СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Предложения короля Станислава-Августа найдены были в Петербурге фальшивыми, коварными, клонившимися единственно к тому, чтобы поссорить три соседственные с Польшею державы. Это требует объяснения.

Австрия и Пруссия, заключившие между собою, 7 февраля 1792 года, союз для начатия войны против революционной Франции, пригласили императрицу приступить к этому союзу. Екатерина предпочла заключить с каждою из них отдельный оборонительный союз, что и последовало: с Австрией 3 (14) июля, на восемь лет, а с Пруссией 27 июля (7 августа). Оба договора были почти тождественны: державы гарантировали друг другу целость своих владений, преимущественно последних приобретений от Польши в 1772 году, и обещали выставить по 10 000 пехоты и по 2 000 кавалерии, а смотря по обстоятельствам и большее число войск. В особенных [48] случаях, например: если бы Австрия была атакована в Нидерландах, Пруссия в Вестфалии, а на Россию напала бы Швеция, державы обязывались, вместо военной помощи, давать денежные субсидии по 400 000 талеров. Прежний трактат о Польше (25-го июля (5 августа) 1772 г.) был подтвержден вполне и к нему прибавлена, в применении к последним польским событиям, секретная статья, в которой говорилось: «Относительно прежнего образа правления в Польше, сохранения избирательного престола и привилегий различных сословий республики, равно и относительно ее коренных законов, державы уже согласились между собою в первых договорах, как о предметах особенной важности, касавшихся собственных их границ и благосостояния самой Польши. Потому высокие державы обязываются способствовать совокупными силами скорейшему устранению тех нововведений, которые были сделаны, по конституции 3 мая 1791 года, отчасти насильственно, отчасти внезапно и которые вовсе несогласны с намерениями держав. Они обещают друг другу действительную помощь, чтобы восстановить в Польше дела по смыслу конституций, утвержденных сеймами 1768, 1773 и 1775 годов. А чтобы удалить всякий повод к недоверию, державы обещаются друг другу никогда не стараться возводить принца своего дома на польский престол или иметь влияние на выбор республики какого-либо другого принца иначе, как только с общего согласия».

Следовательно, предложение Станислава-Августа прямо противоречило этой статье договора. Конечно, король и его министры могли возразить, что нельзя же им было знать или предвидеть то, о чем шли тайные совещания; но возражение их оказывается несостоятельным, потому что и король и министры очень хорошо знали ¹ если не эту статью нового договора между тремя державами, то почти тождественную с нею третью секретную статью договора между Австрией и Пруссией, 7 февраля 1792 года. В этой последней именно было сказано, что договаривающиеся державы, со включением России, которая будет приглашена к вступлению в союз, не должны стараться возвести на польский престол принца своего дома. [49]

Вот почему предложение назначить русского великого князя наследником Станислава-Августа было принято в Петербурге за коварную попытку поссорить Россию с Австрией и Пруссией.

В ответ польскому королю императрица писала: ²

«Царское Село, 2-го (13-го) июля 1792.

Я получила письмо, которое вашему величеству угодно было написать ко мне от 22-го июня нового стиля. Охотно соглашаюсь с вашим желанием устранить все прямые между нами рассуждения о том, что произвело нынешний переворот в делах: но и я, в свою очередь, желала бы, чтобы те средства, которые ваше величество предлагаете как примирительные, действительно были таковыми, и чтобы в особенности они могли согласоваться с прямодушными видами, изложенными в последней моей декларации. Дело состоит в том, чтобы возвратить польской республике ее прежнюю свободу и прежнюю форму правления, гарантированную моими трактатами с нею и насильственно ниспровергнутую революцией 3-го мая, вопреки самых священных законов и особенно вопреки Pacta conventa, с точным соблюдением которых непосредственно связаны и права вашего величества и повиновение ваших подданных.

Приступив к столь здравым и благотворным предначертаниям, ваше величество можете убедить меня и в искренности оказываемого вами ко мне благорасположения и в желании вашем споспешествовать истинным пользам польской нации. Самая здравомыслящая часть ее образовала конфедерацию, чтобы потребовать восстановления несправедливо отнятых прав. Я обещала ей мою поддержку и употреблю для того все средства, которыми могу располагать.

Льщу себя надеждою, что ваше величество, не ожидая последней крайности, присоединитесь к столь ясно выраженным желаниям, и что, приступив немедленно к конфедерации, образовавшейся под моим покровительством, вы тем самым поставите меня в возможность, согласно с моими искреннейшими желаниями, именоваться

вашего величества
доброю сестрою, другом и соседкою.

Екатерина». [50]

То, что императрица, по чувству деликатности, смягчила в своем письме, то вице-канцлер Остерман высказал прямо и сурово в депеше своей от 3-го (14-го) июля к русскому посланнику Булгакову. После этого Станиславу-Августу оставалось только покориться, потому что надежда на военные силы страны была плохая: одна армия, уменьшившаяся до 15 000 человек (из 25 000), была оттеснена от границ Молдавии до Пулав, на Висле; другая, едва из 14 000 человек, отброшена от отдаленнейших краев Литвы за Буг, поблизости Варшавы. На призыв 23-го июня (4-го июля) о всеобщем вооружении почти никто не откликнулся, а между тем, 90 000 русских были лишь в нескольких верстах от Варшавы.

13-го (24-го) июля король подписал свое присоединение к тарговицкой конфедерации следующими словами: «Соглашаюсь на подписание актов тарговицкой конфедерации и приступаю к ней со всею армией, в надежде, что меры, предложенные императрицею российскою, возвратят моей стране счастие».

Надежды Станислава-Августа не исполнились: спустя два года поляки задумали повторить в Варшаве над русскими войсками «сицилийские вечерни», и на долю Суворова выпало нанести последний удар революционной Польше.

Комментарии

1. Польские историки Коллонтай и Потоцкий говорят в своем сочинении: «О происхождении и падении польской конституции 3-го мая», именно об этой статье. Следовательно, она была известна.

2. Подлинное письмо, на французском языке, помещено у Смита, в приложении к стр. 465.