-

БЕСЕДЫ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II С ДАЛЕМ

1772–1777.

__________________________________

Герман Юрьевич фон-Даль, в 1786 г. действ. статск. советник, советник для таможенных дел в с.-петербургской казенной палате, кавалер ордена св. Владимира 3-й степени, в 1772–1777 гг. был рижским таможенным инспектором. Даль имел в Петербурге дом на Большой Морской, кажется, тот самый, ныне казенный, дом, в котором живет министр внутренних дел; скончался 67-ми лет, 21-го июля 1789 года.

Предлагаемая статья есть перевод с немецкой полуистребленной, собственноручной, рукописи Даля, принадлежащей собранию П. П. фон-Геца и им сообщенной «Русской Старине». — Ред.

26-го января 1772 г.

Императрица. — «Я нарочно вызвала вас сюда, для того, чтобы вы поставили мне торговлю ¹ в новых провинциях и городе Риге в такое положение, которое вполне удовлетворяло-бы моих тамошних подданных. Мое доверие к вам велико. Я уже десять лет знаю вас за человека честного, способного и прилежного к делу. Я надеюсь, что вы покажите себя таковым и в настоящем случае».

На мой ответ, что уже положено хорошее начало делу и что я не могу предложить лучшего основания для устройства коммерции, как то, которое уже принято, государыня обнаружила удовольствие и сказала: [2]

— «Вы сняли тяжкий камень с моего сердца, Даль. Я поручаю вам приложить всевозможное старание, чтобы освободить меня от заботы и об остальном».

За тем последовал вопрос: «отчего в нынешнем году в Риге не заключено контрактов с поляками?»

Я отвечал, что сенат посылал к нам под секретом указ, а, между тем, еще до получения его, он не был у нас секретом ни для кого; этим указом полякам и другим воспрещалось ввозить товары во вновь приобретенные области, и через такое воспрещение они были отстранены от заключения контрактов.

— «Достаньте мне этот указ, с большею горячностию повелела государыня. Надобно мне на этот счет d.... E.... ² еще кое-что такое сказать, чего я им еще не говорила; впрочем, прошу вас, принесите мне торговый устав, которым я чрезвычайно интересуюсь. А что это у вас с рукой?»

— Да так, в дороге не посчастливилось; я приехал даже больной, но теперь ничего, я здоров, особенно после того, как от господина тайного советника Теплова я слышал такие дельные замечания, которые имеют целию прямые выгоды коммерции и, в то же время, исполняют меня уверенности в успехе моих планов.

Императрица. — «Вот это меня очень радует; мое хорошее мнение о вас все более и более возрастает».

II.

4-го февраля 1772 г.

Императрица. — «Я слышу, что у вашей коммисии хотят отнять торговлю иностранною солью?»

Я отвечал, что это большой ущерб для торговли, но еще хуже, когда принимают запретительные меры касательно предмета, о котором не имеют понятия. Затем я подробно изложил дурные последствия, истекающие от запрещения продажи иностранной соли. Это побудило государыню сказать:

— «Вы мне говорите о вещах, о которых я никогда прежде не слыхала. Я вижу, что вы хотели-бы еще распространиться [3] об этом предмете, но теперь мне недосуг, и так, приходите завтра в 8 часов».

Я вручил государыне доставленный мне от начальства, пока секретный, сенатский указ, с некоторыми примечаниями, особенно против самых строгих его пунктов. Она приняла это милостиво.

5-го февраля приходил, как мне приказано было; однако, тайный советник Кузьмин просил меня придти на другой день утром, потому что в этот день, 5-го февраля, у императрицы было очень много дела. Того-же числа подписано мое повышение чином.

III.

6-го февраля 1772 г.

— «Извините меня, что не могла вчера вас принять, я очень была занята», — так встретила меня государыня; затем, продолжала: «Я прочла доклад вашей коммисии и осталась им чрезвычайно довольна; я вполне одобрила его, как вы, вероятно, слышали. Теперь вы можете возвратиться в Ригу; я должна слушаться генерал-губернатора, который так настаивал на вашем скором возвращении».

Я принес должную благодарность за оказанную мне незаслуженную милость: чин, аренду и высочайшее благоволение за представления нашей коммисии; после чего продолжалось рассуждение по предмету торговли солью. Мне приказано изложить на бумаге все высказанные мною доводы и представить их государыне чрез Эка (Eck) для того, «чтобы светлейший сенат еще более просветился» ³.

— «Не правда-ли, вы называете сенат светлейшим?»

— Да, — отвечал я, — это принадлежит к вашим формальностям.

— «Так точно, но совершенно лишнее. А я вам ручаюсь, что так как для казны нет ни малейшей выгоды от запрещения на соль, то она будет в вашем полном распоряжении, и на этот счет будьте совершенно покойны».

