СВЯТАЯ ТЕРЕСА АВИЛЬСКАЯ И ЕЕ

ТЕРЕЗА АВИЛЬСКАЯ

КНИГА ЖИЗНИ

LIBRO DE LA VIDA

СВЯТАЯ ТЕРЕСА АВИЛЬСКАЯ И ЕЕ "КНИГА ЖИЗНИ"

Шестнадцатый век дал мировой культуре таких "великих пиренейцев", как Сервантес, Луис Вивес, Эль Греко, Камоэнс, Гарсиласо де ла Вега, всех не перечислишь. Он подарил нам и Тересу Авильскую — святую, глубокочтимую в католическом мире, с чьей помощью было образовано немало монастырских общин, визионерку, наконец, писательницу, творчество которой приковывало внимание потомков на протяжении столетий и сформировало немало умов, особенно в иберийском мире. [100] Есть люди, чья жизнь в полной мере отражает события и веяния времени, есть люди, живущие ему вопреки. Жизнь Тересы переплетена с эпохой неразрывно. Она была свидетельницей решающих событий, которые, с одной стороны, сделали Испанию одной из первых европейских держав, и с другой — определили ее последующий упадок и специфику развития в Новое время. От открытости и пронизанности идеями гуманизма страна всего за неполный век прошла путь к наступлению инквизиции, индексам запрещенных книг и консерватизму.

Тереса из Авилы, или, как ее чаще именуют, святая Тереса де Хесус (1515-1582), относится к числу наиболее почитаемых религиозных деятелей Испании. Еще в молодые годы приняв монашеский обет, она стала духовным лидером и главным идеологом реформы ордена кармелиток, после смерти, в 1622 г., была причислена римской церковью к лику святых. Также с юных лет Тереса была глубоко убеждена в своей богоизбранности, в способности сверхъестественным мистическим образом общаться с Богом и быть исполнительницей Его воли. Именно эта убежденность определила не только образ жизни Тересы, но и мотивы и содержание ее литературного творчества.

Тереса выросла в семье жителя г. Авилы Алонса Санчеса де Сепеда, выходца из Толедо, согласно историографической традиции — "нового христианина", родственники которого не избежали преследований инквизиции. Может быть, этим объясняется особое внимание родителей Тересы к религиозному воспитанию детей и повышенно экзальтированное религиозное чувство маленькой девочки. В 16 лет она была отдана в монастырь воспитанницей, где поначалу чувствовала себя неуютно, а через год сильно заболела и была вынуждена вернуться домой. Тем не менее через полгода в ней окрепло решение стать на монашескую стезю, чему немало способствовало общение с ее монастырской наставницей — сестрой Марией де Брисеньо-и-Контрерас. Свое намерение она выполнила весьма решительно, через два года вступив в монастырь кармелиток, где и приняла в 1537 г. постриг.

Чтобы лучше понять атмосферу, в которой росла, а затем творила Тереса, несколько слов о ее старшем современнике, Хуане Авильском (1499-1569). Его отец также был из новых христиан. В 1520-е гг. Хуан учился в университете Алькала де Энарес, известном в то время центре гуманизма в Испании, по окончании мечтал стать миссионером, но получил отказ от церковных властей, возможно, из-за своего происхождения. Тогда он начал проповедовать в городах Андалусии, вскоре завоевав огромную популярность: толпы верующих стекались на его проповеди, привлеченные необыкновенным даром оратора. Многие, попав под его влияние, уходили в [101] монастырь или начинали жизнь, близкую к монашеской. Огромное впечатление, в том числе и на Тересу, произвела его книга "Audi, filia" ("Услышь, дочь моя"), состоявшая из посланий к одной из его последовательниц. В 1532 г. Хуан был обвинен в иллюминизме — ереси, близкой к лютеранству, но полностью оправдал себя перед трибуналом, который потребовал от него лишь меньшей страстности в проповедях. Хуан де Авила был фактически одним из теоретиков Тридентского собора и церковной католической реформы. Как и многие другие проповедники и педагоги разных направлений этого времени, "апостол Андалусии" делал упор на моральном и духовном становлении верующего, его личности, а не на формальном соблюдении обрядов и законов, следуя в этом за Эразмом, испанским гуманистом X. де Вальдесом и отчасти иллюминистами. Он называл Пастырей "хирургами душ" и сам, обладая необыкновенным педагогическим талантом и методической гибкостью, оказал значительное влияние на своих современников, в частности на иезуитов.

