-

ВИДЫ НЕМЦЕВ СЕВЕРО-ГЕРМАНСКОГО СОЮЗА НА ОБЛАДАНИЕ КОЛОНИЯМИ.

В последнее время все внимание северо-германского флота, как военного так и комерческого, занято разрешениям следящих вопросов:

1) необходимо ли на будущее время германской морской торговле в ост-индских и китайских водах особенное покровительство военных судов?

2) требуется ли для этой цели приобретение колонии, и

3) представляет ли, напр. французская колония Сайгун, достаточно удобств для устройства в ней морской станции?

В ожидании решения подобных вопросов германским рейхстагом, познакомим читателей «Морского Сборника», с некоторыми извлечениями, почерпнутыми нами из писем германских шкиперов, помещенных в. гамбургской газете «Hansa» (№ 25 и др.) поэтому предмету.

В первом письме шкипер Поллак, пытаясь обрисовать розовые и дурные стороны Сайгуна, не задается вопросом, созрела ли Германия для приобретения колоний, ни о том, практично и политично ли для Германии будет это приобретение, в виду содержания большого количества военных судов, предстоящих больших затрат при водворении хотя бы и в колонии уже устроенной, подобной Сайгуну, но не может не признать ее громадного преимущества против Формозы на крайний случай, если бы Германия решилась, во что бы ни стало, приобрести колонию для своих морских целей. Посмотрим, в чем же заключаются эти розовые и дурные стороны. [206]

«Страна эта, пишет он, так богата продуктами, что один ее рис снабжает уже Бремен, Англию и Америку, уже на последней парижской выставке выдана премия за представленные оттуда одним старым голландцем, образчики индиго и табаку отличных качеств, но, что к несчастью она не пользуется никаким поощрением со стороны правительства; что кукуруза привилась тоже превосходно, что в более мудрых руках Сайгун превратился бы в страну млека кипучего и медов разливанных.

И что, собственно говоря, там только немцы и швейцарцы и оживляют всю торговлю?

В заключение розовой стороны Сайгуна, он упоминает о безопасности фарватера и об удобстве местности для укрепления, даже недоступности его для военных судов. Вот и все, что он может сказать только о розовой его стороне. Но оборот его медали самый мрачный. Здесь вы находите всевозможные ужасы, угрожающие его соотечественникам. Холера, сильный тиф, солнечные удары и даже кровавые поносы. Он сознается в постоянном своем сердечном сожалении, при виде поразительно болезненных войск и полных госпиталей, находит во всем городе только две какие-нибудь мили незараженные миазмами, не забывает мучений от несносных москит и, наконец, высказывает свое убеждение в положительной неспособности германских войск, к перенесению всех трудностей — климатических условий Сайгуна, — тем более, что для охранения всей внутренней границы понадобилось бы постоянно от 4000 до 6000 человек. Французы, говорит он, содержат гарнизон колонии, но только из уроженцев южной Франции, прослуживших в Алжирии, и из тюркосов, пополняя их солдатами с острова Бурбона (Ile de la Reunion) и что при организации германской армии, этого сделать невозможно. За тем скрепляет все это порывом горячего патриотизма, а именно: «наше войско, восклицает он, лучшее в мире, когда дело идет о защите отечественной почвы; но кто из нас пожелал бы иметь своего сына или родственника в Сайгуне? конечно, никто! [207] В случае войны пришлось бы им перенести в десять раз более лишений и бедствий, чем перед Медом. Наконец скрепляете все следующими заключениями: что Сайгун, как торговая и морская станция на дальнем востоке превосходна, что она, при хорошей администрации, способна дойти до высшей культуры, но что она для немцев не годится, что, при водворении последних, пришлось бы поступить так, как делается на Яве, ибо анамиты вообще ленивы и беспечны и наконец, что удержание и защита колоний при настоящей военной организации Германии, стоили бы ежегодно много человеческих жертв, так как при тамошних условиях, войско германское оказалось бы несравненно хуже французского.

