-

Татищевское известие о борьбе за Берестье в 1182 году

(Горовенко Андрей Витальеич — учитель, Тамбов)

Бурные события 1182 г. вокруг Берестья не отразились в сохранившихся летописных сводах и были бы известны исключительно по польским источникам, если бы не существовало альтернативной версии у В. Н. Татищева. Согласно его «Истории Российской», городом в то время владел минский князь Владимир. Против него выступил дрогичинский князь Василько, использовавший войска «ляхов и мазовшан», возглавляемые братом его жены. Борьба за Берестье шла с переменным успехом, но после того как в нее вмешался тесть Василько Дрогичинского, минский князь был окончательно изгнан из города.

______________________________________________

«А Василько не име чим ляхом заплатити... вдаде тестеви городы своя по себе, иже дети не имел. И тако сольщен бысть Василько тестем своим; но Роман Василька и с тестем выгнал» ¹.

______________________________________________

Татищевский рассказ подкупает изобилием деталей, однако из пяти персонажей лишь один идентифицирован с абсолютной точностью. Это владимиро-волынский князь (с 1170 г.) Роман Мстиславич. С остальными дело обстоит значительно сложнее.

Некоторые историки (О. М. Рапов, Н. И. Щавелева) называют минского князя Владимиром Володаревичем ², хотя отчество у него появляется только во второй редакции «Истории Российской», а откуда оно взялось, выявляется при внимательном изучении первой редакции. Из ее «росписи алфабетической» видно, что Татищев отождествил Владимира минского с одним из князей, упомянутых в его своде при описании полоцкой усобицы 1158 года. Сопоставление этого татищевского текста с соответствующим местом Ипатьевской летописи показывает, что Татищев в данном случае использовал какой-то неисправный ее список. Во всех известных списках, включая Ермолаевский, при описании событий 1158 г. трижды упоминается минский князь Володарь Глебович; у Татищева в одном из этих трех упоминаний вместо верного «к Володареви» стоит «к Володимерови». Татищев не сразу понял, что это дефект использованного им источника, и под его пером появился новый князь. Впоследствии он заметил свою ошибку: во второй редакции при описании событий 1158 г. на месте мифического Владимира появился, как и следовало, Володарь ³.

Но тогда Татищев оказался перед необходимостью отыскать в княжеской генеалогии новое место для действовавшего в 1182 г. минского князя Владимира, раз уж он оказался не тождествен правившему в 1158 г. минскому князю. Предположив, что первый был сыном второго, Татищев попросту приписал к имени Владимира отчество «Володаревич». Прием не слишком корректный, но в данном случае, как это ни парадоксально, в нем проявилась добросовестность историка: [143] если бы Владимир минский был его вымыслом, он просто переименовал бы его в Володаря. Летописи такого князя не знают. В «Хронике Ливонии» утверждается, что августинец Майнард начал свою проповедь с разрешения полоцкого князя Владимира; событие это условно датируют 1184 годом ⁴. Тождество Владимира полоцкого с татищевским персонажем все-таки не исключено. Впрочем, наличие какого-то источника с упоминанием Владимира минского еще не доказывает его историчности.

Н. М. Карамзин полагал, что татищевское известие о Берестье «смешано с явной ложью»; главным его аргументом был тот факт, что этот город «принадлежал не минским, а волынским князьям» ⁵. Следовало бы сделать оговорку: до 1170 и после 1182 года. На протяжении 12 лет судьба Берестья неизвестна. Есть прецедент: вскоре после смерти главы рода, волынских князей Мстислава Изяславича (19 августа 1170 г.), вызвавшей раздробление его волости, галицкий князь Ярослав захватил Бужск. Об этом происшествии известно лишь благодаря случайности ^б.

