-

«ТЕТРАДИ» СТАРЦА АВРААМИЯ

В 1939 г. в сектор рукописей Института мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР поступила коллекция древнерусских рукописей В. Н. Перетца. В составе этой коллекции имеются четыре тетради в осьмушку (10 х 17 см) без обложки, сшитые вместе суровыми нитками; в них 28 листков. Два первых листка по сгибу протерлись и отделились от тетради. Левый край первого листка сверху и снизу обтрепался, и начальные буквы его строк частично утрачены; это не мешает, однако, чтению текста. Две первые тетради сделаны из хорошей бумаги, на которой можно рассмотреть два водяных знака: 1) птица типа сокола с загнутым вниз клювом и когтистыми лапами сидящая на стилизованной ветке и 2) буква «Н» с украшениями, около которой находятся розетка из шести лепестков и ветка ¹. Третья и четвертая тетради сшиты из грубой шероховатой бумаги; водяной знак на ней не удалось разобрать. Тетради написаны хорошим приказным почерком конца XVII в., без помарок и исправлений за двумя исключениями, о которых скажем ниже. Рукопись сохранилась от начала до конца. Она не имеет заглавия, точной даты и имени автора. В инвентарной описи коллекции Перетца этот документ носит название: «Послание неизвестного чернеца царю Петру Алексеевичу — челобитье на неправедных судей и пр., скоропись конца XVII — начала XVIII века». Уже при первом просмотре этой рукописи мы встретились с упоминанием о том, что автор ее — монах Андреевского монастыря. Дальнейшее знакомство с содержанием документа убедило нас, что это известные в исторической литературе еще со времен С. М. Соловьева «тетради» инока Авраамия, [132] «строителя» Андреевского монастыря под Воробьевыми горами, составленные им для Петра I в конце 1696 г. Последнее по времени событие, упоминаемое в рукописи, — триумфальное вступление 30 сентября 1696 г. русских войск в Москву после взятия Азова. Таким образом, «тетради» могли быть составлены между этим днем и первыми числами января следующего, 1697 г., когда в Преображенском приказе уже начался розыск по делу, вызванному подачей Авраамием своих «тетрадей» царю. Розыскное дело ² дает возможность точнее определить время подачи — последние числа декабря 1696 г.

Экземпляр Института мировой литературы является единственным известным в настоящее время текстом записки Авраамия, но он не может быть тем экземпляром, который был подан Авраамием. Записка Авраамия внимательно изучалась в Преображенском приказе, Это видно из того, что пункты допросов повторяют и даже цитируют положения, выставленные в «тетрадях». Если бы перед нами был экземпляр, побывавший в Преображенском приказе, то, несомненно, на нем оказались бы отметки лиц, производивших следствие. Наконец, листы его носили бы следы пребывания в нескольких руках, как это мы видим на других документах, неоднократно перелистывавшихся. В данном случае ничего этого нет. Экземпляр «тетрадей» — совершенно чистый, только сгиб их обтерся, как будто их носили в кармане. Никаких пометок на них нет, лишь на л. 12 зачеркнуты слова «И в Алексеевском» и заменены словами «И в Семеновском» (подмосковном дворцовом селе), да на л. 13 об. после окончания абзаца поставлен условный знак и сделана следующая надпись тем же почерком, что и поправка на л. 12 (но не тем, которым написаны самые тетради): «переступи и чти ниже». Следующий абзац заключен в прямые скобки, очевидно, как лишний, а дальше на полях поставлен тот же условный знак и написано; «зри», указывающее, откуда следует продолжать чтение текста. Ясно, что перед нами экземпляр не Преображенского приказа, а принадлежавший, по-видимому, лично [133] автору, который еще раз его проредактировал и исправил. На листах следственного дела, заключающих в себе допрос Авраамия, имеются следы рукоприкладства последнего. Это как раз тот почерк, каким сделаны поправки на тетрадях.

Путь, пройденный запиской Авраамия от кельи в Андреевском монастыре под Москвой до коллекции Перетца, к сожалению, остается неизвестным. Владелец коллекции в некоторых случаях делал записи на обложках рукописей о времени и месте их приобретения и указывал, у кого они былы куплены. На тетрадях Авраамия написано лишь, что они поступили к В. Н. Перетцу 10 мая 1928 г. без указания на прежнего владельца. Таким образом, остается совершенно неизвестным, где находились эти тетради до 1928 г.

Едва ли записка Авраамия была, выражаясь современным языком, «размножена» с целью давать ее для чтения его еднномышленникам. Автор держал в строгой тайне свое произведение. Он дал об этом обещание своим собеседникам: «писал своею рукою, ни с кем не спросясь, и, написав, никому не казал для того, чтоб о том, кроме тебе, великого государя, некто не ведал» ³. Он упрашивал Петра никому не показывать его «писание» ⁴ и даже скрыл свое имя, называя себя просто «аз, многогрешный чернец имрек». Поэтому вероятнее всего предположить, что «тетради» Авраамия существовали лишь в двух экземплярах: один, предназначенный им для Петра, попал в Преображенский приказ и послужил основаннем для начала следственного дела, а потом куда-то затерялся; другой экземпляр оставался у автора и, вероятно, хранился среди его рукописей, которыми были наполнены три коробьи, находившиеся в его келье в Голутвине монастыре ⁵.

* * *

Записка Авраамия состоит из предисловия, в которое входит и челобитная его к Петру, и «приложеного», как автор [134] обозначает самое произведение; в нем излагается сущность предложений, делаемых им Петру.

Предисловие начинается с пересказа истории сотворения мира и человека, грехопадения, поселения и размножения людей на земле и установления у них царской власти. Автор проводит здесь мысль русских публицистов XVI-XVII вв. о том, что те цари достойны почета и «спасения», которые творят своим подданным праведный суд; цари же, которые забывают «страх божий и смертный час», погибают.

В челобитье излагаются причины, побудившие автора подать Петру свои тетради: это — жалобы приходивших к нему разных лиц на измену Петра старине, на пренебрежение его государственными делами, на передачу им управления страной «похотником и мздоимцом», которые «губят государство», а также на то, что сам Петр стал безмерно упрям и своеволен. Авраамий, слушавший эти жалобы, советовал своим собеседникам бить челом государю, чтобы он «покинул» «не угодное богу и людям добрым непотребное» и принялся за «угодное и потребное».

Однако люди не отваживались на открытое обращение к царю, опасаясь за себя, свою семью и целость имущества. Поэтому Авраамий, у которого не было ни семьи, ни имущества, взялся изложить услышанные им жалобы перед государем.

