В текущем году исполняется 250 лет со дня рождения яркого представителя бурной эпохи революций и освободительных войн конца ХVIII – начала ХIХ в. великого венесуэльца Франсиско де Миранды (1750-1816). Этот незаурядный человек, предпочтя блестящей военной карьере беспокойную и опасную участь враждебного мадридскому правительству вечного бунтаря и конспиратора, посвятил свою жизнь борьбе за свержение колониального ига, тяготевшего над Испанской Америкой. Сражаясь в юности за свободу британских колоний в Новом Свете, а впоследствии став генералом революционной армии Франции, он сыграл существенную роль в провозглашении Первой Венесуэльской республики в 1811 г. и возглавил ее вооруженные силы в звании генералиссимуса.

Миранда выдвинул и сформулировал идею освобождения американских владений Испании от гнета метрополии. На протяжении многих лет он надеялся достигнуть этой цели при содействии держав, противостоявших пиренейской монархии. Преследуемый испанскими колониальными властями, молодой офицер в поисках убежища в июне 1783 г. направился в США, где вел переговоры с видными политиками молодой североамериканской республики об оказании помощи в осуществлении его планов, но ничего, кроме сочувствия движению за независимость испанских колоний и туманных обещаний не добился ¹. Безуспешными оказались и его попытки заручиться поддержкой влиятельных кругов Англии, куда он приехал в начале 1785 г.

Спустя полгода креол, желая ознакомиться с формами государственного устройства и политическими системами различных европейских стран, отправился на континент. За неполных четыре года он исколесил большую часть Европы. Важнейшим этапом его длительного путешествия явилось почти годичное пребывание в России – с 26 сентября (7 октября) 1786 по 7 (18) сентября 1787 г. Оно занимает особое место в необычной биографии этой героической личности ². Высадившись в [113] Херсоне – главном черноморском порте и крупным торговом центре империи Екатерины II, он провел там три месяца. В конце декабря 1786 г. путешественник был представлен всесильному любимцу императрицы светлейшему князю Г.А. Потемкину, приехавшему для подготовки к предстоящей поездке государыни на юг. Проявив значительный интерес к заезжему чужеземцу, вельможа пригласил Миранду вместе с ним посетить Крым, после чего предложил сопровождать его в Кременчуг – тогдашний административный центр Екатеринославского наместничества, а затем в Киев, куда к этому времени уже прибыла царица. Там южноамериканец познакомился с рядом видных сановников, придворных чинов, военачальников, иностранных дипломатов, а также съехавшихся в столицу Малороссии польских магнатов.

14 февраля 1787 г. венесуэлец удостоился высочайшей аудиенции, положившей начало многочисленным встречам и беседам с Екатериной II, которая отнеслась к нему чрезвычайно благосклонно ³. В тот же вечер Потемкин представил своего протеже очередному фавориту самодержицы – молодому флигель-адъютанту А.М. Дмитриеву-Мамонову. Общаясь на великосветских приемах и балах с экзотическим иностранцем, императрица неизменно уделяла ему внимание, подолгу расспрашивала об Испанской Америке, о его многочисленных странствиях, разговаривала на всякие иные темы ⁴.

Казалось, гость из далекой Южной Америки явно пришелся в Киеве ко двору. Заручившись еще раньше расположением и покровительством могущественного Потемкина, он сумел теперь снискать и благоволение самой государыни. Под влиянием оказанного ему теплого приема венесуэлец, еще в начале февраля предполагавший [114] отправиться в Москву, решил изменить свои планы и не спешил покидать «мать городов русских». Однако последующие события развивались отнюдь не столь плавно, как это выглядит подчас в изображении историков и биографов Миранды, традиционно рисующих безоблачную картину ничем не омрачаемых отношений между Северной Семирамидой, ее властным сподвижником и полюбившимся им испаноамериканцем.

При внимательном изучении соответствующих дневниковых записей путешественника выясняется, что спустя две недели по приезде в Киев вполне благополучная для него ситуация внезапно резко изменилась.

