Описание обычаев и образа жизни чукчей

Их лампы — Eijak или Naeek, Kennach.u — сделаны из глины или камня, и под них еще подкладывают две подставки равной величины. Фитилем служит у них мох — Witeae, Packak.u. [127]

Китовый или тюлений жир растапливают они медленно до тех пор, пока он уж больше не тянется, подобно черной смоле — Wana (ее жуют для времяпрепровождения). Оседлые варят пищу на огне, который поддерживают костями и китовым жиром. Ласты моржей, зашитые кругом, можно встретить лежащими в их ярангах.

Из растительности чукчи используют: 1) ивы, которых здесь имеется два вида: а) растущие на равнине ближе к горам, вокруг речек, защищенных горами и высокими берегами, высотой 3-4 фута — fol. lanocolata Sub, serratula, subtus albidula или с легким беловатым налетом — ива оленей; б) вокруг речек, несколько выше человеческого роста, fol. latiora vix serratula, subtus albotomeutosa, молодые листья зелено-желтовато-белые, опушенные, снизу беловато-опушенные — ива лосей. Оленные чукчи называют первую Jomrot или Jomrat; оседлые — Okjuet.u; второй вид называют они из-за пушистости Pokata или Рока-Jomrot. У ив того и другого вида сдирают они кору корней, реже кору стволов, хотя вторую предпочитают первой. Они едят кору с кровью, китовым жиром и мясом морских животных. Древесину корня жуют мужчины ради времяпрепровождения до мягкости и плетут из нее фитиль для зажигания трубки. С ив первого вида собирают чукчи еще молодые листья, варят их в глиняном горшке — Raekukeng (слово обозначает также котел, называемый у оседлых Kolumtschit,u). Эти горшки, как и деревянную свою посуду, чукчи получают из Америки. Вареные ивовые листья сохраняют в тюленьих мешках и едят зимой с салом. 2) Polygonum divaricatum; некоторые стебли расширены, цветы имеют красновато-беловатый цвет. Корень этого растения собирают чаще в начале сентября на зиму. Называется он у чукчей Kuret, женщины произносят его Kutzet. Само растение чукчи называют Poigitzet. Названный корень — слегка вяжущий, если он потолще; когда гниет внутри, становится полым, и чукчи едят его, обмакивая в кровь, с салом. Листья едят отчасти свежими с квашеной тюленьей кровью, как и с квашеной моржовой печенью, но большей частью их варят, как сказано выше, то есть для сохранения на зиму, причем сначала выдавливают сок руками. 3) Чукчи собирают также корень Hedyfarum alpinum, который называют Inataet. 4) На зиму запасают еще корень травы со многими узкими, длинными листьями, которая растет вокруг внутренних озер и болотистых мест. Русские этой области называют этот корень пельха, а само растение осокой. Чукчи же называют корень Pelkchomyr, а растение Weipelkchomyr. Сами они редко затрудняют себя выкапыванием этого корня, а чаще забирают к концу сентября запасы короткохвостой мыши. Мышиные норы образуют неровные, скорее закругленные отверстия в земле, непосредственно под мшистым дерном, большей частью по берегам речек, куда мыши сносят чаще всего эти корни, а также корни Hedyfarum, а частью и корни Polygonum, те и другие кусочками. Эти корни едят чукчи иногда с кровью оленя и с жиром, слегка отваренные; иногда отдельно, как и другие корни. Реже собирают они корень Ahtragulus (Astragalus) с пузыреобразными [128] стручками, которые сладковаты на вкус, называют его Kytschupat, и еще другой корень типа Pedicularis с красноватыми цветами.

Для выкапывания указанных видов корней пользуются женщины мотыгой из моржового клыка или куском оленьих рогов — Windid. Также собирают чукчи морскую капусту — Myrgomyr, которую едят с китовым салом, кровью и содержимым желудка оленей в вареном виде. Часто собирают вокруг возвышенностей шикшу (водяницу), которую едят только в свежем виде.

Заготовка оленьих шкур. После сушки свежих кож очищают мездру от тонкой пленки и жира, который они в дальнейшем используют, с помощью скребка, состоящего из острого куска шифера, вставленного в круглую деревянную рукоятку. Вместо шифера иногда употребляется кусок какого-либо камня. Этот скребок они потом заменяют вторым — железным. Затем они смачивают эту сторону кожи мочой, что они делают и повторно, причем прибавляют к моче содержимое желудка оленей, затем снова прилежно скоблят, опять смазывают слегка подваренным содержимым желудка и оставляют лежать на ночь в свернутом виде. После этого они опять повторяют соскабливание, затем стараются сделать эти кожи мягкими путем разглаживаний их пятками, для чего они надевают обувь иногда даже на двойной подошве. Кожу скоблят и трут также шероховатым песчаниковидным камнем и мнут в руках, обмазывают еще на ночь содержимым желудка, после чего опять скоблят и потом красят. Для окраски кожи в ярко-коричневый цвет служит им кора ольхи, которую они размельчают в порошок, а затем смешивают с мочой. Казаки в Гижиге варят кору в воде с добавлением небольшого количества ивовой золы. Вместо ольховой коры употребляют чукчи еще окись железной руды — Tschewutscha, которую они находят на берегах некоторых рек. Они ее растирают на камне с мочой.

Коряки пользуются для выделки шкур не мочой, а только содержимым желудка оленей, поэтому шкуры у них мягче, но становятся влажными на холоде и сохраняют запах содержимого желудка.

Ровдугу чукчи приготовляют подобным же образом. Размачивают кожу в моче для удаления волос, затем смазывают несколько раз содержимым желудка оленей.

Коряки же придают ровдужьей коже желтоватый цвет с помощью листьев сибирской снежной розы, которую они собирают и сушат, а в целях окраски варят. Это растение называется корякской травой.

Для окраски шкур молодых тюленей в красный цвет служит чукчам корень Galium boreaele, называемый у них Rekinmangyt (женщины произносят как Tschekinmangyt), а у русских этой местности он называется марена ⁸. Собирают его осенью, выбирают густого желтого цвета или, как они выражаются, впадающий в красноватый оттенок. Цвет они проверяют соскабливанием коры ногтями. Корень [129] разламывают и варят в воде, причем добавляют листья Arbutus alpina — Klokauwitt, один лист Witwitt, которые к осени становятся красными, и немного золы. В эту смесь бросают для окраски некрупные куски шкур. Чукчи утверждают, что эта краска отличается устойчивостью.

Юкагиры тоже красят шкуры этими корнями и корой ольхи.

Оседлые чукчи обрабатывают тюленьи шкуры еще другими способами. Так, они размачивают тюленьи шкуры в моче, пока не вылезут все волосы, затем шкуры вешают на февральский мороз для того, чтобы они стали мягче и белее. Обработанные таким образом кожи казаки называют мандарками, а чукчи Emtenugyn и употребляют для наращивания сверху своих легких коротких сапог, а также сапог, доходящих до бедра, и для ремешков, которыми перевязывают последние. Другие шкуры, размягченные сначала в моче и обработанные, красят они с одной стороны корой ольхи в красный цвет. Для легких, более коротких и длинных сапог, которые чукчи носят, пока позволяет время года, особенно в сырую погоду, а также для налучней и колчанов употребляют чукчи кожи, обработанные соскабливанием волос с тюленьих шкур не начисто, а делают это, насыпая сначала на них золу, из-за чего кожа, хотя и неравномерно, делается черной и такой остается.

Что касается шитья, то они ловко с ним справляются, но шьют довольно скверно.

Брак у чукчей. Если сватающийся получил согласие родителей, то он спит с дочкой в том же самом пологе; если ему удается завладеть ею, то тем самым брак заключен. Если же у девушки нет расположения к нему, то она приглашает к себе на эту ночь нескольких своих подружек, которые борются с гостем женским оружием — руками и ногами.

Корячка иногда заставляет своего ухажера страдать продолжительное время. Жених в течение нескольких лет напрасно старается достигнуть своей цели, хотя и остается в яранге, таскает дрова, сторожит стадо и не отказывается ни от какой работы, причем другие для того, чтобы испытать жениха, дразнят его, даже бьют, что он терпеливо переносит, пока момент женской слабости не вознаграждает его.

Иногда чукчи допускают половые отношения между детьми, которые растут у родителей или родственников для дальнейшего вступления в брак. О приданом эти дикари ничего не знают, и дочка получает кроме одежды только нарты с двумя оленями, на которых и следует за своим мужем. Правда, тесть одаряет зятя оленями, но тот отвечает тем же. Коряки же распределяют своих оленей поровну между своими детьми.

