«БИТВА ВО СЛАВУ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО» ¹

О конце августа 1709 года в западных столицах с недоверием восприняли важную новость: царь Пётр наголову разбил шведов под Полтавой ². В течение двух последующих месяцев, пока русские послы оповещали об этом событии в своих посланиях и отмечали его праздничными торжествами, по Европе быстро распространялись разнообразные домыслы ³. Эта победа вызвала противоречивые чувства в Версале, потому что она нарушала баланс сил в Северной Европе, основанный на оборонительной логике. Речь шла о восточном барьере, созданном Францией и её давними союзниками — Швецией, Польшей и Османской империей с целью помешать «Московии» распространить своё влияние на Запад. Исход битвы вызвал трещину в этом сооружении. Между тем в разгаре была война за Испанское наследство, и Людовик XIV оказался в сложном положении. Он увяз в этом конфликте, противопоставившем его ведущим европейским державам ⁴. Франция потерпела серию военных неудач; был оставлен Лилль, экспедиция против Стюартов закончилась мучительным поражением. Мирные переговоры, проходившие с мая 1709 года в Гааге, не были благоприятны Франции, поскольку её противники выдвигали неприемлемые для неё условия: Бурбоны должны твёрдо и безоговорочно отказаться от испанского трона ⁵. Король колебался: он не знал, как реагировать на известие о победе, которая произвела «всеобщую революцию в умах» ⁶. Благодаря Альтранштадтской конвенции (сентябрь 1707), по которой Август II отказался от польского трона, удалось избежать одновременного участия Франции в двух конфликтах — на Севере и на Средиземноморье.

Однако Полтавская победа вновь подняла эту проблему; было непонятно, намеревался ли царь перенести театр военных действий на Запад. Собирался ли он навязать курфюрста Саксонского Варшаве? Агенты и шпионы терялись в догадках. Некоторые из них, да и само правительство, пребывали в состоянии томительного [66] ожидания; было совершенно очевидно, что три традиционных союзника Франции слишком обескровлены, чтобы вмешаться в конфликт, угрожающий спокойствию Запада. Самые смелые усматривали в отдалённой «Московии» военного партнёра, с помощью которого можно было в тисках держать Австрию ⁷. Другие полагали, что в любом случае победу, одержанную Петром, можно было использовать в ходе мирных переговоров.

Как бы то ни было, Россия потрясла старинное равновесие сил. Она снабжала солдатами Пруссию, союзницу Австрии в испанском конфликте; она готова была предоставить людей саксонскому королю, кандидату на польский престол в противовес Станиславу Лещинскому, ставленнику Франции. Францию при нём представлял Жан-Луи Боннак, старый волк от дипломатии. Людовик надеялся, что Порта выступит против Вены, что обезопасило бы его позиции на Востоке; бегство Карла XII в турецкие пределы позволяло предположить, что турки, чтобы помочь шведам, вмешаются в северный конфликт. Для Версаля Полтава могла иметь печальные последствия, однако дипломатические агенты и представители французского короля воспринимали это событие не так однозначно.

«Мемуар» Жана-Луи Боннака, несомненно, является самым значительным и независимым от мнения Министерства иностранных дел документом из тех, что были составлены французскими дипломатами ⁸. Речь идёт о первом французском тексте, прославляющем Петра. Дипломату надлежало вернуться во Францию, тогда как Лещинский присоединился к Карлу в Бессарабии. В тексте Боннака (его страницы мы приводим в квадратных скобках) совершенно не ощущается злобы по отношению к победителям при Полтаве. После 1709 года русские послы развернули невиданную прежде пропагандистскую кампанию. Феофан Прокопович постоянно распространял послания, написанные на русском и на латыни. В корреспонденции уже появились выражения «князь-цезарь» и «император» ⁹. Историки рассматривают миф о Петре Великом прежде всего как событие культурного масштаба; начало петровской апологетики они относят либо к 1717 году, то есть ко времени второго путешествия царя в Европу ¹⁰, либо к 1725 году, дате смерти самодержца и появлению «Похвалы Фонтенеля» ¹¹. Остальное доделал рекламный механизм, запущенный царём в 1710-е годы ¹². Рассказы путешественников и воспоминания современников о Московии только усиливали впечатление о чуде недавнего рождения современной России ¹³.

