Записка баварца о России времен императора Павла

Записка баварца о России времен императора Павла. ¹

(Перевод с французской рукописи).

IV.

Просвещение в России. — Подражательность русского общества. — Академия наук. — Цензурные строгости. — Периодические издания. Театры. — Народное образование. — Учебные заведения. — Торговля. — Промышленность. — Фабрики и заводы. — Финансы России — Народонаселение. — Войско. — Заключение.

В России до сих пор была только слабая потребность к просвещению: никогда в ней не было настоящей к нему склонности. Эта силою основанная империя обязана своим удивительным ростом массе средств, слабости своих соседей и природной храбрости своих жителей. Читая историю завоевания Сибири, удивляешься при виде горсти казаков, покоривших громадную страну и остановившихся только у границ Китая.

Живя по милости судьбы в соседстве с просвещенными нациями, Петр Великий захотел тотчас перенести в свой климат плоды более счастливого климата. Его двор был еще груб и полон варварства, и остатки дикости проглядывали через видимую цивилизацию. Каков же был результат стараний этого монарха и его преемников? Тот, что русский народ, или, лучше сказать, высший класс русского народа, не просветился на национальных началах, а стал настоящей иностранной колонией. У высшего дворянства и у жителей столицы нравы, язык, вкусы и привычки — французские. Это больше не русские люди. Ничто не указывает значительного прогресса в национальных нравах. Русский язык уже восемьсот лет тому [60] назад был тем же, чем он теперь. Несколько человек со вкусом и умом создали на этом языке произведения не без достоинств, но они их не почерпнули из собственного источника. Это скорее подражания иностранной литературе, чем характерные национальные , произведения. Ломоносов, Сумароков, Шувалов ² писали в последнее время так, как пишут везде; у Хераскова, автора «Россиады», более смелый размах; но выбор его героя, Ивана Васильевича, не позволил ему тех грациозных вымыслов, которые составляют прелесть поэзии и которые бы слишком противоречили истории. Шувалов, автор «Послания к Ниноне», лучше писал по-французски, чем по-русски. В настоящее время Державин и Горчаков ³ обогащают от времени до времени национальную литературу произведениями не без некоторых достоинств; но все это не составляет целого, заслуживающего внимания иностранцев, и никакое русское произведение не может облегчить иностранцу труд изучения славянского языка, самого богатого и, быть может, самого трудного из всех.

Во все время моего пребывания в Петербурге, я ни разу не слышал разговора, касавшегося произведения искусств или литературы, имевшего бы отношение к России, если только я сам не возбуждал его. Высшее дворянство, класс, лучше всех воспитанный и наиболее образованный, не в состоянии отдаться этому роду занятий, образующему ученых и хороших писателей. Придворные интриги и честолюбивые расчеты поглощают его всецело. Путешествовавшие русские привозят поверхностные сведения о странах, в которых они были, и предпочтение тому или иному народу, основанное на личных чувствах.

Женщины отличаются вообще приятным обхождением, ограниченным умом, легким оборотом речи и любезными и непринужденными манерами. Большинство из них воспитано гувернантками-француженками. Французский язык стал настолько языком общества, что дети с самых малых лет начинают его изучать и таким образом избегают ошибок в произношении, которыми страдает большинство иностранцев. Все женщины comme il faut имеют общие понятия о литературе, достаточные для обращения в свете. Театр, романы, легкие пьесы, текущая литература, — вот что наиболее им известно. [61]

В мужчинах — меньше любезности и меньше поверхностного образования, достаточного для беседы, но не для дела.

Петербург и Москва наводнены французскими авантюристами самого мелкого пошиба, выдающими себя за учителей, принимаемыми за таковых и едва знающими основания грамматики. Немного жаргона и наглости, — вот их единственные средства, и эти же свойства часто наблюдаются в их воспитанниках!..

Русские вообще насмешливы, любят сарказм и эпиграмму; внешний умственный блеск занимает у них почти всегда место действительного достоинства.

Редко встретишь русского, имеющего глубокие в солидные познания и глубокий и серьезный ум. Слово «ученый» в хорошем обществе почти синоним слова «педант». На литератора, который только литератор, смотрят, как на бездельника или вовсе не обращают внимания.

Тем не менее существуют академии, но они скорее предмет роскоши, чем необходимости. Я часто видел Николаи ⁴, президента Академии наук; это человек замечательного ума и один из наиболее разносторонних немецких поэтов. Он мне рассказал много фактов, характеризующих крайнее ничтожество русских по отношению к искусствам и наукам. Труды Академии наук написаны по-латыни или по-французски, а не на народном языке. Печатают только выдержки из трудов самых замечательных ее членов. У покойной императрицы был вкус к прекрасному и честолюбие литературной славы. Она объявляла премии за лучшие переводы латинских авторов на русский язык. Один писатель, поощренный надеждой на вознаграждение, принес Николаи перевод Горация; тот спросил его, по какому изданию был сделан перевод; переводчик ответил, что он переводил не с латинского, а с французского издания Дасье.

