Донесения датского посланника Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 года

Донесения датского посланника Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 года.

(См. "Русск. Стар." ноябрь 1914 г.).

Перевод с французского оригинала Н. А. Беловой

С- Петербург, 29 декабря 1761 г./9 января 1762 г.

Ваше превосходительство, с чувством искренней блогодарности я сознаю, как бесконечно обязан я вам за доброту, с которой вы исходатайствовали мне разрешение короля порвать опасную связь с Императрицей, образовавшуюся у меня вследствие посредничества в ее секретной переписке (Речь идет о переписка Императрицы Екатерины II с бывшим польским посланником в Петербурге, впоследствии королем польским. Станиславом Понятовским, который пользовался расположением Екатерины во время пребывания своего в Петербурге). Я воспользовался бы уже с радостью этим блогосклонным разрешением, если бы меня не останавливали некоторым видимые соображения. Способ взяться за это дело, который ваше превосходительство любезно указали мне, бесспорно очень хорош, и я не поколебался бы привести его в исполнение самым точным образом, если бы не опасался живости характера Ея Величества, которая никогда не простила бы мне этого поступка, и если бы я не нашел другого способа. Предоставляю усмотрению вашего превосходительства принять или отвергнуть его, но я смею надеяться, что именно этим способом все произошло бы не иначе, как с одобрения самой Императрицы, без всякой ответственности с моей стороны и [505] без возможности заподозрить, что в этом деле замешан наш двор. Между тем, если бы поступить по способу, предложенному вашим превосходительством, то Императрица не только была бы задета за живое тем, что ее лишили возможности поддерживать интересующую ее переписку, но и была оскорблена, получив от меня неожиданно извещение об этом.

Ваше превосходительство соблоговолили обратить внимание, по моему письму от 7-го августа, что это г. Шумахер пишет ей всякий раз, когда есть письма, которые надо ей передать, и что, следовательно, я участвую в этом деле только косвенно, через слугу, доставляющего письма и которого я содержу. Это обстоятельство, тем не менее, не умаляет той опасности, которой я подвергаюсь в случае, если бы дело открылось.

Итак, Императрица, получив от меня подобное извещение, стала бы желать мне зла и для того, чтобы отомстить, изыскивала бы, конечно, средства повредить мне и усугубить неприятность и затруднительность моего положения; ее гнев обратился бы не против одного меня, так как она слишком умна, чтобы тотчас же не сообразить, что я не сделал бы подобная того по собственному почину, не получив на то приказания или разрешения.

Для того, чтобы отвлечь подозрения Императрицы от нас, самым лучшим средством, как мне кажется, было бы — сообщить ей это известие через посредство г. Остена, с которым у меня условлен шифр. При этом необходимо, чтобы ваше превосходительство приказали ему сообщить Императрице, как бы под большим секретом, что ему достоверно известно, что я буду отозван отсюда и что он считал своим долгом предупредить ее об этом для того, чтобы она, в виду настоящая критического положения, не продолжала бы посылать свои письма через посредство г. Шумахера, так как теперь за ним и за мной следят больше, чем когда-либо, что он очень затрудняется найти какой-либо другой верный путь для ее переписки, но что, тем не менее, он не теряет надежды найти такой путь, а тем временем будет ожидать высочайших распоряжений и указаний, какой способ она находит наилучшим для этой цели.

Несомненно, что она примет это известие от г. Остена лучше, чем от кого бы то ни было другого, и он может даже сделать вид, что с его стороны это — заслуга, и сказать, [506] что он полагал своей обязанностью, по чувству привязанности к ней и своему усердию, сообщить ей это известие.

Есть еще другой способ благополучно покончить с этой опасной перепиской, но мне кажется, что способ этот представляет некоторые опасности и затруднения. Он заключался бы в следующем: я отправил бы слугу, который передает письма, в Данию, после чего г. Шумахер написал бы Императрице, что так как этот человек показался нам подозрительным, то мы вынуждены были в виду сохранения тайны поскорее удалить его отсюда. Этот способ извернуться казался мне сначала наиболее удобным, но затем я должен был признать трудности его выполнения. Этот человек родился здесь и не имеет никакого желания переселяться в другое место, и так как он уехал бы отсюда против своего желания, то кто мог бы поручиться, что, прежде чем покинуть Россию, он не раскрыл бы всего этого дела, или же, после того, как он отсюда уехал бы, он не нашел ли бы возможности вернуться обратно для того, чтобы выдать тайну? Если бы даже при помощи денег и обещаний — и удалось бы уговорить его уехать, то он мог бы отправиться только морем и следовательно не ранее мая или июня.