Близким путем шла и Тереса, она даже послала Хуану де Авила свой труд — "Книгу жизни" (1562). В многочисленных посланиях, в трактатах "Путь к совершенству" (1565) и "Внутренний замок-крепость" (1577), в автобиографии она обращала внимание на внутреннюю религиозность. Несмотря на жанровое разнообразие произведений Тересы, все они написаны фактически об одном и том же и очень близки по духу и стилю: искренне уверенная, что Господь избрал ее рупором своей воли, она рассказывает миру об откровениях, которых удостоилась, истинах, чудесным светом пролившихся на нее. При этом Тереса совсем не заботится о стиле: пишет быстро, никогда не исправляя уже написанное, буквально "как Бог на Душу положит". Такая необычная творческая манера неожиданно рождает удивительную по силе и совершенству, глубоко проникновенную прозу (нечто подобное мы встречаем в русской литературе у протопопа Аввакума). Одновременно в своих писаниях Тереса учитывает особенности женской психологии и положения женщины в кастильском обществе XVI в., стараясь сочетать — воспитать в других — непосредственность религиозного переживания со свободой духа. По сути, она давала высокую оценку женщине как социально и интеллектуально значимой фигуре, имеющей и право и возможности наравне с мужчиной участвовать в жизни. Она сама блестяще доказывала это своими делами, несмотря на болезненность, неустанно разъезжала по Кастилии, основала 17 конвентов, куда, кстати, принимались без ограничения девушки из семей "новых христиан", управляла вверенными ей монастырями, привлеченная инквизицией к ответу, опровергла все обвинения уверенно, остроумно и со знанием дела. Более того, говорят, что, когда ей [102] сообщили об опасности инквизиционного преследования, она потирала руки от удовольствия, как бы предвкушая возможность продемонстрировать свои ум и силу.

Биографы и современники описывают Тересу как очень общительного, открытого и привлекавшего к себе симпатии человека, энергичного и страстного в своих действиях. Исповедуя крайний мистицизм в религиозной практике, она всегда хорошо представляла себе практическую сторону жизни, и, может быть, именно поэтому идеальным ей казалось сообщество, в котором мирские, преходящие вещи не имели бы ценности. Эта противоречивость (или естественность?) характера проявилась и в тех эпизодах из детства, которые описаны ею в приводимых фрагментах из первых двух глав "Книги жизни" святой матери Тересы.

"Книга жизни" — один из самых замечательных образцов ранней западноевропейской автобиографии, сравнимый по своей искренности и выразительности с "Исповедью" Августина (она стала образцом для Тересы) и "Жизнеописанием" Бенвенуто Челлини ¹. Структура сочинения неоднородна. Оно состоит из 40 глав, пролога и эпилога. В первых десяти главах, как бы следуя законам жанра, автор говорит о событиях своей жизни и внутренних переживаниях. Затем следуют 17 глав "отступления", разъясняющего суть четырех ступеней развития души, после чего Тереса снова возвращается к прерванному автобиографическому рассказу и завершает его трогательным описанием новых милостей, полученных ею от Господа, и отзвука, который они нашли в ее душе. Особенности стиля, живого и ясного, явный отпечаток личности автора, доверительность и пронзительная искренность сделали эту книгу одной из крупнейших удач испанской — и шире — европейской литературы XVI в.

Мы приводим те фрагменты двух первых глав, в которых описывается детство и окружение Тересы. Особенно интересна первая глава, целиком посвященная первым годам жизни святой, примерно до тринадцатилетнего возраста. Судя по всему, детство в представлении Тересы — это период, когда дарования, ниспосланные человеку Богом, предстают в наиболее чистом и незамутненном виде. Порча их происходит позже — в отрочестве и юности.

КНИГА ЖИЗНИ

Глава первая, в которой рассказывается о том, как Господь начал побуждать в детстве эту душу к добродетелям, и о том, какую помощь в этом оказывают родители

Иметь родителей ² добродетельных и боящихся Бога, притом что Господь покровительствовал моему благочестию, мне было [103] бы довольно, если бы я не была столь порочна. Мой отец был привержен чтению благочестивых книг, и у него были книги и на старокастильском, для того чтобы их могли читать его дети. Это вместе с заботой, которую проявляла моя мать, чтобы мы молились и почитали нашу Госпожу и некоторых святых, стало пробуждать мой дух в возрасте, мне кажется, шести или семи лет.

Мне помогало то, что я не видела в моих родителях иной склонности, кроме как к добродетелям. Обладали [же] они многими.

