Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ПЬЕР-МАРТИН ДЕ ЛАМАРТИНЬЕР

ПУТЕШЕСТВИЕ В СЕВЕРНЫЕ СТРАНЫ

в котором описаны нравы, образ жизни и суеверия норвежцев, лапландцев, килопов, борандайцев, сибиряков, самоедов, ново-земельцев и исландцев,

со многими рисунками.

Де-Ламартиньера.

VOYAGE DES PAIS SEPTENTRIONAUX


Перевод, объяснения и примечания В. Н. Семенковича.

инженер-механика и ученого археолога, почетного члена Московского археологического Института и Международной Академии Наук, Искусств к Литературы в Тулузе.

 

Перевод и печатание исполнены под наблюдением С. К. Кузнецова.

Советом Московского Археологического Института сочинение это удостоено Золотой медали.


Труд свой посвящаю

дорогому наставнику

Стефану Кировичу

Кузнецову


I. Пьер-Мартин де-Ламартиньер и его книга «Путешествие в северные страны».

Ламартиньер совершил одно из удачнейших путешествий по северу Европы в половине XVII столетия и в частности посетил такие места на севере России, где до него не ступала нога тогдашнего европейца.

Эта заслуга, или, – как склонны думать другие, – это слепое счастье, во всяком случае, должны быть отмечены в историко-географической литературе нашей.

Между тем Ламартиньер и его книга, как увидим ниже, почти никому неизвестны, а кто и знает про них, тот относится к ним или пристрастно, или с чужих слов сообщает о нашем путешественнике и его труде разные небылицы.

Нам стоило большого труда разыскать даже биографию Ламартиньера: в русских справочных изданиях ее нет нигде, а из иностранных мы ее нашли только во Французской Biographie Universelle, и то очень краткую и написанную с большими погрешностями. Между тем в свое время Ламартиньер пользовался широкой популярностью, книга его выдержала множество изданий, была переведена на многие иностранные языки, на нее ссылались такие ученые, как Бюффон, Витсен и др.

Говоря о самой книге нашего автора, мы попутно постараемся выяснить и причину такого отношения к Ламартиньеру, а теперь перейдем к изложению его биографии.

«Мартиньер (Пьер-Мартин де-ла)», – говорит его биограф, Eyries, во Всеобщей Биографии, – «хирург и путешественник, родился, как можно предполагать, в Руане. Он был очень счастлив: все его путешествия в далекие и неведомые страны кончались благополучно. Он был в Азии, на Западном берегу Африки, у Мавров на Берберах. [II]

Ламартиньер находился в Копенгагене в то время. когда Северная Торговая Компания решила предпринять путешествие в Норвегию и другие северные страны, убедясь в огромных выгодах, которые представляли они для торговли. Королю Фридриху III был представлен в этом смысле доклад, и он разрешил снарядить экспедицию из трех кораблей. Ламартиньер получил приглашение принять участие в этой экспедиции, в качестве хирурга. Отправились в путь в конце февраля 1653 г. Сначала посетили берега Норвегии, Лапландии и Севера России – до Новой Земли; потом совершили путь до Гренландии и Исландии и вернулись в Копенгаген.

Ламартиньер, по возвращении во Францию, продолжал заниматься хирургией и умер около конца XVII столетия.

Им написано:

1) Traite de la maladie venerienne, des ses causes et des accidents provenants du mercure (Париж, 1664 г. В одном томе, в 16°); второе издание той же книги вышло в 1684 г., тоже в одном томе, в 16°. Тут автор смешал с чисто медицинскими знаниями разные астрологические и кабалистические бредни.

2) Le prince des operateurs. Руан, 1664 г. В одном томе, в 12°; второе издание 1668 г. Цель этой книги – показать разницу между оперативной и терапевтической медициной.

3) Nouveau voyage vers le septentrion, ou l'on represente le naturel, les coutumes et la religion des Norvegiens, des Lapons, des Kilopes, des Russiens, des Borandiens, des Syberiens, des Zembliens, des Samoiedes, etc. Париж, 1671 г. В одном томе, в 12°, с рисунками.

Как видно из самого заглавия книги, речь идет о многих народах, которых автор один только и знал (seul a connus); основываясь на его свидетельстве, многие знаменитые ученые, как Бюффон, говорили о том же предмете.

Ламартиньер был первым французом, который составил описание морского путешествия вдоль северных берегов Европы. Он очень легковерен и рассказывает за достоверное историю лапландских кудесников, которые продают попутный ветер мореходам, давая им льняную веревку, длиною в 1 1/2 фута, с тремя узлами, которую надо привязать к концу бизань-мачты и развязывать эти узлы последовательно, чтобы получить желаемый ветер. Книга Ламартиньера наполнена такими известиями. Едва ли можно найти в ней несколько действительно интересных наблюдений, хотя автор спускался и под землю, и делал экскурсии по поверхности. Однако, таково влечение к чудесному, в [III] особенности если дело касается неизвестных стран, что это путешествие много раз перепечатывалось.

Амстердамское издание 1708 г. содержит поправки собственных имен и две новых главы: первая – о пользе путешествий и вторая – о необходимости торговли. Тут также исправлены указания автора на религию и нравы русских. Рисунки очень плохи. Это неправдоподобное путешествие было переведено по-английски, по-голландски и два раза по-немецки и очень часто излагалось в извлечении в разных изданиях». E-s. (Eyries).

См. Biographie, Universelle, ancienne et moderne, t. 27, pp. 328– 329. Paris, chez Michaud. 1820.

Остановимся на этой, единственно нам известной биографии нашего автора.

Прежде всего, бросается в глаза следующая странность: биограф приводит подробно заглавие главного труда Ламартиньера, труда, на котором и сам Eyries дольше всего останавливается.

Оказывается, что заглавие это вовсе не соответствует первым трем изданиям книги нашего автора (других изданий, к сожалению, нам не пришлось видеть).

Вот точное заглавие книги Ламартиньера, в первых ее трех изданиях: Voyage des pais septentrionaux. Dans lequel se void les moeurs, maniere de vivre, et superstitions des Norweguiens, Lappons, Kiloppes, Borandiens, Syberiens, Samojedes, Zembliens et Islandois.

Не показывает ли эта неверная передача заглавия, что биограф (как и многие другие авторы, писавшие о Ламартиньере, что увидим ниже) писал на основании какого-то позднейшего издания той же книги?

Дело в том, что первое – самое редкое – издание этого путешествия содержит только 201 страницу; уже третье издание, того же формата, распухло в 292 страницы, а уважаемый мой учитель, Стефан Кирович Кузнецов, говорил мне, что у него было позднейшее издание той же книги, еще более объемистое, которое он кому-то подарил.

Что прибавлено в следующих, известных нам изданиях этого путешествия, увидим ниже. В Амстердамском (1708 г.), издании прибавлено, напр., целых две главы, собственно, к делу не идущих, – о пользе путешествий и торговли. Таким же бесполезным балластом можно назвать и «Историю мавров», которая, в виде разговора с одним из спутников Ламартиньера – Омером, вставлена в третье издание и занимает почти 100 страниц.

При чем «История мавров» в путешествии в самую глушь севера? Заметим, что и первое издание (1671 г.) появилось через [IV] 18 лет после совершения Ламартиньером самого путешествия. Год смерти Ламартиньера точно неизвестен. Его биограф относит ее к концу XVII столетия. Но, прежде чем совершить свое путешествие на север в 1653 г., Ламартиньер (как сам говорит в первом издании) совершил два, упомянутых выше, путешествия по Африке. Неизвестен и год его рождения. Из того же обстоятельства, что прежде 1653 года он успел окончить курс наук и получить звание хирурга (было даже, как увидим ниже, предположение пригласить его на должность к московскому двору и предложение это делалось ему его соотечественником, французским полковником, задолго до их встречи во время путешествия Ламартиньера), и из того также, что сам Ламартиньер упоминает еще об одном своем путешествии, про которое ничего не говорит его биограф (см. ниже), можно заключить, что в 1653 году наш автор был, по крайней мере, средних лет. Если же это так, то едва ли он мог дожить до конца столетия, будучи средних лет в средине его.

Если это наше предположение верно, то можно допустить, что последующие издания его книги были предприняты после его смерти и что его издателями, в целях сделать книгу более «интересной», вставлялось все нужное и ненужное, лишь бы эти вставки могли заинтересовать современную публику.

Можно также предположить, что Ламартиньер продал свою книгу издателю, а тот уже от себя старался сделать ее объемистее и интереснее.

Как бы там ни было, мы предпочитаем держаться первого издания. В этом же издании, предлагаемом ниже в переводе, нет и помину о многих нелепостях, которые приписываются Ламартиньеру его критиками, а то, что есть нелепого на наш современный взгляд (напр., пресловутая торговля попутным ветром, упоминаемая почти всеми писавшими о Ламартиньере), является продуктом глубокой веры не одного Ламартиньера, а многих других, даже живших чуть ли не в XIX столетии....

Напротив, мы должны быть благодарны Ламартиньеру за то, что он познакомил нас с такими суевериями: не имея для нас значения научной истины, они крайне интересны в этнографическом отношении.

Кроме Eyries'а о Ламартиньере писал Аделунг, которого цитируют Берх (см. ниже), Литке и др.

Но это – совсем не биографии нашего путешественника, а разбор его сочинения, наделавшего в свое время такого шуму. [V] Подробной же биографии его, повторяю, нам не удалось, к сожалению, отыскать, да едва ли она и существует.

Чтобы кончить с вышеприведенною биографией, отметим, что автор ее, кроме указания на единственную «нелепость» – торг ветром, – не приводит иных. Следующие авторы не так скромны и приписывают Ламартиньеру даже то, о чем он не только никогда не говорил, напр. «Китайскую Мавританию», но и те нелепости, против которых он сам горячо восстает, напр. людоедство у самоедов. Eyries далее упрекает Ламартиньера за его трактат о венерической болезни, где тоже, будто бы, суеверий очень много. Мы этой книги не читали, но, судя по тому трезвому взгляду, который Ламартиньер высказывает в своем путешествии на многие другие суеверия (о ногах лося, о роге единорога, о болезни скорбут и пр. ), думаем, что и тут, может быть, ему приписано то, против чего он-то именно и боролся в то еще темное время.

Следующим автором, писавшим о Ламартиньере, поставим Берха. Вот что он пишет в своей книге: «Хронологическая история путешествий».

«Врач де-ла-Мартиньер. 1653.

Следующее теперь баснословное путешествие помещаю я здесь единственно для того, чтобы показать читателям, до какой степени простиралась ложь древних странствователей. Чудесное путешествие сие вышло первый раз в свет в Париже в 1671, потом в Гамбурге 1675, Амстердаме 1708, и наконец в Лейпциге в 1711 году. Я почерпнул оное из Аделунга.

