Донесения датского посланника графа Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 года

(См. "Русская Старина", июнь 1914 г.).

Перевод с французского оригинала Н. А. Беловой.

Петербург 7 декабря/18 декабря 1761 г.

Состояние здоровья Императрицы медленно, но улучшается: по сведениям, заслуживающим доверия, она с третьего дня чувствует себя немного лучше.

На днях ее величество обратилась к Сенату с рескриптом, в котором свидетельствовала о том, как прискорбно ей было узнать, что сенаторы, вопреки своим обязанностям, не обсуждают и не решают никаких дел, и требовала ответа — является ли бездействие сенаторов следствием их лени или же неспособности. В том и в другом случае она сумеет принять надлежащие меры!

Этот грозный рескрипт сильно напугал гг. сенаторов и оказал то хорошее действие, что теперь они исправно собираются на заседания и усердно занимаются делами даже до поздней ночи.

Набор новых войск в Лифляндии и в завоеванных провинциях, о чем я имел честь сообщить Вашему Превосходительству в моей депеше от 16-го октября, не только одобрен, но признан необходимым Сенатом: поэтому соответствующий приказ вручен Сенатом Императрице для подписи; но Государыня, как говорят, держит его у себя, не подписывая, уже четыре недели, так как она не хочет и слышать о новом наборе войск, несмотря на то, что ее [71] убеждают в его необходимости, давая ей понять, что армия ее должна была естественно сильно уменьшиться после стольких следовавших одна за другой кампаний и многих болезней.

По произведенному здесь подсчету потерь, понесенных корпусами Румянцева, Фермора и Берга, оказалось, что за эту только кампанию один город Кольберг им уже стоил около 12-ти тысяч человек.

Шведский посланник получил ответ от своего двора на свой запрос по поводу некоторых требований этикета, о которых я имел честь подробно сообщать Вашему Превосходительству в моей депеше от 30-го октября. Шведский двор приказал ему сообразоваться с действиями посланников союзных с Швецией стран и одного с ним ранга.

Недоразумение, возникшее вследствие отказа г-жи де-Бретейль и г-жи д’Альмодовар подчиниться требованиям двора относительно целования руки, — еще не улажено: их мужья еще не получали никаких указаний по поводу возникшего спора. Между тем предполагают, что все это кончится отозванием г. де-Бретейля, и что французский двор пришлет сюда неженатого посланника. Что касается г-жи д’Альмодовар, то полагаю, что ей будет предписано вовсе не являться ко двору, пока ее муж здесь посланником.

Г. де-Бретейль получил вчера с эстафетой, прибывшей от его двора, письма от 15-го ноября, но между тем он не говорил мне, чтобы он получил хотя бы одно слово относительно нашего дела. По-прежнему не получает на этот счет указаний и граф де-Мерси. Признаюсь, что такое промедление представляется мне изумительным, и я не могу ничем другим его объяснить, как только тем, что тот и другой двор, не надеясь на успех нашего дела, лукавят, рассчитывая своими мнимыми проектами выиграть время, а вас заставить его потерять.

Мне горько и больно высказывать подобные предположения, и я сильно желал бы в них ошибиться, но продолжающееся более трех месяцев мoлчaниe даже имея в виду дальность расстояния и время необходимое дворам для переговоров между собой, представляется мне неестественным и не может не наводить на подобные подозрения.

Прибыл украинский гетман граф Разумовский. Этот вельможа рассчитывает провести здесь часть зимы.

Гакстгаузен. [72]

Петербург 11 декабря/22 " 1761 г.

В прошлую субботу, беседуя с канцлером, я исполнил приказания, данные мне Вашим Превосходительством в депеше от 31-го октября: я сообщил этому вельможе, что король, узнав из моих донесений о его болезни, был опечален этим обстоятельством и, выражая надежду, что здоровье его восстановится, приказал мне засвидетельствовать ему свое сочувствие. Как мне казалось, канцлер был польщен вниманием короля; поручив мне передать королю свою почтительнейшую блогодарность, он в то же время просил засвидетельствовать Вашему Превосходительству блогодарность за хороший прием, оказанный русским матросам в Копенгагене, прибывшим туда на фрегате из Архангельска; как уведомлял г. Корф, матросам, принужденным перезимовать там, были отведены в городе магистратом хорошие квартиры.