Мой отец был человеком очень милосердным к беднякам и сострадательным к больным, и даже к слугам. Настолько, что его никогда не могли склонить иметь рабов ³, так как к ним он испытывал великую жалость. И когда одна [рабыня] его брата как-то находилась в доме, лелеял ее, как своих детей. Он говорил, что то, что она несвободна, вызывает у него нестерпимую жалость. Он был очень правдив. Никто никогда не видел, чтобы он бранился или злословил. Он был в высшей степени честен.

Моя мать также обладала многими добродетелями и провела жизнь в тяжких болезнях. Величайшая скромность: будучи очень красивой, она никогда не давала ни малейшего повода полагать, что придает этому значение; поэтому, хотя умерла в возрасте 33 лет, уже была одета, как старый человек. [Была] очень кроткой и большого ума. Велики были труды ее жизни. Умерла она по-христиански.

Нас было трое сестер и девять братьев. Все, по милости Божьей, походили на своих родителей в добродетельности, кроме меня, хотя я была более других любима моим отцом. И, как мне кажется, я имела некоторое благоразумие до того, как я начала противиться Богу, и поэтому я сожалею, когда вспоминаю о тех благих наклонностях, которые мне даровал Господь и [о том], как дурно я сумела ими распорядиться. Мои братья и сестры никогда никоим образом не препятствовали моему служению Богу.

У меня был один [брат] почти моего возраста ⁴ (мы вместе читали жития святых ⁵), ибо он был тем, кого я любила больше [других], хотя ко всем чувствовала большую любовь, а они — ко мне. Как ⁶ увидела страдания, которые за Бога претерпели святые, казалось мне, [что] они покупали путь к обладанию Богом весьма дешево. И я очень хотела умереть так же — не ради любви, которую я к Нему испытывала, чтобы поскорее овладеть Великими Благами, которые, [как] я читала, есть на небесах. Мы вместе с этим моим братом обсуждали, каким способом этого достичь. Мы договорились идти в страну мавров, прося из любви к Богу, чтобы там они нас обезглавили. И мне кажется, что Господь в таком нежном возрасте дал нам [достаточно] духу [для этого], если б [только] мы видели какую-нибудь возможность, ведь то, что мы имеем родителей, нам казалось главным [104] препятствием ⁷. В том, что мы читали, нас сильно поразили слова: страдание и слава — навсегда. Нам случалось часто говорить об этом и нам нравилось много раз повторять: навсегда! навсегда! навсегда! В многократном произнесении этого заключалось служение Господу, дабы в этом детском возрасте я утвердилась в пути истинном.

Когда я увидела, что невозможно идти [туда], где я могу отдать жизнь за Бога, мы порешили стать отшельниками. И в саду, который находился при доме, начали, как могли, делать убежища, складывая мелкие камни, которые потом на нас падали, и мы ни в чем не нашли средства для выполнения нашего желания. И меня сейчас ввергает в набожность воспоминание о том, как рано дал мне Бог то, что я потеряла по собственной вине. Я подавала милостыню сколько могла, а могла мало. Стремилась к одиночеству, чтобы возносить свои молитвы, коих было премного, особенно Божьей Матери, к которой была очень привержена моя мать и приучила к тому же нас. Когда я играла с другими девочками, мне очень нравилось изображать монастырскую жизнь, как будто мы монахини, и, мне кажется, я желала этого, хотя не так сильно, как того, о чем рассказала [раньше].

Я помню, что, когда умерла моя мать, мне было 12 лет, чуть меньше ⁸. Когда я стала понимать, что потеряла, скорбя отправилась к образу нашей Сеньоры и молила ее со многими слезами стать моей матерью. Мне кажется, что, хотя я поступала простодушно, это мне помогло, потому что я ясно ощущала ласку этой Всевышней Девы, когда я вверялась ей, и в конце концов она приняла меня к себе. Сейчас мне тяжко думать и гадать, почто я не была тверда в благих устремлениях, с которых начинала.

О, Господь мой! Раз, похоже, ты решил меня спасти, если это угодно Твоему Величию, и одарить меня столькими милостями, как ты меня одарил, почему не соблаговолил — не ради моей выгоды, но ради Твоей славы, — чтобы я не замарала грязью обитель, в которой ты так долго пребывал? Мне доставляет мучение, Господи, даже произносить это, потому что знаю, что вина была целиком моя, поскольку, мне кажется, Ты не мог сделать ничего больше для того, чтобы с этого возраста я была целиком Твоя. Когда б я захотела обижаться на своих родителей — тоже не могу, потому что не видела от них ничего, кроме добра и большой заботы обо мне.