Самый трактат Авраамия, занимающий несколько менее половины текста «тетрадей», исходит из основного положения о богоустановленности царской власти. Власть, данная богом, является неограниченной, но налагает на носителя ее большую ответственность. Хотя власть царя и не ограничена, но при нем есть советники, которые должны ему помогать не сходить с прямого пути. Это — освященный собор, а не боярская дума. Автор является противником бояр и не признает за ними права на руководящую роль в управлении государством. Итак, царь в своей деятельности руководится сознанием своего долга и ответственности, также советами освященного собора. Перечисление обязанностей царя и составляет содержание «приложеного». Прежде всего цари должны жить так, чтобы служить примером своим подданным. Далее, они должны заботиться о просвещении, причем автор понимает [135] под последним, конечно, лишь церковное просвещение. В архиереи и священники должны посвящаться только «ученые и разумные» людн, которые могли бы воспитывать должным образом свою паству.

Особенно много внимания Авраамий уделяет установлению праведного суда «всему народу» ⁶. Для этого прежде всего необходимо «судей выбрать разумных, и праведных, и постоянных (т, е. твердых), а непородных честию», которые не корыстовались бы, а судили праведно. Чтобы судьи могли должным образом осуществлять свои обязанности, их необходимо оградить от воздействия сильных, но и сам царь должен уважать судей и без вины их не смещать. Зато взяточничество и неправый суд должны караться беспощадно: отрешением от должности и конфискацией всего имущества виновного судьи.

Наконец, последний раздел предложений Авраамия касается вопросов финансовых. Царь должен установить годовой бюджет дворцовых расходов и изменить систему обложения таким образом, чтобы не накладывать высоких пошлин на предметы первой необходимости.

В заключение Авраамий предлагает Петру «втайне вопросить его», и тогда он возвестит, «что надобно... исправити», т. е., очевидно, имеет в виду развить устно, при личной встрече с царем, свои предложения.

Таковы основные положения «тетрадей» Авраамия. Содержание и стиль произведения дают возможность по отдельным черточкам восстановить образ их автора, жившего на рубеже двух столетий. Этот хронологический рубеж совпал с ломкой старого мировоззрения н нарождением нового. Трактат Авраамия особенно интересен тем, что дает возможность видеть, как средний человек московского общества, каким был Авраамий, воспринимал происходящее и реагировал на него. В этом смысле перед нами очень ценный материал для истории русской культуры конца XVII — начала XVIII в.

Как мы видели, автор не называет своего имени; мы узнаем его из следственного дела. Но Авраамий сообщает некоторые биографические данные о себе. Он говорит, что [136] сидит в своей келье в Андреевском монастыре «36-й год доходит», т. е. поступил туда приблизительно в 1660 г. Это — так называемый Андреевский монастырь «на Пленицах», находившийся близ Москва-реки между Воробьевыми горами и тем местом, на котором впоследствии был разбит Нескучный сад. Здесь еще при Иване Грозном находилась церковь Андрея Стратилата, а в 1648 г, близкий к царю Алексею окольничий Ф. М. Ртищев основал монастырь, при котором устроил школу. Сюда он приезжал после дневных служебных занятий и здесь просиживал ночи за чтением книг и беседами с подобными ему «ревнителями просвещения». Монастырь не был особенно большим, однако в 70-х годах XVII в., т, е. как раз в период пребывания в нем Авраамия, в нем имелось 60 человек братии, и перед большими праздниками или по случаю поминовения умершей царицы Марии Ильиничны Алексей Михайлович не забывал посылать в него осетров, белуг и денежную милостыню, как и в другие московские монастыри ⁷. Лишь один раз жизнь в Андреевском монастыре для Авраамия на время прервалась. В 1693 или 1694 г. он был назначен келарем в Троице-Сергиев монастырь. Он пробыл один год на своем «невольном келарстве», как он называл эту службу (по причинам, которые нам не удалось выяснить, так же, как и вообще не удалось найти документов, связанных с его пребыванием в качестве келаря этого монастыря). Из записки Авраамия видно, что, живя в Троице-Сергиевом монастыре, он внимательно прислушивался к толкам, которые велись местными жителями и богомольцами о поведении Петра, о его поездках на север — в Переяславль, Архангельск и на Белое море (путь туда лежал мимо монастыря) и об опасностях, которые возникали в связи с нарушением царем правил древнего благочестия. [137]

Возвратившись в 1694 г. в Андреевский монастырь, Авраамий и здесь продолжал интересоваться разговорами о Петре и порядках того времени. Особенно, видимо, его и собеседников его возмущали тяжелые азовские походы, вызвавшие большие потери людей, и характер, который был придан триумфальному въезду в Москву после взятия Азова, а также последующие «потехи непотребные» Петра, подававшие дурной пример подданным. Авраамию казалось, что его моральным долгом является предостеречь царя о грозящем ему наказании «на страшном суде». Он готов пострадать за свое обращение, но считает, что обычный путь публицистов его времени — подача подметного письма — может навлечь беды на непричастных к этому делу; поэтому он вручает письмо Петру через посланного и лишь не подписывает своего имени, опасаясь патриарха. Этим заканчивается трактат.

По возвращении Петра из Азова Авраамий виделся с ним и докладывал ему о «денежном деле» (очевидно, о чеканке новой монеты); вместе с тем он «письмо подносил своей руки», Петр выслушал его и посмотрел письмо. По-видимому, оно было написано неразборчиво. По крайней мере, по словам Авраамия, Петр «приказал переписать». В то же время он велел «честь не давать» и сохранить в тайне содержание письма. «Тако аз ныне учинил», — пишет Авраамий в своей записке, т, е. находящиеся перед нами его «тетради» являются переписанным набело его «письмом», подававшимся царю при разговоре о чеканке монеты.

* * *

Вот история Авраамия, которую мы можем извлечь из его «тетрадей». Авраамий любит называть себя «убогим и малоумным», неученым чернецом, «невежею и глупцом», просит Петра не прогневаться на него «за неискусство» и т. д. Однако эти слова не следует понимать всерьез; перед нами скорее литературный прием, чем отражение действительного положення вещей. Авраамия нельзя назвать ни ограниченным человеком, ни невеждой. Он хорошо знает «священное писание», любит цитировать богословскую литературу. На его стиле заметно влияние церковной книжности. Авраамий знает также и летопись. Он советует знакомиться с деятельностью царей, «судивших по правде», «в летописцех» или в «царственных [138] книгах», как он говорит в другом месте ⁸. Но Авраамий не ограничивается механическим усвоением прочитанного. Полученные из книг сведения будят его мысль, которая приводит его к самостоятельным выводам. «Иные существа вырастают и стареют в год, а другие и в месяц. А мню аз, есть и такие вещи — и во един день срастет и того же дни падает и, чаю аз, того, а в писании о том нигде не видал». Это — его собственный домысел.

