-

ТАМБОВСКИЙ ЕПИСКОП ЛЕОНТИЙ.

(Очерк из истории русской церкви конца XVII и начала ХVIIІ в.).

Тамбовская епархия, открытая определением собора 1682 года, не была счастлива своими архипастырями и вследствие этого просуществовала недолго. Правда, среди первых ее епископов мы видим святителя Питирима (1685-1697 гг.), который, по словам Тамбовской летописи, «пас с ревностию врученное ему Богом стадо, успевая в добродетелях». Но рядом с этим светлым именем стоят печальной памяти имена Леонтия (1682-1684 гг.) и Игнатия (1697-1701 гг.). Эти епископы, после кратковременная управления тамбовской кафедрой, окончили жизнь в заточении: один в Суздале, другой в Соловках. «За вины своих епископов, — как говорит автор «Истории иерархии» ¹, — Тамбовская епархия была лишена самостоятельности и приписана к Рязанской».

Пользуясь главным образом архивными данными, мы хотим познакомить читателей с любопытною судьбою первого из опальных епископов — Леонтия, о котором тамбовские историки, как увидим ниже, говорят очень мало и разноречиво. [938]

На открытую тамбовскую кафедру был избран патриархом Иоакимом игумен Покровского Авраамиева Городецкого монастыря Леонтий ². Почти ничего не известно о жизни Леонтия до монашества. В документах монастырского приказа упоминается его сын Иван Лаврентьев, священник с. Мыта, Суздальского уезда. Отсюда можно догадываться, что и сам Леонтий (в мире — Лаврентий) происходил из духовного звания, тоже был священником, а затем, по случаю вдовства, постригся в монахи. В половине 1679 года, Леонтий сделался игуменом монастыря и правил обителью около трех лет ³. Город Галич с его десятиной, к которой принадлежал Покровский монастырь, в то время входил в состав патриаршей области ⁴. Весьма вероятно, что игумен Леонтий был лично известен патриарху и благодаря этому из невидного монастыря был взят на епископскую кафедру. Кроме того, в царском предложении патриарху от 2-го сентября 1681 года Галич упоминается среди таких городов, где «противники (раскольники) умножились» ⁵. Таким образом, Леонтий был несомненно знаком с расколом, и это обстоятельство, может быть, тоже имело некоторое влияние на выбор его на тамбовскую кафедру, которая открыта была, главным образом, с целью противодействовать расколу.

26-го марта 1682 года, Леонтий был посвящен патриархом «со властями» (митрополитами и архиепископами) во епископа Тамбовского ⁶. В то время новопоставленные архиереи вообще не спешили отправляться на свои епархии и довольно долго проживали в столице, — «годовали», — чтобы участвовать в [939] торжественных служениях патриарха и помогать ему в делах церковного управления. Помимо этого, Леонтия задержали в Москве еще и те важные события, которые вскоре после его рукоположения совершились в церковной и государственной жизни. 2-го апреля, Леонтий, вместе со многими иерархами, участвовал в посвящении первого воронежского епископа Митрофана ⁷. С этого времени мы часто видим обоих епископов в торжественных службах и крестных ходах. 28-29 апреля они присутствовали на выносе и погребении царя Феодора Алексеевича, а после того участвовали в очередном (по иерархическим степеням) служении заупокойных литургий в Архангельском соборе. 25-го июня совершалось венчание на царство государей Иоанна и Петра. При этом Леонтий был послан патриархом «на сретение животворящих крестов Господних и св. барм и царскаго чину», а во время самого венчания он подносил венец царя Иоанна и державу. После церемонии Леонтий был, конечно, и у царского стола ⁸. 5-го июля, опять вместе со святителем Митрофаном, Леонтий участвовал на соборе в грановитой палате, во время известных прений с раскольниками ⁹. И после московских мятежей, когда святитель Митрофан уехал уже в Воронеж, наш епископ еще не покидал Москвы: он прожил здесь до самой зимы, занятый разными хлопотами по делам Тамбовской кафедры.

Новая епархия, выделенная из владений рязанских митрополитов, была очень скромна по размерам. В состав ее вошло только три города с уездами: Тамбов, Козлов и Добрый; в этих пределах было всего 159 церквей. По проекту царя, на содержание нового епископа должны были поступить два монастыря: Троицкий и Мамонтов, за которыми, по росписи 1661 г., значилось 130 дворов ¹⁰. Но с открытием кафедры являлись такие нужды, которые требовали немедленного удовлетворения. Для нового епископа необходимы были облачения и другие принадлежности богослужебной и обыденной архиерейской обстановки. На небольшие доходы с приписных монастырей всего этого нельзя было завести сразу. В виду этого, по распоряжению патриарха, тотчас же по посвящении, Леонтию (как и св. Митрофану), «даны из рязанской домовой казны книги, церковное архиерейское облачение и одеяние, посохи, кареты, запас, посуда и деньги» ¹¹. [940] Конечно, это пожалование было очень скудных размеров, и выданный вещи отличались ветхостью. Поэтому Леонтию предстояло еще многим обзаводиться самому. Нужно было также набрать штат духовных и светских лиц для архиерейского дома. Все это, разумеется, требовало денег, а потому заботы нового епископа главным образом сосредоточивались на вопросе о материальных средствах кафедры.