Дрогичинского князя Василько летописи также не знают. Рапов считает его сыном бужского князя Ярополка Изяславича ⁷; Щавелева добавляет к этому, что Ярополк «держал Берестейскую землю с 1154 по 1170 год» ⁸. Неясно, на чем основано это утверждение. Ярополк умер в 1168 году ⁹. Судя по тому, что Бужск, прежде чем выйти из состава родовой волости, достался племяннику Ярополка (Святославу Мстиславичу), Ярополк не имел детей. Татищев же мог считать дрогичинского князя сыном другого Ярополка и вовсе не был уверен в том, какую ветвь генеалогического древа Рюриковичей представляет этот князь. В первой редакции отчество отсутствует, а во второй «сын Ярополков» написано вместе зачеркнутого «Глебов» ¹⁰.

Сходная ситуация с братом жены Василько и его тестем. В первой редакции они оставались безымянными. Во второй брат жены Василько назван князем мазовецким ¹¹, что Татищев легко мог вывести из упоминания «ляхов и мазовшан» в его войске; ниже тесть Василько назван Лешком, однако имя приписано к тексту позже ¹². В то же время на полях против упоминания тестя Василько сделана запись: «Лешек мазовецкий», из чего ясно, что Татищев запутался: очевидно, из доступных ему польских хроник XVI в. он узнал о существовании в описываемое время мазовецкого князя Лешка, однако не мог окончательно решить для себя, кем он приходился дрогичинскому князю — братом жены или тестем.

В рочнике Краковского капитула под 1182 г. записано: «Князь Казимир победил русских. Сын Казимира Болеслав умер» ¹³. Отождествление малопольского князя Казимира II с тестем Василько дрогичинского напрашивается. Могут возразить, что существование дочери Казимира II и ее брак с дрогичинским князем не подтверждаются польскими источниками. Однако и не вызывающее сомнений наличие другой дочери Казимира II, в 1179 г. выданной за одного из сыновей черниговского князя ¹⁴, этими источниками тоже не подтверждается. Что касается брата жены дрогичинского князя, то в нем логично видеть не родного ее брата (Болеслава Казимировича), а двоюродного — Лешка Болеславича (ок. 1165-1186 гг.), княжившего в Мазовии и Куявии.

Есть мнение, что татищевское известие о событиях 1182 г. «не согласуется со сведениями современных событию памятников, и в связи с этим не может быть использовано в качестве источника по рассматриваемому вопросу» ¹⁵. Если бы автор написал, что данное известие в принципе не может быть использовано из-за неясности его происхождения, возразить было бы сложно. Однако он рассуждает в другой плоскости. Между тем татищевский рассказ не противоречит лаконичной записи древнейшего польского рочника. Очевидно, А. Б. Головко имел в виду такой памятник, как хроника магистра Винцентия (1160-1223 гг.; краковский епископ в 1207-1218 гг.). Здесь содержится недатированный рассказ о походе Казимира II на Берестье, где он посадил некоего русского князя — «первородного сына своей сестры», разбив у стен этого города войско его противников — Всеволода Белзского и каких-то «князей владимирских» с их многочисленными союзниками. Польский ставленник вскоре умер в завоеванном городе от яда. «Провинцию убитого Казимир, рассчитывая на повиновение, отдает брату его, князю Владимирии и Роману», — сообщает Винцентий ^1б.

На первый взгляд, перед нами действительно свидетельство современника, [144] опровергающее татищевскую версию. Однако есть основания думать, что Винцентий работал над своей хроникой уже на склоне дней, уединившись в Енджеевском монастыре после отречения от сана, т.е. в 1218-1223 годах ¹⁷. Таким образом, от событий 1182 г. до занесения сведений о них в хронику Винцентия прошло по меньшей мере 36 лет, и хронист едва ли мог описать их вполне точно. В рассказе о событиях вокруг Берестья не осталось решительно ни одной детали, которая не была бы подвергнута сомнению кем-либо из исследователей. В частности, среди известных по Ипатьевской летописи сыновей сестры Казимира и волынского князя Мстислава Изяславича ни один не может быть идентифицирован как безымянный претендент на Берестье.

