ТАТИЩЕВ И ЛЕТОПИСИ XII в.

Никто из русских историков никогда не стоял перед таким безбрежным морем свежих, никем еще не освоенных исторических материалов, как В. Н. Татищев в 1720-1740-е годы. Татищеву первому открылась не только необъятность источников, но и их противоречивость, их существенные различия. Получив в 1720 г. рукопись типа Никоновской летописи («Кабинетный список»), Татищев положил ее в основу предстоящей ему работы «Сию я взяв, скоро списал и чаял, что лучше оной было не потребно». Однако, оказавшись в Сибири, он «вскоре нашел другую, того же Нестора, которая великую разность с бывшим у меня списком показывала, ис чего я мог заключить, что таковые Нестеровы списки могут с большими прибавки инде обретены быть» 1.

Непрестанные розыски новых манускриптов позволили историку основать свой труд на полутора десятках разных летописей, подробно им описанных, классифицированных и научно оцененных. Выяснилось, что все они отличны друг от друга: «неможно сыскать, чтоб два во всем равны были, в одном то, в другом другое сокращено или пространнее описано, инде пропущено или потеряно, инде обстоятельство невероятное прибавлено».

Историка заботит не только создание правдивой истории России, но и возможность проверки выявленных им сообщений: «они же (манускрипты. — Б. Р.) в руках разных людей, которые часто из рук в руки переходят и сыскать после неудобно и затем ни на которой, кроме находящихся в постоянной государственной книгохранительнице и манастырех, сослаться нельзя и если бы наречие и порядок их переменить, то опасно, чтоб и вероятности не погубить» 2. Для того, чтобы любому читателю его «Истории» предоставить возможность проверки его текста, Татищев подробно и добросовестно указывает все места хранения, всех владельцев использованных им рукописей (включая и свою личную коллекцию летописей).

Указав, какие рукописи положены в основу, Татищев называет и те рукописи, которые были привлечены дополнительно, для отдельных эпизодов. Таков, например летописец П. М. Еропкина, содержащий интереснейшие данные за 1174-1218 гг.: «токмо я не имел времени все выписать и потом его видеть не достал, слыша, что отдал списывать».

В случае резких расхождений между летописцами или полного молчания одних при наличии сведений в других, Татищев в примечаниях тщательно фиксирует такую разноголосицу. Напомню несколько примеров таких ссылок из 1-й редакции «Истории»: Примечание № 336: «О Климе и Константине митрополитах почитай во всех разно». Далее Татищев дает точную ссылку на «Никоновскую» летопись — «на листу 183». Примечание № 358: «Сей поход на Полоцких в одном [92] Голицынском есть, но и тут неколико утрачено, но чтоб впредь, естьли где полняе сыщется, удобно дополнить, того ради не пропустил». Примечание № 382: «Сие взято из летописца Еропкина, а в прочих пропущено». Примечание № 405: «Сие взято из Голицынского, но видно неколико утрачено» 3.

Приведу несколько примеров и из 2-й редакции. Примечание № 399. Татищев отмечает, что один и тот же народ при описании одного события в разных летописях по-разному именуется: в Радзивилловской и Раскольничьей — печенеги; в Никоновской — черные клобуки; в Голицынской — торки; в Новгородской — берендеи. Примечание № 524: «Сей поход в трех летописях кратко, а в Голицынском пространно описан, токмо конец о деле пскович утрачен». Примечание № 530: «Сие взято из манускрипта Хрущова, а в прочих пропущено». Примечание № 541: «В сих местах манускрипт Радивиловский смешан, а в Голицынском потеряно» 4. Как мы знаем, Радзивилловская летопись действительно содержит перепутанные листы, начиная с 1186 г.

Очень интересно для уяснения источниковедческой добросовестности Татищева примечание № 644: «В манускрипте Хрущова сия битва (ливонских рыцарей с Литвой в 1237 г. — Б. Р.) с великою хитростию Литвы пространно описана, но у меня в то время выписка утратилась...». И в основном тексте «Истории» Татищев дает короткий пересказ событий, «согласуя с другими», а издатели его труда (посмертно) так и не нашли этой пространной выписки 5.

Приведенные образцы татищевских примечаний показывают нам, с каким вниманием он относился к своим источникам. Некоторые примечания превращались в небольшие источниковедческие этюды. Примером может служить примечание к проекту нового политического строя, предложенному Романом Мстиславичем в 1203 г.: «Сие Романово предложение ни в одном манускрипте, которые я в руках моих имел, не находится, а сообщил мне Хрущов выписанное и сказал, что выписано в Новеграде из древнего летописца и писано было древним наречием, которое мы с ним преложили, как здесь. А хотя мне оное неколико сомнительно было однако ж видя: 1. слог оного древний, которого он (А. Ф. Хрущов. — Б. Р.) сочинить не мог; 2. что сия форма правления подобна Немецкой империи, которую никто за лучшую почесть не может и Хрущов сам, многие в том пороки довольно разумея, не хвалил, как я довольно его мнение знал, что он у нас монархию прочим предпочитал...» 6. Здесь Татищев не только анализирует язык источника, но и определяет, что его информатор не знал древнерусского и потому не мог подделать выписку; подделка отводится и по политическим причинам — дух проекта Романа противоречил политическим взглядам А. Ф. Хрущова и, добавлю, самого Татищева.

Большинство историков XVIII и XIX вв. (до работ А. А. Шахматова) рассматривало летописи только как сумму фактов, безличную сводку сведений, из которой можно черпать любые данные, как из вполне достоверного монолитного источника. Татищев же прозорливо усмотрел в летописях множество противоречий, борьбу мнений, явную тенденциозность. Он очень далек от того, чтобы обрисовывать авторов летописей бесстрастными судьями, которые «добру и злу внимают равнодушно». В своем «Предъизвещении» Татищев говорит о житейском криводушии древних авторов: «Писатели за страх некоторые весьма нужные [93] обстоятельства настоящих времян принуждены умолчать или пременить и другим видом изобразить». Здесь на полях его книги дан любопытный «фонарик»: «Страсти губят правость»; «по страсти, любви или ненависти весьма иначей, нежели суще делалось, описывают» 7. В другом месте Татищев говорит о летописцах: «Також по пристрастиям един сего, а другой другого оправдает» 8.

А был ли сам Татищев в своей исторической работе свободен от страха и страстей? Конечно, нет. Активный противник олигархии верховников, один из организаторов уничтожения знаменитых кондиций 1730 г., Татищев очень ясно и определенно выражал свои монархические взгляды, находясь в антиаристократическом лагере и постоянно порицая в русской истории аристократическое правление, как причину упадка государства 9. В этом смысле страсть владела им, но наш первый историк сумел очень четко отграничить изложение давних исторических событий от собственных пояснений: на страницах основного текста «Истории Российской» Татищев вслед за летописцами писал о нераспорядительных, развратных монархах и тут же приводил речи мудрых аристократов-бояр, стремившихся ограничить княжескую волю. Свою собственную оценку событий и исторических лиц В. Н. перенес в примечания, где он открыто полемизирует с летописцами — носителями идей олигархии и феодальной раздробленности. В результате получилось так, что политические страсти XII-XIII вв. нашли свое место в основном тексте, а страсти XVIII в. — только в многочисленных и подробных примечаниях позади текста.

