-

ПУТЕШЕСТВИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II В КРЫМ.

«Со времени присоединения Крыма к Российской империи, он был всегда предметом особенного попечения о нем государей Русских: Еще в 1837 году Таврида осчастливлена была посещением Императорской фамилии. Жители Крыма без сомнения навсегда сохранят в преданиях своих воспоминание об этом событии, когда они наслаждались лицезрением Всемилостивейшего Государя своего, Государыни Императрицы, Цесаревича Наследника и Великой Княжны Марии Николаевны, с трогательным участием непосредственно занимавшихся судьбою [314] тамошних жителей и с восхищением взиравших на красоты пленительного края. Это посещение приводит на память другое подобное событие, случившееся ровно за пятьдесят лет, когда в первый раз пожелала увидеть Крым Екатерина II, первая из наших Самодержцев принявшая в подданство обитателей Тавриды, чтобы Своими благодеяниями осчастливить и возвысить народ, которого летописи столько столетий ничего не представляли, кроме хищничества и дикости.

«Желая оживить в воображений читателей наших некоторые сцены из путешествия Государыни Екатерины II, мы пользуемся сочинением А. О. Ишимовой и заимствуем из него отрывки о сем предмете. Она умеет представлять занимательнейшие картины с такою живостию, что читатель совершенно переносится в ту эпоху и находится как бы в центре самого круга действующих лиц. Императрица Екатерина II путешествовала, сопровождаемая блистательнейшею свитою. Это было, по Ее предначертанию, дело, касавшееся не только благоустройства внутреннего, но и достижения разных дипломатических видов. Императрицу сопровождали многие иностранные послы, как-то: Французский — Сегюр, Английский — Фиц-Герберт, Австрийский — Кобенцель. Здесь же находился столь известный своим остроумием [315] и любезностию принц де Линь. Покойный канцлер, князь В. П. Кочубей, бывший тогда каммер-пажем Высочайшего двора, также имел счастие находиться в свите Ее Величества. По случаю этого путешествия в 1787 году выбита медаль: на одной стороне ее был портрет Государыни; на другой карта всего путешествия с надписью: путь на пользу».

* * *

— — — В Киеве ожидало всех удивление другого рода. К приезду Государыни съехались туда не одни дворяне Русские, но и многие знаменитые иностранцы. Сверх того собрались там депутаты от всех разноплеменных подданных Екатерины. Как разнообразно было многочисленное общество, встретившее Императрицу! Тут были и казаки с Дону, и другие с Урала, и третьи, недавно вступившие в число подданных России — Запорожцы, и кочующие Киргизы, и дикие Калмыки, своею некрасивою наружностию пугавшие иностранцев, никогда их не видавших. Смотря на них, боязливые называли их потомками Гуннов и припоминали давно-минувшую славу страшного царя их Аттилы. Подле этого племени, уже давно нестрашного, но только безобразного, красовались ловкие Черкесы, недавно покорившиеся России; за ними также новые подданные ее — Крымские татары. [316] Поодаль от них, на месте, более почетном, стоял с своею свитою царевич Грузинский, недавно присягнувший на подданство Екатерине. И посреди этого разнообразного общества вообразите тех, которых можно было справедливо назвать виновниками этого самого разнообразия; вообразите генералов, победителей части народов, тут собравшихся. И Фельдмаршал Румянцев, и князь Потемкин, и храбрый Суворов — все они были в Киеве. Первый, как генерал-губернатор Киевский, встретил Государыню на границе губернии, ему вверенной; второй приготовлялся встретить Ее в Екатеринославской.