Некоторые польские историки предлагали на эту роль Святослава Мстиславича; Головко, упомянув об этом, также вставляет имя Святослава в свой пересказ версии Винцентия ¹⁸. Но избавиться таким путем от темных мест и противоречий не удается. Так же и когда Ян Длугош (XV в.), перерабатывая тот же сюжет в своей «Истории Польши», назвал загадочного князя Мстиславом ¹⁹, ясности от этого не прибавилось ²⁰.

В начале 1168 г. Роман Мстиславич был послан отцом, занимавшим в то время киевский стол, княжить в Новгород. Отсюда следует, что он был старшим среди братьев. Через два с половиной года, получив известие о смерти отца (14 августа 1170 г.), Роман переместился из Новгорода на Волынь. Рассказав об этом, летописец мимоходом упомянул о смерти в Берестье его младшего брата Владимира (собственно говоря, во всех списках Ипатьевской летописи, включая Ермолаевский, на месте имени читается только «-мир» ²¹, но так оканчивается лишь одно княжеское имя). В соответствующем месте татищевского свода явно использована летопись группы Ипатьевской: разница сводится к тому, что после сообщения о смерти Мстислава Изяславича перечислены его дети — Роман, Святослав и Ярополк (последний в Ипатьевской летописи вообще не упоминается), а умерший в Берестье брат Романа назван Святославом. Составляя первую редакцию «Истории Российской», Татищев почему-то не заметил, что «покойник не умер»: на следующей странице его труда, в полном соответствии с текстом Ипатьевской летописи, Святослав передает свой город Червен во временное владение галицкому княжичу Владимиру Ярославичу, рассорившемуся со своим отцом ²². Работая над второй редакцией, Татищев обнаружил противоречие и внес в имена «поправку», которая только усугубила путаницу: вместо Святослава, оставленного умирать в Берестье, теперь договаривался с Владимиром Ярославичем мифический Ярополк ²³.

Элемент мистики возникает, когда используют одновременно сообщение Ипатьевской летописи о передаче Святославом Червена и сообщение татищевского свода о его смерти в Берестье. Первое из них Рапов датировал по Н. Г. Бережкову, доказавшему, что обозначение года в Ипатьевской летописи в данном случае тремя единицами выше мартовского, так что 6681 г. соответствует здесь 1170/71 январскому году ²⁴. Второе же, вырванное из контекста, датировано таким образом, как если бы это был обычный мартовский год. В результате события поменялись местами и оказались разведенными на два года, Святослав получил возможность княжить во Владимире в период пребывания Романа в Новгороде ²⁵.

Ясно, что Святослав должен был иметь какое-то более значительное владение, чем Червен; это мог быть Белз, который впоследствии составлял единую волость с Червеном, и владел ею Всеволод Мстиславич ^2б. Щевелева утверждает, что Всеволод был князем белзским с 1170 г. ²⁷, хотя он впервые упоминается в Ипатьевской летописи только под 1188 г. ²⁸ (сообщение Винцентия о его участии в борьбе за Берестье оспаривается). Но нет нужны «подыскивать» волости для всех четырех Мстиславичей сразу после смерти их отца, когда самому старшему, Роману, было не более 20 лет ²⁹. Перед нами пример деда Мстиславичей по матери — Болеслава Кривоустого (умер в 1138 г.), разделившего Польшу между четырьмя старшими сыновьями. Пятый, малолетний Казимир, никаких владений по завещанию отца не получил и долго находился в полной зависимости от старших братьев; только в 1173 г. ему удалось занять стол в Сандомире. Можно предположить, что Всеволод Мстиславич получил Белз и Червен лишь после смерти бездетного брата Святослава (между 1170 и 1185 гг.). В «Слове о полку Игореве» после обращения к Роману ни Святослав, ни Всеволод не названы; автор переходит сразу к двоюродным братьям Романа. Трудно сомневаться в том, что Святослав к 1185 г. умер; Всеволод же, [145] вероятно, был еще слишком молод; если он родился около 1170 г., то автору «Слова» не было смысла обращаться к безвестному юному князю.

