-

ВОЕВАТЬ ИЛИ ДРУЖИТЬ:

ПО СЛЕДАМ ИСТОРИЧЕСКОЙ МИСТИФИКАЦИИ.

ПРОБЛЕМА ДОСТОВЕРНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКОВ

25 сентября (6 октября) 1768 г. турецкий султан Мустафа III объявил России войну. В связи с началом боевых действий кабинет Екатерины II принял ряд важных политических и военно-стратегических решений, среди которых значились: направить эскадры Балтийского флота в османские владения, куда турки не ожидали и даже не предполагали прихода русских военно-морских сил — в Средиземное и Эгейское моря. Затем, с приходом флота, поднять восстание в Греции и среди христианского населения приморских областей Албании, сформировать из них боеспособное войско и начать совместную борьбу против турецкой тирании. Конечной целью являлось освобождение островов Греческого Архипелага от османского господства и обеспечение влияния России в Восточном Средиземноморье [1. Л. 24 об. — 25].

В соответствии с поставленными задачами, зимой 1769 г. в целях агитации и антитурецкой пропаганды в различные области и провинции выехали эмиссары Екатерины II. В Черную Гору отправился «гусарский полковник Яков Михайлов, сын Ездемирович, и поручик Ефим Белич». В Албанию, «к начальникам тамошнему Буковалу и Маинскому Мавромихайле» выехал «венецианский грек Иван Иванов, сын Петушнин». Об этом «венецианском греке» Иване Петушнине упомянуто, что «он избран в сию посылку по неоднократной его в той стороне бывалости, а особливо по тому, что привез ко Двору Нашему от сих начальников письма, в коих они представляли готовность свою к услугам Империи Нашей». В Валахию, Молдавию «и другие внутренние турецкие провинции» выехал подполковник на русской службе Назар Каразин, «родом болгар» [2. Л. 8-8 об]. [65]

Рассматривая такой значимый исторический этап, как подготовка Первой экспедиции русского флота в Эгейское море, необходимо подчеркнуть важное обстоятельство. До указанного времени, то есть до зимы 1769 г., никаких эмиссаров Екатерина II не отправляла — ни в Грецию, ни в Албанию, ни в какие другие места османских владений или на вассально зависимые от султана территории, что установлено при изучении документов российских архивов. Например, в журнале «Восточный Архив» была опубликована статья, в которой автор заявила об обнаруженных ею и ее коллегой новых документах, будто бы свидетельствующих о том, что еще в 1762 г. «инициатором отправки миссии» в Грецию и в Морею (на полуостров Пелопоннес) «была императрица». Доказательство этого исторического «открытия», со ссылкой на документ Архива внешней политики Российской империи, автор изложила так: «Спустя всего четыре месяца по вступлении на трон, 29 октября 1762 года, Екатерина II обратилась к Правительствующему Сенату с указом» подыскать «человека, состоявшего на российской службе, желательно грека, которому надлежало донести до населения Морей и Балкан сведения о старании императрицы в их освобождении» [3]. Затем тот же самый сюжет перекочевал в книгу соответствующей направленности, причем ранее ее авторы военной историей XVIII в. не занимались [4].

Другими словами, авторы статьи и книги, по их утверждению, привели «доказательства» того, что уже осенью 1762 г., в первый год царствования, Екатерина II задумала освободить Грецию и Балканы, для чего целенаправленно начала подготовку к войне с Турцией и издала указ Правительствующему Сенату. Но в Полном собрании законов Российской империи названного указа Правительствующему Сенату от 29 октября 1762 г. нет и быть не может, потому что такового указа не существовало. В царствование Екатерины II ежегодно публиковали все санкционированные ею указы, манифесты, грамоты, обращения, воззвания и тому подобные документы, и среди них приводимого текста тоже нет. Документ, на который ссылаются авторы статьи и книги, отложился в текущем делопроизводстве Коллегии иностранных дел, в фонде «Внутренние коллежские дела» [5. Л. 106-116], поэтому логично задать вопрос: почему столь важный документ хранится во внутреннем, рабочем делопроизводстве Коллегии? Почему он не опубликован в известных дореволюционных изданиях «Русский архив», «Русская старина», «Сборник русского императорского исторического общества», печатавших материалы о подготовке экспедиции? Наконец, могла ли в 1762 г. Екатерина II принять столь поспешное и несвоевременное политическое решение, когда Россия только вышла из тяжелой и затяжной Семилетней войны?