Я поблагодарил за такое заявление, которым было дано [4] основание выгодной торговле, и просил смотреть на нее, как на драгоценнейший камень в нашем уборе. Я также убедительно просил об уменьшении пошлины на русскую рожь, пошлины, превышающей всякую меру и составляющей скорее ошибку, нежели точный расчет. Чрезмерность этой пошлины доказывается тем, что с тех пор, как Рига стоит, от нее ни единая копейка не попала в казну ее императорского величества; только в прошлом (1771) году в первый раз она принесла доход, и то вследствие несчастных обстоятельств Германии, по миновании которых, т. е., по прекращении голода, и доход этот должен был прекратиться. Если цена на четверть была три рубля, то поляки и курляндцы получили-бы эту цену вполне, русским пришлось-бы по два рубли, так как третий рубль пошел-бы на уплату пошлины.

— «Ну, и будет с них, — возразила императрица, — у них довольно; давать им слишком много не следует, так пусть и останется. Я не хочу, — продолжала она, — делать много шуму из всего этого. Прежде нежели издерживаться, надобно чтобы сперва все были сыты. Вот видите, — тут императрица карандашом начертила на бумаге гавань, затем хлебородную местность, орошаемую многими реками по направлению к гавани, а против этой местности бесплодный край, лишенный водяных сообщений, — если хлебородный край станет подвозить свой хлеб в гавань, лишая тем бесплодную страну своей помощи, то этот вывоз причинит местное оскудение, и вот причина, не дозволяющая способствовать увеличению отпуска хлеба за границу».

— А если, — возразил я, — хлебородная местность подвозом ржи в приморской гавани способствует улучшению своего хозяйства и каждый увеличивает свое богатство, то пример этот может послужить уроком для бедного края, побудив жителей его приложить более старания к обработке, так чтобы не только устранить от себя нужду, но еще нажить избыток?

— «Хорошо, я согласна с этим предположением, смотря по тому каков этот край. Если-же местность болотиста, то что вы с нею поделаете и что выйдет из вашей обработки?»

Я высказал мнение, что нет таких препятствий, даже величайших, которых человек не в состоянии был-бы [5] преодолеть, если только он усматривает возможность извлечь чрез то выгоды; так точно можно сделать удобным для обработки даже бесплодный край, который тогда для владельца будет столь-же полезен, сколь прежде был безвыгоден.

— «Я с вами не спорю, — отвечала государыня; если же нельзя будет совершенно отменить пошлину, то я, по крайней мере, буду стараться сравнять ее (в Риге) с прочими русскими городами; надобно поговорить об этом с тайным советником Тепловым».

— «Данцигские затруднения вероятно принесут выгоды рижской торговле?» вставила императрица вопрос.

Я отвечал: едва-ли Рига воспользуется чем-нибудь от стесненных обстоятельств данцигской торговли, но тем более выиграет город Кенигсберг.

— «Вы правы. За то, когда заключен будет мир, я открою Украйне торговлю на Дону, по Черному морю и далее. Еслибы у меня была карта под рукою, я доказала-бы вам это нагляднее. Знаете-ли вы в Лифляндии людей, знакомых с ленным правом?»

Я отвечал, что есть в Лифляндии люди, знающие ленное право и общие законы, но что я не могу догадаться, кого именно ее величество с этой точки зрения считает искусным в этой науке?

— «Надобно вам сказать, — возразила императрица, — что какой-то лифляндец, фамилию его не припомню, поднес мне трактат о ленном праве. Я его не читала, да и самый предмет представляется мне столь незначущим, что мне смешно становится, и ходатаем по этому делу я, конечно, не буду. Что вы на это скажете?»

Я смолчал, находя вопрос слишком неопределенным, а государыня продолжала:

— «Повторяю, дело так ничтожно, что я смеюсь над ним и отстаивать его не хочу; я исправила уже несколько ленных поместьев, а в России их не перечесть, как вы думаете?»

Я начал с того, что просил всемилостивейшего снисхождения, если ответ мой будет не подходящий, и продолжал: я нахожу, что Лифляндия счастлива и тем, что ее величество удостоивает ее улыбкою в ее печали. — На это не последовало [6] ни слова в ответ, и даже ничем не обнаружено, впопад-ли я сказал свое мнение.

— «Я понимаю, — сказала императрица, — доводы, которые вы приводили в пользу свободной торговли солью, убедительны; запрещение влечет за собою несчастие многих людей, которые, по бедности или по другим обстоятельствам, принуждены тайным образом ввозить иностранную соль, и для поляков и для литовцев, пойманных в контрабанде, и за то подвергнутых наказанию, — это повод избегать Риги, а это обстоятельство заслуживает внимания, особенно потому, что от дороговизны местной соли очень мало выгоды для казны».

Я воспользовался случаем, и убедительно просил предоставить торговле солью полную свободу, так как от того зависело вообще процветание всей торговли.

— «Хорошо, — сказала императрица, — если уж вы так настаиваете, то пусть будет по вашему: я издам об этом указ; но я жду вашей записки через Эка, как уже говорила».

