-

ОСАДА УФЫ ВО ВРЕМЯ ПУГАЧЕВСКОГО БУНТА.

(Из записок очевидца). ¹

Прежде нежели передадим тебе, благосклонный читатель, об осаде города Уфы казаками Чикою и Губановым, бросим предварительно беглый взгляд на местность его и начальное основание. Город Уфа лежит под 54° 43' северной широты и 73° 39' восточной долготы, в расстоянии от С.-Петербурга на 1,969 3/4 версты, а от Москвы на 1,292 1/4 версты ². [394]

Он расположен на правом гористом берегу реки Белой, несколько пониже того места, где река Уфа вливает в нее свои воды. Построение города было между безобразными оврагами, имеющими склон к речке Сутолке, впадающей тоже в Белую. С восточной стороны город защищался и ныне защищается возвышенным пространством правого берега реки Уфы, а с запада береговою крутизною реки Белой, обвивающей его подобно голубой ленте с южной и западной сторон; с севера же примыкал к городу густой лес.

Такая местность ясно показывает, что при основании города Уфы не столько думали о внутреннем удобстве и красоте, сколько о безопасности от внешних нападений. И действительно, в 1753 году Башкирцы, затрудняясь доставлять в Казань ясак на лыжах, по неимению достаточного числа лошадей и проезжих дорог, просили об основании города среди их, для складки помянутого ясака, а с тем вместе и для защиты от набегов враждебных с ними народов — Нагайцев и Киргиз-Кайсаков. Почему, соображаясь с этими потребностями, боярин Ив. Нагой, с отрядом стрельцов, присланный из Москвы, и положил тут ему основание в 1574 г.

Не упоминая о том, что Сибирские царевичи Аблай и Тевкей в год основания Уфы, делали [395] нападения на него с толпою подвластных им Татар, были отбиты и прогнаны с значительным уроном, забывая даже и то, что злобные Башкирцы Сеит и Алдар, с своими единоумышленниками, осаждали Уфу, обратимся, спустя два столетия от основании этого города, прямо к 1773 году, то есть к тому времени, когда весь восток Европейской России наполнен был ужасом при появлении бунтовавших шаек Пугачева, — беглого Донского казака Емельяна.

В то время, когда злодей Пугачев приближался к осаде Оренбургской крепости с значительным числом взбунтовавшихся Башкирцев, беглых солдат, Оренбургских и Уральских казаков, казак Чика ³ (он же и Зарубин), под именем графа Чернышева, отправился для осады Уфы. Он явился 1-го Октября в окрестное село Чесноковку, отстоящее от города на юговосток за рекою Белой, в 10 верстах, где и было главное его пребывание с войском, состоявшим тоже из беглых солдат, казаков и Башкирцев, числом до 10,000 человек. Почти такое же количество злодеев находилось под предводительством беглого Уфимской станицы казака Губанова, произведенного Пугачевым в полковники, расположившегося станом в селе [396] Богорском, расстоянием от Уфы на северо-восток в 18 верстах,

Следственно облегали город Уфу с двух противоположных сторон в одно и гоже время до 20,000 людей, жаждущих и крови и грабежа.

В такое смутное время в городе Уфе находились: воеводою Алексей Никифорович Борисов и комендантом — полковник Сергей Степанович Мясоедов, — люди заслуженные и любимые гражданами за свою правдивость. Почему и оборона города шла правильно и мужественно; каждый из осажденных старался отличиться пред своими командирами и пролить кровь свою за правое дело.

Регулярного войска в городе было: рота, так называемая тогда штатскою, одна рота инвалидов, 200 человек казаков и до 20 человек пушкарей; огнестрельного орудия большого и малого калибра находилось до 40 пушек. Всем этим войском командовал капитан, а в последствии майор Кузьма Пасмуров. В резерв отделено было до 100 человек из того же войска, под командою майора Николая Пекарского, к которому присоединена была городовая дружина, состоявшая из 150 человек молодых купцов и мещан, приглашенных на этот подвиг купцом Иваном Игнатьевичем Дюковым, который и командовал этою дружиною, а в деле [397] с неприятелем оказал довольно храбрости и благоразумия, как равно и все его сподвижники. За всем исчисленным, составляли ополчение отставные солдаты и казаки, а опытным из них и доброго поведения поручались на вылазках из города и в преследованиях неприятеля небольшие отряды.