Императрица хорошо понимала, что подобное намерение неизбежно повлечет за собой войну с Турцией. Поэтому, после основательного изучения названного делопроизводства, можно с уверенностью сказать, что хранящиеся там «новые документы» относятся к разряду подложных, и что в начальный период царствования планов освобождения Греции и Балкан у Екатерины II не возникало. Ее волновали другие, более важные вопросы, и в первую очередь — укрепиться на престоле и легитимировать власть по причине недавно совершившегося государственного переворота, так как еще был жив Иоанн Антонович. Кроме законного утверждения на российском престоле, Екатерина II считала необходимым разобраться во внешнеполитических перипетиях, определиться с выбором друзей и союзников и понять, какая держава недружественна, нейтральна или откровенно враждебна. Первые внешнеполитические шаги императрица предпринимала очень расчетливо и осторожно, руководствуясь целесообразностью, прагматичностью и обязательно советуясь с первоприсутствующим в Коллегии иностранных дел Никитой Ивановичем Паниным.

В тот период отправлять эмиссаров в Грецию даже для зондажа «политических настроений православного населения Морей», а тем более разжигать войну с Турцией не входило в намерения Екатерины II. Это подтверждают ее рескрипты [66] резиденту в Константинополе Алексею Михайловичу Обрескову, хранящиеся в архиве МИД РФ. Так, после вступления на престол 28 июня 1762 г., в июле последовали высочайшие рескрипты Обрескову с подтверждением Оттоманской Порте миролюбивой позиции России: «Мы непременное и твердое намерение имеем ненарушимо сохранять с нею соседственное доброе согласие и пограничное спокойствие» [6. Л. 1-2]. Затем Обресков от имени российского императорского двора подал турецкому руководству «Меморию» (Memoria) с заявлением, что «Ее Императорское Величество твердо намерена пребывающей между Империями вечно мирный трактат свято наблюдать и соседнюю искреннюю дружбу наиболее утвердить» [6. Л. 11]. Наконец, султану Мустафе III Обресков передал грамоту Екатерины II от 25 июля 1762 г.: «Понеже Мы склонное желание имеем пребывающую между Нашею Империею и Блистательною Портою добрую дружбу постоянно и ненарушимо содержать, то ради Мы повелели Нашему при дворе Вашего султанова величества обретающемуся действительному статскому советнику и резиденту Алексею Обрескову верные обнадеживания повторять, что Мы склонны настоящие между обоими империями трактаты вечного мира и доброе соседственное согласие не токмо ненарушимо содержать, но и все то чинить».

Внизу текста этого документа имеется приписка, представляющая особенный интерес: «Писана та грамота на Александрийском большом листу с золотыми застовицами, называемом цесарском по российски. Титулы Ее Императорского Величества и Султанской писаны с титулярника все золотом по скобку, а потом писано дело чернилами, разделяя титулы и дело светлыми точками. Сложена прежнего имеющегося в коллегии обрасца, и запечатана Государственною большою старою печатью под кустодиею бумажною фигурною. Обернута же та грамота серебреною парчою с золотыми травами, которой на то употреблено два аршина по 15 рублев аршин» [6. Л. 14-14 об.].

Таким образом, пришедшая к власти Екатерина II намеревалась выстраивать отношения с турецким султаном на основе добрососедства, дружбы и уважения существующих территориальных границ, развивать двусторонние экономические связи, интенсифицировать торговлю по Черному морю и осваивать средиземноморские торговые пути. Она планировала юридически и финансово поддерживать отечественное купечество и привлекать к сотрудничеству подданных Венеции, имевших налаженную торговлю с Константинополем. Для выполнения этих целей Екатерина II начала с Венецией зондаж на предмет заключения коммерческого трактата, направив в сентябре 1762 г. рескрипт Обрескову с поручением провести переговоры с венецианским послом. Одним из пунктов в ходе переговоров значился провоз российскими купцами товаров на венецианских торговых судах через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море. Однако венецианский посол отклонил предложения Петербурга из-за нежелания осложнять отношений с Турцией.