От лиц, знакомых с Тамбовским краем, Леонтий скоро узнал, что пожалованные монастыри могут дать ему сравнительно скудное обеспечение, и у него естественно явилось желание увеличить свои средства. С этою целью он попытался взять в свои руки еще Козловский Троицкий монастырь, который, хотя и не отличался богатством, тем не менее мог быть существенною поддержкой для тамбовской кафедры. Но жители Козлова, прослышав о намерении епископа, поспешили вступиться за свой монастырь. В ответ на их челобитную последовал указ (12 мая 1682 г.), которым «Троицкого монастыря к иным монастырям приписывать не велено, (потому) что козловцы многие в том монастыре вкладчики и в строении того монастыря чинят большое споможенье собою»... Из дальнейших слов указа видно, что попытка лишить Козловский монастырь самостоятельности исходила именно от Леонтия: «...а ныне в Тамбове поставлен вновь епископ, и тому монастырю велено быть в той епархии ныне и впредь особо» ¹²… Этот неудачный опыт, помимо его безуспешности, принес Леонтию и прямой вред. Козловцы и братия монастыря, еще не видя своего епископа, были предубеждены против него, а это обстоятельство, как увидим ниже, невыгодно отразилось на последующей судьбе Леонтия.

Пока шла переписка о Козловском монастыре, Леонтий приступил к приему монастырей, назначенных ему царскою «росписью». Скоро, однако, оказалось, что дело это — совсем нелегкое. Главное затруднение заключалось в том, что эти монастыри были не самостоятельные, а приписные: Мамонтов принадлежал Саввину Сторожевскому, а Троицкий — Чудову монастырю. Таким образом, царским проектом предполагалось «отписать» те два монастыря и отдать их тамбовскому епископу. Но московские обители, конечно, далеко не расположены были отказываться от своих тамбовских вотчин. К тому же, смерть царя Феодора Алексеевича, последовавшая вскоре за посвящением Леонтия, помешала [941] последнему получить надлежащий указ о приписке. Этими двумя обстоятельствами вопрос о приеме вотчин так осложнился, что из него возникло целое тревожное дело.

II.

9-го мая 1682 года «власти» Саввина монастыря получили из Тамбовского края неприятную весть. Строитель Мамонтовой пустыни черный поп Иона писал им, что по грамоте тамбовского епископа Леонтия в пустынь являлись староста поповский села Ивенья поп Василий, да села Перкина поп Гаврил «с понятыми многими людьми для описки того монастыря за него, епископа, в домовые». Чувствуя за собою сильную руку саввинского начальства, поп Иона счел возможным воспротивиться этому наезду и потребовал от прибывших царского указа или грамоты, чего у них не оказалось. За такое противление епископские посланные посадили строителя под караул и во всем ему «отказали» и крестьянам не велели его ни в чем слушать.

Саввинские «власти» тотчас же начали ходатайство о возвращении им пустыни. В челобитной об этом они постарались изобразить весь ущерб, причиненный Сторожевскому монастырю отпиской Мамонтовской пустыни и сейчас рассказанным поступком поповского старосты и его спутников. «У нас, богомольцев ваших, — жаловались власти, — тем приписным монастырем святая обитель и пополняется, и для хлебного пополнения переведены в тот монастырь крестьяне из иных монастырских вотчин. И ныне, государи, в монастырской нашей вотчине на Хопре и на Вороне и в том монастыре медвеные сборы, и рыбные ловли, и хлебные, и всякие заводы за крестьянским ослушанием остановились, и строитель и с служебными людьми в великом от крестьян опасении и помирают голодом...». Благодаря особому положению Саввина монастыря ¹³ и своим постоянным связям при дворе, «власти» без особого труда получили указ о том, чтобы Мамонтова пустынь была «по-прежнему» в их владении, и чтобы монастырские служебники «Саввинским властем во всем были послушны, и пашню пахали, и все дела делали, и доходы платили...» ¹⁴.

Находясь в это время в Москве, Леонтий, разумеется, знал о начавшемся против него деле и должен был предвидеть, что оно окончится не в его пользу. Однако, надежда на [942] каких-нибудь покровителей или просто полемическое увлечение вызвали у Леонтия новую попытку присвоить Мамонтову пустынь. На этот раз, по его грамоте и тоже без царского указа, в монастырь прибыли светские чиновники тамбовского архиерейского дома: боярский сын Григорий Еремеев Шашковский и подьячий Иван Яковлев Рубцов, опять со многими понятыми людьми, и приступили к подробной описи всего монастырского имущества. Вторая комиссия взялась за дело энергичнее первой. Строитель, старец Иона, вероятно, успевший получить от своих властей подробный инструкции, опять потребовал было указа великих государей. Но с ним не стали церемониться: посадили его под караул, морили голодом и в оковах отослали в Козловский Троицкий монастырь, при чем, как водилось, «били его смертным боем»... Точно также был «побить плетьми бесчинно» и слуга Ив. Агеев, заведывавший монастырским промыслом. Остальные обитатели пустыни уже не решились противодействовать. Архиерейские люди описали в монастыре «церковь Божию, и Божие милосердие ¹⁵, и всю церковную утварь, и в житницах всякой хлеб, и на пчельнике пчели, и на скотском дворе монастырские пригонные лошади и коровы, и всякую мелкую рогатую скотину, и в монастырской казне деньги, и всякой казенной борошень ¹⁶, и Хоперской и Воронской промысел»... Покончив с общим монастырским имуществом и взяв все казенные деньги «без остатку», чиновники обратились к частной собственности и стали ею вознаграждать себя за труды. У игумена, «что было денженец и борошнишку, все обрали»… У других монахов, вместе с деньгами и некоторыми иноческими одеждами («скимашник вишневой, мятель коричной»), были взяты разные хозяйственные принадлежности: блюда, сковороды и проч. Слуга Ив. Агеев лишился «рубашки с портками, ценою в 8 алтын 2 деньги»...