Казак Чика, мнимый граф Чернышев, по прибытии в село Чесноковку, не тотчас пустился осаждать город, (чему мешала осенняя распутица и незамерзание реки Белой), а по закрытии уже ее льдом, что и случилось 18-го Октября. Он высылал несколько раз переговорщиков к берегу реки Белой, с красными значками на древках копии, и требовал сдачи города без кровопролития. На первый переговор выезжал из города сам комендант Мясоедов, а потом высылаемы были другие чиновники, и употреблялся на сие несколько раз купец Иван Игнатьевич Дюков. Этих переговоров было весьма-много, и в особенности, каждый раз, после неудачного приступа к городу. Пока продолжались эти переговоры, и, конечно, с мнимыми обещаниями сдать город, дабы в это время устроить его к правильной и надежной обороне, что самое и производилось с величайшим успехом; река Белая только что покрылась льдом и оставила на себе от самой [398] Золотухи ⁴ до гор, на коих теперь архиерейский дом, полынью, которую старались расчищать и не давали ей замерзать. Почему таковая местность против города, будучи не так опасна и не требуя значительного укрепления, давала возможность усилить оборону там, где требовала совершенная нужда и где показывались бунтовщики. С расчищиванием полыньи устроивались и батареи, из коих первая и главная была из 12 орудий на берегу реки Белой при устье безъименного ручья, вторая на самой сопке Усольских гор из 6-ти орудий: эти батареи могли защищать две стороны города; третья батарея на горе, где теперь архиерейский дом, защищала две стороны и въезды в город Фроловский и Ильинский; а четвертая из 8-ми орудий, на том самом месте, где теперь старое кладбище и деревянная церковь Успения Божией Матери; эта батарея была устроена с северной стороны против казака Губанова, слывшего, как мы уже сказали, полковником и расположившегося с войском в селе Богородском, и сверх того защищала въезды в [399] город: Казанский и Сибирский, и, наконец — подвижная, пятая батарея, из четырех орудий, была всегда в готовности, стояла у собора на торговой площади, и являлась всегда там, где требовала нужда и оборона.

Прошло 22 дни осады города, а в 22-е Октября, т. е. в день Казанской Божией Матери, неприятель показался у берега реки Белой, противу самой главной батареи, и открыл из устроенной своей батареи огонь, каковым отвечали ему и с городской батареи. Перестрелка шла часов пять; ядра в город сыпались во множестве, но никто убит и ранен ими не был ⁵. Городовое войско находилось при своих местах; граждане, неимевшие особого назначения, толпились у берега и переходили от одной батареи к другой; комендант Мясоедов беспрерывно объезжал все посты, а воевода Борисов находился при пении молебна в соборе, после которого протоиерей, с градским и сельским духовенством, прибывшим из сел во время возмущения, при колокольном звоне, с крестами [400] и хорургвями, ходил вокруг города, окроплял святою водою укрепления, молебствовал при других церквах и возвратился в собор уже при закате солнечном; но неприятель еще не отступал от города, и вел медленную перестрелку своей батареи. Как местность города давала возможность видеть действия неприятелей, то купец Люков, заметив, что многие из осаждающих делились на малые кружки и находились без занятия, предложил в самые сумерки этого дня свое мнение воеводе и коменданту, чтобы отрядить некоторую часть войска за реку Белую с небольшими пушками и прогнать неприятеля, как вооруженного слабо, одними копьями и саблями; батарея же неприятельская посланному отряду вредить нисколько не могла, потому-что от нее укрываться была возможность в лесу, а сверх того пушки неприятельской батареи, большею частию, без лафетов, и направляемы по желанию быть не могли.

