-

ИМПЕРАТРИЦА ЕКАТЕРИНА II И КН. ПОТЕМКИН.

Подлинная переписка.

(Из сборника профессора Николаевской акад. ген. штаба П. С. Лебедева).

1788 г. ¹

Июня 26-го ч.

Друг мой любезный. Сего утра я получила чрез графа Апраксина твои письма, коими меня уведомляешь, что Всевышний даровал нам победу, что флот капитана-паши гребною флотилиею разбит; шесть кораблей линейных созжены; два посажены на мель, а тридцать судов разбитых спаслись под своею крепостью; что капитан-пашинской и вице-адмиральские корабли истреблены и более трех тысяч в плен нам попали и что батареи генерала Суворова много вреда сделали неприятелю; сему я весьма обрадовалась, великая милость Божия, что дозволил чудесно гребными судами победить военные корабли. Ты получишь рескрипт, в котором написаны награждения. Нассау даю три тысячи душ, Алексиано шестьсот и кресты посланы. Тебя, моего друга, благодарю за твои труды и попечения и да поможет тебе сам Бог; с нетерпением будем ждать подробности всего сего и прошу всем сказать от меня величайшее спасибо.

Отселе получишь незабавные вести: шведы атаковали Нейшлот, — в котором две роты егерей, — и война не объявлена. Cela s’appelle agir en forban ². Мы со всех сторон войска собираем; на другой день праздников поеду в город и тамо буду жить, чтоб людей [572] ободрить, хотя и дух не упал, однако все войска идут. Rira bien qui rira le dernier; la justice, la raison et la veritd sont de notre cote ³.

Сейчас подписала к Грейгу приказание шведской флот искать и стараться его атаковать и разбить, естьли Бог поможет. Я-б желала, друг мой, чтоб тебе дать могла отселе скорее добрые вести, я знаю, что ты ими бы был обрадован, как сама я. А с вашей победою вас от всего сердца поздравляю. Даруй тебе Боже Очаков взять без потери всякой и будь, здоров. Отселе теперь и думать нельзя, чтоб единого матроса тронуть; нельзя-ли тебе пленных греков употребить, а, как здесь пооглядимся, тогда, что можно будет, то пришлем, но на сей стороне все в дело употреблено. Прощай, мой друг; Бог да поможет нам.

С.-Петербург. — Июля 3-го ч.

Друг мой сердечной и любезной, князь Григорий Александрович. Во ожидании твоего курьера с подробным известием об одержанной победе на лимане Очаковском 17-го (7-го) июня, я к тебе отправляю сего курьера, чтоб тебя уведомить о здешних неприятных происшествиях; по двухдневной стрельбе на Нейшлот, шведы пошли грабить Нейшлотский уезд; я у тебя спрашиваю, что тут грабить можно? Потом шведской секретарь требовал у вице-канцлера час и, пришед к нему, подал ноту, подписанную им по королевскому повелению, в которой, по многим оскорбительным мне самой и государству речам, его величество предлагает мне мирные кондиции; копия сей сумашедшей ноты к тебе послана будет с сим же курьером; в ответ я приказала выслать подателя оной. Сказывают, шведы и финны равно недовольны королевским поведением противу нас: он сказывал и уверял всех, что идет действовать оборонительно, а вместо того начал наступательно; сегодня пришла весть, что он от Аберфорса вошел в Финляндию 15 верст (и) идет к Фридрихсгаму.

Полки наши, сколько можно было, пошли; Пушкин поехал, а Михельсон давно там и взял позицию от Вильманстранда к Выборгу. Фридрихсгам может держаться несколько недель, как сказывают. Грейг с флотом, чаю, сегодня или завтра, съедется; дай Боже удачу, о сем прошу Всесильного Бога, которой ни в каком случае меня и государство не оставлял.

Король шведский себе сковал латы, кирасу, брассары ⁴ и [573] квиссары ⁵ и шишак с преужасными перьями. Выехавши из Стокгольма, говорил дамам, что он надеется им дать завтрак в Петергофе, а садясь на галеры, сказал, qu’il s’embarque dans un pas scabreux ⁶. Своим войскам в Финляндии и шведам велел сказать, что он намерен превосходить делами и помрачить Густава Адольфа и окончить предприятия Карла XII. Последнее сбыться может, понеже сей начал разорение Швеции; также уверял он шведов, что он меня принудит сложить корону.

Сего вероломного государя поступки похожи на сумасшествие; с сим курьером получишь манифест мой объявления войны; оскорбления наши многочисленны; мы отроду не слыхали жалобы от него, и теперь не ведаю за что разозлился; теперь Бог будет между нами судьею; буде нам Бог поможет, то его намерение есть уехать в Рим, принять римской закон и жить, как жила королева Христина.

Здесь жары преужасные и духота, я переехала жить в город; у нас в народе великая злоба противу шведского короля сделалась и нет рода брани, которою его не бранили большие и малые; солдаты идут с жадностью, говорят: вероломца за усы приведем; другие говорят, что войну окончат в три недели, просят идти без отдыха, чтоб скорее дойти до шведов; одним словом, диспозиция духа — у нас и в его войске — в мою пользу. Трудно сие время для меня, это правда, но что делать — надеюсь в короткое время получить великое умножение, понеже отовсюду ведут людей и вещей. Прощай, мой любезной, что делает Очаковская осада? Будь здоров и благополучен.

При сем следует манифест и копия с сумасшедшей ноты ⁷.

Июля 10-го ч.

Друг мой любезный, князь Григорий Александрович. Думали мы в начале весны вести получать от вас; потом платили мы вам отселе, за ваши хорошие вести, — дурными; но сего дня получите добрую новивну. Вчерашний день Грейг прислал ко мне своего адъютанта с известием, что он, 6-го июля, имел сражение с шведским флотом, которое продолжалось от 5-ти часов вечера до 11-ти часов; развела их ночь. Вице-адмиральской корабль и на нем вице-адмирал шведской взят «Ростиславом» и шведской флот побежал от наших в Свеаборгу в ночную темноту; наш флот потерял корабль «Владислав», которой попался между четырех [574] неприятельских, и, по сильной обороне, ими взят. Сие дело, хотя по себе не решительно, но следствия для шведов может иметь худые, буде Бог нам поможет; слух уже есть, будто за Кюмень убираются, но еще не верно.