Похозяйничав так в монастыре, Шашковский и Рубцов на тройке монастырских лошадей отправились в Москву к епископу. Перепуганные монахи, с казначеем во главе, не посмели подать «явки» на епископских людей. Но и с отъездом последних монастырская жизнь долго не могла прийти в порядок. Естественным продолжением погрома были смуты в монастырских вотчинах. Жившие у епископа крестьяне явились агентами в его пользу и подговаривали монастырских крестьян бить челом об указе, чтобы монастырю и его владениям «отойти за епископа». Особенно досаждал монахам какой-то Любимка. [943] Прибыв из Москвы, этот смельчак начал поднимать на смех монастырское начальство. Так, например, при встрече с келарем, он «похвалялся при всем миру, был де он пред святейшим Иоакимом патриархом с тобою, отец келарь, на очной ставке и иные неистовые речи говорил»... Обо всех этих происшествиях казначей, «убогий чернец Нектарище Резанец», обстоятельно донес в Саввин монастырь и представил подробную «роспись, что взято Григ. Шашковским».

Только что получив указ о возвращении Мамонтовой пустыни, саввинские власти должны были начать новое дело о своевольстве тамбовского епископа. По жалобе их послана в Тамбов к воеводе грамота о расследовании события на месте, а епископу Леонтию дан указ освободить строителя Иону и впредь «ни в чем не ведать Мамонтовой пустыни»... Воевода Опраксин назначил для сыску подьячего тамбовской приказной избы Л. Данилова, который подверг допросу священников и крестьян из сел, соседних с Мамонтовой пустынью. Но, как и следовало ожидать, показания даны были очень неопределенные и уклончивые: духовные лица опасались говорить что-нибудь против епископских людей, а крестьяне, вероятно, сочувствовали своим собратьям в стремлении освободиться из-под монастырской власти. Все подтверждали только факт «взятия» строителя, а насчет остальных подробностей большинство отзывалось неведением или сообщало неясные известия по слуху. Благодаря этому, наезд архиерейских чиновников остался безнаказанным, а для Леонтия дело окончилось потерею Мамонтовой пустыни ¹⁷. Это обстоятельство, конечно, было для него весьма чувствительно: он остался теперь всего с одним монастырем и очень небогатым. Может быть, ему обещали чем-нибудь вознаградить эту утрату. Но среди тогдашней смуты правительству не было времени думать о нуждах отдаленной епархии, и Леонтий выехал из Москвы, не дождавшись улучшения своих средств ¹⁸.

III.

24-го ноября 1682 г. Леонтий прибыл, наконец, в свой кафедральный город ¹⁹ и лично увидал ту неприглядную обстановку, в которой должна была начаться его пастырская деятельность. [944] Он поселился, вероятно, в ветхом доме, давно еще построенном для приезда рязанских владык, их приказных людей и детей боярских ²⁰. Деревянный кафедральный собор, современный самому основанию Тамбова, тоже приходил в упадок и был скудно обставлен утварью. Кругом была бедность, и вопрос о средствах принимал для Леонтия настойчивую форму.

Кроме доходов с вотчинных монастырей епархиальные архиереи в XVII в. пользовались еще пошлинами с ставленных грамот. Размер этих сборов, определенный еще Стоглавым собором, не во всех епархиях наблюдался с точностью и часто зависел от усмотрения епископа ²¹. К этому источнику дохода и обратился Леонтий для улучшения своих средств. Он значительно повысил ставленные пошлины сравнительно с их прежним размером в нашем крае ²². При господстве выборного начала в приходской жизни того времени, тяжесть этих увеличенных сборов ложилась не столько на самих ставленников, сколько на их избирателей-прихожан. Благодаря этому, поступок Леонтия вооружил против него значительное число лиц из духовенства и мирян в г. Козлове. Вождем оппозиции явился настоятель Козловского монастыря архимандрит Дорофей, который вместе со всеми козловцами, как мы видели выше, имел уже повод к недовольству Леонтием. Обиженные составили на епископа челобитную и отправили к патриарху. Нам не известны подробно обстоятельства этой прискорбной ссоры: наши источники передают о ней в самых общих выражениях. Вот как, например, рассказывает об этом Тамбовская летопись: «за общее наше согрешение, — пишет, очевидно, какой-то доброжелатель Леонтия, — попустил Бог ратовати диаволу на христианский род, ненавидяй всякого добра, начат бить челом святейшему Иоакиму патриарху Козлова города Троицкого монастыря архимандрит Дорофей с братиею, священнический чин и многие жители города Козлова. И по указу святейшего патриарха и по их челобитью, велено сыскать про него, епископа, с Костромы Ипатского монастыря игумену Тимофею ²³, и они были и сыскивали [945] про него, епископа...» ²⁴. Из этих строк нельзя понять, в чем именно заключалось обвинение козловцев, вызвавшее «сыск про епископа». Но мы имеем другой источник, который говорит о проступке Леонтия более определенно. По словам «Каталога российских архиереев» ²⁵, Леонтий «отлучен бысть престола своего за поставление священнаго чина на мзде...». Таким образом, челобитная козловцев обвиняла епископа в мздоимстве. Само по себе подобное дело в то время не представляло чего-либо особенно выдающегося. Но патриарх Иоаким довольно строго относился к таким явлениям церковной жизни. В 1676 году он, например, лишил епархии и послал в монастырь коломенского епископа Иосифа, между прочим, «за безмерное мздоимство» ²⁶, и с такою же строгостию поступил патриарх и в деле Леонтия. «По сыске, говорит Тамбовский летописец, велено ему, епископу, быть в Москве, а поехал из Тамбова в 192 (1684) году иулия в первом числе, и с того числа не бысть в Тамбове...».