— — — Путешествие из Киева было уже не сухим путем, но по водам Днепра, в больших нарочно для того устроенных, судах. Число их простиралось до сорока шести; людей же, составлявших экипаж, до 416 человек. Семь величественных галер, убранных с царскою пышностию, ехали впереди всего Флота. На первой находилась Императрица; на шести остальных Ее свита. Каждая галера имела свою собственную музыку. Неописанно-прелестна была картина этого путешествия в то время, когда теплая майская погода, которою могут хвалиться южные губернии наши, вызывала знаменитых путешественников не только на палубы судов, но даже некоторых на легкие челноки и лодки, [317] быстро мелкавшие по обеим сторонам эскадры, при звуках тихой, приятной музыки, всегда так хорошо согласующейся с журчанием волн, с их переливающимся плеском. В такие часы иностранные спутники Императрицы воображали себя в мире очарований и называли великолепный флот и все, что принадлежало к нему, созданиями волшебства. И они были правы: это плавание по Днепру, и этот Днепр с своими зелеными островами, с своими шумными, облитыми пеною, порогами, с своими берегами, уже не пустынными, по процветавшими всею жизнию многолюдных селений, покрытыми толпою любопытных, съехавшихся со всех концев империи, чтобы видеть величественное шествие Государыни — все это вместе, точно, не походило на мир обыкновенный, но иа что-то волшебное, непостижимое. Очарование делалось еще совершеннее в тех местах, где на обширных равнинах берегов Днепра носились, быстро маневрируя, легкие войска казаков, между тем как окружавшие их города, селения и загородные домы жителей красовались всем убранством, какое только могло быть придумано усердием и изобретательным умом. Тут были и триумфальные ворота, и легкие нарочно построенные храмы прелестной архитектуры, и гирланды из цветов и зелени, спускавшиеся красивыми фестонами по всем зданиям, на которые могли [318] упасть взоры Императрицы. Счастливая радостию народа, восхищенная его усердием, Екатерина, по замечанию спутников своих, никогда не была так довольна, весела и говорлива, как во время этого путешествия водою. Такое расположение духа Августейшей хозяйки имело влияние и на всех гостей Ее, и смело можно сказать, что во всей Европе не было тогда общества, в котором бы представлялось такое прекрасное соединение ума, любезности, приятных шуток и острых слов.

— — — Через несколько дней знаменитая флотилия остановилась пред Кременчугом, городом Екатеринославского наместничества. Здесь князь Потемкин, беспрестанно старавшийся разнообразить прекрасные картины, которые появлялись пред восхищенными взорами Государыни на берегах Днепра, представил новое, неожиданное для всех зрелище. Это были маневры расположенных тут войск конницы и пехоты. Иностранцы с удивлением смотрели на воинственную красоту, на стройные движения их. Что же должна была чувствовать Государыня, видя столько порядка, столько выгод жизни общественной, столько счастливых и трудолюбивых жителей там, где, за несколько лет перед сим, ничего не видно было, кроме дерзких шаек разбойников; ничего не слышно, кроме рассказов об ужасных делах их? [319] Там, где начинались опасные пороги Днепра, нельзя уже было ехать водою, и путешествие продолжалось сухим путем. В этом месте, которое называется Кайдаки, Государыня встречена была императором Немецким. Прибывши в Херсон, он не имел терпения ожидать там приезду Екатерины и спешил к Ней навстречу. Императрица умела ценить такое дружелюбие и, узнав о приближении высокого гостя, Сама выехала к нему навстречу.

— — — В окрестностях Кайдаков Потемкин приготовил военное торжество, которому присутствие Иосифа II должно было придать еще более блеска. Это была закладка нового города Екатеринославля. Давно уже составлен был план и выбрано место для этого города; но Григорий Александрович желал, чтобы первый камень знаменитого города положен был виновницею его существования, и — счастливый во всем — успел и в этом свыше ожидания своего. Не только Великая Государыня его, но и император Немецкий любовались избранным им местоположением на высоком берегу прекрасного Днепра, и заложив основание Екатеринославля, сделали незабвенным имя его, не смотря на то, что важность этого города в последствии времени не достигла той степени, какую предназначал основатель его. [320]

Из Екатериноославля знаменитые путешественники, направляя путь свой к Херсону, въехали в степь Новороссийскую. Это была настоящая степь: вся дорога до Херсона, простираясь более нежели на триста верст, представляла одни обширные луга, неосененные ни одним деревцом и изредка только освежаемые небольшими ручейками. Единственные живые существа, встречавшиеся в этих зеленых пустынях, были бродящие табунами лошади и стада баранов: хозяева круглый год оставляли их на богатой и дешевой пастве.

После такой однообразной и почти печальной картины, как хорош, как удивителен показался путешественникам Херсон — это новое, едва осьмилетнее творение Потемкина! В самом деле, он достоин был удивления. Чтобы доставить читателям и верное и вместе любопытное описание его, я приведу здесь собственные слова Императрицы из письма Ее, которое Она изволила писать отсюда к генералу Еропкину.