Когда Авраамий повествует о высоких материях, он усваивает себе особый стиль книжного красноречия. Но в его «тетрадях» есть и более прозаические места. Говоря о мерах, которые надо принять для устранения взяточничества и других непорядков в суде, Авраамий переходит на деловой, приказный язык. Он упоминает о «книге судебной», т. е. об Уложении 1649 г., с которым он, несомненно, был хорошо знаком, настолько хорошо, что, представляя проект нового узаконения, он формулирует его совершенно в стиле Уложения: «А который судиа, забыв страх божий, и крестное целование, и смертный час, и ваш, великих государей, приказ, станет судить неправедно и аще кого праваго обвинит, а виноватаго оправит, и буде то учинит вымыслом своим, взяв с виноватаго или мстя недружбу какую или по какому свойству или по дружбе и за такую вину отказать ему и у таких дел быть не велеть» ⁹ и т. д. Это место удивительно совпадает со статьями 3, 5, 18 и другими главы X Уложения 1649 г. Вообще текстуально предложения Авраамия во многом совпадают со статьями Уложения, но социальная окраска их иная. Об этом будем говорить ниже.

Откуда Авраамий черпал знакомство с приказным языком? Из кратких биографических сведений, содержащихся в «тетрадях», мы узнаем, что он всю свою жизнь просидел в монастырской келье; следовательно, трудно предположить, чтобы он сам успел побывать подьячим. Вернее, что хозяйственные дела монастыря (у Андреевского монастыря было кое-какое хозяйство в виде вотчин и кирпичных сараев) ¹⁰ и пребывание келарем Троице-Сергиева монастыря вынуждали его [139] входить в сношения с приказами. Кроме того, он вел дружбу с подьячими, как видно из его розыскного дела. Знакомство с этим миром и обогатило стиль Авраамия приказными оборотами. Но еще больше ему, по-видимому, приходилось говорить с разнообразным людом, проходившим мимо его монастыря по пути в Москву и стекавшимся на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Авраамий хорошо владеет живым разговорным русским языком. Когда он со свойственной ему наблюдательностью рисует сценки из приказного быта ¹¹, невольно вспоминается его гораздо более известный и значительный современник — протопоп Аввакум.

* * *

В основе житейской философии Авраамия лежат традиционные воззрения, идущие от церковной книжности. Хотя он и говорит, что «грамматического разума не учен», но это не совсем так. Он поступил в Андреевский монастырь в 1660 г., еще при жизни Ф. М. Ртищева (1626-1673), когда при монастыре существовала основанная последним школа (она была переведена в Заиконоспасский монастырь лишь в 1685 г.) ¹², и мог учиться в ней. На возможность его знакомства с западнорусскими учеными, вызванными в Москву Ртищевым, указывают некоторые выражения из его словаря, как, например, уже упоминавшееся слово «грамматический», затем «сонатырь», «посполиту», «немование», а также, может быть, и некоторые ударения ¹³. [140]

По всей вероятности, Авраамий близко стоял к кружку Ртищева. По крайней мере, два его предложения: о посвящении в священники образованных и разумных людей и о введении в церквах «непревратного пения», как известно, были предметом главных забот ревнителей просвещения из ртищевского кружка. Живя постоянно в монастыре, где собирался этот кружок, Авраамий, если даже и не принимал непосредственного участия в его занятиях, все же не мог, вращаясь в маленьком монастырском мирке, остаться совершенно чуждым вопросам, волновавшим ревнителей просвещения. Если согласиться с этим, то становится понятной и начитанность Авраамия и его любовь к книге (у него была библиотека).

Но Авраамий не замкнулся в этой ученой среде. Окружающая жизнь, проникавшая в монастырь через рассказы прохожих, разговоры с приказным людом выдвигали свои практические требования, и он горячо на них откликался. Вспомним его проект о назначении на должности судей «непородных людей». В своих предложениях Авраамий является врагом высшего боярского круга. Это видно хотя бы из его проекта борьбы со злоупотреблениями судей. Сюда же примыкает и его предложение — неслыханное для XVII в. — об ограничении и точной регламентации дворцового ежегодного бюджета.

Авраамий договаривается до вещей, совершенно несообразных с церковными традициями его времени; особенно странно звучат они в устах монаха. Возлагая на царя много обязанностей по управлению государством, он взамен согласен освободить его от выполнения обычного ежедневного ритуала ¹⁴. Так, перейдя от упражнения на духовно-наравственные темы к практическим вопросам, Авраамий, незаметно для себя, вступает в противоречие со своими взглядами о незыблемости порядков, «установленных богом», и высказывает смелые новаторские мысли, выдвигаемые требованиями жизни.

Но в трактате есть нечто, пронизывающее его от начала до конца и остающееся неизменным: это — сознание автором своего долга, своей миссии. Мы можем видеть противоречия в [141] рассуждениях Авраамия, но должны согласиться с тем, что весь трактат проникнут идеей вразумления Петра. Авраамий отдает себе отчет в том, какими опасностями грозит ему дерзкое обращение к царю, но не прибегает к подметному письму и не скрывает перед Петром своего авторства.

Труды Авраамия закончились неудачей, Вместо ожидаемого разговора с Петром Авраамий попал в застенок Преображенского приказа, а оттуда — в келью Голутвина монастыря под Коломной, где содержался под надзором ¹⁵. Несмотря на это, он не успокоился. В следственном деле имеются документы, указывающие на то, что он пробовал продолжать свою публицистическую деятельность, но и на этот раз его попытка не увенчалась успехом. Как его первая записка («тетради»), так и второе написанное им Петру письмо попали непосредственно к начальнику Преображенского приказа кн. Ф. Ю. Ромодановскому. Есть все основания полагать, что Петр не видел записок Авраамия; Ромодановского же интересовали не предложения Авраамия, а вопрос о том, не заключалось ли реальной опасности для Петра в разговорах, происходивших в келье Андреевского монастыря. Для выяснения этого и было начато дело. По-видимому, результаты дознания привели Ромодановского к заключению, что ничего существенного и опасного в этих разговорах не было. Поэтому следствие закончилось для Авраамия сравнительно благополучно. Ссылку Авраамия в Голутвин монастырь, расположенный неподалеку от Москвы, нельзя считать серьезным наказанием. Если бы Ромодановский увидел в деле Авраамия действительную опасность, то решение было бы гораздо суровее: вспомним о процессе Цыклера и стрелецком розыске.

Изучение следственного дела без знания «тетрадей» Авраамия в их полном объеме ввело в заблуждение С. М. Соловьева, который первым из исследователей занялся этим делом. Соловьев имел возможность ознакомиться с содержанием «тетрадей» только по тем выдержкам, которые были приведены в деле, а они, в силу указанных выше причин, носили односторонний характер. Поэтому, очевидно, у Соловьева и сложилось представление о кружке Авраамия как [142] реакционном, и он излагает сущность этого следственного дела непосредственно перед рассмотрением заговора Цыклера ¹⁶.