IV.

Один из тамбовских историков, имевший случай касаться дела Леонтия, высказал догадку, что описанная ссора возникла, лишь благодаря «гордости и строптивости» козловцев, сам же Леонтий был в этом происшествии вовсе не виноват, и патриарх уволил его из Тамбова только «в намерении дать ему в управление другую епархию» ²⁷. С таким предположением, по-видимому, согласуется и общий тон летописной заметки, [946] которая рассказывает о событии с видимым сочувствием Леонтию и дает понять, что недовольство епископом имело только местный характер, а не распространялось по всей епархии. Что же касается нашей ссылки на «Каталог архиереев», то она может быть ослаблена возражением: возможно допустить, что показания этой рукописи принадлежать кому-либо из врагов Леонтия, а потому и не должны считаться вполне беспристрастными свидетельствами о нем. Чтобы решить, какой из двух источников ближе к истине, — летопись или «каталог», — мы передадим дальнейшую судьбу Леонтия, по удалении его из Тамбова. В этом рассказе мы увидим, с одной стороны, чем закончилось дело тамбовского епископа, а с другой — познакомимся вообще с характером Леонтия и, таким образом, получим возможность безошибочно судить о том, действительно ли распря была вызвана только «гордостию и строптивостью» козловцев.

В Москве Леонтий, без сомнения, пытался оправдаться, но это ему совсем не удалось: он был не только лишен кафедры, но и запрещен в священнослужении. Проживая в каком-нибудь московском монастыре, Леонтий должен был почувствовать всю тяжесть положения запрещенного епископа и с материальной и особенно с нравственной стороны. Наказание смирило его. Вот что писал он в своей покаянной челобитной к патриарху: «Великому господину, святейшему Иоакиму, патриарху московскому и всея России, бьет челом богомолец твой, Леонтий епископ. Согрешил я, богомолец твой, пред Господом Богом и пред тобою, государем отцем своим, премилостивым архипастырем, от ведения и неведения, и прогневил есмь Творца своего Бога и тебя, государя отца своего, премилостивого архиерея. И за грехи мои и вины отлучен есмь от Божия милости и от твоея архипастырския и отеческия любви и твоею государевою архиерейскою по Божии воли духовною властию запрещено мне ничтоже священническая действовати, не то что архиерейская. И я, богомолец твой, ради того, что лишен есмь твоея государевы архипастыския милости и благословения, с печали едва волочуся и молю, яко во тьме или во аде дни моя препровожаю, горько плача. Якоже праотец наш Адам, преступив заповедь Божию, сведен бысть во ад и слезами и моленьем получил от превечнаго Архиерея Христа Спасителя велию милость и от ада освобождение, тако и аз, окаянный, будучи в великой печали, яко во аде, и ведая твое государево архиерейское превечнаго Архиерея света Христа Бога и истинно-подражательное милосердное благонравие, проливаю моление мое с горькими слезами к тебе, премилостивому государю отцу своему, пречестнейшему архипастырю и благоутробному архиерею, припадая до честных стоп твоих отеческих, много челом бия и горько плача, милости и отрады, якоже [947] праотец наш Адам, желаю от темноты свобождения и светлости твоея государевой премилостиваго архиерея отеческой первой милости и благоволения. Милостивый великий господин, святейший Иоаким, патриарх московский и всея России! Пожалуй мене, богомольца своего, и помилуй, государь, для своего архипастырскаго многолетнаго здравия и благоденствия, свободи мя милостию своею от великой печали и горьких слез, яко от ада, и от союза запрещения разреши и прости, государь, мене, богомольца своего, в преступлении моем и во всех на мя нанесенных винах и сподоби, государь, мое недостоинство совершенного разрешения и прощения и первыя своея христоподражательныя архиерейской и отеческой милости. О сем, со слезами припадая, твоему архипастырскому милосердию много челом бию и рад есмь за твое государево архипастырское и отеческое многолетное здравие непрестанно Господа Бога молить. Великий господин, смилуйся, пожалуй. К сей своей челобитной Леонтий епископ руку приложил» ²⁸.

