Донесения датского посланника Гакстгаузена о царствовании Петра III и переворот 1762 года

Донесения датского посланника Гакстгаузена о царствовании Петра III и переворот 1762 года

(См. "Русская Старина", март 1915 г.)

(Перевод с французской рукописи Н. А. Беловой).

Петербург 18/19 января 1762 года.

(Писано шифром). "Все то, что я сообщал вашему превосходительству в своих прежних донесениях относительно предрасположения Императора к Англии и Пруссии, постоянно проявляется самым недвусмысленным образом.

Портрет прусского короля, выставленный Императором в своих покоях, не единственное тому доказательство, — теперь он уже носит на руке перстень с таким же изображением прусского короля. Несмотря на то, что в бытность свою Великим Князем он ни разу не удостоил своим посещением ни одного из посланников, — он был у г-на Кейта в прошлый вторник, вечером; он прибыл к нему совершенно неожиданно в обществе ген. Мельгунова и шталмейстера Нарышкина и в сопровождении только одного лакея; он оставался у английского посланника очень долго, курил свою трубку и выпил несколько бутылок бургонского вина и английского пива; затем он весьма дружески, еле держась на ногах, простился с посланником, приглашая его придти на другой день поужинать с ним у m-llе Воронцовой, в чем ему г. Кейт никоим образом не решился отказать. Уходя, Император сказал, что придет к г. Кейту ужинать сегодня вечером; обещание это Император сдержал сегодня, при чем он сам избрал себе компанию из тринадцати [34] человек, — в их числе находился г. Гордт. Я вполне уверен, что г. Кейт, человек тонкого ума, сумел воспользоваться таким благоприятным обстоятельством на пользу своего двора.

Близкий его друг признался мне, что единственной заботой г. Кейта было удалить Россию от союза с дворами венским и версальским; достижение этой цели не составит ему особого труда, в виду благоприятного для Англии настроения Императора, его восторженного преклонения перед прусским королем и ненависти к Франции, и я полагаю, что в данное время посланник уже вполне достиг своей цели и как нельзя лучше успел в своих намерениях.

Тот же друг г. Кейта клятвенно уверял меня в том, что по отношению к нам г. Кейт всячески старался смягчить Императора и разъяснить ему все выгоды, которые он может извлечь, теперь больше, чем когда-либо, от установления мирных отношений с Данией; он, по-видимому, говорил ему также о том, что, прежде, чем начинать войну с нами, следовало, по крайней мере, предварительно испробовать все мирные способы и что, поступив таким образом, — не только во мнении Англии заслуга его будет неизмерима, — но он приобретет себе бессмертную славу во всей Европе.

Вот приблизительно тот оборот, который придал г-н Кейт всему делу для того, чтобы умиротворить Государя; быть может, если доводы г. Кейта и не вполне достигнут желательной цели, то они произведут все же на него сильное впечатление и заставят, еще на некоторое время, отдалить выполнение своего жестокого решения.

Я не считал бы невозможным, чтобы г-ну Кейту, при его влиянии на Императора, удалось довести до него голос разума и умерить его ненависть к нам, если бы, к несчастью, Государь, обладающей, как мне кажется, в сущности не злым сердцем, не был постоянно окружен льстецами и злонамеренными людьми, которые всячески стараются поддерживать его предрассудки и восстановлять его против нас. Г. Вольф, которого я считаю более разумным и менее злонамеренным, чем другие, получил чин тайного советника и будет присутствовать в коллегии иностранных дел в качестве министра по гольштинским делам, — одно из нововведений, которому до сих пор не было здесь примера.

Завтра г. Кейт отправляет курьера к своему двору; я убежден, что там останутся весьма довольны его донесениями. [35]

Гг. Мерси и Бретейль возмущены тем, что Император так скоро снял маску и что у него не хватило даже настолько выдержки, чтобы хотя первое время соблюсти приличие и вежливость. Они взбешены его отношениями к г. Кейту и его публичными ужинами у него: они смотрят на это, как на оскорбление по отношению к ним и их дворам. После завтра они отправят курьеров к своим дворам с этой возмутительной новостью, полагая, что это более, чем достаточный повод для того, чтобы быть отозванными своими дворами. Скоро мы дождемся того, что увидим здесь посланника прусского короля, так как события быстро подвигаются вперед.

Император не более стесняется высказывать свою ненависть к французам, чем что-либо другое. Им уволены от двора все, кто носит французскую фамилию, включительно до поваров, служивших еще при покойной Императрице, несколько дней тому назад, Император во всеуслышание заявил, за столом, обращаясь к вельможам, что они хорошо сделали бы, уволив всех французов, находившихся у них на службе. Присутствовавший при этом г. Лефорт немедленно отправился домой и тотчас же рассчитал своего старого камердинера-француза, верно служившего ему в течение двух лет; его примеру последовали другие.