В 1763-1764 гг. Россия активно боролась за недопущение военно-политического блока Турции с Пруссией, и российская дипломатия в Берлине и в Константинополе проделала большую и плодотворную работу. Ее итогом стало согласие прусского короля Фридриха II подписать союзный договор с Екатериной II вместо заключения аналогичного договора с турецким султаном. В 1764 г., несмотря на начавшееся ухудшение отношений с Турцией, в Зимнем дворце не планировали упреждать султана путем совершения диверсионных акций в османских владениях, а наоборот — делали все возможное для предотвращения войны.

Теперь очень важно рассмотреть названный документ, хранящийся во внутреннем делопроизводстве Коллегии иностранных дел за 1776-1795 гг. Принципиально неверные выводы, сделанные авторами статьи и монографии со ссылкой на этот документ, дали повод не только для исторической мистификации, но и для обвинения России в подготовке антитурецкой кампании в Греции. Причем в то [67] время, когда Обресков официально уверял Порту в мирной позиции своего руководства и в намерении пребывать с его величеством султаном «в мире, спокойствии и тишине». Более того, в той политической авантюре, сам того не ведая и не по своей вине, оказался замешан один из членов кабинета императрицы — граф Григорий Григорьевич Орлов, занимавший должность начальника артиллерии (генерал-фельдцейхмейстера), поэтому необходимо снять обвинения и с него. Суть этой почти детективной истории заключалась в следующем.

К тогдашнему фактическому главе Коллегии иностранных дел России Н. И. Панину явился грек Иван Палатино и поведал о приключившемся с ним происшествии, которое Панин велел изложить письменно. Палатино изложил, но дату не указал, поэтому основываясь на том, что Панин скончался в 1783 г., а делопроизводство Коллегии начато в 1776 г., визит грека можно датировать между этим промежутком времени. Вот что он поведал. В 1763 г., будучи в Италии, Палатино встретился «с некоей духовной особой», и эта «особа» поведала ему о разговоре, состоявшемся с двумя греками. Один назвался офицером по фамилии Папазолу, состоявшим на русской службе в чине артиллерийского поручика, а второй — Мануилом Capo. Далее, по словам Палатино, эти двое просили «духовную особу, чтоб доставил им надежного человека, который был бы в состоянии споспешествовать порученной им весьма важной комиссии». В доказательство Папазолу предъявил грамоту «на греческом языке, с печатью государственною, какие на пашпортах бывают отъезжающих из Российского государства (курсив мой. — Г. Г.), за подписанием двух рук, российскими литерами, якобы первая Ее Императорского Величества собственная рука, а другая Адама Васильевича Олсуфьева» [5. Л. 106-106 об., 107, 110, 116].

Для сведения: член кабинета Екатерины II, действительный тайный советник А. В. Олсуфьев никогда не подписывал документы особой государственной важности, такие как грамоты, воззвания, манифесты — это являлось исключительной прерогативой верховной власти, т.е. императрицы. На документах рангом ниже ставили подписи граф Н. И. Панин (а после него граф А. А. Безбородко), князь Александр Голицын и вице-канцлер России граф Иван Андреевич Остерман; все документы такого рода Екатерина II заверяла «Государственною Нашею печатию». Олсуфьев мог подписывать лишь те бумаги, в которых имелось данное ему высочайшее повеление о выдаче конкретным лицам денежных сумм или подарков в виде ценных вещей, мехов, дорогих сервизов, драгоценных украшений и т. д.

После разговора «с духовной особой», Палатино встретился с Папазолу, но потом, как он поведал Панину, корабль, на котором они плыли, захватили триполитанские корсары. У Палатино имелся паспорт на имя австрийского подданного, и Папазолу «слезно просил Палатино, чтоб он переменил имя свое и пашпорт, в котором он числился подданным австрийской державы, и тем в безопасности находился, уступил бы ему, Папазолу, обнадеживая не токмо скорым выкупом из плена, но и что он всевысочайшею за то монархини его милостию взыскан будет». Другими словами, Папазолу слезно уговорил Палатино отдать ему свой паспорт.