Чукчи как будто не берут себе больше четырех жен, чаще по две или по три, а менее зажиточные удовлетворяются одной. Если умирает жена, то муж берет ее сестру. Младшие братья женятся на вдовах старших, но брать старшему брату вдову младшего — противоречит их обычаям. Бесплодную жену чукчи вскоре выгоняют без всяких претензий со стороны ее родственников, и часто встречаешь еще молодых [130] женщин, которые таким образом уже доставались четвертому мужу. Обычно ее наконец навсегда берет более пожилой мужчина или который имеет уже детей, но возьмет из-за ее молодости или каких-либо прелестей.

При родах чукотские женщины никакой помощи не имеют, кроме природы, и, говорят, нередко они при этом умирают; послед — Jaranu, Algakhpach.u — обкладывают недалеко от яранги кусками дерна и отдельными камнями. Во время месячных — Rekokatje, Awtuk.u — считают женщин нечистыми; мужчины воздерживаются от общения с ними полагая, что от этого получаются боли в спине. Девственность называют чукчи Jepachoimurynkile. Говорят, что корякские женщины, которые полны коварного упрямства, чтобы дать полную свободу своей неприязни к мужьям, выдавливают свой плод сильным давлением рук. Чукотские женщины как будто им в этом не подражают.

Чтобы дать новорожденному имя, чукчи держат нитку с привязанным камешком и вызывают своих умерших предков по имени, смотря по полу ребенка, с добавлением: «Ты пришел!». Этот призыв они продолжают до тех пор, пока им не покажется, что камень на нитке качается, и тогда ребенок получает последнее из названных имен. Имена их допускают перевод. Все имеют два имени, но привыкают только к одному; однако во время болезни часто меняют первое имя на второе. Дети сосут очень долго, большей частью пока сами от этого не отвыкнут; обычно сосут по двое сразу, почему чукотские женщины преждевременно стареют и особенно делается дряблой их грудь. Чукчи предоставляют детям полную свободу и частое поощряют их упрямство. В пологе, где я ночевал во время нашего путешествия, был мальчик пяти лет. В добавление к мясной пище, которой его усиленно пичкали, он постоянно сосал грудь своей бабушки, потому что привык к ней больше, чем к своей матери. Этого мальчика добрые бабушка и дедушка так избаловали, что в самых ничтожных случаях, когда не соглашались исполнить его капризы, он принимался драться с ревом с матерью и бабушкой к радости деда, который его за это сердечно ласкал и прижимал к себе; также его мать — тощее длинное существо — иной раз давала пинка своей матери или просто била ее.

Мужчины живут большей частью в согласии со своими женами, но последние выкидывают грубые штуки, против чего мужчины используют даже оружие.

Одежду детей шьют из оленьих шкур шерстью наружу. Она подбита мехом оленят, заканчивается рукавичками, сапогами и капюшоном, отороченным длинношерстным собачьим мехом. Одежда детей имеет клапан, который открывается между ногами до спины, и, пока маленькие еще пачкают, с его помощью часто меняют подстилку из оленьих. волос с мехом. Носят чукчи своих детей на плечах.

Обмен женами — Newtumgin. Если мужья сговорятся таким образом укрепить свою дружбу, то спрашивают согласия жен, которые редко отказывают им в их просьбе. Когда обе стороны таким образом [131] договорились, спят мужчины, не спрашиваясь, вперемешку с чужими женами, если они близко живут друг от друга или когда приходят друг к другу в гости. Обмениваются своими женами чукчи большею частью с одним или двумя, однако случаются примеры, когда они получают подобное родство одновременно с десятью, так как их жены, по-видимому, не считают такой обмен нежелательным. Зато женщины, особенно у оленных чукчей, реже оказываются склонными к измене. Они обычно не терпят чужих шуток на этот счет и вместо того, чтобы ответить на шутку шуткой же, принимают все всерьез и плюют в лицо или дают волю рукам.

Коряки не знают такого обмена женами; они ревнивы и измену мужу наказывали когда-то смертью, но теперь — только изгнанием.

Дети чукчей при таком обычае повинуются чужим отцам. Что же касается взаимного питья мочи при обмене женами, то это вымысел, поводом к которому могло послужить мытье лица и рук мочой. Во время скудных осенних перекочевок такой гость часто приходил к нашей хозяйке, причем муж ее тогда отправлялся к жене последнего или спал в другом пологе. Оба они мало церемонились, и если хотели и днем удовлетворить свои страсти, то выпроваживали нас из полога; они также часто ели вместе жирные куски, курили вперемежку табак, меньше проявляли нежностей, причем целование у них выражалось в трении носами, а для того, чтобы отправлять свои нужды, обоим служит чашка (Schaale).

Оседлые чукчи также меняются между собой женами, но оленные не меняются женами с оседлыми, также оленные не женятся на дочерях оседлых, так как считают последних недостойными себя. Жены оленных никогда не согласились бы на обмен с оседлыми. Однако это не препятствует тому, чтобы оленные чукчи спали с женами оседлых, на что их собственные жены не смотрят косо, но оленные чукчи не разрешают оседлым делать то же самое. Оленные кормят получше мужа и жену оседлых, когда те приходят в гости, и дают им с собой в подарок мяса свежезаколотого оленя. Еще предоставляют оседлые чукчи своих жен чужеземцам, но это не доказательство их дружбы к ним и не из желания получить от чужеземцев потомство. Это делается из корысти: муж получает пачку табаку, жена нитку бус на шею, несколько ниток бисера на руку, а если хотят роскошествовать, то еще серьги, и тогда сделка заключена.

Чтобы удалить болезни, которые, чего доброго, могли бы им занести чужеземцы, принимали нас оленные чукчи следующим образом. Еще когда наши лодки были на некотором расстоянии от берега, жена нашего будущего хозяина и жена его сына развели около берега два маленьких костра на небольшом расстоянии друг от друга, после чего, когда мы приблизились к берегу, они стали вместе с детьми бросать в нашу сторону с криком приветствия горящие ветки ив и шикши. Когда мы высадились и наша поклажа была вынесена на сушу, все остались стоять перед огнем; затем женщины, достаточно расторопные, [132] принесли в жертву огню кусочки смеси из оленьего жира, ивовых листьев и сала, а также моржовых кишок; тогда только хозяин, а за ним наш начальник Биллингс прошли между двумя кострами, причем женщины в это время делали вид, что отгоняют что-то от себя руками, после чего проследовали и мы таким же образом вместе с прибывшими с нами чукчами, и, наконец, пронесли они таким же образом нашу поклажу. Теперь хозяин снял свою парку, сделанную из шкур белых молодых оленей, и подарил ее нашему начальнику для того, чтобы он ее надел, взамен чего начальник дал ему рубашку, которую хозяин надел вместо парки; после этого хозяин пожелал нам здоровья и счастливого путешествия к Колыме и повел нас к яранге. Такой прием чужеземцев называется у них Ktangytangyt, а у оседлых — Tughnagaityk,u. При встрече своих, то есть чукчей, возвращающихся из Гижиги и с Колымы, остававшиеся дома идут им навстречу, на некотором расстоянии от яранги встречают приехавших, бьют сверху вниз копьями вдоль их одежды, стреляют мимо них в воздух стрелами и пропускают затем между двумя кострами. Также, когда они зимой возвращаются домой от оседлых, они останавливаются на своем пути, несколько отдалившись от поселений, оборачиваются и кричат ветрам, чтобы не занести никакой болезни, как будто они были сопровождаемы дьяволами: «Возвращайтесь назад, у нас холодно, у нас вы замерзнете».

Когда чукчи приходят в гости друг к другу, то единственное приветствие, которое они произносят, это: «Я пришел», на что хозяин отвечает: «Ты пришел», а при уходе говорят они взаимно (что им заменяет будьте здоровы) «Tam, tam», что соответствует «довольно, довольно», к этому, реже они добавляют две буквы: «Tamto, tamto». Когда чукчи ездят в гости, они обычно берут с собой одну жену, чаще для того, чтобы получить добавочно пищи, особенно если они едут к зажиточным. Это связано с тем, что в их обычаях, когда приезжают с женами или если жены приезжают одни, закалывают оленя и целиком отдают гостям с кожей.

Праздники оленных чукчей. Осенью, примерно от 20 июля до 20 августа, на следующий день после забоя оленей, а также весной после отела, причем я сошлюсь на очевидцев, которые наблюдали празднества, имело место следующее. После того как женщины из нашей яранги шли некоторое время навстречу стаду, они развели перед ним два костра, принесли в жертву огню китовое сало, мясо и кашу из заквашенных ивовых листьев с кровью и жиром, бросили горящие ветки в направлении стада и съели остатки из своих деревянных чашек; теперь женщины погнали стадо к яранге, поставили корали из своих грузовых нарт, к ним приставили в ряд свои копья и окружили стадо по всему объему ремнями. Между или перед грузовыми нартами каждая женщина развела свой особый костер, после чего мужчины начали закалывать оленей.