Три баталиона пехотной гвардии и три эскадрона конной пошли сию ночь за реку к Красной мызе и тут станут в лагере, под командою премиер-маиора Татищева; люди все идут с радостию, и король шведской и шведы столь ненавидимы, как бессовестное его коварство и вероломство того достойно. Представь себе, что он, чтоб обмануть свой сенат, составил письма от Нолькена и от меня, кои Нолькен не писал, а я еще меньше, и нет лжи, которую он бы обо мне не рассеевал; да сверх того он сам себе противоречит во многом; при прошедшем сейме он говорил, что дивится упорности сейма, тогда когда тот сейм никакой державою не подкрепляем, и во истину я, со времени его самовластия, не истратила тамо ни единой копейки. Подобному вероломству и в истории примеру мало.

Я от великих жаров не очень здорова. Прощай, мой друг, Бог с тобою.

Кондиции ⁸ хороши, кои сюда прислал, я подогреваю не с ума ли сошел.

С.-Петербург. — Июля 13-го ч.

Друг мой любезный, князь Григорий Александрович. Письма твои от 1-го июля и от 6-го того же месяца я вчерась и третьего дня получила чрез подполковников Боровского и Глазова, коих обоих я пожаловала в полковники.

Июля 14-го ч.

Четыре сражения на лимане — мы пели два молебна и Бога благодарили за великое его милосердие. Заботит теперь меня Войнович; дай Боже, чтоб он дело свое успешно исправлял. Здесь беспокойствия, кажется, будто вид к лучшему получили; морская баталия совершенно выиграна, шведской вице-адмирал с кораблем своим, закрывая брата королевского, взят в плен; я надеюсь, что шведские дурачества хвалы не найдут нигде. Наши начали щелкать посты шведские, и три уже опрокинуты, и пушку у них отняли и человек сто шведов на месте осталось. Сказывают, будто финское войско не идет вперед, и много еще говорят, но время окажет — правду-ли. Нессельрод поедет скоро в Берлин. Двоякости фельдмаршала Румянцова непростительны; при первом удобном случае [575] посоветую ему сидеть дома. Произвождение по твоим запискам я сегодня сделала. И число рот, и людей в оных уставлено по твоему проекту. О флоте и доныне говорим, что пойдет в Архипелаг. Пошли сам от себя в Химару, а послу говорено будет по твоему желанию о прокормлении и о прочем. Касательно гребной флотилии я произвождения и награждения сделала по твоему представлению, а теперь думаю к Нассау послать шпагу с надписью богатую, а прочие шпаги и медали с надписями делают. К тебе же, моему другу, как строителю флота, приказала, сделав, послать большое золотое блюдо с надписью, и на нем шпагу богатую с лаврами и надписью: «Главнокомандующему Екатеринославскою сухопутной и морской победоносной силою». Теперь прошу тебя унимать свой храброй дух и впредь не стать на батарею, где тебя и всех с тобою находящихся могли убить одной картечью. К чему бы это, разве еще у меня хлопот мало: уморя себя, уморишь и меня. — Сделай милость, впредь удержись от подобной потехи. Каменской еще не приехал. Дай Боже тебе успех на Очаков и чтоб ты как возможно менее потерял людей. Что ты ослабел — о том от сердца жалею.

Прощай, мой друг, Бога прошу, чтоб подкрепил твои силы душевные и телесные и дал бы| тебе победу и преодоление на сухом пути и на море. При сем посылаю к тебе, что взято на шведском корабле и с шведским вице-адмиралом гр. Вахтмейстером; он сам говорит, что еще три корабля спускали флаг, но нашим за дымом не видно было; еслиб вице-адмирал не закрыл брата королевского, то сей бы взят был.

О сделаньи из карабинерного драгунского полка или как лучше придумаешь, — к тебе особо писано будет.

Июля 17-го ч.

Вчерашний вечер, друг мой сердечной, князь Григорий Александрович, приехал Каменской с флагами и знаменами и привез твои письма. Трофеи сегодня церемониею пошли в собор Петропавловской, и хотя у нас дух отнюдь неуныл, однако сие послужит к народному ободрению. Железо, которое требуешь в Херсон, к тебе доставлено будет. Обер-кригс-коммисару Львову и генерал-адъютанту Рокасовскому владимирские кресты даны будут. Касательно Ранцова, хотя он и сущий разбойник и пойман был в зажигании города Лондона и ты ему вверять ничего не можешь, однако отпустить его к тебе велю; я из смирительного дома Арнаутского маиора ныне послала противу шведа. Дай Боже, чтоб ты взял Очаков безо всякой потери людей, мне сие стращает, а наши северные дела теперь взяли оборот несколько поуспокоительнее, ибо король шведской, [576] кроме дурачеств, надо что делает. Повсюду и даже английской штатской ⁹ министр признает, что королевское поведение есть le comble de l’extravagance ¹⁰. Его взятой вице-адмирал (Вахтмейстер) величайший вертопрах, а он у него из лучших людей. Король, высадя войска в Финляндии, потерял лучшее время, да и доныне ничего не делают, и где с нашими сходятся, тут везде бегают шведы. Нейшлот иногда атакован, а иногда нет. Пред Фридрихсгам привели две пушки: одну 18-ти и одну 24-ти ф. и из них издалека стреляли несколько раз и паки перестали. У нас теперь в Финляндии 20 баталионов пехоты, казаков 800, два полка кирасир; я думаю, что с рода в Финляндии столько не было. Усердие и охота народная противу сего нового неприятеля велика; не могут дождаться драки. Рекрут ведут и посылают отовсюду; мое одно село, Рыбачья слобода, прислало добровольных охотников 65, а всего их 1,300 душ. Царское Село возит подвижной магазейн. Сия народная диспозиция кажется такова, как желать можно: войски роздыха не хотели. Тобольскому полку мужики давали по семи сот лошадей на станции. Здешний город дал 700 не очень хороших рекрут добровольною подпискою; как услышали сие на Москве, то пошли подписки и Петр Борисович (гр. Шереметев? ум. 30-го ноября 1788 г.) первый подписал 500 человек. Остров Эзель прислал — ты скажешь: куда конь с копытом, туда рак с клешней, — дворянство и жители, что сами вооружатся противу шведов, в обороне и недопущении врага общего, а просят только двести ружей и несколько пороха. Двадцать каноньеры (канонерские лодки) Архаров строит и они в августе готовы будут; одним словом, кажется паче после морской баталии, что аспекты наши гораздо обратились к лучшему, и надеюсь, что скажешь, что я довольно проворно поворотилась. Есть еще маленькая штучка, которую изготовляю на севере королю шведскому, о которой еще говорить не смею, но, быть может, что она действительнее будет многого иного.