Воевода и комендант, одобрив предложение купца Дюкова, составили военный совет, на коем и положено утвердить мнение купца Дюкова, — и в-следствие этого он и отставной прапорщик Ерлыков были отправлены с 60-ю человеками граждан, 20-го солдатами и двумя маленькими пушками за реку Белую на лыжах. Купец Дюков и прапорщик Ерлыков, получив в командование, — первый городовую [401] дружину, а последний солдат и пушки, отправились ниже города под прикрытием батареи, стоящей на горе, где ныне архиерейский дом, за реку Белую, и пробравшись на лыжах лесом в самый тыл неприятеля, ударили на него соединенными силами, и так удачно, что положили 27 человек на месте, многих ранили и 13 человек взяли в плен; неприятельские же пушки, кои были на лафетах, увезены были ими с батареи, а остальные четыре остались в добычу победителям, кои, как трофеи, вместе с пленными, ввезены в город. Победители были встречены воеводою и комендантом с гражданами при громогласных победных восклицаниях и прямо с берега введены в собор, где, по совершении благодарного за победу врагов молебствия, окроплены были святою водою; а пленные оставались на площади за караулом, а потом отведены были для допросов в воеводскую канцелярию, где, в присутствии воеводы, ассессора и коменданта, в туже ночь были допрошены. По показанию их открылось, что бунтовщиков более 10,000 человек, в числе коих, к сожалению, находилось много солдат и офицеров Русской службы ⁶; главнокомандующий их, казак Чика, и все мятежники преданы были, беспросыпному пьянству; а один из [402] офицеров с многолюдною толпою послан для грабежа Уральских заводов и заготовления чугунных пушек, от коего почти ежедневно привозят деньги серебром и медью, хлеб, вино, молодых жен и девиц. При квартире Чики поставлено две виселицы, и на одной из них Башкирский старшина и пьяный солдат, отложившиеся от мятежников, были повешены; военные снаряды хранятся под наметом из соломы; казна в клети квартиры Чики; а вино и прочие награбленные вещи хранятся за караулом в устроенном сарае подле пушек; донесения посылаются к Пугачеву чрез каждые два дни с охотниками, конными Башкирцами, в Бердскую слободу, отстоящую от Оренбурга в 7-ми верстах и Сакмарский городок в 29 верстах; они же и обратно привозят от Пугачева ответы.

Эти ответы читаются всегда на улице, при собрании всех мятежников. Казак Губанов был у Чики за два дня пред приступом к городу, и положено было сделать с ним на город общее нападение; но такового со стороны Губанова в первый приступ не было. Крестьяне села Чесноковки, многие бросили свои домы и семейства, и укрылись куда неизвестно; священник села Чесноковки, при вступлении в оное мятежников, отрекался-было от присяги и признания Пугачева за Императора Петра Феодоровича [403] ІІІ-го; но, по показании ему виселиц, начал в церкви петь молебны и приводить к присяге вновь приходивших бунтовщиков; но за четыре дня куда-то тот священник со всем своим семейством скрылся. Далее из показании пленных усматривают, что некоторые из них явились к Пугачеву под Оренбургом, а другие к Чике на походе его к селу Чесноковке, каковых пришельцев является ежедневно по 10 и более человек. По отобрании допросов пленные были скованы в железы и отведены в тюрьму.