Чтобы хоть как-то примирить данные Ипатьевской летописи с хроникой Винцентия, допустим, что сразу после смерти Мстислава Изяславича Роман сел княжить во Владимире, Всеволод — в Белзе, Владимир — в Берестье, а Святослав — в Червене; допустим, что после смерти Владимира в том же году Святослав получил к Червену Берестье, куда и перенес свой стол, уступив на малое время незначительный Червен Владимиру Ярославичу; допустим, что через 12 лет. Роман и Всеволод вдруг ополчились на Святослава и прогнали его из Берестья, что он вернул этот город с помощью Казимира, но вскоре умер от яда, а братья поделили его владения: Роману досталось Берестье, а Всеволоду Червен.

Но если события развивались именно так, то Святослава следует считать самым младшим из Мстиславичей, потому и получившим после смерти отца самое незначительное владение. Между тем Винцентий утверждает, что Казимир помогал «первородному сыну своей сестры, по ошибке отвергнутому братьями, из-за того, что мать по причинам скрытой ненависти наклеветала, будто он [ей] не сын, а был подложен, [когда] не было надежды на потомство» ³⁰. Чуть ниже Винцентий сообщает, что горожане Берестья сочли «незаконнорожденного» недостойным главенствовать над другими князьями. Отсюда следует, что Роман и Всеволод долгое время признавали княжившего в Берестье брата старшим. Но в таком случае место его было не в Берестье, а во Владимире!

Таким образом выясняется, что Винцентий, этот современник событий, совершенно не знает иерархии княжеских столов Западной Волыни и сообщает сведения, не укладывающиеся в хронологию, восстанавливаемую по русским летописям и польским рочникам. Он не только не может назвать по именам всех сыновей родной сестры своего князя, но даже не уверен в том, сколько их вообще было; характерно упоминание неких «князей владимирских», там, где речь может идти об одном только Романе.

Здесь встает проблема жанровой принадлежности хроники Винцентия. Крайняя тенденциозность ее автора привела к тому, что многие исследователи отказывались считать его книгу произведением историографии и видели в ней только школьный учебник. Во всяком случае вполне очевидно, что Винцентий писал не хронологический отчет для будущих поколений, а героико-патетическое произведение о великих деяниях поляков и их князей. Отношение его к фактам хорошо видно на примере тех сведений, которые он дает о Романе. Объясняя решение Романа помочь Казимировичам в 1195 г., Винцентий пишет: «Ибо Роман помнил, сколько благодеяний сделал ему Казимир, у которого он почти с колыбели воспитывался, да и на княжество, которым он правил, его посадил Казимир» ³¹. Однако младенчество Романа (род. около 1150 г.) приходится на отрочество Казимира (род. незадолго до 1138 г.), поэтому Роман не мог у него воспитываться. Под «княжеством», на которое Романа будто бы посадил Казимир, явно подразумевается Берестье, тогда как оно было такой же «отчиной» для Романа, как и Владимир; даже если Казимир и в самом деле добровольно уступил Берестье его законному владельцу, то увидеть в этом великое благодеяние очень сложно.

Здесь уместно вспомнить татищевскую версию, согласно которой Роман попросту выгнал из Берестья польского ставленника вместе с его тестем. Подлинных обстоятельств борьбы за Берестье в 1182 г. из-за состояния источников выяснить пока нельзя. Зато Ипатьевская летопись подробно рассказывает о событиях 1188 г., когда Роман пытался овладеть Галичем, потеряв в ходе этой авантюры и принадлежавший ему Владимир. «Романови же не был в Ляхох помочи», — замечает летописец ³². Ясно, что в помощи отказал Роману именно Казимир, поскольку ниже сообщается, что Роман получил ее от другого своего дяди — Мешко, враждовавшего с младшим братом Казимиром из-за Кракова.

