-

ОДИН ИЗ ПРОТЕСТОВАВШИХ.

С окончательным уничтожением гетманства, которое сопровождалось назначением в правители Малороссии гр. Румянцева — в 1765 году, — прекратила свое существование политическая автономия Малороссии. Дело истории — беспристрастно оценить, насколько гетманство соответствовало своему назначению, насколько оно стремилось к общему благу малороссийского народа, насколько порядки и формы жизни последующей вдохи были для Малороссии сравнительно лучше, прогрессивнее и благодетельнее. К сожалению, этот вопрос до сих пор остается открытым, — остается открытым, не смотря на то, что он был поставлен к решению более двадцати лет тому назад. Тогда он вызвал два противоположных мнения, высказанных П. А. Кулишом и покойным Максимовичемъ¹. Пусть этот важный исторический вопрос будет снова возбужден и поставлен. Новая постановка может вызвать и новая решения, лучше прежних обставленная фактами.

При постановке и решении этого важного вопроса, нельзя не остановиться на одной любопытной стороне его, которую я и делаю предметом настоящей заметки. А именно, как отнесся малороссийский народ к факту уничтожения гетманства: принял ли он радостно этот факт, или же покорился ему, как печальной необходимости; были ли протесты против уничтожения гетманства и заявления о необходимости его восстановления; если были протесты и заявления, то из какой среды они шли? Относительно этой стороны мы, к сожалению, также мало, или, точнее сказать, почти ничего не знаем, хотя и можно было бы осветить ее несколько при посредстве материала, скрывающегося в наших архивах. [603]

Через полтора года после уничтожения гетманства представился, так сказать, легальный повод всем малороссийским сословиям, за исключением крестьян, высказаться в пользу или против недавно уничтоженной формы управления малороссийским краем. Мы говорим о призыве в начале 1767 года представителей от дворянства, горожан и Козаков для участия в выборе депутатов в наделавшую столько шуму “коммисию для сочинения проэкта нового уложения” и для составления наказов депутатам, в которых требовалось заявить о нуждах и недостатках как отдельных сословий, так и всего общества. Как же высказались представители разных сословий Малороссии в своих наказах по вопросу, о котором идет речь?

“Все почти шляхетские наказы начинаются обращением ко временам присоединения Малой России к державе русских государей и просят подтверждения старинных прав и привиллегий, удержанных малороссийским краем по переяславскому договору”². Но эти просьбы выражались в чересчур общих фразах, в роде следующих: “всенижайше просим, дабы в будущем новом уложении упомянут был и край малороссийский, чтоб оный, в случае касающихся дел, трактован был по своим правам, прежним обычаям, по подтвержденным пунктам”³. Надо думать, что, говоря о подтверждении договорных пунктов, малороссийское шляхетство вместе с тем подразумевало и восстановление гетманского достоинства, без восстановления которого было немыслимо выполнение пунктов. Только, кажется, одно нежинское шляхетство прямо решилось просить об избрании гетмана. Но, как известно, за эту решимость многие были арестованы и преданы суду. Замечательно, что сами же паны выдавали начальству участников в этом деле. Так, наприм., когда в деревню к отставному генеральному подскарбию Якову Марковичу явился, с целью укрыться от преследования, тулигуловский сотник Щигловский, замешанный в этой истории, то Маркович, как сам пишет в своих записках, “представил его при старосте в коллегию с доношением моим”⁴. [604]

Городския сословия не делали даже и таких скромных заявлений, как шляхетство; однако и там находились отдельные лица, которая не видели ничего хорошего в предприятии правительства и враждебно высказывались против его начинаний, считая их пустым нововведением. Так, в г. Погаре войт Панас уговаривал жителей “новины не слушать и к оной не склоняться и не смотреть ни на какие сторонние страхи, говоря, что новине перед стариною во многом стыдно и показаться, — новина-де того, что в старину сделано, не точию поправить, но и сдержать не может»⁵, Но вот козаки прилуцкого полка не убоялись в своем наказе прямо заявить себя сторонниками гетманского правления: “в Малой России, говорят они, первый недостаток, что не имеется гетмана. Того ради просят козаки у ея императорского величества, дабы повелено было в Малой России избрать гетмана вольными голосами”⁶. Какой ответственности были подвергнуты прилуцкие козаки за это заявление — неизвестно. Недовольство отменой гетманства я мысль о восстановлении гетманского звания продолжали проявляться между козаками и в последующие годы, как показывает приводимый ниже эпизодъ⁷.