Это слезное моление достигло цели. Но, разрешая Леонтия от запрещения, патриарх даже при особом благоволении к нему не мог уже опять дать ему кафедру: в русской церкви того времени было всего два епископа (тамбовский и воронежский), а остальные иерархи имели сан архиепископов и митрополитов ²⁹. В виду этого Леонтий, как выражается «Каталог», «дан бысть для послужения и поставления ставленников преосвященному Корнилию, митрополиту новгородскому». Неизвестно, числился ли Леонтий официальным викарием новгородской митрополии, или он только исполнял обязанности викарного епископа без особого титула ³⁰. Но и в Новгороде его пребывание было неспокойно. «За непослушание и крамолы Леонтий был отправлен в 1690 г. в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь «под начало» к митрополиту Илариону, опять с запрещением архиерейского служения. Казалось, это вторичное наказание должно бы было сделать Леонтия более сдержанным и осмотрительным. Но мы видим совсем не то: и митрополиту Илариону Леонтий «многие козни [948] учинил». В чем именно заключались эти козни, — о том довольно обстоятельно рассказывает «житие» Илариона ³¹.

Как видно, Леонтий сперва вызвал к себе некоторую долю сочувствия со стороны митрополита: по ходатайству последнего подначальному епископу было дозволено по двунадесятым праздникам служить в епископском облачении. При этой льготе у Леонтия естественно явилась мысль еще улучшить свое положение. Для этой цели он решил воспользоваться тем несчастием, которое под старость постигло митрополита, именно его слепотою. «Житие» передает, что однажды, придя в крестовую палату, Леонтий прямо обратился к митрополиту с таким предложением: «Отдаждь ми престол твой, яко паче тебе могущу управляти ми. Ты же неси достоин таковый сан имети, слеп сый. Того ради не можеши архиерейства чин содержати, о сем убо подпишу своею ти рукою»... Разумеется, это предложение было далеко не по сердцу митрополиту. «Тебе что о сем попечение привниде? — возразил Иларион: — аще аз и несмь достоин и не могу содержати, тебе же не могу престола своего отдати... Аще хощеши, проси о сем царскую державу». Такой ответ привел Леонтия в сильную ярость. Он начал, «аки лев, свирепо рыкати» и ряд «гневных и мятежных словес» закончил обещанием донести на митрополита царю «нечто тайное». Последняя угроза не могла не смутить Илариона, хорошо знавшего, как страшны были в то время дела о разных «тайных словах». Митрополит отдал приказ «зело твердо блюсти епископа», а сам поспешил написать царю. Леонтия вытребовали в Москву. Пред собором архиереев и царским синклитом он должен был дать показание о «тайном словеси». Заметно, что Леонтий обстоятельно готовился к этому ответу: он подал целый «свиток» обвинений на митрополита. Указывая на слепоту Илариона, как на существенное препятствие к управлению епархией, Леонтий прибавлял, [949] что митрополит рукополагает в священный сан людей недостойных и даже «имеет пред лицем своим государственных злодеев». Что же касается «тайного словеси», то его Леонтий заимствовал из своих воспоминаний о прошлой жизни митрополита. Когда-то, еще до своего архиерейства, Иларион на исповеди будто бы сделал о себе признание Леонтию, что он, Иларион, недостоин священного сана.

Из всех этих обвинений в глазах правительства наиболее веским являлось первое, и оно было до некоторой степени принято во внимание ³². «Тайному же словеси», в виду беспокойного нрава Леонтия и его прежних «крамол», никакого значения не придали. Вместо ожидаемого получения кафедры, Леонтию грозила теперь ссылка «в дальние пределы», т. е. скорее всего в Соловецкий монастырь. Предвидя такой исход своего дела, Леонтий самовольно «съехал» из Москвы в Суздаль, чтобы распорядиться оставшимся в его келье имуществом, которое, в отсутствие хозяина, могло бесследно разойтись по рукам суздальских монахов. Снова вызвали Леонтия в Москву, и в допросе он показал, что «съезжал он в Суздаль для своей рухляди, которую, будучи он в Суздале, в Спасском монастыре покинул: сундучек с деньгами и рухлядью, с ведома того монастыря архимандрита Варлаама, под теплою церковью поставил за своею печатью и замком; да у него ж осталось в келье, где он жил, платье теплое и холодное и иная рухлядь»... Вероятно, вопрос об этой «рухляди» и был причиною того, что вместо «дальных пределов» Леонтий был опять отправлен в Суздаль; но теперь ему велено быть в монастыре «твердейше блюдому и неисходну», а пищу и питье давать ему братские... При этом монастырский приказ, не пропускавший случая прибирать к рукам имущества опальных лиц, сделал распоряжение о переписи всего находившаяся в келье Леонтия и его «сундучка» с деньгами. Подробную роспись велено прислать к Москве, «а ему, епископу, [950] тое рухляди и сундучка до указу великого государя не отдавать»… ³³