Желая познакомиться с главными учеными Петербургской академии, я попросил Николаи устроить мне с ними встречу у него на обеде; он мне ответил, что следует назначить день для того, чтобы он мог послать за ними карету, так как они не имели средств, чтобы ее нанять, и что расстояния были так велики, что он их почти никогда не видал у себя. День был назначен; он пригласил [62] Лепехина и Ловица ⁵: один из них известен своими путешествиями, другой — своими химическими опытами. Я никогда не видел людей, более смущенных своей особой, с более стесненными манерами и с более скромным видом, чем они; с трудом удалось мне вытянуть у них несколько слов, хотя Ловиц, наверное, человек талантливый. Что же касается до Лепехина, я имею основание думать, что он гораздо ниже своей репутации, как ботаник и наблюдатель. Пораженный тем состоянием унижения, в котором оставляют томиться образованных людей, я высказал все мое удивление Николаи. «Здесь все зависит от чина», отвечал он: «не спрашивают, что знает такой-то, что он сделал или может сделать, а какой у него чин. При государе, который в многочисленных человеческих знаниях видит нечто страшное, такой порядок вещей не может улучшиться. Для него ученый — человек подозрительный. Император читает мало и не любит, чтобы читали; большего не нужно для того, чтобы вся Россия осталась невежественной». Некий барон Кампенгаузен ⁶, сын сенатора, начал сочинение об окрестностях Петербурга и намеревался распространить его описанием различных губерний. Это сочинение, наполненное пошлыми похвалами государю, как и сочинение Шторха ⁷ о Петербурге, тем не менее содержало некоторые статистические сведения, и хотя оно было посвящено императору, Кампенгаузен получил приказ от полиции прекратить его писание.

Цензура дошла до строгости, превосходящей всякое воображение, тем более, что она вверена самым невежественным людям. Не разрешают ввозить книги сухим путем. Те, которые приходят морем, должны быть представлены в цензуру; их там держат месяцев шесть, иногда целые годы. Перелистывают и расшивают все книги. Если встречается отдельное слово, затрогивающее политику или религию, — этого достаточно для того, чтобы конфисковать все сочинение. Одно издание Монтескье было конфисковано потому только, что оно было помечено VII годом французской республики. Кох подписался на прекрасное издание Виланда, напечатанное в Лейпциге у Гешена; запоздали на 4 месяца отсылкой его Коху и, вместе с тем, секвестровали целый том, как содержащий неблагочестивые вещи. [63]

В России нет никакого периодического литературного издания, кроме модного журнала, и ни одной иностранной политической газеты, кроме Гамбургской, Франкфуртской и Цвейбрюкенской, и часто случается еще, что в этих газетах вырезаны целые столбцы, как содержащее вещи, способные потревожить общественное мнение. Во всей Российской империи только две газеты: одна печатается в Москве, другая — в Петербурге. Меня уверяли, что есть литературный журнал, выходящий в Москве, но мне невозможно было достать его у кого бы то ни было в Петербурге.

Редактирование «С.-Петербургских Ведомостей» поручено президенту Академии наук. Доход, приносимый ими, идет в пользу этого учреждения. Николаи из боязни скомпрометировать себя, просил, чтобы весь политический отдел присылали из департамента иностранных дел, чтобы ему не быть за него ответственным. Это и было сделано. Эта газета, выходящая два раза в неделю, наполнена на 3/4 именами смещенных или назначенных офицеров. Политические статьи лишены всякого интереса; тем не менее их интересно читать, чтобы видеть, что правительство желает, чтобы знали, и чего оно не хочет, чтобы знали. В этой газете печатаются также ответы Неплюева, секретаря кабинета, на прошения, которые были прямо адресованы императору. Эти ответы любопытны. Это столь превозносимое распоряжение на самом деле призрачно, потому что секретарь кабинета, Неплюев, уполномочен читать эти письма, а он их читает, как хочет. Ответы следуют без большего рассмотрения и более чем на сто я едва насчитал один, который не был отрицательный.

Я не упоминаю об одном скверном французском журнале, называемом «Journal litteraire de Petersbourg». Это сборник стихов, редактируемый эмигрантом-рифмоплетом Гастоном, который зарабатывает этим хлеб и пользуется этим средством, чтобы портить вкус у публики своими пошлыми произведениями.

По всему этому можно судить, что торговля книгами, раньше столь значительная, в России теперь почти не существует. Никто больше не выписывает, да и не может выписывать книги. В Петербурге даже не подозревают того, что творится вне его, и, если, как нужно надеяться, эти странные преграды будут когда-нибудь сняты, то русским нужно будет много трудиться, чтобы познакомиться с теми литературными произведениями, которые теперь наводняют Европу.

Тем не менее император называется покровителем Академии. Он любит поэзию и театр. Но все то, что ново, его пугает. Театр также не имеет ничего национального. Почти все пьесы — переводы с немецкого или французского, большинство посредственных. Актеры также почти все плохи. Так как нет ободрения, то они прозябают [64] в тени. Певцы не лучше. Один только есть в русской опере, в ком я заметил признаки таланта. Национальная музыка самобытна, но по своему характеру она слишком однообразна и не может развиться, чтобы стать предметом искусства.

Живопись, скульптура не представляют ни одного художника, заслуживающего быть названным. Почти все, о которых рассказывают, как о талантливых русских людях, иностранцы. Паллас и Ловиц — иностранцы, также Шторх, Георги, Крафт, Герман и Гонзага-Гваренги.

Архитектура более, чем всякое другое искусство, процветала в Петербурге. Все дома прекрасны, имеют величественный вид и многие хорошо устроены; несмотря на это, нет ни одного памятника (?); кроме банка, все здания выстроены из кирпича, покрытого известкой. Это разрушает всю красоту скульптуры и отделки. Невозможно при таком материале придать линиям, углам и контурам ту чистоту и законченность, которую представляют здания из тесанного камня или мрамора. Вид Петербургского дворца (Зимнего) величествен и поражает с первого взгляда; но отделка не выдерживает никакой критики знатока.

Император дает 1.800 рублей в год несчастному писаке, называемому президентом Кастельно (le president de Castelnau), который является в некотором роде поэтом русского государя. Этому человеку поручен просмотр театральных пьес и составление программ балетов. Ничто не может сравниться с нелепостью последних, разве только высокомерие, с которым он о них говорит. Я слышал, как он говорил, что самой трудной работой для него было исправление сцен из Расина и Корнеля, которые устарели! Он уверял, что даже Вольтер начинает становиться отсталым. Выбор подобных болванов достаточно уясняет положение литературы в стране.