Де-ла-Мартиньер отправился в звании врача в 1653 году на одном из трех датских кораблей, посланных к берегам Ледовитого моря для торговли и открытий. Выступая за пределы полярного круга, говорит он, терпели мы два дня совершенное безветрие, а посему и решились послать на берег ял для покупки ветра у здешних жителей (норвежцев), кои, как нам известно было, все волшебники и распоряжаются ветрами по произволу. Чрез несколько времени приехали к нам три жителя из одной деревни и за 10 талеров и за фунт табаку решились удовлетворить желание наше. Они привязали к нижнему парусу передней мачты кусок холста, длиною в пол-аршина, который завязан был тремя узлами. Соверша сие, поехали они обратно, пожелав нам счастливого пути. Штурман наш развязал немедленно первый узел, и вдруг настал самый приятнейший ветер, который перенес нас на тридцать миль по ту сторону Мальштрома. [VI]

Де-ла-Мартиньер описывает Мальштром, говоря, что это самая ужаснейшая пучина, поглощающая все вблизи идущие корабли. Подобное мнение имели о Мальштроме еще в недавних временах на флоте нашем. Имя Malestrom, Moscoestrom происходит из двух норвежских слов: Mail, Mael значит «временно», strom – «течение». Я имел случай разговаривать с умным норвежским мореплавателем, который уверял меня, что иногда в Мальштроме, образующемся из островов Moskoe, Lofoden, Knat, Loefort и Ver, бывает так тихо, что проходят лодки нагруженные высоко сеном. После жестокого и продолжительного ветра бывает здесь очень сильное течение, ощутительное даже в расстоянии 50 верст. Имя Maelstrom, означающее временное течение, служит доказательством вышеписанному 1.

Простирая плавание около берегов Норвегии, развязали второй узел, и были приближены наставшим ветром к высоким горам. Близ оных, говорит врач, начал компас уклоняться на 6 линий; а по сему корабельщик наш, замкнувши оной, пошел к северу. Помянутые горы, как мы узнали, содержали магнит, который и действовал на компас. Удалясь от сего опасного места, развязали мы третий узел, и едва только сие учинили, то настала жесточайшая буря, достойное наказание за то, что мы прибегли к волшебникам; буря продолжалась четыре дня, и по утишении оной, мы пришли в Варгус.

Датчане, находя, что в сем месте не могут они продать своих товаров, послали шлюпку для осмотрения Лапландских берегов и отыскания удобнейшего места. Посланные донесли, что в губе Варанген 2 можно хорошо стоять на якоре и сбыть груз. Перебравшись в сию гавань, усмотрели, что в корабле есть очень большое повреждение, которое скоро исправить невозможно; а посему начальник судна, поруча сие дело штурману, решился сам 3 ехать с товарами в отдаленные от моря селения, и взял с собою де-ла-Мартиньера и еще несколько человек.

Врач повествует: «Отправясь из Варангии, доехали мы скоро до малого норвежского селения, где нам дали оленей; на [VII] них и приехали мы в Колу. Город сей, продолжает он, можно только назвать местечком. Жители, подобно всем прочим москвитянам, постоянны, честны, но так ревнивы, что запирают всегда жен своих». Променяв здесь товар на мягкую рухлядь, воротились Датчане к кораблю своему.

Мая 25 вышли Датчане в море и через несколько дней увидали Шпицберген. Наставший шторм не позволил им продолжать плавание к северу, а посему и прибыли они 4 июня к берегам Борандии (Borandien), где, взошед в удобную гавань, нашли два своих корабля.

Датские корабельщики решились опять послать несколько человек для продажи товаров в отдаленные селения. В экспедицию эту был также назначен и врач, который говорит, что, увидя борандиан, он весьма удивился, ибо они еще гораздо менее (ростом) и толще лапландцев. Сначала поехали датчане в Витцору (Bitzora), а потом на ладьях в Печору. Хотя де-ла-Мартиньер лжет на каждой фразе по нескольку раз, но ладьи описаны у него очень хорошо и правдиво. При Печоре, говорит он, есть маленький город, где мы накупили мехов и пустились на оленях в Сибирь.

«Сибирь, говорит врач, есть большая низменная провинция, простирающаяся до Китайской Мавритании (?!), откуда привозят чай и бадьян». Первый пьют с сахаром 4, и он очень полезен против разных болезней. «Ездившие в Сибирь, бывают 6 лет в пути. Главный город называется Tambul (sic! Тобольск). Река Обь, продолжает де-ла-Мартиньер, еще не совершенно россиянам известна. В ней находятся весьма большие белуги, осетры и икра (Fekra [?!]), приготовляемая на армянский манер. Полуночные берега Сибири называются Самоедией, а жители оной самоедами, что на русском языке тоже значит, что людоеды (?!). Народ сей гораздо развитее итальянцев; жен держит всегда взаперти, а отходя с ними на охоту, употребляет известную машину, препятствующую им сделаться неверными (?!).

Читатель может заметить, что некоторые из последних известий так справедливы, как будто бы описаны были [VIII] вернейшим путешественником (?!), но как увидим ниже, врач начинает врать очень нагло.

«Мы отправились, продолжает он, через Рифейские горы, отделяющие Борандию от Сибири, прибыли в Папингород и купили у тамошнего губернатора множество мягкой рухляди». И врач говорит, что народ сей гораздо просвещеннее лапландцев и самоедов: он ходит в полусапожках, подбитых железом и знает употребление холста. Отсюда отправились датчане к кораблю своему и пошли опять в море. Датские корабли направили путь к Н. Земле, видели здесь жителей и увели двоих с собой. Потом были они у Шпицбергена, в Вайгачском проливе, и наконец прибыли обратно в Копенгаген. Мудрено заключить, из какого побуждения мог так лгать французский лекарь! Ежели бы он писал только одну правду, то путешествие его было бы гораздо любопытнее всех бывших до него. Вероятно, что путешествие сие подало повод священнику Молчанову писать об обитателях Н. Земли и разных селениях, кои новгородцы тут имели. Я не видел ни одной книги глупее, лживее и бестолковее, как Молчаново 5 описание Архангельской губернии, печатанное в СПБ., в 1813 г. (Берх, Хронологическая история путешествий, ч. I. СПБ. 1812 г., стр. 95–101)».

Приведя дословно отзыв Берха, мы спросим у всякого, кто возьмет на себя труд прочесть прилагаемый перевод: где видел Берх у Ламартиньера Китайскую Мавританию, какую-то машинку для гарантирования верности жен, город Тамбул, столицу Сибири и проч.? Не желая заподозривать самого Берха в чудовищной лжи на Ламартиньера, нам остается вернуться к высказанному выше предположению, что все писавшие о Ламартиньере, и в том числе Берх, писали со слов других, подлинного сочинения Ламартиньера не видавши; впрочем, Берх прямо ссылается на Аделунга. Те же авторы, которые имели в руках книгу нашего автора, вероятно, пользовались позднейшими [IX] изданиями, за содержание которых Ламартиньер, – в то время покойный, – отвечать не мог. Отметим еще следующее место, хорошо рисующее знания самого Берха: он предлагает верить, «что некоторые из последних известий так справедливы, как будто бы описаны были вернейшим путешественником». Какие же это известия? «Народ сей (т. е. тогдашние сибиряки) гораздо развитей итальянцев, жен держит взаперти..., ходит с ними на охоту... и употребляет известную машину, препятствующую им сделаться неверными»... Не напоминает ли это анекдота про солдата-инородца, который, возвратясь со службы, рассказывал своим землякам разную чепуху («вся земля кодил, всем розга давал»... ), и они ему верили. Когда же он сказал, что видел горы, на которых снег не тает, хотя внизу, в долине, лето, – его слушать никто не стал: «Эка врет! Что, мы не знаем, что ли, что на горах-то снег всегда раньше тает, чем на поле... »

Так и тут: когда Ламартиньер приводит действительно неверные факты, его одобряют, а когда он излагает, например, всеобщее и упорно державшееся мнение о всемогуществе лапландских кудесников, на него сыплются громы...

Впрочем, повторяю, Ламартиньер не говорил многого из того, за что его хвалят, как не говорил и того, за что ругают.

За Берхом по справедливости, надо непосредственно привести Литке.

Литке в своем знаменитом Четырехкратном Путешествии (СПБ. 1828, ч. I, стр. 60–66), пишет о Ламартиньере: «Компания, учрежденная в 1647 г. Фридрихом III, королем датским, выслала в 1653 г. три корабля для торговли на северных берегах Европы; на одном из сих кораблей де-ла-Мартиньер отправился в звании лекаря. Отплыв из Копенгагена, останавливались они в Христиании, Бергене и Дронтгейме. На полярном круге встретил их штиль; но они избегли оного, купив y прибрежных жителей, которые все слывут волшебниками, за 10 крон и 1 фунт табаку, в трех узелках ветру до мыса Рукселла. Ветер из первого узелка сопроводил их 30 лиг за ужасный Мальштром, второй узелок снабдил их оным до мыса Рукселла; от магнитных гор на сем мысу компас их перестал действовать, и они принуждены были двое суток править с помощью одной только карты 6. Когда развязали третий [X] узелок, то настала столь ужасная буря, что казалось, будто небо хочет на них обрушится и наказать их за то, что имели дело с волшебниками. Корабль их бросило на камень и проломило, и они с великим трудом спаслись в Вардгоус; а как тут починивать его было неудобно, то перешли в Варангерское море, в селение Варангер. В Вардгоусе датчане имели крепостцу и чиновника для сбора пошлин с судов, идущих в Архангельск или из Архангельска. Пока судно их починивалось, ездили они для торгов в Мурманское море, землю килопов и Русскую Лапландию, и из Колы возвратились опять в Варангер. Жители Мурманского моря, по уверению Ламартиньера, говорят иным языком от варангерских; килопы суть род лапландцев, более других дикие. Все они ездят на оленях, которым нужно только шепнуть что-то на ухо, чтобы они стрелою понеслись, куда следует. Русские лопари, подобно самим россиянам, суть николаисты. Датские лопари хотя и лютеранской веры, но все волшебники и держат домашних диаволов в виде черных кошек. В Лапландии вся дичина белая; медведи, волки, лисицы, зайцы и даже вороны – белы, как лебедь, имея только клюв и лапы черные. Описав все подобным сему образом, г. Ламартиньер продолжает к востоку свой путь, на котором, как обыкновенно, сопровождают его страшные бури. 4 июля усмотрены были к востоку высокие горы, к которым датчане хотели пристать, но шторм заставил их укрыться под берегом Борандая, где, по счастью, нашлась безопасная гавань, глубиною 12–13 сажен. Тотчас послана была партия для отыскания жителей и заведения с ними торговли, состоявшая, между прочими, из двух человек, знавших северный и русский языки и де ла Мартиньера. Они скоро нашли селение борандайцев, вступили с ними в торговлю и наняли у них проводников с оленями до Сибири, за 2 пачки табаку и 4 пинты водки. Несколько дней ехали они по Борандаю, скупали во всех селениях рухлядь и прибыли наконец в местечко Вичору. Отсюда отправили они меха на лодке к кораблю своему, а сами отправились на лодке же в Печору, городок, лежащий на берегу озера, одного с ним названия, куда прибыли через 15 часов. Отправя купленные тут меха по прежнему водою к кораблю, поехали они на оленях в Сибирь. По дороге настигли они пять человек, одетых в медвежьи шкуры, a la Moskovite. Это были ссыльные. [XI] Между ними нашелся старый приятель Ламартиньера, дворянин лотарингский, русский полковник, который, между тем как путешественники потчевали сих несчастных, успел рассказать своему приятелю все, что он знал о России. Достопримечательное описание сие содержит 12 печатных листов. Тут все есть. История и статистика России, нравы и обычаи россиян, религия и обряды, описание Сибири, Татарии, народов, населяющих Россию; и даже грибам, в России растущим, посвящена особая глава. Этот эпизод приносит особенную честь плодовитому на выдумки воображению г. Ламартиньера 7.