Утром 21 февраля, по окончании службы в церкви Св. Андрея Первозванного, к Миранде подошел неразлучный с Потемкиным принц Нассау-Зиген ⁵ и как бы невзначай обмолвился насчет высказанного светлейшим опасения по поводу того, что если в ближайшее время венесуэлец не уедет из Киева, то позднее уже не сможет этого сделать: начнется ледоход, и через разлившиеся реки нельзя будет переправиться. О несостоятельности такого аргумента (ибо весенний ледоход на Днепре начинался в ту пору обычно в середине марта; поэтому, учитывая суровость зимы 1786-1787 гг. на юге России, до вскрытия реки оставалось не менее трех недель ⁶) Миранда мог, конечно, и не знать. Тем не менее самолюбивый креол воспринял эти слова как едва завуалированное предложение без промедления покинуть город. Полагая, что капризный и подверженный быстрой смене настроений вельможа, видимо, с ведома своей высокой повелительницы, желает избавиться от него, он немедленно стал собираться в дорогу, а вечером не явился на очередной прием во дворец.

Его отсутствие было сразу замечено: как узнал Миранда на следующее же утро, накануне императрица озабоченно справлялась, не заболел ли он. Но Потемкин успокоил ее, заявив, будто южноамериканец не пришел просто потому, что не был извещен.

В тот же день Миранда сообщил князю о своем намерении через двое суток выехать из Киева. Тот отнюдь не пытался его удерживать, а сказал лишь, что если он хочет получить перед отъездом высочайшую аудиенцию, то это следует сделать сегодня же вечером ⁷. Окончательно убедившись в резкой перемене отношения к нему Потемкина, венесуэлец решил, что внезапное, но вполне очевидное охлаждение последнего обусловлено недовольством, вызванным чрезмерно частым, по мнению вельможи, общением заморского гостя с представителями оппозиции польскому королю Станиславу II Августу.

Миранда действительно проводил немало времени в обществе находившихся в городе поляков, принадлежавших в большинстве своем к старошляхетской партии, возглавлявшейся Ф.К. Браницким, С.-Щ. Потоцким и их сторонниками. Выступая против попыток группировки, объединявшейся вокруг короля, в какой-то мере ограничить своеволие и самостоятельность магнатов, эта партия пользовалась поддержкой широких слоев мелкопоместной шляхты. Политика правящих кругов Польши контролировалась, по существу, царским посланником в Варшаве графом О.М. фон Штакельбергом, действовавшим согласно предписаниям, получаемым из Петербурга.

Во время поездки Екатерины II на юг обе враждующие партии наперебой заискивали перед императрицей и Потемкиным в надежде заручиться их содействием.

В Киеве польские магнаты жили на широкую ногу, устраивали пышные приемы и балы. Такого рода увеселения никогда не оставляли жизнелюбивого креола [115] равнодушным. Но можно предположить, что ему импонировали и помыслы его польских друзей о сохранении традиционных шляхетских «вольностей» и восстановлении утраченных. Однако при случае он охотно общался и с представителями враждебной магнатской оппозиции королевской партии, периодически наведывавшимися в столицу Малороссии, чтобы приветствовать Екатерину и от имени Станислава-Августа: графами Мнишком и Тышкевичем, королевскими племянниками князьями Понятовскими.

Среди многих государственных деятелей Польши, которые находились тогда в Киеве, Миранда несомненно выделял графа Игнация Потоцкого, вызывавшего у него горячую симпатию и искреннее восхищение. Получив блестящее образование на родине и за границей, Потоцкий в начале 70-х годов примкнул к магнатской оппозиции королю Станиславу-Августу. В дальнейшем он принял участие в деятельности Постоянного совета – первого коллегиального правительства Речи Посполитой, а с 1783 г. занимал пост надворного маршала литовского. Будучи человеком мыслящим и придерживаясь передовых для той эпохи убеждений, он стал одним из руководителей умеренного крыла складывавшейся в то время так называемой патриотической партии. Выражая стремления части магнатства, Потоцкий и его единомышленники настаивали на проведении реформ государственного строя в духе идей французских просветителей.