Сначала наш хозяин, как самый почтенный человек этого семейства, заколол олененка с белыми пятнами на шкуре, причем он бросал [133] кровь рукой в направлении ручья, впадающего в море. «Мы боимся моря, потому что наши лодки очень маленькие», — был его ответ на наш вопрос. Также бросали они кровь по направлению солнца, как и по направлению местности, цели нашего дальнейшего путешествия; клали затем заколотое животное в зависимости от своих целей головой к солнцу, к морю, к направлению будущего пути, к ярангам на ивовые ветви или перед огнем, также обмазывали себя чукчи, не исключая женщин и детей, кровью из свежей раны, делая полоску на лбу, обмазывали свои нарты в нескольких местах, внутреннюю часть покрышки своей яранги, одежду, у себя под мышками, исподнюю часть моржовых шкур, на которых спят, и делали это, чтобы отдалить от себя дьяволов и чтобы не схватила их какая-нибудь болезнь.

В этот день заняты больше их жены; они снимают шкуры, чистят кишки, собирают содержимое желудков, наполняют сосуды кровью, отделяют мясо от костей и так далее. На обмазанные кровью ветки ивы и ноги оленей, положенные по нескольку штук вместе, чукчи укладывали свой лук и стрелы, своих божков — бесформенные деревянные фигурки, черепа медведя и волка, вместе с отдельными костями голени с копытами от оленят, которых они уже раньше освежевали на необработанной оленьей шкуре, наконец, прежде чем они все убрали, разбили еще кость ноги, употребляя для этого каменный молоток и кожаную миску, обмазали костным мозгом рты своих божков разной величины, пасти упомянутых черепов животных, чтобы побудить животных этого рода щадить их стада, и немного мазали еще между копытами оленят. Упомянутые выше ноги животных и пучки из ивовых прутьев подвязывают чукчи к подпоркам внутри своих яранг для того, чтобы матери заколотых оленят прекратили печалиться и огорчаться. И хотя они уже к полудню удалили стадо на несколько верст от своих яранг, эти животные все же вернулись через несколько дней и искали своих детенышей. «Природа, дорогое имя! Пока мои веки не закроются навеки, твои узы будут меня связывать!» Рога, очищенные от шершавой пленки, вместе с лобовой костью оставляют лежать большей частью на том месте, где закололи оленей, или вешают их в своих ярангах.

Уже с раннего утра следующего дня женщины нашей яранги в полных больших котлах варили оленье мясо, смешивали костный мозг с ивовыми листьями и небольшим количеством волчьих ягод, жидкую кашицу из ивовых листьев смешивали с оленьей кровью и жиром. Закончив это дело, они разрезали мясо на куски на разостланной коже и ставили чашки с растительной пищей.

Теперь наш хозяин слегка ударил палкой снизу по краю бубна, после чего женщины снова высекли огонь и развели два костра, мужчины же бросали в них сырой костный мозг, кусочки листового табака, а также остатки растительной пищи, смешанной с настроганным березовым деревом. Затем предоставили вареное мясо женщинам оседлых чукчей, здесь оказавшимся. Эти последние в сутолоке запихивали мясо [134] в мешки и после того, как между ними были еще распределены отдельные листья табака, поспешно покинули ярангу. После, когда угощение прошло, перекрыли они ярангу снаружи сырыми моржовыми кожами, Попутно, вместе с детьми, дочиста подъели всю смесь из чашек. Теперь они положили кожи убитых накануне животных с головой и рогами перед двумя кострами, причем головами животных к югу, потому что на севере, в этой мрачной полосе неба, нет жилища солнцу; на головы оленей поставили своих деревянных божков, которые служат им для добывания огня, поскольку перед ними, как говорят чукчи, «огонь должен быть без погашения».

Тут начал наш хозяин с несколькими стариками двигаться к огню, причем они ударяли в край бубна, который сначала смочили водой, чтобы он звучал менее громко; затем хозяин обратился с пригласительными призывами в адрес упомянутых божков; теперь запели более старые попеременно и медленно, к чему другие между тем кричали ho-ho-ho, hei-hei-hei; здесь танцевали мужчины в одиночку, поколачивая в бубен, быстро поворачиваясь в стороны, причем женщины танцевали вместе с ними, как и в Америке; затем медленно бегали с одной стороны на другую, громко поколачивая в бубен, и с теми же выкриками вокруг огня; затем пел наш хозяин божку их оленей: «Мы приносим тебе жертвы и никогда тебя не забудем, не дай постигнуть нас никакой напасти, защити наши стада и сохрани наших жен». Потом рассказывал он, обращаясь к старику: «Я рад, что дождался этих гостей, я рад так же, как если бы бог послал нам диких оленей и если бы в нашей суровой местности он дал бы расти деревьям; всякое счастье должно нам сопутствовать, чтобы мы здоровыми, невредимыми прибыли на место; вы видите теперь, как светит нам солнце, неужели счастье не должно нам сопутствовать? Пусть всякие невзгоды останутся далеко от наших яранг», к каковым пожеланиям старец все время приговаривал: Haiuwa so, so, или: «Пусть так случится». Потом хозяин продолжал: «Только нам должно быть жаль, что у нас не хватает леса, я желаю, чтобы никакие бури не препятствовали нам находить ивовые прутья; правда, нам казалось, что нам занесут болезни, но их мы пока что не видели и приносим за то нашу благодарность; правда, нам предсказывали болезни, но они могли направиться в другие места, мимо нас; мы радуемся русским, никогда эти чужеземцы не жили среди нас таким образом, не только нас они одарили табаком и коральками, но и нашу страну».

Снова танцевали мужчины на тот же лад с пением и также рассказывали кое-какие вещи из предстоящего и закончили пожеланием счастья, когда вдруг один старец сказал: «Один из оленей перед огнем, кажется, приближается к входу», и когда другие попросили его истолковать это, то ответил, сначала приведя себя в транс усиленным шумом бубна, что «будущее соответствует их желаниям».

Женщины повторяли следующую песню: «Nenjo-jo jo-nenjo-nenjo» — и при этом подпрыгивали на месте, гримасничали и как будто [135] наклонялись вниз, вытягивали точно из земли непонятные слова: Enjomai, jo-jojo-enjomai, e, e, e-je, je, je, numjen do-numjen kojo-no no-no no, ko, ko-ko, ko-ko koi, eho-jo, jo-joho, joho-hokook, ко kook-ho, ho;-do-ooi, doooi,-doooi,-doooi-chei, chei-go, go-demanjo, awawai, последнее еще по десять раз, aiga, aiga — это повторялось еще восемь раз, — jaje, metemete, engonoton-ono, ono-mono, onoton,-etjo, jo-anau, ogoi. Это увеселение длилось до самого вечера, причем чукчи опустошили менее полный котел и без конца курили табак. Такие праздники называют оленные Myirkit, оседлые — Uwaela.u, а первые пользуются еще термином Nymnychiriaet, что значит «празднование».

У оседлых чукчей за ловлей китов в ноябре, декабре и январе следуют танцы, когда они ходят друг к другу в гости и когда избыток пищи заменяет лакомые блюда. На празднике после удачной добычи тюленей оседлые чукчи поднимают на шкуре связанные черепа этих животных, сколько каждый убил, и, когда ловля прошла, а это бывает в конце мая, кладут эти черепа на возвышенностях в качестве отдачи земле, при этом не забывают пировать. Танцы мужчин и женщин у оседлых чукчей сходны с танцами в Америке. Мужчины танцуют голыми, но только с обувью на ногах, голова украшена у них перьями, двигающимися в разные стороны. Подражают военным столкновениям и охоте, делают вид, точно они натягивают лук, и делают всякие другие быстрые вращательные движения. Также женщины оседлых принимают участие в танцах мужчин с пением и подражанием собственным занятиям, как-то: собиранию ягод и так далее. Они садятся в кружок близко друг от друга на земле (в зимних жилищах сидят они на скамейках по стенам), подобрав левую ногу, а правую вытянув вперед перед собой, причем с обнаженной правой рукой и грудью. Сначала они поднимают правую руку медленно к груди, точно что-то хотят поднять, повторяя это несколько раз, затем, наклоняясь, вытягивают ее к земле, потом ее быстро несколько раз вытягивают кверху, причем предплечье держат вертикально, затем, опершись ладонью на левое колено, двигаются попеременно в обе стороны, а также несколько вперед, для чего они слегка приподнимают туловище. Еще развлекаются оседлые, подобно алеутам, на моржовой шкуре, при этом они поют под удары в бубен.

