-

«Пантеон славных российских мужей»

Журнал под таким названием выходил с перерывами в 1816 и 1818 годах в Петербурге. Его первым редактором-издателем был А. Ф. Кропотов. В 1818 году к нему присоединился П. П. Свиньин. Предпринятое издание было одной из ранних попыток создать российский исторический журнал популярного характера в условиях, когда в русском образованном обществе под влиянием событий 1812 года возросла тяга к национальному самопознанию.

Алексей Федорович Кропотов был известен как писатель и журналист, издававший в последний год борьбы с Наполеоном (1815) журнал «Демократ» (основной чертой которого была галлофобия). Новое издание планировалось выпускать два раза в месяц, причем главным материалом первой книжки каждого месяца было бы жизнеописание кого-либо из героев «древности», то есть допетровской Руси, а вторая книжка содержала бы «жизнеописания мужей, прославивших век Екатерины Второй, и Героев, положивших в последнюю войну живот за свое отечество».

В 1816 году у издателя хватило пороху только для того, чтобы, следуя «единожды навсегда» установленному порядку, регулярно издавать по две книжки в месяц в течение первого полугодия. Вышло всего 12 номеров, в которых были помещены жизнеописания героев «древности» (Нестора, Ермака, Минина и Пожарского, патриархов Гермогена и Филарета, Л. С. Стрешнева — отца супруги царя Михаила Федоровича Евдокии ) и «нового» времени (фельдмаршала Миниха, А. Г. Орлова, Г. А. Потемкина), а также молодого графа А. А. Мусина-Пушкина, погибшего в войне с Наполеоном в Германии в 1813 году.

Дабы избежать скучного «единообразия» и восполнить явный дефицит занимательных исторических очерков и источников, в книжках журнала большое место отводилось стихам, рассказам из греко-римской древности, историко-философским и нравоучительным рассуждениям.

В частности, поднимались вопросы: надобно ли историку, «дабы быть совершенным», отрекаться от своего отечества и от своей религии; что должно быть «главным предметом всех трудов» служителей Клио? Призыв «непременно иметь целью мораль», вспоминая «о великих язвах, нанесенных роду человеческому, не иначе как с показанием средств и возможности уврачевания», сопровождался афористическим заключением: «История показывает человека прямо в лицо, а Мораль только в профиль: но когда обе совокупно действуют, тогда человек оценен во всей полноте своего достоинства».

«На Петропавловских часах пробило 12, а я все еще сидел в креслах — сидел и мечтал...» — так начинается программное для журнала художественно-публицистическое эссе «Сон», опубликованное на первых страницах первого номера «Пантеона славных российских мужей». Безымянный «герой» очерка, за которым легко угадывается Издатель, сначала предается мечтам, мысленно переносясь от народа к народу, от поколения к поколению, сокрушаясь от того, что некому было воспеть деяния древних российских героев, а затем, прикорнув в своих «креслах», попадает в [42] некий «великолепный и обширный град», называемый «Республикой Ученых». Оказавшийся рядом услужливый Старик берет на себя роль поводыря нашего «путешественника», показывая ему главную достопримечательность этого чудесного города — «Пантеон славных мужей всего мира». Среди них почетное место отведено и отцам истории — Титу Ливию, Плинию, Плутарху, Тациту и далее «по хронологическому порядку последователям их». Увы, тщетно было бы искать здесь русских историков: Нестора, Татищева, Щербатова... Нет их и в большинстве русских частных библиотек, где, по словам осведомленного Старика, полки заняты преимущественно «французской философией, которой высокая мораль была первой причиной всеобщего двадцатипятилетнего во всем мире кровопролития»; да еще французскими романами, которые вместе с французскими гувернерами из числа «примерных негодяев» в своем отечестве воспитывают «невольное отвращение» к русским законам и нравам, умножают лишь «незнание веры, незнание священных обязанностей в отношении к родителям».

В таких условиях составление «Пантеона славных российских мужей» будет стоить «больших трудов, а издание в свет — больших денег», — досадует главный персонаж «Сна», задаваясь не менее тяжким вопросом: а «много ли найдется чтецов?».

Запросы читателей и стиль получаемой журналом частной корреспонденции очень выразительно характеризует незатейливое письмо «К издателю» (1816. № 1), отправленное бывалым деревенским жителем из помещиков. Толчок к переписке с петербургским изданием дало заурядное на селе происшествие с печальным концом — у соседа-помещика потонул человек, его вытащили, но спасти не смогли. «Управитель за небытностью помещика бросился в библиотеку, зная, что там непременно должно быть описание, как спасти утопшего, не долго в воде пробывшего. Второпях ему попадались разные журналы, а в журналах — стихи!» В качестве приложения к письму следовала обстоятельная инструкция: «О способах возвращать жизнь утопшим». Ее автор обещал и в дальнейшем не оставлять журнал и его читателей без полезных сведений и наставлений.