Это письмо почти целиком взято из маленькой биржевой газеты «Hansa»; что же касается до остальных двух, а именно, шкипера Шюка и судовладельца Риммерса, то мы постараемся, пропустив не для всех интересные подробности, тем рельефнее представить нашим читателям контуры на более ясном фоне, предварительно оговорившись, что автор письма г. Шюк далеко не задается мыслью соблазнить Германию своим математически подробным описанием края, а напротив, скорее отвлечь ее от него, и буде явится уже такое непреодолимое желание к приобретению колонии на востоке, то обратить ее внимание или на порт-Кондор, лежащий в 100 милях на StO от мыса св. Иакова, или же на Котрон, что у Сиамского залива, как на пункты более достойные, хотя бы по своему изолированному положению. Предварительно ознакомив газету с наиточнейшим относительным географическим положением Сайгуна и части Кохинхины, расположенной между цепью Слоновых гор, и похвалив судоходство р. Донная на 60-мильном расстоянии до входа на рейд, и предостерегая от плавания по другим рекам, ведущим туда же, т. е. по Камбодже, Сойрату и Тиваю, он погружается в дела давно минувших лет. Сондируя перетлевшую золу прошлого века он трогает тени миссионеров, явившихся в первый раз в Сайгун замаскированными китайскими [208] комерсантами во времена Людовика XIV, когда буддизм преследовал всякую попытку к пропагандам, наказывая их смертными казнями. Переходя к эпохе первого проникновения цивилизации, он оживляет страну новою деятельностью, наплывом иностранцев, выписанных из Европы. Анамиты воздвигают укрепления, строют дороги и учатся судостроению; в 1790 г. является на сцену полковник Оливье, укрепляющий город; около этого же времени составляется первая карта местности и такая подробная, что автор письма делает уже три рейса по реке без помощи лоцмана. Потом он прямо перескакивает к предлогу, побудившему Наполеона III осадить Сайгун в 1860 г. и взять его. Подобный перечень событий, сделавшийся уже достоянием архивов, он заключает указанием на мирный договор 1863 г., по которому требуемые провинции укрепляются за Францией.

После того г. Шюк, с отчетливостью и акуратностью, вполне рисующею германца, планирует местность с деталями, более интересными для германского рейхстага, нежели для нас.

Все, что мы можем сделать, соображаясь с его планировкой — это подняться на мыс св. Иакова и окинуть взором расстилающуюся от подошвы Слоновой горы местность до стоящих на рейде военных и купеческих судов, под разными флагами. От цитадели, 4-угольного здания обстреливающего нагорную равнину, до Fort Sud, поставленного для заграждения входа неприятельским судам, на соединении р. Донная с одним из рукавов в Рак-Бен-Ге; от европейского квартала, идущего от Рак-Бен-Ге до самой подошвы горы, до густо населенного китайского муравейника, скучившегося в рукаве. Коснувшись слегка сердца или пульса колонии, мы можем полюбоваться и видом нагорной плоскости. Вот центральная телеграфная станция, обсерватория, великолепнейший госпиталь с сестрами милосердия; здания все недурненькие, построенные в легком стиле; вот дом губернатора, присутственные места и казармы; [209] госпиталь, битком набитый несчастными больными, казармы — зуавами, тюркосами, африканскими стрелками, — вообще войсками Алжирии; швейцарцев и французов, занятых продажею галантерейных товаров, моды и белья, за выручками, в цепи магазинов, в 1000 шагах от реки; тут же и мастерские и конторы; вам представляется уплывающий в воздухе шпиц хорошенькой церкви, впрочем, единственного здания, заслуживающего внимания по своей архитектуре.

На берегах рукавов открытые лавки, где идет самая оживленная мелочная торговля снующих бельгийцев, китайцев, и анамитов, жующих и показывающих вам свои отвратительные черные зубы с кровяною слюною. На восточном берегу реки стоит еще госпиталь — солдатский, адмиралтейство, плотничные и пильные мастерские, где могут исправляться почти все повреждения. Из одного рукава выглядывает огромный железный плавучий док, принадлежащий обществу Messageries Imperiales и правительству. Здания Messageries Imperiales, обращены лицом к востоку. На набережных рукава — европейский порт, домик капитана над портом, пристань; еще дальше — якорная стоянка, рейд и самое оживленное движение.