Между тем этот образ государя нового типа, возникшего из небытия на следующий день после победы, был создан дипломатами. Европа нуждалась в новых героях в надежде на восстановление политического равновесия. Если правительства по отношению к России были настроены весьма строптиво, то дипломатические агенты с энтузиазмом распространяли представления о ней как о стране, находящейся в состоянии бурных перемен. Анализируя культ царя в сугубо политическом ракурсе, Боннак опередил Вольтера; как и великий философ, он мог написать; «Родился Пётр и создал Россию!» ¹⁴ Действительно, современная империя была создана именно этим государем.

Трудно определить, какие источники использовал Боннак; некоторые клише позволяют предположить, что он предварительно кое-что читал о начале царствования Петра ¹⁵. Без сомнения, он собирал и информацию из вторых рук. Во время битвы он являлся специальным посланником при Станиславе Лещинском и, надо полагать, контактировал со сторонниками России, некоторыми представителями знати, преданными Августу, даже с «московитами», может быть, военными, поскольку он часто ссылается на отзывы свидетелей [67] (страницы рукописи приводятся в тексте в квадратных скобках). В целом его текст производит впечатление агиографии.

Историческая правда для Боннака не имеет принципиальной важности: например, из его «Мемуара» следует, что Полтавская битва происходила в январе! Без сомнения, это сделано намеренно, для того чтобы возвысить боевые заслуги царя. С невероятным красноречием восхваляя качества суверена, он действует от противного: противники Петра не обладают свойствами, сопоставимыми с его дарованиями. Карл XII, Фридрих IV, Август II, Станислав или Мазепа — все они отличаются распущенными сексуальными нравами, тогда как царь предстаёт едва ли не образцом добродетели, готовым даже отказаться от водки! Боннак не отрицает военных талантов шведского короля, но они затушёвываются насмешливыми размышлениями над его гомосексуальностью, дополненные суждением о «твёрдости, с которой тот переносил своё несчастье». Разве это, задаётся вопросом Боннак, должно быть «самым выдающимся» достижением в жизни короля [12]?

Властители Саксонии и Дании предстают в виде государей трусливых, полигамных, более склонных к телесным удовольствиям, чем к ратным подвигам. Фридрих предпочитает «отвратительные увлечения» и совершенно «не стремится управлять государством» [106]; Август «соблазняет женщин только ради удовольствия бросить их», ему свойственно преодолевать все препятствия, но не потому, что он любит славу, а из чувства «отвращения к состоянию, в котором он пребывает» [77].

Станислав просто блистает отсутствием недостатков, однако из намёков Боннака следует: ему не хватило твёрдости предотвратить «самую ужасную войну, которая когда-либо велась», жертвой которой стала Польша, чей народ «стремился только к покою» [77]. При этом посол отнюдь не скрывает того, что он предпочитает видеть на польском троне Августа [95]. Мазепе достаются похвалы: его свойства ума, его любовь к родине возвышают его «над князьями». Между тем причины его поступления на службу делают менее впечатляющими его достоинства. Застигнутый «абсолютно голым» на месте преступления разгневанным мужем, обмазанный мёдом и обвалянный в перьях, привязанный ревнивцем к коню и отпущенный в таком жалком состоянии, сгорая от стыда, Мазепа «бежит на Украину» [64]! Причина слишком банальная по сравнению с Петром, для которого «военным двигателем» [61] был Санкт-Петербург...

Боннак остаётся в плену стереотипов, когда речь заходит о «московитах» — народе варварском, если следовать его терминологии, но отважном, неутомимом и «самым способным из всех европейских народов сносить тяготы зимы» [66]. Он не характеризует Петра как жестокого человека; по его мнению, сила царя заключается в способности к импровизации. Он не боится поражений, он выигрывает войны, в которых поначалу терпел сокрушительные поражения, потому что «благодаря сражениям» его войска «учатся побеждать». Пётр не изображается как воспитатель или творец, он не вывел своих подданных из состояния небытия, но он гневается на них, стремясь сделать их лучше. Прометей нового времени, он преобразовал свой народ.