Затем канцлер, по собственному побуждению, сказал мне, что, получив накануне известия из армии, он узнал, что главнокомандующий со своим штабом стоит уже в Мариенбурге и что Румянцев и Берг продолжают осаду Кольберга, по-прежнему обещая овладеть этой крепостью в продолжение зимы. Но канцлер доказал, что он плохо верит их обещаниям: он находит, что оба русские генералы поступают безрассудно (n’ont pas de tеtes), и он очень ими недоволен. По его мнению, им следовало, чтобы взять этот город, действовать решительно и попытаться овладеть им одним ударом, хотя бы даже с риском потерпеть поражение.

Несомненно, что здесь принимают очень близко к сердцу взятие этого едва укрепленного городка и что Императрица требует во что бы то ни стало, чтобы им овладели в течение этой зимы, полагая, что, если и на этот раз осада будет снята, то это явится неизгладимым пятном для победоносного ее царствования.

Здесь уже заряжены и нацелены пушки в ожидании известия о сдаче этого города.

Здоровье Императрицы все еще плохо, и хотя она и на ногах, но несколько раз на дню отдыхает на кровати.

Так как газеты говорят о новом торговом договоре России с Англией, то я считаю своим долгом разъяснить Вашему Превосходительству, что является в этих слухах ложным и что основательным. [73]

Действительно срок торгового договора, заключенного на 15-ти летний срок 30 лет тому назад и возобновленного 15 лет тому назад, уже два года, как истек во второй раз. Так как в настоящее время Англией был поднят вопрос о возобновлении договора в прежней его силе и снова сроком на 15 лет, то здешний двор изъявил на это свое согласие, и проект нового договора был передан г. Кейту, который и послал его в Лондон, где заняты теперь его обсуждением.

Так как проект вносит в старый договор некоторые поправки и ограничения, для англичан невыгодные, то г. Кейт им недоволен и сомневается, чтобы он был одобрен его двором, хотя, несмотря на изменения, англичанам в торговом отношении предоставляется значительно больше привилегий и выгод, чем другим странам.

Впрочем, должен прибавить, что уже в течете нескольких лет англичане принуждены были платить 13% таможенного сбора за товары, по условиям трактата от этого сбора изъятые.

Только что получено из Померания известие о том, что осада Кольберга продолжается с прежней твердостью; город окопан траншеями и уже несколько дней, как начали пробивать в его стенах брешь.

Отряд корпуса Румянцева одержал победу над большим прусским отрядом армии генерала Платена, при чем русские захватили пушку и взяли в плен 60 человек.

Передают, что в окрестностях Кольберга, под его выстрелами, часто появляются прусские отряды; передают за верное, что соединенные войска генерала Платена и принца Вюртембергского расположатся на зимния квартиры в Померании.

Гакстгаузен.

Без даты.

Ваше Превосходительство, вчера после полудня прибыл от генерала Румянцева курьер с важной вестью о сдаче Кольберга.

По донесениям, полученным до сих пор, 12-го декабря разыгрался жаркий и упорный бой между прусской армией, численностью, как утверждают, в 32 т. человек и состоявшей из 4-х корпусов, под командою генералов Литена, Платена, Шенкендорфа и принца Вюртембергского, и [74] корпусом генерала Румянцева, численностью, как говорят, в 24 т. человек.

О том — сколько потеряли русские, — умалчивают; говорят только, что потери их очень незначительны, но что один из первых гренадерских батальонов изрублен, будучи окружен неприятелем, и от него уцелело только 16 человек.

После этого дела, несмотря на то, что осажденные продолжали с еще большей, чем прежде, стойкостью защищаться, коменданта, города, не надеясь на помощь, принужден был 16-го декабря сдаться на волю победителей.

Гарнизон, состоявший из 6-ти батальонов, был объявлен пленным, но в виду его мужественной обороны ему предоставлено было выйти из города со всеми воинскими почестями.

В крепости найдено было русскими более 100 пушек и мортир; к этому добавляют весьма значительную сумму денег.

Вот сведения, которые имеются пока об этом замечательном событии.