Есть одна область, где сказались не только страсти, но и страх историка; это — история церковных дел. Свою субъективную антиклерикальную позицию Татищев выразил в отборе материала. Он писал «Историю», «собирая из всех полнейшее и обстоятельнейшее в порядок лет, как они (древние летописцы. — Б. Р.) написали, ни переменяя, ни убавливая из них ничего, кроме ненадлежащего к светской летописи, яко: жития святых, чудеса, явления и проч» 10. Уже из 1-й редакции Татищев сделал несколько изъятий: проповедь философа Владимиру, наставление епископов Владимиру и три статьи «о волхвех» 11. Весьма критическое отношение Татищева к церковной литературе выражено им в примечании № 269 (по поводу еретика Дмитра 1123 г.). Причиной умолчания церковников о сущности ереси Татищев считает «властолюбие церковнослужителей», защищающих свои имущественные права; они при этом всех обличителей «злобно осуждают и губят, а бояся народа, чтоб их злость и безумство пред всеми не обличалось, истинну таят...» 12. Много резких выпадов против церковников содержится в описании дел митрополита Константина. Отметив, что «во всех манускриптах разно: одни видимо натягали утвердить власть духовную, другие оправдали княжескую», Татищев называет завещание митрополита (бросить его тело псам) «баснею», сложенной «укреплятелями над государи духовной власти». Здесь Татищев открыто ведет полемику с патриархом Никоном, приписывая ему многие добавления «Никоновской» [94] летописи 13. Спор с автором теории «двух светильников» Татищев продолжает и в других примечаниях. Так, например, под 1162 г. он поместил в основном тексте (1-я редакция) пространную грамоту константинопольского патриарха Луки Хризоверга Андрею Боголюбскому. А в примечании № 343 он пишет, что грамота «весьма сумнительна», в ней многое «противное здравому рассуждению находится». «И для того мню, — заканчивает свой анализ Татищев, — что сия грамота Никоном для утверждения его, над государем ищемой, власти сочинена и в его летопись внесена, ибо кроме сего (Никоновской летописи. — Б. Р.) ни в одном летописце не находится и в библиотеке партиаршей не отъискана». Однако присущая Татищеву добросовестность не позволила ему исключить эту грамоту из своей книги: «Для того я намерен был выкинуть, но понеже в ней нечто ко иъяснению гистории находится, того ради оставил...» 14. Естественно, что такое критическое отношение к церковным делам и документам должно было обострить взаимоотношения Татищева с современным ему духовенством. «Явились некоторые с тяжким порицанием, якобы я в оной (в рукописи своей «Истории». — Б. Р.) православную веру и закон... опровергал» 15. Испытав страх такого обвинения, Татищев «свез» рукопись в Новгород к архиепископу Амвросию и пройдя такую добровольную цензуру, исправил кое-что, дополнил примечания во 2-й редакции церковными рассуждениями, выкинул текст патриаршей, грамоты, но основные мысли сохранил.

Эпизод с поездкой к архиепископу Амвросию очень важен и с источниковедческой стороны — ведь начитанный владыка мог проверить не только личные оценки Татищева в примечаниях, но и собранный им обильный фактический материал. Амвросия не смутили ни послание Мануила Комнена Изяславу, содержащее выпады против монашества, ни подробное описание церковного собора 1168 г., отсутствующие в дошедших до нас источниках. Значит, Татищев тогда мог предъявить своему церковному консультанту — хозяину крупнейшего собрания рукописей — те древние летописи, из которых он, Татищев, взял эти интереснейшие данные 16.

Татищев предстает перед нами как неутомимый добросовестный собиратель летописных материалов, прекрасно видевший противоречия источников, тщательно отмечавший их в примечаниях. Мы должны быть признательны ему за то, что свои страсти, свою любовь и ненависть он вынес за скобки основного текста и дал им волю в обширных примечаниях.

Большинство летописных источников Татищева, благодаря его подробным указаниям, мы можем теперь отождествить с сохранившимися до наших дней рукописями. Проверка татищевского текста подтверждает его добросовестность. Нельзя думать, разумеется, что татищевский текст адекватен летописи: Татищев соединял воедино текст нескольких летописей; иногда он давал (не только в 1-й, но и во 2-й редакции) точный, дословный перевод, иногда — пересказ, а во многих случаях — пояснительный перевод с разъяснением таких деталей, как отчества князей, стольные города и т. п. 17. [95]

Но везде, где можно по подлинникам проверить татищевский текст, мы видим серьезное безукоризненно точное следование источникам. Историк, открывший новый мир летописей, сам был заинтересован в такой проверке и со скрупулезной точностью перечислил все свои исторические сокровища, указав где и у кого они хранятся, как и в какой мере он их использовал 18.

* * *

Разнообразный летописный фонд, использованный Татищевым, дошел до нас, к величайшему сожалению, не полностью. Предпринятая С. Л. Пештичем попытка отождествить все (кроме Раскольничьей) летописи, указанные Татищевым, с рукописями, хранящимися в настоящее время в наших собраниях, мне представляется несостоятельной. Так, например, Голицынскую летопись Татищева исследователь отождествил с Ермолаевским списком Ипатьевской летописи 19. Этого никак нельзя делать, так как в Голицынской летописи имелись сообщения, отсутствующие и в Ипатьевском и в Ермолаевском списках. Достаточно одного примера: под 1178 г. описан поход Мстислава Храброго на Чудь; Татищев в примечании № 523 говорит, что «сей поход в трех летописях кратко, а в Голицынском пространно описан». Сопоставляя известные нам списки с татищевским текстом, мы видим, что и в Ипатьевском и в Ермолаевском списках помещена краткая версия, а у Татищева, по Голицынской рукописи, дан целый ряд подробностей: требование дани князем, задержка послов чудью, поход до р. Трейдера, три сражения у этой реки, перечень чудских и латышских племен, маневр тысяцкого Самца, подавшего князю дымовой сигнал, преследование чудских войск до Западной Двины 20. В Ермолаевском списке все эти подробности похода 1178 г. отсутствуют 21, и поэтому мнение С. Л. Пештича о тождественности Ермолаевского списка и Голицынской рукописи следует считать недоразумением.

Ссылки Татищева на летопись, полученную от А. Ф. Хрущова, также доказывают, что ее нет среди известных нам сейчас рукописей 22. То же самое следует сказать и о летописи, полученной на короткий срок от [96] П. М. Еропкина 23. Таким образом, в список погибших (или не отысканных до сих пор) рукописей входят следующие: Раскольничья (собственность Татищева), Голицынская, Хрущовская, Еропкинская 24.

Судьбы владельцев библиотек делают понятным для нас исчезновение этих рукописей с научного горизонта. Уцелели все академические и монастырские рукописи, использованные Татищевым.

Библиотека самого Татищева, находившаяся в селе Грибанове, вскоре после его смерти сгорела 25, что объясняет исчезновение ценнейшей Раскольничьей летописи.

В библиотеке князя Д. М. Голицына «многое число таких древних книг собрано было, ис которых при описке растащено, да и после я по описи многих не нашел и уведал, что лучшие бывший герцог Курлянской (Бирон. — Б. Р.) и другие расхитили» 26.

П. М. Еропкин и А. Ф. Хрущов были казнены по делу А. П. Волынского в 1740 г. Татищев писал в Академию наук о том, что библиотека Хрущова распродается с молотка: «О книгах Хрущова прошу определения поскорее учинить, ибо у ней (вдовы Хрущова) разбирают врозь» 27. При подобных обстоятельствах и могли погибнуть интереснейшие рукописи, содержание которых частично нам теперь известно только по «Истории Российской» Татищева, успевшего ознакомиться с ними в 1720-1730 гг.

* * *

Созданный Татищевым своеобразный летописный свод интересен для нас сейчас, спустя 220 лет, как первая научная попытка написания русской истории и как сумма выписок из уникальных утраченных источников. Превышения татищевского текста над известным нам летописным фондом (иногда неверно называемые «дополнениями») представляют очень большой научный интерес и должны быть тщательно критически рассмотрены. Татищевские известия давно уже используются историками, убежденными в том, что они основаны на несохранившихся источниках (С. М. Соловьев, К. Н. Бестужев-Рюмин, Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров и другие). Но ряд историков относится к этим известиям настороженно или отрицательно, считая самого Татищева сочинителем всего того, что нет в дошедших до нас летописях. В последнее время выразителем этой точки зрения явился С. Л. Пештич. Всех историков, [97] использовавших татищевские известия, он называет «доверчивыми» и приводит (правда, без ссылки) слова М. Д. Приселкова о том, что историки опирались на Татищева лишь тогда, когда «татищевские известия были мм наруку» 28.

