ЖАН ФРАНСУА ЖОРЖЕЛЬ

ПУТЕШЕСТВИЕ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

В 1799-1800 гг.

VOYAGE A SAINT-PETERSBOURG EN 1799-1800

АББАТ ЖОРЖЕЛЬ В РОССИИ.

(1799-1800).

VI.

Внешняя политика Павла. — Намерение его бороться с французской революциею. — Союз с Англею и Австриею. — Поход русских войск в Италию и Швейцарию. — Неудачный план кампании, составленный в Вене. — Поражение русских при Цюрихе. — Затруднительное положение Суворова. — Великий князь Константин Павлович. — Действия Корсакова. — Неудовольствие Павла против Австрии. — Неприятное положение графа Кобенцеля. Брак эрцгерцога с великою княжною. — Участие русских в осаде Анконы. — Различные цели русской и австрийской политики. — Въезд русского посла из Вены. — Оскорбительный прием князя Фюрстенберга в Петербурге. — Выезд из Петербурга Кобенцеля и Вильворта. — Вызов графа Воронцова из Лондона и русских войск из Голландии. — Договор относительно Мальты. — Сближение России с Данией, Швециею и Пруссиею. — Договор с Неаполем и Португалию. — Приезд доверенного от Бонапарте лица в Петербург.

Весьма интересна та глава в книге Жоржеля, которая посвящена рассмотрению тогдашней политики Павла I, который, по словам аббата, видя, что Европа сделалась жертвою опустошительных и прискорбных начал, французской революции, считал для себя славным подвигом соединиться с теми державами, которые уже много лет боролись с этим разрушительным потоком. По этому, он заключил союз с дворами венским и лондонским, обещая им помочь своими войсками. Венский двор, по внушению Англии, понял, что Кампо-Формийский мир не оберегал Австрию от новых замыслов со стороны французской директории, желавшей ввести республику в Германии. Тогда три двора взаимно согласились между собою, чтобы Россия послала на защиту общего их дела 70,000 войска, а Англия, с своей стороны, привяла содержание части этого войска на свой счет. Россия выступила в поход под предлогом, будто французская директория желает нарушить Кампо-Формийский трактата, распустить раштадский конгресс и снова занять Германию и Италию. Тридцать пять тысяч русского войска отправилось для соединения с италианскою армиею и столько же назначено было для вступления в Швейцарию. Победы эрцгерцога Карла в Швабии и Суворова в Италии оттеснили французов к их границам. Со стороны Германии военные действия были сосредоточены в Швейцарии. В Италии за французами оставались только Генуа и Анкона. К несчастно, кабинеты венский и лондонский составили план нового похода, результаты которого были плачевны. Эрцгерцог Карл должен был оставить Швейцарию, а Суворов, который готовился уже вступить во Францию чрез Дофине, был отозван для главноначальствования в Швейцарии и должен был находиться в центре армии в то время, когда генерал Мелас должен был взять Геную и Анкону, а эрцгерцог Карл предполагал перейти Рейн у Мангейма и направиться по склонам Вогезких гор. Для осуществления этого плана Суворов должен был очистить Швейцарию и вступить во Франш-Конте и Эльзас. Но что же произошло? Русские, еще до прибытия Суворова, были разбиты при Цюрихе французским генералом Массеною и (князь?) Корсаков, который предводительствовал ими, [165] должен был очистить Швейцарию, потеряв от 10 до 12000 человек. Тогда Суворову пришлось бороться со всею французскою победоносною армиею, занявшею все горные проходы в этой стране: у него не было даже 20000 человек и он принужден был спешить казаков. Переход его через Швейцарию — было постоянное сражение, которое он должен был возобновлять ежечасно. Его отвага и храбрость русских, возбуждаемая примером полководца и великого князя Константина, сражавшаяся пешком около него, уничтожали все препятствия, поставленный природой и искусством, и поколебали превосходство французов, гордившихся своими последними успехами. Суворов дошел до Ландау, и оттуда направился к Аугсбургу, где он собрал все русские войска. Он громко жаловался на австрийское министерство и обвинял его в вероломстве и в неисполнении обещаний: он никак не думал, чтобы эрцгерцог Карл оставил Швейцарию ранее его прибытия туда.