Несмотря на умеренность выдвинутой ими программы и готовность осуществить ее при помощи или, во всяком случае, с согласия России, она внушала правительству Екатерины II подозрения и была встречена в Петербурге с нескрываемой враждебностью. Этим, видимо, и объяснялось, в первую очередь, откровенно неприязненное отношение императрицы и ее всемогущего любимца к И. Потоцкому. Оно было особенно заметно по контрасту с благожелательностью, демонстративно проявлявшейся ко многим соотечественникам надворного маршала.

В Киеве велась в ту пору сложная дипломатическая игра. Не собираясь идти на уступки, которых добивался Станислав-Август, Екатерина II вместе с тем не желала поддерживать оппозицию в борьбе с королем. Искусно лавируя между соперничавшими политическими силами Польши, она держала себя крайне предупредительно как с представителями королевской партии, так и с ее противниками. И тех, и других милостиво принимали при дворе, приглашали к царскому столу, щедро одаривали.

На этом фоне резко бросалась в глаза явная дискриминация, которой подвергался Потоцкий. Когда в Киеве он был представлен царице, «Екатерина отвернулась от него и не сказала ему ни одного слова... Императрица считала его человеком пустым, бесчестным, со зловредными понятиями» ⁸. Что же касается Потемкина, то его позиция в сложившейся ситуации была куда более однозначной. В отличие от Екатерины II, он ориентировался тогда на соглашение со Станиславом-Августом и потому относился отрицательно к любой оппозиции королю. Наиболее ненавистной для него фигурой являлся Игнаций Потоцкий. Он называл последнего не иначе как мерзавцем и сказал Станиславу-Августу, что считает надворного маршала «самым скверным человеком на свете» ⁹.

Этот «смутьян», не боявшийся высказывать вслух «крамольные» мысли, явно пришелся по душе Миранде, который познакомился с ним в первый же день своего пребывания в Киеве. Уже вскоре у него сложилось мнение, что Потоцкий пользуется репутацией «наиболее способного из находившихся тут поляков» ¹⁰. 13 февраля они встретились за ужином у обер-шталмейстера Л.А. Нарышкина и долго беседовали на разные темы. Когда заговорили о достопримечательностях Рима, где польский аристократ в юности провел несколько лет, Потоцкий сказал, что лучше всего ему [116] запомнились статуи двух королей Дакии со связанными руками в музее Капитолия. «Мне нравится видеть монархов в таком положении, связанных», – добавил он ¹¹.

Велись ли эти «подстрекательские» речи в присутствии Потемкина, либо ему доложили о них услужливые приближенные – так или иначе они были известны вельможе. В результате ненавистный Игнаций Потоцкий стал в его глазах еще более одиозной личностью. Подозрительного царедворца, видимо, насторожило и то обстоятельство, что опекаемый им Миранда не только водит дружбу с фрондирующими против короля поляками, но и охотно (а, возможно, даже сочувственно) внимает явно «бунтарским» высказываниям.

Желая предостеречь и «образумить» своего протеже, светлейший счел необходимым разъяснить ему, с какими опасными людьми он общается, и дать понять, что чужеземцу, принятому при российском дворе, надо быть разборчивее в знакомствах. Эта деликатная миссия была возложена на посланника Штакельберга, который 17 февраля улучил момент для конфиденциального разговора с Мирандой ¹².

Однако венесуэлец не сделал, очевидно, надлежащих выводов и продолжал вести себя по-прежнему. Вскоре на приеме у другого Потоцкого – Станислава-Щенсного, он завел оживленную беседу с собравшимися там поляками, что не ускользнуло от внимания Потемкина. Несколько позже, когда вельможа вошел в гостиную, где в обществе польских дам сидел Миранда, тот, а по его примеру и остальные, не встали, чтобы приветствовать светлейшего. Такое пренебрежение наверняка сильно задело фаворита Екатерины II ¹³, избалованного подобострастием и угодливостью окружающих.