Простясь со ссыльными, продолжает он свой путь, переправляется через горы, отделяющие Борандай от Сибири, и через 10 часов по отъезде из Печоры приезжает в Папингород, лежащий на реке того же имени. Посетя губернатора сего места, накупя мехов, и имея еще в остатке много табаку и денег, решились датчане ехать к кораблю через Самоессию и должны были переправиться для сего через Рифейские горы. Наконец, скупя у самоедов всю рухлядь, возвратились они в Борандай к своим соотечественникам. Тотчас по приезде их, снялись они с якоря и поплыли к Новой Земле; куда прибыли на другой день. Тут нашли они жителей, поклоняющихся солнцу и идолам, называемым ими Фетицо. Новоземельцы, если бы они существовали, могли бы оскорбиться описанием, которое им делает Ламартиньер, а еще более изображениями к оному приложенными. Простояв у Новой Земли 16 дней, поплыли они к проливу Вайгачу, чтобы через оный пройти далее к востоку; на дороге промышляли моржей (которые у Ламартиньера изображены с орлиным носом и рогом на голове); в проливе остановили их льды и вечно снегом покрытые горы, называемые Патеностер, и принудили возвратиться. Но прежде обратного выхода в море, успели они захватить на берегу двух мужчин и двух женщин новоземельских. От Н. Земли датчане пошли к Гренландии, потом в Исландию, и наконец прибыли в Копенгаген. Г. Ламартиньер заключает книгу свою географическою диссертацией, достойною всего предыдущего. Он утверждает, что Н. Земля соединяется с Гренландией, так что [XII] если б не препятствовали снега и морозы, то можно бы свободно из одной земли перейти в другую; что пролив Вайгач имеет длины 35 немецких миль и загражден горами Патеностер, которые Ламартиньер сам видел и из которых нижайшая имеет высоты 1/2 лиги, и что следственно все рассказы голландцев о плавании их через сей пролив в Татарское море суть басни; что тут царствует вечная зима, подобно как в земле Попугаев, что в антарктическом полюсе вечное лето и пр. Вот путешествие, которое в свое время было в немалом уважении и из которого Бюффон почерпал сведения свои о землянцах и борандайцах, а Витсен о Патеностере, борандайцах, Папингороде, Вицоре и проч. 8. В нем встречается такое странное смешение названий и вещей, и истины с вымыслами, что наконец невозможно почти отличить одну от другой. Можно назвать это путешествие сказкою, основанною на истинном происшествии.

Варангерское море, где датские корабли останавливались, есть известный Варангский залив (Waranger fiord). Селение Варангер, на северном берегу оного, находим мы на некоторых старинных картах, но на новейших его нет. Мне кажется, что оно есть то же, что Вадсе, потому что сие последнее селение есть единственное в Варангском заливе, имеющее безопасную корабельную гавань.

Мурманским морем россияне именуют часть Океана, омывающую берега Лапландии. Г. Ламартиньеру рассудилось обратить оное в часть сей последней. Килопы его суть дикие лопы, или дикие лопари. Во многих старинных книгах говорится о лопарях или лопах, которых россияне будто бы называют дикими; из этого немецкие писатели сделали Dikillopen 9; а [XIII] Ламартиньер, приняв, вероятно Di за член, вывел своих килопов.

Загадочный Борандай или Борандей, не сомневаюсь я принять за остров Варандей, лежащий под Большеземельским берегом, в 68 ит. милях к О. от устья реки Печоры. Г. Ламартиньер, который в добавок к страсти говорить неправду, был еще не морской человек, легко мог название одного острова распространить на всю прилежащую землю и ее жителей. Его могли также ввести в заблуждение и карты того времени: на всех почти надпись, принадлежащая острову Варандею, Bolsoy Boranday, продолжена на матерой берег, так что и в самом деле не легко догадаться, что она относится к острову. Итак, борандийцы его суть конечно ничто иное, как самоеды и россияне, выезжавшие на промыслы к острову Варандею. Он, правда, пишет, что в Печору ехали они с западным ветром; следственно корабли их долженствовали бы находиться не к востоку от сей реки; но это может быть ошибка, произошедшая от одного источника с прочими. Кажется, что в путешествии своем по Борандаю не удалялись они много от берега, поелику могли товары свои отправлять к кораблям на лодках. Город Печору г. Ламартиньер взял тоже с карт XVII века, на коих на правом берегу Печоры, при большом озере, показан город того же имени, который, по-видимому, должен изображать Пустозерский острог. На некоторых из них находится и Папин или Папинов город, но только не в Сибири, а близь реки Печоры. О сем месте упоминают и некоторые писатели, как например Герберштейн 10; и потому может статься, что и существовало в то время какое-нибудь урочище сего имени; но теперь оно вовсе неизвестно. Жители Н. Земли, которых датские мореплаватели, исполняя волю короля своего, везли с торжеством в отечество, были без сомнения самоеды; Фетицы – их идолы, которых, как мы уже несколько раз упоминали, целые груды лежат на Болванском Носу острова Вайгача; а поклонение солнцу – прикраса автора. Горы Патерностер суть или восточный берег Югорского Шара, или плод воображения г. Ламартиньера».

Это – положительно лучший отчет о книге Ламартиньера.

Ошибки, которые делает сам Литке, будут нами указаны при переводе самого путешествия Ламартиньера. Пока же скажем, нисколько не умаляя ученых заслуг Литке, что он сам [XIV] очень виновен относительно Н. Земли: он, по следам географа Блау, составившего карту Н. Земли для атласа Groeten Atlas, указывает положение Н. Земли на целых 10 градусов восточнее, чем она лежит на самом деле. В такую грубую ошибку Литке впал в начале XIX века, после своих четырехкратных, специальных путешествий сюда, совершенных им спокойно, научно снабженных, с широкими материальными средствами, в сопровождении множества знающих техников и пр.

Чего же, после этого, он хочет от Ламартиньера? 11

Ошибку Литке исправил академик К. М. Бэр.

В этом отчете мы также видим, что и Литке пользовался каким-то позднейшим изданием, так как y него имеются новые сведения, напр. о грибах (чего в первых изданиях нет), которые получил Ламартиньер от знакомого полковника; эти сведения будто бы напечатаны на целых 12 печатных листах, тогда как вся книжка Ламартиньера, в первых изданиях, по объему гораздо меньше.

Очевидно, издание, которым пользовался Литке, составляло том более значительных размеров.

Опять-таки, не смея заподазривать добросовестности и этого автора, мы должны прийти к заключению, что позднейшие издания путешествия Ламартиньера разбухли чрезмерно, сравнительно с первым, если одна только глава этой книги равнялась 12 печатным листам (т. е. 192 стр. ). Берх упоминает даже об издании 1711 года, лейпцигском. Весьма вероятно, что это было какое-нибудь спекулятивное издание, контрафакция, которую выпустили заграничные издатели много лет спустя после смерти Ламартиньера, пользуясь тем, что на книгу был спрос 12. [ХV]

Этими-то позднейшими и более доступными изданиями и пользовались писавшие о Ламартиньере 13.

Если это так, становится понятною та путаница, которая получилась, становится понятным и то негодование, которое вызвал впоследствии Ламартиньер своими якобы баснями.

Между тем, если судить по первому изданию его книги, Ламартиньер в большей части этих басен решительно невиновен.

Приведем еще одно, гораздо позднейшее, известие о Ламартиньере и этим ограничимся: просматривая их внимательно и сличая между собою, легко убедиться, что один критик берет свои сведения у другого, подчас не интересуясь вовсе заглянуть в подлинник критикуемой книги.

Анонимный автор (приведен в сборнике «У полюса». Спб. 1871), составлявший притом свою статью по неизвестно каким «французским источникам» (как он пишет в предисловии), многого не понял у Ламартиньера, приписал ему то, в чем он нисколько не грешен, напр. – как и Литке – введение в заблуждение Бюффона относительно исключительно белого цвета всего живущего в северных широтах, тогда как, напротив, Ламартиньер очень тщательно отмечает всякие цвета шкурок, оперения и т. п.

Вот самая заметка этого автора:

«ЛАМАРТИНЬЕР (1653). Торговая компания, учрежденная в 1647 году датским королем Фридериком III, выслала в 1653 году три корабля для торговли на северных берегах Европы. На одном из этих кораблей отправился, в звании лекаря, некто де Ламартиньер, только благодаря описанию которого известно кое-что об этом путешествии. Выехав из Копенгагена, они плыли вдоль берегов Швеции и в некоторых местах останавливались. На полярном кругу они встретили штиль, но избегли его, как говорит Ламартиньер, купив у прибрежных жителей, известных волшебников, за 10 крон и фунт табаку, ветру в трех узелках, которого им должно было хватить до мыса Русселя. Ветер из первого узелка провел их 30 миль за ужасный Мальштром, второй узелок снабдил их ветром [XVI] до мыса Русселя. Ламартиньер говорит, что в этом месте компас их перестал действовать от магнитных гор, так что в продолжении двух суток им приходилось управлять кораблем только с помощью карты. Когда они развязали третий волшебный узелок, то поднялась такая буря, что им казалось, будто небо хочет на них обрушиться и наказать их за то, что они имели дело с волшебниками. В эту бурю корабль их был выброшен на камень, и они едва спаслись на мыс Вардхус. Пока судно их чинилось, они ездили торговать с соседними народами. «Лапландцы», говорит Ламартиньер, «ездят на оленях, которым нужно что-то шепнуть на ухо, и они понесутся стрелой, куда надобно. Лопари все волшебники и держат домашних дьяволов в виде черных кошек. В Лапландии вся дичина белая: медведи, волки, лисицы и даже вороны белы, как лебедь» 14. Затем он описывает свое дальнейшее путешествие на восток.

Они прибыли в Печору и, купив меха, отправили их на корабль, а сами поехали на оленях в Сибирь. По дороге настигли они пять человек, одетых в медвежьи шкуры «a la Moscovite». Это были ссыльные русские; в числе их Ламартиньер встретил своего старого знакомого, какого-то русского полковника. Это заставляет подозревать, что Ламартиньер составил свои описания вероятно со слов этого полковника и дополнил [XVII] их собственной фантазией. Описывая все подробным образом, он наконец кончает все географическою диссертацией, достойною всего предыдущего. Вообще это путешествие можно причислить к разряду путешествий барона Мюльгаузена, но здесь мы упомянули про него только потому что оно ввело в заблуждение многих честных деятелей и в том числе Бюффона» 15.

