К ИСТОРИИ СОЗДАНИЯ УЧИЛИЩА В МОСКОВСКОЙ БРОННОЙ СЛОБОДЕ В XVII ВЕКЕ

«Анонимность русской средневековой культуры сказалась не только в литературе и изобразительном искусстве, но и в школьном деле. Действительно, сохранились немногие отрывочные сведения о древнерусских «училищах книжных».

XVII век в этом отношении открывает новую страницу: о школах Москвы этого времени известно и, соответственно, написано гораздо больше 1. Кульминацией развития русского образования становится организация Славяно-греко-латинской академии, прочно связанной узами преемственности с московскими «училищами» XVII в.

Среди учебных заведений — предшественников академии особое место принадлежит училищу при церкви Иоанна Богослова. Программа его выходила за рамки обычной приходской школы — в нем изучались греческий язык и грамматика 2, а инициаторами организации нового учебного заведения выступили не церковные «власти», а сами прихожане — простые москвичи. Уже двух указанных фактов достаточно для того, чтобы подробнее исследовать данные об этом интересном центре московского просвещения и культуры, однако специальной работы об Иоанно-Богословском училище пока не написано.

Долгое время единственным документом об училище была челобитная прихожан Иоанно-Богословской церкви с просьбой открыть при ней «гимнасион». Впервые о ее существовании, а также о «благословенных грамотах» на открытие училища, датированных 1669 г., сообщил А. В. Горский. Им же изданы и прокомментированы два последних документа — первый за подписью патриарха Московского Иосафа II, а второй — патриархов Паисия Александрийского и Макария Антиохийского 3. Списки грамот находятся в рукописи, содержащей сочинения Симеона Полоцкого 4, и, вполне естественно, перу выдающегося поэта и просветителя приписываются и указанные документы 5, а его инициатива в деле организации училища представляется неоспоримой 6.

Между тем круг источников по указанной теме может быть расширен прежде всего за счет подлинной грамоты, а не списка. Она была известна еще в XVII в. Привилегия Славяно-греко-латинской академии отмечает: «в лето... 7176» прибывшие в Москву для суда над патриархом Никоном «вселенские патриархи разными диалекты... училищю зде в России быти благословили» и «своих рук подписанием утвердили» 7. Еще более определенные сведения о содержании подлинной грамоты всплывают в антираскольнической полемике XVIII в. Дело в том, что старообрядческим «учителям», очевидно, хорошо было известно о том, что существует грамота за подписями патриархов и в ней весьма осторожно говорится о «партесном пении». Последнее совпадало с негативным отношением «ревнителей древнего благочестия» к музыкальному нововведению и давало повод к полемике не только по музыкальной тематике. Вспыхнул спор — старообрядцы утверждали, что «вселенские патриархи» запретили пение «киевским согласием», «и то своима рукама подписала». Отвечая оппонентам, Феофилакт Лопатинский, ректор Славяно-греко-латинской академии, сразу отметал все сомнения: «От проихожан богословских было ли то прошение и челобития... то отнюдь не известно... понеже какого те прихожане города... да и где тую расколщик грамоту патриаршую видел... и где она обретается, ничего о том не объявил... Подлинне же о их патриархах известие, что они партесного пения не отвергали... понеже таковая за собственноручным их подписанием... до сих пор в книгохранительнице патриархов московских имеется» 8. Так что, несмотря на то, что старообрядцы не указали, о каком документе конкретно идет речь, ректор сразу понял, что за грамота [192] имеется в виду. Правда, Лопатичский покривил душой, ибо ему, как ясно из вышеприведенного текста, было известно место хранения грамоты, как оно было известно и расколоучителям, имевшим в московской Синодальной библиотеке своего агента 9.

В конце XVIII в. документ упоминается еще раз, причем точно указано место хранения: «В патриаршей библиотеке между грамматами под № 9» 10.

Наконец, в 1915 г. подлинная грамота была опубликована, но без указания на шифр и в таком специфическом издании, которое по сей день остается вне поля зрения исследователей русской школы и педагогики XVII в. 11 Соответственно, никогда не ставился и вопрос о соотношении подлинной грамоты с группой документов из сборника Симеона Полоцкого. Последняя рукопись вообще заслуживает нового изучения: в литературе есть глухое упоминание о наличии в сборнике не одного, а двух челобитий иоанно-богословских прихожан 12.