В качестве примера того, как может измениться положение человека, можно привести судьбу Меншикова. Тогда как царь остаётся скромным работником, этот человек, вышедший из самых низов, обрастает княжескими манерами, как бы подтверждая тем самым мысль о предназначении русского народа, которому уготовано великое будущее. Боннак одновременно и предостерегает от петровского мифа, и приближает его; по его мысли, Пётр управляет своей страной как армией, ведя её к победе. А теперь предоставим слово нашему герою... [67]

Мемуар о наиболее значительных событиях, произошедших на Севере с 1700 по 1710 годы, и характеристика государей, принимавших в них участие ¹⁶

[Пётр] унаследовал варварство и жестокость, свойственные властителям тех краёв, где сама власть воспринимается как зло, а не как сила, призванная обеспечить благо. В то же время у него от природы были задатки гения, позволявшие ему чувствовать пробелы в его образовании и ошибки в темпераменте, и он обладал страстным желанием [50] работать над ними и их исправлять. Частично это ему удалось, но он шёл таким необычным путём, что те, кто не изучал мотивы поступков этого человека, воспринимали как нелепые его усилия, результатами которых, однако, уже начинали восхищаться. Он избрал дорогу, которая казалась причудливой людям, двигавшимся обычным путём, а то, что являлось результатом мощи его гения, воспринималось лишь как экстравагантность.

После того как царь осознал, что он ничего не знает, а также, следуя принципу, что монарх должен превосходить своих подданных по знаниям и положению, он вознамерился учиться и опустился до самого презренного и самого гнусного состояния, дабы стать самым достойным того высшего места, которое он занимал. Царь смог на некоторое время пренебречь своим величием и посвятить себя изучению искусств и ремёсел, что было ниже его достоинства, однако за это ему воздалось с лихвой: славой, которую впоследствии он обретёт в своей стране, и победами, которые он обеспечит своей нации за её пределами. [...]

До того как он стал главным путешественником, московиты были самым грубым и самым презренным народом в Европе. Они не имели никаких представлений об искусствах и науках, они вели войны без всяких правил и расчётов; иностранцы отстранили их от торговли и, пользуясь их невежеством и нищетой, обогащались за их счёт. В этих путешествиях царь признал, что он является властителем народа точно такого же, как другие, и что в его власти было направить его народ на тот же путь. Чтобы изменить нравы подданных, он принял решение отступить от всех правил, которым следовали его предшественники; основополагающий принцип московских царей предполагал недопущение укоренения иностранцев на русской земле и запрет московитам ездить в иностранные государства. Пётр заставил своих подданных совершать путешествия, и он сам определял, чем они должны заниматься за границей. Привилегиями и вознаграждениями он привлекал иностранцев в своё государство. [...] По мере того как царь укреплял и организовывал свою власть, он старался применять её с пользой и приучать к ней как предприятиями, которые зачастую оказывались неудачными [59], так и теми, чьим успехом впоследствии восхищались.

[62] Прежде я уже рассказывал о шведском короле, об отступлении московитов за Гродно; я также говорил о том, что царь, почти всегда неудачливый, всё откладывал наступление. Перед лицом успехов шведского короля, уже вступившего на территорию его государства, он принял решение, о котором говорил ещё два года назад; предать огню свои собственные земли, чтобы помешать врагу проникнуть на них. На пути государя, шедшего по стопам Александра [Македонского], он поставил заслон, аналогичный тому, который в своё время Мемнон предложил [персидскому царю] Дарию, дабы противостоять этому завоевателю ¹⁷. Следствием такого решения было то, что король Швеции вынужден был продвигаться по опустошённой территории, встречая перед собой пустыни, не имея возможности ни идти вперёд ни отступать. В результате он был вынужден повернуть на Украину, куда его звал Мазепа. Московиты, видя неприятеля загнанным в угол, прекратили преследовать его и помышляли только об одном — опередить его [63]. Им это удалось: используя поддержку местного населения и хорошо зная дороги, они прибыли на Украину раньше короля Швеции, который был вынужден пересекать лес протяжённостью в 18 лье. Этот переход продолжался неделю, без пищи для людей и без фуража для лошадей. Значительная часть лошадей, особенно тех, которых использовали для перевозки артиллерии, погибли от голода и усталости. [...]