Не исключено, что тому же безымянному корреспонденту принадлежала и другая статья инструктивно-утилитарного характера под сходным заглавием: «Способ истребить нищету в Государстве, а паче в столицах» (1816. № 11).

После шестимесячной «паузы», с началом 1818 года и с приходом в журнал второго редактора-издателя, «Пантеон» вновь стал выходить в свет по два номера в месяц. На обложке появился постоянный девиз — двустишие Г. Р. Державина: —

Заслуги в гробе созревают,
Герои в вечности сияют.

Перемены коснулись не только обложки. Сын генерал-поручика и екатерининского сенатора Павел Петрович Свиньин (1787–1839), по характеристике современного исследователя А. Г. Тартаковского, «неутомимый путешественник и собиратель памятников русской старины, создатель одного из первых в России частных музеев национального значения, художник, беллетрист, историк, этнограф-бытописатель», своим участием в «Пантеоне» привнес в него дух настоящего исторического издания. В то же время, видимо благодаря Свиньину журнал приблизился к современности, сосредоточившись на освещении российской истории имперского периода. «Пантеон» одним из первых журналов стал давать голос рядовым участникам и наблюдателям масштабных исторических событий начала XIX века. С первого номера 1818 года началась объемная публикация «Воспоминаний на флоте», принадлежавших перу самого Свиньина. В качестве дипломатического чиновника 18-летний Свиньин был прикомандирован к экспедиции вице-адмирала Д. Н. Сенявина в Архипелаг в 1806–1807 годах. Одновременно с журнальной публикацией Свиньин предпринял книжное издание своих мемуаров в трех томах (СПб. 1818–1819). Впервые благодаря Свиньину в «Пантеоне славных российских мужей» появилось жизнеописание не государственного, церковного или военного деятеля, а человека искусства — выдающегося актера-трагика и поэта А. С. Яковлева (1773–1817). Свиньин напечатал в журнале и «Записку о жизни фельдмаршала князя Николая Ивановича Салтыкова» (1736–1816), сопроводив ее первой публикацией на русском языке так называемой «инструкции» Екатерины II Салтыкову, назначенному в 1783 году главным попечителем ее внуков — великих князей Александра Павловича и Константина Павловича. Это, по удачному определению публикатора, произведение «пера и нежности» императрицы, которым она по справедливости гордилась и даже хотела издать, подобно «Наказу», на разных языках, действительно дает весьма много для понимания ее личности, взглядов и намерений.

«Пантеон» опубликовал в двух номерах 1818 года и «Записки русского офицера» А. Раевского — воспоминания ветерана антинаполеоновской кампании 1813 года о блокаде и взятии Дрездена.

1818 год ознаменовался столетней годовщиной суда над царевичем Алексеем Петровичем. Журнал откликнулся публикацией Бориса Федорова о забытых подробностях этого конфликта отца и сына, завершившегося гибелью последнего. Безоговорочное оправдание автором государя, пожертвовавшего ради Отечества своим наследником, «хотевшего лучше перенесть смерть сына, [43] нежели бедствие подданных», словно подсказывало осведомленным современникам столь же бескомпромиссно-извинительную мысль в отношении царствующего государя, тоже в свое время сделавшего непрост ой выбор между смертью отца и «бедствием подданных».

В обновленном облике «Пантеона», издававшегося при участии Свиньина в 1818 году, уже различимы черты другого основанного им журнала — «Отечественные записки» (1820–1830). С деятельностью которого был связан «стремительный рост» публикаций источников по российской истории, в особенности XVIII века. Возможно, что именно с сходом Свиньина в работу по подготовке выпусков нового журнала (а уже в 1818–1820 годах «Отечественные записки» выходили как сборник) связано в какой-то мере прекращение деятельности «Пантеона».

Публикуемые ниже фрагменты дают представление о характере публикаций «Пантеона».

Сергей Секиринский, кандидат исторических наук

Из "Наставлений» Екатерины II воспитателям великих князей Александра Павловича и Константина Павловича

«НАСТАВЛЕНИЕ КАСАТЕЛЬНО ЗДРАВИЯ И СОХРАНЕНИЯ ОНОГО

(...) О детских забавах и веселости нрава

Веселость нрава Их Высочеств ни унимать, ни уменьшать не должно; напротиву того поощрять их нужно ко всякому движению и игре, летам и полу их сходственным: ибо движение дает телу и уму силы и здоровье. (...)

Малых неисправностей при игре не унимать.

В игре их приставникам не мешаться, разве сами попросят, чтоб в оной участвовали.

Игры должны быть в воле детей, лишь бы те игры невинны были, и здоровье их от оных не претерпело вреда.

Дав детям в игре совершенную свободу, скорее узнать можно нравы и склонности их.