Теперь всякое желание властительства у Леонтия должно было погаснуть. Испытанные невзгоды расстроили его здоровье, и его жизненное поприще видимо подходило к концу. В августе 1707 г., чувствуя приближение смерти, Леонтий обратился к государю с следующей челобитной: «Державнейший царь, государь милостивейший. В прошлом, государь, 704 году по твоему государеву указу, сослан я, богомолец твой, в смирение во град Суздаль во святую обитель Всемилостивого Спаса в Евфимьев монастырь в казну. А ныне я, богомолец твой, кончаюсь при смертном часу, а погребетися и помянутца мне нечем и очами обнищал. Всемилостивейший государь, прошу вашего величества, вели, государь, того Всемилостивого Спаса Евфимьева монастыря архимандриту Варлааму крохи мои из казны выдать против росписи, какова у них в монастыре, и о том послать свой государев указ к нему, архимандриту, вашего величества нижайший богомолец, бывшей епискуп Леонтий Танбовской. К сей челобитной, вместо отца своего родного, бывшего епископа Леонтия Танбовского, что он очами обнищал, по его благословению и велению, сын его, села Мыт Пречистенской поп Иван Лаврентьев руку приложил...» ³⁴. По обычаю, началась продолжительная переписка Монастырского приказа с Суздальским архиерейским приказом и Спасским монастырем. Иван Лаврентьев, заинтересованный исходом этого дела, усердно снимал нужные копии и лично доставлял их в Монастырский приказ. Но, пока тянулось дело, Леонтий успел умереть, и хлопоты его сына пропали даром. Может быть ему и выдали что-нибудь из отцовской «рухляди»; но достоверно известно, что сундучок с деньгами Ивану Лаврентьеву не достался: он был взят в казну ³⁵. [951]

Факты, собранные нами в этой печальной повести о жизни Леонтия с того времени, как он покинул Тамбов, достаточно обрисовывают эту неудачную личность. Мы можем, кажется, теперь снять обвинение с козловцев и искать причину ссоры главным образом в «гордости и строптивости» самого Леонтия. Эти черты характера, может быть, отчасти проявлявшиеся и в начальствовании Леонтия над Покровским монастырем, нашли себе более обильную пищу на епископской кафедре. Обстоятельства сложились так, что Леонтий в Тамбовский край ехал уже раздосадованный целым рядом безуспешных хлопот и столкновений по экономическими вопросам. На месте это раздражение только усилилось и обратилось против козловцев, которые в глазах Леонтия были отчасти виновниками его тяжелого материального положения.

Но, рядом с рассказанными выше событиями, в жизни Леонтия есть и такие эпизоды, которые, по-видимому, представляют в более выгодном свете строптивую личность этого епископа. Проживая после рукоположения в Москве, Леонтий встретился с одним иноком, постриженником Саввина Вишерского монастыря. Этот инок, впоследствии знаменитый доктор богословия Палладий Рогов, по его собственным словам, родился «в Кашинском уезде (Тверской губ.) в вотчинах Калязинского Макарьева монастыря», откуда «перешел в Новгородские пределы и там по обещанию приял чин монашеский в Саввине Вишерском монастыре». Неизвестно, по какому поводу Палладий явился в Москве, и как он познакомился с Леонтием. Последний, вероятно, надеялся иметь в молодом монахе помощника по управлению епархией, а потому взял его с собою в Тамбов, посвятив в сан иеродиакона. Вместе с Леонтием Палладий покинул Тамбов и, имея около 30 лет, поступил в богоявленскую школу. Конечно, пребывание Палладия в Тамбовском крае прошло совершенно бесследно. Но для нас интересен уже самый факт сближения Леонтия с такою выдающеюся личностью ³⁶. [952]

Любопытно еще одно обстоятельство в жизни Леонтия, также заставляющее думать, что этот неудачник не лишен был, по крайней мере, некоторых «благих порывов». В приходо-расходной книге патриаршего казенного приказа за 7194 год записано: «Во 194 году в разных месяцех и числех, по указу святейшаго патриарха, выдано из казны и отдано из Казеннаго приказу в цену книг «Уветов духовных»; Леонтию, епископу танбовскому, 6 книг в переплете (по полтине за книгу)» ³⁷. Приобретая несколько экземпляров «Увета», Леонтий имел в виду не свой только личный интерес к книге (хотя и сам он, как показывает опись его имущества, книг не чуждался), но, очевидно, и миссионерские нужды Тамбовского края, где число раскольников было значительно ³⁸.

С. Введенский.

Комментарии

1. «История Российской иерархии», т. I (изд. 2), М., 1822, стр. 23.

2. Каталог архиереев. Рукопись Московской Синодальной (Патриаршей) библиотеки, № 123, л. 160 (подробнее об этой рукописи нам придется говорить впоследствии). Ср. Строева, Списки иерархов... Спб., 1877 года. Столб. 891. — Покровский Городецкий монастырь, основанный преподобным Авраамием Галицким или Городским (XIV века), находится в 10 верстах от города Чухломы. В «Историческом описании» монастыря, составленном Д. Прилуцким (Спб.. 1861 г.), о Леонтии нет никаких сведений (самое имя его пропущено в списках настоятелей).

3. Строев, столб. 866-867, 870.

4. Протоиерей Николаевский. Патриаршая область и русск. епархии в XVII веке. Христианское Чтение, 1888 года, № 1-2, стр. 153. Ср. И. Шимко. Патриарший казенный приказ. Москва. 1894 года, стр. 120.

5. Николаевский, стр. 180.

6. В «Разряде без мест... 190 году» поставление Леонтия отнесено к 24-му марта (Соловьев. История России. 2 изд. «Товарищества Общественной Пользы». Книга III, столб. 947), а в Истории иерархии (т. I, стр. 206) — к 25-му марта. Но на подлинном листе архиерейской присяги, подписанном Леонтием в день посвящения, помечено 26-го марта (рукописный сборник Московской синодальной библиотеки № 55; отсюда и у о. Николаевского, стр. 187; ср. Строева, столб. 891).

7. Соловьев, там же.