Невольно скажешь: Дался им этот Бюффон!

Кстати сказать, мы просмотрели внимательно несколько изданий Бюффона (к сожалению, не могли только достать издания Соннини, на которое указывает Литке), и нигде не встретили ссылки на Ламартиньера. Почему же в прегрешении хотя бы такого знаменитого ученого, как Бюффон (если оно им действительно сделано), виноват именно Ламартиньер? В заключение еще один образчик немецкой добросовестности:

Гельвальд, говоря о датской экспедиции, при которой был Ламартиньер, излагает кратко ее путь и добытые ею результаты, без всякой критики.

Но, дальше, очевидно, под влиянием все тех же факторов – незнания подлинного путешествия и «слухов» о лживости нашего автора, – сам вдается в область фантазий, непростительных у такого ученого современного географа.

Во-первых, он пишет: «к сожалению, француз Пьер Мартэн Брюзен-де-ла Мартиньер является недостойным составителем отчета об этой экспедиции».

Начать с того, что Брюзен-де-ла-Мартиньер (Antoine-Auguste Brusen de la Martiniere) совсем другое лицо и даже назывался Антуан-Август. Это был талантливый французский компилятор, родившийся в Дьэппе, в 1662 г. и умерший, по одним сведениям – в 1749 г., а по другим – в 1757. Хорошая его биография, с перечислением всех его работ, принадлежит Montigli, в той же Biographie Universelle. Следовательно, наш [XVIII] автор совершил свое путешествие за 10 лет до рождения ни в чем неповинного Брюзен де ла Мартиньера, которого так осуждает немецкий современный географ. Во-вторых, указав, что Ламартиньер «был первым из французов, который напечатал отчет о полярной экспедиции», Гельвальд, не указывая его ошибок и каких-либо неточностей, прямо выдает ему установленный аттестат: «но его рассказ принадлежит к разряду тех путешествий и приключений, которые описывает господин Мюльгаузен». (См. В области вечного льда, стр. 383).

Очевидно, и Гельвальду понравилось «красное словцо» – сравнение Ламартиньера с Мюльгаузеном, – и он спешит его употребить, вместо того чтобы побеспокоиться самому прочесть, что этот «француз» написал...

Таковы сведения о книге Ламартиньера, которые нам удалось достать.

Это все разные описания путешествий.

В последнее время наука не ограничивается такими описаниями и простой критикой написанного тем или другим автором.

Между предметами ведения исторической географии видное место занимают история колонизации и расселения народов, этнография и построенная на них история областей.

Ламартиньер, по мере своих сил, одним из первых послужил делу русской исторической географии и, казалось бы, заслуга его не должна пройти незамеченной.

Между тем, – и трудно объяснить, почему, – не смотря на многочисленные издания (до восьми) книги Ламартиньера и на доступность ее языка (французский), она прошла положительно незамеченной почти всеми нашими современными учеными, отмечавшими подчас явления гораздо менее значительные в области интересующей нас науки.

Мы не беремся объяснить этого факта.

Может быть, причина лежит в том, что вообще до сих пор историческая география у нас мало подвергалась научной разработке, а ученые, взявшись за эту задачу, обратили преимущественное внимание на ближайшие источники – на летописи, писцовые и переписные книги, разного рода акты, грамоты, а из сказаний иностранцев и описаний путешествий стали изучать только важнейшие.

Как бы там ни было, но, кроме указанных ниже, в русских научных трудах в области исторической географии имя Ламартиньера не встречается. [XIX]

Конечно, нельзя искать ничего о нашем авторе в известном труде по географии начального периода истории – Н. Барсова, «Очерки русской исторической географии. География начальной летописи» (Варшава. 1884. 2-ое издание).

Но не встретить ничего в капитальном труде Е. Е. Замысловского, «Сигизмунд Герберштейн и его историко-географические сведения» (СПБ. 1884) и в трудах С. М. Соловьева очень обидно для памяти нашего автора...

Перечислим еще несколько трудов по исторической географии, в которых нам не удалось встретить имени Ламартиньера, в надежде, что кто-нибудь укажет нам и такие труды, где на него было обращено внимание.

История колонизации изучалась Фирсовым, Перетятковичем («Поволжье в XVI и начале XVII вв.»), Ядринцевым, Соколовским, Скальковским. Особенно близок по месту исследования должен быть Ламартиньеру Огородников («Мурманский и Терский берега по книге Большого Чертежа»), и К. Н. Бестужев-Рюмин («О колонизации велико-русского племени»).

Н. Надеждин, впервые сделавший попытку дать общий очерк исторической нашей географии («Опыт исторической географии русского мира», в Библиот. для Чтения 1837 г., т. XXII) тоже не упоминает о нашем авторе, а И. Д. Беляев, в своем труде «Географические сведения на Руси в IX, X, XI и XII столетиях», не дошел еще до времени Ламартиньера.

Нет ничего и в «Объяснении» к Историческому учебному атласу Е. Е. Замысловского.

В. О. Ключевский в своем специальном сочинении Сказания иностранцев о Московском государстве (Москва. 1866 г. ), тоже ни слова не говорит о нашем авторе. В большом своем путешествии Шренк не нашел ничего сказать про Ламартиньера, как следующее:

«Этот остров (Варандей) представляет Борандайскую землю лживого de la Martiniere'a, который, предприняв отсюда свое торговое путешествие по тундрам самоедов, выдумал об этом повесть, из которой нет никакой возможности узнать даже направления пути, которому он следовал». И больше ничего!.. (См. Путешествие к с. -востоку Европейской России. СПБ. 1855 г., стр. 462).

Из пользовавшихся трудов Ламартиньера укажем, на покойного H. Н. Харузина.

В своей книге Русские Лопари, которая должна служить, по нашему мнению, настольной для всякого, занимающегося [XX] вопросом об этом народе, он неоднократно и подробно цитирует Ламартиньера и многие его сообщения подтверждает известиями других путешественников по Лапландии. Таким образом, Харузин является чуть ли не единственным современным ученым, который «открыл» Ламартиньера и познакомил с ним русский ученый мир не в таком освещении, как делали это Берх, Литке и пр. Как на пример добросовестного и подробного цитирования Харузиным нашего автора, укажу на страницы 61, 123, 161, 320 и др. Жаль только, что, по-видимому, Харузину не удалось достать первого, самого точного, по нашему мнению, издания книги Ламартиньера, а пришлось познакомиться с нашим автором лишь по изданию 1682 г., как это сам автор указывает в цитатах. [XXI]

II. Обзор сведений о северо-востоке России до Ламартиньера.

Чтобы судить справедливо о каком-нибудь путешественнике, надо знать: что знали о странах, которые он описывает, его предшественники и современники? К этому вопросу мы теперь и перейдем и посмотрим, что знали о северо-востоке России русские и иностранцы до времени Ламартиньера.

Как это ни странно, но европейцы начали знакомиться с северной частью своего собственного материка гораздо позднее, чем познакомились с другими материками.

Если не считать смелых промышленников-поморов, – главным образом норвежцев и русских, – совершавших свои плавания вдоль и поперек родного Студеного моря, то надо признать, что первым европейцем, посетившим наш север в 1553 г., был сэр Гуг Виллоуби.

Поморы, наши и норвежские, открывшие не только множество земель и островов в своем родном океане, но (как это теперь доказано) и самую Америку, задолго до Колумба – не могут приниматься во внимание наукой географии, так как открытия эти были по большей части случайные, никем из них не описаны, всеми позабыты. Буря заносила того или другого смельчака на какой-нибудь дотоле неизвестный берег необъятного океана: смельчак только и думал, как бы ему вернуться здраву и невредиму на родину и там, среди своих, рассказывал о перенесенных им бедствиях, смутно даже сам помня: где он был и что видел?

Слагались саги, легенды, песни; прославлялись подвиги отважных мореходов, но точных сведений неоткуда было достать, и наш север до средины XVI столетия продолжал оставаться неизвестным. [XXII]

Конечно, свои ближайшие берега промышленники прекрасно знали. Так, наши поморы знали и Новую Землю, и Грумант (Шпицберген), и путь из Белого моря в Карское и дальше, – до Оби и Енисея. Знали обо всем этом и в Москве, собирали в новых странах дани и пошлины, строили даже целые города, как Мангазея, но все эти знания были далеки от всеобщего распространения, даже тщательно скрывались московским правительством, и за разглашение «путей» грозило жестокое наказание.

Теперь, по архивным данным, можно восстановить довольно полную картину наших знаний о севере России.

Но научное изучение нашего севера началось только с Виллоуби. Он должен считаться первым, положившим основание научной географии севера России.

Впрочем, еще в 1495 г., англичане Иван Кабот и сын его Себастиан, воспламененные известиями об открытиях Колумба и поощряемые королем Генрихом VII, который даровал им привилегию на потомственное владение всеми землями, где они водрузят английское знамя, как будто «открыли» издавна нашу Н. Землю. Но это в точности не доказано, так как Каботы отправились собственно на северо-запад от Англии, а не на северо-восток, где лежит Н. Земля. Цель их путешествия была – открыть путь в Индию. Отправившись на запад, они как-то попали к большой земле, названной ими Prima-Vista, описание которой очень подходит к нашей Н. Земле. Потом они пристали к американскому материку, – именно к берегам Лабрадора, – даже еще на год раньше Колумба. Но все это, как видите, недалеко ушло от саг и легенд и никакого – ни практического, ни научного – результата не дало.

Только в 1549 г. Себастиан Кабот составил проект новой экспедиции для открытия пути в Индию и теперь точно наметил его на восток.

Проект этот был в 1552 г. принят, и составилось целое общество купцов для его осуществления. Было собрано 6000 фунтов стерлингов и снаряжено три корабля, а у каждого корабля было в распоряжении по пинке и по куттеру (небольшие парусные суда), – следовательно всего было девять судов.

Во главе экспедиции был поставлен сэр Гуг Виллоуби, – моряк очень известный и принадлежавший к известному роду.

Над двумя другими кораблями начальствовали Ричард Ченслер и голландец Корнелий Дуреут. Экспедиция была прекрасно, по тому времени, оборудована. [XXIII]

Но около Вардё, – значит там же, где, сто лет спустя, едва не погиб и Ламартиньер с товарищами, – буря разлучила корабли, и Виллоуби, с двумя кораблями и всем экипажем, в числе 70 человек, погибли от холода и голода в пустынной и необитаемой части восточной Лапландии. На следующий год русские промышленники нашли в Нокуевской губе два английских, богато нагруженных корабля, с трупами замерзших людей. Капитан Виллоуби лежал в каюте, держа в руках журнал, в котором, по-видимому, не переставал писать, пока не лишился чувств. О страшной находке прибрежные корелы донесли в Москву, и царь Иоанн Грозный приказал холмогорскому воеводе взять корабли, сделать опись всему, что в них найдется, а в следующем году все это было доставлено Ченслеру, прибывшему в Россию уже в качестве английского посланника.