«13 мая 1787, Херсон. Вчерашний вечер, часу в шестом, мы приехали в здешний город. Дитя сие не существовало восемь лет назад. Сначала мы приехали в каменные казармы шести полков; потом поворотили направо, въехали в крепость, которая состоит в отделке, совсем поспеет в нынешнее лето, и несравненно лучше Киево-печерской. Внутри [321] крепости военные строения, многие окончены, некоторые приводятся в отделку. Церковь каменная прекрасная. Когда я говорю каменная, не подумайте, чтобы под сим разумелся кирпич. Здесь иного камня не знают, как тот, который, вынув из земли, кладут в стену. Он крепче плиты и сырости не принимает. Выехав из крепости, повернули мы в адмиралтейство, в котором все магазины строения каменного, покрыты железом. На стапелях нашли мы готовый 80-ти-пушечный корабль, который в субботу, Бог даст здоровье, спустим на воду. Возле сего 60-ти-пушечный готовый; возле сего фрегат 55-ти-пушечный. Сии корабли, из моего дома, и из той комнаты, в которой к вам пишу, видны, и сад сего дома возле адмиралтейства и стапели. Купеческого города, который с другой стороны составляет предместие, я еще не видала, но сказывают, не хуже. Народа здесь, окроме военных, великое множество, и разноязычные с большей части Европы. Я могу сказать, что мои намерения в сем краю приведены до такой степени, что нельзя оных оставить без достодолжной похвалы. Усердное попечение везде видно, и люди к тому избранны способные».

У Кизикерменя, небольшого городка, лежащего в 75 верстах от Херсона, и [322] называвшегося никогда у Греков Ольвиополем, а у Русских Белоювежею или Бериславлем, знаменитые путешественники переехали Днепр и были встречены там отрядом, составленным из молодых людей знатнейших Татарских семейств, недавно покорившихся России. Им поручено было от соотечественников их свидетельствовать Государынь глубокое уважение и просить позволения сопровождать Ее. Екатерина не только согласилась с обыкновенною благосклонностию Своего на эту просьбу, но даже объявила, что, на все время путешествия и пребывания своего в Крыму, Она не желает иметь другой стражи, других защитников от всякой опасности, кроме новых подданных Своих.

Такая смелая решительность, такая уверенность в народе, бывшем всегда жесточайшим врагом Русских, удивили всю иностранную свиту великой Царицы. Удивление еще более увеличилось, когда Татары в полной мере оправдали эту доверенность, и преданностию к новой Повелительнице своей могли сравниться с Русскими подданными Ее. Не было опасности, на которую бы они не решились для Ее спокойствия. Они особенно доказали это в Бахчисарае, где едва-было не случилось величайшего несчастия для России. Бахчисарай лежит в узкой долине, окруженной высокими скалами. Дорога, проложенная по спуску с крутой горы, [323] очень опасна, и здесь-то горячие Крымские лошади, непривыкшие к необыкновенному напору тяжелой кареты, в которой находилась Государыня, взбесились, закусили удила и понеслись между скалами. Ужас овладел всею свитою Императрицы. Она одна, как рассказывал потом император Иосиф, сидевший вместе с нею в карете, не изменилась в лице. С невыразимым трепетом все ожидали минуты, когда экипаж на всем быстром бегу своем опрокинется на острые скалы и разлетится в дребезги. В отчаянии никто не имел способности и думать о помощи и спасении. Но Татарский отряд, составлявший почетную стражу Государыни, уже вихрем несся вслед за каретою, уже опередил ее, и бросившись с совершенным самоотвержением навстречу бешеным лошадям, остановил их.

Приятно было Екатерин, за спасение жизни Своей, благодарить народ, едва три года принадлежавший Ей — и где же? во дворце царей его, некогда страшных для России. Столица бывшего Крымского ханства обратила на себя особенное благоволение Императрицы, Она приказала все оставить в ней попрежнему. Не только в городе, но и во дворце не сделано никакой перемены. По желанию Государыни, Бахчисарай не заселялся Русскими, и остался с одними Татарскими жителями своими. От этого [324] Азиятская наружность его сохранилась в нем более, нежели в прочих городах Крыма. Преемники Государыни уважали волю Ее, и в Бахчисарае до сих пор все отражает народный характер его. И теперь еще мечети его и дворцы, фонтаны и кладбища дышат востоком, и своею необыкновенностию привлекают взоры каждого путешественника. Особенно примечательна одна главная улица его; она так узка, что две кареты едва могут разъехаться в ней, и протягиваясь вдлину на полторы версты, представляет по сторонам своим два ряда деревянных лавок, совершенно открытых. Проехав но ней один раз, вы можете получить точное понятие о нравах, промышлености и степени образованности Крымских татар. В этих лавках отправляются все ремесла и искусства, проходит почти вся жизнь их. Здесь выІ увидите, как они подковывают лошадей своих, пекут хлебы, готовят кушанье, продают разные товары, одним словом, занимаются всеми своими делами. Если и теперь еще Бахчисарай представляет такую верную картину Татарского города, можно вообразить, что было в нем тогда, но прибытии в него Государыни, когда еще протекло не более трех лет после его покорения. Всем приехавшим с Императрицею казалось, что они перенесены в какое-то Азиятское царство, тем более, что все они [325] помещены были в великолепном Бахчисарайском дворце, где оставались даже некоторые из служителей последнего хана. Об этом, равно как и о прекрасном дворце, очень хорошо рассказывает граф Сегюр в своих записках. Вот несколько строк его.