8. Древн. Росс. Вивлиофика, т. VII (изд. 2., М., 1789 г.), стр. 413, 422, 446-447. Ср. Соловьева, столб. 949 и след.

9. Увет духовный. Москва. 1682 г., л. 46.

10. Более подробные сведения об этом см. в нашей статье: Открытие Тамбовской епархии. — «Тамбовские Епархиальные Ведомости», 1896 г., № 39.

11. Рязанские достопамятности, собранные архим. Иеронимом. Издание Рязанской архивной комиссии. Рязань. 1889 г., стр. 104.

12. Архив мин. юстиции. Грамоты и друг. акты коллегии экономии, № 5831. — В том же 1682 г. козловский настоятель получил сан архимандрита (П. Казанский. Историческое описание Троицкого Козловского монастыря, М., 1849 г., стр. 10). Этим пожалованием еще более закреплялась независимость монастыря.

13. Он был в непосредственном ведении самого государя. С. Смирнов, «Историч. описание Саввина монастыря». М. 1860. Изд. 2-е. Стр. 34-36, 71.

14. Архив минист. иностр. дел. Монастырские дела, связка 12, № 15 (1682 г., 20-го июня).

15. Т. е. иконы.

16. Борошень — вещи для ежедневного употребления, домашняя рухлядь. (Словарь академии наук).

17. Архив мин. иностранн. дел. Монастырские дела, св. 12, № 20 (1682 г. 12-го июля).

18. В подобном же положении был и воронежский епископ Митрофан: по его словам, он «отпущен с Москвы в смутное время, а ничем не пожалован»... (Материалы для жизнеописания св. Митрофана, собранн. Ст. Зверевым. Выпуск I. Воронеж. 1897. Стр. 85).

19. Тамбовская летопись, напечат. у Дубасова: Очерки из истории Тамбовского края. Вып. III. Москва. 1884. Стр. 18.

20. Инн. Николев. Материалы, относящ. к истории Тамбовского края. Выпуск первый. Тамбов. 1884. Стр. 14 и 20. Ср. Дубасова, Очерки..., вып. IV. (Тамбов. 1887). Стр. 28.

21. Только в 1687 г. патриарх Иоаким разослал по епархиям выписку о церковных пошлинах, которая должна была служить для всех архиереев руководством в денежных сборах, между прочим, и со ставленников (см. Описание архива мин. юстиции, кн. I, отд. III. Спб. 1869).

22. При обширных размерах своей епархии рязанские митрополиты могли облагать ставленников не очень обременительными сборами.

23. В этом сообщении, несомненно, допущена ошибка. По «Спискам» Строева, в 1682-1684 гг. настоятелями Ипатиевского монастыря были архимандриты Пахомий и Феодосий (столб. 853), и в других костромских монастырях за это время нет игумена Тимофея.

24. Дубасов. Очерки.... III, 18.

25. Рукоп. Синод. библиот., № 123, л. 160. Так как этот источник имеет очень важное значение для биографии Леонтия, то мы считаем нужным сообщить о «Каталоге архиереев» более подробные сведения. «Книги сей, — говорит автор «Истории Росс. иерархии», — многие списки с разными поправками, а иные и под разными заглавиями находятся в московском патриаршем, новгородском софийском и в других духовных книгохранилищах. Некоторые приписываюсь сие сочинение св. Димитрию Ростовскому, но поелику во всех почти известных списках летосчисление в некоторых статьях простирается далее кончины сего святителя, а притом и слог показывает сочинителя, мало в словесности искусного, — то мнение сие сомнительно» (Ист. иер., т. I, стр. II-III). Один из подобных списков «Каталога», в котором отдел о Тамбовской епархии доведен до конца XVIII в., хранится теперь в тамбовской архивн. комиссии (об этой рукописи см. нашу заметку в Извест. тамб. арх. ком. № 46, стр. 26-31). Сведения о Леонтии в обоих списках рукописей — синодальном и тамбовском — буквально сходны. (Ср. Митр. Платона, Краткая церковная российская история. Изд. 3. М. 1829. Том II, стр. 224).

26. А. Доброклонский. Руков. по истор. русской церкви. Вып. III. М. 1889. Стр. 121.

27. Н. М-в. Жизнеописание святителя Питирима, еписк. тамбовского. Тамбов. 1885. Стр. 31 и 40.

28. Московской синодальной библиотеки свиток № 52, по 3 реестру.

29. Прот. П. Николаевский, Патриаршая область и русские епархии в XVII в. «Христ. Чтение», 1888 г., № 1-2, стр. 189.

30. В «Истории Российской иерархии» сказано, что Леонтий «дан викарием, епископом корельским и орешецким, митрополиту Корнилию» (т. I, стр. 85. — Ср. Филарета, архиеп. Черниговского, «Ист. росс. церкви», период IV. Изд. 4-е. Чернигов, 1862, стр. 16). Но в «Списках» Строева среди новгородских викариев Леонтия не видно (столб. 38 и 891). Равным образом, Строев не принимает и другого сообщения «Ист. иерархии», что Леонтий был назначен к суздальскому митрополиту Илариону викарием же (ср. по этому вопросу И. Покровского: «Русские епархии в XVII-XIX вв., их открытие, состав и пределы», т. I. Казань. 1897, стр. 386).

