СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Сочинения М. В. Ломоносова, с объяснительными примечаниями академика М. И. Сухомлинова.
Издание академии наук. Спб. 1892.

Наша академия в последнее время (как бы не сглазить!) обнаруживает необыкновенную деятельность. Вслед за первым выпуском «Словаря» она издала первый том сочинений Ломоносова, до 850-ти страниц в большую четверку. Оба издания напечатаны по распоряжению академии, как значится на пометке непременного секретаря, в декабре 1891 года. Объявлено также о подготовлении академического издания Пушкина. Будем надеяться, что между появлением в свет трудов нашего первого по своему значению поэта и первого основателя тонического стиха в нашей поэзии пройдет меньше двадцати лет, которые прошли между изданием академиею Державина и Ломоносова. Как ни хороши эти издания, но если на каждое из них потребуется чуть не четверть века, сколько же лет употребит академия на собрание сочинений всех наших классических писателей? И что если в среде ее не найдется таких удивительных по своему трудолюбию членов, как М. И. Сухомлинов? Только что окончив «Историю академии», он принялся за такой огромный труд, как собрание всего, что написал Ломоносов. Правда, труд этот был во многих частях значительно подготовлен исследованиями его предшественников, да и сам М. И. напечатал в «Русском Вестнике» 1861 года большой этюд: «Ломоносов, студент Марбургского университета». Мы очень богаты [264] монографиями об этом Петре Великом русской литературы, как его назвал Белинский: его разбирали, в числе других русских самородков, Перевлеский, Щапов, Ремезов, Пятковский, Новаковский, даже Д. В. Григорович в своем, впрочем, довольно слабом издании «Русские знаменитые простолюдины». Его исследовали как писателя: Погодин, Штелин, Тихонравов, Кулиш, Пономарев, Пекарский, Куник, Лонгинов, Никитенко, Билярский; как историка: Соловьев, Воронов; как филолога: Будилович, В. Ламанский и др. Со времен Екатерины нет ни одного сколько нибудь замечательного русского писателя, который не отозвался бы с почетом и уважением об этом высокоталантливом деятеле русского слова. Наше общество дважды откликнулось на призыв почтить память рыбака-академика, первый раз в 1855 году, в годовщину издания Ломоносовым первой русской граматики и основания Московского университета, когда Куник отыскал в архиве академии первую оду молодого студента, присланную из Марбурга. Через десять лет после этого юбилея вся Россия сочувственно отозвалась на торжественные поминки по Ломоносове, в столетнюю годовщину его кончины. Не было почти ни одного города в России, который не сказал бы по поводу этого дня доброго слова о почившем деятеле. Невозможно перечислить всех биографий, речей, статей, воспоминаний, стихотворений, вышедших к этому дню. В библиографической истории литературы Межова приведены далеко не все источники по этой части. В словаре Геннади они перечислены гораздо подробнее, с указанием на содержание многих отзывов, с подразделением на напечатанные до юбилея 1865 года и после него, на критические статьи, характеристики и панегирики, статьи по поводу юбилея, сборники и юбилейные речи. Редактору полного собрания сочинений Ломоносова не легко будет разобраться в этом огромном материале, но мы уверены, что он извлечет из него все необходимое для полной и верной оценки писателя и ученого. В первом вышедшем ныне томе он является только как поэт впродолжение первых 14-ти лет его деятельности. Остается, стало быть, еще столько же лет до окончания его славного поприща. Стихотворным трудам Ломоносова предпослано очень короткое предисловие, в котором говорится не о значении стихов писателя, — критическая оценка явится, вероятно, позже, вместе с биографией, — а о прежних изданиях его сочинений. Редактор упоминает только о пяти изданиях: двух выпущенных при жизни автора, двух академических (последнее 1840 года) и одном лучшем — архимандрита Дамаскина в Москве.