Я выразил всю свою благодарность, присовокупив к ней желание, чтобы хозяйственная часть во вновь приобретенных областях (т. е. в Белоруссии) процветала в такой же мере, в какой выиграли уже таможенные и коммерческие дела, чему надобно ожидать в последствии и доказательств.

— «Я должна вам сказать, — отвечала императрица, — что экономические дела представляют из себя тяжелое тело, которое трудно поворачивать. Рижские экономические дела в застое, также и русские, и в новых областях (т. е. в Белоруссии) не лучше. Граф Чернышев ⁴ принимает быстрые меры и его легко направить как следует; когда это будет сделано, то он все улучшения припишет себе, и пусть его тешится. Вы знакомы с вице-президентом Бемером? Я назначила ему хорошее жалованье, прибавив к нему оклад гвардейских аудиторов в 600 руб. Дом его снабжен со всем избытком, какого он не имел в Германии. Были вы у него? Я считаю его за сведущего законоведа; он съумеет и прочих членов коллегии направить на здравые мысли, а из молодых людей, принятых им в коллегию, подготовить со временем искусных [7] дельцов. Как были вы им довольны в Лифляндии? Я надеюсь, что он честный человек; хочу его впредь награждать» ⁵.

— «С герцогом Курляндским, — продолжала императрица, — я заключила торговый договор; с этим государем я считаю дружеские отношения необходимыми. Я отошлю этот договор к генерал-губернатору, который обязан уведомить меня в случае неисполнения договора со стороны Курляндии. Генерал Эльмпт на первый раз откомандирован в Финляндию, где менее представляется случаев подавать дурные примеры по таможенным делам, о чем я и впредь позабочусь для него. Кланяйтесь генерал-губернатору. Желаю вам счастливого пути».

IV.

31-го декабря 1774 г.

Главные предметы беседы, которой удостоила меня ее императорское величество в продолжение более часа.

О губернаторе.

Осведомившись сперва о его здоровье, о числе его детей от последнего брака, о том, как и где воспитывается его сын, государыня заметила, что губернатор очень честный человек, каких она желала-бы иметь поболее. Она любила и уважала его особенно за редкий характер; весьма было бы ей приятно, если-бы он на обратном пути из Москвы заехал ее навестить; она будет непременно поджидать его около этого времени. Если-бы, в последствии, его духовник ему не понравился, то может он выбрать другого из ее белорусской колонии. Он не только приобретет в нем отличного человека, но еще и ее одолжит особенно. [8]

О губернаторе на острове Эзеле.

Пожимая плечами, государыня заметила, что сенат поступил круто в этом деле, тогда как она, если-бы ей представили дело, готова-бы распорядиться надлежащим образом. Но она и тем осталась-бы довольна, еслибы губернатор уладил дело по соглашению с сенатом.

О хлебе.

— «Если я не запрещу вывозить хлеб из завоеванных областей, — сказала императрица, — то они за то обязаны доставить его мне столько, сколько его нужно для Петербурга. У меня нет намерения причинять этим кому-либо стеснение; как частное лицо, я хочу только купить и исправно заплатить за хлеб, но чтобы с меня не брали лишнего. Я хотела было произвесть доставку отчасти на судах адмиралтейства, отчасти на ластовых судах, возвращающихся из Архипелага, но в обоих случаях встретила столько затруднений, что отказалась от этого намерения. Я хотела бы найти подрядчика, который взял бы на себя транспорт сюда хлеба и при том на свой собственный страх; об этом будет без замедления написано генерал-губернатору. Мне сделано было предложение предоставить в мое распоряжение в Митаве и Либаве известное количество ржи, но я от того отказалась, полагая, что это затруднит обыкновенный ход торговли рожью между Курляндиею и Ригою. В разоренных областях нужда очень велика; никто так не знает этого, как я; такова уж их участь, и я сочувствую им более чем кто-либо. Я выбрала самые лучшие меры для устранения зла; только крайность, т. е. если я не получу необходимый запас ржи, заставит меня наложить запрещение на вывоз хлеба, о чем сенат уже входил ко мне с докладом, и что вы из письма моего к генерал-губернатору, надеюсь, ясно усмотрите».

Я выразил ее величеству мою благодарность за то, что она всемилостивейше сохраняла за городом Ригою свободу торговли; я находил, что это — настоящее средство никогда не нуждаться в достаточном запасе, так как соседняя Курляндия весь свой запас, превосходящий все, что может произвести Лифляндия, отправляет на рижский рынок; и это надежный источник, из [9] которого можно помочь местному недостатку даже такому, который происходит от неурожая. При таких обстоятельствах, — продолжал я, — ваше величество можете безошибочно ожидать, что этот соседний край сохранит на ваше распоряжение свои последние запасы, тем более, что, так как суммы для закупки находятся на лицо, то дело теперь только в том, чтобы приобрести хлеб легчайшим и выгоднейшим способом, а на этот способ, по моему мнению, указывает благоразумие в торговле; таким образом, право производить закупку, как частное лицо, должно сообразоваться с правилом торговли, а именно известить, под секретом, генерал-губернатора: какое именно количество хлеба нужно приобресть, и предоставить ему, посредством закупки у немногих лиц, собрать большое количество хлеба. Этим способом устранится повышение цен и положен будет предел лихоимству. Если же, напротив, в публике распространится слух о продаже больших партий хлеба, то уже купцы, без сомнения, разными спекуляциями подымут цены донельзя, во вред покупателя и, в настоящем случае, в убыток казне.