Ченслерово путешествие и результаты его хорошо известны, и потому мы на нем не будем останавливаться. Укажем только, что отважный мореплаватель, достигший столь существенных результатов, как установление дружественных торговых сношений между двумя такими странами, как Англия и Россия, в смысле обогащения географических знаний сделал очень мало. Да это ему и в вину ставить нельзя: будучи занесен бурей к негостеприимным берегам, спасшись почти чудом, он был доставлен ко двору Ивана Грозного и жил в Москве, окруженный почетом, но под бдительным надзором подозрительного царя. Обратно он тоже был отправлен с эскортом, с почетом, но и «с доглядкой» за ним. Поэтому он мог писать только о том, что ему хотели показать, да о том немногом, что ему удалось узнать из расспросов окружающих его «приставов». Сказанное относится в особенности к этнографии, к описанию быта и жизни русских того времени: Ченслер мог видеть только то, что ему хотели показать.

Завязав сношения с московским двором и отправившись к нему уже послом от сменившей короля Эдуарда королевы Марии и ее мужа Филиппа, Ченслер не мог продолжать начатого Виллоуби дела – открытия пути в Китай и Индию.

Эта задача была поручена той же английской компанией Кабота другому выдающемуся мореплавателю, Этьену Буругу.

Компания наняла небольшое судно, и Буруг отправился в путь 29 апреля 1556 г., а 2 июня был уже под 70° 15' сев. широты.

Через несколько дней он увидел Н. Землю, а 31 числа прибыл на о. Вайгач, где встретил много судов русских [XXIV] промышленников. От них он узнал, что живущий тут народ называется самоедами, что они не имеют домов и живут под палатками, сделанными из оленьих шкур. Проходя по острову, он видел большую кучу идолов (до 300 штук), изображающих мужчин, женщин и детей; рот и глаза многих из этих идолов, сделанных весьма грубо, были окрашены кровью; некоторые из идолов были ничто иное, как старая лодка, имеющая 2 или 3 зарубки. Буруг оставался тут до 25 августа, не имея возможности идти далее; 18 сентября он пристал к Холмогорам, где и перезимовал, а в 1557 г. возвратился в Англию. Таким образов, результаты, добытые Буругом, были очень незначительны. Отважный Ченслер, отправленный с посольством царя Иоанна к английскому двору, погиб, не дойдя до Англии, при кораблекрушении.

Из следующих путешествий европейцев известно о путешествии Артура Пета и Джакмана. Оба в 1580 г. вышли из Парвича в Англии и направились к Вардё, где и пробыли до 1 июля. Достигнув Вайгачского пролива и войдя в него, они встретили такую массу льда, что должны были возвратиться в отечество. На возвратном пути Джакман пропал без вести со своим кораблем, а Пет благополучно возвратился.

Мы подошли теперь ко времени Вильяма Баренца (1594–1597 г.), так много сделавшего в вопросе о познании наших негостеприимных северных берегов.

Свергнув иго Испании, Нидерландские провинции захотели участвовать, в свою очередь, в выгодах торговли, которые сулил загадочный Восток. Миддельбургские купцы, во главе с Балтазаром Мушероном, энкгейзенские – с помощью Генеральных Штатов и принца Маврикия Нассаусского, и амстердамские, побуждаемые знаменитым космографом Планцием, снарядили три корабля для исследования нашего севера и для нахождения пути на Восток. Одним кораблем командовал Баренц, а другими Корнелий Най и Брандт Исбрант. Последние два должны были, по примеру англичан, искать прохода между о. Вайгачем и материком, а Баренц, по совету Планция 16, должен был плыть севернее Н. Земли. [XXV]

Не имея возможности подробно изложить результаты этой интереснейшей экспедиции, я ограничусь только перечислением тех открытий, которые ею были сделаны.

В первое свое путешествие Баренц узнал западную часть Н. Земли, поднялся по берегу на север, открыл и наименовал много островов. Идя все на север, Баренц обогнул о. Креста, мыс Нассау и встретил такое количество льдов, что конца им не было видно и с вершины мачты. Возвратясь на юг, он назвал мыс, находящийся под 70 градусом, Ледяным мысом. Открыв еще много мелких островов, Баренц возвратился в Амстердам.

На следующий год принц Нассаусский снарядил новую экспедицию, в которой самым большим судном командовал Баренц, а начальником всей экспедиции был Яков Гемскерке.

Мореплаватели достигли Н. Земли и повернули на юг, пытаясь пройти Вайгачский пролив, что им, однако, не удалось (см. примеч. I к главе ХХХХV). Баренц возвратился домой осенью того же года. Най и Исбрант, расставшись с Баренцем, направились к востоку, останавливались на многих островах и мысах, но не дошли на 40 лье до Вайгачского пролива. Впоследствии Най был убит одним туземцем.

Не удовлетворенные этими результатами, голландцы снарядили новую экспедицию, с Баренцем и Гемскерке во главе. Конец ее был самый печальный. Оставшись зимовать на Н. Земле, вследствие непроходимых льдов и порчи корабля, голландцы потеряли значительную часть экипажа, и только 15 человек из него спаслось на двух маленьких лодках и достигли Колы.

В числе погибших был и Баренц.

Итак, негостеприимный остров поглотил и самую дорогую жертву... Баренц по справедливости считался одним из самых выдающихся, знающих и смелых путешественников.

Результатов, сколько-нибудь значительных, эта экспедиция, вследствие перенесенных бедствий, конечно, не могла дать.

Кочуя и носясь, по воле волн и льдов, у берегов Н. Земли, путешественники ничего, кроме ее берегов, не видали, и все их усилия были направлены лишь на спасение себя от голода, холода и нападения голодных белых медведей. Описание этого несчастного предприятия полно неподдельного трагизма и можно [XXVI] сказать, что пример Баренца надолго отбил охоту y самых смелых мореплавателей пытаться узнать тайны Ледовитого Океана.

Даже отважный Генрих Гудзон не решился далеко идти в этих широтах: в свое первое путешествие, в 1607 г., он дошел только до Шпицбергена и, увидя сплошной лед на севере, вернулся в Англию. В следующем году, дойдя до Н. Земли, он пытался проникнуть Вайгачский пролив и обогнуть Северный мыс, но, опять встретив лед, вернулся в Англию. В научном отношении обе эти экспедиции не дали ровно ничего. Гудзона ждало бессмертие в другой части берегов, омываемых Ледовитым морем, – в Америке. В 1612 г. голландец Ян Корнельсон фон Горн покушался, и тоже безуспешно, проникнуть на восток севернее Н. Земли. Единственным ценным результатом этого путешествия было утверждение Горна, – впоследствии подтвердившееся, – что постоянно спирающиеся льды образуют между Н. Землей и Шпицбергеном непроходимую зону.

Может быть, установление этой непроходимости льдов и явилось причиной ошибки Ламартиньера, полагавшего, что тут не непроходимый только лед, а настоящий материк.

Здесь нельзя не отметить следующих путешествий начала XVII в., хотя имевших чисто коммерческий характер и не проникавших в глубь нашего Северного моря, но касавшихся, тем не менее, наших вод.

Стефан Бенэт (1603–1608) получил поручение от Франсуа Шерри снарядить корабль и идти в Лапландию, для продажи его груза, а потом, если будет возможность, попытаться найти таинственный путь на восток. Бенэт нашел только Медвежий остров (уже ранее известный нам) и назвал его о. Шерри.

На следующий год Бенэт был послан другим судохозяином и пошел на тот же остров. В 1605 г. опять был на о. Шерри. В 1608 г., помня выгоды, которые промышленники тут получили, Бенэта снова послали на Шерри и с ним поехал даже сам судохозяин Вильден, который привез в Англию двух первых, никогда там невиданных, живых моржей. Король и двор очень дивились этим животным, очень смирным и послушным.

Все это имело неожиданный результат: компания по торговле с Москвой не только объявила этот остров своей собственностью, но захватила в 1611 г. и соседний Шпицберген, прогнав оттуда промышлявших китов испанцев, голландцев и французов. В этом захвате принимал, между прочим, участие и знаменитый Баффин. Оказывается, осторожные [XXVII] «московиты» вовсе не были неправы, скрывая от иностранцев свои владения и пути к ним... С тех пор иностранцы захватили Шпицберген, почти истребили тут китов, а в XIX веке даже добились признания «нейтральности» этого нашего исконного достояния, известного нам с незапамятных времен под именем Груманта...

Вот и все, что было сделано и что стало известно об этой части Ледовитого Океана ко времени путешествия Ламартиньера.

Для характеристики степени знаний, которыми обладали современники Ламартиньера (и даже люди, жившие гораздо позже его), позволим привести здесь выписку из сочинения Гельвальда:

«Голландские китоловы тех времен даже хвастались, будто они, преследуя зверя, проникали в таинственную теперь еще для нас глубь крайнего севера и проходили поперек северного полюса, или же кругом его. Дэн Баррингтон 17, который в 1773 году усиленно старался собрать все, до этого касающееся, упоминает о шести подобных случаях. Первый случай относится к некоему Далье, который рассказывал д-ру Кампбелю, составителю описаний путешествий Гарриса, что он, пятьдесят лет перед тем, был на корабле до 88 градуса сев. широты; будто там было тепло, а льду не было. Второй случай какого-то голландца, который клялся г-ну Грею, что он был над 89° 30' сев. шир., что Грей, в свою очередь, рассказывал в 1663 г. г-ну Ольденбургу. Третьим примером приводится рассказ г-на Вэтлея, будто он сам узнал из уст трех голландских лоцманов, что они слышали о каком-то нидерландском корабле, достигшем 89° сев. шир. В-четвертых, какой-то г. Рид рассказывал Баррингтону, что 15 лет тому назад некто Ганс Дерик говорил, что он и еще пять других судов были под 86° сев. шир. В-пятых, некий капитан Гульден, по секрету, сообщил в 1676 г. королю Англии, что он слышал от двух голландских штурманов, будто они 20 лет перед тем были под 89°; к этому они прибавили, что на обоих судах были ведены 4 дневника и что они не сходились только на 4 минуты. Шестой случай – самый нелепый, не смотря на то, что он подтверждается таким авторитетом как Моксон, гидрограф ее великобританского величества. Двадцать два года перед тем, как Моксон описывает этот случай, этот легковерный старец входил однажды в Амстердаме в трактир, чтобы [XXVIII] подкрепиться кружкою пива. Он сел к столу, за которым уже сидели другие гости. В это время входит еще кто-то, который в числе гостей узнал одного из своих приятелей, матроса с гренландской флотилии, и спрашивает его, вследствие чего он так скоро вернулся? – О! отвечает тот, выпивая свою кружку пива, – мы были у северного полюса и теперь оттуда вернулись. Это крайне удивило добродушного Моксона; он вступил с этими людьми в разговор, чтобы убедиться в справедливости их слов. Матрос-шутник уверял его, что они не только были у полюса, но еще на два градуса перешли его. Видимо, голландские матросы подшучивали над легковерным иностранцем, так простодушно их расспрашивавшим. Они его уверяли, что у полюса море совсем открытое, льду они вовсе не видали там, и что там так же тепло, как летом в Амстердаме. Так как матросы продолжали беседу между собою, то королевский гидрограф счел неприличным мешать им своими расспросами; но он поверил, что голландский матрос сообщил ему чистую правду, потому что он ему казался таким простым, честным и скромным человеком, который не мог иметь никаких дурных намерений относительно его. Весь этот разговор Моксон записал и потом опубликовал с приложением карты и с добавлением нескольких доводов в подтверждение истины этого трактирного разговора. Эта статья (Ioseph Moxon, A brief discourse of a passage у the Nord Pole to Japon. London, 1674. 4°.) нашла многих читателей, а в 1687 году явилась вторым изданием (Markham-Gaidos, стр. 63 и 55)». См. Гелвальд, op. cit., стр. 367-368.