«Их Императорские Величества занимали комнаты хана. Фиц-Герберт, Кобенцель, принц де Линь и я помещены были в гареме, перед окнами которого зеленели красивые сады, окруженные, в самом деле, очень высокими стенами.

«В каждой комнате вся мебель заключалась в одном широком и покойном диване, простиравшемся во всю длину стены. Средину комнаты занимал большой четвероугольный бассейн из белого мрамора; струи свежей, прозрачной воды беспрестанно лились из его трубочек.

«Разрисованные стекла слабым светом освещали эти комнаты. Даже, когда отворяли окна, солнце едва могло проникать сквозь густые ветви деревьев розовых, лавровых, ясминных, гранатовых и апельсинных: их листья покрывали эти окна как будто зелеными решетками».

Оставив Бахчисарай, высокие путешественники объехали прелестные долины, разбросанные в его окрестностях, и переехав реку Кабарду с ее живописными берегами, похожими на [326] беспрерывный сад, в тот же день приехали к обеду в Севастополь, недавно созданный Потемкиным на месте, со всех сторон окруженном знаменитыми развалинами — двух Херсонесов, Феодории или нынешнего Инкермана, Симфолона или Турецкой Балаклавы, и Партениона, где теперь монастырь св. Георгия. Посреди этой почтенной древности, юный, прелестный Севастополь, построенный полукружием на горе, возвышающейся над морем, походил на миловидного младенца, любующегося собою в зеркале вод.

По приказанию Потемкина, построены были дворцы почти в каждом городе, где предполагал он, что на несколько времени тут остановится Государыня. Такие дворцы иногда и там встречались путешественникам, где их никто не мог ожидать — посреди степей и пустынь Новороссийских. Дворец, приготовленный в Севастополе, был особенно хорош. Он построен был против самого залива, составляющего знаменитый порт Севастопольский. Но все приготовлено было так, что при начале обеда, в день приезда туда Государыни, нельзя было обратить на это особенного внимания. Прекрасная музыка встретила знаменитое общество при самом входе и продолжалась во все время стола. Вдруг, при одном из самых гармонических мест ее, отворились [327] двери балкона — и чудное величественное зрелище представилось взорам всех присутствовавших. Прекрасный отряд Турецкой конницы поставлен был в одну линию перед окнами дворца. В ту минуту, как эти окна отворились, линия разделилась — и Императрица и все гости Ее увидели обширный залив, и посреди его огромный флот, построенный и снаряженный в два года. Эта картина, грозная для врагов России, но величественно-привлекательная для Государыни ее, оканчивалась морем, которого зеленые волны, едва колеблемые весенним ветром, казалось в безграничную даль свою манили стройные суда, совсем готовые и в путь и в битву. Залп из всех пушек грозной эскадры приветствовал Государыню. Смотря на этот прекрасно-устроенный порт, на этот сильный флот, на возвышавшийся над ними величественно-красивый Севастополь, можно ли было представить, что все это сотворено в два или три года?

Рассмотревши во всей подробности это новое чудо и изъявив Потемкину за то совершенную свою благодарность, Государыня возвратилась в Бахчисарай. Оттуда путешествие продолжалось в Симферополь. Здесь Императрица и все Ее спутники восхищались новыми красотами местоположения. Симферополь лежит посреди гладкой равнины, окруженной холмами. Долины, [328] разделяющие эти холмы, можно назвать настоящими садами, которые украшены всеми лучшими растениями юга. Богатые Татары, жители Симферополя, умеют выбирать самые живописные группы деревьев, и посреди их строят прелестные киоски. Легкие куполы этих Турецких беседок, расписанные самыми яркими красками, красуясь в воздухе вместе с пирамидальными вершинами величественных тополей, придают необыкновенную прелесть окрестностям Акмечети.