Гораздо более счастлввой оказалась судьба другого прожектера нз кружка Авраамия — Ивана Посошкова. Его публицистическая мысль работала, питаясь жизненным опытом и наблюдениями над переменами, происходившими в стране в связи с реформами петровского времени. Результатом его размышлений явился обширный труд «Книга о скудости и богатстве», законченная в 1724 г. Трудно сравнивать неоформленные отрывочные наброски, сделанные на заре петровских реформ, с разносторонним планом преобразований, созданным в конце царствования Петра, почти через 30 лет (и каких 30 лет!) после подачи «тетрадей» Авраамия. Однако все же можно найти общие черты в записке Авраамия и в книге Посошкова. Первое, что их объединяет, это — патриотизм, сознание своего долга указать на существующие ошибки и на средства к их исправлению. Оба автора происходят из средних кругов населения. Оба они враждебно относятся к боярам. У Посошкова заметно усиленное внимание к купечеству. У Авраамия трудно установить тяготение к какому-либо определенному слою населения, но и через его записку проходит совершенно непримиримое отношение к боярам. И Посошков и Авраамий — люди, получившие образование путем чтения кннг духовного содержания, начетчики. Наконец, оба автора хорошо знают законы, в частности Уложение, и выступают против злоупотреблений в суде.

Указанные черты сходства, однако, не затрагивают основ публицистической деятельности Авраамия и Ивана Посошкова. Тогда как первый исходит преимущественно из политических взглядов, выработанных русскими книжниками еще в XVI в. (особенно в отношении обязанностей царя), Иван Посошков в своих проектах реформ глядит вперед, учитывая все происшедшие в стране важные общественные перемены. Не опираясь на определенные общественные силы, Авраамий выдвигает неясные предложения. Иван Посошков, не поднимаясь над уровнем феодальной идеологии своего века, в то [143] же время делает ставку на торгово-промышленные слои, игравшие тогда прогрессивную роль, и это придает его программе целеустремленный и передовой характер.

«ТЕТРАДИ» АВРААМИЯ

/л. 1/ Слышатель у сказующих сего [ниж]еписанаго просит милости у благо[р]однаго, дабы изволил сие писание прочести или выслушати со вниманием ползы ради душе своей.

Вначале бог созда и сотвори премудростию своею свет неприступный и небеса небес, и небеса, и лепоты их, и землю, и воздух, и воду, и огнь, и из земли, и воздуха, и воды, и огня разные древа и травы и из них лепоты: листвие, цветы и плоды и из земли же, и воздуха, и воды, и огня разных зверей и скотов и птиц, китов /л. 1 об./ и великих, и средних, и малых всяких рыб и всякаго животна, [по] земли ходящих и пресмыкающихся, и ползающих, и движущихся, и по воздуху летающих, и в водах, и в земли жввущих, и всего видимых и невндимьх. И потом созда и сотвори Адама человека и из него деву Еву и повеле им жити в раи н ясти, яже в нем от плодов, а от единаго древа плода не повеле им ясти и сказа, аще преслушают и станут с него ясти, смертию умр[ут]. Они же преслушаше, ко велению не сохраниша, яли и за престу[пле]ние /л. 2/ оно обнажишася славы божия и изгнани быша из рая и осуждены трудитися и делати землю и в поте лица своего ясти. И егда вкусиста от плода трудов своих, и тогда Адам позна и ляже со Евою, женою своею, ложем. О нем же пишут святии: «ложе не скверно и брак честен», и святый апостол Павел: «честна женитва о всем и ложе не скверно». И по зачатии родиста Каина и по нем во свое время иных, и о том повествуют священныа письма, и многих детей родиста, и из них изшедшия також и нача роститися /л. 2 об./ и множитися по господню слову и наполняти землю и владеть ею. И от рождениа их и всякаго творения наполни господь бог всю подсолнечную, поля и дубравы, и леса, моря и реки, и озера, и не забы их и по се время, даяше им пищу человеком, и скотом, и зверем, и птицам, и всякой плоти от человека даже и до скота, от зверей и до птиц, и рыб и яже имать в себе дыханиа жизни. Над всеми же тварми своими почте Адама и Еву разумом и подобием и премудростию, також и [144] из них рождьшихся даже и до /л. 3/ ныне повелением его строится неизменно. И по прешествии многих лет и естественных законов даде им царя из братии их и повеле ему владети сгранами язык и начальствовати над братиею своею. И из них и по се время царие и князи начальствуют и владеют братиею своею и странами язык и ово законно подданным своим творили суд и во всем правду и того ради спаслися, и поминовеоие о них честно по церквам божиим во святых книгах и в домех в летописцах прочитают и сказывают слушающнм в пользу. /л. 3 об./ А инии начальствоваше беззаконно и нечестиво обезстрашася, и того ради мнози и погибоша, и поминовение о них безчестно. Також и до ныне царствуют и владеют ови разумно и по законом божиим и по преданию святых отец и прежде бывших царей творят суд и во всем правду, и того ради спасаются, а инии царствуют, забыв страх божий и смертный час и всех праведного судии и царей нестыдящагося, и того ради и погибают. И о сем ныне умолчим и слово прекратим, дабы продолжением словесе /л. 4/ не отяготить прочести или слышати хотящаго и желания бы своего не погрешить, понеже не неведущему возвещаю и пишу, но многоразумному и многих разумов преимущему и знающему святое писание и могущему не токмо самому умудритися, но и многих умудрити и в разум добрый, сиречь истинный, привести. Но сия написах возбуждения ради, понеже от множества дел и нужные дела забываются, аще кто о них не воспомянет, и о нужных делах мнози приказывают на/л. 4 об./памятовати тому, кому, они потребны, и возвестившим «спаси бог» сказывают и споможение им чинит.

Отселе же предлежащее оставим и имемся, яже желаем получити, а желаемое нами се есть.