В половине прошлого века, в выбельской сотне⁸, черниговского полку, был сотенным асаулом некто Матвей Новик. По происхождению он принадлежал к выборным козакам своей сотни, исправлял должность куренного атамана. В сотенные асаулы он попал в награду за долговременную службу и за “сгодность”. Более двадцати лет исполнял он “добропорядочно” свои обязанности по асаульству. Наконец за старостью и калецством попросился в отставку. Отставка была дана Новику в марте 1768 года; а в июле того-же года случилось с стариком неожиданное приключение, которое окончилось для него очень печально, хотя могло кончиться и еще печальнее. [605]

1 июля утром Матвей Новик пришел на дом к выбельскому священнику Савичу и просил, чтоб он дозволил школярам запеть ему псальмы. Для пения позвал в дом священника дьячка и “великороссийского» подлекаря Чепелева, который жил в школе и был нанят другим дьячком дьячковать вместо него. Пропели одну псальму. Матвей Новик пригласил священника и подлекаря Чепелева в шинок госпожи Полуботчихи. Пришли, выпили по чарке, а вероятно, и не по одной. Новик, как человек бывалый, заводит речь о своих старых походах. Как-то дело доходит и до Малороссии. Подвыпивший старик держит речь в таком роде.— Лишилась Малороссия своей прежней вольности, и запорожцы немало утеснены! А когда господин Скоропадский будет гетманом⁹, но прежней вольности восстановлено не будет, то малороссийские козаки с запорожцами — а может быть призовут в помощь и татар — ударят па москалей, при чем с первого Румянцева голову снимут. — А где же запорожцы и малороссийские козаки возьмут людей на урон?» — спросил хитрый подлекарь, который насторожил уши на эти речи, и хотел повыведать что-нибудь и еще.— Урон где взять — умеют, — отвечал асаул.

Священник ничего не говорил, но слушал. Вышли из шинка. Чепелев пошел со священником к нему в дом. Он уже решил воспользоваться пьяной откровенностью отставного асаула; но чтоб воспользоваться ею, необходимо было втянуть в дело священника. Ничего но могло выйти, если бы священник, — единственный свидетель, вздумал отречься от того, что он слышал.— А как вы думаете, и вправду не может ли сделаться это великое дело? — начинает свой подход к священнику подлекарь.— Как знать! — простодушно отвечает священник: может быть, и подлинно сие произойдет! Малороссияне и запорожцы давно [606] великое притеснение терпят; а при том же запорожцы ни откуда инуда, как более из людей малороссийских, и как их, запорожцев, деды, батьки и братья, так бабы, матки и вся родня состоят в Малой России.

Из этих речей подлекарь Чепелев мог понять, что священник неохотно вступил бы в роль свидетеля против Новика. Надо было его к тому принудить. Чепелев наедине рассказал о речах, которая он слышал от асаула, другому дьячку и сообщил ему, что он хочет донести об этом куда следует. Дьячек передал все священнику. Священник, видя, что дело получает огласку, и укрывательство может повлечь и для него крайне невыгодная последствия, сказал, что и он те речи Новика слышал.

Узел был завязан... За подлекарским доносом тотчас-же воспоследовало соответствующее распоряжение, и прикосновенный к делу были забраны и доставлены в Глухов в малороссийскую коллегию.

Показания Чепелева бросали сильную тень и на священника Савича. Поэтому священник, по-видимому человек крайне робкий, заботился только о том, чтобы выгородить себя, обнаруживая полную готовность выдать Новика с руками и ногами. Он подтверждал все подлекарские показания и чтобы выставить рельефнее свою благонамеренность, сделал на Новика добавочный донос. Суть этого доноса заключалась в следующем. Когда асаула и священника везли вместе в Глухов, Новик нашел как-то (мучай, во время перемены лошадей, говорить с священником. Новик просил священника “не осиротить детей” и ничего против его, Новика, не показывать, — при этом он говорил, что сам будет запираться во всем, если даже будут приводить к присяге.

И действительно, асаул Новик запирался во всем. Старый воробей, умудренный своим многолетним должностным опытом, он не мог не знать всей цены прекрасной формулы: “знать не знаю, ведать не ведаю”. Но после нескольких допросов и увещаний, он наконец сознался во всем, оправдываясь тем, что был пьян. Он показал, что одна женщина, возвратившись в Выбли из Глухова, рассказывала о том, как в Глухове народ ожидает приезда господина Скоропадского, который приедет [607] гетманом¹⁰. Все это женщина рассказывала публично, в присутствии многих людей, в числе которых был и он, Новик. Всего же остального о запорожцах и о прочем он ни от кого не слыхал, а вымыслил все это сам спьяна.