Палатино согласился, так как понимал, чем может закончиться авантюра, задуманная Папазолу: «Жалость и предстоящая погибель, в которую бы Папазол себя ввергнул, убедили исполнить плачевную его просьбу. Тем паче, что есть ли бы варвары дознались, что он российский офицер, и намерение поездки его открыли, произвело бы не токмо великое смятение, но и нанесло б неповинно многим из его, Палатина, одноземцов пагубу». Папазолу все письма и бумаги бросил в море, взял у Палатино паспорт, который тот ему отдал, а сам Палатино остался без документов. «Таким образом получил Папазол свободу, и с ним товарищ его Мануил Capo под именем его служителя». Палатино же, как беспаспортного, корсары взяли в плен и, по его словам, увезли в Триполи, заковали в железные оковы [68] и посадили в тюрьму, где «питаем был одним хлебом да водою, терпя иногда побои и ругательства около трех месяцов, пока некоторые из земляков его торгующих тамо, посредством австрийского консула выкупили из плена».

Получив свободу, Палатино вернулся в Венецию и разыскал Папазолу, «которой объявил, что отправил Мануила Capo в Манию, однако сумневался, чтоб сей пьяной человек в состоянии был что либо свершить, и сей труд взял он на себя». Палатино, понимая, «какие по сему делу от неосторожности Папазола и товарища его рассеялись в тамошних народах опасные слухи», решил сам отправиться на Майну. Под видом торговца он приехал на Майну, отыскал Мануила Capo, «и для избежания дальних замешательств и затруднений отправил Capo на корабль, сам же остался в Мании под видом покупки масла деревянного» и даже заключил с одним капитаном контракт. Далее, по словам Палатино, на Майне он встречался с начальниками, капитанами и старшинами, которые, если верить Палатино, обрадовались плану освобождения Греции, сообщенного им Мануилом Capo, и даже изъявили желание «послать от себя поверенного к Российскому Императорскому Двору для принесения всеподданнейшего повиновения и преданности».

Через какое-то время Палатино отплыл обратно в Венецию, разыскал Папазолу, и тот сказал, что «отправил Мануила Capo в Россию, чтоб донес, якобы уже действительно некоторые старшины из Майны находятся в готовности для отправления в Россию и для истребования на путевые расходы денежной суммы». Затем последовали очень важные слова Палатино, изложенные Панину: Папазолу предъявил уже «другую грамоту под именем Ее Величества, с такою же печатью и одинаково с прежнею содержания, которую якобы получил он чрез ашинского резидента», и попросил Палатино «под именем маньятских старшин» выехать вместе с ним в Россию. Таким образом, истинная цель авантюры греков Папазолу и Capo стала ясна — получить деньги от российского кабинета. Для этого они подделали государственные документы и нарисовали на них то, что имелось под рукой — печать, какую ставили на паспортах российских чиновников, выезжавших за границу.

Далее в показании Палатино записано: «На пагубное внушение» Папазолу, Палатин ответил, что, по всей видимости, ему, Папазолу, недостаточно тех бедствий, которые он причинил Палатино, а теперь он хочет, чтоб его вдобавок еще и повесили в России. «На сие сказал он», Папазолу: «Не опасайся, в России не казнят и не вешают». В конце своего повествования Палатино прямо назвал письма, которые вручил ему Папазолу, адресованные Екатерине II, Григорию Орлову и наследнику престола Павлу Петровичу, подложными, а самого Папазолу — человеком «опасным и обманщиком». В тех письмах «будто бы старшины и все общество Мании предает себя в высочайшее благоволение и милость Ея Императорского Величества, как верные рабы и подданные» [5. Л. 106-109 об].

Среди подложных писем находилась «копия, писанная Папазолом с той грамоты, которую будто бы получил он в Венеции чрез ашинского резидента. Его же рук и три подложные письма». Прибыв в Россию, все эти бумаги Палатино передал Панину и Олсуфьеву и при этом «доносил, что чрез коварство Папазола сделался он, Палатино, несчастным» [5. Л. 110-111].

Вот эта подложная грамота Екатерины II ко всем православным, сочиненная греком Папазолу и переданная Иваном Палатино Панину:

«12 августа 1764 года.