Подобного рода жалобы появились по повелению императора, недовольного венским кабинетом, в «С.-Петербургских Ведомостях». Павлу I не было еще известно, что эрцгерцог получил решительные приказания оставить Швейцарию и спешить на защиту магазинов армии, которыми мог овладеть французский отряд, шедший на Ульм через Мангейм и Гейльброн. Не было также известно Павлу Петровичу, что эрцгерцог перед своим уходом предложил Корсакову соединиться для совокупного нападения на французов и что русский генерал отказался от такого предложения. Можно было даже обвинить и Суворова, который, не смотря на данные ему приказания, опоздал десятью или двенадцатью днями своим приходом в Швейцарию.

Как бы то, впрочем, ни было, но поражение русских внушило императору Павлу крайнее недоверие к его союзнице и он полагал, что венский двор провел его. Радость Павла при известиях об успехах Суворова еще сильнее заставила его чувствовать неудовольствие при отступлении русской армии из Швейцарии. В первом порыве гнева он решился совершенно отделиться от Австрии и вызвать свои войска из Германии, и относительно этого сделаны уже были распоряжения. На венского посланника, графа Кобенцеля, смотрели крайне недружелюбно и отдаление от него лиц, с которыми он был прежде в близких и дружеских отношениях, давало ему чувствовать неприятность его положения. Хотя он и являлся еще при дворе, но явные признаки немилости в близком будущем становились все очевиднее. Представления, сделанные Суворовым, побудили императора приостановить данные им приказания о выводе русских из Германии. В то же время состоялся брак эрцгерцога-палатина с великой княжною, бывшей невестой короля шведского. Венский двор надеялся, что, растолковав все дело по своему, он смягчит неудовольствие своего союзника, но, между тем, чтобы поддерживать доверие русского кабинета, ослабляли, его. Ответы венского кабинета не были ни прямодушны, ни категоричны, а успехи австрийцев в Италии внушали венскому кабинету уверенность, что он может обойтись и без русских. Генуя и Анкона были осаждены австрийцами, при чем в последнем случае содействовала русская эскадра. Со взятием этих городов можно было рассчитывать, что преобладание Австрии утвердится в Италии.

По словам Жоржеля, политика Австрии и политика России имели в виду различные цели. Так, Павел I был чистосердечен и намерения его были искренни и несвоекорыстны. Он ничего не желал для себя и вменял себе во славу возращение на тропы низверженных королей, возвращение государям отнятых у них владений и восстановление религии и порядка. Виды же австрийского двора, — как это выяснилось впоследствии, — клонились к тому, чтобы увеличить свою территорию на счет папы и короля сардинского. В Петербурге подозревали венский кабинет в желании овладеть тремя легатствами и Анконою, занятыми французами, и удержать за собою города Алессандрию и Тортону, принадлежавшие королю сардинскому. В это время Анкона сдалась на капитуляцию, причем, однако, русского адмирала устранили от всякого участия в этой победе. Мало того, на него пожаловались в Петербург за то, что против него надобно было употребить силу, чтоб заставить спустить русский флаг, который он поднял на захваченных им в Анконском порте французских кораблях, заявляя, что он овладел городом и портом только во имя своего государя. Это оскорбление окончательно раздражило Павла. Он запретил графу Кобенцелю являться ко двору и потребовал от венского кабинета блестящего [166] удовлетворения. Одновременно с этим, Суворову было предписано возвратиться в Россию и, кроме того, Павел I сообщил венскому кабинету, что если не последует требуемого удовлетворения, то он съумеет принудить к этому венский кабинет. Тогда австрийское министерство, не смотря на удивительные успехи своей армии в Италии, почувствовало необходимость успокоить императора, чтобы не нажить нового могущественная врага, образ действий которого мог увлечь за собою Пруссию и поставить Австрию в опасное положение.