На это государыня отвечала: — «Ваши замечания мне нравятся, они основательны, и я постараюсь воспользоваться ими. Признаюсь вам, я не знала всех этих проделок торговли; я всегда думала, что невозможно действовать скрытно, и что подобного рода закупка должна непременно происходить не иначе как на глазах каждого».

Приведенные мною примеры купцов, никогда не объявляющих о данных им коммисиях и закупавших товар тем дешевле, чем искуснее они могли притворствовать и скрывать свои намерения, удостоились благосклонного внимания государыни, которая и заключила беседу словами:

— «Я тоже давно уже купец, но, как вижу, не из числа хитрых, а такою надо мне сделаться, если хочу вести мою торговлю с выгодою».

О Западной Двине.

Императрица. — «Я надеюсь, что рижский форватер находится теперь в наилучшем состоянии, особенно так как большие трехмачтовые суда подходят к самому городу, а новые плотины так хорошо устроены, что служат не только для [10] пользы торговли, но и для приятной прогулки обывателей, благодаря насаженным на них деревьям».

Так как я ни слова не отвечал, то государыня спросила, какая причина моему молчанию, и приглашала подробно описать ей состояние реки Двины. На это я доложил, что сведения мои об этом предмете очень неудовлетворительны, так что я не могу говорить о нем с уверенностью. Всякий, конечно, желает наилучшего; выгоды всех, и обывателей и иностранцев, замешаны в деле; особенно если сообразить и те большие расходы, которые употреблены на постройку, так как и то, что ее императорское величество принимает всемилостивейшее участие в успехе этого дела. Между тем, я не могу скрыть истины и не сказать, что по большей части не возлагают больших надежд на успех, а, напротив, предвидят невозможность приведения дела к концу, основываясь на повреждениях реки, оказавшихся со времени построек на ней. Я соглашался, что в настоящее время трехмачтовые суда подходят на парусах в городскому мосту, следовательно, глубина форватера в этой местности для таких судов достаточна. Еще менее можно что-либо сказать против новых построек и плотин по обеим берегам реки, доставляющих городу украшение и удовольствие. Но верно также и то, что до устройства плотин, к городу подходили суда еще больших размеров и в большем числе, нежели теперь. Вообще, воды/убыло, а не прибыло, и это объясняется очень просто тем, что по временам плотины прорываются и миллионами возов песку засыпают Двину. Прежние глубокие места из широких стали гораздо более узкими; отмели образовались особенно при устье реки, так что от этих нагроможденных на дне холмов песку, близь глубоких мест, при ледоходе или буре, и все устье могло бы быть загорожено, тем более, что русло, съузившись, тем легче допускало это печальное засорение.

— «В этом описании, — отвечала императрица, — я вижу мало утешительного для моих ожиданий и усматриваю совершенно противоположное тому, что представлено мне было на бумаге. Впрочем, я еще допущу продолжение работ исподоволь, а потом увижу при чем я. — А Вейсман-то женился, да уже и отец! Нет, такие примеры можно объяснить только слабостью [11] нашего пола. Ни за что я не поверила бы, что Вейсман женится! Ну, возможно ли это! (и императрица от чистого сердца рассмеялась). Какого вы были мнения о его брате, генерале? Фельдмаршал (Румянцев), отправляя его ко мне, отзывался о нем с величайшею похвалою; но, поговорив с ним, я ровно ничего не нашла в нем и позвала его к себе во второй раз, потому что многое я отнесла к его застенчивости. Я нашла в нем тоже самое, что и прежде — ни более, ни менее как в самом ограниченном человеке. В третье мое свидание с ним, я убедилась, что он прямой простофиля, не имеющий никаких познаний в своем деле, с понятиями и рассуждениями беспримерно слабыми. Одно его достоинство, видите ли, заключалось в том, что он в точности исполнял ему данные приказания; он был ни что иное как послушное орудие, как простой рядовой солдат. Если представлялось обстоятельство, не упомянутое в данном ему приказании, или такое, которое по последовавшей перемене в ходе дел не могло быть ему указано, то он уже не способен был разрешить недоумение собственным разумом, так как, в сущности, он разума не имел. Таков был генерал Вейсман, и кто коротко его знает, тот другого мнения о нем не может иметь. Не смотря на то, я отличила его, как примечательного человека, как значущее лицо, и как такового наградила его, но сделала это, конечно, для света, а не по личной моей оценке ⁶. Его брат, тот, что живет у вас, будет поумнее. Я разумею мужа и отца семейства, о котором я перед этим говорила». [12]

О белорусской торговле.