Царь, воодушевлённый скромными успехами своих войск и тем состоянием, до которого он довёл армию короля Швеции, попытался тут же воспользоваться плодами этой ситуации. Пренебрегая усталостью армии, он заставил её подчиниться своей [66] воле. В своих действиях оба государя, может быть, зашли слишком далеко. Не давая своим армиям передышки до начала 1709 года, они разбили свои лагеря на обширных равнинах, вдали от лесов, в условиях суровой зимы, и хотя их солдаты, как никто в Европе, были привычны выносить холода, до меня дошли слухи, что более 6000 человек умерли от холода или были покалечены в ночь с 5 на 6 января ¹⁸.

Это не помешало обоим государям начать кампанию в назначенный час и после нескольких незначительных стычек и безрезультатных переговоров они оказались перед Полтавой, о ходе битвы под которой, как и об её исходе, всем известно.

Среди важнейших преимуществ, которые победа в этой битве принесла царю. я считаю нужным отметить те возможности, которые она ему предоставила, чтобы продемонстрировать свою силу и благородство [67].

Вплоть до этого времени суждения относительно храбрости царя были весьма двусмысленными, и суровость, с которой он обходился со своими подданными в различных ситуациях, создала ему репутацию государя жестокого и варварского.

Но в день Полтавской битвы, судя по донесениям присутствовавших на ней очевидцев, он разработал план сражения, достойный великого полководца, и очень уверенно и стремительно атаковал шведов во главе своего войска.

Когда после одержанной победы перед ним были построены пленные шведские офицеры, он, добродушно обращаясь к ним, сказал: «Я знаю, что вы считаете меня жестоким и варварским государем, но я с вами буду обращаться с такой мягкостью и заботой, что, когда вы окажетесь на свободе, вам придётся признать, как сильно вы ошибались».

Среди пленников был и фельдмаршал Реншёльд, генерал [68], прославившийся за годы войны как своей мягкостью и умеренностью, так и своими прекрасными военными операциями; он позволял солдатам и офицерам, находившимся у него в подчинении, брать с собой только то, что было необходимо для их существования. Он и сам подавал им пример такой умеренности; это же он всегда советовал королю Швеции, которого не переставал призывать к миру. Царь, которому был известен характер генерала, оказал ему необычный знак внимания. Приняв от него шпагу, царь вынул свою и передал её шведскому генералу, а шпагу Реншёльда вложил в свои ножны. При этом он сказал пленному генералу, что, стремясь обрести качества великого полководца, он хотел бы носить его шпагу, дабы сохранить о нём воспоминания. Затем он усадил его обедать за свой стол вместе с другими именитыми пленниками и общался с ними с присущими ему мягкостью и душевностью [69].

Царь не стал устраивать передышку после одержанной победы. Он направил свои войска в Ливонию, и там, где не мог одержать победу силой, добивался успеха упорством. Он двинул армейский корпус в Польшу, который при поддержке короля Августа, вступившего туда в это же время, оказался лицом к лицу с королём Станиславом Лещинским и генералом Крассау ¹⁹, вынудив их отступить в Померанию.

Там Станислав и Крассау соединились с войсками киевского воеводы ²⁰ и с французским корпусом, состоящим из военнопленных, освобождённых графом Жуайезом ²¹. Они внушили киевскому воеводе замысел [68] пересечь всю Польшу через области, принадлежащие московитам, и соединиться с королём Швеции. Это предприятие, несмотря на его очевидную дерзость, оказалось успешным. Киевский воевода совершил марш-бросок на расстояние в 100 лье по московитским территориям, одержал победу над всеми незначительными отрядами, которые ему противостояли [70], и, пройдя, словно лава, от Одера до Карпат, был встречен там [трансильванским] князем Ракоци ²². Тот разрешил проход войск по своей территории, действуя тем самым против Австрии и способствуя соединению киевского воеводы с королём Швеции.