Вполне понятно, что Ламартиньер, в общем обладавший очень скептическим умом (припомним его «разоблачения» лечебных сил ног лося, рога единорога, причин скорбута, появления душ умерших у Исландии, людоедства самоедов и пр., вопреки ученейшим уверениям современников), мог не поверить оказавшемуся впоследствии истинным известию голландца Ная... Не видя от других подтверждения этого единственного тогда известия о проходимости Югорского Шара, Ламартиньер отнес его к разряду вышеуказанных «голландских» басен.

При таких условиях и при столь скудных и мало проверенных сведениях, Ламартиньер, – к тому же не специалист, не моряк, – мог вполне добросовестно, во первых – не верить всем этим данным, а, во вторых – мог впасть сам в ошибку: утверждать, что Вайгач, Н. Земля и другие острова, вплоть до Гренландии, образуют один сплошной материк. [XXIX]

Сделав краткий обзор сведений о морских путешествиях в эти широты, посмотрим, что было известно путешественникам со стороны суши.

О теперешней шведской и русской Лапландии ко времени Ламартиньера и со стороны сухопутья было не больше известий, чем с моря. В русских летописях, былинах и песнях есть некоторые указания, более или менее легендарные, на теперешних лопарей и их предков «сумь».

Так, в Уставе Ярослава «о мостах», между прочим, упоминается «лопьская» ста (17-ая); но проф. Владимирский-Буданов читает ее «лоуская». (См. об этом подр. у H. Харузина, «Русские лопари», стр. 17).

Не настаивая на этом, не вполне выясненном пункте летописных известий, мы только в XIV в. находим вполне точное известие у монаха Лазаря: «а живущие тогда именовались около озера Онега лопляне и чудь, страшные сыроядцы близ места сего живяху... Многи скорби и биения и раны претерпев от сих звереподобных мужей. Многажды бивше и изгнаша мя от острова сего и хижу мою огню предаша. A сами окаяннии по научению бесовскому подлежаху и мечты многи деяху. И сотвориша селитбу близ мене с женами и детьми, и пакости многи творяху и глаголаху: Калугере, останися места сего... и хотяху мя сыроядцы убити и тело мое в яд себе сотворити» ... (Харузин, стр. 18).

Вот, значит, с каких времен идет слава о наших инородцах, как об людоедах.

Заметим только, что этот же благочестивый инок не только не был съеден звероподобными лопарями, но, по-видимому, сам же их и выжил с насиженных селитеб: он далее про них пишет: «отъидоша от места сего в пределы океана-моря».

К этому же времени относится известие летописи: «ходили новгородцы войною за море и реку Полную и взяша град Людерев сумского князя» (1310 г. ).

Впрочем, и то, что «сумь» есть предки лопарей, некоторыми исследователями еще оспаривается.

В XV веке в пределах нынешнего Повенецкого уезда указывается семь погостов, известных под именем «лопских».

В новгородских переписных книгах 1500 и 1501 г.г. встречается указание на то, что в пределах теперешней Петербургской губернии лопари оставили по себе память в названиях местностей: в городе Орешке была «лопская сторона», в которой считалось 72 двора; упоминается погост на Лопце и, наконец, – погост Егорьевский-Лопский. [XXX]

В 1526 г. упоминается о лопарях в Кандалакской губе, в 1530 г. – по рр. Кеми и Шуе, где теперь лопарей нет.

В 1590 г. указаны лопари в волостях Ковде и Керети на Студеном море. В конце же XVI в. имеются указания на лопарей между pp. Сумой и Нюхчей и около Выгозера.

Наконец, укажем на упоминание о лопарях у Павла Иовия (см. прим. к главе XI).

Шведы и норвежцы, без сомнения так же, как и русские того времени, живя в соседстве с лопарями, хорошо их знали. Но, также как и в русских источниках, у них записывалось об лопарях очень мало, знания передавались устно, от одного к другому, и касались больше указания того или иного торгового пути, или же административных распорядков.

От XVI века дошло два известия. Первое – Дамиан и Гоес (Damianus et Goes), в обращенной к Папе Павлу III своей Deploratio Lappianae gentis, 1540 г., указывают, что «биркарли» 18 препятствуют распространению христианства между лапландцами.

Второе – Густав I, король шведский, в 1559 г. обратился к лопарям с посланием, в котором упрекает их, что многие из них еще не приняли христианства.

В XVII в., при Карле IX шведском, сведений имеется несколько больше, так как этот король взялся настойчиво обращать лопарей в христианство и начал постройку церквей в Лапландии.

Наконец, известный Шеффер, впервые давший (на латинском языке) довольно подробное и обстоятельное описание Лапландии, выпустил свою книгу – Lapponia, id est religionis Lapponum et gentis nova et verissima descriptio (Francofurti. 1673. 4°), Французский перевод появился в Париже, в 1678, т. е. оригинал вышел на два года позднее появления в печати книги Ламартиньера и через 20 почти лет после его путешествия.

Таким образом, очевидно, нашему автору негде было достать сведений об Лапландии, а имеющиеся написаны были на языках шведском и норвежском, мало знакомых в остальной Европе, или на русском, совсем почти неизвестном. A если бы Ламартиньер пользовался, напр., трудом Мануса (De gentibus septentrionalibus), то было бы хуже, ибо эта книга есть свод всех чудовищных известий о дальнем Севере.

Перейдем теперь к другой части путешествия Ламартиньера, – к северо-востоку Евр. России и Западу Сибири. [XXXI]

Переходя к вопросу о первых историко-географических сведениях и картографических работах, относящихся к этой части путешествия Ламартиньера, мы прежде всего заметим, что западные европейцы познакомились с этими окраинами довольно поздно.

Первые путешествия с Запада внутрь Азии, известные нам, относятся к XIII веку и касаются только средней полосы наших азиатских владений. На венецианской карте 1457 г. представлены разные местности средней Азии и указан Алтай, но Сибирь изображена в виде узкой ленты между Алтаем и Северным Океаном. Проводниками первых сведений о Сибири были моряки, отправлявшиеся в Ледовитый Океан, главным образом – к Архангельску, и путешественники, заезжавшие в Россию. Но сведения, собранные таким путем даже в XVI веке, были очень смутны; об этом можно судить по двум сохранившимся от того времена картам. Первая из них – данцигского сенатора Антона Вида, изданная в 1555 г., была составлена гораздо ранее; еще до ее издания появилась, в 1544 г., небольшая копия с нее, приложенная Мюнстером к его космографии. На карте Вида р. Обь показана раздвоившейся в своем течении (верхнем); на правой ветви ее обозначена «казацкая орда» (т. е. киргиз-кайсаки), на левой, соответствующей Иртышу, – калмыцкая, а ниже соединения этих двух ветвей показан значительный приток, на котором отмечены два города: севернее Сибирь и южнее – другой, надо думать, Чинги (Тюмень или Чинги-Тура). В нижнем течении Оби изображены обдоры, поклоняющиеся Золотой Бабе, название которой написано латинскими буквами по-русски (Slata bаbа). Несколько подробнее вторая карта – Герберштейна, появившаяся тоже около половины XVI в. На ней также представлена река Обь, но уже вытекающая из обширного Китай-озера, и недалеко от истока ее показана китайская столица «Кумбалык»; значительно ниже находится тот же безымянный приток Оби, на котором отмечено два города – Тюмень, и другой, ближе к Оби, названный Еромом; ниже лежит целая система реки Сосьвы с ее притоком Сыгвой, названной Сибутом; при слиянии Сосьвы с Обью обозначен Обский городок; при устье Оби опять фигурируют обдоры с Золотой Бабой. Это, значит, как раз те места (около Ляпина-городка), куда доехал и Ламартиньер 19. [XXXII]

«То обстоятельство, говорит Ф. Н. Белявский (Россия, изд.. Девриена, том III, стр. 203), что на этих картах подробней и вернее изображались северная и средняя часть 3. Сибири, указывает на то, что сведения для них почерпнуты в России. Очень скудны были в это время на Западе сведения о сибирских обитателях: едва ли не весь запас их ограничивался знакомством с сохранившимся от XV в. новгородским сказанием «о человецех незнаемых в восточной стране», которое содержит более баснословных рассказов «о самояди», непохожей на остальных людей до полной потери всякого человеческого образа, чем действительных этнографических черт сибирских инородцев. Тем не менее здесь есть несколько указаний относительно быта самоедов, о питании их сырым мясом оленей и рыб, описание их наружности (плосковидны, носы малы), сведений о подвижности, ловкости, хорошей стрельбе, о способах шаманского лечения, о немом торге, о древней обработке кожи, об езде на оленях и собаках, о торговле соболями и пр. »

Когда Россия покорила Сибирь, то рядом с заселением края пошло и его исследование; первые попытки географического ознакомления с Сибирью, относящиеся еще к XVI в., делались одновременно и иностранцами, стремившимися через Россию открыть путь в Индию и Китай (путешествие англичанина Дженкиесона 1558 г.), и русскими, еще в 1567 году ходившими «проведывать государства» неизвестных владетелей: таково хождение в Китай атаманов Петрова и Елычова. Но ко всем попыткам иностранцев проведывать сибирские дороги в Москве относились с большим опасением и иностранных гостей туда не допускали (подробнее см. в моей книге «Север России». M. 1894). Поэтому на Западе, до самого конца XVII в., ограничивались только теми сведениями о Сибири, которые можно было почерпнуть в Москве, – а мы знаем, что эти сведения были и неточны сами по себе, и нарочно извращались кроме того.

Другим источником ознакомления Запада с Сибирью были добываемые с большим трудом переводы статейных списков с описанием Сибири, доставлявшихся сибирскими служилыми людьми.

Таким путем собирал сведения о Сибири голландец Масса, издавший в первой половине XVII в. «Описание Сибирских земель» и «Краткое описание путей в Сибирь и ее городов».

Мы сами, повторяю, начали как следует узнавать Сибирь только в XIX в., но даже теперь еще не все точно и верно об ней знаем. Для ясности дальнейшего изложения позволю себе [XXXIII] привести тут и краткий обзор литературы от первой половины XVII в. до XIX в., как нашей, так и иностранной.

Путем перевода статейных списков была составлена книга Витзена «О северной и восточной Татарии», вышедшая в 1692 г.