От внимания исследователей ускользнул также и тот факт, что в Москве XVII в. было две церкви Иоанна Богослова и училище организовывалось не при китай-городской Иоанно-Богословской церкви «что под вязом» (как полагал А. В. Горский) 13, а при соименном храме в Бронной слободе 14. Это дает возможность впервые задаться вопросом, только ли случай сделал прихожан данного храма инициаторами в деле школьного строительства Москвы.

Найти подлинную грамоту не составило труда 15. Она написана на листе «александрийской» бумаги высокого качества, не имеющей водяных знаков, форматом 62х43 см и сдублирована листом бумаги такого же формата с водяным знаком «страсбургская лилия» с контрамаркой в виде креста и литер IHSPB (1667 г.) 16. На подклейке почерком XVIII в. отмечено: «№ 9 граммата за руками Паисия патриарха Александрийского и Макария Антиохийского к церкви Иоанна Богослова по прошению прихожан, чтоб священнику быти ученому могущему учити народ, при церкви быть школе греческия и славянския грамматики, в церкви иметь пене партесное. Прописано золотом, 7176, а от рождества Христова 1668, месяца нет». Текст заключен в орнаментальную рамку старопечатного стиля, прописанную золотом и серебром. На нижнем поле грамоты почерком XIX в. карандашом написаны предполагаемые прочтения слов, трудно разбираемых в силу того, что они пришлись на сгибы: «Поломанная строка... [неразборчиво]... брана: “а посреди храма диаконский амвон поставити. И к ним же приватно молиша же тощию и о сем” и ниже: «иже бо утвержахом».

Прежде всего бросаются в глаза стилистические различия между подлинной и изданной А. В. Горским грамотами. Последняя (в списке Син. 130) являет собой, скорее, образец барочной прозы, в которой единственная содержательная фраза — об «архиерейском благословении» на создание училища — тонет в рассуждениях о троице, метафорических сравнениях школ с «пищей и питием», «равне в пути жизни сея укрепляющими» и т. п. и изъявлениях восторга, «яко толику обретохом в Новом Иерусалиме (Москве. — А. В.) ревность и любительство премудрости». Словом, это произведение выдающегося стилиста, которым и был Симеон Полоцкий.

Стиль подлинной грамоты отличается большей конкретностью и деловитостью, хотя тоже не лишен известного налета «литературности», обличающей руку профессионального писателя. В формулировках совпадают только окончательные фразы документов:

Син. 130

Син. грам. 1235

«А хотящим сему божественному делу препинание или пакость творити, сама всемогущая десница божия местница в сем и будущем веце да будет и гнев господен да пожнет и во вся дни живота своего донде же разсыпатися костем его при аде». «Аще же начнет кто сему их благому делу пакость и препинание творити, сама десница вышняго да будет ему местница, наше же архиерейское да не почиет на нем благословение».

Ответ на вопрос о характере соотношения двух текстов грамоты, казалось бы, идентичного содержания дает понимание жанра сборника Син. 130. В описании 17 первые 214 листов рукописи, включающие и грамоту, определяются как сборник патриарших грамот, однако это отнюдь не механическое соединение разнородных документов. Последние группируются по тематическим подборкам, и если начальная не озаглавлена, то все последующие снабжены заголовками, писанными киноварью: «От патриархов к духовным» (л. 57), «От владык к духовным к владыкам» (л. 75), «От духовных и мирских ко духовным ко владыкам» (л. 85) и т. п. [193]

В приводимых А. В. Горским документах, как известно, вместо имен собственных (адресат грамоты, инициатор подачи челобитной) поставлено «имярек». Эта «анонимность» — черта подавляющего числа грамот сборника Син. 130. Так, например, в первом, неозаглавленном разделе опущены имена адресатов посланий — «благоверной царицы имярек» (л. 7-7 об.), «смиреннейших богомольцев имярек» (л. 44), авторов (л. 75-76 об.) или тех, о ком идет речь (л. 77-79 об.). Количество примеров можно легко умножить.

Перед нами все формальные признаки древнерусского письмовника — сборника образцовых посланий «на случай». Этот жанр был достаточно широко распространен в рукописной книжности XV-XVII вв. 18 Кстати, в письмовник Симеона Полоцкого включены и прямые рекомендации в области эпистолярного искусства, например, пять вариантов обращения к адресату (л. 142-143 об.).