После первого приступа значительных нападении на Уфу не было до 21-го Ноября, кроме малых шаек мятежников, появлявшихся на, берегу Белой с злобными криками и бродивших подобно кровожадным волкам, по окрестностям города. Со стороны осажденных противу их отрядов посылаемо не было. За сеном придумали ездить с отрядами на лыжах, от чего город и не терпел совершенно недостатка в сене; мятежникам же не приходило и в голову пожечь сено, вероятно потому, что они в нем и сами имели нужду. Дрова же Уфимцы доставали из предместья помянутой выше Золотухи. Поезды за сеном были почти всегда удачны; но в одно время, и именно в 17-е число Ноября, когда граждане отправились за ним, неприятели это увидели и окружили их [404] многочисленным своим отрядом. Городовой конвой будучи не в силах защитить сеновозов, дал знать об этом немедленно коменданту, который тотчас и распорядился отрядил на помощь к конвою городовую дружину: 40 человек солдат и два легких орудия; но пока они подходили к осажденным, мятежники успели захватить в плен несколько сеновозов и конвойных, в том числе взят был городовой Троицкий священник Илия Унгвицкий, от чего посланная к ним эта помощь воротилась в город безуспешно и с скорбию о потере граждан, а сверх того убито 3 человека и 7 ранено. Убитых привезли в город и предали земле с подобающею церемониею близ собора, так как в это время не было особенного городского кладбища, и умершие знатные погребались всегда при соборе, а прочие при приходских церквах; кладбище же учреждено пред открытием наместничества за три года, то-есть в 1782 году при протопопе Якове Неверове и воеводе, коллежском советнике Татаринове, которое ныне и называется старым кладбищем, а новое находится за городом близ Сафоновой-Горы.

После взятия мятежниками наших пленных, чрез два дни были они отпущены в город, с обязательством, — в особенности священник Илия — уговорить воеводу, коменданта и всех [405] граждан к сдаче города без кровопролития. Воевода Борисов, встретив пленных и получив от них сведение об означенных мыслях мятежников, собрал военный совет и требовал мнения, что делать с пленными, коим поручалось от мятежников объявить и начальству, и гражданам о сдаче города? На военном совете положено: допросить каждого порознь из них и извлечь из этого причины о данных ими обещаниях, и если откроется, что обещания их были из страха и не было к тому желания, то отпустить их в домы. Распросы показали, и первого из них священника, что он и прочие с ним бывшие представлены были к бунтовщику Чике, что по осмотре каждого из них с ног до головы, велено было с завязанными глазами отвезти их в тюрьму, дабы на другой день повесить; но этого не случилось, и они вместо виселицы вторично были представлены к Чике; который был в пьяном виде и неприличном одеянии, босой и худо выговаривающий слова; но сидел в той же избе в переднем углу с человеком немолодых лет, полупьяным; пленные уговариваемы были быть верными царю Петру Федоровичу, который сам находится с войском под Оренбургом, и вменяли в непременную обязанность уговорить в этом же воеводу с комендантом и сдать город без кровопролития, и что преданные царю, как они [406] видят его сиятельство, графа Чернышева, не хотят гибели городу и кровопролития, и для того отпускают их к своим семействам; но с тем, что если они не исполнят приказаний, то, по взятии города, первые будут повешены. Расспрос этот военному совету показался правдоподобным, и как у пленных не видно было намерения уговаривать граждан к сдаче города, то они и отпущены были в домы, с поручением над ними надзора резервному начальнику Николаю Пекарскому.

После сего обстоятельства, со стороны воеводы Борисова и коменданта Мясоедова обращено было сильное внимание на семейство казака Губанова, который командовал мятежниками в селе Богородском и оставил в городе свою жену, сына Семена с женою и малолетними детьми; это семейство несколько раз призывалось к расспросам; но ни при одном из них не оказывалось знания их о побеге Губанова к бунтовщикам и с самого ухода Губанова не доходило до них никаких сведений о положении его и о находившихся в его команде; к дому Губанова нарочито был приставлен караул, а сверх того воевода и комендант неоднократно сами у них были, и в последствии нашли средство довести до сведении Губанова, что если бы силы города остались не в состоянии отстоять его от [407] нападении, в таком случае, впуская неприятеля в город, будет повешено все его семейство. Эта весть, как последствия показали, сильно действовала на Губанова, и он, как бы помогая городу, редко нападал на него в одно время с казаком Чикою.