По мнению С. Л. Пештича, В. Н. Татищев, по своему интерпретировал факты, вольно истолковывая их в соответствии со своими историческими представлениями. У критика нашлось достаточно отваги, чтобы бросить Татищеву обвинение в прямом подлоге: Татищев, по мнению С. Л. Пештича, «сознательно, в духе своих монархических и крепостнических взглядов заменял летописные сообщения своими версиями... заведомо фальсифицировал исторические источники в угоду своим общественно-политическим взглядам» 29. Видимо, С. Л. Пештич вообще пытается отрицать наличие в руках В. Н. Татищева каких бы то ни было источников, не дошедших до нас.

Взгляд на Татищева, как на фальсификатора, основывается С. Л. Пештичем на следующих трех посылках:

1. Вторая редакция «Истории Российской» более подробна, чем первая, а следовательно, она — вымышлена.

2. Татищев искажал летописи в угоду своим политическим взглядам.

3. Татищев вводил в летопись «рационалистические приемы» и разбавлял подлинный текст вымышленными речами, письмами, договорами, подробностями сражений.

Рассмотрим каждый из этих пунктов в отдельности.

1. «Распространение известия во 2-й редакции по сравнению с татищевским известием в 1-й редакции может служить серьезным доказательством сознательной переработки Татищевым известного летописного текста» 30. Странная логика! Ведь между написанием первой и второй редакций может иметь место обращение автора к новым, более подробным источникам или повторное обращение к старым, уже использованным, с целью более полного их отображения во второй, более совершенной (с точки зрения автора) редакции.

Свой тезис С. Л. Пештич мог написать только исходя из презумпции фальсификации; сам по себе этот тезис в его общей форме настолько нелогичен, что его нельзя даже опровергать. Можно только сказать, что различия редакций с равной степенью вероятности могут быть объяснены как недобросовестным подлогом, так и добросовестной дополнительной выборкой из источников 31.

2. Не менее странное впечатление производит и цитированное выше утверждение С. Л. Пештича об искажении исторических источников в году своим политическим взглядам.

Политическое кредо Татищева известно нам хорошо. Его взгляды основывались на существовании в России трех сил: монарха, аристократии, представленной верховниками, и дворянства, выразителем идей которого был сам Татищев. Дворянство стремилось усилить власть монарха. Те же самые три силы мы находим в русских летописях конца XI и всего XII в.: князь, «смысленные», «лепшие» бояре и «молодшая дружина», относимая летописцами к разряду «несмысленных». [98]

Те же самые три силы действуют и в «татищевских известиях»: князь, мудрые бояре и младшая дружина, обычно выступающая как подстрекатель неудачных сражений. Но, в отличие от Татищева автор «известий» на стороне боярства, аристократии. Почти все дополнительные (по сравнению с летописными) «речи» вложены в уста знатных бояр «верховников» XII в. и задача этих «речей» состоит в том, чтобы показать благотворное влияние олигархических кругов на князя и на ход дел. Старые бояре и тысяцкие руководят князем и нейтрализуют влияние «драчливого» и «несмысленного» дворянства. Другими словами «тати щевские известия» за весь XII в. по своей политической окраске таковы что могли порадовать только верховников, но не боровшегося с ними Татищева. Как мог С. Л. Пештич не только не заметить этого, но и утверждать совершенно противоположное?

Выше мы уже видели, что Татищев включил в свою «Историю» федеративный проект Романа 1203 г., хотя он прямо противоречил его собственным монархическим взглядам (подобную форму правления «никто за лучшую почесть не может»).

Достойно удивления, что С Л. Пештич не обратил внимания на то место в примечаниях к «Истории Российской», где Татищев со своих монархических позиций прямо полемизирует с автором своего источника.

Под 1155 г. в тексте первой и второй редакции «Истории Российской приведен спор двух князей о лучшей форме правления для Руси: князь Юрий Ярославич Туровский в присутствии одобрявшего его Юрия Долгорукого стремился доказать, что нужна единая держава, управляема твердой рукой. Непокорных князей необходимо сломить силой. Его тезис опровергал Андрей Боголюбский, защищавший право всех князей н свои «отеческие наследия», т. е. по существу отстаивая тот начальный этап сложения полутора десятков самостоятельных княжеств, который мы наблюдаем в реальной действительности в середине XII в.

Автор «татищевского известия» целиком на стороне Андрея и защищаемых им Изяславичей. Он резко настроен против Юрия Долгорукого не уставая напоминать, что князь Юрий «веселия» и разврат предпочитает управлению и воинскому долгу; Юрия же Ярославича Туровского прямо называет «злодеем Изяславичей».

Какова же позиция самого Татищева? Татищев в специальном примечании к этому тексту пишет, что «всякому известно, что монархическим правлением все государства усиливаются», и он одобряет именно то, что предлагал «злодей» Юрий Туровский и одобрял «пьяница» Юрий Киевский, считая, что его рассуждение «политическое к приобретению силы, славы и чести государства», а рассуждения Андрея, одобренные автором татищевского источника, сам Татищев называл хотя и «благочестными», но приведшими к тому, что в течение времени «такое государей разделение безсилие изъявило».

Как видим, данное татищевское известие, типичное для всего XII в., содержало политическую тенденцию, противоречащую собственным взглядам Татищева, но добросовестность подлинного ученого не позволила ему исказить источник и выкинуть из него то, что не совпадало с его монархическими взглядами 32.

3. Фальсификаторскую работу Татищева С. Л. Пештич видит в том, что «Татищев вводил множество речей, писем, договоров, крестоцелований и тому подобные рационалистические приемы» 33. [99] Можно подумать, что никогда ранее в летописях не было всего того, что перечислено здесь и что будто бы только Татищев начал в духе своего времени «вводить рационалистические приемы». Но мы хорошо знаем, что в дошедших до нас летописях есть и речи, и письма, и крестные грамоты. Анализируя Ипатьевскую летопись и источники Киевского летописного свода 1198 г., я выделил только для 1146-1154 гг. свыше вести десятков грамот из княжеского архива, включенных летописцем в великокняжескую летопись для придания ей документальности 34.

Эти грамоты содержали и письма и договора и записи крестоцелований.

Наиболее искусственными в «Истории» Татищева кажутся речи, проносимые мудрыми боярами и князьями. Они действительно производят впечатление литературного приема, сочиненности. Но разве этот прием был неизвестен русскому летописанию XII-XIII вв.? Разговоры Владимира и Рогнеды, помещенные анахронистически под 1127 г., речи Изяслава Мстиславича, речь Игоря на поле боя в 1185 г., упомянутая выше предсмертная речь Константина Всеволодича и множество других «речей» мы могли бы зачислить в разряд татищевских выдумок, если бы полностью или частично они не были помещены в известных нам летописи. Наиболее полную аналогию татищевским «речам» мы находим в летописном описании Липицкой битвы 1216 г., где выступает боярин Творимир, предлагающий князьям Юрию и Ярославу помириться с Новгородом 35. И характер «речи» и искусственность имени боярина-миротворца — «Творимир» говорят в пользу сочиненности этого эпизода, необычно близкого к ряду подобных эпизодов в татищевских известиях. Но ведь «речь Творимира» сочинялась не Татищевым, а за пятьсот лет до него. И никак нельзя не вспомнить по этому случаю того, что Татищев писал об одном из самых драгоценных своих источников — о Раскольничьем манускрипте: его «от раскольника в Сибири в 1721 году получил, который был весьма древнего письма на пергаменте.... В нем многих обстоятельств не находилось, которые в других написаны, и противо тому он содержал обстоятельства такие, которые в протчих ни одном не написаны, а наипаче разговоры и причины дел» 36.

Конечно, можно заподозрить Татищева в том, что именно эту, безусловно, не дошедшую до нас, летопись он и сочинил сам (правда, неизвестно с какою целью), но ведь пишучи приведенные выше строки, помещая Раскольничью летопись в своей реестр под № 2 Татищев не мог знать, что эта рукопись впоследствии, после его смерти сгорит и никто не сможет проверить те интереснейшие сведения, которые из нее почерпнуты. Рукопись, пролежавшая при жизни Татищева три десятка лет в его коллекции (которой очень интересовались современники) и объявленная им как один из основных источников его «Истории» (к которой тоже был проявлен интерес как друзьями, так и недругами) не может вызывать у нас сомнений.