Бьет челом худейший всех удов уд от тела главе своей и яже в ней честнейшим удом, дабы мя пожаловали, послушали, не покинули, поберегли тако, яко же подобает беречи, како глава бережет свои и безобразные уды. /л. 5/

Челобитье. Худейший уд аз есмь убогий чернец, бью челом главе своей, великому государю, царю и великому князю Петру Алексеевичю всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу. Седя аз в келье моей, во обители великого в мученицех страстотерпца святаго Андрея Стратилата и [145] пострадавших с ним, доходит тридесят шестый год и в мимошедших, сиречь в прошлых во 198-м, и во 199-м, и в двусотом, и в двести первом году, до невольного келарсгва моего слышал от приходящих ко мне от розных /л. 5 об./ чинов людей, глаголющих сице:

Ныне де в настоящее время мжози тужат и гораздо болезнуют, и есть де о чем болезновать и тужить нам. Кого де было надеелися н ждали того, как возмужает и сочетается законным браком, и тогда де оставит младенческое мудрование и будет яко муж совершен, и тогда де все поправит на лучшее. И тое они надежди яко бы погрешили, возмужав де и женяся, уклонился в потехи непотребные, оставя, яже подобаше творити всем полезное, /л. 6/ нача творити всем, разум имущим здрав, печальное и плачевное в словах смехотворных, и в шумах, и в делах богонеугодных, от каких было надобно ему возбранять подданных своих, и он де то сам творит, и яко уже бы впредь и добра вскоре не чают. Покинув де всякое правление государства своего и приказал правити его похотником, мздоимцем, неимущим сграха божиа и непомнящим крестнаго целования, ни часа смертнаго, и како ответ дати праведному всех судии богу, хотящим богатеть. /л. 6 об./ И где было надобно ему выбирать на такое надобное дело богу и его подначальным людям всего государства потребное, чем он, великий государь наш, сам славен, и честен, и богат, выбрать самых добрых людей, которые имеют страх божий и помнят крестное целование и смертный час, и за ними смотрить, чтоб онн судили праведно всем, малу и велику, богату и убогу. И он де сам про них ведает, что они с судимых почести емлют, и для де того они и по приказом посажены, чтоб им, /л. 7/ в них сидя, покормитися. И они де ныне со дьяки да с подьячими, прозабыв страх божий и крестное целование и смертный час, губят государство нагло, судят неправедно и с судимых емлют, кто даст почести посуленой, тот и прав. А буде друтой принесет хотя и меньше, и малое у него возьмут, и тем дело остановят, и ни тому, ни другому суда не вершат. Которое дело мочно было вершигь в два или в три дни, и такие дела и в год не вершатся, праваго не оправят для того, что и с виноватаго взято. И многие де так говорят, не ради де и при/л. 7 об./ставя, то де и делай, носи почести. А кому почести [146] имать, по приказом начальных людей посажено, где бывало, преж сего по одному, а ныне тут два, а инде есть и три, а где по два, тут по четыре, и по пяти, и больше. А у иных де есть дьяков дьячество, також и у подьячих справа, куплена, и таким де дьяком и подъячим даное хочется возвратить и к тому придобыть, чем бы им впредь сытим быть, для того и куплено. А молодых де подьячих полны приказы, иным де и сидеть негде, стоя пишут, а в иных де /л. 8/ приказех тесноты ради во днех со свечами пишут и, написав, дерут, не столько в ящики кладут, сколько под ноги мечют. А дьяки и подьячие, сидя в иных приказех, так обогатели, что ни торговые люди, ни самые гости. Многие де себе вотчины искупили, лавки, и деревни, и пустоши, а крепости пишут на чюжие имяна, кто кому верит. А палат не строят, опасаются огласки, а на женах у иных так де, что ни на гостиных, ни на стольничьих, всякой утвари на главах, и на руках, и на плечах, и на всем телеси. И, на /л. 8 об./ такие де смотря роскоши, священники и торговые люди чернослободцы детей своих в приказы в подьячие сажают, а по приказом судьи, бояря и окольничие подьячим, взяв с них почести, окладов прибавливают, не доложа вам, великим государем. И всего того не приписать, что говорят, и ни в чем де путнаго разсмотрения не стало. И за такое невоздержание содержащих правду во лжи многие опасаются и ждут праведного наказания от господа бога. И говорили такие слова со мною, убогим чернцом, яко бы с разумным /л. 9/ человеком, и, говоря, приказывали, чтоб я тех слов ни с кем не говорил, а буде с кем стану говорить, у ково слышал, имян их никому не сказывал. И будто о том многие говорят и тужат, а пособить де стало некому, безмерно де стал упрям, и матери своей, великой государыни нашей благоверной царицы и великой княгини Наталии Кириловны, такожде и жены своей, великой государыни нашей благоверной царицы и великой киягини Евдокеи Феодоровны, и духовника своего священнопротопопа имрека и иных свойственных ему, великому государю, всех не слушает и совету /л. 9 об./ от них доброго не приемлет. А иным де и говорить не сметь, и тех не осуждают, аще и писано о таких: «возлюбиша славу человеческую паче славы божии». А и такие де есть, будто тому ево, государеву, обыкновению и радуются и те де не ис породных людей, но [147] нововзысканных. И мне, убогому и малоученому чернцу, казалося то попеченне их о добром и зело о надобном и благоугодном и всем людям разумным, хотящим спастися и на сем свете з женами и з детьми своими, у ково есть, и с рабы, благочестно в добром здравии и в прохладех в недушевредитель/л. 10/ных жити. И говорил им аз, чтоб они тебе, великому государю, известили и били челом о том, чтоб неугодное богу и людям добрым непотребное покинуть, а за угодное и потребное богу и людям добрым неленостно принятися и неоплошно хранити, И они сказали мне, не смеют для того: скажут де про нас, будто мы заводим бунт, и блюдутся казни и разорения домов своих и ссылок. И сказали: о том де надобно бить челом и говорить святейшему патриарху и духовному отцу его, великого государя, священнопротопопу имреку и преосвященным /л. 10 об./ митрополитом и архиепископом, и епископом православным, и архимандритом, и игуменом, и всему освященному собору, на то де их господь бог и устроил ходатайствовати о всех людях ко господу богу, такоже и к царем православным о всяких мирских общих нужных делах. О сем де деле и вашей братье, монахом, пристойно бить челом и говорить, у вас де домов, такоже и жен и детей нет, хотя де ково нз вашего чину и в сылку пошлют, в монастырь же. И тако аз сльппав от них, вменил про себе /л. 11/ правду глаголющих.

Из них, ково пошлют в сылку, жена, дети восплачют, а наипаче, у ково есть отец али мать в старости или один кто из них, к тому же род и племя, а у меня, убогова чернца, уже на сем свете несть ни отца, ни матери, аз един и возплакать по мне и опечалится некому. А заступников себе никово не имею, окроме господа бога и заступницы за род христианский, пресвятые богородицы девы Марии, и тебе, помазаника божия, великого государя.