Здесь жары так велики были, что на термометре на солнце было 39 1/2, — в Португалии более 44-х не помнят; в сей духоте, в городе сидя, я терпела духоту еще по шведским делам. Petersbourg а l’air dans ce moment d’une place d’armes et moi meme je suis comme au quartier general ¹¹; в день баталии морской 6-го июля дух пороха здесь в городе слышен был, ainsi mon Ami j’ai senti [577] la poudre ¹². Вахтмейстер, шведской плененной вице-адмирал, сказывал нашим, что они флот наш пренебрегали и, побив его, хотели идти прямо на Кронштадт, оный сжечь и, между тем, архейской их флот должен был идти к Красной горке и сюда к Галерной гавани, но сие несообразимо, ибо сей армейской флот у Рельзингера войска высадил шведские, а на финнов они не очень надежны. Несколько пикетов шведских Михельсон пощелкал и они бегут верст по десяти неостанавливаясь.

Радуюсь, что Войнович со флотом севастопольским здоров; я думаю, что капитан-паша боялся, чтоб не сделали вы какое предприятие позади его и для того поехал назад. Adieu mon cher Ami, portes vous bien ¹³; будь здоров, счастлив и благополучен; я теперь маленько поотдохнула, понеже кажется, что дела здешние берут оборот к лучшему, а с вашей стороны мы весьма спокойны. Спешу к тебе «сие письмо отправить, понеже вижу из твоих писем, что беспокоишься тогда, как. мы уже поспокойнее.

Июля 19-го ч.

Слушай, мой друг, князь Григорий Александрович, у меня к августу поспеют каноньеры, авось-либо Бог даст, что на них и на галеры посадить, то есть, военных людей поболее; всего бы нужнее был кто ни (на) есть притравленной; у вас егорьевских кавалеров без счета, нельзя-ли вам кого ни (на) есть к нам уделить, кто бы завел дух в них. В последнем морском сражении с шведами, капитаны четыре заслужили виселицу, хотя прочие и храбро поступали; первых теперь судят, но на галеры выбрать не-из кого, разве с неба кто ко времени упадет.

К нам грянул, как снег на голову, гр. А. Гр. Орлов; Бог весть ради чего трудился, но признаться должно, что от него духота неумалилась, он же как козьи рога ¹⁴. Сегодня ветер с севера и так думаю, что Грейг пошел паки искать шведов. Дай Боже, чтоб он их крепко побил. Из Финляндии сегоднишние вести гласят, что Нейшлот не шведов боится, но шведы Нейшлота, и что шведы делают повсюду несообразимое, и наши думают, что сей новой неприятель едва-ли искусен.

Сюда приехал посланник испанской Галвеси, которой был в [578] Берлине; он старичек добренькой; он сказывал, между прочим, что при отъезде его оттудова, тамо говорили публично, что он увидит здесь в близости сумашедшие предприятия короля шведского.

Июля 28-го ч.

Твое письмо от 18-го июля, друг мой, князь Григорий Александрович, я получила через флаг-капитана Сенявина, которого, буде рассудишь, что его производить должно другим необидно, то объяви ему чин моим имянем; а как ты о нем не упоминаешь, то я его и не произвела, оставляя сие на твое благоусмотрение.

Действие флота севастопольского меня много обрадовало: почти невероятно, с какою малою силою Бог помогает бить сильные турецкие вооружения!

Скажи, чем мне обрадовать Войновича? кресты третьего класса к тебе посланы, не уделишь-ли ему один, либо шпагу? Помоги тебе сам Творец во взятии Очакова; паче всего старайся сберечь людей, лучше иметь терпенья поболее.

Касательно наших хлопот со шведами я тебе скажу, что 22-го числа они приходили на Фридрихсгам с нарочитою силою и окружили его от моря я сухого пути и упражнялись в деланье батарей до 24-го, а того числа ночью кинулись поспешно паки в суда и с противным ветром пошли в море, а на сухом пути побежали к Аберфорсу и были таковы. Наши не знали чему приписать таковой побег, но фридрихсгамской исправник, вышед из шведского плена, да еще ленсман один, решили задачу, как из приложенной копии с рапорта выборгского губернатора усмотришь ¹⁵; тут видна рука Божия, наказующая вероломство. Гусарской полк вербуется, но казацких старшин, тобою обещанных, доныне еще здесь нет; прошу прислать, для формирования из ямщиков казаков. Грейг паки поехал искать шведов, и, кажется, дела наши пошли нарочито. Король прусской объявил, что в дурацких поступках шведа участия брать не будет; Датчане готовятся к войне. Трех-дечные корабли с архангельской эскадрою возвратятся. Нессельрод немедленно поедет.

К фельдмаршалу Румянцову я писать велела, что он ничего не делает. Я конечно надеюсь, что Бог нам поможет, и теперь гораздо спокойнее уже. Теперь, мой друг, ты просил меня о уведомлении почаще; суди теперь сам какова я была, не имея от тебя недели по три уведомления, однако я к тебе пишу и писала почти всякую неделю. Бог с тобою, будь здоров, и благополучен, и счастлив, и весел, и доволен, и спокоен. Adieu mon Ami. [579]

Июля 31-го ч.