[И] в то время как этот возраст проходил, я стала понимать, какие природные блага даровал мне Господь, каковых, как уже сказано, было много. И когда за них мне следовало Его благодарить, я стала, как теперь расскажу, употреблять их Ему во вред. [105]

Глава вторая рассказывает, как были утрачены эти добродетели и что в детстве важно иметь дела с добродетельными людьми ⁹

То, о чем я теперь буду говорить, приносило мне, как кажется, много вреда. Не раз я думала, насколько плохо поступают родители, которые не заботятся о том, чтобы их дети всегда видели перед собой вещи, достойные во всех отношениях; ибо, в то время как моя мать, как я сказала, имела в себе столько доброго, я, входя в сознательный возраст, не взяла из этого почти ничего. Дурное же мне очень навредило. Она очень любила книги о рыцарстве, но из-за этого времяпрепровождения не обрела так много дурного, как я; ибо этот ее труд не пропал — ведь мы приучались по ним читать. А может быть, она делала так, чтобы отвлечься в великих своих тяготах или занять своих детей, Чтобы они не заплутали в другом. Потому я столь сожалею о своем отце, ибо он должен был быть предупрежден о том, чего не видел. Я предалась привычке читать их [книги], и этот малый недостаток, который я видела в ней, начал охлаждать во мне желания и заставлял ошибаться в остальном. Мне не казалось дурным тратить многие часы дня и ночи на столь суетное занятие, хотя и тайком от моего отца ¹⁰. И так глубоко я погрузилась в это, что, если у меня не было новой книги, казалось, не было и радости ¹¹.

Я стала носить роскошные платья и желала нравиться своим приятным видом, много заботясь о руках и волосах и благовониях и прочих [суетных] мелочах, которые я бы могла иметь и которых было достаточно, чтобы мне быть очень опрятной. У меня не было дурных намерений, ибо я не хотела оскорбить Бога. Много лет я очень заботилась о чрезмерной опрятности и других вещах, которые не казались мне греховными. Теперь я вижу, каким злом это должно было быть.

У меня были двоюродные братья, так что другие [юноши] не имели доступа в дом моего отца, что было весьма благоразумно. Богу было бы угодно, если бы и с ними [братьями] было бы так же, ибо ныне я вижу опасность, которая состоит в том, что в годы, когда должны взращиваться добродетели, [дети] имеют дело с людьми, которые, не поняв суетности мира, сначала побуждают войти в него. Они были почти моего возраста, чуть старше, чем я; они меня очень любили, и я поддерживала разговор обо всем, что доставляло им удовольствие, и слушала об успехах в их увлечениях и детских забавах, не очень добрых; и что еще хуже, душа проявляла себя в том, что было причиной ее зла. Если бы я давала совет, я бы сказала родителям, что они должны обращать большое внимание на то, с кем в этом [106] возрасте имеют дело их дети. Ибо очень плохо, если наше естество обращается прежде к худшему, а не к лучшему.

И еще случилось со мной, что, имея сестру намного старше меня, я не взяла ничего из порядочности и доброты ее, которыми она обладала в большой степени, но взяла всю испорченность от одной родственницы, которая много бывала у нас дома. Она была такая легкомысленная, что моя мать сильно старалась отвадить ее от дома (сдается, она предвидела то зло, которое из-за нее должно мне было содеяться), но у той был такой повод, чтобы прийти, что мать не могла этой запретить. С ней-то, говорю я, я очень любила бывать. С нею вела беседы и разговоры, ибо она помогала мне во всем, что касалось того времяпрепровождения, которое мне нравилось, и она еще укрепляла меня в этом и иногда разговаривала со мной и болтала. Но мне кажется, пока я была с ней, а ей было 14 лет или больше (когда) подружилась со мной, говорю, и давала мне некоторые свои вещи), я не покинула Бога через смертный грех, не потеряла страх Божий, а также по большей части сохранила порядочность. Я имела силы не утратить ее совсем, и мне кажется, что ничто в мире не могло изменить меня в этом, даже любовь к человеку, из-за чего я должна была бы этим поступиться. Итак, я обладала силой не идти против благочестия Божия, ибо ее дало мне мое естество, чтобы я не утратила ее в том, что мне казалось честью мира! И я не принимала во внимание, что я могла потерять ее на многих иных путях!

Я заходила очень далеко в этой своей привязанности: для меня ничего не значили средства, которые были необходимы, чтобы следовать ей. Я сохранила лишь большую заботу о том, чтобы не погубить себя совсем.