Также для времяпрепровождения служит им скакание через ремень, который держат за концы и быстро крутят над головой и под ногами прыгающего, чтобы не коснуться его. Пока позволяет время года, упражняются чукчи в беге по кругу, что они делают каждый вечер. Начинают с медленного бега, бегут постепенно быстрее и в конце концов уже соревнуются в быстром беге, к этому они приучаются с молодого возраста. Делают они это так долго, пока не запыхаются и не оказываются вынуждены отдыхать. Пожилые также идут с ними внутри круга, хотя годы им уже не позволяют большего.

За бегом следует борьба, для чего толпа садится в кружок, борющиеся снимают с себя меховые рубашки и медленно приступают к [136] делу; они хватают друг друга со шлепками по рукам и плечам, прижимаясь друг к другу головами, а удаляясь ногами, стремятся подставить друг другу ножку или свалить на землю, прыгают с криком друг на друга, садятся на землю, чтобы перекинуть через себя противника и т. д. Кто из двух возьмет верх, борется еще с другими противниками до тех пор, пока сам не потерпит поражение.

Также собираются иногда зимой оленные чукчи на гонки на легких нартах, как, например, наш хозяин устроил гонки во время нашего путешествия в честь выздоровления своего сына. Они проехали расстояние в пять верст, а потом погнали назад к ярангам. Непосредственно перед ярангами стояло в двух деревянных сосудах вареное мясо, костный мозг и блюдо из мелко нарезанного мяса, на что хозяин положил еще горсть табачных листьев, а также полгорсти для того, кто вернется первым. Из упомянутых сосудов они принесли в жертву сначала кусочки огню и предоставили затем остаток еды вернувшимся назад, только рога одного из забитых по этому случаю оленей остались лежать на месте, к ним был подвязан поперек ивовый прут с помощью китового уса. Когда гонки прошли, побежали мужчины помоложе наперегонки на несколько верст только в одних парках из меха оленят, в нижних штанах и меховых чулках. Праздник закончили борьбой, а к вечеру уехали с женами в свои яранги. Упомянутый бег называют они Mndatschumuk, а оседлые — Achwaitutue.u; «давайте бороться» — называется у оленных Minteikeum, а у оседлых — Tunchlutuk.u; месяцы называют чукчи следующим образом:

Чукчи считают подобно другим туземцам с помощью рук и ног, а дальше считают путем дальнейшего удвоения общего числа пальцев. При выговаривании иностранных слов превращают букву «v» в «b» или «р», но в общем они выговаривают латинские слова легче и чище, чем русские и немецкие. Последние они выговаривают с большим трудом.

Реже встречаются у чукчей болезни. Сифилис, который большей частью распространен среди дикарей этих местностей, остался им да сих пор неизвестным; оспа свирепствовала только однажды среди оседлых в начале 1730 года. Еще теперь вплоть до берега по ту [137] сторону бухты Св. Лаврентия можно видеть остатки прежних жилищ, жителей которых, как они говорят, задушили дьяволы. Больше умерло тогда от этой болезни оседлых чукчей, которые прибыли к реке Анадырь, где с казаками из острога охотились на диких оленей. Что касается оленных чукчей, то они большей частью не подвергались эпидемии, так как при одном слухе о ней перекочевывали со своими стадами внутрь страны; впрочем, они не допускают никаких больных к своим ярангам, а также не разрешают входить в их яранги, если там находится больной или глубокий старик. Красные слезящиеся глаза постоянно встречаются у этих туземцев, реже у женщин. Нарывы — Eunelli, Aningwab.u — также свойственны им, но как будто не в столь опасной форме, как на Камчатке. Что касается истерических припадков, встречающихся в этих местностях, то чукотские женщины их не знают. О целебных травах или других целебных средствах, а также о кровопусканиях чукчи ничего не знают. Только они научились у коряков прижигать больные места грибами тополей и берез. Этот гриб называется у них Kejuk, а прижигание — Hkejutik; березу они называют Wulgyll. Коряки обозначают этот гриб, как и трут, одинаково — Kejuk, чукчи же называют трут Ewelmick. При болезнях они прибегают больше к шаманству. Причем я прибавлю здесь то, что наблюдал во время нашего путешествия.

Сын нашего хозяина получил легкую лихорадку с жаром вследствие переедания. Они разбили ему отдельный полог вне яранги, потому что, как они говорили, ему был противен запах наших кушаний - жареного мяса, а также оладий из муки, которые нам заменяли хлеб. После того как шаман в течение двух ночей не щадил ни своего голоса, ни бубна, принес он жертвоприношение солнцу недалеко от яранги, бросив под бормотание жир с диафрагмы оленя сначала несколько раз в огонь, затем некоторое количество в направлении солнца, а затем опять в огонь, поглаживал книзу рукой по парке отца, затем поглаживал больного, который сидел закутанный в нартах, по голове и ушам, на чем и окончилась его помощь; за это он получил заколотого оленя и удалился. Так как у больного не было заметно никакого улучшения, то отец заколол собаку, обмазал больному лоб и спину ее кровью, после чего женщины разрезали живот собаки и вытащили из него кишки, а сын, после того как отец пробормотал несколько слов, прошел внутри сплетенных и растянутых кольцом собачьих кишок, по чему чукчи полагали, что болезнь перешла в собаку; затем, когда содрали с собаки шкуру, развели костер перед нартой больного и сожгли кусочки Omento ⁹, причем отец тщательно наблюдал за их сгоранием, чтобы иметь возможность судить, каков будет результат. Теперь, когда сын выздоровел, то, прежде чем они снова пустились в путь, прогнали сначала стадо между двух костров, чтобы болезнь осталась на месте; на следующий день выздоровевший должен был заколоть молодого оленя, [138] причем он дважды бросал кровь в направлении юга, затем оленьи рога и аркан были положены к югу, куда отец и сын бросали еще жир, и после этого сыну в одежду вдели по пучку засушенных стеблей.

Если мужчины-чукчи чувствуют приближение смерти, они чаще велят себя заколоть — обязанность друга; как братья, так и сыновья не огорчаются его смертью, скорее радуются, что он нашел в себе достаточно мужества не ожидать женской смерти, как они выражаются, а сумел уйти от мучений дьяволов. Также во время нашего путешествия случилось однажды, что муж заколол ножом свою старую больную жену, не без согласия последней, чтобы прекратить ее страдания. Сделал он это в пологе, после того как всех остальных из него выслал. Она лежала распростертой на своих нартах в верхней парке, лицо закрытое, привязанная ремнем, а на груди у нее лежал ее ножик, футляр для иголок, а по обеим сторонам головы по кишке с жиром. Чукчи верят, что его надо взять с собой в другой мир. Труп чукчи одевают в одежду из белого или пятнистого меха оленей. Двадцать четыре часа труп остается в яранге, и, прежде чем его оттуда вынесут, пробуют несколько раз голову, поднимая ее, пока не находят ее легкой; а пока голова тяжелая, им кажется, что покойник забыл что-то на земле и, следовательно, не желает покидать ее, почему ставят перед покойником кое-что из еды, иголки и тому подобное. Труп они выносят не через дверь, а рядом с ней, поднимая край яранги. При выносе покойника один идет и выливает на дорогу оставшийся жир из лампы, которая горела двадцать четыре часа у трупа, а также краску из коры ольхи. Перед тем как увезти покойника, чукчи подкладывают две жерди поперек под полозья нарт и пробуют, скрипят ли они при движении или легко скользят через них; в первом случае они утверждают, что покойник хочет, чтобы в нарты были запряжены другие олени, и до тех пор меняют оленей, пока им кажется, что нарты больше не скрипят.

Для сжигания труп отвозят за несколько верст от яранги на возвышенность, перед сжиганием вскрывают его таким образом, что выпадают внутренности. Это делают, чтобы облегчить сжигание. Попутно они еще приносят в жертву этому огню лук и стрелы покойника, его копье и нарты, которые сначала разламывают. Где нет ивняка для сжигания, обкладывают труп на земле камнями, как это встречаешь нередко у яранг оседлых. Сжигание мертвых называется у них Ganlueatik, Echtykyngak,u, а мертвый — Paenthin, Publiangok.u. В память о покойнике обкладывают место, где сожгли труп, в форме овала камнями, что должно напомнить фигуру человека, причем в изголовье и к ногам кладут по более крупному камню, из которых верхний лежит на юг и должен изображать голову, от нижнего же кладут на некотором расстоянии друг от друга палки вместо ног, на которые еще кладут камень, чтобы удержать их в таком положении. От головного камня до третьего камня окружности пространство заполнено еще меньшими камнями, Что должно, видимо, изображать сложенные руки. Эту обкладку камнями называют они Melolan, что обозначает [139] покойника; далее кладут еще очищенные рога с лобовой костью на всю кучу (рис. 10). Оленей, на которых отвозили покойника, тут же на месте закалывают, поедают их мясо, обмазывают головной камень снизу костным мозгом или жиром и оставляют рога в той же куче. Каждый год чукчи вспоминают своих покойников, что называется у оленных Meluelet, а у оседлых — Knugut,u; если чукчи стоят в это время поблизости, то они на этом месте закалывают оленей, а если далеко, — едут ежегодно на это место от пяти до десяти нарт родственников и знакомых, добывают огонь сверлением при помощи своих деревянных огнив, бросают в огонь костный мозг, причем говорят: «Ешьте это», мажут головной камень тем же самым, угощаются сами, курят табак и кладут на кучу очищенные рога.