— «Вы хорошо делаете, — сказала императрица, — что основываете торговлю на основаниях справедливых, и скорее склонны хорошим приемом привлекать к себе белорусских жителей, нежели предлагать суровые и понудительные меры. Этот народ вовсе не так беден, и, по отзыву губернатора, они довольно трудолюбивы; край же, большею частию, плодоносный; все это вместе со временем сделает приобретение это очень выгодным для меня. Я надеюсь, что вы относительно коммерции будете исполнять все к моему удовольствию; я вполне на вас полагаюсь. Удивляюсь рижскому магистрату, который не перестает противодействовать торговле. Я усмотрела это из дела уездного судьи; тоже самое вижу из дела Татова, которому у вас отказывают в праве гражданства. Ни одну нацию, какая бы она ни была, не отстраняют от получения права гражданства; каждый волен приобресть его; одна русская нация (в Лифляндии) исключается ⁷. Я не могу довольно надивиться этому. (Тут императрица даже руки подняла). Очевидно, что я вполне отношусь столько же терпеливо и снисходительно к магистрату, сколько этот магистрат осмеливается раздражать меня до крайней степени! Я дам им почувствовать ту же жестокость, с которою во времена шведского владычества часто с ними обращались, и отложу в сторону [13] снисходительность! Они давно заслужили это и могут пенять только на себя, когда это с ними сбудется».

Об отдаче на откуп.

— «Я довольна доходами Петербурга, а вашими тем более. Мой первый торговый город Петербург, а за ним Рига. Я отказалась от отдач на откуп, и пока доходы пойдут таким образом, нет надобности принимать предложения откупщиков».

О таможенных служителях.

— «Благодарю губернатора за предложение, в городах Ревеле и Нарве, определять на таможенную службу также и русских, и воспользуюсь им согласно его видам».

О мире.

— «Что вы думаете о мире (с Турцией)? Он состоялся совершенно против ожидания, в такое время, когда и мечтать о нем нельзя было. Я одна его подготовила, и без чьего-либо содействия. В нем заключаются весьма значительные предметы. Бог даровал мне его; теперь мне предстоит приступить к очень важным распоряжениям, которые, вероятно, в Москве покончу. Можете мне поверить, что мне очень много нужно устроить».

О ревельских и других городов коммисионных делах.

— «Эти дела должны оставаться у вас до моего возвращения. Тогда напишу генерал-губернатору, и затем с вами поработаю, как тогда, за рижским коммисионным делом, о котором вы, верно, помните».

О прусском короле. ⁸

— «Какое ваше мнение о прусском короле?»

Я отвечал, что имею такие ограниченные понятия о сильных мира сего, что не могу позволить себе о них ни малейшего суждения.

— «Однако, — настаивала государыня, — скажите хоть то, что думаете».

Я полагаю, отвечал я, что прусский король — великий государь; только в отношении своих финансов он мог бы стать выше. [14]

Этот ответ, повидимому, согласовался с мыслями императрицы. Она заметила:

— «Он заинтересован во всякого рода торговле, и получает свою долю наравне с своими товарищами; он не пренебрегает даже мелочною торговлею. Он тянется за большим, и не отказывается от малого».

Я отвечал, что, следуя именно этим началам, он и не успевает осчастливить ни страну, ни народ свой; в его государстве царствует скорее какое-то отчаяние, нежели бедность; так что, если-бы он не преследовал строго эмиграции, то нет сомнения, что каждый месяц по крайней мере сто семейств выходили-бы искать счастия в спокойной, кротко управляемой России, где, начиная с главы правительства, все старается увеличить, а не уменьшать благоденствие подданных. Государыня отвечала:

— «Неприлично государю быть мелочным торговцем. Это у него не больше как слабость, в которой он слишком поздно убеждается, а именно, когда все уже впало в бедность и вред оказывается неисправимым. Предложением торговли соли хотели вовлечь меня в торговлю. Ко мне очень приставали, и в представлениях приводили сильные и убедительные доводы, однако я не поддалась, и буду всегда держаться этой системы без перемены».

О крестьянах, по поручению губернатора.

Склонив голову на руку и с озабоченным видом, императрица сказала:

— «Да, дело не легкое, оно не мало меня озабочивает, и все-таки оно остается в одинаковом положении. Я боюсь, не вышло-бы из этого что-либо в роде американского колониального дела ⁹, если только я его затрону. Где только начнут его трогать, оно нигде не поддается. Императрица-королева (Мария-Терезия), при всем своем старании, не подвинулась ни на шаг. И мне предстоят теже трудности; они окажутся еще большими, когда только примусь действовать. Однако, как знать! Удалось же мне окончить многие другие дела. Я надеюсь, что [15] обстоятельства сложатся так, что не пойдут на перекор моим намерениям.»

Об английских купцах.

— «Торговля с Англией для меня самая выгодная. Как смотрите вы на нее?» — спросила меня императрица.