Русское правительство впродолжение XVII в. предприняло целый ряд полу-торговых, полу-дипломатических посылок казаков в Китай и Монголию. Более или менее ценные результаты для географического изучения Сибири – и то южной – дали сохранившиеся статейные списки о двух таких разведках: Петлина (1620) и Байкова (1654) и описание путешествия в Китай разведочной экспедиции 1675 г., составленное ее руководителем Спафарием. Но все сведения этих списков и описаний состояли по большей части из сухого перечня названий местностей.

По средней и северной Сибири имеется за это время большой запас сведений. Важнейшим источником сведений являются летописные сказания. Начало Сибирского летописания было положено еще в 1622 г. архиепископом Киприаном, собравшим и записавшим сведения о походе Ермака. Эта летопись сгорела, но сведения из нее по частям вошли в другие, сохранившиеся летописи: дьяка Саввы Есипова, написавшего в 1634 г. свою летопись с какого-то «писания прежняго», и кунгурская – Семена Ремезова (1650–1700 г. ).

Судя по тому, что в последней имеется много указаний на чудеса и сведения церковного характера, нужно полагать, что сюда вошла значительная доля записей архиепископа Киприана. В Ремезовской летописи вообще мало бытовых черт и народных преданий. Одною из древнейших сибирских летописей считается Строгановская; она выгодно отличается от остальных своей ясностью и логичностью, но зато в ней сильно заметна фамильная тенденциозность. Известна еще одна летопись, написанная в половине XVIII в. тобольским ямщиком Черепановым, бывшим для своего времени очень образованным человеком и имевшим большую библиотеку. Существует, по слухам, еще несколько исторических рукописей, неизданных до сих пор. Все вообще рукописные сказания о Сибири мало исследованы критически. Недавно вышел свод сибирских летописей в изд. Археографич. Комиссии.

Кроме того, много сведений о северной половине Сибири заключается и в оставшихся от XVII в. картах, планах и описаниях. Кроме изданной в Амстердаме в 1694 г. карты царевича Федора Борисовича Годунова, дающей немногим больше сведений, чем известная с XVI в. карта Герберштейна, в [XXXIV] «Книге Большого Чертежа» (известная ныне редакция которой относится к 1627 г.) находятся довольно подробные и точные маршрутные сведения и относительно З. Сибири: здесь пересчитаны не только более значительные реки, но и точно указано несколько десятков инородческих «городков», от большинства которых теперь уже нет и следов. Сюда же относится и целый ряд других карт и описаний входивших в черту русских владений частей Сибири, как напр. «Роспись сибирским городам и острогам», составленная около 1640 г., «Чертеж всей Сибири» (составл. в 1668 г. или, вернее, текст к нему, от самого же чертежа сохранилась только копия, спешно сделанная с него шведом Прютцем), «Описание новыя земли, сиречь Сибирскаго царства» (1683), «Чертежная книга Сибири» (1700) Ремезова и др.

Вместе с сохранившимися летописными сказаниями эти чертежи и описания имеют более исторический, чем географический интерес и дают сырой материал для научной разработки сибирской истории. Больше географического, а также и этнографического элемента содержат появившиеся около половины XVII в. «Описание Сибири» Юрия Крижанича и «Краткое описание о народе остяцком» Григория Новицкого (в начале XVIII в. ).

Совершенно новые условия для исследования Сибири наступили со времени воцарения Петра Великого, когда в Сибирь не только открылся широкий доступ иностранцам, но и был снаряжен на средства правительства целый ряд экспедиций. Еще в 1692 г. царями Иваном и Петром были посланы в Китай голландцы Идес и Брандт, издавшие интересные описания своих путешествий. Несколько позднее был снаряжен, собственно уже для исследования Сибири, ученый Мессершмидт; он не успел обнародовать результатов своих семилетних трудов, и ими отчасти воспользовался впоследствии знаменитый Паллас. Среди сотрудников Мессершмидта был, между прочим, живший тогда в Сибири в качестве пленника, Страленберг, издавший в 1730 г. свое историко-географическое описание северо-восточной части Европы и Азии, с прекрасной картой.

Другие библиографические сведения, преимущественно в применении к путешествию Ламартиньера, мы помещаем ниже, в примечаниях к переводу.

Надо еще заметить, что и в перечисленных путешествиях XVII и XVIII вв. авторы многое писали со слов других, или по прежним печатным источникам, а сами не были во всех тех местах, которые описывают. В особенности это надо сказать об Идесе и Брандте, а отчасти и о Палласе. [XXXV]

Заключение.

Цель предлагаемого перевода первого издания книги Ламартиньера – познакомить читателя с трудом путешественника, посетившего север России в начале второй половины XVII в.

Книга Ламартиньера, как мы видели, пользовалась большим успехом в свое время, что доказывается обилием ее изданий на французском языке и многочисленными переводами ее на языки почти всех западно-европейских народов.

Ее цитировали и на нее ссылались многие писатели и ученые; Со временем книгу постигла странная судьба: одни ее позабыли, а другие стали выдавать все в ней написанное за ложь и выдумки.

Произошло это, по нашему мнению, оттого, что писавшие или не трудились ознакомиться с подлинной работой Ламартиньера и говорили с чужих слов, или цитировали книгу по позднейшим изданиям, появившимся после смерти автора.

В этих же позднейших изданиях – едва ли по желанию Ламартиньера, а скорее без его ведома – появились целые новые главы и многочисленные вставки, которые нисколько не улучшили собой, a только изуродовали первоначальное издание.

Ламартиньера начали упрекать не только в сообщении ложных сведений, но заподазривать даже и в том: был ли он, на самом деле, в описываемых им странах?

Одни предполагали, что все путешествие составлено со слов какого-то ссыльного; другие, – даже единственный отысканный нами биограф Ламартиньера Eyries, – иронизировали, что народы, описанные автором, видел только он один (seul a connus).

Между тем, ознакомление с книгой Ламартиньера в ее первоначальной редакции привело нас к убеждению, что многое из сообщаемого автором вовсе не выдумка, что, напротив, в [XXXVI] нем виден добросовестный наблюдатель, записывавший под первым впечатлением все, что он видел в продолжение своей довольно быстрой поездки по описываемым странам.

Ламартиньеру иной раз не доставало научных знаний, даже в объеме знаний его современников. Отсюда – передача за достоверное некоторых суеверий (хотя и в этом автор грешит не так уж часто, как его упрекают), настойчивое уверение читателя, что северо-восточного прохода не существует и некоторые другие погрешности против географии.

Извинением Ламартиньеру может служить, во-первых, кратковременность самой поездки, полное незнакомство с местными языками и невозможность достать сколько-нибудь сносного переводчика; во-вторых – отсутствие в тогдашней научной литературе почти всяких верных сведений о большинстве посещенных Ламартиньером мест (а многие места он именно первый из европейцев и видел); в-третьих, наконец, то, что многое из сказанного Ламартиньером говорилось не только до него, но повторялось гораздо позже, а многое даже и теперь с точностью научно не установлено.

К положительным достоинствам книги Ламартиньера надо отнести, во-первых, то, что он описывал, – просто и бесхитростно, – жизнь глухих углов Европы того времени, описывал жизнь простого, а под-час и дикого человека. Таких описаний в то время почти не было, и путешественники, при посещении малоизвестных стран, под бдительным надзором подозрительных правительств, могли видеть только то, что им хотели показать. Такова, напр., судьба Герберштейна и Ченслера. Ламартиньер был предоставлен, по счастью, сам себе, и им никто не руководил, никто за ним не наблюдал. Поэтому книга его так интересна для этнографа.

Во-вторых, что касается приписываемой ему неверности передачи многих географических названий народов и племен, которые он видел, то более тщательный анализ устанавливает, напротив, его правоту: все указанные им народы оказались на лицо, все географические названия – тоже. Нам не удалось отыскать только двух мест: островка Кильдомовия и незначительного ручья Борсагач. Конечно, мы говорим только о тех местах, где Ламартиньер действительно был сам; географические же его фантазии, особенно в конце книги, так и остаются фантазиями.

Помимо общего интереса, который возбудила книга Ламартиньера, – что доказывается, повторяю, ее многочисленными [XXXVII] изданиями и переводами, – нелишним будет задаться вопросом: не имело ли это путешествие каких-нибудь практических результатов, кроме барышей, которые извлекла Компания от своей меновой торговли?

Ответить на этот вопрос положительно заставляет нас следующее обстоятельство.

Известно, что наши соседи – Польша, Ливонский Орден и Швеция – делали все возможное, чтобы воспрепятствовать нашему правительству завязать правильные сношения с З. Европой, получать оттуда воинские припасы и нужных мастеров. Дания этой политики не держалась.

Учредив Северную Компанию, король Фридрих III, по-видимому, не ограничился только знакомством с теми «диковинками», какие ему доставила экспедиция, в которой был Ламартиньер.

Начали завязываться более или менее прочные отношения, начался приезд датчан в Россию. Мы имеем прекрасные «Записки Юста Юля». которые извлек из Копенгагенского государственного архива и издал Ю. Н. Щербачев (М. 1900 г. ). По этим запискам можно проследить датско-русские отношения того времени.

В Актах Исторических и Письмах Петра Великого (СПБ. 1887, т. I) находятся и другие данные. Так, здесь (стр. 562– 563), упоминается о каком-то Бутмане, датском факторе, датском королевском комиссаре. Оказывается, что этот Бутман не только завел правильную торговлю с Россией чрез Архангельск, но и устроил железные заводы в Кижском погосте, на Усть-реке, к которым были приписаны кижские крестьяне. Бутман, – как его всюду называет Петр, – был Андрей Бутенант фон Розенбуш (или Розенбош), комиссар датского короля.

Он прибыл в Россию в конце царствования Алексея Михайловича и, судя по фамилии, мог быть даже и французом (Бутенант де Розенбош), соотечественником Ламартиньера. Он был близок к иностранцам, окружавшим Петра: к Виниусу, Вейде, Кривету, Брюсу, а также хорошо знаком с передовыми сподвижниками Петра и его отца из русских: с Ромодановским, Плещеевым, Стрешневым, Апраксиным, Головиным, Трубецким, Куракиным, Репниным, Бутурлиным, Матвеевым, Головкиным. Петр много и интимно с ним переписывался, и Бутенант ему оказывает много услуг. Здесь не место останавливаться подробно на биографии этого деятеля: мы только хотели [XXXVIII] указать на интересный след, который оставила по себе Северная Компания, экспедиция которой описана Ламартиньером. Интересующиеся же Бутенантом подробнее найдут о нем много любопытного в прекрасной статье проф. Всев. Фед. Миллера, в «Вестнике Европы» за 1909 г. (кн. 10, стр. 680–698), где указана и библиография по вопросу о Бутенанте. Укажем только, как на курьез, что деятельность Бутенанта на нашем севере стала даже достоянием народной поэзии, и об нем стали петь песни и слагать былины, называя его Бутманом Колыбановичем.