Итак, мы видим, что все три положения С. Л. Пештича, на которых он основывает свое обвинение первому русскому историку, не выдерживают ни исторической, ни логической критики. Некоторое преувеличение собственных ресурсов ощущается в словах С. Л. Пештича о том, что следы редакционной обработки (т. е. «сознательного распространения и [100] переделки смысла древнего текста») многочисленны: «...можно привести десятки, сотни и, если угодно, тысячи примеров» 37. Пока что С. Л. Пештич ограничился лишь несколькими, очевидно, на его взгляд, наиболее доказательными примерами, частично взятыми из старой литературы о Татищеве. Большая часть примеров взята им из Повести временных лет, что облегчалось тем, что в свое время К. Н. Бестужев-Рюмин сделал подробную выборку всех татищевских известий в рамках Повести временных лет 38, а по XII столетию такой работы в руках С. Л. Пештича не было. Серьезная неудача постигла С. Л. Пештича с его основным примером, к которому он дважды обращался и в I и во II томах своего труда — с записью о Киевском восстании 1113 г. С. Л. Пештич пишет: «Татищев в силу своих монархических убеждений хотел представить избрание Владимира Мономаха на Киевский стол как дело знати, а не всего населения города, поэтому он место избрания не без умысла перенес к святой Софии» 39. В этих двух фразах содержатся три существенных недостатка: во-первых, С. Л. Пештич не привел ни одного доказательства подложности рассказа о вече у Софийского собора; Татищев выдумал «в силу своих монархических убеждений» — вот и все доказательства! Во-вторых, С. Л. Пештич почему-то умолчал о том, что нам по Киевской летописи (а не по Татищеву) прекрасно известно, что в важных случаях вече в Киеве собиралось у святой Софии так, в 1147 г., когда Изяслав Мстиславич прислал в Киев своего посла чтобы он прочел княжеское обращение к киевлянам на вече, то

«кияном же всим съшедижмся от мала до велика к святей Софьи на двор, въставшем же им в вечи...»

(Ипатьевская летопись)

«И придоша кыян многое множество народа и седоша у святое Софьи...»

(Лаврентьевская летопись) 40

По самому замыслу своему обращение великого князя было рассчитано не на узкий круг знати, а на широкие массы городского люда: после речи посла «то же слышавше народ оттоле поидоша на Игоря...» (Ипатьевская летопись). Где же обязательная связь сбора веча на Софийское подворье с обсуждением дел в тесном аристократическом кругу, будто бы выдуманная Татищевым в угоду своим политическим убеждениям

Третьим недостатком является ссылка на монархические убежденя Татищева. Ту политическую концепцию, которая стремится объяснит избрание князя только волей аристократии принято считать олигархической. Настоящий монархист обязательно постарался бы изобразить вокняжение Мономаха как всенародное избрание, та как это один из основных принципов монархической демагогии.

Вспоминая еще раз о «затейке верховников» 1730 г., мы могли бы кого-нибудь из них, вельмож, тайным образом приглашавших Анну Ивановну, заподозрить в таком историческом фальсификате, но н В. Н. Татищева, сделавшего избрание императрицы вседворянским актом.

Покойный И. И. Смирнов очень внимательно (в отличие от С. Л. Пештича) проанализировал все редакции татищевского рассказа о киевских событиях 1113 г. Он отмечает, что в 1-й редакции существовали [101] известия, извлеченные из трех разных источников. Татищев соединил их во 2-й редакции, дав «единое и цельное изложение». И. И. Смирнов напомнил, что еще Соловьев именно это место приводил в пример как лучшее доказательство добросовестности Татищева: «ему не нравился факт избрания и, однако, он оставил его в тексте» 41. Подводя итог своему анализу, И. И. Смирнов говорит, что рассказ об избрании Мономаха на вече у Святой Софии (как и рассказ о судьбе киевских евреев в 1126 г.) «никак не является продуктом творчества Татищева, а принадлежит имевшемуся у него источнику» 42.

В 1963 г. вышла интересная статья А. Г. Кузьмина, разбирающего систему доказательств С. Л. Пештича 43. Выяснилось, что приведенные С. Л. Пештичем другие примеры (кроме 1113 г.) тоже оказались крайне неудачными.

Работы И. И. Смирнова и А. Г. Кузьмина показали методическую слабость С. Л. Пештича и недостаточное знание им летописного материала даже в рамках Повести временных лет.

Столь важные вопросы необходимо решать не на единичных примерах, а на изучении всей системы взглядов, симпатий и антипатий авторов татищевских известий и летописцев.

* * *

Рассмотрим весь текст «Истории Российской» Татищева и все без исключения превышения этого текста над известным нам летописным фондом в хронологическом отрезке, определяемом двумя рубежами: Повестью временных лет, с одной стороны, и завершением Киевского летописного свода 1198 г. — с другой. В итоге сплошного анализа всех известных нам летописных текстов мною выделены 186 превышений татищевского текста над летописным 44.

При сверке татищевского текста со всеми летописями XII в. выявляется, что Татищев нередко опускал церковные рассуждения (но сохранял очень важные сведения о церковных делах), вводил незначительные пояснения, редко выходившие за рамки одной фразы, добавлял иногда отчества князей, ввел деление на главы и дал им заголовки. При наличии в летописях резких противоречий Татищев выбирал один определенный (обычно более подробный) текст и оговаривал это в примечаниях.

В разряд татищевских известий мною включены все факты, отсутствующие в известных нам летописях независимо от их исторического значения. Фактом будет незначительное сообщение о том, что князь ранен в руку (в летописи — просто ранен), фактом будет речь боярина Азария Чудина или речь боярина Громилы (хотя, быть может, эти речи, как и речь летописного Творимира, придуманы древним летописцем), фактом является описание церковного собора или пересказ патриаршей грамоты и т. п. Итак, от записи игумена Сильвестра 1116 г. до речи выдубицкого же игумена Моисея 1198 г. мы можем насчитать 186 мелких и [102] крупных татищевских известий. Количественно татищевские известия распределяются очень неравномерно: за первые 30 лет их очень немного, а за 8 лет с 1146 по 1154 г. их насчитывается 84, т. е. 45% (!) всего объема татищевских известий. Затем выделяются такие годы, как 1157 (пять сюжетов), 1161, 1169 (по 6 сюжетов), 1175-1176 (11 сюжетов), 1185 (13 сюжетов) 45.

Анализ татищевских известий распадается на три задачи: 1) выявление содержащихся в них симпатий и антипатий к тем или иным князьям, 2) сопоставление с летописными материалами определенных авторов XII в. и 3) попытка разбивки известий по татищевским манускриптам.

Первая задача решается очень легко и с достаточной статистической убедительностью: 162 известия (из общего числа 186) посвящены князьям «Мстиславова племени» т. е. Мстиславу Великому — сыну Владимира Мономаха, его сыну Изяславу Мстиславичу, княжившему в Киеве в 1146-1154 гг. (на которые падает максимум татищевских известий) и его внукам — Мстиславу Изяславичу и Рюрику Ростиславичу. Понятие «Мстиславово племя» было выборочным, а не всеобщим. Летописец конца XII в. не включал в него, например, прямого правнука Мстислава Романа Мстиславича Волынского только потому, что он враждовал со своим троюродным братом Рюриком, которому автор симпатизировал. Ту же самую тенденцию мы видим и в татищевских известиях. «Мстиславову племени» именно в этом субъективном понимании посвящены 162 известия, что составляет 87% всех татищевских известий за XII в. (с 1116 по 1198).

Оставшиеся 13% известий падают преимущественно на последнюю четверть XII в. и охватывают чрезвычайно пестрый и разнообразный материал: дополнительные сведения об убийстве Андрея Боголюбского и о суде над его убийцами (пять эпизодов), данные о выкупе пленных и побеге Игоря в 1185 г. (7 эпизодов) и ряд других разрозненных эпизодов. Единой политической тенденции в этой меньшей части известий нет.