31. Иларион (род. около 1632 г.) сделался суздальским митрополитом в 1681 г. из настоятелей Флорищевой пустыни (Владим. губ., Гороховецкого у.), в которой он постригся в 1653 г. и стал известен царю Феодору Алексеевичу своей подвижнической жизнью. Здесь же, вероятно, и началось знакомство Илариона с Леонтием, которое перешло в довольно близкие отношения (как увидим далее, Леонтий был одно время духовником Илариона). Так как Леонтий доставил в Суздале много тревог митрополиту, то «житие» Илариона, писанное его учеником и искренним почитателем (см. статью гр. М. В. Толстого: «Иларион, митрополит суздальский». — «Душеполезное Чтение», 1867 г., кн. I, стр. 263 и след.; мы пользуемся в дальнейшем изложении печатным изданием: «Житие преосв. Илариона, митроп. суздальского». Памятник начала ХVIII в». Казань. 1868 г.), отзывается о Леонтии крайне сурово. Очень возможно, что в передаче и толковании поступков Леонтия автором «Жития» допущены некоторые неточности, хотя общий ход всего дела излагается, по-видимому, правильно.

32. По словам «Жития», государь повелел митрополиту, несмотря на его слепоту, «пребывати на своем престоле даже до кончины его» (стр. 143). Но из других источников мы узнаем совсем иное. В 1703 г. из Монастырского приказа было послано Илариону предписание прибыть в Москву на чреду священнослужения с ризницей, певчими и проч. (Архив мин. юст. Дела Moнаст, прик., св. 212, № 153). Очевидно, в Москве хотели видеть Илариона затем, чтобы определить, насколько он способен заниматься делами. Когда же митрополит отказался ехать «за древностью и за скорбью», — была послана ему другая грамота, а с ней отправлен подьячий, чтобы удостовериться на месте (Дела Мон. пр., св. 212, № 153). 21 февраля 1705 г. (т. е. после дела Леонтия, которое, как увидим далее, закончилось в 1704 г.). Иларион был уволен от епархии «за старостью» (св. 224, № 56), а умер он, по показанию «Жития», 14-го декабря 1707 г.

33. Дела Монаст. прик., св. 235, № 8. Среди имущества Леонтия, между прочим, упоминается и несколько книг: Златоструй, Евангельские притчи. Небо звезда (?), т. е., вероятно, Небо новое, с новыми звездами сотворенное — Иоанникия Голятовского. Многочисленное зерцало, «киевская печатная» (здесь разумеется скорее всего «Зерцало Богословия» — Кирилла Транквилиона, так как известное в то время «Великое Зерцало» в печати не появилось).

34. Дела Монастырского приказа, св. 235, № 8. — «Житие» Илариона сообщает, что Леонтий, после вторичного заключения в Суздаль, «исступлением ума пострадал есть» (стр. 143).

35. Среди разных поступлений в казну за 1708 г. значатся «келейные деньги после смерти тамбовского еп. Леонтия» в количестве 416 р. (П. Милюков. Государств. хозяйство России в первой четверти XVIII стол. и реформа Петра Великого. СПБ. 1892. Приложения, стр. 135. По «описи» в сундуке у Леонтия было 397 р. 15 алтын).

36. О Палладии Рогове (за границей он стал называться Роговским) см. Древн. Росс. Вивлиоф., т. XVIII; Сын Отечества, 1840 г., т. IV; Православное Обозрение, 1861 г., № 2; Прибавл. к Твор. Св. Отцев 1883 г., ч. 32. — Считаем нужным отметить, что некоторые авторы, говоря о пребывании Палладия в Тамбове, называют его «ученым диаконом» (Дубасов, Очерки..., II, 104. Ср. Н. М-в, Жизнеопис. святителя Питирима, стр. 28.). Палладий стал действительно «ученым», долго спустя после служения его в Тамбове, когда он прошел курс Богоявленской школы (у Лихудов) и затем несколько лет провел за границей. Об учености же Палладия в Тамбове нет никаких сведений, так как ее еще и не было. Тем и знаменит, между прочим, Палладий, что он начал школьное образование уже на тридцатом году, т. е. гораздо позднее даже Ломоносова.

37. Архив министерства юстиции, книга патриарш. казенного приказа № 119, л. 121 обор. — Так как в 7194 (1685-1686) году Леонтий уже не был епископом тамбовским, то нужно думать, что «Уветы» были выданы ему ранее, а в этом году только занесены в приходо-расходную книгу.

38. Здесь уместно указать на одну ошибку, допущенную относительно Леонтия почтенным исследователем тамбовской старины, И. И. Дубасовым. По его словам, Леонтий был «фанатиком старообрядства», последователем известного Талицкого, за что и сослан в Суздаль (Очерки.., I, стр. 201 и 83). Но Талицкий начал в Москве свою проповедь о пришествии антихриста (в лице царя Петра), уже много лет спустя после того, как Леонтия отправили в «неисходное заключение», именно в самые последние годы XVII в. (подробности об этом мы имеем в виду сообщить в статье о тамбовском епископе Игнатии, который действительно сочувствовал Талицкому). Равным образом, и в сохранившихся известиях о Леонтии нет никакого намека на его симпатии к расколу.

Текст воспроизведен по изданию: Тамбовский епископ Леонтий. (Очерк из истории русской церкви конца XVII и начала ХVIIІ в.). // Исторический вестник, № 6. 1900