Изложив так подобно свои соображения, я предоставляю вашему превосходительству решить, какой из этих способов я должен буду избрать. Но если вы предполагаете, что пребывание мое здесь будет кратковременным то, мне казалось бы, что самым лучшим было бы не прибегать ни к одному из тех способов, которые я предложил, и предоставить делу идти своим порядком, но при отъезде отсюда взять с собой того человека, о котором я говорил. Но если ваше превосходительство думаете, что мое пребывание здесь продлится более двух, трех месяцев, то я осмеливаюсь покорнейше просить вас сообщить мне, желаете ли вы, чтобы я или г. Шумахер написали Императрице согласно вашим указаниям, или же вы предполагаете воспользоваться моею мыслью, поручив это сделать г. Остену, или же, наконец, вы предпочитаете, чтобы я порвал связь с Императрицей, отослав слугу, о котором идет речь.

Мне остается еще сказать вашему превосходительству, что пользуясь этими сношениями с Императрицей, г. Шумахер, в согласия со мной, сделал последнюю попытку узнать — нельзя ли из этой опасной переписки извлечь пользу для нашего дела. С этой целью он отправил Императрице прилагаемые [507] два документа, но, к несчастью, вследствие того, что она не пользуется доверием Государя, своего супруга, и не имеет на него влияния, документы эти имели столько же успеха, как и все предъидущие попытки действовать через посредство Императрицы.

Судить об этом ваше превосходительство можете на основании писем Государыни за № 1 и 2; будьте так добры обратить внимание, что письмо № 1 — ответ на письмо, которое вы написали Императрице с последним курьером.

Так как в значительной своей части письмо это было написано еще за три месяца до смерти Императрицы, то я должен заметить, что теперь мы подвергаемся еще большей опасности, и тайна может быть легче обнаружена, так как я предвижу, что эта переписка не только не сократится, но станет еще более оживленной, и так как я имею основание предполагать, что теперь за каждым шагом моим будут следить больше, чем когда-либо, то подозрения, которые возбудят такие частные шифрованные письма Шумахера нашему посланнику в Польше, могут повести к раскрытию истины.

Итак, я покорнейше прошу ваше превосходительство сообщить мне самые точные приказания короля и тем самым придать уверенности моим поступкам.

Приписка. До сих пор, как ваше превосходительство должны были ясно видеть, наша связь с Императрицей еще не порвана.

Гакстгаузен.

Петербург, 30 дек. 1761 г./10 янв. 1762 г.

Ваше превосходительство, до отъезда настоящего курьера, который не мог выехать до сих пор отсюда, вследствие того, что у него не было паспорта, мне удалось узнать еще следующие новости.

Император решил и уже отдал приказание — отпустить на свободу всех прусских пленных, предложив им вступить в ряды его голштинского войска, которое постепенно будет увеличено двенадцатью полками.

Ходят слухи, что Император просил уже у прусского короля разрешения пройти чрез его владения 70-тысячной Русской армии (Для похода в Датские владения, Гакстгаузен хорошо знал, что Петр III мечтал о войне с Данией, чтобы отобрать от нее для Голштинии Шлезвиг), но я полагаю, что эта новость недостаточно обоснована или, по крайней мере преждевременна. [508]

Уже ходят по городу слухи, что Император недавно, в присутствии двора, сказал мне нечто очень резкое и неприятное, но между тем это совершенно ложно.

Князь Дашков, офицер гвардии, beau-frеre М-llе Воронцовой послан в Константинополь.

Граф Гордт (Граф Гордт, швед по рождению, полковник прусской службы, оставил "Записки") со вчерашнего дня пользуется свободой.

Кроме денег, Император подарил m-llе Воронцовой (Графиня Елизавета Романовна Воронцова 1745-1792), по общему отзыву современников, не отличалась ни красотою, ни умом. Толстая, с грубыми чертами лица, Воронцова умела однако привлечь к себе Петра III, отличавшегося казарменными вкусами, и сделалась его любовницей. В это время она была еще слишком молода (ей было всего 16 лет), чтобы играть самостоятельную роль, и была орудием других опытных в интригах лиц. По своей наивности, в ссорах своих с Петром III, она даже обращалась иногда за содействием к самой Императрице, своей сопернице. По восшествии своем на престола Императрица Екатерина отнеслась к "Романовне" снисходительно и выдала ее замуж за камергера Полянского, а рожденную от этого брака дочь пожаловала фрейлиной) более чем на 50 тысяч рублей драгоценностей.