Друг мой любезный, князь Григорий Александрович. Зная, что тебе нужны офицеры морские, отправляю к тебе обратно Сенявина, о котором я к тебе писала в предыдущем письме.

Дурости короля шведского неописанны, лжи и клеветы его бесконечны; ныне пришла весть из Дании, что он прислал сказать в Швецию, будто он у нас взял Нейшлот, что сущая ложь; он дважды приходил к Фридрихсгану и столько же раз паки от него отошел, а после последнего раза Армфелд, его любимец, прислал письмо с трубачом к князю Лобанову, чтоб установить картель для размена пленных, в коем дает выразуметь, что чрез сие они хотят открыть договоры о мире, а на другой день тот же Армфелд писал, но без подписи, письмо к генерал-поручику Гицелю, где уже о мире говорит яснее; из чего заключаю, что если чрез месяц после поданной ноты шведским секретарем, в которой гордые и полубешеные кондиции вписаны были, на коих требовали да или нет, ныне начали брать иной тон, то знатно, что им или худо от голода или бунта, или приходят к ним вести отовсюду неприятные, либо хотят удержать теми переговорами или слухом об оных Датчан, чтоб не решились в нашу пользу; и как все предприятия его величества шведского основаны, повидимому, на лжи, клевете и каверзах, то я решилась не спешить ответом, чтоб яснее видеть, что откроется по обстоятельствам. Все же переговоры твердые с вероломцем постановить трудно, а когда Финляндия откажется от его подданства, да шведы соберут сейм, тогда можно будет фуфлыге-богатырю подстричь крылья, чтоб впредь летал пониже.

Я, мой друг, здорова и желаю тоже и от тебя услышать; прощай, дай Боже тебе всякое, всякое, всякое благополучие и счастье.

Слух носится, будто Грейг еще шведской корабль 64-х пушечный сжег и 600 пленных взял, но от него еще не имею о сем вести, а только ведаю, что он 29-го июля был в виду Ревеля ¹⁶.

По написании сего, прислан ко мне от финских войск депутат маиор Егергорт с мемориалом на шведском языке, что они участия не имеют в неправильно начатой королем войне противу народного права и их законов, и много еще от них [580] словесных предложений. Мой ответ будет, по моим мыслям, в такой силе, что естьли они изберут способы те, кои их могут сделать от шведов свободными, тогда обязуюсь их оставить в совершенном покое, а переведаюсь со шведами. Что далее будет — к тебе напишу. Датчане 15-го июля признали казус федерис и немедленно хотели начать действие водою и сухим путем. Грейг заподлинно сжег корабль 64-х пушечной. Шведской флот от него между каменьями прячется; пленные сказывают, что в Свеаборге лишь на неделю провианта, а подвозимой — Грейг старается перенять и одно судно уже взял.

Кн. Потемкин — Императрице.

Августа 6-го ч.

...27-го дня (июля) показался неприятель к левому флангу армии в 50-ти конных, кои открывали путь пред своею пехотою, пробиравшеюся лощинами. Турки атаковали содержащих там пикет Бугских казаков; генерал-аншеф Суворов, на левом фланге командовавший, подкрепил оных двумя баталионами гренадер. Тут произошло весьма кровопролитное сражение. Число турков умножилось до трех тысяч. Неудобность мест, наполненных рвами, способствовала неприятелю держаться, но при ударе в штыки был оный совершенно опрокинут и прогнан в ретраншаменты. В сем сражении гренадеры поступали с жаром и неустрашимостью, которым редко найти можно пример. Но при истреблении превосходного числа неприятелей, отчаянно дравшихся, состоит и наш урон в убитых трех подпорутчиках: Глушкове, Толоконникове, Ловейне, в прапорщике Какурине, в 138-ми гренадерах и 12-ти казаках. Ранены генерал-аншеф Суворов легко в шею, секунд-маиор Минеев, 3 капитана, 2 подпорутчика, гренадер 200, казаков 4.

Императрица — кн. Потемкику.

Августа 14-го ч.

Послушай, мой друг сердечный, князь Григорий Александрович, не беспокоит меня ныне шведская война, ибо финские войска бунтуют и не хотят идти на нас наступательно; да, кажется, что и шведы также не точную охоту оказывают исполнять произвольные хотения фуфлыги-богатыря; но беспокоит меня твоя ногтоеда, о которой ты меня извещаешь своим письмом от 6-го августа, после [581] трехнедельного молчания; мне кажется, что ты ранен, а оное скрываешь от меня. Синельников, конечно, был близок возле тебя, когда он рану получил. Не тем ли ядром и тебя зацепило за пальцы? Я же вижу, что ваше теперешнее состояние под Очаковом весьма заботливо и труднее нежели себе представляли, и так все беспокойства ваши мне теперь чувствительнее, нежели дурацкая шведская война, в которой смеха достойные ныне происхождения, и, по видимому, кончится собранием сейма в Финляндии и Швеции, и тогда станем со штатами трактовать о мире, и естьли сие скоро сделается, как почти нет сомнения, тогда станем флот наряжать в Средиземное море, может быть, еще сей осенью; дай Боже только, чтоб ты ныне, как и прежде, управляться мог с капитан-пашинским, паки пришедшим флотом; но, ради самого Бога, тебя прошу: при экинокции прикажи нашим кораблям войти в порт, пусть буря бьет турок, наши были бы целы. Весьма жаль, что Александр Васильевич Суворов столько потерял людей и что сам ранен.

Пожалуй повадься писать чаще, а то до мира не доживу: я ныне два дни лежала в постеле d’une colique bileuse ¹⁷, и с довольным жаром; сегодня первой день как встала. Отпиши ко мне, что и чем мне наградить жену и детей Синельникова.

Прощай, друг мой любезной, будь здоров и счастлив, колико только возможно.

Августа 29-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович.