Нагрузив рынок фруктами, рыбой, дичью, домашней птицей и овощами, г. Шюк не забывает, что картофель здесь дорог, воды хорошей можно достать из китайских систерн или из колодцев, и что речная мутна и негодна к употреблению. Молока достать и совсем трудно; хлеб и мясо продают европейцы. Заговорив о торговле, о ввозе и вывозе, он не может умолчать, что оптовая торговля там и теперь уже главнейшим образом находится в руках немцев, а за тем уже бельгийцев, англичан и американцев, добавляя, что между оптовыми продавцами не находится ни одного француза, но что, благодаря владычеству французского правительства, торговля поднялась чрезвычайно, так как к прежнему числу джонок прибавили ль еще европейские суда, что главный предмет вывоза — [210] рис, идущий в Калифорнию, Австралию Америку и Европу, преимущественно же в Китай, Сингапур и Японию.

Затем начинается перечень предметов вывоза: хлопчатка, маслистые семена, воск, шелк, соль, сушеные шкуры, буйволовые рога; слоновые клыки, древесное топливо и лес годный для постройки домов, но не для судостроения. Предметы же ввоза не так значительны: доски, известь, пряности, опиум, европейские железные и бумажные изделия; из Сингапура — гранитные ступени, камни для стен и наконец азиатские предметы роскоши — из Китая. Далее он упоминает о снабжении резидентов винами с приходящих ежегодно французских судов с механизмами и военными материалами. Затем — о монополии опиума, табаку, об игорных домах, о пошлине с приходящих и отходящих судов, об якорной стоянке, коммерческих судов (у Fort Sud) и военных — между рукавами Рак-Бен-Ге и Рак-Тин-Ге. — О брантвахтенном линейном корабле под флагом генерал-губернатора колонии. О дельте Камбоджиа, как прекраснейшей для мореходных, торговых и земледельческих целей, вследствие плодородия почвы и удобства плантаторов, имеющих возможность передавать на суда свои продукты близ собственных домов, или отсылать их на ближайшие рынки. О сильных приливах и отливах, облегчающих подъем и спуск по реке. Между прочим он представляет такого рода санитарные соображения, что если бы все первые этажи не были в уровень улиц, а несколькими футами выше, то лихорадка была бы значительно меньше. Впрочем, и лихорадки замечает он, не так страшны как их описывают, что он знает по собственному опыту: в первые три года его посещений, в 1860-1862 годах, — он не имел у себя на судне ни одного больного. Впрочем, продолжает, он, кто расположен к перемежающейся лихорадке, тот ее получит в тропиках, в особенности на материке, скорее чем где либо и если взять в расчет сколько людей прибывает с расстроенным [211] здоровьем и как неправильно там живет большая часть молодежи, то вина климата в смертных и болезненных случаях много уменьшится. За тем он упоминает об улучшении мостов и каналов, как в европейском так и китайском кварталах и признает, что сделано очень много, если принять в соображение неблагоприятность почвы, и рабочих, которых приходилось выписывать за большие деньги из Сингапура и Гонг-Конга, тем более, что отвращение туземцев к новизне было так велико, что первое время они не хотели даже приставать с своими судами к вновь возникающим набережным, а предпочитали толпиться у своих старых и грязных пристаней. До взятия французами Сайгуна, пишет он, город уподоблялся настоящему вертепу чумы; бегство жителей представляло возможность разрушить жилища и эта мера значительно очистила воздух; первый губернатор составил чертежи и планы для народонаселения, чуть ли не в 20 раз больше настоящего, и этот простор много способствует здоровью и комфорту жителей

Нужно заметить, что г. Шюк снабжает своих соотчичей такими подробными сведениями единственно вследствие циркуляров, появившихся в Бремене и вследствие изгнания немцев из колонии. Убежденный, что Германия обратила все свое внимание на колонию, он собирает сведения главнейшим образом от бывшего командира сингапурской барки, шлезвигского подданного Эссена, служившего когда-то лоцманом на р. Доннае.