Генерал Панин (Генерал-поручик Петр Иванович Панин (1721-1789), впоследствии генерал-аншеф, отличившийся боевыми заслугами в битвах с Фридрихом II, королем прусским, при Цорндорфе и Куннерсдорфе, брат Никиты Ивановича Панина. Оба брата Панины, воспитанные в Лифляндии матерью-немкой, известны были немецкими своими симпатиями и не пользовались расположением Екатерины II), брат обер-гофмейстера великого князя, назначен генерал-губернатором прусской провинции вместо генерал-поручика Суворова (Суворов, Василий Иванович (1705-1776), отец генералиссимуса).

Русский посланник при польском дворе генерал-поручик Воейков (Федор Матвеевич Воейков (1703-1778), генерал-аншеф, впоследствии киевский генерал-губернатор) получил чин майора гвардии.

Вчера камергер Шувалов в первый раз после кончины Императрицы исполнял свои придворные обязанности.

Император объявил старшему Разумовскому, фельдмаршалу, что он сохраняет за ним все его должности и чины и предоставляет ему и на будущее время владеть всеми его имениями и большими земельными угодьями, какими он пользовался до настоящего времени, при чем Император [509] прибавил, что если бы у него было еще какое-либо желание, то ему стоит только его выразить и оно будет исполнено (Граф Алексей Григорьевич Разумовский (1709-1771), генерал-фельдмаршал, фаворит и, если верить преданию, даже морганатический супруг Императрицы Елисаветы Петровны. Во вторую половину ее царствования замещен был в ее милостях Иваном Ивановичем Шуваловым. Добродушный, но малограмотный хохол, Разумовский вовсе не вмешивался в дела правления, жил широко и весело, сосредоточивая свои заботы на возвышение и обогащение своих малороссийских родичей. Из них младший брат его, граф Кирилл Григорьевичу получил европейское образование и из доли пастуха возвысился до звания президента академии наук, сана генерал-фельдмаршала и был гетманом малороссийским).

Отставка гофмаршала графа Сиверса (Граф Карл Ефимович (1710-1774), генерал-поручик. Возвысился из звания простого кафе-шенка при дворе Елисаветы Петровны) более или менее предрешена.

Император послал в подарок принцу Георгу Голштинскому 10 тыс. рублей, с приказанием немедля ехать сюда. Великий князь Павел Петрович, как говорят опасно болен.

Гакстгаузен.

Петербурга, 1 — 12 января 1762,

Надеюсь, что курьер Петерсен, которого третьего дня вечером я имел честь отправить к вашему превосходительству, приехал благополучно и задолго до отправления настоящего письма. Я мог бы его отправить на 24 часа раньше, если бы дела канцлера, которых теперь у него так много, не мешали ему выдать курьеру паспорт своевременно.

Хотя я и очень подробно сообщал вашему превосходительству о замечательных событиях, совершившихся за последнюю неделю, и обо всем, что я имел возможность узнать и передать вашему превосходительству, однако мне остается сообщить вам еще нисколько любопытных происшествий и обстоятельств, а также исправить и дополнить те из них, который я не мог достаточно хорошо уяснить за краткостью времени и обилием другого, более важного материала. Поэтому я прошу ваше превосходительство извинить меня за то, что в распределении материала, сообщаемого мною в последних депешах, нет того порядка, который я хотел бы соблюсти.

Тотчас после того, как наступила смерть Императрицы, Император, накануне ужинавший у камергера Шувалова и уже [510] в течение двух дней пользовавшийся потайным ходом, который ведет из комнат Императрицы в помещение камергера Шувалова, увидев, что тетка его скончалась, вышел в соседнюю комнату, где находились новые фавориты, — князь Трубецкой (Князь Никита Юрьевич Трубецкой (1699-1767), генерал-фельдмаршал, президента военной коллегии, креатура Бирона, известный своей жестокостию и корыстолюбием), г. Глебов (Александр Иванович Глебов, генерал-прокурор, из темных дельцов возвысившийся до этого звания вследствие брака своего на двоюродной сестре Императрицы Елисаветы, Марии Симоновне Гендриховой, в 1-м браке Чоглоковой, страстно в него влюбившейся. При Екатерине он был отставлен за взятки и поборы) и другие, чтобы сообщить им об этом важном событии. Тогда князь Трубецкой пал перед ним ниц, провозгласил его Императором и, подняв руку, первый принял присягу. Его примеру последовали все присутствующие, числом от десяти до двенадцати человек. Император, сопровождаемый ими, направился в залу, где уже находился сенат в полном своем составе и другие вельможи. Впереди Императора шел князь Трубецкой; в энергических выражениях он объявил именитому собранию о том, что Императрица Елисавета скончалась и что ее племянник — Петр III, давно предназначенный быть ее преемником, взошел на престол и что он и вся свита уже присягнули новому Императору; тогда все собрание, подняв руку по местному обычаю, без чтения присяжного листа, присягнули новому Императору, затем впустили для принятия присяги избранных лейб-кампанцев, среди которых было несколько человек, участвовавших в революции, возведшей покойную Императрицу на престол.