При отправлении к тебе двадцать одной шпаги, хотя от вас две недели ни строки не имею, но пишу к вам, чтоб вам сказать вести дурацкой нашей войны с фуфлыгою-богатырем. Из Гогфорского своего лагеря, в 25-ти верстах от Фридрихсгама, заведши туда войска на высокую гору между двух устий реки Кюмени, оставил команду брату своему, принцу Карлу, сам ускакал в Луизу ¹⁸, оттудова, иные говорят — в Або, другие — в Вазу, а третьи — в Стокгольм, хотя туда и не очень свободно ехать, понеже наши суда разъезжают у Гангуда; а я думаю, что он где нибудь сидит в Финляндии еще, ибо он распустил слух, что Грейг дозволил двум яхтам проехать в Стокгольм, что сущая есть ложь. Финны же, пригласи шведские войска и самого принца Карла, прислали просить амнистии; на сие им сказано, чтоб вышли из наших границ наперед, прежде нежели от них [582] принять можно предложение; между тем шведской флот заперт в Свеаборге, откуда носа показать не смеет. Датчане объявили 9-го августа шведам войну, и действовать намерены с сухого пути сорока тысячами, а в море — двенадцатью линейными кораблями, а фуфлыга все завез в Финляндию, а в Скании все без войск, внутри же Швеции роптание час, от часу умножается; что с Разумовским случилось, усмотришь из посланных к тебе бумаг.

Прощай, Бог с тобою, будь здоров и пиши, ради Бога, почаще, что у вас делается на море и на сухом пути.

Финны и шведы требуют сейма, однако фуфлыга кутит между ними, и на них не много положиться должно; Нейшлот освобожден и вся наша граница, исключая Гогфорса. С завтрешним праздником тебя поздравляю.

Грейг судно за судном берет с запасами для шведского флота, они же в запасах скудны.

Августа 31-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. Письмо твое от 22-го августа я сегодня получила; жалею весьма, что ты столь много обеспокоен Очаковской осадою; терпением все преодолевается; лучше тише, но здорово, нежели скоро, но подвергаться опасности либо потере многолюдной; какова крепка земля тамо, из того заключить уже можно, что волами пашут. Я нимало не сомневаюсь, что ты ничего не пропускаешь, что делать возможное. Жаль и последнего человека, которой теряется и при удачном отражении вылазки, но что делать, естьли инако нельзя; неприятные два случая, кои случились с бомбардою, взорванною от собственного огня во время действия; второй, сгорение магазейна снарядов для флотилии в Кинбурне, я усмотрела с ужасом, и какой вред вящий еще случиться мог естьли-б не десница Божия сохранила бочки с порохом, числом до тысячи штук, кои остались целы! Я из Риги имела известия в июле, что пушки из Англии, выключая малое число для Днепровского флота, все из Риги везут чрез Витебск к вам, и шведам не попалось из сих транспортов ничего.

Шведской флот блокирован в Свеаборге доныне; армейской их флот одна наша эскадра, также у Гангуда, стоя в шкерах, держит, и шведы, кроме Гогфорского поста, теперь из всей Финляндии вышли. Король же сам сидит, либо в Гельзинфорсе, либо где нивесть в углу в Финляндии, и кутит между своими, кои его хотя и не слушают в том, чтоб наступательно действовать противу нас, но он им внушает разные прихоти и нелепости; я им велела сказать, что ничего слушать не могу, пока не выйдут сами, [583] либо не выгнаны будут из Гогфорса; ваши мысли ко времени и кстати употреблю.

Что неприятель тянется, по словам гр. Румянцева, к тебе, сие мне весьма не мило слышать: он бы мог в том ему сделать препятствие; что цесарцы разбиты, о сем и мы слышали.

Старшины казацкие для набору казаков еще не бывали; здешние неохотно, казалось, хотели приняться за набор казаков; говорили, что они, казаки, везде готовы служить и что в том нужды нет, понеже их повсюду станет. Я думаю, что думают, когда здесь будут казаки, тогда Донских менее уважать будем; видя сие я остановила сие дело, пока пришлешь старшин; а теперь формировать я велела гусарской полк да Эстляндской егерской корпус, понеже Лифляндской — в армии, а нам люди нужны, и они заменят полки, кои без того сюда бы повернуть надлежало; я ныне, как видишь, бойкой воин стала, ты надо мною смейся, буде хочешь, однако что добро — прошу одобрить, parcequ’il faut encourager le merite naissant ¹⁹.

Прощай, мой друг любезной, будь здоров, благополучен и счастлив.

Отпиши, каков Кутузов и как он ранен? и от меня прикажи наведываться.

Друг мой любезный, князь Григорий Александрович. При сем к тебе посылаю письмо, полученное мною от императора вчерашний день, понеже любопытно ²⁰. Прощай, Бог с тобою, будь здоров и благополучен.

Сентября 18-го ч.

Любезный друг мой, князь Григорий Александрович. Чтобы ответствовать на ваши письма от 1-го сентября доброю. отселе вестью, я, со дня на день, ожидала из Финляндии уведомления, что шведы Гогфорс оставили, что наконец и сбылось, и теперь уже в нашей Финляндии ни единова шведа нет, а флот их блокирован нашим в Свеаборге. Великий князь сегодня оттуда возвратился; гвардия также уже назад идет и два кирасирские полка; шведы и финны у короля требовали сейма, сенат также; но он им всем отказал, уехал в Далекарлию, чтобы тамо мужиков взбунтовать и вести их в Стокгольм, взять банк и объявить себя самодержавным, но и в том едвали успеет, ибо слышно, что и те ему объявили, [584] что они ни против своих, ни чужих держав драться не хотят; теперь, чаю, скоро сейм шведской и финской сам собою соберется, и когда о сем нам объявят и готовность в миру, тогда станем трактовать; между тем король шведской писал во всем державам, прося их, чтоб его с нами помирили, но какой быть может мир тут, где всей Европы интересы замешаны будут? Он сие нарочно сделал, чтобы больше замешать дело, а заподлинно он мира не хочет, как все сказывают, а думает протянуть, авось-либо что ни есть для него оборотится к лучшему.