Царь, который не имел больше явных врагов в Польше, забыл, что ему необходимо в равной мере приобретать новых друзей и сохранять старых. Он дал слишком много вольности своему войску и тем самым, быть может, потерял расположение народа, дружба которого была ему ещё столь необходима.

Царь стал властелином всей Ливонии, крепости Динамюнде, городов Риги, Пернова и Ревеля, единственных мощных укреплений на этой территории; он завладел Кексгольмом на Ладожском озере и Выборгом на берегу Финского залива, что обеспечило ему свободный выход в Балтийское море и позволило его флоту [71] угрожать шведским берегам, а может быть, даже столице. Он стал также хозяином Эльбинга в Пруссии, где у шведов был гарнизон, и, имея в резерве войска Каминика, Леопольда и Замойского, он завладел всеми крепостями Польши и Литвы.

Я описал характер короля Швеции, прежде чем рассказать о его деятельности. Применительно к царю я последую другой методе, поскольку о нём нужно рассказывать только после того, как мы увидели его в действии.

Этот государь имеет разносторонние дарования; если он и не знает всего, то, по меньшей мере, стремится всё знать, и его жизнь вплоть до настоящего времени была не чем иным, как постоянным приобретением знаний. Именно благодаря этой страсти к учению он в совершенстве изучил во всех подробностях морское дело, фортификацию, архитектуру, и, постигая все предметы, новые для его глаз или для его ума, он во всё хочет проникнуть и во всём дойти до самой сути [72].

Он стремится также к постижению истории, древней и современной, он хочет знать сам о состоянии, силах и интересах всех европейских государств. В Европе, возможно, нет государя, более сведущего, чем он, или более способного и так здраво рассуждающего. Он в совершенстве и лучше всех своих министров знает о состоянии и положении дел в своих протяжённых владениях, так же как и о методах и средствах управления своими подданными. Можно с уверенностью сказать, что он обладает всем, что московиты умеют делать хорошо, и в нём нет ничего, что они делают плохо.

Его тело загрубело от усталости и непосильной работы; он в равной степени может предаваться разгулу и быть воздержанным, ведь московитам, можно сказать, неведома золотая середина между добродетелью и пороком. Самая целомудренная молодёжь и самое отвратительное пьянство — их извечная альтернатива, и именно отсюда проистекают все беды этого народа. Царь [69] пытался жестоко бороться с этим злом, но нельзя с уверенностью [73] сказать, что он преуспел в этом деле. Говорят, что иной раз он старательно избегает любого повода к возлияниям, но в другом случае он его столь же настойчиво ищет. Стремление царя измениться есть следствие его размышлений о своих слабостях, о том, что он может казаться жестоким, будучи разгорячённым вином или, лучше сказать, водкой, которую московиты пьют большими глотками — так, как испанцы пьют воду.

Главное преимущество царской способности работать, переносить усталость и быть воздержанным заключается в том, что он имеет возможность путешествовать без свиты и без церемониала по всей территории своих обширных владений, он может быть всюду, где считает необходимым своё присутствие. Не было ни одного года, чтобы он не появлялся в Архангельске на Белом море, в Петербурге или в Воронеже на Танаисе ²³. Он всегда совершал эти путешествия без свиты и без карет, и это чрезвычайно укрепляло его авторитет. Зачастую вынужденный прибегать к жестокости для того, чтобы либо предупредить беспорядки, либо подавить возмущение, он три или четыре раза переносился с одного края своих владений на другой ²⁴ [74].

Самыми замечательными качествами царя являются его способность к дружбе и признательности. Лефорт, уроженец Женевы, человек низкого происхождения ²⁵, был в этом отношении его первым опытом. Обретя благосклонность царя за ряд оказанных им незначительных услуг, он на всю жизнь приобрёл его нежную дружбу и пользовался всеми благодеяниями, которых только можно было ожидать от такого великого государя.