Можно полагать, что раздражение, вызванное контактами креола с неугодными царскому правительству персонами, в сочетании с личной обидой побудили Потемкина принять меры к его немедленному удалению из Киева. Но буря улеглась так же неожиданно, как возникла. За несколько послеобеденных часов 22 февраля положение коренным образом переменилось, и акции Миранды при дворе поднялись, как никогда.

Все объяснялось очень просто: в дело непосредственно вмешалась сама императрица, решительно воспротивившаяся отъезду галантного южноамериканского кавалера. Из каких соображений она исходила, какими мотивами руководствовалась – гадать не будем. Ограничимся сухим изложением фактов.

Когда вечером 22 февраля путешественник явился во дворец для прощальной аудиенции, его встретил Потемкин и, как ни в чем ни бывало, сообщил, что царица не может его отпустить, поскольку при переправе через реки он подвергся бы серьезной опасности ¹⁴. довод был надуманным и не выдерживал никакой критики, ибо перебраться по льду замерзших рек ничего не стоило. Но Миранду это обстоятельство не смутило. Для него прежде всего имело значение само приглашение остаться, чем бы оно ни мотивировалось. Поэтому он ответил, что с его стороны было бы крайне опрометчиво не последовать советам ее величества.

Когда немного погодя венесуэлец вместе с Потемкиным отправился на бал к австрийскому послу И.Л. Кобенцлю, вельможа, мгновенно сменив гнев на милость, говорил с ним по дороге особенно доброжелательно, словно бы никаких трений у них и не возникало. Императрица же во время бала опять подробно расспрашивала его о Южной Америке, о памятниках искусства и о многом другом.

Высочайшее благоволение к скромному путешественнику не могло остаться незамеченным. Наблюдательный французский посланник граф Сегюр, тонко разбиравшийся в придворных нравах и подводных течениях, назвал креола выдающимся [117] царедворцем, ибо за короткий срок он сумел пробудить интерес к себе со стороны государыни ¹⁵.

Когда несколько дней спустя Миранда появился при дворе, все присутствовавшие были с ним подчеркнуто предупредительны, как с особой, пользовавшейся симпатией императрицы. Он стал частым гостем в ее киевской резиденции. Редкий прием во дворце обходился без него. Испаноамериканец неоднократно приглашался к царскому столу, периодически встречался с Екатериной на званых обедах и балах, устраивавшихся русской и польской знатью. Причем государыня неизменно была с ним приветлива и оказывала знаки внимания, а если он почему-либо отсутствовал, справлялась у окружающих о причине.

Содержание их бесед, подчас продолжительных, а иногда мимолетных, отличалось большим разнообразием. Иной раз они касались вполне серьезных предметов. Однако чаще, пожалуй, это бывала непринужденная светская болтовня, искусством которой в совершенстве владела императрица.

Отношения Миранды с Потемкиным, снова наладившиеся, когда отпал вопрос об отъезде первого из Киева, полностью вошли в нормальное русло. Игнорировать ясно выраженную волю Екатерины II не мог даже ее деспотичный и сумасбродный помощник. Стараясь загладить допущенную им бестактность, князь не упускал случая подчеркнуть свое расположение к южноамериканцу, хотя, безусловно, был недоволен, что тот не порывал связей с польской оппозицией. Продолжая поддерживать их, венесуэлец, в частности, не переставал общаться и с И. Потоцким, чьи возможности он быть может несколько переоценивал. Во всяком случае, по мнению известного русского и украинского историка прошлого столетия Н.И. Костомарова, надворный маршал был «человек даровитый, обладал превосходной памятью, много читал, но блистал более красноречием, остроумием и светским лоском, чем глубокомыслием и основательностью» ¹⁶.

Ниже впервые публикуются в русском переводе фрагменты дневника Миранды, содержащие записи за две недели (с 7 по 22 февраля 1787 г. ст. ст.), где отражен изложенный выше эпизод. Испанский оригинал увидел свет в Каракасе в 1929 г. и переиздан там же в 1982 г.