Румянцев сообщает в своем донесении, что на днях он пришлет бригадира Мельгунова с ключами от города и с подробным описанием дела.

До сих пор еще не возвестили народу стрельбой из пушек об этой важной новости, как это принято здесь делать в подобных случаях.

Причина этому та, что уже несколько дней, как Императрица снова сильно больна.

Е. в. великая княгиня только что написана Шумахеру: "Императрица очень плоха, кровопускания не остановили кровохаркания, и она все более и более слабеет".

Все здесь очень взволнованы этими тревожными обстоятельствами и все более опасаются за жизнь Императрицы.

Вследствие той же причины взятие Кольберга, об обстоятельствах которого, по-видимому, сильно преувеличенных, я только что рассказал Вашему Превосходитеству, не произвело здесь того ликования, какое могло бы произвести в другое время.

Я не был у канцлера, чтобы поздравить его с этим событием, так как считаю этот визит неудобным при возникших между нами и здешним двором отношениях, и к тому же при данных обстоятельствах неимеющих большого значения. [75]

Но зато я предполагаю быть у матери генерала Румянцева, ближайшей фрейлины Императрицы, чтобы оказать, в качестве частного лица и друга ее дома, внимание по поводу этого события.

Великий князь, видя, что Императрица слабеет и будучи осведомленным о тяжелом состоянии ее здоровья, озабочен, в это критическое время, больше, чем когда-либо соблюдением своих интересов.

Не будучи по природе щедрым и не имея к тому же для этого достаточно средств, на днях он подарил офицерам первого гвардейского полка, чтобы заручиться их дружбой, прекрасную золотую шкатулку, осыпанную бриллиантами.

На случай, если бы суждено было совершиться печальному событию — кончине Императрицы, я умоляю Ваше Превосходительство испросить у короля разрешение сжечь все бумаги наших архивов, так как я невполне уверен, что мой дом не подвергнется разграблению во дни беспорядков и смятения, которые, по всей вероятности, здесь возникнут и которых страшатся все иностранцы; я могу пострадать прежде, чем кто-либо другой.

Здесь слишком хорошо известны те опасности, которым подвергаешься в этой стране во время переворотов и революций, как со стороны черни, так в особенности со стороны солдат — гвардейцев (отличающихся необузданностью и в которых еще жив дух стрельцов), чтобы не принять своевременно некоторых, диктуемых блогоразумием, предосторожностей.

К своему прискорбию, я опять должен сообщить Вашему Превосходительству, что гг. де-Мерси и де-Бретейль продолжают уверять меня, что они по-прежнему не получают от своих дворов никаких указаний относительно нас, с тех пор, как я не говорю о нашем деле ни с канцлером, ни с ними, о нем так же мало речи, как если бы его вовсе не существовало.

Гакстгаузен.

Петербург 18 декабря/29 " 1761 г.

С прошлой пятницы мы находились в постоянной тревоге за состояние здоровья Императрицы; эта тревога возросла до такой степени, что мы, наконец, потеряли последнюю надежду на то, чтобы здоровье Императрицы могло восстановиться но с вечера третьего дня мы снова надеемся. [76]

Императрица, отказывавшаяся до сих пор от всех лекарств, уступила наконец горячим просьбам окружающих ее лиц и согласилась принять лекарство английского врача Монсей. Блогодаря этому лекарству она спокойно спит, лихорадка и кровохаркание прекратились, появилась сильная испарина и ее рана на ноге открылась; одним словом — она испытывает большое облегчение, и врачи находят, что кризис миновал, и Императрица на пути к выздоровлению. Даже сама Государыня приписывает эту счастливую перемену в ее здоровью лекарству г. Монсей, утверждая, что это оно оказало такое чудесное действие, блогодаря чему г. Монсей, как говорят, заметно приобрел ее доверие и милость: она не желает советоваться с другими врачами и следует только его предписаниям.

Впрочем г. Монсей стоило большого труда склонить Императрицу принять его лекарство: только после того, как он в течете четырех дней проносил свое снадобье в кармане, убеждая всех и каждого, что в нем все спасение Императрицы и умоляя приближенных ей женщин и других окружающих ее лиц убедить Императрицу последовать его совету, она позвала его, чтобы расспросить о действии лекарства; г. Монсей принужден был в ее присутствии выпить более трети всего снадобья, после чего она решилась наконец его выпить, с тех пор Императрица относится к нему не только, как к человеку, спасшему ей жизнь, но как к подданному, готовому ради нее пожертвовать своей жизнью.

