НА КОНЧИНУ ЕКАТЕРИНЫ II,

урожденной принцессы Ангальт-Цербстской, императрицы и самодержицы всероссийской. 1

Северной Семирамиды уже не существует, и вселенная лишилась, не скажу — величайшей из своих цариц, этого было-бы слишком мало, — но величайшего из царей.

О Екатерине, как и о многих других принцессах, говорили, что ей надлежало выйти за маршала саксонского: тогда участь ее была-бы совсем иная! Она была-бы женою героя, но, с его кончиною, она затерялась-бы в памяти людей. Она была создана для более блестящей сферы и судьба вознесла ее на подобающее место. В течение 35 лет женщина управляла одна со славою величайшею из всех известных империй: устрашила могуществом своим гордого властителя Китая, софа Персии и все мощные силы владычества оттоманского. Под наитием ее гения русские перестали довольствоваться плаванием у печальных берегов Архангельска, по близости полярного полюса, или по тесному проливу моря Балтийского, или даже по океану, омывающему берега Германии. Гордые дети севера отправились пожинать лавры на юг, направляя свои пути до столбов геркулесовых, до Дарданелл; приблизились к вратам Константинополя и заставили содрогнуться султана на его престоле; в то-же время, с другой [764] стороны, неустрашимые войска Екатерины низвергли турок в Крыму. Гений этой удивительной жены парил не менее того и над остальною Европою. Никогда и никому лучше ее не было известны различные интересы держав и никто не умел лучше ее соблюдать интересы своей империи и своей славы, как то свидетельствуют все ее великие деяния. Никогда и никто еще не умел лучше ее отличать дарования и применять их к делу. Военачальники, ею избираемые, казалось, воспринимали мужество вместе с возлагаемыми на них поручениями. Войска ее гордились повиновением женщине; она одна придавала министрам своим разумение всех дел. Она создавала образовывала, одушевляла все, что к ней приближалось. Щедрость ее равнялась ее гению: расточенные ею благодеяния неисчислимы! Можно было думать, что она обрела золотые рудники и алмазные копи в льдах Сибири. Удивленный сии великодушием, пределов не ведавшим, один известный иноземец дозволил себе спросить ее — в каком источнике она могла найти толикия сокровища? «В моей бережливости», ответствовала ему Екатерина.

Ни единого дня не проводила она без отдачи себе самой отчета в своих издержках, и щедроты завтрашнего дня соразмерялось сбереженному сегодня. Заботы о столь великой империи никогда во препятствовали этим счетам благотворительности; не в ущерб вдовы или сироты она упражнялась в сей высокой добродетели: напротив, она преимущественно оделяла вдов и сирот.

Предоставляем резцу истории и суду беспристрастного потомства достойнее прославлять житие столь блестящее и благодатное, для описания которого мы могли-бы снабдить материалами будущих Тацит; но ради любви к наукам мы обязаны бросить несколько цветков на могилу Екатерины. Чувство любви к наукам почерпнула она во Франции, где пребывала некоторое время вместе со своею матерью, во дворце Вандомском, близь Люксембурга: здесь видела она Фонтенеля, патриарха нашей словесности, и все великие умы, которыми столица наша еще изобиловала в то время. С тех пор, сделавшись обладательницею скипетра Петра Великого, она со славою последовала по стопам такового предшественника. Этот бессмертный царь слишком поспешил принесением наук в свое царство: науки смутились при виде столь великого варварства, и, пересажденные на почву не подготовленную, они не вкоренились, зачахли. Явилась в Петербург Екатерина — и они освоились с русскою природою: ее великодушие их воскресило; ее щедроты их поощряют, очаровывают!

Россия не всегда была варварскою страною: греки водворили в ней просвещение и оставили памятники, пришедшие в ветхость от времени и от небрежения невежества. Было суждено, чтобы женщина извлекла науки из-под развалин и обломков и возжгла светоч Прометея в диких [765] странах. Убеждая русских, что предки их были люди просвещенные, она вселяла в них вкус к наукам. Для дарования им образцов и учителей она привлекла из Парижа в С.-Петербург ученых и художников: прелестные письма, ее рукою начертанные, приводили в восторг все, что только тогда было блестящего в вашей словесности. Одним она посылала свои портреты, украшенные брильянтами; у других, по чувству трогательной деликатности, она покупала их библиотеки, заботливо предоставляя таковые в их пользование: она благотворила всем тысячью различных способов. Таким образом ее столица превратилась, в наше время, в отраднейший приют наук в Европе; таким-то образом среди ужасов войны, стараниями Екатерины, цвели лавры Пермесса; она подала всем царицам единственный пример в мире, объявляя себя музою наук и изящных художеств.

Для них соделала она столько-же, если не более того, что соделали Александр, Август, король великий, Медичи и Людовик XIV. О, царица Великая, небом порожденная на славу нашему веку, на утешение нам в столь малом числе великих мужей, если-бы кто возмог хулить справедливые сетования мои о твоей утрате, то мог-бы быть лишь варвар. Души великие всегда одобрят сию слабую дань, приносимую мною твоему праху!

Но вы, августейший сын ее, ныне сидящий на ее престоле, вы, коего я имел счастие лицезреть и слышать в Париже, к вам обращаю я мои бескорыстные сетования, исторгаемые из сердца моего любовию к словесности.

Мы видели прибытие ваше во Францию под великим именем графа Северного, которым вы были наречены самою вашею великою родительницею, ибо каждая мысль ее была проникнута величием: печатка, ею вам врученная при отъезде вашем и изображавшая полярную звезду, была слепком ее гения, точно также как и любви вашей к ней. Вы достойно носили это прекрасное имя графа Северного на берегах Сены: весь Париж восхищался вашей скромности и вашей вежливости; весь двор был в восторге от благородства и изящества, с которыми вы говорили на нашем языке. Помню, как вы уезжали из театра после представления прелестной трагедии Расина и глаза ваши были увлажены слезами: слезы драгоценные, приносящие не менее печаля как душе государя, так и чувствительности поэта! О, добродетельный повелитель столь обширного царства, если когда-либо слабое сие описание достигнет рук ваших, примите благосклонно мою хвалу, ее не внушает мне какой-либо расчет человеческий, — и дозвольте мне к сетованиям по вашей преславной родительнице присоединить пожелание вам: вся Европа обуяна ужасами войны; истощенные и страждущие народы с великими воплями просят мира. Счастливый обладатель столь обширной страны, вы можете даровать благо сие миру: силою разума, [766] силою вашей кроткой власти вы можете обезоружить это множество гордых бойцов... Приобщите славу сию к славе, завещанной вам Екатериною; вечное правосудие обладает великою силою, исходя из уст великого царя!

Могущественный сын Екатерины, дай нам услышать ее восхитительный глагол! Мирная слава прославит тебя не менее кровавого лавра войны! Милосердие тебе сродно: воззри с участием на бедствие людей; будь опять нашею полярною звездою, и признательность наша приложит последний цветок к твоему венку!

1797 г.


Комментарии

1. Этот панегирик, написанный на французском языке, старинным но весьма красивым почерком, несомненно принадлежит перу какого-нибудь именитого эмигранта, близкого к нашему двору, известного лично покойной императрице и ее преемнику — Павлу Петровичу. Подлинник сообщен редакции И. Д. Павловским. — Ред.

Текст воспроизведен по изданию: На кончину Екатерины II, урожденной принцессы Ангальт-Цербстской, императрицы и самодержицы всероссийской // Русская старина, № 9. 1892

© текст - Павловский И. Д. 1892
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Андреев-Попович И. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1892