Детские игры не суть игры, но прилежнейшее упражнение детей.

Вообще дети не любят быть праздными. (...)

Дети любят быть упражнены, они же любопытны. Всякое приобретение знания им приятно тогда, когда оное получают без принуждения: следовательно, не принуждая, наставить можно, а принужденно их учить не должно и не здорово. (...)

НАСТАВЛЕНИЕ КАСАТЕЛЬНО ПРОДОЛЖЕНИЯ И ПОДКРЕПЛЕНИЯ УМОНАКЛОНЕНИЯ К ДОБРУ

(...) О слезах

О От младенчества дети обыкновенно плачут от двух причин: 1-е, от упрямства, 2-е, от чувствительности и склонности к жалобе. Различить и те, и другие слезы можно по голосу, взгляду и по наружности детей; ноте и другие слезы не должно дозволять, но надлежит запрещать всякие слезы.

Когда плачут от чувствительности, как-то в болезни, стараться надлежит им дать облегчение, не уважая много при них боли, слез и болезни; сказать им, что слезы умножают болезнь, и для того оные унимать и от них воздерживаться надлежит; а более болезни спасать и преодолевать прилично бодростью духа и терпением.

Мысли же их стараться обратить на иное что, или же обращая слезы в шутки.

Буде единожды приставники детям отказали в чем, то чтоб криком и плачем не могли выпросить.

Когда упадут или ударятся обо что, немного то уважать и слезы запрещать, стыдя их ими: ибо твердость духа и разума подкрепляет добродетель.

Поваживать детей боли сносить с терпением и без роптания. (...)

НАСТАВЛЕНИЕ КАСАТЕЛЬНО ЗНАНИЯ И ТОГО, ЧТО ОТ ДЕТЕЙ ТРЕБУЕТСЯ

(...) Не столько учить детей нужно, колико им нужно дать охоту, желание и любовь к знанию, дабы сами искали умножить свое знание».

«Пантеон славных российских мужей».

1818. № 4, 6.

–––––––

От Портсмута до Лондона

ИЗ «ВОСПОМИНАНИЙ НА ФЛОТЕ» П. П. СВИНЬИНА

В 7 часов по утру стояла у крыльца нашего красивая, двухместная карета, заложенная четверкою гордых, гнедых лошадей. Съевши по куску бифштекса, мы сели в нее и полетели в Лондон шибче ветру. (...)

Здесь не нужно хлопотать о лошадях, не спрашивают подорожной, нет притеснений! Хотя дорога от Портсмута до Лондона гориста, но везде хороша, и хотя земли, лежащие во все продолжение сего пространства, почитаются самыми бесплодными во всей Англии, но для того, кто нигде не бывал, кроме России, и эти места покажутся обетованною землею. Каждый уголок земли обработан с тщанием, разделен правильными линиями или углами: ничто не брошено, все прибрано к месту! Лес, где рубят дрова, так же расчищен и убран, как регулярный сад! Каждая деревенька казалась мне городком: везде лавки, везде видна промышленность, везде можно найти не только все[, что] нужно для жизни, но удовлетворить самые прихоти. Опрятность сельских домиков пленяла нас и возбуждала несколько раз любопытство наше видеть их внутренность. (...) Прекрасные чисто одетые дети сидели у огня в круг матери и представляли картины семейственного щастия. (...)

Как жалко, что иногда виселицы, которых мы видели несколько по дороге, переменяют очаровательное мнение о земле сей и очерняют воображение путешественника. Если виселицы полезны, нужны, то нельзя, однако, не содрогнуться, видя висящего человека, покрытого хищными вранами, а иногда одни кости на веревках!

В Лондон въехали мы в сумерки. (...)

Целую неделю не имел времени вести журнал: вставал очень рано и не терял времени — пускался бегать, ложился поздно и всегда так уставши, что не в состоянии был написать ни строчки. (...)

Все прекрасно великолепно, но всего более понравились мне здешние тюрьмы и больницы. Видя их, нельзя не полюбить и не почувствовать уважения к Английской нации. И не делает ли сие особенной чести Правительству, что странник, желающий осмотреть любопытное в Лондоне, начинает с Гошпиталей и Больниц и оканчивает Королевскими дворцами! (...)

Мы званы были также на два скушные, продолжительные обеда, где одно вино разгорячало чувства и учтивость, где милые хозяйки представлялись не душою общества и веселия, а отправляли, казалось, домашнюю должность, для которой Англичанин женится, т. е. они показались в столовой и вышли из-за стола, когда кончили раскладывать блюда. (...) Сей странный обычай тем более несправедлив, тем более жесток, что нет в свете женщин прелестнее Англичанок.

«Пантеон славных российских мужей».

1818. № 2, 3.

Текст воспроизведен по изданию: "Пантеон славных российских мужей" // Родина, № 1. 1999