Отношения России и Австрии становились все более и более натянутыми. Павел приказал русским войскам вернуться домой, а своему посланнику в Вене, графу Галишову (?) (Gali-hef? (Татищеву)) оставить без всякого шума этот город и выехать оттуда, под предлогом лечения на водах. В таком же смысле было дано приказание и графу Кобенцелю. Но прежде его отъезда Павел I выразил весьма явно свое неудовольствие против венского двора. Дело заключалось в следующем:

Эрцгердог-палатин и великая княгиня, спустя несколько месяцев по приезде в Вену, пожелали сообщить императору о своем супружеском счастья и написали письма к императору, императрице, великим князьям и великим княжнам. К письмам этим присоединили свои письма император Франц II и его супруга и для доставки их по назначению выбрали весьма заметное в ту пору при венском дворе лицо — старшая сына князя Фюрстенберга. Как только князь приехал в Петербург, граф Кобенцель, следуя принятым обычаям, испросил у императора аудиенцию для Фюрстенберга. На это был дан ответ, что аудиенции не будет, и что князь должен передать привезенные им письма и депеши министру иностранных дел. Этот неожиданный ответ вынудил графа Кобенцеля отправить в Вену нарочного курьера. Но курьеру отказали в выдаче паспорта. Тогда граф Кобенцель попросил паспорт для Фюрстенберга, но и на эту просьбу последовал отказ. Таким образом, молодой Фюрстенберг прожил в Петербурге более двух месяцев, не имея возможности являться ни ко двору, ни в обществах, в которых он не был бы и принят из боязни разгневать императора.

С своей стороны, граф Кобенцель просил беспрестанно, чтобы его отозвали из Петербурга, так как положение его не соответствовало носимому им званию, и только последние поступки Павла I заставили венский кабинет решиться на эту меру и из Вены прислали ему отпуск для поездки на Карлсбадские воды. Сообщая об этом министерству иностранных дел, граф Кобенцель прибавил, что он на время своей поездки оставляет в Петербурге советника посольства для ведения корреспонденций, но ему было дано знать, что, по высочайшей воле, и советник, и канцелярия посольства должны выехать следом за ним, и что для этого будут высланы надлежащее паспорта. Паспортов этих пришлось, однако, прождать восемь дней, а в это время было предписано русскому послу оставить Вену со всем личным составом посольства и его канцеляриею.

Но Павел не удовольствовался разрывом с венским двором и начал действовать таким же неприязненным способом и против лондонского. Кавалер Вильфорт, английский посланник, вскоре должен был заметить, что на него посматривают не слишком дружелюбно при петербургском дворе. Затем, ему посоветовали или, вернее сказать, приказали выехать из Петербурга, дав понять, что для ведения корреспонденций он не может оставить ни секретаря посольства, ни поверенного в делах. Вместе с этим русские войска, находившиеся в соединении с английскими для экспедиции в Голландию, получили приказание отплыть в Россию. В то же время русский посол в Лондоне, граф Воронцов, получил отпуск для поездки на воды. Такой способ неявного разрыва представлял возможность сблизиться снова, но она была устранена теми сношениями, какие завел Павел с берлинским двором. Король прусский отправил своего посла в Петербурга, и, при отъезде Жоржеля из Петербурга, аббата уверяли, что между обоими дворами существует уже секретный договор, направленный против Австрии, и что составляется коалиция, неприязненная Англии.