Продолжение осады Очаковской усматриваю из ваших писем, также, что турки упорно сидят и не сдаются. Слава Богу, что Войнович высидел екинокцию в гавани.

Письма гр. Петра Александровича Румянцова всегда одинакия, то-есть с двоеточием; напрасно он не имел с тобою свидания и не следовал твоему совету; я писала к нему, чтоб он сберег хотя от Бендер нашу границу. Жаль и весьма жаль Корсакова. В Финляндии умер, также своею смертью, Семен Уваров. Ради Бога, рекомендуй хорошего полковника в мой любимый лейб-гренадерский полк. Гренадеры по нем плакали как ребята.

Пошли, пожалуй, от меня наведываться, каков генерал-маиор Кутузов? я весьма жалею о его ране. Пожалуй, ради меня, будь здоров; божусь тебе, мои заботы ныне почти выше сил моих, наипаче июль месяц был таков, что я думала, что занемогу; теперь немного получше.

Касательно рекрутского набора, думаю, что теперь очень трудно оный исправить по твоей записке. Сия операция есть из тех, кои во время мира предпринимать надлежит, а то людей, кои теперь нужны, не соберешь; вздумай сам, каково дворянам будет — всех наголо почитать в службе записанными, а теперь они наполнены усердием и Бог весть что дать сбирались.

Драгунской полк будем формировать; гусарской также; старшины казацкие приехали и вступят в дело; на гребных судах теперь до весны в притравленном нужды нет, и так, дай Винтеру (?) время выздороветь, я же писала, своей рукою, к Мальтийскому гроссмейстеру, прося его самого, чтобы выбрал и прислал мордашек; посмотрим, что-то будет, а он мне всякие ласки казал.

Теперь привезли ко мне твои письма от 11-го сентября; я весьма терпеливо смотрю на осаду Очаковскую и ведаю, что ты делаешь всевозможное.

Письма Мавроения и присланные к тебе и сюда от фельдмаршала Румянцова, кроме вранья, ничего не содержат; о Хотине еще [585] ничего не знаю, хотя вчерась от гр. Петра Александровича (Румянцева) имела письма.

Прошу тебя себя сберечь от ядер и картечь; я напишу Еропкину, чтоб Вахтмейстера послал в Калугу.

Дай Боже тебе успеха над турецким флотом. Архангелогородская эскадра пришла в Копенгаген и думаю, что она с датчанами и с фон-Дезиным пред Карлскроною находится. Прощай, мой друг.

Сентября 30-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. Со днем ваших имянин сим вас поздравляю и вам всякое благо от всего сердца желаю. Письма ваши от 11-го и 19-го сего месяца я получила и на оные впредь ответствовать буду; отселе новейшее есть, что король шведской от королей англинского, прусского, французского, датского и республики голландской просил примирения, говоря каждой стороне, что ей в руки ввергается; сам же поехал в Далекарлию мужиков вооружать против дворянства, которое просит сейма, в чем он им отказал; датчане с стороны Норвегии вошли в Швецию.

Прощай, Бог с тобою; посылаю к тебе красной камень, прошу дать знать о получении оного, такожде получено-ли у вас блюдо золотое и шпага с алмазами и с надписью?

Октября 10-го ч.

Друг мой сердечной, князь Григорий Александрович. Генерал-маиора Берхмана я приказала определить в мой полк, на место умершего Уварова. Ты, в письмах твоих, говоришь еще о вооружении фрегатов, а у нас снег выпал четвертый уже день, наравне с набережными перилами, да морозы пяти-градусные, а как с семью градусами река мерзнет, то я уже послала повеление, чтоб флот вошел в порты.

Все же адмирал Грейг при смерти, был болен горячкою, а без него не думаю, чтоб что быть могло очень знаменитое на нынешнее время. Доднесь шведской флот, как парусной, так и гребной, заперт в Свеаборге и в шкерах, сам же король ездил в Далекарлию и там из мужиков набрал два полка, на что мужики согласились с уговором, чтоб оных из Далекарлии не выводить. Оттуда король теперь, сказывают, на обратном пути. Он писал ко всем дворам, чтоб ему доставили мир, всякому двору обещал нераздельно миротворчество.

Весьма жаль, что визирь бьет и гонит цесарцев: они с турками воевать, повидимому, не умеют. [586]

За добрый аттестат pour les merites non pas naissants mais innes ²¹ я тебя от всего сердца благодарю.

Что шпага и блюдо до тебя дошли, усматриваю из письма твоего от 29-го сентября. О верности же твоей и привязанности ко мне ни мало не сомневаюсь.

Гр. Румянцов, по письмам его, в сорока верстах был от Рябой Могилы, когда Хотин сдавался.

Мои мысли суть, чтоб Кобург шел в Валахию, где он и Темешворскому Банату сделает тем самым помощь, а фельдмаршал Румянцов тогда в Молдавии будет иметь свободные руки расположиться, как делам полезнее, сносясь с тобою; о сем походе принца Кобургского вы-б Линье (принцу де-Линь) писать велели, а здесь послу также говорено будет.

Что адмиралтейством построенные фрегаты дурны, о том сожалительно; но при том вспомнить надлежит правила адмирала Колинса; который говаривал, что судно без крайности разломать не должно, а поправить можно, и что на всех верфях всегда много есть охотников к ломке судов, понеже при ломке много барышей ломателям, а флоту ущерб (одним судном меньше).

Что больных много, о том очень жалею.

Дай Боже, чтоб твои крейсеры уцелели.

Ради Бога, помогите советами цесарцам, ведь Линье (Де-Линь) напишет, что вы ему говорить будете. Желаю тебе всякого благого успеха.

Цесарь принял предложение короля шведского с пренебрежением и, сколько известно, оставил без ответа. Шведская нация поныне еще весьма слабо оказывается и упражняется в тихом роптании.

Константину не быть на севере; естьли быть не может на полудне, то остаться ему где ныне; Константин со шведами не единого закона, не единого языка; все же тамо три брата, да и сын; сей с матерью нам бы был всего полезнее, а Константина никак туда не дам, да и в том нет ни малейшей возможности ²².