Второй приступ к городу открыт был в 21-е число Ноября, в день Введения во Храм Пресвятыя Богородицы, по утру, при сильном морозе. Батарея неприятельская находилась на том же месте, где и в первый раз, а сверх того в двух местах, в недальнем расстоянии, были поставлены по два единорога с мортирами, из коих бросали в город каленые ядра, и одно из них попало в дом отставного солдата и произвело пожар, от которого тот дом сгорел до основания; перестрелка продолжалась до 3 часа пополудни без умолку. В это время с маяков получено сведение, что к городу идут мятежники и от села Богородского, под предводительством казака Губанова и расположились на высоте горы, в виду города. Воевода и комендант распорядились из подвижной батареи послать по два орудия на въезды города, Казанский и Сибирский, сверх неподвижной батареи составленной из 8-ми орудий там, где теперь старое кладбище, и при этом случае надобно было разделить пополам городовое войско и дружину; [408] резерву велено было стоять на площади у собора во всей готовности.

Между-тем, городская дружина в темные сумерки пустилась опять за реку и весьма удачно прогнала неприятеля, взяв в плен 44 человека. Сим кончилось нападение казака Чики; оставалось оборониться только от казака Губанова; но от него сильного напора не было; почему городская дружина, зашедши в тыл ему, положила многих убитыми и 15 человек привела в город пленными, которые и отведены были в тюрьму.

На другой день, воевода и комендант, рассуждая о том, что делать с пленными, коих накопилось до 100 человек, придумали наконец оставить из них нужное только количество для расчистки полыньи, а прочих утопить в реке Белой, и преимущественно тех, кои по увещаниям оставались непреклонными; но в этом случае устрашало их варварство, да и трудно было отыскать способных людей на это; наконец решили тем, что придумали поставить на льду реки Белой избу, под названием «тайной тюрьмы». В тюрьме этой полу не было, а прочищена проруб по самые стены, так, что войдя в дверь, при темноте прямо должно упасть в реку; таким-образом, все пленные посажены были в [409] вечную тюрьму, что делано было и с последующими пленными. Эта мера была хотя и жестока, но она спасла город и храмы Господни от грабежа и сохранила его от возмутителей и неминуемых подстрекательств.

Третий приступ к городу. За вторым нападением на город было третие, и самое сильное. В 25-е Января 1773 года, в день Святителя Григория Богослова, началось оно поутру. В то самое время и казак Губанов приступил к городу с своим отрядом. Защитники города разделились на две половины; в соборе начался благовест, сзывающий на молитву о сохранении города, и потом началась с обеих сторон из пушек перестрелка; неприятель, стоявший против города, сдвинул свои баттареи с берега на лед реки Белой, и тем сделал сильный напор на главную городскую батарею; казак Губанов тоже сильно напирал на город. Подвижная городская баттарея появлялась в необходимых местах; неприятель начал показываться на городовом валу реки Белой, и, стоя под самыми горами, не мог быть поражаем нашими баттареями; сам же Чика появился со множеством мятежников на горах против баттареи, устроеной на сопке Усольской горы, а казак Губанов вломился в Сибирскую-Улицу. Городовая дружина смешалась, вошла с [410] ним в перестрелку, а отставной сержант Ладыгин, искусный стрелок, с 18 человеками охотников, пустился на лыжах обойти в тыл неприятелю Чике, что удачно и исполнил, Чика, по глубокости снега, тянулся вереницею к улице Усольской. Сержант Ладыгин, засев в гумны, открыл по мятежникам ружейный огонь; меткие его выстрелы, повалив на месте многих мятежников, убили лошадь под Чикою; он остался пешим; сообщники его поворотили от города назад. Ладыгин бросился, схватил Чику; но был на повал убит, охотники же пришли в замешательство. Чика взял лошадь из под казака и поворотил опять в Усольскую улицу; но будучи встречен выстрелами из подвижной баттареи, оставил многих убитыми на месте, а с остальными убежал оврагом в предместье Золотухи, — чем и кончилось на этом месте сражение. — Городовая дружина вытеснила и Губанова из Сибирской улицы и преследовала до самой засеки; но при этом случае потеряла убитыми 8 человек из лучших граждан и наездников. Пред сумерками неприятель оставался только пред городом за рекою Белою без всякой перестрелки, и наконец, оставив пушки с подбитыми лафетами, с места приступа удалился. После сего, усталое городовое войско и дружина, по распоряжению коменданта, занялись собиранием убитых, коих числом было [411] отъискано 18 человек, а остальные, по глубине снега, не были найдены. Пленных приведено было со всех мест сражения 45 человек. После сего все защитники города явились к собору, где и был отпет молебен, а в заключение окроплены были святого водою. На другой день убитые преданы земле с подобающею церемониею.