А болше того и неуравненнаго на/л. 11 об./слушался, будучи и живя во обители святыя живоначальные Троицы у преподобных отцов Сергия и у учеников его год слишком от тамошних жителей и от приезжих честных и всяких чинов людей, что деялось в Переславле Залеском и о путешесгвии [Так в тексте.] твоих [148] к городу Архангельскому и о морском плавании и о кончине, сиречь преставлении боярина Петра Аврамовича и о терпении братии и всех сродников и о племяни его, в каких печалех в то время были и како в ыном душа с телом не расташася. И паки в Андрееве монастыре, о дву /л. 12/ походех ко граду Азову и о взятье его, и о возвращении от Азова к Москве, како шли опасно, сиречь бережно, через степь, и о приходе к Москве, и что деется в Преображенском [Зачеркнуто: и в Алексеевском] и в Семеновском [и в Семеновском написано над строкой другим почерком.], о сем не писал, но волею переступил, зане уши мои слышати, и ноздри обоняти, и уста глаголати не хотят, и прилпе язык мой гортани моему. Но сие реку: пришло время и приближися час, пора уклонитися от злых и почать творить доброе и послушати непростаго человека, яко мене или подобного мне невежу и глупца, но своего брата и царя исраительскаго /л. 12 об./ и пророка Давида и возвеселити глаголавшаго им духа святаго господа и с ним вкупе сына, во едином отце славимых в равномощных ему. А аще не покинеши творити, яже ненавидима суть богу и святым его небесным бесплотным силам и всем угодившим ему, блюдися, да не наказан будеши зде времянно, а по прешествии сего суетнаго века в будущем и конца не имущем в непроходимыя веки веков. Тогда станеш тужить, да не пособиш в своей беде, уже время покаяния минет и затворятся двери всякаго добротворения /л. 13/ и суд без милости не сотворшему милости; и ему ж дано много, много и взыщется на нем. Вменил себя должна о вышеписанном возвестити тебе, великому государю. И немногим говорил, яко бы шутя, тако: хощу аз о сем ему, великому государю, ныне известить и бить челом, чтоб худое и непотребное презрети и принятися за надобное и потребное. И они сказали; «жаль де нам тебя будет, как сошлют тебе в сылку, а про нас де, буде скажешь, и нам де разорение вскоре будет». И я им говорил: «аще мне и пострадать будет, а про вас не скажу», и паки тако рек им: «к чему мне извещать /л. 13 об./ и вступатися не в свое дело, прямая ваша речь» [После этого слова поставлен условный знак и сделана приписка другим почерком: переступи и чти ниже.].

И ныне аз, убогий чернец имрек, молю тя, великого [149] государя царя и великого князя Петра Алексеевича, всеа великие и малые и белые Росии самодержца, не прогневатися на мя, малодушнаго последнего богомольца своего в том, что аз, убогий и малоумный неученый чернец, не в свое дело вступаюся. [Вся фраза поставлена в прямые скобки другими чернилами.] По истинне [По истинне зачеркнуто другими чернилами, поставлен такой же условный знак, как выше, и на полях написано другим почерком: зри.], то дело великой государыни нашей, матери его, благочестивой царицы и великой княгини Наталии Кириловны, было, и святейшаго патриарха, и духовнаго отца /л. 14/ его, великого государя, священнаго протопопа имрека, и всего священнаго собора, и ближних его сродников, и иных честных, и породных, и преимущих в разуме, и допущенных до его честности или мочи бояр, и окольничих, и думных людей. И о том, чаю аз, что от них ему, великому государю, челобитье и прошение было, а ныне от святейшаго патриарха есть, а на мне того бог не спросит. И, подумав, положился аз на волю божию, действуемую и недостойными, вменил себе должна попещися о лутчем уде всего телесе, еже есть о тебе, великом государе, главе своей, /л. 14 об./ яко же она печется о всех удех своих, в них же и аз хуждший всех, да не осужден буду от господа бога моего небрежения ради главы своей. Тем же любя и хотя тебе, великому государю, получити всяких душевных и телесных земных, наипаче же небесных вечных и нетленных благ от исгочника премудрости, от общаго спасителя нашего и всех видимых и невидимых бога, дабы ты, великий государь, и глава, и честнейший уд, здрав и многолетен был со всеми любящими тя и тобою любимыми, еже есть со святейшими патриархи /л. 15/ и с преосвященными митрополиты, со архиепископы и епископы, со архимандриты и игумены, и со всем освященным собором, и з благоверными князи и боляры, и со христолюбивым воинством, и з доброхоты, и со всеми правоверными христианы, которые тебе всякаго добра желают. А враги и сопостаты твои и всех удов твоих, еже есть всех православных христиан, агаряне и иные невернии и еретики, которые гонят веру, преданую нам святыми апостолы и ученики христовы, и ненавидят православных християн, верующих во святую троицу, вразумилися, /л. 15 об./ и в чювство пришли без кровопролития и войны, и покорилися, и во всем [150] послушны были тебе, яко царю царем, и главе, и честнейшему уду. Царь был на земли вечен и славен, яко царю подобает, и на небесах царь и царствовал со угодившими царю царем и богу богом, идеже угодивших царствию не будет конца. Что аз слышел, то написал, и к тому приложил непротивно же святому писанию, мне кажется, и зело потребно, аще внятно прочтеши и так учиниши, о чем писано, не без пользы будеши. /л. 16/ И молю тя не прогневатися на мя за неискусство мое, понеже грамматическаго разума не учен, но простец сый и писал своею рукою, ни с кем не спросясь, и, написав, никому не казал для того, чтоб о том, кроме тебе, великого государя, никто не ведал, и напомня твои, государевы, слова, которые уши мои слышали в то время, когда я докладывал тебе, государю, о денежном деле и письмо подносил моей руки, и ты, государь, приказал переписать, а честь не давать, тако аз ныне и учинил. И прошу тя приняти его и прочесть со вниманием и, прочтя, улюбити его, яко младенцов своих отцы немование. /л. 16 об./ И аще в нем обрящется потребнаго, хотя мало что, на пользу тебе, государю, и о том слава богу, вразумившему мя. А буде что или все покажется тебе неугодно, и о том молю тя, учини надо мною, яко избавитель наш, и всех царей царь, и создатель, и творец всех сын божий Иисус Хрисгос учнил в самое вольное страдание свое, яже терпе от иудей нашего ради спасения. Не посрами ученика и апостола своего Петра, отвергшагося его новозрением своим, уцеломудри, и вразуми, и в покаяние приведе его, или буде мне, яко отец духовный /л. 17/ сыну своему духовному. Не посрами мене беззаступнаго. Аще и наказанию какому достоин буду, сам накажи, яко отец детей своих духовных. И о сем дерзнутом мною от тебе, великого государя, аз, убогий чернец, прощения прошу.