Наибольший интерес представляет массив татищевских известий в 87%, посвященный потомкам Мстислава и особенно его сыну Изяславу. Эти татищевские известия крайне тенденциозны и для каждой эпохи делят русских князей на очень хороших и на очень плохих в точном соответствии и с враждующими военными коалициями тех лет.

Положительные герои

Отрицательные герои

87% татищевских известий

в. к. Владимир Мономах в. к. Святополк Изяславич
в. к. Мстислав Великий в. к. Всеволод Ольгович
в. к. Ярополк Владимирович в. к. Игорь Ольгович
в. к. Изяслав Мстиславич Святослав Ольгович
в. к. Мстислав Изяславич в. к. Юрий Долгорукий
в. к. Рюрик Ростиславнч Ростислав Юрьевич
Андрей Боголюбский в. к. Глеб Юрьевич
  Владимир Володаревич Галицкий

Характеристика ряда князей менялась в зависимости от их отношения к положительным героям. Таковы, например, черниговские Давыдовичи, «игравшие душою» и менявшие свои отношения. Ярче всего симпатии и антипатии автора этой части татищевских известий проявились в великое княжение Изяслава Мстиславича (1146-1154 гг.).

Все предшествующие татищевские известия 1116-1146 гг. имеют налет ретроспективности и многие из них могут быть осмыслены лишь с позиций великого княжения Изяслава. После смерти Изяслава в 1154 г, записи сторонника «Мстиславова племени» встречаются лишь тогда, [103] когда сын или племянник Изяслава (Мстислав или Рюрик) появлялись в Киеве или в качестве великого князя или временно.

Основой этого разряда татищевских известий является значительный массив дополнительных данных о княжении Изяслава Мстиславича в Киеве, составляющий почти половину всех материалов о «Мстиславовом племени» (77 сюжетов) 46. В эти годы врагами Изяслава были прежде всего Ольговичи, Игорь и Святослав, а затем, с 1147 г. и Юрий Долгорукий, выступивший против Изяслава в поддержку Святослава Ольговича. Татищевские известия в пользу Изяслава очень однородны и принадлежат, очевидно, одному автору. Этот автор интересуется военными делами, у него отсутствуют (насколько мы можем судить по пересказу Татищева) церковные сентенции, он уделяет много внимания межкняжеским договорам и заседаниям боярской думы. Многие положения, предусматривающие интересы киевского боярства высказываются в форме «речей» мудрых бояр. Возможно, что эти речи являются определенным литературным приемом. Вторым литературным приемом являются княжеские портретные характеристики, частично уже разобранные мною ранее 47. В ряде случаев автор поднимался до настоящих памфлетов, направленных против Ольговичей и Юрия Долгорукого. Вот, например, характеристика Всеволода Ольговича, помещенная под 1146 г.:

«Сей великий князь муж был ростом велик и вельми толст, власов надо на голове имел, брада широкая, очи немалые, нос долгий. Мудр был в советах и судах, для того, кого хотел, того мог оправдать или обвинить.

Много наложниц имел и более в веселиах, нежели расправах (рассмотрении дел. — Б. Р.) упражнялся. Чрез сие киевляном тягость от зего была великая. И как умер, то едва кто по нем, кроме баб любимых заплакал, а более были рады.

Но при том более еще тягости от Игоря, ведая его нрав свирепый и гордый, опасались» 48. Не менее решительно этот автор говорит и о Юрии Долгоруком:

«Юрий хотя имел княгиню любви достойную и ее любил, но при том многих жен подданных часто навещал и с ними более нежели со княгинею веселился, ночи сквозь на скомонех проигрывая и пия, препровождал, чим многие вельможи его оскорблялись, а младыя, последуя более своему уму, нежели благочестному старейших наставлению, в том ему советом и делом служили.

Междо всеми, полюбовницами жена тысяцкого суздальского Кучка наиболее им владела, и он все по ее хотению делал. Когда же Юрий пошел к Торжку (1147 г. — Б. Р.), Кучко, не могши поношения от людей терпеть, ни на оных Юрию жаловаться, ведая, что правду говорили, более же княгинею возмущен, не пошел с Юрием и отъехал в свое село, взяв жену с собою, где ее посадя в заключение, намерялся уйти ко Изяславу в Киев. Юрий, уведав о том, что Кучко жену посадил в заточение, оставя войско без всякого определения, сам с великою яростию наскоро ехал с малыми людьми на реку Москву, где Кучко жил. И пришед, не испытуя ни о чем, Кучка тотчас убил, а дочь его выдал за сына своего Андрея.

Полюбя же вельми место то, золожил град...» 49. Для нас очень важно, что Татищев в этом случае дал точную ссылку на Раскольничью [104] летопись. И в примечании к первой редакции и ко второй он писал: «О строении Москвы в Раскольничьем манускрипте точно как здесь написано» 50.

У этого автора памфлетное очернение Ольговичей и Юрия Долгорукого сочеталось с панегирическим восхвалением потомков Мстислава. Вот как описан сам великий князь Изяслав Мстиславич:

«Сей князь великий был честен и благоверен, славен в храбрости; возрастом мал, но лицем леп, власы краткие кудрявы и брада малая круглая.

Милостив ко всем, не сребролюбец и служащих ему верно пребогата награждал. О добром правлении и правосудии прилежал; был же любо честен и не мог обиды чести своей терпеть. Владел (Киевом. — Б. Р.) 8 лет и 3 месяца, всех лет жил 58» 51.

Эта контрастность, эти литературные светотени и позволяют с достаточной убедительностью выделять автора тенденциозных татищевских известий. Судя по всему это был киевский боярин, сторонник Изяслава Мстиславича и в меру этого враг Святослава Ольговича, Юрия Долгорукого и сына Юрия коварного Ростислава. Рука этого автора прошлась и по описанию десятилетий предшествующих великому княжению Изяслава Мстиславича, следя за первыми успехами молодого княжича и ретроспективно доказывая эфемерные права Изяслава на киевский престол. После смерти Изяслава этот автор внимательно следит за судьбой его сына Мстислава и оценивает людей и события с позиций этого князя, постоянно подчеркивая храбрость Мстислава.

Наш автор, очевидно, пережил и Мстислава Изяславича и перешел на службу к другому внуку Мстислава Великого — к Рюрику Ростиславичу, тоже со временем ставшему великим князем киевским. В описании княжения Рюрика применяются совершенно те же литературные приемы что и в летописи Изяслава: дипломатическая переписка, речи мудрые бояр (тысяцкого Лазаря), княжеские портретные характеристики (кроме Рюрика, которого этот автор, очевидно, не пережил), исторические ссылки.

Автор татищевских известий о «Мстиславовом племени» не был, однако, льстивым придворным летописцем тех князей, которым он служил своим пером (а может быть, судя по прекрасному знанию военного дела, и своим мечом). Он был прежде всего киевлянином, выразителем интересов той высшей киевской аристократии, которая так обильно представлена на страницах его записей.

Боярское мировосприятие этого автора выразилось, например, в отношении его к роли князя в сражении. В 1181 г. вассал Рюрика князь Мстислав Трепольский бежал с поля боя; бояре устояли и выиграли битву. В татищевском тексте тысяцкий Лазарь «ездя по полкам, говорил: ,,Стыд нам великой есть, не видя неприятеля и не отведав счастия, бежать. Что же князь ушел, то нам ущерб невелик, понеже его руки немного б неприятеля побили, как то всегда не княжие, но наши руки побивают”» 52.