Лефорта сменил князь Александр Меншиков. Если к Лефорту царь испытывал чувство признательности, то Меншиков ему просто очень симпатичен, и он захотел сам выбрать себе фаворита и сформировать его по своему вкусу. Я считаю это самым правдоподобным объяснением фортуны Гефестона этого нового Александра ²⁶, но каков бы ни был мотив, ясно, что никогда ещё благосклонность не была столь ошеломляющей. Блеск фаворита, казалось, мог даже затмить величие государя. В то время как царь не имел при себе прислуги, Меншиков обзавёлся 500 служителями. Во время своих отлучек из столицы именно ему царь поручал руководство всеми государственными делами. Ему же он [75] поручил воспитание своего сына. Царь сделал его богатейшим человеком; он добился для своего любимца от венского двора титула князя Священной Римской империи и, казалось, был даже готов уступить ему свою корону. Нельзя было сделать для него больше, чем это сделал царь. Однако эта милость имела и свою оборотную сторону, и не раз Меншикову приходилось испытывать на себе приступы жестокости царя и её последствия, но он всегда умел успокоить государя и погасит его гнев.

Этот человек, самого низкого происхождения, с достаточно красивой внешностью, обладает познаниями только в том, что касается торговых дел и управления делами царя. Он не умеет ни читать, ни писать, но весьма неплохо изъясняется по-немецки, который он выучил для пользы дела. Человек он неглубокий и тщеславный, скрытный и неуверенный в своих словах. Московиты его ненавидят, а сам он любит немцев, будучи признательным им за титул, пожалованный ему [германским] императором, и за поддержку, на которую он мог рассчитывать в случае несчастья. Он не обнаружил расположения к французам [75], которые мало преуспели в этой стране из-за экстравагантности наших первых соотечественников, прибывших сюда, но он и не мешал царю, который при всяком случае демонстрировал расположение к французской нации, почтение к персоне короля и желание установить с Францией тесные отношения, как только для этого представится возможность. Князю Меншикову присущи также достоинство и воинская доблесть. Именно он приказал королю Августу дать сражение при Калише, а после — подписать мир с королём Швеции. Он во многом способствовал победе. На следующий день после Полтавской битвы ему выпала честь преследовать остатки шведской армии. Если охарактеризовать его личность несколькими словами, можно сказать, что это великий человек среди московитов, который, впрочем, таковым не является.

* * *

Итак, Боннак полагает, что миф о Петре Великом родился на следующий день после Полтавской битвы, подчёркивая, что «успех есть самый тривиальный фундамент для формирования мнений о действиях человека и особенно царя» [51]. Вольтеру оставалось только дополнить его; в своём «Философском словаре» в статье «Россия» он ограничивается лишь фразой: «См. Пётр Великий» ²⁷. Боннак на основе своих непосредственных впечатлений изложил взгляды, предваряющие хорошо известные нам идеи Просветителей о России.

Комментарии

1. Voltaire. Histoire de la Russie sous Pierre le Grand. Paris. 1957. P. 472.

2. Archives nationals (далее AN). Marine, sous-serie B7. Lettres d'agents divers, lettre de Sossiondo du 26 aout 1709. T. II. Fol. 150. О реакции в европейских столицах см.: Schnackenbourg Е. Les chemins de I'information; la circulation des nouvelles depuis la Peripherie europeenne jusqu'au gouvernement franyais au debut du XVIIIe siecle // Revue historique. 2006/2. P. 291-311.

3. AN. Marine, sous-serie 87. Lettres de Leviston des 2 et 9 septembre 1709. T. II. Fol.192 et 211.

4. Людовик XIV желал добиться испанской короны для своего внука в соответствии с завещанием Карла II. Леопольд тут же воспротивился этому намерению, в Гааге против Франции был создан альянс, объединяющий Габсбургскую империю, немецких князей, Англию, Нидерланды, Португалию и Савойю. В 1708 г. Людовик потерпел поражение при Оденарде, однако в 1710 г. взял реванш. Смерть императора в 1711 г. ускорила переговоры, завершившиеся подписанием Утрехтского (1713) и Раштадтского (1714) договоров, закрепивших испанский престол за Бурбонами.