После этого Император прошел, в сопровождении первых вельмож, к гвардейскому караулу, где преклонили перед ним, в знак своего верноподданничества, знамена и солдаты три раза прокричали: "да здравствует новый Император Петр III", — здесь это равносильно присяге.

Когда эта церемония была окончена, Император сел на лошадь, уже сутки стоявшую под седлом, и проехал по фронту четырех гвардейских полков, которые, впрочем, собраны были не в полном составе, так как от каждого полка было лишь по одному батальону, всего приблизительно до трех тысяч человек. Из Преображенского полка явились роты гренадер и бомбардирская; на них [511] и на конную гвардию Император, как говорят, надеялся больше всего. Поручик князь Голицын, бывший в этот день в карауле, выстроил эти две роты, без ведома своего капитана, прежде чем стало известно о кончине Императрицы — в то время, когда внутри дворца вельможи принимали присягу, чем он и заслужил себе повышение и орден Александра Невского (Князь Иван Федорович Голицын, родной дядя известной своими "Записками" графини Варвары Николаевны Головиной, р. 1731 г., † 1798. По возвращении Петра III, он уволен был в отставку, но Павел I возвратил его на службу с чином генерал-от-инфантерии. При Павле же кн. И. О. Голицину пожалован был Александровский орден. Гакстгаузен, сообщая о пожаловании ему этого ордена, подразумевал вероятно, любимый Петром III голштинский орден св. Анны 1-й степени).

Когда Император, при радостных криках солдат, объехал войска, командовавший этими войсками генерал-поручик от имени всей гвардии поздравил Императора и сказать, что теперь они могут умереть спокойно, так как исполнилось то, чего они, в течение тридцати лет, так сильно желали, а именно иметь своим шефом Императора.

Нельзя достаточно надивиться тому, с каким полным порядком, с какой быстротой и спокойствием все здесь произошло и как предусмотрительны, осторожны и разумны были все меры, предпринятые для того, чтобы обеспечить успех этой важной перемены. Я полагал, что большую долю участия имела в этом Императрица, но меня уверяют, что все это надо приписать исключительно влиянию и распорядительности князя Трубецкого, Глебова и Мельгунова (Мельгунов, Алексей Петрович, генерал-поручик, любимец Петра III (1722-1788), при Екатерине ярославский генерал-губернатор); они все трое — люди с умом и способные на смелые предприятия.

На другой день после своего восшествия на престол, Император давал обед всем гвардейским офицерам, на третий день — вельможам первых четырех классов и, наконец, на четвертый — офицерам своего голштинского корпуса, число которых, сравнительно с числом солдат, очень значительно.

Должность подполковника Преображенского полка, которую занимал Император, будучи великим князем, теперь передана фельдмаршалу князю Трубецкому. Шефом кадетского корпуса, обязанности которого Его Императорское Величество также блоговолил исполнять, предложено было быть, как говорят, [512] камергеру Шувалову, но он отказался, настаивая на полной отставке, которая теперь, как полагают, будет ему дарована.

Графа Петра Шувалова (Граф Петр Иванович Шувалов, генерал-фельдмаршал, генерал-фельдцейхмейстер (1711-1762) возвысился женитьбой своей на подруге Императрицы Елисаветы, Мавре Егоровне Шепелевой, и поддержкой племянника своего, фаворита Императрицы И. И. Шувалова. Прославился необычайной даже для того время стяжательностию, пользуясь для этой цели монополиями и откупами) вчера соборовали; врачи говорят, что часы его сочтены. Бригадир граф Брюс (Граф Брюс, Яков Александрович (1729-1791), впоследствии генерал-аншеф, московский генерал-губернатор. Жена его, графиня Прасковья Александрова, сестра графа Петра Александровича Румянцева, пользовалась дружбой Императрицы Екатерины II) назначен майором Измайловского полка и получил орден св. Александра Невского.

Французская драматическая труппа, которую содержал двор, будет отпущена.

Сегодня день нового года по старому стилю. Их Величества принимали поздравления, приносимые по этому случаю только от русских вельмож и местной знати.

Гакстгаузен.

Сообщ. Е. С. Шумигорский.

(Продолжение следует).

(пер. Н. А. Беловой)
Текст воспроизведен по изданию: Донесения датского посланника Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 года // Русская старина, № 12. 1914