Мой отец и моя сестра очень огорчались этой дружбе. Они много раз пеняли мне на это. Хотя они не могли препятствовать тому, что она приходила [к нам] в дом, они не потворствовали ее стараниям, и потому моя сметливость на все дурное была велика. Как меня пугает вред, который приносит дурное общение, и если бы я не прошла через это сама, едва ли поверила в это; в юные годы особенно велико зло, которое оно причиняет: мне бы хотелось, чтобы родители сильно меня наказали, чтобы я обратила на это внимание. И было так, что до такой степени меня изменило это общение, что почти ничего не осталось у меня от добродетельного естества и души; и, казалось, она навязала мне свой образ жизни, и я проводила время таким образом.

Теперь, понимая великую пользу доброго окружения, я уверена, что необходимо иметь дело в юном возрасте с добродетельными людьми, чтобы сохранить нравственность, ибо если бы в этом возрасте был кто-то, кто научил меня бояться Бога, душа [107] нашла бы силы не пасть. Ибо, лишившись этого страха во всем, я сохранила только [страх утратить] честь ¹², который преследовал меня, что бы я ни делала. Думая, что это не будет известно, я осмелилась на многое, достаточно противное и ей [чести], и Богу.

Сначала меня портили, как мне кажется, те вещи, о которых я говорила; и в этом не ее, а моя должна быть вина. Ибо потом хватало и моей хитрости на дурное, что усугублялось служанками, так как во всем дурном я находила у них помощь... Поэтому, мне кажется, не прошло и трех месяцев, что я впала в эту суетность, как меня отвезли в монастырь [Божией Матери Благодатной под Авилой], который был в этом месте, где воспитывались такие же, как я, хотя и не [имели] столь испорченных привычек.

С этими мирянками ночевала одна монахиня, и через ее посредство возжелал Господь даровать мне свет...

Перевод и комментарии О. И. ВАРЬЯШ и Ю. П. ЗАРЕЦКОГО, общая редакция В. Г. БЕЗРОГОВА Перевод выполнен по изданиям: Teresa de Avila, Saint. Libro de la vida. Ed., introd. Y notas de O. Steggink. Madrid, 1986. P. 95-101; Santa Teresa de Jesus. Libro de la vida. Madrid, 1994 (Editiones Catedra, 10 ed.).

Комментарии

1. Августин. Исповедь. М., 1990; Жизнь Бенвенуто Челлини, написанная им самим. М., 1991.

2. Отец, дон Алонсо Санчес де Сепеда, был женат дважды. От первого брака он имел двух детей — Марию и Хуана, от второго — десятерых: Эрнандо, Родриго, Тересу, Хуана, Лоренцо, Антонио, Педро, Херонимо, Агустина, Хуану. Вторая жена дона Алонсо и мать Тересы — Беатрис де Авила-и-Аумада, родилась в 1494 г., выдана замуж 14 лет и умерла на 35-м году жизни (см. примеч. 8).

3. Есть немало и других свидетельств о том, что рабство в Испании XVI в. существовало.

4. Речь идет о Родриго, который был на два или четыре года старше.

5. В 1498 г. в Саламанке были изданы "Витае патрум", которые, возможно, и имеет в виду Тереса. Позже в круг ее чтения такого рода вошли "Моралии" Григория Великого, письма св. Иеронима, Августин, "Цветочки" Франциска Ассизского. Последние стали настольной книгой Тересы, она ввела ее как обязательное чтение в учрежденных ею конвентах.

6. Автор употребляет здесь просторечное "как" вместо "когда" — это иногда встречается и в русском языке.

7. Младший современник Тересы и ее биограф Франсиско де Рибера свидетельствует, как однажды дети попытались было отправиться в путешествие, но были остановлены их дядей, встретившимся на пути, и возвращены домой.

8. Существенная ошибка памяти автора. В действительности, Тересе, родившейся в марте 1515 г., исполнилось 13 лет более чем за полгода до смерти матери.

9. Данный тезис — один из наиболее важных для Тересы. Она возвращается к нему почти в каждой главе своей "Книги". Здесь чувствуется влияние теолога-гуманиста Фр. де Осуны.

10. Один из биографов подтверждает существование "тайной" библиотеки.

11. Некоторые исследователи полагают, что чтение рыцарских романов вкупе с духовными трактатами повлияло на концепцию любви, присущую св. Тересе.

12. Употреблен испанский термин honra. Характерно, что понятие чести, столь важное в это время в дворянско-городских кругах, сохраняет свое значение и для монахини.

(пер. О. И. Варьяш и Ю. П. Зарецкого)
Текст воспроизведен по изданию: Святая Тереса Авильская и ее "Книга Жизни" // Вестник университета российской академии образования, № 2. 1997