Точно так же сжигают коряки своих покойников; они спускают их с нарт в костер, более богатых в лучшем белом платье, сжигают их копья, лыжи, колчан, лук и ружье, закалывают оленей, поедают их мясо и оставляют кости с рогами на месте; также отдают они двух оленей, на которых привезли покойника, обычно казакам, и только на месте, где сожгли труп, складывают рога.

Чукчи скорбят о своих умерших детях. В нашей яранге незадолго до нашего приезда умерла девочка; мать оплакивала ее каждое утро перед ярангой, причем пение сменял вой, — теперь она не хотела выполнять никакой работы для чужеземцев, также и отец был временно [140] освобожден от общих дел, пока не было пригнано стадо и они сделали поминки по умершей. Брату покойной, мальчику двенадцати лет, мать делала помазание графитом, когда он спал, широкой полосой через нос и по обеим сторонам лба большим пунктиром.

Чтобы еще кое-что добавить об этих туземцах, скажем, что чукчи чаще среднего роста, но не так редко встречаются чукчи, рост которых достигает шести футов; они стройные, сильные, выносливые и доживают до глубокой старости. Оседлые мало в этом отношении уступают оленным. Суровый климат, жестокие морозы, которым они постоянно подвергаются, их частью сырая, частью слегка подваренная пища, которая у них почти всегда в изобилии, и физические упражнения, от которых они не уклоняются почти ни один вечер, пока позволяет погода, их немногочисленные занятия дают им преимущества силы, здоровья и выносливости. Среди них не встретишь жирного брюха, как у якутов, у которых более зажиточные, называемые обычно их князьями, при хорошей и обильной пище перекладывают тяготы работы охотно на более бедных и вместо того услаждаются жирными кусками.

В общем чукчи свободны, занимаются обменом, не думая о вежливости; если им что-либо не нравится или предлагаемое в обмен кажется слишком незначительным, то они с легкостью плюют на это; в воровстве они достигли большой ловкости, особенно оседлые, потому что в этом отношении у оленных встречаются исключения, хотя тоже редко. Быть вынужденным жить среди них — это настоящая школа терпения, У нашего начальника один оленный чукча стащил мешок с табаком, потому что он счел более легким для себя взять все, чем довольствоваться несколькими папушами, которые он получил бы за один день путешествия. Отдельные старики хотели нас утешить тем, что они говорили: «Эти молодые люди, которые своевольничают в жизни, подобны маленьким быстрым речкам, которые скоро замерзают», и нам представлялось более целесообразным отказаться от расспросов, так как немного недоставало, чтобы мы за то, что только обратно потребовали наше добро, не были отправлены к праотцам.

Их предрассудки. Чукчи не терпят, чтобы палки, взятые с места, где сожгли труп, вносили в яранги — они считают это дерево нечистым; они думают, что если кому-либо даже в шутку угрожают ножом или случайно прокалывают его одежду, то этот человек должен после этого неминуемо умереть; они не терпят, чтобы в нарты, в которых едут их жены и дети, клали что-либо постороннее или ставили нарты несколько поперек (выдвинув их из ряда): они не любят, чтобы из еды вынимали волосы или вообще что-нибудь выкидывали; они не терпят, чтобы рвали листья и ломали прутья с ивовых кустов на земле, на которой они устанавливают свои яранги; они не позволяют, чтобы в их ярангу приносили огонь свечкой из другой яранги и зажигали их лампу, они тотчас же ее тушат, причем затем сами добывают огонь путем высекания.

У чукчей дело редко доходит до ссор, но тем легче кончают [141] последние убийством, чему недавно были примеры, когда сын убил отца, а племянники — дядю, причем в обоих случаях поводы к ссоре были незначительными и в обоих случаях дело кончилось смертью. Отец сделал при выезде сыну упрек, что он недостаточно быстрый и потому мало пригоден к походу против коряков. Это так взорвало сына, что он на месте заколол отца, который даровал ему жизнь; дядя выходил со своим сыном и обоими племянниками зимой, чтобы поставить сеть на тюленей; ссора без всякого значения заставляет племянников убить дядю и его сына.

Чукчи кажутся любезными и услужливыми и требуют взамен все, что видят и что хотят; они не знают того, что называется свинством; они отправляют свою нужду в своих пологах, и что самое неприятное при этом — они принуждают и чужеземцев, часто даже с толчком, сливать мочу в чашку; они давят вшей зубами наперегонки со своими женами — мужчины из штанов, а женщины из волос.

Эти мужчины храбры, когда им противостоит масса, меньше боятся смерти, чем трусости.

Еще немного о чукотских красавицах. Женщины оленных чукчей целомудренны по привычке; женщины оседлых представляют им в этом полную противоположность, однако природа снабдила последних более красивыми чертами. И те и другие не очень стыдливы, хотя и не поднимают этого.

В заключение еще добавление о коряках. Эти туземцы неприглядны, малы, и даже на лицах их отображены их тайные козни; всякий дар забывают они тотчас по получении — оскорбляют смертью, подобно чукчам, и вообще это кажется более свойственным Азии. Надо всегда сообразовываться с их настроением, чтобы не сделать их врагами; приказами и жестокостью от них ничего не получишь; если они иногда наказываются побоями, то от них не услышишь ни криков, ни просьб; им в их упрямой лени все безразлично, они только жуют свою одежду, не пикнув, хотя случается такой вид наказания только у крещеных оседлых, потому что оленные коряки считают удар хуже смерти; лишить себя жизни для них все равно что пойти спать. Коряк убивает либо угрожающего ему, либо, если это невозможно, душит жену и детей, а затем и себя самого; наши вещи и предметы одежды не имеют для них, как и для других туземцев, ничего заслуживающего внимания; они меньше обращают внимания на металл или другой материал, из которого сделана та или иная вещь, чем на способ ее обработки; эти туземцы трусливы; они не только оставляли на произвол судьбы казаков местных острогов, попавших в беду, когда последние не раз вынуждены были выступать из-за коряков против чукчей, но даже и в тех случаях, когда казаки должны были с ними спасаться бегством, коряки отрубили им пальцы, чтобы казаки не могли держаться за нарты. Как сообщают письменные свидетельства, в общем коряки убили гораздо больше казаков спящими, чем чукчи днем своими стрелами и копьями. [142]

Однако не является ли причиной их поведения то, что казаки этих отдаленных областей рассматривают их больше как созданных для них рабов, чем как подданных, стоящих под скипетром величайшей монархии, и соответствующим образом обращаются с ними. Вдумчивые начальники должны были бы решить что-то и препятствовать этому, если бы они не думали легче удовлетворять свои собственные интересы.

Но следует похвалить в коряках то, что они гостеприимны, однако в этом они еще уступают чукчам. Их женщины, по-видимому, никогда не причесывают волос. Загрязненность одежды должна как будто служить гарантией их целомудрия для ревнивых мужей, хотя их лицо, которое редко может претендовать хотя бы на тень прелести, никогда не улыбается при взгляде на чужеземца.

Чукчи закалывают весной стельных важенок больше для того, чтобы тем самым определить, когда важенки должны телиться. Они хотят наперекор природе, чтобы их олени доживали до ста лет. Хотят по числу колец на рогах диких баранов узнать их возраст. Шкуры молодых диких баранов, волосы которых мягче и гуще, редко дают больше тепла по сравнению со шкурами оленей.

Евражка ¹⁰ (Alpenhaze) обитает между камнями берега залива Св. Лаврентия и дальше по берегу моря, где имеется каменистая почва. Он выдает себя громким свистом. Эти животные черные вперемешку с желто-коричневым, причем желто-коричневые больше у головы, а на спине и на макушке — черные. Голова длинная, верхние более длинные волосы бороды черные, из которых самые длинные равны дочти двум дюймам, а нижние — белые. Уши длинные, но не широкие, имеют белый закругленный край. Лапы светло-коричневые, когти черные. Такой евражка достигает пяти с половиной дюймов длины и называется Wuwyltu, Wuutschelkalin.u. Самую маленькую мышь, как и на Камчатке, называют они Girrair. Мышь вообще называют Pinichelgin, и под этим названием понимают они М. torquatus и еще другую, до четырех дюймов длины. Надутые целые тюленьи кожи, которыми чукчи пользуются как при ловле китов, так и при выезде в море на байдарах, называются у них Pyipu, Watachepak,u.