Винцентий был таким же современником событий, как и неизвестный по имени летописец киевского князя Рюрика Ростиславича, труд которого вошел в состав Ипатьевской летописи. Однако польского хрониста не интересуют частности. Его задача — прославить в веках своего князя. И Винцентий сообщает о новом благодеянии, будто бы оказанном Роману: «Щедрый Казимир дает этому за заслуги также Галицкое королевство» ³³.

Сообщаемые Винцентием детали ненадежны; а при рассмотрении общей схемы [146] его рассказа о событиях вокруг Берестья обнаруживается совпадение ряда ее ключевых моментов с татищевской версией: 1) русский князь, претендующий на Берестье, вынужден прибегнуть к помощи своего польского родственника; 2) польский князь одерживает вверх в разгоревшейся борьбе и сажает своего ставленника в Берестье; 3) победа оказывается бесплодной, ибо город вскоре переходит под власть Романа. Последнее обстоятельство представляет особый интерес, поскольку ни в одной из доступных Татищеву польских хроник XVI в. об этом не сообщается ³⁴. Эта деталь выпала уже в великопольской хронике конца XIII в., т.е. на ранней стадии формирования польской средневековой историографической традиции. Таким образом, этот факт является общим только для двух независимых источников: хроники Винцентия и неизвестной летописи, использованной Татищевым.

В первой редакции «Истории Российской» утверждается, что фрагмент о борьбе за Берестье взят «из летописца Еропкина» ³⁵. Однако доверять этому сообщению не приходится: во второй редакции вместо Еропкина почему-то назван уже другой сотрудник Татищева — Хрущов ³⁶. Подобная подмена наблюдается еще в двух случаях ³⁷. Из пяти ссылок на Еропкина в примечаниях к первой редакции перешли во вторую только две ³⁸, в том числе и та, где высказывается предположение о полоцком происхождении его летописца. В то же время во второй редакции появились два примечания, в которых манускрипт Еропкина признается будто бы лишь вариантом Степенной книги ³⁹. В серьезном и обстоятельном комментарии Щавелевой к изданным ею фрагментам хроники Винцентия принято существующее в литературе представление о «Полоцкой летописи» Татищева; к сожалению, оно не имеет под собой надежной опоры. Поэтому сообщение о борьбе за Берестье приходится все же отнести к числу апокрифов.

Комментарии

1. ТАТИЩЕВ В. Н. История Российская, Т. 4. М.-Л. 1964, с. 298.

2. РАПОВ О. М. Княжеские владения на Руси в X — первой половине XIII в. М. 1977, с. 61; ЩАВЕЛЕВА Н. И. Польские латиноязычные средневековые источники. М. 1990, с. 129.

3. Ср.: Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 2. М. 1962, стб. 493-496 (см. также разночтения по Ермолаевскому списку: там же, Приложение, с. 38); ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч. Т. 4, с. 252-253; там же. Т. 3. М.-Л. 1963, с. 62-64. Восстанавливаемый, таким образом, ход мыслей Татищева доказывается сопоставлением примечаний № 334 к первой редакции (там же. Т. 4, с. 443) и № 475 к второй редакции (там же, т. 3, с. 244).

4. ГЕНРИХ ЛАТВИЙСКИЙ. Хроника Ливонии. М.-Л. 1838, с. 59 и 248.

5. КАРАМЗИН Н. М. История государства Российского. Т.2-3. М. 1991, с. 551, примеч. 87.

6. ПСРЛ. Т. 2, стб. 564. Сын Ярослава Галицкого обещает Святославу Мстиславичу: «Аже ти сяду в Галичи, то Бужьск твои возъворочю».

7. РАПОВ О. М. Ук. соч., с. 178.

8. ЩАВЕЛЕВА Н. И. Ук. соч., с. 129.

9. 7 марта 6678 года (ПСРЛ. Т. 2, стб. 539). В данном случае обозначение года двумя единицами выше мартовского (БЕРЕЖКОВ Н. Г. Хронология русского летописания. М. 1963, с. 180, п. а); таким образом, дата соответствует 7 марта 1168 январского года.

10. ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч. Т. 4, с. 127; ср. варианты к тексту: там же, с. 285.