Еще интереснее чисто боярское высказывание по поводу самого Изяслава Мстиславича в 1149 г. Изяслав, подстрекаемый младшей дружиной, пренебрег советами бояр, склонявших его в этих условиях к миру с Юрием, начал битву и, проиграв ее, вынужден был отдать Киев Юрию Долгорукому. Все это подробно и с той же самой боярской тенденцией изложено в Киевском своде 1198 г. (Ипатьевская летопись), но в татищевском тексте есть как бы концовка всего повествования о князе, пренебрегшем советом своей боярской думы: [105]

«Тако познал Изяслав высокоумие свое, сколько вредно презирать советы старых, а последовать умам молодых и неискусных в воинстве людей, которые умеют о богатом убранстве, яко жены, и лакомой пище и питии рассуждать, нежели о войне; они бо не видя неприятеля и не смея к нему приближиться, побеждают и добычи делят. И таковые у неразсудных князей боле милости и чести, нежели храбрые и мудрые воини, получают.

Но когда беда приключится, тогда в них ни ума, ни верности нет, страхом объяты, яко трость ветром колеблема, не знают, где сами деваться и, учиня худа, на невинных свою вину и безумство возлагая, паче оскорбляют» 53.

Это страстное выступление (известное нам только по второй редакции «Истории») направлено не столько против самого великого князя, как такового, сколько против жадной, но неразумной молодой дружины, оттирающей старых «вельмож киевских» от управления и воздействующей на князя, становящегося в силу этого «неразсудным» и «высокоумным». Как далеко все это от дворянского монархизма самого В. Н. Татищева!

Таков в кратких чертах облик автора почти 6/7 татищевских известий XII в. Если исходить из предположения о подлоге и сознательной фальсификации источников, то нам невозможно будет объяснить странную для Татищева направленность его дополнений: защитник монархии выдумывает пасквили о родоначальнике московских царей Юрии Долгоруком, постоянно подчеркивая его склонность к пьянству и разврату и порицая его за монархическое стремление к единству Руси (спор с Андреем). Чем можно объяснить, что «фальсификатор» Татищев вдруг начал всю русскую историю XII в. излагать с позиций только одной, почти угасшей впоследствии княжеской ветви Мстиславичей?

Чем, как не повторным обращением к своим подручным источникам вроде Раскольничьей летописи, можно объяснить включение во вторую редакцию целого ряда антидворянских, аристократических статей, защищающих права боярской думы далекого прототипа Верховного тайного совета и отстаивающих феодальную самостоятельность отдельных княжеств?

* * *

Переходя к решению второй задачи о сравнении татищевских сведений с известными нам летописями, следует сказать, что это можно сделать только после тщательного расчленения наших летописей и летописных сводов на отдельные авторские разделы.

В нашей литературе нет еще обстоятельного анализа Киевского летописного свода игумена Моисея 1198 г. Можно предположить, к сожалению, без аргументации следующую схему его основных составных частей:

1. Фрагменты разных летописей второй четверти XII в.

2. Летопись Святослава Ольговича, доведенную в Печерском монастыре до 1171 г. (автором ее мог быть архимандрит Поликарп).

3. Летопись Изяслава Мстиславича и его сына Мстислава (автором ее мог быть Петр Бориславич).

4. Фрагменты летописи Переяславля Русского разных времен.

5. Киевская летопись Андрея и Глеба Юрьевичей 1169-1171 гг. (велась при митрополичьей кафедре).

6. Владимирско-черниговская летопись 1160-1176 гг. (предполагаемый автор — Кузьмище Киянин). [106]

7. Летопись Святослава Всеволодича 1179-1194 гг.

8. Фрагменты личного летописца Игоря Святославича.

9. Летопись Рюрика Ростиславича (Петр Бориславич и какой-то галицкий выходец) до 1196 г.

10. Летописные заметки составителя свода игумена Моисея, заканчивающиеся 1198 г. 54

Летописному своду 1198 г., по всей вероятности, предшествовали своды разных авторов разной направленности, включавшие в свой состав разные части перечисленных выше отдельных летописей. Это свод Поликарпа, оборванный на 1171 г., свод Святослава Всеволодича 1179 г. и свод Рюрика Ростиславича около 1190 г.

Сопоставляя татищевские известия с этим многообразным и противоречивым летописным материалом, мы легко найдем место основного фонда татищевских известий в этой сложной системе: прославление «Мстиславова племени» (и порицание его врагов) полностью сольется с летописью Петра Бориславича 55. Крупный боярин (киевский тысяцкий); воин и дипломат, защитник боярских интересов, скупой на церковные сентенции, но великолепно разбирающийся во всех стратегических и тактических тонкостях, автор широко задуманной и тщательно документированной летописи двух поколений «Мстиславова племени», Петр Бориславич вполне может быть признан автором разобранных выше 85% татищевских известий.

Дело нужно представлять себе так, что этот незаурядный автор написал подробную Киевскую летопись, пополнив ее, с одной стороны, подлинными документами из княжеского архива, а с другой — расцветив необычными для других летописей литературными приемами: речами бояр и князей, интересными историческими ссылками на события X-XI вв. и портретными характеристиками князей.

Словесные портреты русских князей XII в. вызвали, как и разобранные выше «разговоры», обвинения в подложности: «Желание Татищева видеть свою “Историю Российскую” с изображениями средневековых правителей России наложило отпечаток и на окончательную обработку текста его исторического труда. Не отсюда ли (от забракованных Татищевым гравюр Касселя) галерея портретов-характеристик русских князей в “Истории Российской” Татищева...?» 56. Здесь у С. Л. Пештича есть видимость аргументации, так как в XVII-XVIII вв. действительно очень любили создавать галереи фантастических портретов князей и царей, что мы знаем по Титулярнику, Царскому родословцу и кремлевской серии «портретов». Однако к татищевским словесным портретам это не имеет никакого отношения. Если бы Татищев измышлял внешний облик русских великих князей, то чем можно объяснить тогда, что он занялся этим малопочтенным делом только в середине своего труда? Первым великим князем, облик которого обрисован Татищевым, был Святополк Изяславич (умер в 1113 г.).

Все вымышленные галереи начинались обязательно с Рюрика, а у Татищева лишь с двенадцатого князя после Рюрика и столь же неожиданно княжеские портреты у Татищева исчезают в начале XIII в. Всеволод Большое Гнездо был родоначальником всех последующих [107] великих князей и царей до 1598 г., а между тем его портрета у Татищева нет.

Нельзя пройти мимо того факта, что в хронологических рамках Раскольничьей и Голицынской летописей (т. е. до 1197-98 гг.) все характеристики князей поляризуются точно так же, как и основной текст: князья «Мстиславова племени» храбры, правосудны, благонравны, а Святополк, Ольговичи и Юрий — сребролюбивы, развратны, несправедливы, задиристы. Хорош Михаил Юрьевич, довольствовавшийся своим Суздальским уделом и не стремившийся в Киев.

Портретная часть княжеских характеристик подтверждена миниатюрами Радзивилловской летописи: А. В. Арциховским установлено, что несмотря на отсутствие в тексте Радзивилловской летописи описаний внешности, в миниатюрах облик князей в большинстве случаев соответствует татищевским словесным портретам:

Имена великих князей

Всего изображений

Соответствуют Татищеву

Владимир Мономах

20

15

Всеволод Ольгович

10

9

Игорь Ольгович

8

6

Изяслав Мстиславич

34

25

Юрий Долгорукий

13

10

Если несмотря на двукратную перерисовку миниатюр (в 1212 и в 1487 гг.) исследователь все же может опознать указанные Татищевым признаки, то как связать это с вымышленностью их? 57

Продолжим рассмотрение судьбы Киевской летописи в XII в. Оказавшись в руках сводчика-редактора игумена Моисея, подробная летопись Петра Бориславича подверглась сокращению, уравнению под общий образец. При этом вся литературщина (в том числе и словесные портреты князей) оказалась за рамками великокняжеского свода Рюрика 1198 г. Прошли уже десятки лет, страсти улеглись, никого из героев красочных памфлетов уже не осталось в живых и составитель свода создал сокращенную редакцию летописи Петра Бориславича.

3. Мы подходим к решению нашей третьей задачи о распределении татищевских известий по его манускриптам.