Дело это повергалось на Высочайшее рассмотрение. По рассмотрении последовал следующий указ Екатерины II на имя Румянцева:

____________________________

Секретно.

Граф Петр Александрович!

Приманный от вас в сенат от 5-го числа августа рапорт и при том подлинное дело по доносу подлекаря Гаврил и Чепелева о содержащихся в Глухове черниговского полку села Вибель отставном сотенном асауле Матвее Новике, попе Якове Савиче, дьячке Никите Андрееве и казацкой жене Палагее Толстого, Мы рассматривали; из которого оказалось, что асаул Новик говорил показанные по тому делу дерзкие слова, кои он вымыслил сам собою, так как и сам он наконец показал, что ни от кого никогда и ни где оных слов не слыхал, теми ж вымышленными им словами осмелился он и об вас, как о своем начальнике, говорить непристойная слова, и что он-же показанного по делу попа, яко свидетеля, уговаривал и склонял, чтоб при следствии истинны на него не показывал. За которое его преступление по законам достоин он Новик, яко нарушитель между тамошним народом спокойствия, тяжкому осуждению! Но поелику существо сих дерзких слов ничего иного в себе не содержит, как одно самое пустое, да еще и вымышленное и збыться не могущее вранье, то сего ради от тяшкого осуждения его Новика избавляем. А чтоб однако-ж сие его вымышленное и дерзкое разглашение вовсе без наказания оставлено не было, да и впредь бы он и ему подобные таких развращающих плевел вымышлять и разсказывать, равно и начальников своих поносить не осмеливались, повелеваем за сие вранье, вымысел и ложное сплетение учинить ему публичное наказаний батоги, и после сего из под караула свободить. Поп Яков Савич, слыша от [608] означенного асаула объявленные дерзские слова, об оных по долгу присяги своей, и так как человек сведущий законы, не донес! за что и дабы он впредь, буде иногда от кого услышит какие непристойная и дерзския слова, доносил в свое время без наималейшего упущения, посадить его под начал в монастырь на две недели, и потом освободить. Дьячка Никиту Андреева, так же и жонку Палагею из под караула освободить: ибо показанные на оную жонку от асаула Новика слова сами по себе ничего не значат. Показанной-же доноситель подлекарь Чепелев за правой его извет по справедливости заслуживает награждение, которое ему имеете учинить вы по вашему разсмотрению.

Екатерина.

Сентября 3-го дня.
1768 года.
С.-Петербург.

____________________________

В силу настоящего повеления, Матвей Новик был наказан батогами на площади в городе Глухове публично, с барабанным боем, а священник Савич отправлен с нарочным компанейцем в киевскому митрополиту Арсению, для исполнения назначенного ему наказания.

П. Ефименко.

Комментарии

1. Мы разумеем здесь предисловие П. А. Кулиша к Записке члена малороссийской коллегии Теплова «о непорядках, которые происходят от злоупотреблении драв я обыкновений, грамотами подтвержденных Малороссии». (См. Записки о южной Руси, Кулиша, т. 2-й, стр. 169) и ответ Максимовича в статье «О Григорие Николаевиче Теплове и его Записке о непорядках в Малороссии», помещенной в Русской Беседе за 1858 г. Кв. IV, стр. 61; перепеч. в сочинениях Максимовича, т. I, стр. 545-564.

2. «Малороссия в 1767 году». В. Авсеенко. Киев. 1864 г. стр. 36.

3. Там-же, стр. 37.

4. Дневная записки Якова Марковича М. 1859 г., ч, 2-я. стр. 410.

5. Малороссия в 1767 году, стр. 22.

6. Там-же, стр. 129.

7. Эпизод изложен по делу, производившемуся в малороссийской коллегии в 1768 г.

8. Село Выбли близь Чернигова, но дороге на Нежин.

9. Мы не знаем, и; о тора го из двух Скоропадских, народная молва прочила в гетманы: генерального ли асаула Ивана Михайловича, который был избран депутатом в Москву, в ком ми с Ию для сочинения проекта нового уложения, или Якова, генерального бунчучного. Вероятно, первого.

10. Вероятно, народ ожидал возвращения из Москвы Ив. М. Скоропадского, находившегося тан депутатом в кояннсии для сочинения проекта нового уложения.

Текст воспроизведен по изданию: Один из протестовавших // Киевская старина, № 3. 1882