Кроме женщин, к Императрице имеют доступ только камергер Шувалов и старый граф Разумовский: доктора входят только тогда, когда их позовут, как это было третьего дня, когда Императрица была при последнем издыхании.

В то же утро был призван канцлер; была ли тогда речь о каких-либо распоряжениях по завещанию — неизвестно. Впрочем, подобное предположение представляется мало вероятным, так как, хотя Императрица и была тогда очень плоха, но вряд ли нашелся бы такой смельчак, который решился бы ей об этом сказать.

Императрица желала бы вовсе скрыть свою болезнь от народа. Вчера в первый раз, спустя довольно много дней, смена гвардейского корпуса произошла, как обыкновенно, с барабанным боем, пред окнами Императрицы. [77]

Последние дни здесь царят печаль и уныние, написанные на каждом лице; все сидят по домам, терпеливо ожидая грядущего переворота.

Вероятно, по наступлении кончины Императрицы, будет собрана гвардия и Великого Князя объявят императором.

Третьего дня в костеле было всенародно совершенно богослужение о здравии Императрицы.

Г. де-Бретейль полагал, что он поступил очень хорошо, присутствуя на этом богослужении, но между тем совершение этого всенародного и формального акта возбудило неудовольствие двора; старались даже выяснить — кто был его инициатором: называли графа Санти, но последний это отрицал.

Как ни прискорбно было бы для меня сообщить Вашему Превосходительству о кончине Императрицы, но если это несчастье совершится, то я сделаю это каким бы то ни было способом. Я думал предложить Вашему Превосходительству, в случае, если бы в один из почтовых дней вы не получили бы от меня письма, считать это за верный признак совершившегося здесь крупного события, но так как нельзя положиться на правильность почт, которые могут быть задержены или при переходе через Гаф или же вследствие других каких-либо случайностей, то это могло бы вызвать ложную тревогу и напрасно обеспокоит.

Пересылка писем будет делом не только трудным, но почти невозможными так как, в случае кончины Императрицы, прекратится всякое почтовое сообщение, между тем отправлять курьеров бесполезно, так как их не будут пропускать и задержать на первой же остановке.

На случай неудачи, я войду в соглашение с Поссе, которому также важно во время уведомить свой двор об этом событии, и мы отправим нарочных, знающих язык этой страны, снабдив их обоюдно нашими письмами; кружными путями, чтобы избежать русские станции, они направятся к шведской границе.

Кроме того я передам свои письма тем лицам, которых отправят г.г. де-Мерси, де-Бретейль и де-Прассе, адресовав их на имя г. Остена, который переправит их с эстафетой в Гамбург.

Если бы случилось, что великий князь не вступил на престол, то я полагаю, что исполню волю короля, если буду [78] действовать сообразно с тем, как будут действовать другие посланники, но тем не менее я осмеливаюсь просить Ваше Превосходительство дать мне на этот счет самые подробные указания.

К г. де-Бретейлю прибыл курьер, но он уверяет, что последний ничего не привез ему относительно нашего деда; по его словам, гр. де-Шуазель сообщил ему только о том, что он беседовал с гр. Ведель-Фрис, который, желая получить высочайшие разъяснения, после этого отправил в Копенгаген курьера.

Сообщение из Польши о том, что Императрицей объявлен грозный указ против конфедерации — неверно, и хотя князь Болконский с своим корпусом и находится в Польше, но ему определенно приказано обращаться с польским шляхетством возможно мягче и осторожнее. Новый казацкий отряд, в 6 т. человек, движется по Польше для того, чтобы соединиться с главным войском.

К английскому посланнику прибыл на днях от его двора курьер; с тех пор распространился слух, что он отозван.