Пробыв здесь сутки, Государыня, император и их свита отправились в Карасу-Базар, некогда Греками называемый Маврон-Кастрон. Этот город принадлежит к самым большим в Крыму, но не имеет ничего особенно-примечательного. Домы его, как все домы Татар, низки и построены неправильно. Крымские горы составляют здесь настоящую цепь, и отсюда только простираются, непрерываясь, в одну сторону до Бахчисарая, в другую до старого Крыма. Солдатами полков, расположенных в Крыму, сделаны были не только прекрасные, широкие дороги в таких местах, где прежде нельзя было проезжать, но даже обширный Английский сад по берегам реки Карассу и в нем великолепный дворец для принятия Императрицы. Этого еще недовольно. В вечер приезда Ее, когда уже в долинах [329] исчезли солнечные лучи, и Государыня прогуливалась в прекрасном, для нее созданном саду — все горы, видимые в окружности двадцати верст, вдруг зажглись разноцветными огнями, и в этом светлом горизонте величественный Чатырдаг, поднимая выше всех вершину свою, сиял блеском, превосходившим все его окружавшее: на нем горел вензель Екатерины и сожжен был фейерверк, во время которого взлетело на воздух триста тысяч ракет. Это чудо, никогда невиданное Татарами, вывело их из обыкновенного равнодушия и холодности их. Они с восхищением смотрели на мелькавшие перед ними волшебные огни — и в Крыму до сих пор еще есть старики, воспоминающие об этом прелестном явлении, так поразившем их в мододости.

На другой день великолепного праздника, восхитившего и Екатерину и Иосифа, путешествие продолжалось уже в горах по дороге к Судаку. Это один из древних городов и портов Крыма. Генуэзцы называли его Солдаиа, а Турки, победители их, назвали Судак. От всей древней славы этого городка осталась теперь только одна слава его виноградников: они лучшие во всем Крыму.

Из Судака Путешественники приехали в старый-Крым, принадлежащий также к древним городам Тавриды; оттуда в соседственный с [330] ним город Кафу, который в счастливый день прибытия к нему Императрицы получил новое имя, или лучше сказать возвратил прежнее: Екатерина снова назвала его Феодосиею, именем, данным ему Греками при основании его. Турки, завладевшие им впоследствии, были поражены его великолепием, и потому назвали Керим-Стамбулом, т. е. Крымским Константинополем; после же раззорения его Татарами он назывался Кафою.

Из Феодосии Государыня намерена была проехать по берегам Азовского моря, в северном направлении их, чтобы видеть города Мариуполь, Таганрог, Черкаск и Азов. Но приближавшаяся осень, нездоровый воздух этой части Азовских берегов и важные дела, требовавшие присутствия Императрицы в Петербурге, заставили Ее отложить это намерение. Таким образом Феодосия сделалась последним в Крыму городом, посещенным Екатериною. Отсюда Она отправилась в возвратный путь.

Проехав снова степи Крымские и Нагайские, Путешественники прибыли в Кезикермень, и здесь августейший гость Екатерины расстался с нею, удивленный всем виденным им в России и более всего великою Царицею этой великой России. Он гордился дружеством, которое показывала ему Екатерина, и восхищался [331] мыслию, что оно еще более утвердилось во время путешествия.

Из Кременчуга Императрица поехала не на Киев, но через Полтаву, Харьков, Курск, Орел и Тулу в Москву. Каково было удивление Императрицы, когда незабвенный день Полтавы, с великим его происшествием, повторился в живой картине пред глазами Ее, на том самом месте, где некогда действовал Петр Великий! На самом месте победы Петра собран был многочисленный корпус войск, и в искусных маневрах представлена знаменитая битва со всевозможною точностию. Ни малейшее обстоятельство не было забыто, и все происходило с таким правоподобием, с такою верностию, что зрители невольно перенеслись в минувшее — и взоры Екатерины заблистали горделивою радостию. Очевидцы говорили, что в эти минуты в Ней видна была не только Государыня, носившая корону, возвеличенную днем Полтавы, но можно было думать, что в жилах этой Государыни лилась кровь героя Полтавского: столько величия и счастия выражалось на прекрасном лице Ее!

А. ИШИМОВА.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие Екатерины II в Крым // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 16. № 64. 1839