Цитированный выше памфлет 1147 г. на Юрия Долгорукого, взятый из Раскольничьего манускрипта, содержит следующие признаки принадлежности ко всем записям о «Мстиславовом племени»: положительной фигурой там обрисован Изяслав Мстиславич, к которому Кучка собирался бежать; Юрий, враг Изяслава, обрисован самыми мрачными красками (войско бросил, тысяцкого убил, пьянствовал); боярство противопоставлено неразумным младшим дружинникам, потворствующим прихотям князя-злодея.

Можно не сомневаться, что вся однородная масса татищевских известий о сыне и внуках Мстислава восходит к утраченной Раскольничьей летописи. Если сокращенный, урезанный вариант летописи, условно связываемой с именем Петра Бориславича, вошел в Киевский летописный свод 1198 г., то подробная первоначальная летопись боярина-летописца оказалась вне общей линии развития русского летописания и в единичной пергаменной копии дожила в Сибири у старообрядца до 1721 г. [108]

Не входящие в летопись «Мстиславова племени» татищевские материалы (13%) обычно имеют ссылки на другие манускрипты и никогда не снабжены ссылками на Раскольничий. Очень важно отметить, что единственное татищевское известие в пользу Юрия Долгорукого (1152 г.) взято им из какой-то новгородской рукописи 58. Как видим, здесь существует четкое размежевание. Дополнительные сведения об убийстве Андрея Боголюбского и о суде над убийцами взяты Татищевым, как говорилось выше, из летописи П. М. Еропкина, доведенной до начала XIII в. 59 Некоторые разрозненные сведения восходят к рукописи A. Ф. Хрущова 60.

Большая группа дополнений к событиям 1185 г., связанным с Игорем Святославичем, должна быть возведена к какой-то летописи XIII в. так как в татищевском тексте говорится, что Игорь по возвращении из половецкого плена «Лавра же (Овлура. — Б. Р.) учинил вельможею и, крестя его, выдал за него дочь тысецкого Рагуила и многим имением наградил, которого дети ныне суть вельможами в Северской земли» 61. Простой хронологический расчет показывает нам, что дети Овлура-Лавра могли упоминаться как вельможи Северской земли не ранее, чем через 20-30 лет после 1185 г., т. е. не ранее 1205-1215 гг., а все, что идет из XIII в., не может быть связано с Раскольничьей рукописью, завершающейся 1197 г. (как, впрочем, и творчество Петра Бориславича, прослеживаемое по Ипатьевской летописи тоже только до 1197 г.).

В итоге мы видим, что основной массив татищевских известий за XII в. восходит к Раскольничьему манускрипту 62, написанному древним наречием на пергамене и содержавшем «разговоры и причины дел», что полностью подтверждается «речами» этого раздела татищевских известий. Всего к жанру «разговоров», посвященных в большинстве случаев «причинам дел», в татищевских известиях XII в. относится 52 речи (из них 14 речей мудрых бояр, 12 речей Изяслава и его сына).

Разрозненные данные, не входящие в этот массив, или имеют ссылки на Еропкинскую или Хрущовскую летописи или же определяются как материалы, взятые из неизвестной летописи XIII в.

Из полутора десятков известных нам летописцев XII в. татищевские известия убедительно сопоставимы только с одним — тем, кого я условно связал с именем Петра Бориславича. Все остальные авторы не нашли своего продолжения в татищевских выписках из его манускриптов.

Тем интереснее обратить внимание на далеких предшественников B. Н. Татищева, московских историков XVI в., которые за 200 лет до Татищева тоже пользовались не дошедшими до нас источниками и тоже сохранили нам более полные редакции древних летописей XII в., но летописей, принадлежавших к другому кругу, к кругу врагов Изяслава.

Никоновская летопись на протяжении 1138-1152 гг. содержит ряд дополнений (по сравнению с известными нам), особенно интересных своей однозначной тенденциозностью: все они сделаны в пользу Святослава Ольговича Северского, друга Юрия Долгорукого и врага Изяслава Киевского.

Князь Святослав по этим дополнениям еще более набожен, чем в летописи, еще больше озабочен судьбой взятого в плен брата Игоря [109]

(«Лучши ми смерть прияти, нежели оставити брата»); Игорь в свою очередь беспокоится о Святославе и просит постричь его в монахи «да не вижу злыя смерти брата моего великого князя Святослава Ольговича...» 63. В «Никоновских известиях» многое обращено и против врага Святослава — Изяслава Мстиславича. Так, митрополит Климент в 1147 г. будто бы «возбранял» ему поход против Святослава; когда Изяслав в 1152 г. осаждал Новгород-Северский — столицу Святослава, то о нем сказано, что он, Изяслав, «сице вознесся — смирися, не успе бо ничтоже, бе бо Новгород-Северский крепок зело, князь великий же Святослав Ольгович непобедим бе!» 64. Хронологически все эти дополнения точно укладываются в рамки личной княжеской летописи Святослава (1137-1156 гг.), а наивный и набожный тон их очень близок к манере летописца Поликарпа. Целый ряд мелких деталей (названия городов, имела тысяцких, незначительные подробности событий) уводят нас из XVI в. к первоисточнику XII в., к более подробной летописи Поликарпа, очевидно, тоже усеченной при составлении свода 1198 г. и тоже в единичном экземпляре дожившей до первых историков, заинтересовавшихся ею.

Пространную редакцию летописи Святослава Ольговича обнаружили и опубликовали историки эпохи Грозного, а пространную редакцию интереснейшей летописи «Мстиславова племени» обнаружил в Раскольничьем манускрипте и опубликовал более полно во второй редакции своей «Истории Российской» В. Н. Татищев.

Мы должны быть признательны отцу нашей истории за то, что добросовестность ученого не позволила ему отвергнуть древнюю летопись, проникнутую аристократической, враждебной Татищеву тенденцией, и он сохранил для нас облик одного из крупнейших историков XII в.


Комментарии

1. В. Н. Татищев. История Российская. Т. IV. М.-Л., 1964, стр. 36.

2. Там же, т. I, стр. 91.

3. Там же, т. IV, стр. 441, 448, 451, 454.

4. Там же, т. II. стр. 267; т. III, стр. 251, 252.

5. Там же, т. III, стр. 270. Текст см. стр. 231.

6. Там же, стр. 257. Прим. № 569. Текст проекта Романа на стр. 169 и 170.

7. Там же, т. 1, стр. 81.

8. Там же, стр. 122.

9. См., напр., там же, стр. 366-368.

10. Там же, стр. 91.

11. Там же, т. IV, стр. 377-388. Верный своей тенденции сокращать церковные рассуждения, Татищев очень сжато изложил знаменитую речь выдубицкого игумена Моисея 24 сентября 1198 г.: «Сия похвала Рюрику и княгине его в манускрипте Голицынском пространно описана, но окончание утрачено; а в других не упомянуто. Для того, токмо нужнейшее взяв, сокращенно положил» (т. III, стр. 256. Прим. № 565).

12. В. Н. Татищев. Указ. соч., т. IV, стр. 433.

13. В. Н. Татищев. Указ. соч., т. III, стр. 244; т. IV, стр. 444.

14. Там же, т. IV, стр. 445-446.

15. Там же, т. I, стр. 85.

16. Речь идет, разумеется не о том, посылал ли император послание Изяславу или что собор действительно был созван Мстиславом, а о том, что в собранных Татищевым летописях такие записи на самом деле были.

17. В ряде случаев Татищев ошибался при переводе устаревших слов XII в. Некоторые его ошибки драгоценны для нас как непреложное доказательство невыдуманности его сообщений. Так, в рассказе 1147 г. о развратной жизни Юрия Долгорукого сказано: «веселяся почасту ночи играя на скомонех и пия с дружиною» (т. IV, стр. 207). Во второй редакции Татищев дает пояснение непонятого им слова: «веселился ночи сквозь на скомонех (музыка) проигрывая и пия препровождал». Здесь неясные «скомони» осознаны как музыкальные инструменты. Только при помощи Ипатьевской летописи мы можем раскрыть происхождение этого загадочного слова. Под 1151 г. описывается турнир венгерских рыцарей в Киеве, где киевляне «дивились комонем их» (т. е. их коням). Татищев же и здесь вторично совершил ошибку: Многое множество киевлян дивляхуся утром, множеству кмецства их и скоманех (музыка) их» (т. IV, стр. 230). Когда Татищев выписывал из Раскольничьей рукописи под 1147 г. рассказ о развратной жизни Юрия, он еще не осмыслил неправильно прочтенного им слова и оставил его без пояснений. Когда же он вторично под 1151 г. встретился с этим же словом «комони», то перевел его как «музыка» и во второй редакции вставил (в скобках) такое толкование и в пересказ событий 1147 г., где речь шла о любви Юрия к турнирам и конским ристаниям.