Император, запрещая своим подданным отправлять детей в заграничные университеты, поступил бы мудро, если бы в то же самое время принял меры к улучшению системы народного образования в России. Но именно этого и не было сделано; император меньше старается о распространении света просвещения, чем о пресечении его распространения. Человеку, увлеченному идеей превосходства деспотического правления, нужны раболепные, а не просвещенные подданные. Император думает, что с русскими надо обращаться, как с скотиной.

В действительности невозможно, чтобы какая-нибудь великая или либеральная идея возникла у людей, постоянно угнетаемых жестокою властью, униженных презрительным обращением с ними. В Петербурге существуют учреждения для образования юношества, планы и [65] цели которых очень хорошо задуманы. Кадетский корпус, институт благородных девиц, также Сиротский, имеют действительную цену и снабжены учителями не без достоинства, но со всем тем здесь не встретишь ни того солидного образования, ни того соревнования, которыми характеризуются школы Англии, Франции и Германии.

Эти учреждения плоды деятельности правительства, хотевшего скорее показать свое стремление к просвещению, чем его действительно распространять. Россия цивилизовалась не сама собой; она нашла вполне готовую цивилизацию у других, она приняла ее по мелочам и, так сказать, кусочками; целое же осталось грубым. Результатом чего явилось то, что в России не было, так сказать, народной цивилизации, и почти весь народ остался варварским, между тем как высший класс стал в некотором роде чужим среди самой России. Поэтому в так называемом хорошем обществе вы не найдете никакой истинной национальной окраски. Я уже обращал внимание на то, что русский язык остался тем же, каким был 10 веков тому назад. Говорят, что этот язык богат, т. е. что он имеет много слов, но это все равно, что обширный склад, наполненный товарами, которыми не пользуются. Количество слов не доказывает богатства языка; это часто доказательство сухости воображения, которое, не съумев схватить отношений, установленных природой вещей между действительными и отвлеченными предметами, создает для каждой вещи новое, независимое, отдельное выражение, вредящее легкости мысли и разрушающее гармонию мысли, составляющую прелесть языка.

Что же касается до общественных учреждений, то почти всегда иностранцы наблюдают за ними и управляют ими. Содержание этих учреждений превосходно. Сама императрица надзирает за воспитательным домом и институтом благородных девиц; но это самое доказывает, что ничего нет национального в учреждении, нуждающемся для своего процветания в попечении самого государя. Действительно, кроме Петербурга и Москвы, все учреждения такого рода только очень посредственны. К тому же нельзя судить о всем государств по тому, что видишь в столице. Там, на глазах у императора, бесчисленные учреждения создались вследствие его щедрости или частных пожертвований богачей; но их надо рассматривать скорее как предмет роскоши, чем действительной необходимости. Московский университет почти совсем заброшен: с 1769 года не покупали ни одной книги для его библиотеки. В Петербурге получают образование воспитанники всех сословий и по всем специальностям. Медицина, хирургия, акушерство, все науки, имеют штатных и частных профессоров, из которых некоторые не без [66] достоинств. Но в акушерской клинике только 70 воспитанников; в других пропорционально этому. Что это для всей России? Говорят об образовании в провинциях; но можно себе представить, что оно еще хуже, чем в Петербурге. Ливония — единственная из всех частей государства, в которой образование наиболее распространено, но Ливония принадлежит России только 90 лет. Что же касается до вельмож и до людей богатых, то они воспитывают своих детей с помощью частных (русских?) воспитателей. Отсюда больше цельности, системы и задатков национального духа.

Россия ведет очень обширную торговлю, и до сих пор торговый баланс был в ее пользу, т. е. иностранные народы были всегда обязаны возмещать деньгами часть полученных от нее естественных богатств. Ни одна страна в свете, исключая Китай, не обладает таким громадным количеством важных предметов торговли, взятых из собственных естественных богатств. Зерновой хлеб, пенька, лес, медь, железо, льняное масло, смола, вар, сало, меха составляют главнейшие предметы вывоза. Существуют и второстепенные, тем не менее представляющие большую ценность. Георги и Шторх представляют очень подробные таблицы этих различных предметов, и я должен здесь воспользовался их указаниями. Большинство этих продуктов подвозятся к берегам Волги. Эта прекрасная река судоходна почти на всем своем громадном протяжении и распространяете благосостояние на всю Россию. Оценивали в 300 миллионов рублей стоимость всех продуктов России до последних разделов Польши. Сумма вывоза равняется около 20 миллионов рублей; сумма ввоза — 16 миллионов. Таблицы Беттихера об этом предмете видимо преувеличены, и по более достоверным данным, которые я себе достал, до первого раздела Польши сумма вывоза никогда не превышала 17 миллионов. Я беру крайние цифры, оценивая вывоз в настоящее время в 20 миллионов. С другой стороны, ввоз увеличился по мере возрастания роскоши, и торговый баланс настоящего времени мог быть в пользу России только на 2 миллиона 900 тысяч рублей. Государственная казна выигрываете при этом увеличении ввоза, во государство от этого теряете. Но тем не менее прогресс русской промышленности был удивителен в течение этого столетия. Первое судно вошло в Петербургский порт в 1703 году; это было голландское судно. В 1742 году вывоз из этого города дошел до 2 1/2 миллионов, в 1763 году — до 5 миллионов. В настоящее время его можно смело исчислить до 9-10 миллионов. Некоторые статистики доводят его до 11 миллионов, но эта оценка неверна. Одна Венская газета считает стоимость вывоза из одного Петербурга в 36 миллионов и в 29 миллионов — ввоза. Но подобные [67] исчисления не заслуживают ни малейшего доверия: 1) Эта же самая газета замечает, что в 99 году в Петербург прибыло на 200 судов менее, чем в 98-м: число их доходило только до 700 с чем-то, а между тем она же оценивает стоимость вывоза выше, чем в предшествовавшие годы. 2) Ввоз относится к вывозу как 2:3, что противоречит всем сведениям, подтвержденным записями и менее подозрительными авторами, писавшими о России. 3) Если торговля Петербурга доходила бы до 30 миллионов, то всей России должна была бы дойти до 80 миллионов, а самые точные данные указывают не более как за 27 1/2 мил. Я останавливаюсь на этой статье лишь для того, чтобы показать, как мало можно доверять газетным исчислениям.