Мухомор чукчи называют, как и коряки, Wapach. Крытые нарты у чукчей — Kokara, у коряков — Kokai.

Кроме железа, чукчи не имеют никаких специальных обозначений для металлов. Железо называют Pilwinten. Золото называют добавлением к названию железа — Tirky-Pilwinten (солнечное железо); серебро называют Tschatama-Pilwinten (лунное железо); а медь называют красным железом.

Их топоры напоминают по форме американские, только вместо камня они из железа.

Печатное и написанное называют так же, как и вышеупомянутую [143] тонкую татуировку, которую делают женщины оседлых, — Kellikel, а чернила — Kelli-Mimul.

Чукчи носят большие тяжести на спине, придерживая их ремнем на груди.

Муку называют чукчи Pingping (зола), так же ее называют коряки. Хлеб у чукчей Pingtekitschgin, у коряков — Pingkinuuan (кушание золы). Водку чукчи и коряки называют Acha-Mimill (плохая вода, хотя они скоро научатся ее любить). Соль и те и другие называют Ancha-Mimill, то есть морская вода, и ее они только пробуют и выплевывают (не так, как сахар).

Бивни мамонта находят в этих последних местах весьма редко, причем чукчи считают их рогами оленей дьявола.

Чукчи клеймят своих оленей путем откусывания кусочков ушей. Добавлю еще несколько сведений о бывшем Анадырском остроге. На острове, в 666 верстах от устья реки, стоял острог, а в 600 верстах от устья встречается первый лес, сначала только ивовые кусты. В течение 130 лет, когда стоял этот острог, только однажды тамошние жители испытывали недостаток в пище из-за большого наводнения. Они жили, по их утверждению, в изобилии. В реке, которая разливается между 15-м и 20-м (месяц у Мерка не указан. — З. Д.). водятся следующие рыбы: нельма, появляется около 1 июня в 150 верстах от устья, к острову подходит около 20 или 25 июля, откуда идет дальше вверх, до 8 сентября останавливается, мечет икру и возвращается обратно; во время своего пребывания в реке она несколько худеет. С нельмой одновременно приходит чир, сиг, налим, а несколько позже селедка; чир, сиг и селедка входят в стоячие озера. Кета подходит начиная с 8 июля к острогу, чаще к 1 августа, а затем еще до сентября и назад не возвращается. С ней приходят также гольцы, подобные тем, которые приходят в реку Чаун, а весной они все возвращаются назад в море. Среди названных видов встречаются еще отдельные нерки и горбуши, реже чавыча; большие щуки, хариус и валек держатся всегда в реке. Из нескольких сортов этих рыб делали жители острога юколу, которая особенно удается там, как говорят, из-за долго продолжающегося сухого лета. Около 8 сентября оставляли они рыбу в свежем виде — морозили. Из печени налима вываривали на медленном огне в котлах жир, остатки печени употребляли после варки с голубикой. Саму рыбу большей частью бросали опять в воду. Из селедки летом вываривали жир с помощью горячих камней в чанах, когда эта рыба со спадом воды опять входила из внутренних озер в реку; 14 сентября селедка приходила к острогу, метала икру, а жители закладывали икру селедки в сайбы ¹¹, а зимой вывозили этот запас на собаках. Около 20 сентября река стает, и тогда ставили маленькие сети. С 17 ноября до 10 января шла дальнейшая ловля путем заграждения реки [144] запором с помощью прутьев, где ловили оставшихся в реке рыб, которые тогда идут вверх по реке. Это чир, сиг, щука, налим и немного селедки.

Переправа диких оленей через Анадырь происходила, говорят, раньше выше острога, а теперь бывает ниже его, весной, около 20 мая, в 160 верстах от устья. К этому времени все население со всем своим хозяйством, оставив в поселках только охрану, съезжалось туда на «нитиках; это суда длиной 5-6 сажен с кожаным парусом, сделанным из 80-100 выделанных до мягкости оленьих кож; тогда они жили в шалашах, покрытых такой же кожей. Переплывающих реку оленей преследовали они на легких лодках (ветках), закалывали копьями, вынимали кости, мясо сушили, а 1 июня возвращались назад; 1 августа мужчины еще раз ездили туда одни, а 1 сентября возвращались. Оленей убивали при этом такое множество, что много туш оставалось лежать на берегу, потому что шкуры они сдирали со всех, а мясо увезти не могли. Чукчи утверждали, что при более сильном ходе встречаются важенки, которые, по их мнению, приплывают из Америки; также в это время приезжали на байдарах оседлые чукчи, как ради охоты, так и ради обмена.

С августа до сентября женщины собирали ягоды и кедровые орехи; из ягод — голубику, которую они варили с Tschibitza ¹² и сохраняли на зиму в кадках; таким же образом варили красную и черную смородину, бруснику и шикшу, а также немного клюквы. Все это составляло их обычный зимний запас. Из корней собирали они те, которые были названы выше и которые они частично забирали у мышей. Осенью мужчины ловили силками и клепцами зайцев, которые будто бы не редкость в этой местности; из заячьих шкур шили женщины одеяла. На зайцев также ставили западни, когда весной они обгрызали свежие побеги ивняка. Лисиц, волков и росомах ловили капканами, клепцами и отравленной приманкой, а белых куропаток силками. 1 марта выезжали с собаками на охоту за лосями за 50-200 верст от острога вверх и вниз по течению реки; они охотились за ними на лыжах с собаками и убивали их стрелами или самострелами. Они считают год плохим, если убили только от 150 до 200 лосей на все население острога, а большей частью число последних (лосей) достигало 350-400 штук.

Из числа перелетных птиц отстреливали около 1 апреля на открытых местах реки лебедей, затем гусей и уток, массовый перелет которых происходил около 1 мая; позже били последних при линьке. Какие выгоды могла бы дать торговля от этого острога на маленьких судах вдоль берега чукчей, а то и дальше в Америку, покажет, может быть, будущее.

Гижига, по общему утверждению, многим уступает упомянутому бывшему острогу в отношении пищи, поскольку здесь не только нет изобилия рыбы, но часто грозит недостаток последней; а рассчитывать [145] на приход судов из Охотска рискованно; пуд муки стоит там 3 1/2 — 4 рубля, и если даже последняя в магазинах Якутска требует большой заботы при тамошнем хранении, то тем более она теряет свои качества, когда ее везут до Гижиги, несмотря на принимаемые меры предосторожности при перевозке.

Коряки не раз вынуждены были делиться с жителями Гижиги своими оленями, но так как первые не всегда настроены мирно, то рассчитывать на их постоянную помощь невозможно. Что касается чукчей, то они охотнее совершают свои ежегодные поездки ради обмена в Гижигу, чем на Колыму, кроме небольшого числа тех из них, которые живут у Чауна, потому что хотя первый путь оказывается дальше, но на пути на Колыму не хватает моху для их оленей и березового дерева, которое требуется им для ездовых нарт и так далее. Чукчи охотятся на лосей, которых убивают также и осенью; их мясо и жир обменивают в Гижиге и имеют для себя пищу на обратный путь, тем самым сохраняя своих тощих оленей. Кроме того, по пути на Колыму не живет никаких коряков, тогда как едущие в Гижигу чукчи имеют среди коряков своих знакомых, которым они, приезжая, делают подарки в виде парок из куниц или лисиц и другие, за что коряки заменяют им некоторых из уставших оленей для дальнейшего путешествия домой, а также дают чукчам с собой в дорогу мясо, специально для этого закалывая оленей.

Сообщив об этом, возвращаюсь я снова к нашему прибытию в залив Св. Лаврентия и кончаю последующим за ним. путешествием.

Вскоре после того как мы бросили якорь и сопровождали капитана на сушу, пришли к нам на встречу несколько оседлых чукчей и повели нас к маленькому стойбищу, находящемуся поблизости, куда также было отведено наше судно, — к маленькому заливчику для стоянки.