11. Там же. Т. 4, с. 127.

12. Там же. Т. 4, с. 128; ср. варианты к тексту: там же, с. 284.

13. ЩАВЕЛЕВА Н. И. Ук. соч., с. 148.

14. ПСРЛ. Т. 2, стб. 612.

15. ГОЛОВКО А. Б. Древняя Русь и Польша в политических взаимоотношениях X — первой трети XIII в. Киев. 1988, с. 83-84.

16. ЩАВЕЛЕВА Н. И. Ук. соч., с. 106.

17. Там же, с. 79.

18. ГОЛОВКО А. Б. Ук. соч., с. 83-84.

19. DLUGOSZ. Opera omnia. Т. 11. Cracoviae. 1873, р. 112-113.

20. Версию Длугоша без существенных изменений воспроизводят польские хронисты XVI в.; их известия в первой половине XVII в. использовал составитель Густынской летописи, впервые отождествивший загадочного претендента с галицким княжичем Олегом и приурочивший события к 1188 году. Версию Густынской летописи использовал Рапов; он не только не выявляет ее происхождения, но и дает ложную ссылку на ранний источник — Ипатьевскую летопись: ПСРЛ. Т. 2. М. 1962, стб. 564, 657. Подлинный источник другой: ПСРЛ. Т. 2. СПб. 1843, с. 321. Таким образом, путаница, возникшая на страницах средневековых хроник, не изжита поныне.

21. ПСРЛ. Т. 2. стб. 562. Разночтения по Ермолаевскому списку см. там же, Приложение, с. 44.

22. ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч. Т. 4, с. 280; ПСРЛ. Т. 2. М. 1962, стб. 564.

23. ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч. Т. 3, с. 97. Не его ли, кстати, Татищев считал отцом Василько дрогичинского.

24. БЕРЕЖКОВ Н. Г. Ук. соч., с. 188, пункт «з».

25. РАПОВ О. М. Ук. соч., с. 176-177.

26. Старший сын его наследовал Белз, а младший — Червен (ПСРЛ. Т. 2. М. 1962, стб. 721).

27. ЩАВЕЛЕВА Н. И. Ук. соч., с. 129.

28. ПСРЛ. Т. 2. М. 1962, стб. 660, под 6696 мартовским годом.

29. При описании событий зимы 1149/50 гг. польский князь Болеслав IV назван уже сватом Изяслава Мстиславича (ПСРЛ. Т. 2, стб. 384). Следовательно, Роман родился около 1150 г., что хорошо сочетается с известием о его княжении в Новгороде с 1168 года.

30. ЩЕВЕЛЕВА Н. И. Ук. соч., с. 105.

31. Там же, с. 109.

32. ПСРЛ. Т. 2, стб. 661.

33. ЩАВЕЛЕВА Н. И. Ук. соч., с. 106.

34. Татищевский обзор их известий о событиях 1182 г. см.: ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч. Т. 4, с. 451-452 (примеч. 382). Мною просмотрены соответствующие тексты хроник М. Кромера, М. Стрыйковского и М. Бельского.

35. ТАТИЩЕВ В. Н. Ук. соч. Т. 4, с. 451, примеч. 382.

36. Там же. Т. 3, с. 251, примеч. 530.

37. Примечания к известиям под 1203 г. (т. 4, с. 457, примеч. 429; ср. т. 3, с. 257, примеч. 569) и под 1218 г. (т. 4, примеч. 589; ср. т. 4, с. 462, примеч. 457).

38. Примечания к известиям под 1203 г. (т. 3, с. 589; ср. т. 4, с. 461, примеч. 450) и под 1217 г. (т. 3, с. 261, примеч. 597; ср. т. 4, с. 462, примеч. 457).

39. Там же. Т. 3, с. 249, примеч. 512; с. 250, примеч. 520.

Текст воспроизведен по изданию: Татищевское известие о борьбе за Берестье в 1182 году // Вопросы истории, № 8. 1996