В Петербурге в действительности производится половина всех торговых оборотов России, в Риге — одна шестая. По последним распоряжениям только эти два порта открыты для привозных товаров. Князь Гагарин только что открыл для торговли Ревельский порт и добился снова разрешения для вывоза леса. Эти операции очень выгодны для России, много страдавшей от неопытности его предшественников и от недостатков предпоследнего тарифа. Император запретил вывоз леса для того, чтобы помешать французам выстроить флот. Этот необдуманный приказ, существовавший около двух лет, нанес значительный вред торговле России. Между другими городами Нарва особенно сильно пострадала. Застой, явившийся следствием этого, был тем более чувствителен, что иностранные суда, приходившие за грузом леса, брали также и медь, для того чтобы иметь товар большого веса и малого объема рядом с товаром малого веса и большего объема и тем пополнить свой груз. С той минуты, как один из этих предметов был воспрещен, необходимости в пополнении груза более не существовало, и иностранцы, не ожидая достаточных выгод, совершенно оставили этот род торговли. В царствование нынешнего императора торговля постоянно подвергается случайностям такого рода, так как император следует только своим чувствам, не сообразуясь с интересами страны. Добыча из сибирских рудников равна от 1.200 до 1.300 пудов серебра и до 40 пудов золота. Пуд соответствует 32 французским фунтам. Это составляет ценность около 8 миллионов ливров. Около 30.000 человек заняты разработкой руды. Медь и железо, как серебро и золото, перевозятся большею частью в Петербург, и очень небольшая часть отсылается в Персию через Каспийское море. Часть золота и серебра, также как и пушного товара, служите предметом обмена с китайцами. Путь, проходимый продуктами Сибирских рудников, заслуживает быть указанным; любопытно проследить его по карте. Селенга принимает их и доводит до Байкала, из которого они по Ангаре [68] переходят в Енисей и оттуда через Обь в Тобол. Оттуда они проходить 400 верст сухопутно до Чусовой, из этой реки в Каму, а из этой в Волгу. Из последней они проходят по Вышне-Волоцким шлюзам на Волхов, затем через Ладожское озеро и Шлиссельбургский канал в Неву и Петербург. Длина это перехода пугает воображение. Если бы Россия не была так счастливо прорезана реками и каналами, было бы невозможно вести через ее обширные пустыни сколько-нибудь значительную торговлю. Было бы желательно, чтобы снова взялись за проект соединения Дона и Волги, проект, над осуществлением которого первый работал Селим I, осуществить который снова пытался Петр I и который с тех пор оставлен. Одно из средств, облегчающих сообщение между различными частями этой обширной страны, есть санный путь. В стране, покрытой постоянным снегом в течение 7 месяцев в году, переезды совершаются очень быстро и с малыми издержками. Петербургский рынок снабжается припасами из местностей, находящихся на расстоянии 900 верст от столицы. В течение декабря и во время Рождества площадь Александра Невского покрыта цельными животными, заколотыми и мороженными, быками, свиньями, баранами, птицей, которые на санях прошли это громадное расстояние. Рыба таким же самым способом привозится совершенно мороженной с Волги и из Архангельска; нужно быть таким скромным народом без всяких потребностей, так легко удовлетворяющимся самым ничтожным заработком, чтобы делать подобные переходы; если хорошенько подумать, то можно понять, что этот способ снабжения продуктами города, население которого не превышает 290.000 человек, есть скорее доказательство бедности, чем изобилия.

Торговля Архангельска еще довольно значительна лесом и медью; но с тех пор, как в петербургских складах собраны почти все произведения Ингерманландии, архангельская морская торговля значительно упала. Действительно, чтобы туда отправиться, нужно переплыть моря, доступные мореплавателям только в течение трех месяцев, и не обращать внимания на тягость самого сурового климата. Когда-то архангельская торговля была тем не менее самой значительной в России. В последнее десятилетие XVII столетия ее оборот достигал до 900.000 рублей в год. Число иностранных судов, ежегодно приходящих в Петербург, исчисляют около 800; английские — составляют почти половину этого числа, голландские — восьмую часть, прусские — десятую, французские — семнадцатую. В настоящее время торговых сношений с французами не существует. Число русских судов, выходящих из портов Балтийского моря, исчисляется в 33 ежегодно. Это отношение достаточно, чтобы дать [69] понятие об апатии этого народа. Число барок и судов, как больших, так и малых, перевозящих продукты из средины России и проходящих через Ладожский канал в Неву, равняется в год около 1.100.