Император так далеко заходит в проявлении своей ненависти, что почти уже не произносит имени французской нации без того, чтобы не прибавить какого-либо ругательства. Представляя ему английских купцов, г. Кейт сказал, что они доставляют ему ежегодно большие доходы — в чем он мог сам убедиться из таможенных отчетов, — так как в руках английских купцов находится две трети всей торговли России как по ввозу, так и по вывозу товаров; на это Император ответил: "я хорошо знаю, мой дорогой Кейт, что эти купцы, которых я очень ценю, весьма мне полезны, и я знаю еще более того, что французы (при этом он употребил весьма некрасивый эпитет) ничего не стоят".

Третьего дня нас известили оффициально, ради соблюдения приличий, о том, что тело покойной Императрицы перенесено в другое помещение и выставлено на парадном ложе и что следует туда отправиться, чтобы поклониться праху покойной Императрицы.

На другой день я быль там с г. де-Брейтелем; одна из фрейлин, находившаяся в то время у тела, предложила нам [36] поцеловать руку умершей Государыни, но мы ограничились тем, что сделали перед ней по глубокому поклону" (Конец шифра).

Вчера утром Император в первый раз с большой торжественностью, направился в сенат и подписал там указ, которым объявляет дворянское сословие свободным и пользующимся всеми преимуществами, какими пользуется дворянство Ливонии, а именно: дворянам дано право выезжать и останавливаться во всех чужеземных странах, без особого на то разрешения, служить, если им заблогорассудится, оставлять службу, когда найдут для себя полезным, и избирать образ жизни, какой найдут нужным. Сенаторы, весьма тронутые такой великодушной декларацией, хотели броситься к ногам своего Монарха и выразить ему свою смиренную блогодарность, но достойный отпрыск Петра Великого, довольствуясь тем, что увековечил свое имя в летописях России и осчастливил свой народ, — вышел, не пожелав их выслушать. Я надеюсь, что смогу прислать вашему превосходительству, со следующей очередной почтой, перевод этого документа (Это был знаменитый указ о вольности российского дворянства, лично объявленный Петром III сенату 17-го января 1762 года. В окончательной форме он объявлен был в виде манифеста не ранее 18-го февраля 1762 года. Указом этим односторонне отменялись меры Петра Великого, закрепостившего на службу государству, одновременно с дворянством, и крестьянство. Но крепостное право помещиков над крестьянами осталось по-прежнему в руках дворянства, которое, таким образом, освобождаясь от обязанностей службы, сохранило сопряженные с ними и дарованные ему права. Восторг дворянства, вследствие этого, был беспределен. Указом о вольности дворянства Петр III и его немецкие советники надеялись достигнуть двух целей: упрочить за новым государем преданность сословия, игравшего решающую рол в России в то время, и, вместе с тем освободить по возможности государственную службу от представителей русских дворянских родов, заменив их немецкими выходцами из Германии и Прибалтийского края. Действительно, мера эта, как мы видим это из "Записок" А. Т. Болотова, послужила сигналом к оставлению службы многими дворянами, в том числе и самим Болотовым, а впоследствии сделалась одной из главных причин усиления немцeв среди русской военной и гражданской администрации и послужила к упрочению в будущем долголетнего немецкого засилья в России).

Говорят, что коронование их Величеств в Москве будет отложено до сентября и что летом здесь, вблизи Петербурга, будет устроен великолепный лагерь из четырех [37] гвардейских и других, находящихся здесь гарнизонных полков, численностью от 15 до 16 тыс. чел.

Сегодня вечером Его Величество оказал честь г. Кейту, отужинав у него.

Тело ее Величества покойной Императрицы перенесено в другое помещение и выставлено, под балдахином, на роскошном ложе, чрезвычайно богато разукрашенном золотыми позументами; двор был так внимателен, что уведомил об этом иностранных посланников, чтобы они могли иметь честь поклониться, в первый раз, покойной Императрице, все мы сочли своей обязанностью воспользоваться этим уведомлением. Черты лица Императрицы еще нисколько не изменились, и оне больше походят на человека спящего, чем на мертвого.

Новый прекрасный зимний дворец, сооружаемый уже в течение семи лет, будет закончен к 25-му марта настолько, чтобы двору можно было занять некоторую его часть. После того, как Император дал архитектору людей и требуемые им деньги, последний обещал изготовить к этому времени 100 комнат.

Несмотря на то, что врачи находят, что здоровье канцлера вне опасности, он поправляется весьма медленно и очень слаб.

Фельдмаршал Бутурлин вернулся из армии; его сын, камергер Бутурлин, отправится сегодня в Швецию.

Гакстгаузен.

Сообщ. Е. С. Шумигорский.

(Продолжение следует).

(пер. Н. А. Беловой)
Текст воспроизведен по изданию: Донесения датского посланника Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 года // Русская старина, № 4. 1915