Приложеное

Всякаго убо чину православным христианом, хотящим и ищущим спастися, надобно смотрити сердечными очима своима житие свое, како проходит, и управляти себе в путь спасеных шествовати, а преимущих разумом и честию /л. 17 об./ и могутством православных царей и святейших патриархов почитати, и во всем их слушати, и бога за них молити. Також и [151] учителем церковным повиноватися и поучения от них слушати, и за то честь им воздавати, и прилежати над всем кийждому о душе своей, како ответ дати праведному всех судии. А их же бог избра и повеле им над многими начальствовати, не забывати рекшаго: «им же дано много, много и взыщется на них». Яве за себе и за послушных /л. 18/ и дано много царем, и патриархом, и великим князем самодержцем.

И в таких высоких чинах пребывающим и многодержащим в сем маловременном веце и хотящим великим быти, иде же царствию не будет конца, надобно готовитися о приставлении, давшему ответ дати.

Прежде всего приличное сану житие самому жити, а над ними же повелени начальствовати и меж ими праведно судити, яко ж рече дух святый усты пророка своего царя Давида: «блажени хранящии /л. 18 об./ суд и творящии правду во всякое время»; и на оном месте: «милость и истину любит господь бог, благодать и славу даст», господь не лишит благих, ходящих незлобием и, что с них сходится оброков и всяких податей, разумно расточати.

Затем надобно строити преж иных нужных дел, чтоб святить во архиереи и во священники ученых разумных людей по правилом святых отец, и с ними вкупе архиереи и ереи учением, а самодержци поможением строити одушевленные церкви /л. 19/ и полаты и уготовляти их на вселение духа святаго и прилежати о них, како о своем спасении, тако и о них, подданных своих, во всяких духовных и в телесных вещех.

Тако же пещися о церковном непревратном пении и постоянном житии монахов, и инокинь, и всех поданных своих, како бы они душеспасительно пребывали и успевали час от часа на доброе.

И о праведных судех всему народу, а без самодержцева поможениа архиереев и ереев /л. 19 об./ учение мало прибыточно. А буде един жиждет, а другой разоряет, и о таких глаголет, что успеста токмо труды царь или великий князь или кий самодержец, аще хощет без великих трудов спастися и равен быти преже бывшим угождьшим богу царем, мне кажется, мочно в покоях и во всяком изобилии духовныя и телесных благ и безо всякого оскорбления в радостном житии спастися. На царех, и на великих князех, и самодержцех, и на приказных [152] их людях господь бог, /л. 20/ чаю аз, не станет спрашивать долгих молитв, и поклонов многих, и стояния всенощнаго, и подаяния убогим милостыни, и церквей и монастырей строения, ни протяженнаго поста. Но будет спрашивать веры правы и суда всем праведна, нищим и богатым, вдовам и сиротам, тако же князем, и сонатырем, и временником посполиту, рещи всем людем, на сем свете живущим, верным и неверным.

Самодержцем труды вместо долгих молитв и многих поклонов, и псальмопении, и канонов, /л. 20 об./ и всенощнаго келейнаго стояния.

Обще глаголется правило, яже монахи творят, и на досугах и миряне.

Благочинного стояния во церквах божиих, а в чертозех своих поучатися, како жити в законе господни, яве святого евангелия и святых апостолов и к тому прочитати царственные книги, како благочестивые цари царствовали и спаслися и како иные царствовали и погибли. И благочестивых царей надобно жития подражати, а нечестивых нравов и жития накрепко бере/л. 21/щися и по всем тщание имети, дабы управити свое житие и ко благочестивым царем по разлучении сего суетнаго и многомятежнаго и непостояннаго жития причестися. И того ради всегда неленосно прилежати о души вещи безсмертней памятовать. Писаное у святых и евангелистов: «в ню же меру мерите, возмерится и вам»; також и: «ему же дано много, много и взыщется на нем, а ему же мало дано, мало и взыщется на нем». Вельми надобно пещися и неленосно прилежать и, наискав, в дело /л. 21 об./ произвести, судей выбрать разумных, и праведных, и посгоянных, а непородных честию и, выбрав, привести их к вере, как ведется. И не к таким делам выбрав, приводят, чтоб збирали праведно, сами не корыстовались, а суд [В тексте: тут] чтоб судили праведно великородному, честну и безчестну, славну и безславну, богату и убогу, не на лица зряще, но суд всем праведен творяще, а виноватых не щадити, сиречь не миловати.

Самим укрепитися, ни за ково не заступать, судов не портить /л. 22/ и судей без вины не переменять, а за ними смотрить, [153] чтоб они праведно судили, как о чем в книге судебной написано. Судей выбирать непородных.

За праведно судящих судей стоять, в обиду их никому не дать.

А который судиа, забыв страх божий, и крестное целование, и смертный час, и ваш, великих государей, приказ, станет судить неправедно, и аще кого праваго обвинит, а виноватаго оправит, и буде то учинит вымыслом своим, взяв с виноватаго или мстя недружбу какую, или по какому свойству или /л. 22 об./ по дружбе, и за такую вину отказать ему и у таких дел быть не велеть. Да у него ж взять на себе, великого государя, что у него есть вотчин и поместья, и городовые дворы, и всякие животы и пустить его в мир скитатися и просити милостыни, для того чтоб, на него смотря, иные так не делали впредь. А ково неправедно судил и чем обидел, то ему возвратить, да ему же выдать изо взятых животов проести и волокиты на месяц указное.

Самодержцем дому своему, что разходится в год, число положить /л. 23/ и во всем крепится и воздержание иметь, чтоб, положа закон или правило о чем, самому разорителем не быть. И всякие дела, наипаче же великие царственные, с великим вымыслом и опасством постановляти или вершити, чтоб после самому не тужить и от подначальных под зазором не быть. Смотри на творение божие и разумевай, в чем подобитися милостивому богу всякому человеку, наипаче же должен то преже всех творити царь или кий самодержец, понеже многих преимуществует честию и могутством. И на него зря, легко /л. 23 об./ будет творити подданным его. Господь бог тако учини, без чего невозможно человеком жити, малым и великим, убогим и богатым, вдовам и сиротам, и всякому возрасту, престарелым и младенцем, славным и неславным, царем и князем и всяких розных чинов людям, с ними ж и всякой животной твари.

В небесех солнце, месяц и звезды сотвори и повелением его светят всем нензменно и доныне, також воздух ко отдухновению и огнь светити в нощех и на всякую потребу человеку, и воду, моря и реки, озера, источники и ключи, точа/л. 24/щие струи без цены до изобилия, насыщатися всем дарова и дождить на праведных и на грешных. И землю сотвори и [154] распростре ю на плодоносие, на ней же безчисленное множество по местом разных вещей на потребу человеком, и скотом, и зверем, и птнцам, и всякому животну.