Ценность торговли на Каспийском море не превышает 1.300.000 р. Вечные войны, разделяющие Персию от соседних народов, мешают всякому сношению и превратили в пустыню прекраснейшие страны света. Крестьянин не осмеливается там пахать; если же он это делает, то только вооруженный с головы до ног; да он и не может никогда с уверенностию рассчитывать на жатву. Каждый начальник небольшого округа присвоивает себе достоинство хана, преследует и разоряет своих соседей. Таковы — Дербентский, Бакинский, и Персидский шах не имеет достаточно власти, чтобы сдержать всех этих маленьких деспотов. — Дербент теперь только плохая крепость, покинутая русскими. Этот город, когда-то столь процветавший, теперь разорен. Только несколько несчастных еще живут под обломками и поддерживают там тень старинной промышленности. В Баку существует еще кое-какая торговля, но она очень вяла. Это тем не менее лучший порт на Каспийском море. Русские суда привозят зерно, вино и покупают нефть, соль и шелка. Берега Каспийского моря часто покрыты тростником, который делает приближение к ним в течение лета смертельным. Также смертность была очень сильна в русской армии, в последнюю войну с Персией, и она держалась, насколько могла, в горах. Главная часть армии совсем не видела неприятеля. Персы не имели смелости померяться с ней, но они ее ожидали смело за своими пустынями. Такая плодородная почва, прекраснейшая страна света разорена этими варварами до такой степени, что в ней даже нет травы. Они сожигают и разрушают все. Со стороны Баку природа поддерживает вечные огни на холмах в недалеком расстоянии от моря. Это неисчерпаемый источник воспламеняющихся веществ; ими овладело суеверие и раньше они были огнями гебров. В настоящее время персы собирают в этих местностях нефть, которую продают русским; последние, утомленные испытанными потерями и бесчисленными препятствиями, которые встречали всякий раз, когда хотели распространить свое владычество в этих местностях, кажется, навсегда от них отказались. В действительности, вся эта часть средины Кавказа, населенная неукротимыми и дикими народами, и даже Грузия, беспрестанно разоряемая междоусобными войнами и внешними нападениями, не представляют никакой действительной пользы для России. До сих пор Россия пыталась их покорить, но это было скорее дело самолюбия, чем пользы. Торговля рабами, черкесским оружием, [70] армянскими материями и шелками представляет предмет некоторой важности; но эта торговля производится через Черное море и Крым или через самый Константинополь с большей легкостью и меньшим риском. Окрестности Терека доставляют вина, а в настоящее время здесь занимаются разведением плантаций тутовых деревьев; надзор за ними поручень некоему Маршалю, молодому человеку, полному талантов, смелости и хороших желаний, но ничтожные средства которого не доведут до желанной цели.

Все эти местности, включая Крым, были бы обильными источниками богатств, если бы пороки ее обитателей и управляющих ими правителей не уничтожали бы выгод, доставленных природой. Осталось не больше 40.000 татар во всем Крыме. Этот столь богатый когда-то полуостров теперь представляет только обширную пустыню, в которой правительство долго будет напрасно стараться воскресити снова предприимчивость, безопасность и торговлю. Работы над Херсонским портом, поглотившие громадные суммы, стали бесполезными. Воздух там так вреден, и недостаток в припасах первой необходимости и предметов отопления так ощутителен, что невозможно там больше оставаться. Князь Потемкин, желавший насиловать природу, очень дорого заплатил за печальные победы над нею, и кажется несомненным, что Русская империя, выиграв в протяжении, проиграла в прочности.

Между тем, если в более спокойные времена Россия получит твердый пункт на Средиземном море, торговля на Черном море может стать для нее довольно важной, скорее благодаря продуктам, которыми она может снабжать рынок с этой стороны, чем тем продуктам, которые сна может получать с Востока для внутреннего своего рынка.

Вообще у русского есть торговый ум, но у него нет коммерческого воображения. Компании, организовавшиеся в России, все имели плохой успех вследствие принципов, которыми они руководились. Компания Курильских островов для торговли мехами, благодаря которой капитан Беринг сделал в 1788 году путешествие и попытался сделать новые открытия в Охотском море и Камчатке, распалась благодаря большой потере кредита. Сведения, доставленные Берингом, были очень невыгодны для этой компании; он раскрыл ужасные поступки агентов, в конце концов сделавших имя русского ненавистным для населения этих печальных стран. Торговля караванами с Китаем крайне вяла. Она была даже всецело прервана. В настоящее время она немного возобновилась, и ежегодно отправляется караван, составленный приблизительно из 900 животных и пропорционального количества телег. Никогда китайцы не расширят сколько-нибудь [71] этой торговли. Они не доверяют европейцам, особенно ненавидят русских, с которыми имели несколько войн для установления обоюдных границ. Восточный племена: киргизы, туркмены в калмыки доставляют важные предметы торговли. Оценивают торговлю киргизов в 1.900.000 рублей ввоза и столько же вывоза, Китая — в 2 миллиона ввоза и столько же вывоза, но последняя оценка неверна; торговлю Грузии и Персии — в 200.000 рублей ввоза и 100.000 вывоза; Астрахани — в миллион ввоза и 1.200.000 вывоза; Риги — в 200.000 ввоза и 900.000 вывоза; Архангельска — в 900.000 ввоза и 22.000.000 вывоза. Но последняя оценка преувеличена. Архангельск вывозит не больше, как на 1.200.000. Наконец, торговля Петербурга не превышает 9 миллионов ввоза и 11 миллионов вывоза. Понятно, что по этому вопросу можно иметь только приблизительные данные.

Левек в своей истории народов, подчиненных России, дает некоторые интересные подробности об этом предмете. Русская империя — обширна, и народ, ее населяющий, такой ничтожный потребитель, что со всех пунктов этой громадной страны можно собрать и в действительности собирают громадное количество товаров.

Рынки в больших городах, наподобие восточных базаров, сосредоточены в одном месте. Вы увидите здесь разложенными богатства обоих светов. Лавки открыты только днем. Запрещено там держать огонь. Ночью они охраняются собаками и несколькими людьми. Петербургский базар прекрасен, и там можно дешево купить; но русский торговец привык обманывать, и он действует всеми обманами и хитростями полуцивилизованного народа, принимая лукавство за ловкость и мошенничество за ум.

В России очень немного больших купцов, принимая в соображение ее пространство. Тем не менее среди них есть очень богатые, сохранившие старинные нравы, свой старинный костюм и придерживающиеся старой православной веры, до исправления ее патриархом Никоном. Ценят честность последних; но самые большие дела вообще производятся иностранными купцами или евреями и армянами. Все, что касается банковых операций, находится именно в руках иностранцев. Мне кажется, что тот род дел, который собственно принадлежит к категории торговли и который распространяется на более обширную и сложную сферу — свыше их способностей. Я знаю в Петербурге только одного русского банкира, придворного, Роговикова; но он в компании с двумя иностранцами — португальцем Велио и немцем Ралль.