Все лоцманские заметки, представляемые им, написаны по карте, составленной французским правительством в 1861 году; она с тех пор исправлена, и было бы не только опасно, но даже вредно прибегать к картам, фабрикуемым в Англии.

Превосходные новые карты всего прибрежья, принадлежащего Франции, можно покупать по временам в конторе общества Messageries Imperiales, по европейским ценам. Благодаря энергии французов, морской разбой на реке и перед рекой прекратился с 1862 [212] года и до сих пор вдоль морского берега постоянно крейсеруют пароходы в видах предосторожности. За тем он знакомит нас с дующими ветрами. С конца октября до апреля месяца, во время NO муссона выпадает мало дождей, жары бывают велики и доходят в последние два месяца до 30° R в тени; в это же время SO морской ветр дует правильно, и хотя он проходит через наносную сырую почву, он все-таки доносит далеко за город здоровый морской воздух. В остальных же месяцах бывают сильные дожди и SW муссон, проходящий через пади (густо засеянные рисом), гораздо меньше освежает воздух и тогда москиты делаются грозным бичом колонистов. Для достижения против муссона Китая, Сайгун чрезвычайно выгодно расположен. Выходящие из Сайгуна, при NO муссоне, суда, достигают зачастую удобно банки Палаван и плывут в Гонг-Конг, между тем как вышедшие из Сиамского залива суда, в 100 милях южнее Бангкока, принуждены бывают избирать восточный путь через Яванское море и Тихий океан. Точно также при SW муссоне путь из Гонг-Конга до лежащего пред Сайгуном Пуло-Сапата, составляет значительно меньшую половину пути до Сингапура. В это время года плавание по Сиамскому заливу, как туда, так и обратно, весьма опасно, так как даже судам средней величины нельзя нагружаться в самом Бангкоке, но должно это делать на открытом рейде, то и этим Сайгун предпочтительнее. В Сайгуне живут не так пышно и, следовательно, дешевле, чем в английской Индии. И вот результат, к которому он приходит из всех этих исчислений; трудно предположить, чтобы французы согласились уступить нам эту колонию и вряд ли нам удастся удержать ее, так как у нас недостает главной опоры — католических миссионеров (Это опасение неосновательно. Мы, русские, привыкли смешивать германизм с протестантизмом и часто протестантскую церковь называем немецкою. Но природному германцу следовало бы знать, что в Германии германцев-католиков несравненно больше, чем германцев-протестантов. Так как, за редкими исключениями, католицизм всюду по одному покрою, то в католических миссионерах из немцев, недостатка быть не может. Примеч. переводч.). [213]

Упорство, самопожертвование, терпение, мужество и деятельность этих людей — непостижимы! продолжает так автор письма, французские чиновники и солдаты, не взирая на свое гуманное обращение с анамитами, нелюбимы как завоеватели, но переселившиеся китайцы понимают, что лучше вносить правильные подати и повиноваться закону, нежели подвергаться своеволию и насилиям мандаринов. Должно полагать, что перемена правительства и образа правления будет принята подозрительно, и надобно опасаться, что употреблены будут все средства, чтобы колония перешла в английские руки. Возвратить туземным князьям прежнюю их власть, значило бы подвергнуть страну новым жестокостям, беспорядкам, тиранству и снова пришлось бы тогда завоевывать провинцию. Если хотят непременно иметь там станцию и только станцию, то пусть займут порт Кондор в 100 милях на StO от мыса Св. Иакова или Котрон при начале Сиамского залива. Обе местности изолированы и одинаково хороши — так заканчивает шкипер Шюк свои соображения.