18. В. Н. Татищев. Указ. соч., т. I, стр. 123-125; М. Н. Тихомиров. О русских источниках «Истории Российской» (В. Н. Татищев. История Российская. Т. I. М.-Л, 1962, стр. 39-53).

19. С. Л. Пештич. Русская историография XVIII в., ч. 1. Л., 1961, стр. 257-258.

20. В. Н. Татищев. Указ. соч., т. III, стр. 119. Прим. № 523, стр. 250.

21. ПСРЛ, т. 2, изд. 1962 г. Добавл. стр. 48. Основной текст стр. 608.

22. См. прим. № 522 — об ослеплении рязанских князей в 1177 г., № 530 — о войне Василька Дрогичинского с Владимиром Минским в 1182 г. и № 546 — об ошибочном наименовании короля Белы III зятем Владимира Галицкого (Татищев не внес этого в основной текст). Две последние записи были только в рукописи Хрущова, «а в прочих пропущено» (т. III, стр. осн. текста 119, 127-128, 146; прим, на стр. 250, 251, 253).

23. См. прим. № 520 — о суде Михалка Юрьевича над убийцами Андрея Боголюбского; № 589 — о посольстве галичан к Мстиславу Удалому в 1213 г.; № 597 — о полоцких событиях 1217 г.; № 600 — Предсмертная речь Константина Всеволодича в 1218 г. Описание смерти князя Константина, известное нам в менее полном виде по Никоновской летописи (ПСРЛ, т. X, стр. 80), Татищев связывал с авторством Симона. М. Н. Тихомиров правомерно сомневался в авторстве Симона; в данном случае это особенно сомнительно, так как Симон был епископом Владимирским, а в Ростовской епархии, в уделе Константина епископом был Кирилл. Материалы о 1218 г. Татищев черпал из нескольких летописей (одна из них, очевидно, Ростовская): «Речь же сего великого князя не во всех равно, но во многих сокращено или испорчено» (т. III, стр. 262). В первоначальном варианте было добавлено: «А здесь точно из Еропкина выписано. В Никоновском нечто пред всеми прибавлено, а в иных убавка есть» (т. III, стр. 305). Ссылка на Еропкинскую летопись в данном случае должна относиться к превышениям татищевского текста над Никоновским.

24. Возможно, в этот список следует внести и Ростовскую летопись и какую-то летопись, виденную Татищевым у А. П. Волынского.

25. В. С. Иконников. Опыт русской историографии. Т. I, кн. 2. Киев, 1892, стр. 1085.

26. В. Н. Татищев. Указ. соч., т. I, стр. 124.

27. А. И. Андреев. Труды В. Н. Татищева по истории России. (В. Н. Татищев. Указ. соч., т. I, стр. 27).

28. С. Л. Пештич. Русская историография XVIII в. Т. I. Л., 1961, стр. 227, 237.

29. С. Л. Пештич. Указ. соч., ч. I, стр. 250. См. также статью С. Н. Валка «История Российская В. Н. Татищева в советской историографии» (В. Н. Татищев. Указ. соч., т. VII, стр. 5-29).

30. С. Л. Пештич. Указ. соч., ч. I, стр. 261.

31. Детальный анализ методики работы Татищева, произведенный А. И. Копаневым, заказал, что дополнения Татищева опираются на недошедшие до нас подлинные источники (А. И. Копанев. Об одной рукописи, принадлежавшей В. Н. Татищеву. «Труды БАН и ФБОН АН СССР, т. II. М.-Л., 1955, стр. 235).

32. В. Н. Татищев. Указ. соч., т. III, стр. 53-54; прим. № 464 на стр. 241-242. Т. IV, стр. 247-248 (первая редакция).

33. С. Л. Пештич. Указ. соч., ч. I, стр. 250.

34. Б. А. Рыбаков. Древняя Русь. Былины, сказания, летописи. М., 1963, стр. 319-334.

35. Новгородская IV летопись. ПСРЛ, т. IV, стр. 22; Воскресенская летопись. ПСРЛ, т, VII, стр. 121.

36. В. Н. Татищев. Указ. соч., т. I, стр. 123.

37. С. Л. Пештич. Указ. соч., ч. I, стр. 237.

38. К. Н. Бестужев-Рюмин. О составе русских летописей до XIV века. СПб, 1868.

39. С. Л. Пештич. Указ. соч., ч. I, стр. 250.

40. Ипатьевская летопись. ПСРЛ, т. II, стлб. 347-348. Лаврентьевская летопись. Там же, стлб. 316.

41. И. И. Смирнов. Очерки социально-экономических отношений Руси XII-XIII вв. М.-Л., 1963, стр. 255-256; С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. I, М., 1959, стр. 704.

42. И. И. Смирнов. Указ. соч., стр. 258. С. Л. Пештич во 2-й части своего труда и сумел возразить И. И. Смирнову, так как не имел достаточных оснований для отвода «Раскольничьей» летописи как источника (см. стр. 159, прим. 1097).

43. А. Г. Кузьмин. Об источниковедческой основе «Истории Российской» В. Н. Татнщева. «Вопросы истории», 1963, № 9, стр. 214-218.

44. Мною написана работа (около 10 п. л.) о татищевских известиях, где каждое из них подвергается специальному рассмотрению. Данная статья основывается на выводах этой работы.

45. Даты даны по Татищеву; они, как и летописные, не всегда точны.

46. Всего за годы 1146-1154 можно выделить 84 известия. Из них 5 нейтральны и не содержат никаких указаний на симпатии автора; одно известие в пользу Юрия, одна запись и хвалит и порицает Юрия, а 77 известий написаны в пользу Изяслава Мстиславича, против Юрия.

47. Б. А. Рыбаков. Древняя Русь..., стр. 343-345.

48. В. Н. Татищев. Указ. соч., т. II, стр. 162.

49. Там же, стр. 170-171. См. т. IV, стр. 207.

50. В. Н. Татищев. Указ. соч., т. II, стр. 270, прим. № 470; т. IV, стр. 439, прим № 298.

51. Там же, т. III, стр. 48.

52. Там же, стр. 126.

53. В. Н. Татищев. Указ. соч., т. II, стр. 192-193. В первой редакции этого раздела нет.

54. Все приурочения авторства к определенному историческому лицу (кроме Нестора) очень условны. Предлагаемые здесь имена Поликарпа или Петра Бориславича условны в той же мере, как предложенные А. А. Шахматовым имена Никона или Моисея.

55. Подробнее см. Б. А. Рыбаков. Древняя Русь..., стр. 336-345.

56. С. Л. Пештич. Указ. соч., ч. 1, стр. 233.

57. А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1946.

58. В. Н. Татищев. Указ. соч., т. III, стр. 241, прим. № 458.

59. Там же, стр. 249-250, прим. № 512 и № 520.

60. Там же, стр. 251, прим. № 530; стр. 253, прим. № 546.

61. Там же, стр. 139.

62. Из 162 известий о «Мстиславовом племени» 3 известия следует возвести к Голицынской рукописи, может быть, к руке игумена Моисея, а 159 — к Раскольничьей рукописи, т. е. к летописи Петра Бориславича.

63. ПСРЛ, т. IX, стр. 171.

64. Там же, стр. 196.

Текст воспроизведен по изданию: Татищев и летописи XII в. // История СССР, № 1. 1971

© текст - Рыбаков Б. А. 1971
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Андреев-Попович И. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
©
История СССР. 1971