Промышленность крайне ограничена в России, и это одна из причин того низкого состояния, в котором прозябает ее внутренняя [72] торговля. Россия вывозит почти все свои сырые продукты и получает их обработанными другими народами; лишь недавно она начала вывозить сахарный песок из Англии и основались в Петербурге несколько рафинадных заводов. Раньше Голландия и Гамбург продавали ей вполне рафинированный сахар, да и теперь еще много нужно, чтобы ее сахарные заводы могли удовлетворять ее потреблению. Существуют несколько шелковых мануфактур в Петербурге и особенно в Москве. Эти мануфактуры доставляют ткани посредственного качества. Самая значительная в Петербурге имеет не больше 60 станков, из которых 29 заняты приготовлением церковной утвари для Императорского двора. Эта мануфактура выписывает свой шелк, вполне обработанный, из Берлина, а станки для чулок ей высылаются из Германии. Этого одного достаточно для суждения о характере ее средств. Заводы оружия, железных изделий и для отливки пушек Гаскойна, содержимые на счет правительства, составляют более важный предмет. На последнем приготовляются все металлические пуговицы, что составляет значительную ветвь промышленности в стране, где все носят форменную одежду. Мануфактуры обыкновенной ткани и парусины значительно увеличились. Наконец, чтобы дать общий обзор состояния и числа мануфактур в России, достаточно сказать, что число шелковых фабрик равняется: — 42, шерстяных — 60, полотняных — 68, бумажных — 29 и что первые занимают только 9.000 рабочих, вторые около — 18.000, третьи — 29.000, четвертые — 7.000.

Что это для России? Эти фабрики не доставляют ей и 1/4 необходимого для потребления, и громадное количество предметов роскоши она достает из-за границы.

Самые замечательные мануфактуры, находящиеся в Петербурге — стеклянные, где приготовляются очень большие стекла, но низшего качества, и крахмальные; стеариновые и сальные свечи, приготовляемые там, также высокого качества и очень дешевы.

Государственные доходы исчислены в 36 миллионов рублей, но расходы часто их превышают. Я прилагаю здесь очень интересную записку, из которой можно видеть, каковы были доходы и расходы в 1792 году. С тех пор Россия сделала большие приобретения: Крым, часть Бессарабии и половина Польши. — Считая в 10 миллионов рублей доходы с этих различных провинций, мы будем недалеки от истины.

Податная система проста по своей организации. Каждый владелец платит государству по 1 рублю за крестьянина. Считают около 6 миллионов крестьян, обложенных этой податью. При императрице Екатерине II эта подать равнялась только 79 копейкам, но в последние [73] годы она дошла до 100 коп., в царствование нынешнего императора она не увеличилась, но склоняются к этому; взимание же этой подати будет всегда легким и выгодным. Первый, установивший подушную подать на крестьян, был Романов (Михаил). Петр Великий сделал их крепостными. Петр III сделал дворян свободными, но при теперешнем императоре эта свобода смешна. Кроме того, они пользуются некоторыми привилегиями относительно подати и лично не платят подушины.

Дань мехами, таможенная пошлина, коронные владения, леса, водка, рудники, городские подати — другие источники государственного дохода. Когда-то государство владело значительным количеством крестьян, но расточительность государей понемногу его уменьшала. Оно все же доходило до 800.000 при восшествии теперешнего императора. Каждый из этих крестьян доставляет правительству 3 рубля, между тем как частные владельцы получают с них по 9 рублей. Император назначил из этого источника на награды все суммы, за исключением 900.000 рублей, которые он сохраняет в удел принцам императорского дома. Присоединение церковных имуществ, различные разделы Польши последовательно снабдили новыми средствами источник щедрости государей, но раз эти источники истощены, они не могут быть восстановлены. Ничто не может сравниться со щедростию императора. Он осыпал последовательно громадными богатствами своих любимцев и друзей, и до сих пор система конфискаций не была еще им принята даже против тех, о которых он думал, что имеет причины больше ненавидеть. Но при таком правительстве, как настоящее в России, нет никаких гарантий против принятия подобной системы, и может быть, когда другие средства будут истощены, конфискации станут финансовой операцией. Средства к увеличению коронных богатств, растраченных благодаря щедрости императора, как, напр., устройство новых поселений и распахивание новых земель, могут развиться лишь со временем. Усилия, сделанные в этом отношении в некоторых частях Поволжья, имели довольно посредственный успех. Суровость климата, отдаление, различие в нравах и языке пугают иностранцев. Была мысль образовать одну колонию в Крыму из остатков армии Конде, но она не имела никакого благоприятного результата. Другое средство — распахивание новых земель; но это распахивание не может осуществиться в стране, в которой недостает рабочих рук.

Очень важное средство, которым правительство уже очень злоупотребляло — есть увеличение банковых билетов.

Эти билеты — настоящая бумажная монета, начало которой относится к царствованию Екатерины II. Сперва количество их равнялось [74] стоимости 20 миллионов рублей. В настоящее время признают, что в обращении их на 100 миллионов, но на самом деле их больше, чем вдвое. В минуты нужды правительство делает новый выпуск, и он теряется в массе других. Но необходимыми последствиями всякой бумажной монеты являются:

1) исчезновение металлической монеты.

2) увеличение цены товаров и падение вексельного курса.

3) уничтожение духа экономии у правительства, развитие легкости удовлетворения наклонностей или фантазий государя.