Липецкие заводы приказано возобновить. Драгунской, гусарской и [587] казачий полки формируют, как ты представил. Прощай, мой друг любезный, будь здоров, счастлив и благополучен.

Октября 13-го ч.

Друг мой любезный, князь Григорий Александрович. Хотя всячески ищем ладить с прусским двором, но, по его подвигам, можешь судить об его намерениях: он теперь ищет приводить датчан в недействие и отвлекает их от нашего союза, а Польше декларациею запрещает с нами заключить союз и какой ни есть трактат. Сей диктаторский тон, который удалось ему взять с Голландии, ему понравился и сии поступки весьма схожи с поведением шведского короля.

Дурные вести до меня дошли о здоровье адмирала Грейга: он очень болен горячкой с желчью, уже тому две недели, и очень слаб.

Прощай, мой друг; мне весьма жаль, что не имею для тебя лучших вестей. Будь здоров и благополучен. Буде бы по взятии Очакова тебе удалось заводить о мире переговоры, то бы было добро.

Октября 19-го ч.

Друг мой сердечный, князь Григорий Александрович. Пока ты упражнен пред Очаковым, у нас вот что происходит: король прусский сделал две декларации, одну в Польшу, противу нашего союза с поляками (который до того еще, видя, что от того может загореться огонь, я до удобного времени остановить приказала); другую датскому двору, грозя оному послать в Голштинию тридцать тысяч войск, буде датской двор войдет, помогая нам, в Швецию.

Датчане, однако, действительно уже вступили и взяли в полон шведского генерал-порутчика с 800 человеками и десять пушек; но ответ, какой датчане дали прусскому королю, еще не известен.

Сию датскому двору от прусского короля сделанную декларацию прусской посланник здесь прислал к вице-канцлеру, с выписью из королевских писем, которая не лучшего же слога: то-есть, что день ото дня более открывается намерение и взятой ими план, не только нам всячески вредить, но и задирать в нынешнее, и без того для нас тяжелое, время. Дело голландское им удалось, теперь тот же диктаторский тон берут с датчанами, и тако до нас добираются; я всячески избегаю, чтоб им не давать повода к сему привязаться; однако, без примечания да не будет, что не дождав от нас ответа на их предложенные медияции, которые король шведской шести дворам вручил, они уже датчанам сделали подобное объявления, в его единую пользу, а нам во вред, несмотря на то, что первым качеством посредника быть должно беспристрастие, но тут явно и ясно противное моему союзнику, за то, что он мне дает помощь, [588] грозят нападением, я же обязана его оборонять, или, по крайней мере, помогать толико же, как он мне помогает. По сей материи я заготовила письмо к графу Нессельроду, с которого здесь копию прилагаю, я оное нарочно пошлю просто на почту; пусть оное раскроют и читают, авось-либо постыдятся или на время, хотя мало, позадумаются, а большего действия от оного не ожидаю; но думаю, на случай открытия со стороны короля прусского вредных противу России и ее союзника намерений: 1) армию фельдмаршала гр. Румянцова обратить, как в твоем большом плане предвидено было, противу короля прусского, укомплектовав в ней полки мушкатерские по новому осьмиротному военному штату. 2) Для закрытия границ и для умножения войск на действия, иметь до тридцати тысяч корпус, расположенный в Лифляндии и Белоруссии, к составлению которого назначаю здесь новоформируемый Эстляндской егерской корпус и полк пехотный, в Риге находящийся, да имеющиеся здесь и в Белоруссии четыре кавалерийские полка. В дополнение к тому нужно еще из армии шесть полков и один драгунской, да тысячу Донских или Уральских казаков; о сем дополнении оставляю на твое усмотрение назначить, из которых частей сия полки назначить удобнее; наипаче же стараться надлежит, дабы они к весне сюда, то-есть в Белоруссию и Лифляндию, прибыть могли.

Армия в Финляндии останется как есть; гвардию я комплектую.

О сем, пожалуй, напиши ко мне подробнее и скорее, чтоб не проронить мне чего нужного, а пуще всего, по взятии Очакова, старайся заводить мирные договоры; пока забудь, что Булгаков в семибашенном доныне сидит.

Вчерашний день я еще получила худую весть, что адмирал Грейг, по трех-недельной болезни, от горячки с желчью, в ревельской гавани, на сто пушечном корабле Ростиславе, ко всеобщему сожалению, скончался; я посылала к нему Рожерсона за две недели, когда я услышала, что он столь опасно занемог, но ничто его спасти не могло от воли Божией.

Спиридов с шестью кораблями уже возвратился в Кронштадт, и все прочие уже идут на зимовье. Я смертью адмирала столь чувствительно тронута, что сказать не могу, и сия потеря для империи, на сей случай, есть несчастие, ибо не имеем во флоте, кто мог бы с таковым же искусством и репутациею его место заступить.

Прощай, мой друг любезной, дай Боже тебе здоровья, счастья и благополучия; ждем от тебя вестей, дай Боже добрых.

Р. S. В корпуса, которые я полагаю собрать в Лифляндии и Белоруссии, прошу дать совет, кого из полных генералов, [589] генерал-порутчиков и генерал-маиоров определить и каков на то будет князь Юрий Владимирович Долгоруков, увольняя его от езды в цесарскую армию, куда другого, несмотря на чины, определить всегда можно, а сие дело нужнее.

Ноября 7-го ч.

Друг мой любезный, князь Григорий Александрович. Письма твои, от 17-го октября, до моих рук доставлены, из которых усматриваю с удовольствием, что все благополучно у вас; план осады открыл мне всю трудность, которую имеешь; умали Бог упорность гарнизона Очаковского. Я удивляюсь, как капитан-паша может держаться в море в бурливую и позднюю осень; я думаю, что он опасается возвратиться в Стамбул, и чтоб визирь его не лишил места или жизни.

Сожалительно, что принц Нассау не мог сжечь суда, кои вычитались в Очакове. Пауль Жонес имел, как сам знаешь, предприимчивую репутацию доныне. Естьли его сюда возвратишь, то сыщем ему место.