Я отвечал в таком смысле, что торговля тем выгоднее, чем более удается сделать ее общею. Англия естественно нуждается в здешних произведениях, и покупкою их столько-же выигрывает, сколько мы сбытом их. Выгоды вполне взаимные. Но необходимо стараться привлечь к себе и другие нации, и чем более мы в этом успеем, тем менее мы будем подвергаться деспотическим требованиям, англичан, в отношении облегченных пошлин, и т. д., что не без причины даст другим нациям повод к зависти. Рынок, который посещают многие купцы, находится в более благоприятном положении, чем тот, которым пользуется только один торговец. Первому и надо споспешествовать, а не последнему, и в этой системе я полагаю всю выгоду коммерции.

Эти замечания были выслушаны весьма милостиво.

О рижской торговле.

— «Я надеюсь, что Рига процветает и никто не имеет причины жаловаться?»

Я отвечал, что все весьма довольны милостивыми распоряжениями ее величества в пользу города, и, как очевидно, все счастливы.

— «Но я вам одним обязана этими хорошими распоряжениями, я участвовала в них только чрез ваше посредство», сказала императрица и продолжала: «Желаю вам счастливого пути и скорого возвращения, особенно имея в виду опасности на многих реках, которые вам предстоит переезжать; тут вы можете подвергнуться опасности или по крайней мере испугаться».

Между всеми другими милостивыми речами, это заключение было высшею для меня наградою. [16]

4-го февраля 1777 г.

4-го февраля 1777 года я имел счастие докладывать ее императорскому величеству о следующих предметах и выслушать ответы на доклад.

1. Докладывал о данном мне генерал-губернатором Броуном (Browne) поручении просить разрешения дела о лифляндской ревизии, так как ревизию положено производить каждые шесть лет, а между тем ее не производили целых шестнадцать лет к ряду; дальнейшая отсрочка может повредить казенным доходам, а, с другой стороны, губернатор опасается, чтобы дело, в случае могущей постигнуть его смерти, не сошло еще более, чрез разные толкования, с надлежащего пути, особенно потому, что будущий его преемник, не посвященный в суть дела, может сделаться доступным к таким лифляндским внушениям, которые не всегда соображаются с истинным общественным интересом. Императрица отвечала:

— «Неважное дело, если помещики, благодаря некоторой снисходительности, добудут кое-что такое, что им не следует; они заплатили мне турецкий налог, который я им снова отпустила; я отменила также много других поборов прежнего времени и все это — согласно с моим обещанием. Если подданный и пользуется иногда лишним, хотя-бы из принадлежащего казне, то казна от этого не теряет: оно вернется к ней, только попадет в другой карман, а в этом небольшая разница. В новых наместничествах я назначила ревизию через 20 лет, и, как я сказала, не понесу от этого убытка. Всматриваясь ближе, я нахожу дело лифляндской ревизии очень своеобразным. В бытность мою, в 1764 г., в Риге, генерал-губернатор говорил мне, что нельзя ничего сказать против Штакельберговой методы ревизии, и что жалобы на нее со стороны местных обывателей не заслуживают внимания. В последовавших затем и дошедших до меня рассуждениях об этом предмете, я нашла, что генерал-губернатор не только отступился от своего прежнего мнения, но еще и стал противоречить сам себе. Такие вещи мне не нравятся. Впрочем, я еще раз вникну в дело и постараюсь найти какое либо средство положить ему конец». [17]

2. Докладывал о том, что в Лифляндии возникает так много тяжеб по поводу земельных споров между соседями, что необходимо, для прекращения этого распространяющегося зла, установить закон для присутствующих, как для отсутствующих, а именно: для первых на один год и шесть недель, а для вторых на два года, и по истечении этих сроков не давать хода никаким притязаниям, а право на имение признать прочным и неоспоримым.

На это императрица сказала:

— «В новых наместничествах я назначила для того вообще двухлетний срок при продаже поместьев; по истечении этого срока все претензии, какого-бы рода они ни были, прекращаются, и с этих пор право собственности утверждается навсегда. Я не прочь ввести этот закон и в Лифляндию. Я все-таки не вижу, что можно выиграть от уничтожения одного зла, когда кроме его существуют еще сотни других. Вообще очень предосудительна эта страсть лифляндцев к тяжбам. Они вредят своему имени, наносят ущерб своему благосостоянию и развивают только вражду и ненависть друг к другу. Их запутанные дела затрудняют даже местные суды; они пользуются дружбою и родством с ними судей, и вредят себе более всего соревнованием при подкупе их. Мне известны многие их проделки по здешним коллегиям, и они весьма мне не нравятся. В этом отношении Эстляндия имеет над ними не малое преимущество: там нравы и образ мыслей лучше лифляндских. В течении 14-ти лет у них не было ни одного уголовного дела, и то, что было, касалось ничтожного иностранца. Споры у них стараются покончить полюбовно, а если это не удается, то дело идет в обыкновенные суды, не состоящие на казенном жалованьи и всетаки решающие так справедливо, что аппеляции очень редки. Многое из этих порядков я позаимствовала для моих наместничеств и ожидаю величайшей от того пользы. Неудобно было-бы составить из Лифляндии и Эстляндии одно наместничество, а для двух отдельных провинций они слишком малы. А между тем, многое из моего наказа о губерниях могло-бы быть с пользою применимо к Лифляндии. Например, там у меня учрежден суд, не припомню теперь его названия ¹⁰. Это [18] тот суд, который старается уладить всевозможные споры полюбовно. Для ябеды — это просто гибель. А в сутяжническом крае, как Лифляндия, такая мера была бы не бесполезна и, пожалуй, навела бы жителей на лучшие мысли».