5. Bely L. L'Art de la paix en Europe, naissance de la diplomatic moderne, XVIe-XVIIIe siecle. Paris. 2007. P. 377 sq.

6. Voltaire. Op. cit. P. 474.

7. AN. Marine, sous-serie B7. Lettre de Leviston du 8 septembre 1709, t. II, fol 212.

8. Боннак (Жан-Луи д'Юссон, де, 1672-1738). чрезвычайный посланник при короле Карле XII в 1701 г., в 1706 г. — при Станиславе. Вернулся во Францию в 1710 г. Посол в Константинополе в 1716 г., где Пётр использовал его в качестве посредника в переговорах между Персией и Россией, одарив почестями. В настоящей статье приводится его рукопись «Мемуар о наиболее значительных событиях, произошедших на Севере с 1700 по 1710 годы, и характеристика государей, принимавших в них участие», хранящаяся в Национальной библиотеке Франции, в отделе «Manuscrits, Nouvelles acquisitions Francises, 21661».

9. См., например: Extrait des registres touchant le style dont se sont servi les Rois de la Grande Bretagne dans leurs lettres aux Czaars de Moscovie // Haus-und Hofstaatsarchiv. Vienne. Russland I. Russica 27. Fol. 313; Declaration faite par son excellence M. Boris de Schdremetteff // Ibid. Russica 20. Fol. 69.

10. Мезин С. А. Взгляд из Европы: французские авторы XVIII века о Петре I. Саратов. 1999. С. 7; Angremy А. La France et la Russie au Siecle des Lumicres, Association francaise d'action artistique. Paris. 1986. P. XVIII.

11. Lortholary A. Le Mirage russe en France au XVIIle siecle. Boivin. 1751. P. 22.

12. Wittram R. Peter I. Tsar und Kaiser, zur Geschichte Peters des Grossen in seiner Zeit. Gottingen. 1964.

13. Perry J. The State of Russia under the Present Czar. London. 1716; Weber F. C. Das veranderte Russland. Frankfurt. 1721. Эти две работы были переведены на французский язык.

14. Voltaire. Op. cit. Р. 388.

15. Относительно петровской библиографии см.: Гузевич Д., Гузевич И. Первое европейское путешествие царя Петра, аналитическая библиография за три столетия, 1697-2006. СПб. 2008.

16. «Этот мемуар был написан, дабы удовлетворить любопытство дофины, и был ей передан в Фонтенбло в июле 1711 г.» // Записка Боннака. Речь идёт о Марии-Аделаиде Савойской (1685-1712), супруге внука Людовика XIV и матери Людовика XV.

17. Дарий III передал руководство своей армией Мемнону Родосскому, греческому наёмнику. Он попытался избежать прямого столкновения с войсками Александра, используя тактику выжженной земли и стремясь завлечь силы врага в глубь страны, чтобы оставить их без продовольствия.

18. Битва произошла 27 июня (8 июля).

19. Генерал Эрнст Детлеф фон Крассау, умер в 1714 г., был на службе у короля Станислава с целью помочь ему возвратить корону Польши. Отличился во время Калишского сражения.

20. Речь идёт о Юзефе Потоцком (1673-1751), коронном гетмане, краковском каштеляне. В 1702 г. он примкнул к Станиславу, после поражения под Полтавой присоединился к Карлу XII в турецких пределах, откуда вернулся спустя пять лет.

21. Шарль Франсуа де Лоррен, герцог Жуайез (1661-1702), поступил на службу к Леопольду I, в 1690 г. был лишён титула герцога.

22. Ференц II Ракоци (1676-1735), руководитель последнего восстания венгерской знати против Габсбургов.

23. На Дону.

24. Запись, уточняющая расстояния, пропущена.

25. Боннак ошибается; отец Лефорта был членом Большого Совета Женевы.

26. Гефестон (356-324 гг. до н. э.), македонский генерал, близкий друг Александра; Боннак намекает на гомосексуальные отношения Меншикова и Петра, информацию о которых он якобы имел из надёжных источников.

27. Voltaire. Dictionnaire philosophique. Т. IV. Paris. 1879. Р. 81.

© текст - Лиштенан Ф.-Д. 2009
© сетевая версия - Thietmar. 2020
© OCR - Николаева Е. В. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Родина. 2009