Мы по присяге Нашей, как блаженной памяти дед Наш Петр и прочие предки Наши утвердили, имеем содержать, хранить и защищать православие, восточные Христовы Святые церкви греческие. Почему со дня восшествия Нашего на священный престол Российского государства и принятие царского скипетра сего православного отечества, непременный Наш долг надлежит не токмо защищать сие Отечество Наше, но и все прочие народы единоверные того же православного вероисповедания, как Мы пример показали на законном супруге Нашем, царствовавшем [69] несколько времени и желавшем переменить всю систему предков Наших, и обратить Наш православный народ ко другому закону разными предприятиями. Видя сие и не терпя горячности ради православия, восстали с согласия православного воинства и лишили его сего святого престола, дабы не нарушал святого православного греческого закона.

Сею к православию ревностию побуждаемы, ожидаем всякого случая ополчиться против врага веры православные и освободить народ греческий православный, находящийся в пленении Оттоманского.

По сей причине 1762 года месяца октября 29 дня определили и указали Мы Правительствующему Нашему Сенату сыскать из воинства Нашего человека для тех мест, и искусного в языке и делах, которого бы можно послать с объявлением всем тамошним православным ревности и милости Нашея, которую Мы охотно к ним имеем, и стараемся учинить им вспомоществование в получении их свободы. В следствие сего Правительствующий Сенат представил Нам сего Георгия Михайлова сына Папазолу, артиллерии Нашей поручика, и вверили ему в рассуждении верной его службы, и определили послать его к народу Спартанскому и Лакедемонскому, потом в Черную Гору, Химару и прочие таковые к произведению войны места, дабы объявил намерение Наше» [5. Л. 115-115 об.].

В этой подложной грамоте налицо сразу несколько противоречий и явной лжи. Во-первых, став императором, Петр III не собирался совсем «обращать православный народ ко другому закону» и заставлять подданных менять веру. Да, он притеснял и ущемлял православие, но при всех совершенных ошибках осознавал, какими последствиями чревато подобное предприятие. Далее, совершенно невероятно, чтобы Правительствующий Сенат знал о существовании обычного артиллерийского поручика и даже представил его императрице. Наконец, будто бы Екатерина II указом Сенату «поручила сыскать» подходящего человека 29 октября 1762 г. Но в приведенных подложных документах имеется запись о том, что выполнять порученное задание Папазолу выехал из Москвы 26 мая 1762 г.

Повествование Ивана Палатино, равно как и подложная грамота Екатерины II остались во внутреннем делопроизводстве Коллегии иностранных дел и далее не пошли. На этом, однако, авантюрная история с греками Папазолу и Capo не закончилась и имела продолжение. С конца 1770-х годов кабинет Екатерины II открыто готовил второй Средиземноморский поход, не скрывая его под грифом секретности, как первый. Все аккредитованные в Петербурге иностранные дипломаты, в том числе английский и французский, знали о планах российской императрицы по захвату Константинополя, возрождению Византийской империи и возведении на престол своего второго внука Константина. И в тот период в Коллегию иностранных дел и на имя императрицы начали потоком поступать прошения греков, которые, по их словам, воевали в русско-турецкую войну 1768-1774 гг. и оказали важные услуги России во время пребывания флота у берегов Морей.

Бумаги такого рода сгруппированы в делопроизводственной канцелярии графа А. А. Безбородко, вставшего у руля внешней политики России после смерти Никиты Панина в 1783 г. Среди прочих документов имеется и прошение второго участника авантюрного предприятия 1762-1764 гг. — грека Мануила Capo, датированное 1785 г. В этом прошении (на имя императрицы) Capo пишет, что в 1763 г. он «был позван к Его Светлости князю Григорию Григорьевичу Орлову». Во время беседы Орлов будто бы сделал Capo предложение: «Ехать тайно в Морею и иные греческие места для узнания, в каких расположениях тамошние жители относительно до здешнего двора находятся, и для приуготовления их заранее к будущей турецкой войне» [7. Л. 94-95]. Далее Capo изложил ту же историю, что и Иван Палатино, только добавил, что триполитанские корсары «заграбили все деньги и все имение» его.