Утром 13-го мы продолжали путешествие на байдарах оседлых чукчей, которых в общем было пятнадцать, и после обеда 14-го прибыли к бухте, расположенной южнее, у летнего местопребывания наших оленных чукчей. До места нашего привала после переезда бухты прошли мы мимо следующих населенных мест оседлых чукчей: 1) Gartschocher, где было пять яранг; 2) Nutepenmin; 3) Tschuligen; 4) Jandaqan; 5) Akenin; 6) Kokun; 7) Loren, где мы переночевали; 8) Auritkin, где находились отдельные летние яранги на узкой вытянутой песчаной косе в направлении бухты, а с южной стороны перед входом в бухту; 9) Matschigmin — населенный пункт, по имени которого называют и бухту. Здесь имеется шесть больших яранг, пять маленьких и две зимние юрты. Местность, где мы теперь нашли оленных чукчей и где было двенадцать или тринадцать больших и пять маленьких яранг, называли они Mamku по небольшой горе, расположенной поблизости. Вообще очень часто называют реки, ручьи и внутренние озера по имени близлежащих гор, вокруг которых находятся их кочевья.

Ранним утром 26-го оленные чукчи разобрали свои яранги и после обеда тронулись в путь. Проехали три версты, затем отдых на [146] маленькой, постепенно снижающейся горе с тремя маленькими озерами по бокам, из одного вытекает ручей. Путь туда постепенно поднимается по тундре, где растут seidum palustre, стелющиеся по земле низкие ивы, повсюду скорее синего цвета, а также отдельные скорбутовые ягоды ¹³; на склонах возвышенности — шикша. Четыре поезда по 8-10 привязанных друг к другу в один ряд нарт следовали за девушками и женщинами, которые тащили еще на спине по большому грузу подобно мужчинам. На старом стойбище чукчи положили по кругу очищенные рога, поверх них камни или дерн. Сегодня и в последующие дни пролетали на юго-восток журавли, а то можно было найти только отдельных уток, чаек, ржанок (сивок) и ворон.

4 сентября. Проехали полторы версты дальше к реке Meta-Weiam, которая вытекает из озера и впадает в бухту. В нее входят кета, мальма, хариус. Путь сегодня шел частично по покрытому кочками холму.

21 сентября. Проехали три версты дальше. У речки Ourken отдых. Эта речка течет, как и другие, с севера к бухте; две версты дальше речка Kalauenger, около которой также росли низкие ивы; местами встречались просмоленные обломки дерева.

4 октября. Проехали три с половиной версты дальше, по тундре две версты слегка вверх к маленькой речке Egal-Weiam, которая была уже покрыта тонким льдом. Река впадает в юго-западном направлении, делая большие извилины, в отдаленную бухту. На ее каменистом берегу попадаются Carneols и Sardonyx, а также отдельные просмоленные обломки дерева; в значительном количестве Salix repeus (ползучая ива) в человеческий рост. В полдень пришел к нам на встречу сотник И. Кобелев с двадцатью чукчами от бухты Колючин.

5 октября. Рано утром капитан Биллингс поехал вперед с сотником Кобелевым, одним матросом и прибывшими вчера чукчами. Сегодня проехали четыре с половиной версты дальше к речке, которая впадает в упомянутую маленькую реку. Путь проходил по тундре с небольшим уклоном.

7 октября. Сегодня проехали восемь с половиной верст дальше вдоль речки Warenmatzchen-Weiam, у которой сделали привал. По имени этой реки чукчи называют также две не одинаково высокие, довольно плоские вершины одной горы, до которой они считают от Mamku половину пути до бухты Колючин.

8 октября. Сегодня проехали по тундре вдоль упомянутой речки шесть верст дальше, ивы здесь достигали едва двух футов высоты. От сегодняшнего места стоянки гора Juchni оставалась на юго-запад, примерно в десяти верстах. Гора средней высоты с двумя поднимающимися от половины ее высоты наверху плоскими вершинами, которые разделяет довольно широкая долина, на которой можно было видеть отдельные низкие вертикальные скалы. Южнее ее лежит большое озеро [147] того же наименования; из него вытекает река того же имени, которая омывает гору с западной стороны и направляется в бухту Колючин, куда впадает и наша маленькая река. Во внутреннем озере зимует мальма, которую чукчи в изобилии ловят поздней осенью.

9 октября день отдыха, потому что наши проводники выехали на рыбную ловлю. Отсюда в пяти верстах к северо-западу, на вершине низкой горы, которая постепенно поднимается на высоту до 50 сажен и имеет в окружности полверсты, находятся минеральные источники, представляющие собой две ямы с очень невысокими краями, соединенные друг с другом узкой протокой. Большая яма имеет три сажени в длину и две в ширину, из нее вытекает тонкий ручеек; вторая имеет две сажени в длину и сажень с половиной в ширину; вода тепловатая, и говорят, что остаётся такой в течение всего года, не замерзает зимой. Теперь края ям были слегка покрыты льдом. В общем вода бесцветная, без запаха, на вкус соленая, иногда даже терпкая, без подымающегося пара, и источники заметны только по подымающимся пузырям. Гору покрывает тонкий ломкий покров, который переходит потом в землю густого желтого цвета, образуя невысокий холм, и кажется, что он образовался в результате того, что вода переливалась через края ям. У подножия горы находится еще несколько источников, из которых вытекают ручьи. На некотором расстоянии от источников приносят чукчи в жертву рога, куча которых называется у них, как место воспоминания об их покойниках, — Tenmai; сами они к источникам не приближаются, по их словам, с тех пор, как один мальчик, который охранял стадо, был туда втянут дьяволом. Для чукчей это обиталище дьявола, называемое у них Kelni-Jarang (хижина дьявола); сами же источники называют они Tscheritscher; возле горы протекает речка, в которую впадают ручьи и которая называется у них Tseheru-Weiam, по направлению к Waranmatzchen-Weiam.

11 октября. Сегодня после семи часов езды проехали еще 16 верст. Остановка у реки Juchni, которая здесь 200 сажен ширины с островами, где, как и на берегах реки, стоят высокие ивы. Сегодня рано утром мы переправились через упомянутую реку. Она здесь имеет широкие, покрытые крупным щебнем берега и течет между маленькими горами, медленно спускающимися; местами из них выступают еще меньшие горы, путь к которым лежит через тундру, нередко мимо внутренних озер.

13 октября. С одиннадцати до семнадцати часов проехали 13 верст по тундре, которая здесь местами медленно поднимается до маленьких возвышенностей. Два раза сегодня мы переезжали через реку Wulolu-Weiam, которая впадает в Juchni и имеет от 15 до 70 сажен ширины и на берегах ивовые заросли. К концу нашего пути переехали три больших озера, из которых самое большое имеет 450 сажен ширины и 2 версты длины.

14 октября. Сегодня проехали 12 1/2 верст дальше. Путь первоначально шел через маленькие внутренние озера, между которыми [148] находились узкие полоски тундры, затем проехали 6 верст через конец бухты Колючин, получившей свое название, по утверждению чукчей, от маленького острова в море. Около ее устья, которое чукчи называют Piligin и где в нее впадает маленькая речка, мы сделали отдых. На берегах можно найти выброшенные куски дерева, чаще лиственницу и топольник, которые чукчи используют для своих яранг и для полозьев грузовых нарт. Перед нами находилась цепь низких гор, тянущаяся с юга на север к бухте.

15 октября. Сегодня проехали 11 верст дальше после 4 1/2 часов езды. Отдых у речки, которая течет с низких гор и вместе с названной вчера речкой впадает в бухту. По берегам обеих речек нет никаких ивовых зарослей. Устье Juchni остается у нас к востоку. Наш сегодняшний путь пролегал больше по тундре, местами мимо маленьких внутренних озер, берега бухты здесь пологие.

16 октября. Сегодня сделали день отдыха из-за сильной пурги, которая к ночи еще усилилась, а еще больше из-за того, что наши олени смешались с чужим стадом.

18 октября. Сегодня проехали 7 1/2 верст дальше по слегка горной местности по тундре до маленькой реки Ingaatwaatsch-Weiam. На северном берегу ее находился гранит в небольшом количестве. Предгорья у устья реки около бухты чукчи называют Jagujacha (чайка) и Kaingin (медведь).

20 октября. Сегодня проехали 12 1/2 верст дальше. Путь шел, как вчера, позже — вдоль маленькой реки Iljuju-Weiam, у которой отдыхали. По берегам ее низкие ивы, перед нами низкая горная цепь, тянущаяся с юго-запада.

22 октября. Сегодня проехали 13 верст дальше, ближе к горной цепи, сначала по тундре вверх по упомянутой маленькой речке, затем через горный хребет к другой речке Tschemin-Weiam, которая течет с запада к другой бухте и здесь имеет ширину 50 сажен. Вокруг нее горы средней высоты, а по ее берегам местами довольно высокие ивовые заросли.

24 октября. Сегодня проехали 6 верст дальше от внутреннего озера, у которого мы останавливались, вверх по реке, мимо гор, тянущихся с юго-запада на северо-восток. Вокруг устья упомянутой реки стоят якобы ивы в человеческий рост.