О неудовольствии Павла на Англию Жоржель узнал перед выездом из Петербурга. «Я неудачно выбрал союзников — сказал император — они вероломны и проникнуты маккиавелизмом, им нельзя доверяться, они заставили меня жертвовать моими войсками из-за своих личных [167] интересов». Императора — рассказывает Жоржель — убедили, что русские во время экспедиции в Голландию были оставлены без поддержки, и что их покинули там на произвол судьбы, и что английская эскадра и английские войска, назначенные для блокады и взятия Мальты и долженствовавшие действовать за одно с неаполитанцами и русскими, замедляли отнятие острова от французов. Надобно заметить, что в силу особого договора, заключенного между Англиею, Россиею и Неаполем, было постановлено, что Мальта, — после взятия ее, до заключения мира, — будет управляема уполномоченными от трех союзных держав, под главным начальством наместника императора, как гроссмейстера мальтийского ордена. Между тем, английское министерство, опасаясь, что такая сделка может повлечь за собою совершенную уступку Мальты Павлу, который будет управлять ею самовластно, как гроссмейстер, — считало необходимым изменить упомянутый договор. Поэтому, оно предложило оставить Мальту, по взятии ее, за неаполитанским королем, который управлял бы ею в качестве протектора, с тем условием, чтобы русские и английские корабли были принимаемы на острове как корабли дружественных и союзных держав. Предложение это не понравилось Павлу и он отверг его. В это время со дня на день ожидали известия о взятии Мальты. Французы, которые терпели во всем недостаток, не могли долго сопротивляться, и их сторожили корабли русские, английские и неаполитанские. Между тем, так как английская эскадра была сильнее нежели союзная, и так как ей поручено было пресекать подвоз на Мальту подкреплений и жизненных припасов, то ее измене или небрежности приписали доставку французам средств для дальнейшего сопротивления. Несомненным казалось, что английской эскадре дано было приказание не препятствовать такой доставке. Убедившись в этом, Павел I приказал своим кораблям и своему войску, отделившись от англичан, оставить воды, омывающие Мальту, и отправиться на остров Корфу. С этого времени Мальту блокировали только англичане и неаполитанцы. В силу всего этого, депутация немецкого великого приорства, задержанная в Петербург против своей воли в продолжение двух месяцев, получила разрешение, вернуться домой. Тогда мы узнали, говорит Жоржель, что если бы Мальта была взята союзными силами и если бы предварительно заключенная конвенция вступила в силу, то великий балльи, барон Пфюрдт, был бы назначен наместником гроссмейстера и отправился бы на Мальту. Соображения эти и были тайною причиною продолжительная пребывания депутации в Петербурге.

Разорвав свой союз с Веною и Лондоном, Павел I начал стараться о том, чтобы сблизиться с северными дворами — Данией, Швецией и Пруссией, и в то же время заключись договоры с Португалиею и Неаполем. Эти новые союзы, по замечанию Жоржеля, придали России в Европе такой перевес и такое влияние, что она сделалась судьею политических столкновений на континенте.

Павел I выражал такое отвращение к французской революции, что, как говорит Жоржель, невозможно было и подумать, чтобы он когда-нибудь соединился с республиканцами и изгнал из своих владений Людовика ХVIII, которому постоянно оказывал знаки искренней дружбы и самого живого участия. Однако, аббат Жоржель, при своем отъезде из Петербурга узнал, что из Гамбурга приехал кто-то в Петербурга с русским паспортом, и пробыл в Петербурге восемь дней, в продолжение которых имел три секретный конференции с графом Ростопчиным. При проезде же через Дрезден, аббат узнал из достоверных источников, что эта таинственная личность была послана от Бонапарте. С этой минуты, продолжает Жоржель, я, зная правила графа Ростопчина и его сношения с главами иллюминатов, был убежден, что Павел незаметно будет увлечен им, и что он после того, как громил революцию, станет поступать иначе и протянет Бонапарте руку с братским приветствием.

Е. Карнович.

(Продолжение в следующей книжке).

Текст воспроизведен по изданию: Аббат Жоржель в России (1799-1800) // Древняя и новая Россия, № 10. 1878

© текст - Карнович Е. 1878
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Древняя и новая Россия. 1878