По прочтении прошения возникает вопрос: почему Capo обратился с этим прошением только в 1785 г., спустя два года после смерти Орлова и двадцать два [70] года после якобы состоявшегося разговора с ним? Почему Capo не сделал это при жизни графа, когда можно было реально получить его подтверждение столь важного поручения? В заключение прошения приложена записка: «Копия свидетельства. Сим свидетельствую, что Мануил Capo был от меня послан с комиссиею в турецкую область 1763 года и отправлял там порученное ему дело добропорядочно. Князь Григорий Орлов» [7. Л. 96]. Эта записка без подписи и без даты, хотя на документах такого рода, если это были копии, наряду с конкретной датой всегда стояла примерно такая запись: «На подлинном рукою Его Светлости генерал-фельдцейхмейстера графа (князя) Григория Григорьевича Орлова написано: тако...». Говоря современным языком, «тайная миссия» в Грецию, будто бы порученная Григорием Орловым греку М. Capo, следовала только со слов этого грека, и документами не подтверждается.

На некоторые прошения греков, реально оказавших услуги России, есть ответы главнокомандующего морскими и сухопутными силами России в Средиземном и Эгейском морях в 1770-1774 гг. графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского. В частности, это его собственноручная записка от 4 февраля 1783 г., адресованная графу А. А. Безбородко: «Государь мой Александр Андреевич. Податель сего моего вам письма служивший при флоте офицером Григорей Пана, о котором вы получили повеление от всемилостивейшей нашей государыни, чтоб ему приказали получать пенсию. Того для препоручаю ево в вашу милость» [7. Л. 94-95].

История с авантюристом Папазолу завершилась так. Зимой 1787 г., когда начались боевые действия с Турцией и Балтийский флот под начальством адмирала С. К. Грейга готовился выйти в Средиземное море, Папазолу приехал в Кронштадт. Там он добился встречи с Грейгом и рассказал о событиях семнадцатилетней давности, в частности, о том, как в 1770 г. он воевал в Морее, а теперь остался без средств и просит Грейга помочь ему. Грейг не мог знать всех греков и кто из них воевал в Морее, но, тем не менее, взялся помочь Папазолу и написал А. А. Безбородко письмо с просьбой этого грека. А просил Папазолу пожаловать ему 4000 рублей — «на проезд его и заплату долгов, и определить консулом, куда Ее Императорское Величество заблагоразсудит в близости Морей с жалованием до 1500 рублей в год» [7. Л. 36-37. От 22 декабря 1787 г.]. Наверное, нет необходимости комментировать подобную просьбу. Добавлю лишь, что Папазолу обратился с прошением не на высочайшее имя, как другие его соотечественники, а на имя главного командира Балтийского флота С. К. Грейга — очевидно, в надежде, что по прошествии не одного десятка лет адмирал уже не вспомнит всех подробностей Морейской операции 1770 г. Причем в этом прошении Папазолу ни словом не упомянул о своей «деятельности» в Морее. Как и следовало ожидать, ответа на это прошение не последовало.

Таков финал авантюрной истории с несуществующим указом Екатерины II Правительствующему Сенату от 29 октября 1762 г. и подложным воззванием императрицы к грекам от 12 августа 1764 г.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Российский государственный исторический архив. Ф. 1146. Оп. 1. Д. 1.

2. Российский государственный архив военно-морского флота. Ф. 179. Оп. 1. Д. 148.

3. Смилянская И. М. «Приуготовления» к русско-турецкой войне 1768-1774 годов: российские эмиссары в Греции и на Балканах // Восточный архив. 2009. № 2.

4. Смилянская Е. Б., Смилянская И. М. Средиземноморская политика Екатерины II. М., 2011.

5. Архив внешней политики Российской империи. Историко-документальный департамент МИД РФ. Ф. 2. Он. 2. Д. 5644.

6. Архив внешней политики Российской империи. Историко-документальный департамент МИД РФ. Ф. 89. Оп. 89/8. Д. 321. От 21 июля 1762 года. Д. 323. От 27 июля 1762 года.

7. Российский государственный архив Древних Актов. Ф. 10. Оп. 1. Д. 645.

Текст воспроизведен по изданию: Воевать или дружить: по следам исторической мистификации. Проблема достоверности исторических источников // Славяноведение, № 5. 2016