Третье и последнее письмо судовладельца Риммерса, наполнено довольно громкими ответами на возражения, сделанные ему на его проект — приобретения Сайгуна, как морской станции при заключении мира. Он начинает их в следующем порядке:

Было сказано, что занятием Сайгуна мы запутаемся в колониальную политику, и что Англия не очень бы горевала, если бы Австралия или Канада объявили себя независимыми. На это остается мне только ответить, что я решительно не мечтал о колонии, а имел в виду единственно морскую станцию, какие имеет Англия в Гибралтаре, Мальте, Адене и Гонг-Конге, и об уступке которых никогда не было речи; эти станции так важны, что Англия их [214] добровольно никогда не отдаст (В числе подобных станций автор забыл упомянуть о самой близкой к его отечеству — об островке Гельголанде, принадлежащем Англии с 1814 года. Или он пропустил Гельголанд в надежде, что скоро настанет день, когда он будет возвращен Германии, которая на вопрос: Was ist des Deulschen Vaterland? отвечает: So Weit die deutsche Zunge klingt. Примеч. переводч.). Англия владеет этими колониями уже давно. Спрашивается: разве Англия владением этих станций чем либо запуталась в колониальную политику?

Чем эти станции для Англии, тем следовало бы быть Сайгуну для Германии. Дальше сказано было, что Сайгун стоил французам много денег — это совершенно справедливо. Но на что были употреблены эти огромные суммы? Тут начинается перечень на что были истрачены деньги: на большой железный док, поднимающий самые большие суда, стоющий полтора миллиона талеров; на все нужные учреждения для столь отдаленной от своего отечества морской станции, на прорытие каналов, устройство набережных, отвода сырости порождавшей зловредные миазмы, на создание бульваров, улиц, публичного сада и прочих весьма значительных построек. Все это, говорит он, требовало много денег, так как большую часть материалов приходилось высылать из Франции; потому самому находит он, что Сайгун, доставшись Германии, обошелся бы ей весьма дешево, и что он если и предлагал его для приобретения, то основываясь именно на превосходном его положении. На возражение, что Сайгун нездоров, он отвечает: если бы сказали, что был — были бы правы, но теперь, благодаря отводу сырости и улучшению климата, Сайгун превращен в здоровую местность, что могут засвидетельствовать многие немцы, жившие там долгое время и выгнанные ныне оттуда французами.

Было сказано, что нам нужно содержать там большое число военных судов. На это отвечаю, что, по моему мнению, в этом нет никакой надобности, что достаточно прибавить к находящимся уже там еще от 5 до 7 [215] быстрых и мелкосидящих канонерок. Далее утверждают, что Сайгун требует от 4000 до 5000 человек войска. Да, отвечает он, действительно требует, и объясняет, что это число было бы тогда только необходимо, когда Германия захотела бы владеть всей Кохинхиной; но что его желание ограничивалось только Сайгуном с ближайшими окрестностями и возвратом остальной части колонии анамитам, так как французское соседство в подобном случае было бы нетерпимо.

Франция уже несколько лет назад, продолжает он, намеревалась перепродать часть Кохинхины (Не в связи ли с этим то, что нам приходилось слышать от шкиперов, а именно, что мы не могли бы оказать большей услуги французам, как если бы мы у них отняли Сайгун, в особенности, если этим заменяются другие требования? Примеч. редактора газеты «Hansa».) анамитам, которые и готовы были внести довольно значительную сумму. Но эта перепродажа не состоялась по причине опозиции некоторых членов законодательного собрания, желавших сохранить для Франции всю колонию, что, однако же, говорит в пользу этой колонии, и восклицает: не могли ли бы и мы, после передачи нам французами колонии, сделать то же? Не могли ли бы совершить подобную сделку?