Вчера приехал бригадир Мельгунов, привезший ключи от Кольберга и трофеи, а также подробное описание дела 12-го декабря и последовавшей затем сдачи города, которое до сих пор еще не опубликовано. Он рассказывает, что в осажденном городе находилась одна из принцесс Вюртембергских, принадлежащая к Прусскому королевскому дому, и что комендант города обратился к генералу Румянцеву с просьбой разрешить принцессе уехать, но что последний не счел себя в праве это сделать без особого на то приказания Государыни. Предполагаюсь, что эта принцесса, так же, как и бывший комендант Кольберга г. Гейден, будут препровождены сюда этой зимой.

Сегодня Государыне исполнилось 53 года; день ее рождения при дворе не празднуется и с крепостного вала, против обыкновения, не стреляли из пушек, так как Ея Величество не совсем здорова, но, блогодаря Богу, она чувствует теперь себя много лучше и с каждым днем поправляется.

Несколько часов тому назад был расклеен приказ, перевод которого я имею честь приложить.

Гакстгаузен. [79]

Петербург. 1 января/2 декабря 1762/1 г.

Императрица находится все в том же тяжелом состоянии кризиса. С нею очень часто происходят обмороки, и третьего дня тревога потерять ее дошла снова до крайних пределов. Хотя она сильно страдает, но не сознает опасности и поэтому плохо следует советам докторов, полагаясь больше на свою сильную натуру, которая много раз ее выручала, чем на лекарства. Недавно, будучи в сильной испарине, она пожелала переменить белье, несмотря на все увещания докторов и крики и настояния приближенных ей женщин.

Спектакли прекратились, и даже в частных домах запрещены всякие увеселения, а также отдан приказ служить во всех церквах молебны о выздоровлении Императрицы.

Третьего дня утром канцлер получил от барона Корфа депешу, от 15-го сего месяца, которую тот отправил курьером из Копенгагена в Стокгольм, откуда г. Остерман переслал ее сюда с эстафетой. Канцлер ничего не передавал мне относительно ее содержания, но он говорил г.г. де-Бретейлю и де-Прассе, что барон Корф не сообщил ему ничего особенного, ради чего стоило бы присылать курьера.

Г.г. де-Мерси и де-Бретейль по-прежнему продолжают оставаться без указаний относительно нашего дела, которое вследствие этого совершенно заглохло.

Приказ, перевод которого я имел честь отправить Вашему Превосходительству с последней почтой, имеет весьма большое значение. По этому приказу, 17 тысяч ссыльных и каторжников получают свободу и им возвращаются права и владения, которыми они пользовались до своего осуждения. Говорят, что стоимость имущества, которое казна теперь им возвратит, достигает одного миллиона рублей (Шведский полковник, перешедший к Прусскому королю, оставил записки ("Р. Арх‘‘. 1877 II, 294)).

Теперь будет освобожден г. Гордт, заключенный здесь в крепости. Это дело ведет г. Кейт, который от имени своего двора ходатайствовал о том, чтобы на этого заключенного смотрели не как на государственного преступника, но как на военнопленного и поэтому подлежащего освобождению.

Желая угодить Англии, здешний двор сообщил о такой интерпретации шведскому двору и последний изъявил на это свое согласие или же просто подчинился желанию России. Указ [80] об освобождении г. Гордта находится уже в кабинете Императрицы и ждет только ее подписи. Утверждают, что, после его освобождения, Императрица подарит ему несколько тысяч червонцев в вознаграждение тех неприятностей, которые он потерпел во время своего заключения.

Есть слухи, что г. Тотлебен умер в крепости, но у меня нет достаточных данных, чтобы поручиться за достоверность этого известия.

Пока не произойдет обмена, генералу Вернеру разрешено оставаться в Пруссии, в его имении.

В прошлый вторник — день рождения ее Величества, — как обыкновенно, была иллюминация, в полдень в крепости было сделано 12 выстрелов, но так как заряды были слабые, то в городе выстрелы едва были слышны.

Положение дел в Курляндии по-прежнему очень запутаное, несмотря на то, что принц Карл намеревается отправиться в Варшаву, где он проведет зиму.

Гакстгаузен.

Сообщ. Е. С. Шумигорский.

(Продолжение следует)

(пер. Н. А. Беловой)
Текст воспроизведен по изданию: Донесения датского посланника Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 года // Русская старина, № 10. 1914

© текст - Шумигорский Е. С., Белова Н. А. 1914
© сетевая версия - Тhietmar. 2015

© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1914