Эти три следствия уже обнаружились. Вексельный курс упал до такой степени, что рубль, стоивший раньше более двух флоринов, стоит теперь только флорин и 8 крейцеров. С этих пор внешний кредит сильно упал, и займы стали разорительны, почти невозможны. Цена товаров увеличилась уже 20 лет почти вдвое, и в настоящее время легкость уплаты бумажками и род пренебрежения к лоскутку, мельчайшие знаки которого равны рублю, сделали Петербург и вообще Россию странами страшно дорогими. В конце концов правительство потеряло всякую мысль об экономии. Хотя часто совсем нет денег в кассе, издержки идут своим чередом. Вельможи подражают расточительности двора, и замечательно, что русское дворянство, одно из самых богатых в свете, едва насчитывает в столице 20 человек, которые не были бы по уши в долгах и без всякого кредита. Самые богатые семейства, Строгановы, Нарышкины, не располагают и 100 луидорами. Их бумаги теряют 40 процентов на месте. Сам граф Шереметев покупает только в кредит и платит только в крайнем случае, а между тем этот человек имеет от 700 до 800 тысяч рублей доходу. Правда, что одна из причин беспорядка, царящего в состояниях, и неурядицы, встречающейся во всех коммерческих сношениях между дворянами и купцами, рабочими и другими, заключается в недостатке принудительных и обязательных законов против первых. Русский купец не властен вполне взыскать с дворянина, для которого он является кредитором. Вследствие этого он учетверяет, упятеряет цены, и эта привычка распространяет в торговле безнравственность и дух ростовщичества в народе, что значительно унижает его характер.

Император, для пресечения разоряющих действий ростовщичества, учредил в сентябре 1797 года заемный банк, в котором все русские помещики, особенно дворянство, могут занимать из 9% годовых и под заклад наличных имуществ. Я прилагаю устав, относящийся к учреждению этого банка, заслуживающий быть известным и производящей полезные действия. Акции этого банка продаются и стали государственными бумагами. Император учредил также в это время [75] учетную контору для той же самой цели и для учитывания за умеренные проценты векселей, солидность которых предварительно доказана. Я равно прилагаю этот устав, могущий быть полезным с точки зрения общественной экономии и из которого можно почерпуть выгодные идеи. Царствующий император велел вычеканить довольно большое количество золотой и серебряной монеты; но она исчезаете среди бумажной, так что очень редко можно ее встретить, а достать ее трудно. Серебряный рубль, равный 100 коп., при размене на медные деньги или бумажки выигрывает 90 коп., между тем, как разменный стоит только 100 коп. Последний признается банкирами при размене, и поэтому-то правительство обязано возмещать за потери своих агентов за границей, которые так велики, что им недостаточно номинально ассигнованные сумм. К тому же это возмещение производится по тарифу, превосходящему действительную цену рубля, который равняется 39 голландским стерам, а при возмещении считается за 92. Когда имеешь денежные дела с Россией, очень важно разузнать, какие монеты там в цене, и собрать сведения об условиях размена. Лучше всего при всяком случае запастись разменными билетами на Гамбург и Амстердам, которые всегда выгодно продаются в Петербурге.

Разменный курс — лучшая мера кредита какого-нибудь государства за границей. Чем больше несоответствия между номинальной стоимостью монеты и ее действительною стоимостью, тем более разменный курс падает, как это было во Франции во время ассигнаций и это продолжается до тех пор, пока эта стоимость станет нулем за границей, где ничего не дают за монету, которая в действительности ничего не стоит. Если же количество бумажных денег будет все увеличиваться в России, то разменный курс будет все падать до тех пор, пока больше не будет курса, т. е. когда не захотят больше иметь банковых дел с нею. Тогда не останется иного средства, как вести дела через обмен товаров, а это приведет к первобытной торговле и к младенчеству торговых сношений. Между тем, монета, подобная русской монете, может не иметь никакого кредита за границей, но в то же время иметь действительную стоимость внутри страны, потому что в ней курс принудителен и потому что существует недостаток в денежных знаках и, как следствие, в средствах обмена. Эта страна так обширна и так обильна, принимая во внимание ее слабое население, предметами первой необходимости, что она может обойтись без большинства других народов, а при небольшом развитии промышленности и без всех. Я отсылаю к записке о финансах, приложенной к этому сочинению. Там можно почерпнуть истинные сведения об употреблении всех частей дохода. Я достаточно [76] отметил разницу в отношениях между доходами и расходами, явившуюся вследствие времени и территориальных приобретений России. У императора своя личная казна, пополняемая продуктами дворцовых крестьян. Кроме того, зависит всецело от воли монарха, покрыть какой-либо расход из государственной казны, вверенной Васильеву. Его личная казна вверена Тизенгаузену и различные расходы на награды оплачиваются ею.

Мы не очень уклонимся от истины, считая народонаселение в России после последних приобретений в 32 миллиона душ. Писатели, занимавшиеся статистикой этой страны, замечают, что народонаселение увеличивается ежегодно. Вероятно, оно увеличивается в некоторых больших городах; но оно не увеличивается значительно в деревнях. Доказательство этого в том, что богатство помещиков исчисляется обыкновенно количеством крестьян, а количество их у некоторых семейств, давно ими владеющих, оказывается, осталось тем же самым. Влияние действий правительства на прирост населения вообще значительно, а правление царствующего императора не может быть благотворным для народонаселения. Насчитывают не больше 300 городов в России, среди которых очень мало значительных, и большое число отмеченных на карте красным кружком, — отвратительные местечки. До тех пор, пока рабство будет парализовать всякую промышленность, пока ремесленник должен будет отдавать своему господину большую часть продукта своей работы, не может быть ни соревнования, ни прироста населения. Большинство тех, кто отправляется в города на заработки зимой, обязано вернуться в деревню в течение лета, куда они приносят маленькие сбережения — плоды их работы. Между ними встречаются и такие, которым удается собрать даже значительные богатства. Называют купцов, наживших большие состояния и предложивших своим господам громадный суммы для выкупа себя. Эти суммы доходили иногда до 60 или 80 тысяч рублей. Но крестьяне живут не лучше других. Их жилища в большинстве губерний отвратительны. Это — смрадные и темные логовища, нездоровость которых очень вредит населению.