Я для Селим-Гирея приказала сделать, по твоему представлению, владимирские знаки; первой-ли требуешь или второй класс, не ведаю, а как он еще не генеральского чина, то думаю, что и второй класс для него бы довольно; опасаюсь, что не примет, так как и Шагин (-Гирей) тогда не принял же; они к знакам, думаю, что не привязывают такую мысль, как у нас люди имеют.

Сенявину твоему дай крест георгиевской из тех, кои у тебя остались не розданы. Отпиши ко мне, жив-ли подполковник князь Лобанов и каков генерал Кутузов?

Доброй аттестат, который даешь Александру Николаевичу (Самойлову), знатно, что он заслужил, быв везде в опасности. Каковы твои ноги, отпиши ко мне.

Граф Румянцев сюда писал, что он отрядил графа Салтыкова и что сей две недели не шел; а неприятеля фельдмаршал считает иметь противу себя хана татарского, тысяч в шестнадцать; но сей счет, чаю, весьма слишком.

Что ты отрядил к охранению границ 5 полков, сие хвалю весьма.

Ты увидишь, какой странный договор о перемирии король прусской принудил датчан учинить, а, лучше сказать, датчане ненужно оробели от угроз прусских.

Я о том никак не сомневаюсь, что пишешь ко мне, что лига формирована противу меня. Им сказано, так как пишешь, что я не прочь от мира, лишь бы союзники были включены, но они, [590] то есть лига, тем еще не довольны, они требовали, чтобы я с Польшею союза не заключала, говоря, что сей противен их интересам; я и на сие согласилась, велела отставить сей проект о союзе с Польшею; теперь требуют, чтоб я войска вывела из Польши; на сие, правду сказать, согласиться мудрено; они хотят меня лишить союзов, действуют в пользу шведов и турков; предписывают мне законы; грозят, буде не исполню, и, сверх того, жалуются еще на меня и каверзы всякие устраивают мне во вред и в поношение. Из всего, что они делают в пользу шведского короля, выигрыш оборонится в пользу французов; а делает сие Elliot, английской министр.

Вы вспомните, мой друг, что предложение о трактате прусской король делал в самое то время, когда он узнал, что император признал казус-федерис; сие предложение с тем и делано было, чтоб остановить помощь, ожидаемую от той стороны. С Англиею я никак не разорвала трактата: они не захотели его возобновить по истечении, а вместо того они заключили с французами и с ними признали нейтральные правила, а нам в том отказали.

Стечение обстоятельств прошу не поставить мне в вину; во истину я напрягаю весь свой смысл к лучшему обороту, но на неудачу я никогда не пеняю, пока же ежедневно бывают удачи и неудачи; естьли я чего недосмотрю, то сие простительно, понеже я человек, а без греха лишь един Бог.

Естьли ты возьмешь покой его о том весьма жалеть буду и приму сие за смертельный удар, тем паче, что чрез то меня оставишь посреди интриг, за что, думаю, от меня спасиба не ожидаешь; но я надеюсь, что когда все кончится благополучно, то, любя меня, что и сия мысль исчезнет и будешь, как и был, вернейший.

Что цесарские дела не так идут, как бы желательно было, сие прошлого года знать не можно было. Прощай, дай Бог тебе счастья, здоровья и всякое добро.

Какие дурачества делает княгиня Дашкова в своей ссоре с обер-шенком Нарышкиным, ты себе представить не можешь т ежедневно выходит новая комедия между ними и все над ними смеются.

Ничего на свете так не хочу, как чтоб ты мог по взятии Очакова и по окончании зимних распоряжений, в течение зимы, приехать на час сюда, чтоб, во-первых, иметь удовольствие тебя видеть по столь долгой разлуке, а во-вторых, чтоб с тобою о многом изустно переговорить. Прощай, Бог с тобою.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1876 г., том ХVI, стр. 33–58; 239–262; 441–478.

2. Это называется действовать по-разбойничьи.

3. Хорошо смеется тот, кто смеется последним; правда, верность и истина на стороне нашей.

4. Наручники.

5. Наножники — вернее, наляжники.

6. Делает сомнительный шаг, т. е. начинает сомнительное предприятие.

7. Ни того, ни другой в делах нет.

8. Шведского короля — условия о мире.

9. Государственный.

10. Верх безрассудства.

11. Петербург в эту минуту имеет вид укрепленного города и я как в главной квартире.

12. Таким образом, мой друг, я нюхала порох.

13. Прощай, мой дорогой друг, будь здоров.

14. О его пребывании в это время в Петербурге и об отношениях к нему двора см. в Записках Гарновского «Русская Старина,» 1876 г., том XVI, стр. 28, 30.

15. Копии этой в нашем сборнике не имеется. Ред.

16. Часто упоминаемый здесь адмирал Грейг — Самуил Карлович — род. 1736, ум. 15 окт. 1788 г., оплаканный Екатериной II, которая ценила его мужество и дарования. См. «Дневник Храповицкого», изд. 1874 г., стр. 175 и проч. Ред.

17. От желчной колики.

18. Левизу.

19. Потому что надобно ободрять рождающиеся достоинства.

20. Письма нет в сборнике.

21. Достоинства нерождающиеся, а врожденные.

22. Речь идет о великом князе Константине Павловиче (род. в 1779, ум. 1831 г.). Его, вероятно, кн. Потемкин предлагал возвести на шведский престол, но императрица Екатерина прочила Константину Павловичу другую корону: «Константин мальчик хорош, — отозвалась о нем его августейшая бабка 9-го октября 1789 г.: — он чрез 30 лет из Севастополя проедет в Царьград. Мы теперь рога (Турции) ломаем, а тогда уже будут сломлены, и для него легче». См. «Дневник Храповицкого», стр. 312, 46, 84, 89, 247.

Текст воспроизведен по изданию: Императрица Екатерины II и кн. Потемкин. Подлинная переписка. (Из сборника профессора Николаевской акад. ген. штаба П. С. Лебедева) // Русская старина, № 8. 1876