В таком случае, пишет он, для Сайгуна не потребовалось бы много морских солдат, и буде перепродажа не состоялась бы, то можно было бы чрез добровольную уступку большей части Кохинхины расположить к себе чрезвычайно миролюбивое народонаселение, а торговля их, постоянно увеличивающаяся, от этого ни сколько не пострадала бы и что в последнем случае Германский союз мог бы выговорить разрешение торговым домам и анамитам оставаться по-прежнему. В отчете австрийского генерального консула Калиса от 28 мая 18694 г. указывается на значение сайгунской торговли, где говорится о привозе на 29500000 фр. и вывозе на 30500000 фр. в 1868 году. Тот же консул доносит, что кохинхинский [216] климат такого свойства, что все произведения Явы, как н. п. сахарный тростник, кофе, и т. д., могут быть там разведены; а какие значительные выгоды получают голландцы от Явы — всем известно.

Было сказано, что «речное плавание в Сайгун, или фарватер реки небезопасен»; австрийский же консул утверждает в своем отчете, что «можно плавать с легкостью, даже ночью, чему я был свидетелем и шкипера моих судов имели случай испытать, а на второй рейс они уже подымались и спускались по реке без лоцманов, что делали и другие шкипера. Так как мои суда только отчасти, или вовсе не страхуются, то, при малейшем сомнении с моей стороны, я бы своим шкиперам предписывал платить относительно небольшие лоцманские деньги и не подвергал бы свои суда авариям».

Не взирая на это, было сделано возражение, что «по реке без хорошего лоцмана плавать нельзя, что Сайгун нехорошая морская станция», между тем, как г. Поллак в № 25 газеты Hansa говорит совершенно согласно с моим убеждением.

Отрицали также важность морской станции для наших военных судов в тамошних водах.

Например в № 332 Эльберфельдской газеты (враждебной всей колониальной политике) хвалили хорошее, старое время, когда германским торговым судам, занимавшимся скромным, но прибыльным делом, приходилось существовать, благодаря благосклонному покровительству генерального консула какого бы то ни было чужого государства.

Если у нас, немцев, отвечает он, нет большого национального чувства, можно ли допустить теперь, когда мы составляем в Европе могущественнейшее государство, чтобы и впредь зависеть в чужих краях от благосклонности иностранного генерального консула, если да — тогда, конечно, нет никакой необходимости в морской станции. Впрочем (оговаривается автор письма), я не имею никакого личного интереса в этом деле (кроме интереса общего всем германским судохозяевам и состоящего в том, чтобы наши суда тамошних водах находили защиту не только против [217] европейских держав, но и против пиратов китайского и японского правительств), и поднял этот вопрос из чисто-национальных интересов. Мне будет приятно, если противники мои представят, что утверждения мои несправедливы и приведенные факты ложны.

Чем больше обсудится мой проект, тем лучше, ибо это даст нашему правительству возможность, при заключении мира, лучше убедиться, имеет ли для Германии Сайгун цену, или нет.

Говорили также: «если для Германии нужна морская станция на востоке, то для этой цели легко?! будет приобрести какой-нибудь островок». Но, во-первых нет острова, который так хорошо может отвечать условиям морской станции, как Сайгун (что поняли французы и доказали на деле) и во-вторых, для чего приобретать нам остров и устроиваться, когда уже все есть в Сайгуне? На замечание, что лучше было бы, если бы просьба моя касательно Сайгуна не подавалась в рейхстаг, я должен ответить, что это не исходило прямо от меня, но что меня побудили две высокопоставленные политические личности к подаче проекта, что коммисия по исследовании его, единогласно присудила сейчас же пустить его в ход ради его важности.

Если в заключение сказано было, что «не следует продавать шкуры, не убивши медведя, то я не понимаю, что этим хотели выразить, ибо нам неизвестно, когда еще начнутся мирные переговоры, а внимание правительства к Сайгуну должно предварить их. Если бы я вошел с своим проектом после переговоров, не рисковал ли бы я явиться слишком поздно? а между слишком рано и слишком поздно, чрезвычайно трудно, найти золотую середину».

Автор письма так заключает свои опровержения: очень жаль, что мне не указали на тот момент, когда можно будет считать медведя своим, дабы своевременно возможно было совещаться о продаже шкуры!

Текст воспроизведен по изданию: Виды Северо-Германкого союза на обладание колониями // Морской сборник, № 1. 1871