После описанного третьего приступа к городу подобного уже не было; некоторые хотя и были, но слабы и удачно отражались осажденными; в Феврале же месяце и в начале Марта, по наступившей весенней распутице, мятежники почти не беспокоили город; но он много нуждался в хлебе и сене; первый из них продавался 1 р. 50 коп. пуд, а второе 2 р. воз; рогатый скот и лошади прокармливались древесными ветвями; солдатам и прочим воинам выдавалось хлеба по полупайку, каковая нужда вела наконец к тому, чтобы всем единодушно сделать вылазку и напасть на Чесноковку и Богородское, потом отнять у мятежников собранный ими хлеб силою; но этого не случилось. За тем, к сожалению, должно сказать здесь, что на посыланные донесения Оренбургскому военному губернатору Рейнсдорфу ответов получаемо не было и военного подкрепления ми откуда высылаемо не было, что приводило город и защитников его в совершенное уныние. [412]

25-го Марта, в день Благовещения, воевода, комендант и все начальники с гражданами были у утрени, в начале коей донесли воеводе, что в селе Чесноковке видно сильное зарево, слышны пушечные выстрелы и виден во многих местах ружейный огонь. Воевода тайно объявил о сем коменданту; после чего располагались они оставить церковь и сделать какое-нибудь распоряжение, как в это же самое время вошел в церковь армейский офицер и объявил всенародно, что мятежники пришедшими под командою князя Голицына и подполковника Михельсона войсками разбиты на голову; но разбойник Чика, со многими сообщниками, по темноте ночи, скрылся, и что войска Ее Императорского Величества с рассветом прибудут в город. В ознаменование этой радости, после заутрени, отпет был благодарственный молебен; а за тем воевода и комендант начали распоряжаться об отводе квартир; городовая дружина и несколько солдат были посланы исправить переправу чрез реку Белую, так как по распутице лед на ней во многих местах начал уже проваливаться.

Пришедшее войско на помощь состояло из егерей, карабинеров, драгунов и полевой легкой артиллерии; но как велико было их число, из записок этого не видно, кроме того, что квартировало их в каждом обывательском [413] доме не менее 15 человек. Войско это простояло до Июня месяца и после вышло по Сибирской дороге, для преследования мятежников, которые наконец были истреблены, а главные их зачинщики пойманы и преданы на месте преступления смертной казни. Манифест о казни сей заключал в себе и Монаршую благодарность городу за выдержание осады.

Комментарии

1. Редакция «Оренбургских Губернских Ведомостей», (из которых заимствована эта статья), благодарит В. А. Ребелинского за доставление копии с летописи об осаде Уфы, составленной его родственником, как очевидцем этого события.

2. По Почтовому Дорожнику 1842 года.

3. Пушкин включает его в число главных мятежников и называет пестуном Пугачева, фельдмаршалом и первым по Самозванце. (Смот. 43 стр. Истор. Пуг. бунта).

4. Золотухою называется низменное пространство под угасшею сопкою на юго-восточной стороне города, в которую вода, в весеннее время, заливается и стоит довольно продолжительное время; она же образует низменный полуостров, омываемый с восточной стороны рекою Уфой, а с юго-западной рекою Белой.

5. Предание говорит, будто бы во время осады города, когда неприятель приближался к берегу Белой, разъезжал неоднократно, не в дальнем расстоянии от реки, на белом коне, священник Ильинской церкви и грозил ему рукою, что наводило на него ужас и заставляло не один раз отступать: осажденными же он никогда в таком положении видим не был.

6. В какой семье не бывает выродков?

Текст воспроизведен по изданию: Осада Уфы во время пугачевского бунта. (Из записок очевидца) // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 69. № 276. 1847