3. Касательно двинского моста, приказано поручить казенному прокурору заявить по этому предмету права казны.

4. — «Дарованными городу сборами за ввозимый портвейн (?) (Porturinzoelle) генерал-губернатор имеет располагать согласно назначению; сверх того, ему следует требовать подробный отчет обо всех городских доходах; предоставить городу то, что требуется для покрытия необходимых расходов, а над остальным иметь строгое наблюдение в предотвращение растрат».

5. — «Жалованье казначея (Рентмейстера) в Лифляндии, конечно, не велико; в новых наместничествах я назначила казначею 400 р.; до такого-же размера я увеличу оклад лифляндского казначея. Невозможно принять за основание жалованье шведских времен, нельзя также не увеличить его согласно с требованиями настоящих обстоятельств, так как нынешние частные расходы каждого лица не могут идти в сравнение с прежними».

6. «На место вице-губернатора лифляндского есть очень много желающих, а я еще не остановилась ни на каком выборе. Пока там есть генерал-губернатор, должность вице-губернатора представляется совершенно лишнею».

7. — «Торговля с Белоруссиею, вероятно, не принесла выгод прусскому королю. Он все еще продолжает торговать, за то тем менее печется о своих подданных. Он да его откупщики только и думают, что о собственной наживе; нет, такой политике я никогда не последую».

8. — «Удивительно, откуда у такого небольшого города, как Рига, столько доходов и приходных статей, а еще удивительнее, куда все эти деньги деваются и отчего капиталы города до такой степени истощены? Куда деваете вы ваши деньги? Распорядители городских сумм достаточные ли люди? Посылаете ли вы сюда и теперь деньги, как это делалось прежде? Скажите мне все, я спрашиваю из одного любопытства, это не будет для вас иметь никаких последствий. Нужно, чтобы генерал-губернатор построже их держал; это необходимо: они люди [19] очень упрямые, едва-ли они через 50 лет исполняют приказания правительства, и доказательство тому — анбары».

По окончании этой беседы, ее величество вышла в другую комнату, куда и я за ней последовал. Тут я нашел множество придворных лиц, смотревших на меня с удивлением. Я располагал удалиться; тогда императрица, обратившись ко мне, приказала мне придти в среду, так как она имела еще многое, о чем поговорить со мною. Это еще больше изумило господ придворных.

VI.

8-го февраля 1777 г.

— «Я повторю вам только то, о чем говорила с вами в субботу. Полковнику Вейсману непременно следует награда от имени города; ведь он действительно исправил реку. Трехмачтовые суда подходят к самому городу, чего прежде не бывало. Весь округ пришел в лучшее состояние. Магистрат не вправе требовать, чтобы все это было сделано безвозмездно. Что касается коммисионских дел городов Ревеля и Пернова, то вам надобно будет для доклада о них выбрать такое время, которое позволит вам оставаться здесь несколько месяцев, а между тем так устроить рижские дела, чтобы они не пострадали от вашего отсутствия. Я полагаю, что вы еще нынешнею зимою могли бы съездить туда и постараться уладить споры между земством и городом, а также и те, которые происходят в городском обществе; и я тем более надеюсь на успех ваш в этом деле, что уже неоднократно вы улаживали спорные дела; но если вы находите, что можно отложить поездку и отправиться туда в другое время, более удобное, то и я не прочь. Словом, я полагаюсь на вас, и мое доверие к вам побуждает меня к тому. Прошлогодняя рижская торговля шла хуже прежних лет. Но в этом отношении я нисколько вас не обвиняю, а приписываю неуспех многим очевидным причинам и, в особенности, неблагоприятной зиме. Тем не менее, доходы поступали в большем количестве, нежели прежде в хорошие годы, т. е. до издания последнего постановления. Благодарю вас за ваши услуги и труды. Я вам неоднократно повторяла, что я весьма вами довольна. Я еще в долгу у вас, [20] но вы в накладе не останетесь. Разве нет у вас какой-нибудь личной просьбы до меня?»