30 октября. Некоторые чукчи, провожающие нас на зимовку, повернули обратно, потому что мох, промокший от дождя и изморози, теперь замерз вследствие наступивших холодов и не годился в пищу оленям.

6 ноября. Сегодня проехали 22 версты до реки Welmai, у которой отдых. По берегам реки ивы не растут, а ширина ее здесь 80 саженей. Вдоль течения река имеет глубокие места значительной протяженности. Из внутренних озер в нее впадает несколько маленьких речек. Сама река впадает в мелководную бухту, у которой живут оседлые чукчи. В реке водятся, как и в озерах, чир и мальма. [149]

8 ноября. Сегодня проехали дальше до речки, которая впадает в реку Welmai; здесь мох был не замерзший, а раньше большинство чукчей предполагало сделать зимовку по ту сторону реки Amkeijan. Сегодня у нас с правой стороны осталась долина, которую чукчи называют «долина внутреннего озера».

17 ноября. Ехали дальше вдоль упомянутой речки и сделали отдых у реки Amkeijan, по берегам которой растут ивы повыше. Река средней ширины, и берега её покрыты низкими скалами.

18 ноября переехали реку, противоположный берег ее возвышенный, отдых сделали у речки, называемой чукчами Elli-Weiam.

19, 20, 21-го ехали вверх по речке по постепенно суживающейся долине. Вокруг речки и повыше к горам — ивовые заросли. Перед рекой Amkeijan горы низки, как и дальше, на них небольшой снежный покров, но в горах зимой частые снежные метели. Не так обстоит дело по ту сторону реки, где долины становятся все уже, а горы все выше, почему большинство оленных чукчей перезимовывают по ту сторону реки.

26 ноября. Переехали маленькую реку Achitiky, которая вытекает из внутреннего озера длиной больше 10 верст и окруженного высокими горами. В переводе название реки означает «незамерзающая река», потому что при выходе из озера она никогда не замерзает. Вокруг внутреннего озера зимуют чукчи. В озере имеются крупный налим, чир и валек.

С 27 по 2 декабря ехали вдоль Tschangojan-Weiam.

5-7-го ехали вдоль маленькой реки Kirkinei, которая впадает в реку Amkeijan; по берегам ее можно найти ивы до 2 сажен высоты, а в одном месте низкую пушистую ольху. После этой реки переехали через длинное широкое озеро между горами, где водились кунжи, чир и хариус. Через несколько дней пути переехали мы довольно крупную гору, откуда по ту сторону к западу долина постепенно расширяется, а еще через несколько дней пути подошли к маленькой реке Quael-Weiam, вдоль которой и шел наш путь. По ее берегам растут ивы, а в одном месте пушистые ольхи. Тут на низких горах стоят одинаковой величины гранитные скалы, как и по ту сторону Бараньего камня от реки Колымы; за этой рекой следует река Wercho-Weiam, перед которой мы переехали сначала горный отрог, тянущийся от более высокой горной цепи на северо-запад к морю. Через эту реку, ближе к месту ее впадения в море, переплывают дикие олени.

За этой рекой, позади низкой горной цепи, находится река Bachla-Weiam, а дальше, после того как мы переехали эту горную цепь, — Tschawa-Weiam, или Чаун. Tschawa-Weiam здесь не шире 40 саженей, и ее широкие берега покрыты ивами и ольховым кустарником. Ее течение — из широкой долины, где холод гораздо сильнее, а в ясные дни, которых там большинство, бывает резко пронизывающим. Река имеет открытые места по берегам, и вследствие очень частой ловли встречающихся здесь форелей лед, как говорят, гораздо тоньше. Форели [150] побольше, чем гольцы на Камчатке, и довольно жирные, так что если их просто варить и есть без приправы, то они скоро надоедают, но меньше надоедают, когда их едят морожеными, строгаными. Чукчи ловят форелей с декабря до января с помощью установленных сетей из жильных ниток. Они ловят форелей также железным крючком, который прикреплен к палке. Как скоро чукчи получают избыток этих рыб, они кончают ловлю. Эту рыбу они замораживают, нагружают ею свои нарты и возят ее с собой. Чукчи, живущие по берегам реки Чаун, называются другими Tschawa-ramkin, или «живущие у названной реки». Когда стоит вместе несколько яранг, которые остаются на месте более продолжительное время зимой или летом, то это называется у них Rajenaeht.

Наши проводники несколько дней отдыхали у этой реки, частью для того, чтобы получить рыб из разбросанных по местности яранг, частью также для того, чтобы оставить часть своих припасов для обратного путешествия. То, что они оставляли из припасов, закопали на каменистом берегу реки и облили затем это место водой. Прежде чем чукчи снова пустились в путь, их шаманы принесли в жертву нескольких оленей, насадили их головы с языками на шесты. Со стороны губы вырезали только один кусочек и бросили в огонь, в направлении предстоящей дороги, туда же бросили и кусочки печени, а от молодых важенок — плод. За Чауном следует скоро другая речка, у русских Большая река, которая впадает в море недалеко от Бараньего камня ¹⁴.

После маленького горного отрога, который спускается к морю и который мы переехали, наш путь в течение двух дней шел вверх по долине высокой горной цепи. Через 10 верст встретили первый лес, при этом долина постепенно расширялась. После переезда горной цепи мы обнаружили речку Росомашью, а недалеко за лесом вытекает из довольно значительного внутреннего озера Сухой Анюй. Вдоль него мы проехали два дневных пути, после чего свернули направо от реки вверх по другой речке между высоких гор до ее истока, а затем переехали саму горную цепь, которая здесь выше и круче. По долине, по ту сторону реки, мы быстро подъехали к речке Орловке, ехали вдоль нее до ее впадения в Большой Анюй, затем сделали еще два дневных перехода, а отсюда еще один дневной переход в сторону Анюя до острога, который называется по ближайшей речке Ангарке, впадающей в Анюй.

На следующий день, когда чукчи приблизились к первому стоячему лесу, они устроили отдых. Шаманы старались умилостивить чужую землю и ее неласковый прием. Почти каждый хозяин заколол одного, а то и нескольких своих ездовых оленей, даже женщины и незажиточные следовали их примеру — тоже приносили жертвы. В кишку, набитую жиром, которую один держал на аркане, другие кололи копьями, а женщины ножами и бросали куски жира в дар чужой земле; бросали [151] также часть собранных корней. Затем каждая женщина подносила жир, кровь и мочу к огню в чашках, сделанных из снега, и бросала в огонь все, как их шаманы приказали им на Чауне, со словами: «Это тоже мое, или мой дар». На последнем привале перед острогом приносили опять жертвы. Как смелы и решительны они казались у себя (дома), так робки становились они по мере того, как приближались к острогу. Когда они приходили к нам в гости, их взгляды были направлены больше к земле, чем кверху, и они умели так скромно ходить по комнате, точно они только что научились ходить.

Вокруг маленького острога у Ангарки, куда теперь казаки из Нижне-Колымского острога приходят только ко времени прихода туда чукчей, живет род юкагиров, числом примерно человек двадцать, которые называют себя чуванцами и представляют собой остатки живших ранее на Анадыре. Они говорят на своем, особом языке, теперь же, когда они все крещены, тоже и по-русски; они имеют лишь немного оленей, питаются охотой, почему они постоянно меняют свое место жительства; также ловят они диких оленей, частично сетями из лосиных ремней. На Большом Анюе, в который впадает много источников, почему на нем и зимой из-за выступающей воды надо ездить с осторожностью, в одном дне пути на собаках от последнего острога вниз по реке, живут оседлые юкагиры, которые имеют только собак (место называется Собачье). Такие же юкагиры живут у Сухого Анюя. И те и другие сплошь крещеные; говорят на своем особом языке, хотя знают и по-русски и питаются как весной, так и осенью переплывающими в это время дикими оленями, занимаются рыболовством и охотой; число их весьма незначительно.

Комментарии

8. Марена — красильный корень (Даль В. И. Указ. раб., т. 2).

9. Omento (лат.) — жировая оболочка, сальник, брюшина, внутренности, потроха.

10. Евражка — суслик, степная кошка (Даль В. И. Указ. раб., т. 1);.

11. Сайба (кмч.) — амбаришко на столбах, вдали от жилья для хранения пролесков я мороженой рыбы (Даль В. И. Указ. раб., т. 4).

12. Чибиксей (якут.) — хвощ (Даль В. И. Указ. раб., т. 4).

13. (Scharbocksbeer). Вероятно, ягоды, помогающие от цинги.

14. Мыс Баранов. (Прим. ред.).

© текст - Титова З. Д. 1978
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
© OCR - Karaiskender. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Магаданское книжное издательство. 1978