Между тем, если вы читаете Георги, то вы увидите, что через несколько лет, следуя тому отношению, которое он устанавливает, в России будет 100 миллионов жителей, и что она легко может вместить в себе от 700 до 800 миллионов. Конечно, есть место для их размещения, но не надо забывать, что нравы народов восточных и кочевников, подвластных России, противодействуют всякому приросту населения и что в обитаемых ими местностях административная система так плоха, что невозможно рассчитывать на правильное приращение. [77]

Войско состоять приблизительно из 400.000 человек. Назначение этого войска известно всем: 100.000 назначены для гарнизонов, другие составляют подвижное войско, и это войско, хотя полное значительных недостатков, имеет большие достоинства и пользуется заслуженным уважением. Русский солдат прекрасен, неприхотлив, весел и очень храбр. Офицер, наоборот, часто трус и почти всегда невежда. Это войско пополняется наборами по приказанию императора, когда он их считает уместными, и которые производятся таким образом, что берется один человек из 800, 400, 200 или 100, смотря по нуждам государства. Очень редко, когда доходят до последнего отношения. Русский, взятый в солдаты, перестает принадлежать своему господину. Он разрывает узы рабства, чтобы надеть узы солдатчины. Он служить 29 лет. По окончании этого срока он свободен и может отправляться, куда хочет. Если он хочет, то правительство ему дает землю: он становится государственным крестьянином; но это случается очень редко. Русские имеют такое отвращение к званию солдата, что когда приводят рекрут в их полки, большая часть их дезертирует и скрывается, другая страдает тоской по родине или умирает с тоски по оставленным родителям и друзьям. В день отъезда последние их провожают и прощаются с ними, как будто никогда с ними не увидятся. Император ввел в службу такие чрезмерные строгости, что военное состояние в России самое несчастное. Не проходит дня без сотни разжалований и взысканий. Все находятся в беспокойстве, и эти постоянные страхи заметно вредят благосостоянию службы и разрушают всякую преданность к императору.

Заключение.

По этой записке, составляющей, без сомнения, очень несовершенный очерк такой громадной разнообразной картины, какую представляете Русская империя, все же можно судить, что эта империя, одержимая громадными пороками администрации и предоставленная действию сурового и подозрительного деспотизма, обладает, несмотря на это, громадной силой для действия против своих соседей, не представляя, однако, ничего страшного против отдаленных держав.

Единство действий, присущее деспотизму, делает Россию очень страшной. Достаточно воли государя, чтобы потрясти все части этого обширного организма: никаких препятствий, никаких противовесов, [78] никаких посредствующих властей. Чего желает император, то и совершается; прав он или неправ, это все равно.

Так как в России все машина, то простота начала всякого движения делает эту машину очень величественной. Надо бояться не счастливых народов, а диких и фанатичных. У последних на первом плане является физическая сила и интенсивность действий, являющаяся результатом того, что это действие никогда не освещается размышлениями или партийными соображениями, умертвляющими действие. В России нет общественного мнения, да и не может быть. История показывает нам, что русские сражались иногда за и против одного и того же государства, смотря по прихоти их государей. — Враги Пруссии при Елисавете, союзники ее при Петре III, нейтральные при Екатерине. Но, тем не менее, верно то, что относительно Баварии Россия будет драгоценным союзником и что она нас будет защищать с тем большей энергией, чем ближе она наблюдает действия и происки Австрии. По отношению к Франции она не будет для нас полезна, пока император Павел не захочет согласиться вести с ней переговоры, чего очень желает Франция и ради чего она охотно готова на жертвы. Но относительно других Россия может сделать много, и, пока император жив, я убежден, что он не изменит своей системы по этому вопросу, и что основанием его политики будет являться принцип, что законные государи должны пользоваться их правами и собственностью. Нужно бояться только одного, чтобы император в минуту раздражения против всего человеческого рода не уединился бы совершенно и не перестал бы принимать никакого участии в делах Европы. Особенно важно для Англии и Пруссии спасти пфальцграфские владения на левом берегу Рейна. Баварии самой надо выказать твердость и сохранить то почетное положение, которое она заняла при последних событиях — положение, которое доставит ей в будущем уважение ее друзей и врагов и которое заставит первых поддерживать ее с большим рвением, а вторых — поставить ее при случае в лучшие условия.

Сообщил Евгений Шумигорский.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» сентябрь 1899 г.

2. Граф Андрей Петрович (1744-1789), французский стихотворец, сотрудник Екатерины в ее литературных работах.

3. Странно это сопоставление имен Державина и Горчакова, столь характерное для иностранца. Горчаков, князь Дмитрий Петрович (1758-1824), ныне совсем забытый писатель, был членом Российской академии.

4. Николаи, барон Андрей Львович (Nicolay Henrich Ludwig , p. 1737, ум. 1820, посредственный немецкий поэт, преподаватель в. кн. Павла Петровича, а затем секретарь императрицы Марии Феодоровны. В царствование императора Павла, занимая должность президента Академии наук, заботился только о личных выгодах и о немецких членах Академии, презрительно относясь к русским.

5. Лепехин, Иван Иванович (1737-1802), естествоиспытатель, один из первых русских ученых, ознакомивших Россию научными экспедициями с ее естественными богатствами. — Ловиц, Товий Егорович (1757-1804), проф. химии.

6. Кампенгаузен, барон Балтазар Балтазарович (1772-1823), при Александре I государственный контролер.

7. Шторх, Андрей Карлович (1766-1834), впоследствии вице-президент Академии наук, политико-эконом.

(пер. Е. Шумигорского)
Текст воспроизведен по изданию: Записка баварца о России времен императора Павла // Русская старина, № 10. 1899