Я воспользовался случаем доложить о своем процессе по имению. Мне казалось, что само Провидение печется о моей пользе. На основании прав, присвоенных всем дворянским имениям в Лифляндии, я купил поместье Аахакен на 23-х летний срок. 12 лет пользовался я своим имением, как пользовались им и прежние владельцы, спокойно и без вмешательства магистрата; но когда при последней торговой коммисии оказалось, что я не могу разделять видов магистрата, да и впредь Господь не допустит меня до этого, магистрат вздумал поджигать бюргеров или компанию пивоваров, чтобы они оспаривали мое право варить пиво и сбывать его на суда. Против этих враждебных действий я приводил решения шведских и русских времен и исходатайствовал еще третье решение в юстиц-коллегии; все они были в том смысле, чтобы оставить имение мое со всеми оспариваемыми ныне его правами за мною, а их оставить без уважения. Но компания пивоваров подала аппеляцию в сенат, а здесь не только, по видимому, на нее смотрели благоприятнее, чем на меня, но, благодаря разногласию между сенаторами, это дело, само по себе маловажное, оказалось столь значительным, что о нем определено представить на разрешение ее императорского величества. Вот почему припадаю к стопам вашего величества с просьбою сохранить за мною мои права и мою собственность.

Ее величество изволила на это объяснить: — «Так как, по вашим словам, я буду вашим судьею, то я поступила бы неосторожно, еслибы, — как ни кажется мне, что вы правы, судя по вашему рассказу, — обещала-бы вам заранее выигрыш дела. Законы предписывают решать дело не прежде, как по выслушании обеих тяжущихся сторон. Но я вам всетаки скажу (и при этом лицо императрицы приняло самое милостивое выражение), будьте спокойны и верьте, что ваше дело находится в хороших руках, коль скоро оно у меня. — Ну, теперь, мне кажется, мы довольно наговорились. Отдохните еще несколько времени, а потом отправляйтесь в путь. Кланяйтесь от меня генерал-губернатору (Броуну), когда вы его увидите».

Комментарии

1. Императрица в подлиннике употребляет слово Commercien во множественном числе.

2. У Даля стоят в подлиннике буквы d.... Е..., означающие: dumme Esel; немец не хотел приводить резкого выражения императрицы. Г.

3. Здесь в подлиннике игра слов, трудно переводимая: den erlauchteten Senat noch mehr zn erlauchten.

4. Гр. Захар Григорьевич Чернышев, р. 1722, ум. 1784, был первым, по времени, генерал-губернатором Белоруссии.

5. Императрица выписала прусского тайного юстиц-советника Бемера (Behmer) и назначила его вице-президентом юстиц-коллегии по лифляндским и эстляндским делам. На самом-же деле произошла ошибка: императрица воображала, что имеет дело с известным Геннингом Бемером (Boehmer). Впрочем, и он был отличный юрист и честный человек. Свои резолюции по делам юстиц-коллегии он всегда составлял на латинском языке. П. Г.

6. Мнение императрицы о Вейсмане ошибочно. Это был один из отличнейших генералов русской армии.

Вейсман убит при Кучук Кайнарджи, 22-го июня 1773 г. Смитт, в своей биографии Суворова, называет Вейсмана Ахиллом русской армии. Smitt, Suvoroff und Polens Untergang, 1. 136.

Вот что говорит Смитт о геройской смерти Вейсмана (Том I, стр. 139):

«Ниман-паша находился с 20,000 человек у Кучук Кайнарджи, откуда он хотел напасть на русских при их переправе через Дунай. Румянцев решился предварительно прогнать его оттуда и дело это поручил отважному Вейсману. 21-го июня (2-го июля) Вейсман с 5,000 человек двинулся на неприятеля. Ночь провел он в Куючуке и 22-го июня, рано утром, сошелся с турками, которые стояли лагерем, окопавшись, и занимали выгодную позицию на двух горах. Чтобы дойти до неприятеля, было необходимо пройти через узкий проход, который турки, по беспечности, оставили без наблюдения. Выбравшись оттуда, русские образовали два каре и под пушечными выстрелами двинулись на неприятеля. Они поднялись до середины покатости, когда турки бросились на них из лагеря и с ожесточением напали на оба каре. Янычарам удалось с саблями в руках ворваться в один угол левого каре. Вейсман был тут и немедленно двинул в эту брешь резерв, находившийся внутри каре. В этот момент один янычар выстрелил в него из пистолета. Пуля прошла через руку и попала генералу в грудь; он упал, успев только сказать: «не говорите ничего людям», и тотчас же умер. Его покрыли шинелью и скрыли от солдат его смерть; но когда они о том узнали, то ничто не могло сравниться с их горестью, с их яростью; опрокидывая все штыками, они не давали никому пощады; даже пленных они умертвили. Произведя страшное кровопролитие между турками, они обратили их в бегство и завладели их обозом, лагерем и артиллерией, но эта победа была куплена дорогою ценою: мы потеряли Вейсмана».

7. Эти строки подчеркнуты в подлиннике. Z.

8. О Фридрихе Великом.

9. Вероятно, императрица имела в виду отложение английских колоний Северной Америки от Великобритании, в то время начинавшееся.

10. Императрица говорит о совестном суде.

Текст воспроизведен по изданию: Беседы императрицы Екатерины II с Далем. 1772-1777 // Русская старина, № 9. 1876