Плод земной — всякие древа на домовое строение и на преплытие море и великих рек, кораблей и судов и на всякие вещи и на дрова, с них же яблока, орехи, ягоды, цветы многие. Тако же множество разных трав /л. 24 об./ и с них ягоды и безчисленно множество цветов и корений, и много животным дворовым и польским, лесным и дубравным, человеком и всякому животну в потребну.

Повествуют же нецыи, и в водах множество всякаго животна, зверей, рыб в яже дух животен имут в собе великих и малых и без дыхания вещей, не менши же земнаго. О том святый пророк Давид рече во 103-м псальме своем сице: «сие море великое и пространное, тамо гади, их же несть числа, животная малая с великими». /л. 25/ тако же и под небесы, и меж небес и земли на воздусе, в неизмеренной долготе и широте, мню аз многогрешный, не менше земнаго и морскаго. Той же вышепомянутый святый царь и пророк Давид, смотря на творение божие, и рече во 148-м псальме своем сице: «удивися разум твой от мене», а яже в небе и небесах и на небесех человеческими умы в непостижимом величестве и недоведомом пространстве, их же плотяно человеческое око не виде и неверием заткнуто, ухо не слыша, знатно тамо не пусто /л. 25 об./ и не без диковинок. И о том только рече, нача псалом 18 творити: «небеса поведают славу божию»; творение же руку его возвещает твердь.

И о чем ни помысли, яже словом божием строено и сколько лет мину, и ныне стоит и не стареет. А что из твари яже разумом, и хотением, и волею божиею человеков и скотов, зверей и птиц, рыб и всякого живота, подобне тому всяких древ и трав, ово многолетно растет и срастя стареет и, состарев, падет и, яже земля издаде, и паки земля /л. 26/ бывает.

А иное по вся годы растет и стареет, а иное во един месяц срастет и состареет. А, мню аз, есть и такия вещи и во един день срастет и того же дни падет и, чаю аз, и много того, а в писании о том нигде не видал.

А что строится живущими по разным местом из земли и из земных плодов и вещей, из воды и из ея плодов и вещей [155] воздухом и огнем, данными от бога человеком разумы, и волею, и хотением человеческим в различныя вещи, и того неизчетно и недоведомо, не токмо /л. 26 об./ что на сем свете деется, но и всякий в одном государстве, в котором кто жввет, и ово строится великими трудами и протяжно, и того ради ставится многодневно. А иные вещи строятся средние, и тем вещем и цена средняя, а иные вещи строятся легкими трудами и скоро, и для того и цена им мала.

Мню, и сего ради писах аз, многогрешный чернец имрек, тако надобно по силе с разумом строить и творить кийждому самодержцу подданным своим, без которых вещей невозможно /л. 27/ на сем свете жити всякому человеку, и таких вещей ненадобно дорожити своими указными пошлинами. И за сию милость будут за него бога молити от мала и до велика, не токмо одного государства, но и многих, и о том славим будет и хвалим не токмо от своих подданных, но и от многих окрестных чюжих государств. Наипаче же сам господь бог того прославит и дарует ему на сем свете безбедно царствовати и любимым быть подданными своими и от семени его посадит на престоле его, а в будущем и безконечным прославит незабвенною /л. 27 об./ славою и воцарит его в веки, конца неимущыя, и душа его в благих водворится. Сего аз, убогий чернец, тебе, великому государю, возжелал и сего ради и труды мои полагал. И аще послушаеши, мню аз, за сие мое извещение от господа бога грехов моих отпущение получити. А буде презриши, и аз исполнил свое желание, да не истязан буду нерадения моего на страшном суде, иде же от судии ничто утаенно, но все явлено. И не восхоте инако учинити страха ради, яже слышу творят иные, написав, подметы/л. 28/вают, и от того их подметного письма иным беды бывают. А что мое намерение и совесть моя мучит мя, аще изволишь, втайне вопроси мя, и аз возвещу тебе, великому государю, что надобно тебе исправити, а чтобы о том извещении никто не знал. И се мое писание, никому не казав, подписал, или не подписав, вручившему его отдати, и тем мя безпечальна учинити, понеже опасен аз святейшаго патриарха.

Институт мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР, отделение рукописей, собр. В. Н. Перетца, лл. 1-28

Комментарии

1. В справочниках водяных знаков этих знаков не удалось найти.

2. ЦГАДА, ф. Гос. архива, дела Преображенского приказа, № 14. Первые 34 листа этого дела напечатаны в книге Б. Б. Кафенгауза «И. Т. Посошков. Жизнь и деятельность», М.-Л., 1950, стр. 173-181.

3. «Тетради», л. 16.

4. «Тетради», л. 28.

5. ЦГАДА, дела Преображенского приказа, № 14, лл. 35-36 (отпуск грамоты игумену Голутвина монастыря Иову с братьею, 1701 г.) и лл. 46-47 (отписка в Преображенский приказ коломенского воеводы К. Чулкова от 25 апреля того же года).

6. «Тетради», л. 21 об.

7. А. А. Мартынов. Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества. Год VI. М., 1860, стр. 4; «Житие милостивого мужа Ф. М. Ртищева». — «Др. Рос. Вифл.», т. VI, стр. 404 и т. XVIII, стр. 400; прилож. к иссл. Н. Н. Кашкина «Родословные разведки», Спб., т. I; И. Е. Забелин. Материалы для истории, археологии и статистики г. Москвы, т. I, стр. 734; РИБ, т. XXI, стб. 1513, 1713; т. XXIII, стб. 1281, 1283.

8. «Тетради», л. 20 об.

9. Там же, лл. 22-22 об.

10. И. Е. Забелин. Указ. соч., т. I, стр. 734.

11. «Тетради», лл. 7 об. — 8 об.

12. А. А. Мартынов. Указ, соч., год VI, стр. 4.

13. Текст «тетрадей» представляет интерес не только для историков и литературоведов, но и для лингвистов. Аккуратно переписанные «тетради» снабжены знаками ударения над каждым словом. Ударения большею частью сходны с нашими, но среди них встречаются и неупотребляемые в настоящее время. Наблюдается, например, перенесение ударения на последнюю гласную; в глаголах — прочести, беречи, губят; в причастиях — посажены; в деепричастиях — седя (сидя); в существительных: племя, воздух, рук', зверем (дат. мн.), часа (род. ед.), беды, древа, травы (мн. ч.); в союзах — или наблюдается также перенос ударения с первого слога на второй: странами, подданные, изгнани и со второго слога на третий: окольничие, а также обратный перенос: китов, осуждены, сиречь, архимандрит, граматичный.

14. Там же, лл. 19 об. — 20.

15. ЦГАДА, дела Преображенского приказа, № 14.

16. С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. III, изд. «Общественная польза», стр. 1161-1163.

Текст воспроизведен по изданию: "Тетради" старца Авраамия // Исторический архив, Том VI. М-Л. 1951