Если, повторяю, и нельзя точно установить прямую связь между Ламартиньером и Бутенантом, то едва ли можно сомневаться, что труд Ламартиньера, в котором он довольно сочувственно описывает русских и Россию, не мог не повлиять на общественное мнение З. Европы, столь небогатой в то время правдивыми описаниями нашего отечества. Уже много значило и то, что экспедиция эта доказала выгодность и безопасность торговли с нами, возможность такой торговли; много значило и то, что Ламартиньер положительно опроверг басни о людоедстве наших инородцев, басни, которые рассказывались даже и после него... Экспедиция эта была первая датская и, нет сомнения, что она-то и повела к учреждению официального комиссариата датского короля, а Бутенант был в числе первых комиссаров.

«Легкомысленный француз», – как его называют его критики, – своей бесхитростной книжкой, заинтересовавшей тогдашнюю читающую публику, может быть, сделал больше для сближения З. Европы с Россией, чем иные многотомные ученые трактаты, публике этой непонятные и недоступные...

Для нас, русских, эта книга представляет особый интерес потому, что дело касается, по большей части, самых глухих (даже еще и теперь) углов нашего отечества.

Ламартиньер побывал двести пятьдесят слишком лет назад там, где и теперь путешественники считаются единицами, описал такие местности, которые и посейчас почти не описаны.

Шутка сказать, – он «открыл» путь с Печоры на Обь, тот путь, о котором мы и по сей день еще не договорились. Положим, путь этот задолго до Ламартиньера был известен местным промышленникам, как известен он теперь современным. Но он первый его описал, первый не только из европейцев, но даже раньше русских. Кстати, как раз теперь возгорелась жестокая полемика именно об этом пути: одни предлагают искать дорогу к богатствам Сибири морским путем – чрез Карское море, около северных берегов ее, а другие [XXXIX] доказывают необходимость разработать и провести хорошую дорогу именно по местам, где ехал Ламартиньер, причем доказывается возможность пользоваться тут и сухопутною перевозкой, и водяной, по системам соприкасающихся здесь больших рек – Печоры и Оби.

Перевод книги Ламартиньера сделан по поручению и при постоянном содействии глубокоуважаемого учителя моего, Стефана Кировича Кузнецова, преподавателя Московского Археологического Института, как диссертационная работа.

В примечаниях к тексту я старался, по возможности, привести из существующей литературы объяснения того или иного темного или мало-понятного места этого сочинения.

Указанием же литературы, а очень часто и снабжением нужной книгой, я обязан тому же С. К. Кузнецову, за что и считаю долгом горячо благодарить его.

На приложенной карте схематично намечен морской путь Ламартиньера. Точно указать этот путь, конечно, не представляется возможности, так как наш автор не дает нигде широт и долгот.

В. Н. Семенкович.

20 марта 1910.


Комментарии

1. Ничего этого нет у Ламартиньера, и Берх, подобно Eyries'y, приводит заглавие какого-то позднейшего издания книги, а именно: Nouveau Voyage vers les Septentrions, ou l'on represerte le naturel..., а дальше заглавие продолжается, как в первых изданиях книги Ламартиньера. В. С.

2. Губа сия находятся недалеко от семи островов. Примеч. Берха.

3. У Ламартиньера, едет не «начальник» судна (капитан), а доверенный компании. В. С.

4. В Европе не употребляли еще в сие время чаю. Аббат Рейналь говорит, что в Голландии начали употреблять чай в 1680 г., а в Лондоне с 1715 г. Г. Кильбургер говорит, что в 1674 г. покупал он в Москве чай по 30 к. фунт, и что в России употребляют оный, как лекарство и предохранительное средство от пьянства.

См. Кильбургера известие о русской торговле. Примечание Берха.

5. Кстати сказать, познакомившись с книгой о. Молчанова, мы вовсе не нашли ее такою плохой, как пишет об ней Берх, а напротив нашли там много очень дельного. Наш известный путешественник на Север – Максимов тоже очень часто цитирует Молчанова и относится к его труду с уважением. Неправ Берх и в своих обвинениях о. Молчанова относительно жителей Н. Земли: Витсен, который был так близок к Петру, прямо пишет, в своем сочинении Северо-Восточная Татария: "Россияне хотели заложить на Новой Земле крепость, но это предположение не исполнилось" (см. подробнее в моей книге – Черноморец, Север России, стр. 24), И, прибавим от себя, очень жаль, что не исполнилось это намерение Петра. т. к. теперь там хозяйничают норвежцы... В. С.

6. Литке (курсив его) по-видимому, как моряк, особенно возмущается именно этой «нелепостью». Но Литке или не читал Ламартиньера, или видел его плохое издание. В первом издании дело объяснено очень просто: лоцман-датчанин хорошо знал это место, так как ходил тут с голландцами, поэтому и мог вести суда без компаса (см. главу IX нашего перевода). В. С.

7. Однако Китайской Мавритании, приписанной ему Берхом, у него нет (см. Хронол. Историю, ч. 1, стр. 99). Кажется, что автор перевел таким образом слова Аделунга: Welche sich bis an die Mauern von Cataya erstrecket, т. e. простирающаяся даже до стен Китая. В оригинале: «qui s'etend jusqu'aux murailles de Cataya». Прим. Литке.

8. Histoire Naturelle de Buffon, redigee par Sonnini. Paris, An VIII (1800), t. XX, p. 73 et seq. Witsen's Noord en Oost Tartarye, p. p. 901, 905, 927, 952, 953 и проч. Но против г. Молчанова, автора Описания Архангельской губернии, Ламартиньер не виноват, хотя это и полагает г. Берх (Хронолог. Ист. Ч. 1, стр. 101). Г. Молчанов все свое описание Новой Земли выписал, слово в слово, из известий г. Крестинина (Нов. Ежем. Сочин.). Вообще, кажется мне, приговор, сделанный г. Берхом этой книге, слишком строгим. Г. Молчанов, собирая, где что мог найти об Архангельской губернии, составил довольно плохую топографию и статистику, но вовсе не «глупую, лживую и бестолковую» книгу. Прим. Литке.

9. Ioannis Schefferi, Lappland. Frankfurt a. M. und Leipzig. 1677. p. 28, 50. Прим. Литке.

10. Hakluyt, p. 553. Прим. Литке.

11. См. подробней об ошибке Литке у Гельвальда, В области вечного льда, стр. 310-311.

12. Что это так, можно видеть и из того, что ко времени появления последующих изданий книги Ламартиньера, мог умереть не только сам автор, но – уже наверное – умер и его первый издатель Vendosme. На экземпляре книги Ламартиньера, принадлежащем Московскому Историческому Музею (из Чертковской Библиотеки, № А. 22. 5/66), есть следующая любопытная запись, неизвестно кем сделанная (может быть рукою бывшего библиотекаря П. И. Бартенева?): «2-ое издание 1676, тоже Louis Vendosme, снабжено «Королевской привилегией» от 5/III 1671 г., по которой все права на печатание, продажу и распространение, в какой хочет форме, сколько хочет раз, – переданы Vendosme на 10 лет». И далее: «видел экземпляр этой книги у Urbain, на коей выставлен 1682 г., у Jean Ribou, Paris; совершенно один набор с нашим, этим экземпляром. Перепечатаны титул и последние страницы, начиная с 318 до конца, и на последней странице прибавлено, что privilege du roi передана Jean'у Ribou, вдовою L. Vendosme, в 1671 г., следовательно, непроданные оставшиеся экземпляры от 1676 г., получил право продавать Ribou».

Итак, имея право распространять книгу в какой угодно форме, издатели не стеснялись, по смерти автора, прибавлять к ней то, что считали «интересным» для данного книжного рынка. В. С.

13. См. Приложение, в конце книги.

14. Замысловский, приведя известие Фавра о том, что «чрезмерный холод севера, всегда производящий белизну (quod semper mater est albedmis), как утверждает философия» и слова Миддендорфа из Путешествия на Север и Восток Сибири: «правда, что на крайнем севере животные почти все без исключения белеют на зиму... цвет животных приноравливается к господствующему цвету тех местностей, где они водятся» (стр. 284), переходит к известиям самого Герберштейна, относительно изменяемости этого цвета: «Рассказывают за чудо, говорит он, что животные», привозимые в Водскую область, «какого бы рода они ни были, переменяют свой цвет на белый». См. стр. 301. Следовательно, напрасно обвиняют одного Ламартиньера в сообщении таких неверных сведений, повлекших за собою, будто бы, даже ошибку Бюффона: о том же самом писалось и до него, и после него лицами, гораздо более авторитетными. Замысловский ссылается, по этому поводу, еще на Брема, говорящего также о перемене цвета шерсти у северных животных (см. Брем, 1, 114).

Заметьте еще: Ламартиньер, во-первых, никогда не говорил, что все животные на севере белые; напротив, как видно из предлагаемого перевода, он очень подробно различает многие цвета. A вот Герберштейн не только говорит о том, что на севере все животные белого цвета, а приводит даже без опровержения известие, что и не-белые животные, какого бы рода они ни были, становятся белыми.

15. У ПОЛЮСА. Путешествия к северному полюсу и в полярные страны с 1380–1869 г. С французского, с дополнениями по Шамиссо, Литке, Гартвигу, Миддендорфу, Врангелю, Мирчингу, Свенске, Сутерланду, Кену и др. С картою сев. полюса. СПБ. тип. Котомина. 1871 г. 391 стр. 8°. Кстати, мне кажется, что этот автор просто списал свой строгий приговор у Литке и Бекмана; вот что читаем у последнего:

«Должен упомянуть о путешествии Ламартиньера, которое по содержанию своему хотя и принадлежит к числу таких путешествий, как Мюльгаузеново и т. п., следственно места здесь не заслуживало бы; но он не должен быть пройден молчанием, потому что ввел в заблуждение многих писателей, в том числе уважаемых всеми, каковы: Витсен, Бюффон, де-Брас и др.» См. Beckman's Litteratur der alteren Reisebeschreibungen. I Band, p. 102-113. B. C.

16. Заметим кстати, что современными учеными и путешественниками вполне подтверждена мысль Планция о том, что Океан именно тут, около северных берегов Н. Земли, удобнее всего проходим. Тут, как доказал Норденшильд, идет довольно интенсивная струя Гольфстрима, а льды скопляются в южной части Карского моря, забивая как его, так и ведущие в него проходы. Верность вывода Норденшильда доказал капитан нашего флота Варнек и недавно, в экспедицию прошлого года, – путешественник Русанов, который является горячим проводником направления пути кораблей именно вокруг северной оконечности Н. Земли, а не через Шары и Карское море.

17. Очень серьезный и знающий исследователь Севера. Прим. В. С.

18. Кто были биркарли, соседи лопарей, сказать трудно, но скорее всего норвежские колонисты на лапландской территории.

19. Мы не упоминаем здесь о картах, изданных Герардом по "Большому Чертежу" (1614), и других, как до Сибири собственно не относящихся.

Текст воспроизведен по изданию: П. М. де Ламартиньер. Путешествие в северные страны. (1653 г.). М. Московский археологический институт. 1912

© текст - Семенкович В. Н. 1912
© сетевая версия - Тhietmar. 2011
© OCR - Засорин А. И. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Московский археологический институт. 1912