Перевод с испанского, комментарии и уточнения в тексте (в квадратных скобках) – автора вступительной статьи.

М.С. Альперович,

доктор исторических наук,

ведущий научный сотрудник

Института всеобщей истории РАН

Комментарии

1. Подробнее о пребывания Ф. де Миранды в США см.: Альперович М.С. Североамериканская республика после Версальского мира 1783 года глазами очевидца. – Американский ежегодник 1998. М., 1999, с. 59-68.

2. Этой яркой странице его жизни посвящена обширная научная литература, вышедшая в нашей стране и за рубежом. См.: Альперович М. С. Франсиско де Миранда в России. М., 1986; Мирошевский В. М. Екатерина II и Франсиско Миранда. – Историк-марксист, 1940, № 2, с. 125-132; Косторниченко В. Н. Франсиско де Миранда и дипломатия Екатерины II. – Латинская Америка, 1994, № 4, с. 48-53; 65; Lozinski G. Le general Miranda en Russie, 1786-1787. – Le Monde Slave. Nouvelle serie, t. II, 1933, № 4, p. 72-90; № 5, 186-218; Madariaga I. de. The Travels of General Francisco de Miranda in Russia. London, 1950; Baylen J. O., Woodward D. Francisco de Miranda in Russia. – The Americas, Wash., 1950, VI, № 4, p. 431-449; Brusiloff C. Miranda en Rusia. – Boletin de la Academia Nacional de la Historia, t. XXXIII, № 130, Caracas, 1950, p. 258-275; Benedikt H. Miranda in Russlland. – Studien zur aelteren Geschichte Osteuropas. II. Teil. Graz–Koeln, 1959, S. 48-102; Larrucea de Tovar C. Sobre la estancia de Francisco de Miranda en Rusia y la ayuda prestada a este por la Emperatriz Catalina II. – Boletin de Ia Academia Nacional..., t. LXVIII, № 271, 1985, p. 713-733; Alperovich M. S. Francisco de Miranda y Catalina II. – Iberische Welten. Koeln, Weimar, Wien, 1994, S.51-61.

3. О прибытии Миранды в Киев императрице еще неделей раньше доложил Потемкин, причем, видимо, отозвался о нем весьма лестно. 8(19) февраля 1787 г. Екатерина сообщила своему постоянному парижскому корреспонденту барону Гримму о появлении в Киеве «испанца по имени Миранда». – См. Письма императрицы Екатерины II барону Мельхиору Гримму (1774-1796 гг.). – Сб. Императорского Русского исторического общества, т. ХХIII. Спб., 1878. с. 393-394.

4. Miranda F. de. Colombeia, t. V. Caracas, 1982, p. 102, 105, 111.

5. Немецкий принц, сделавший военную карьеру во Франции. В Испании удостоился генеральского звания и титула гранда. С осени 1786 г. состоял в свите Г.А. Потемкина.

6. См. Брикнер А. Г. Путешествие императрицы Екатерины II в полуденный край России в 1787 году. – Журнал Министерства народного просвещения, 1872, июль, с. 19-20.

7. Miranda F. de. Op. cit., р. 113.

8. Костомаров Н.И. Последние годы Речи Посполитой. СПб., 1870, с. 151.

9. Kalinka W. Ostatnie lata panowania Stanislawa Augusta, cz. II. Krakow, 1891, s. 11.

10. Miranda F. de. Op. cit., p. 96.

11. Ibidem; Kalinka W. Op. cit., cz. II, s. 15.

12. Miranda F. de. Op. cit., p. 108.

13. Ibid., p. 113.

14. Ibid., p. 114.

15. Ibid.,р. 115.

16. Костомаров Н. И. Указ. соч., с. 136.

© текст - Альперович М. С. 2000
© сетевая версия - Тhietmar. 2008
© OCR - Коренев А. 2008
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Новая и новейшая история. 2000