В новом издании стихи помещены в хронологическом порядке, по подлинным рукописям, сохранившимся в академии; варианты, объяснинительные примечания и приложения отнесены в конец тома, имеют особую пагинацию и занимают слишком 500 страниц. Здесь собрано множество любопытных фактов и подробностей, большею частью являющихся в первый раз. Казалось бы, что после стольких статей о лучших произведениям Ломоносова трудно сказать об них что нибудь новое, а между тем оказывается, что все наши курсы литературы, учебники и критические отзывы повторяют только общие места о сочинениях Ломоносова, на основании первоначальных показаний, к тому же еще не редко ошибочных. Так, долгое время первою русскою одою, написанною тоническим размером, считалась «Ода на взятие Хотина» 1739 года, пока [265] академик Куник не отыскал, через 118 лет после присылки Ломоносовым, действительно первой его оды, переведенной из Фенелона, и не издал это произведение. Г. Сухомлинов не только приводит в подлиннике французскую оду со всеми ее вариантами по разным изданиям, но цитирует для чего-то не имеющие никакого отношения к ней места из «Телемака», представляющие очень скромные и туманные выходки прелата против своего монарха. Тут же г. Сухомлинов приводит другую оду Фенелона в подлиннике и в переводе Тредьяковского, чтобы доказать, вместе с Пекарским и Куником, что стихи Ломоносова, при всей их шероховатости, благозвучнее, чем у Тредьяковского. С этим вряд ли можно согласиться: стихи автора Телемахиды, конечно, неуклюжи, но он переводит так, что его можно понять, тогда как у Ломоносова, во многих строфах его перевода, нельзя добиться смысла. Тредьяковский пишет: «С мнением других всегда будь согласен прямо. Никогда в твоем стоять не изволь упрямо. Внятно слушай, что тебе люди предлагают. Больше умным не кажись, нежели тя знают». Ломоносов выражается так в 5-й строфе, взятой наудачу: «Где два острова прекрасны, как щастливы ветьвми рясны Зраку могут радость дать, Сердце каковой желает: Лира что моя не знает, Песнь тебе богов вспевать». Такими бессмыслицами полны почти все 14 строф перевода. И между тем в этом неумелом переводчике была, всетаки, искра настоящего поэтического дарования, до которого никогда не достигал бездарный труженик Тредьяковский. В следующей же оде «На взятие Хотина» марбургский студент достигнул такого высокого одушевления, что оно должно было поразить даже тех членов академии, которые сколько нибудь мараковали порусски. Штелин, один из первых биографов Ломоносова, говорит в своих «Записках», что эта ода была напечатана при академии, поднесена императрице и роздана при дворе, где все читали ее, удивляясь новому размеру. Академическое издание Ломоносова 1784 года прибавляет даже, что оду напечатал камергер Корф. С тех пор все истории литературы повторяли это известие, описывая яркими красками впечатление, произведенное одою рыбака на высшее петербургское общество. И что же оказывается? Ода никогда не была напечатана ни отдельно, ни в тогдашних повременных изданиях, и присланная в 1739 году появилась впервые в печати только через 12 лет, в собрании сочинений Ломоносова, изданном им самим. Он отправил ее в академию тотчас после взятия Хотина, но не одну, а вместе с «рассуждением о нашей версификации». Тредьяковский сознается, что студент прислал письмо, «которым опровергал правила, положенные от меня, а свои вместо тех представил», но не говорит, что, вероятно, убедил академиков не издавать стихов своего конкурента, а добрые немцы, конечно, были рады, что русский же человек подставляет ногу своему соотечественнику. Таким образом, придворные Анны Ивановны и петербургское общество никак не могли восхищаться произведением действительно удивительным по тому времени. Опровержения подобных общепринятых и между тем ложных фактов приводятся и в других случаях, но местами такие коментарии уже чересчур подробны и излишни даже для академического издания. Так, разобрав оду не с критической, а только с риторической стороны, на основании мнений Сумарокова, Державина, Шевырева, г. Сухомлинов приводит не только [266] мнения немецких писателей об оде Гюнтера на мир с Турциею 1718 года, но и целиком в подлиннике всю невыносимо скучную оду в 50 строф, то есть в 500 стихов, только для того, чтобы доказать, что Ломоносов заимствовал из нее только форму четырехстопной ямбической строфы да несколько риторических приемов, общих всем сочинениям такого рода. Смеем уверить редактора, что немецкую оду прочтут разве только он сам, да коректор... Он приводит также из «С.-Петербургских Ведомостей» 1739 года подробное официальное известие о взятии турецкой крепости, занимающее в книге 14 страниц мелкого шрифта. Кому и на что это нужно? Для истории литературы было бы гораздо важнее, если бы вместо всех этих немецких од, российских реляций и писем Анны к саксонскому королю, приведен был разбор оды, но сделанный не с риторической, а с эстетической стороны лучшими нашими критиками. Между тем, коментарии ограничиваются немногими короткими цитатами Буслаева, Радищева, Куника, Мерзлякова, Белинского, и самою содержательною из них является историческая оценка Соловьева.

После блестящей оды 1739 года Ломоносову пришлось, конечно, по поручению академии, писать оды на день рождения императора Ивана Антоновича и «первые трофеи» полуторагодового ребенка. Немудрено, что эти официальные произведения были очень слабы, но, воспевая по обязанности разные торжественные «иллуминации и фейерверки» того времени, Ломоносов никогда не унижался, как немец Штелин и русский Тредьяковский, до восхвалений Бирона, а напротив заклеймил его правление резкой строфой в первой из этих од. В коментариях к ней г. Сухомлинов приводит чрезвычайно редкий манифест, «Божиею милостью Иоанна III, императора и самодержца всероссийского», от 18-го апреля 1741 года. В ноябре того же года император был низвергнут Елисаветою и сенат повелел: «учиненные принцу Иоанну присяги сжечь, тако-ж манифесты, печатные указы, регламенты, кои публикованы в народе, сколько найдется, не оставливая ничего с титулом принца Иоанна». Академия, чтобы доказать свое верноподданическое усердие, не сожгла, а представила в сенат: «о продаже Бироновых пожитков 10 листов, прибавлениев печатных к ведомостям — 90 и од или похвальных речей, изданных адъюнктом Ломоносовым — 12». Все они являются в новом издании, полном любопытных подробностей и заставляющем желать скорейшего появления последующих томов, так добросовестно и полно редактируемых М. И. Сухомлиновым.

Вл. З.