливающие дополнительный свет на борьбу на о. Ломбок и на ее связь с событиями на о. Бали. В донесениях кратко, но правильно воспроизводится история установления господства балийцев над Ломбоком и описываются формы эксплуатации балийскими феодалами коренного сасакского населения Ломбока. При этом русский консул довольно убедительно развенчивает легенду, которую пытались создать голландские колонизаторы, изображавшие военную экспедицию, имевшую несомненные цели установления непосредственного голландского господства над Ломбоком и Бали, как защиту угнетенных сасаков от непомерной эксплуатации и жестокости балийцев. [12]

Экспедиция на Ломбок была предпринята голландскими колонизаторами в разгар еще далеко не завершенной войны в Аче. Длительная дорого стоившая война за покорение Северной Суматры тяжело отражалась на финансах колонии. Как видно из многих публикуемых документов, она приводила к серьезным ежегодным дефицитам в бюджете. В голландском парламенте проблемы, связанные с войной, и требуемые новые жертвы вызывали резкую критику оппозиции. Колониальная администрация и военное командование обвинялись в недостаточно энергичных и успешных действиях в Аче. Экспедиция на Ломбок помимо общей задачи — установления голландского контроля — должна была стать эффектной демонстрацией удачных военных действий в колонии. Публикуемые в сборнике донесения свидетельствуют, однако, что первые успехи голландских отрядов быстро сменились неожиданными для колониальной администрации серьезными трудностями. Симпатии царского чиновника на стороне колонизаторов; вооруженная борьба и, в частности, внезапное нападение на голландский лагерь расцениваются им как «вероломство», но донесения объективно свидетельствуют з мужестве и предприимчивости восставшего против голландского вторжения населения.

Примечательно упоминание об участии в этой борьбе не только балийцев, представлявших господствующий слой населения на Ломбоке, но и сасаков. К сожалению, из кратких сведений русского представителя трудно определить характер участия сасаков и взаимоотношения, складывавшиеся между двумя народностями в период военного сопротивления. Но нам представляется, что сам этот факт в известной мере помогает понять изменения в формах управления островами после голландской колониальной войны.

Публикуемые материалы, относящиеся как к Индонезии, так и к княжествам Малайского полуострова, интересны прежде всего тем, что они показывают подлинно народный характер оборонительных войн и антиколониальных восстаний. Вместе с тем они дают возможность проследить позицию господствующих феодальных классов. На примере Индонезии и Малайи видно, как проходил процесс превращения феодальной верхушки многочисленных местных княжеств и территорий в союзника и опору колониального господства. Этот процесс, в особенности во многих отдаленных и слабо втянутых в империалистическую эксплуатацию районах, в Индонезии полностью не был завершен даже к моменту Августовской революции 1945 г. Тем более в конце XIX — начале XX в. феодальные господствующие классы во многих княжествах еще не отказались от иллюзорных надежд на сохранение независимости своих владений. Отсутствие в этот период в Индонезии и Малайе классов, способных возглавить и придать организованные и целенаправленные формы антиколониальной борьбе, делали чрезвычайно важной роль феодальной верхушки. Именно там, где еще не были исчерпаны возможности феодальных правящих сил возглавить борьбу своего народа против иностранных поработителей, сопротивление колонизаторам принимало наиболее длительный и организованный характер.

В то же время публикуемые материалы позволяют в известной мере проследить методы, с помощью которых колониальным державам удавалось привлечь на свою сторону феодальную верхушку, — использование соперничества феодальных властителей, противоречий между правителями северных княжеств Малайского полуострова и Сиамом, подкуп и соглашения, гарантировавшие участие светских и духовных феодалов в эксплуатации народных масс, и т. п. Последнее обстоятельство, связанное с основными противоречиями между феодальной [13] верхушкой и эксплуатируемыми народными массами, не находит в донесениях сколько-нибудь отчетливого отражения (за исключением, пожалуй, борьбы сасакского населения на Ломбоке). В одних случаях это объясняется тем, что в сопротивлении завоевателям антиколониальные задачи восстания выступали на первый план, оттесняя антифеодальные тенденции народных движений; в других случаях тем, что при социально-экономической отсталости и слабой классовой дифференциации антифеодальная борьба вообще не могла еще проявиться сколько-нибудь отчетливо.

Однако ряд фактов — формы сговора с феодальной верхушкой, продолжение народной борьбы и после того, как возглавлявшие ее феодалы отошли от нее и пошли на сговор с колонизаторами или были заменены более уступчивыми, — позволяет в известной мере воссоздать и те процессы, мимо которых проходят царские чиновники.

С точки зрения познавательного значения публикуемых в томе новых данных о национально-освободительной борьбе наиболее ценен материал, относящийся к Филиппинам. Вопросы, связанные с освободительной войной филиппинского народа против испанского господства, а затем против появившихся на смену испанцам американских империалистов, занимают в настоящем сборнике очень большое место.

При этом следует отметить некоторое различие в подходе к освободительной борьбе филиппинского народа на первом ее этапе, нашедшем свое отражение главным образом в донесениях из Мадрида и в оценках народного сопротивления американскими колонизаторами. Донесения из Мадрида о причинах вооруженного восстания и его характере свидетельствуют о недостаточной осведомленности авторов и носят явный отпечаток главного источника информации — испанских правящих кругов. И если в отношении оптимистических заверений представителей испанского правительства мы обнаруживаем у русских дипломатов здравый и критический подход, то о характере антииспанского восстания, о его направленности они особенно не задумываются.

Также и возобновление в широких масштабах национально-освободительной борьбы на Филиппинах после разгрома испанского флота адмиралом Дьюи и возвращения Агинальдо привлекает их внимание главным образом в международном плане. Тем не менее сообщаются многие интересные данные о ходе борьбы, об испанской политике в период войны и т. д. В частности, хочется отметить, что в донесениях русского дипломата отразилась глубокая уверенность испанского правительства в наличии соглашения между американскими представителями и Агинальдо (док. № 173).

В русских донесениях из Вашингтона, относящихся к борьбе филиппинцев против американских империалистов, особенно в донесениях Кассини, несомненный интерес представляет не только международный аспект, не только трезвая оценка трудностей, с которыми столкнулись преемники испанских колонизаторов в установлении своего господства на архипелаге, но и гораздо более правильное понимание характера народной борьбы.

Для Кассини ясен смысл американской политики уступок верхушке филиппинского общества — привлечение ее на сторону США. Он отмечает и то большое значение, которое придавалось в США пленению президента Агинальдо, и в особенности признанию им американского господства, и его призыву к филиппинскому народу прекратить борьбу. Но Кассини видит подлинно народный характер этой борьбы и ее основные цели — освобождение от колониального ига. Любопытна а этом смысле и его оценка воззвания Агинальдо о прекращении борьбы: [14] «Я, однако, далек от мысли, — пишет Кассини в донесении от 11 (24) апреля 1901 г. (док. № 252), — преувеличивать значение результатов этот то воззвания. Без сомнения, найдутся филиппинцы, особенно в провинциях, расположенных в окрестностях Манилы, которые последуют примеру своего начальника, но главная масса, скрывающаяся внутри страны и не могущая получить от подчинения американцам тех выгод, которыми соблазнился Агинальдо и его подражатели, вряд ли согласится, избавившись от ига испанцев, подчиниться американской власти». Последующие события подтвердили его скептические оценки и его уверенность, что от США потребуется «еще немало жертв».

Такой же трезвой оценкой положения на Филиппинах отмечены и рапорты подполковника генерального штаба Шебеко.

Очевидно, на характере донесений сказались не столько личные качества их авторов, сколько значительно более широкая информация и более правильное представление, которое к этому времени мировое общественное мнение уже имело о событиях на Филиппинах. К тому же в США, несмотря на строгую цензуру, которой подвергались корреспонденции с Филиппин, помимо официальных правительственных информаций русские представители знали и о том разоблачающем американские правящие круги и военное командование материале, который исходил от «последних могикан» — демократических деятелей и антиимпериалистических лиг.

Именно критика демократических элементов заставляла правительство США приоткрывать завесу и над кровавыми делами американских колонизаторов. Созданная по требованию оппозиции специальная сенатская комиссия вынуждена была предать гласности немало позорных фактов, которые пытались скрыть от американского народа. Некоторые из них нашли свое отражение и в русских документах.

Наконец, обращают на себя внимание подробные рапорты русских военных, побывавших на Филиппинах, в особенности донесения штабс-капитана А. Едрихина (док. № 259, 264).

Изучение положения на месте и интересные конкретные данные выгодно отличают их сообщения от других, хотя некоторые выводы (например, мнение капитана 2-го ранга А. К. Небольсина о том, что Филиппины Соединенным Штатам совершенно не нужны и что «в них больше государственной опасности, чем пользы») вряд ли свидетельствуют о широком политическом кругозоре их авторов.

Характеризуя в целом значение публикуемых материалов, следует признать их несомненную ценность и во многих случаях новизну приводимых в них ранее неизвестных фактов.

Совершенно естественно, что даже в своей совокупности все материалы по Индонезии, Малайе и Филиппинам не могут дать последовав тельной картины колониальной политики держав и национально-освободительного движения в этих странах. Вводные очерки к каждому разделу поэтому не только дают оценку содержащихся в них документов и отмечают значение наиболее важных сведений и выводов, заключающихся в них, но и предельно кратко излагают историю соответствующей колониальной страны в рассматриваемый период.

Составители сборника стремились возможно полнее отразить в данной публикации все имеющие отношение к колониальной политике держав материалы советских архивов. Далекая от того, чтобы приукрашивать или обелять деятельность царизма, европейских колониальных держав и США, публикация эта выгодно отличается как от некоторых русских дореволюционных изданий дипломатических и консульских документов, так и от обширных зарубежных серий публикаций по внешней политике [15] в делом или по отдельным конфликтам и столкновениям держав в Юго-Восточной Азии. В вводных очерках и комментариях к отдельным разделам данного издания делается попытка отметить эту принципиальную разницу применительно к различным публикациям.

Именно этот характер предлагаемого читателю издания, несомненно, облегчит правильное понимание процессов колониального проникновения, межимпериалистической борьбы и последствий колониальной, эксплуатации для народов Юго-Восточной Азии и тем самым будет содействовать разоблачению фальсификации колониальной деятельности «великих» держав.

А. Губер