Сюжет с письмовником уходит далеко за рамки настоящей работы. Отметим только, что среди посланий и «епистолий» самого Симеона несомненно присутствуют и сочинения других авторов: в сборник включены послания новгородского митрополита Корнилия (л. 69-72 об.), братии Галактионовой пустыни (л. 92-94, 123 об. -124), посадского человека города Смоленска Сергея Орехова (л. 130-131 об.), жителя Вильны Ивана Белмачевича (л. 160-161).

Таким образом, пропуск имени «мужа» — автора челобитной иоанно-богословских прихожан не случайность, а стилистический прием, характерный для жанра письмовников.

Интересующий нас раздел рукописи озаглавлен «От мирских и к мирским» (л. 136), его составляют документы самого разного содержания, в том числе, как выяснилось, не три, а пять копий документов, имеющих прямое отношение к церкви Иоанна Богослова. Во-первых, это изданные А. В. Горским две «благословенные» грамоты на открытие училища. С ними в Син. 130 соседствует рукописная копия уже известной нам подлинной грамоты (л. 186-186 об.), правда, здесь идущая от имени всех трех патриархов и имеющая некоторые разночтения с документом ОР ГИМ Син. грам. № 1235. Факт этот ранее в литературе не отмечался 19.

Во-вторых, это челобитные прихожан: их две. Первая адресована царю Алексею Михайловичу (л. 157-158). В ней напоминается о всегдашнем покровительстве московских царей церкви Иоанна Богослова, после чего прихожане «претекают со всемернейшим нашим молением» о снабжении вновь отстроенного храма «только единым утварем», которой «за скудостью нашей не довольствует». Вторая челобитная адресована лицу, именуемому «твоя пречестность» (л. 158-159). Кто это — понятно из содержания: адресата просят оказать покровительство церкви, как это делал «блаженные памяти честный отец Стефан духовник пресветлаго царскаго величества», который «некия храмы божия своим... попечением и защищением правил». Речь, несомненно, идет о царском духовнике, благовещенском протопопе Стефане Вонифатьеве, известном книжнике и широкообразованном человеке, скончавшемся в 1655 г. 20 Следовательно, челобитная адресована его преемнику, занимавшему столь же высокий пост. В интересующее нас время им был Андрей Саввинов, пользовавшийся исключительным влиянием при дворе и известный поборник «книжной мудрости» 21. Так что адресат для челобитной был выбран весьма удачно.

В последнем документе и упоминается училище: «Еще же и другую вещь... умысливше... славенские грамоты училища строение... написахом челобитную ко пресветлому царскому величеству, яко да изволит нам сия начинания ко свершению водвороти, убо и в сем деле твоего милостивого ходатайства и заступления молим, да благословит твоя пречестность, челобитные наши приемше, быть по них у пресветлаго царского величества ходатаем». Выясняется также, что по вопросу об открытии училища прихожане обращались и «на высочайшее имя», неясно только, принадлежала ли челобитная Симеону Полоцкому или направлялась «от всего мира».

Обращение автора челобитных и инициатора открытия нового учебного центра Москвы к авторитету восточных иерархов не было только данью их высокому положению в православном мире, но учитывало и то место, которое Паисий и Макарий занимали, сразу после свержения Никона, в церковной жизни Москвы 22. Известно, что Симеон Полоцкий выполнял функции переводчика на церковном соборе 1666-1667 гг., рассматривавшем дело Никона. Но, очевидно, в гораздо большей степени ему пришлось общаться с газским митрополитом Паисием Лигаридом, переводившим речи патриархов на латынь для дальнейшего перевода их на русский язык, чем и был занят Симеон Полоцкий.

Знакомство Симеона Полоцкого с Лигаридом относится еще к 1664 г. 23, и их отношения, безусловно, не исчерпывались обоюдными толмаческими обязанностями. Достаточно напомнить, что Симеон Полоцкий не только записал мнение газского митрополита о необходимости учреждения [194] в Москве новых училищ («Как некогда... Алквивиад говорил афинянам, что для успеха в войне нужны три вещи: золото, золото и золото, так и я, будучи спрошен, где столпы и ограда сану церковному и гражданскому, скажу: для того нужны училища, училища и училища»), но и издал их в «Вечере душевной» (М., 1683), отпечатанной в руководимой им Верхоспасской типографии 24. Лигаридом же высказывалась идея привлечения приходских денег для учреждения приходских школ с программой обучения славянской грамматике, греческому и латыни 25.

В подлинной грамоте греческих иерархов, ее копии сборника Син. 130, в отличие от грамоты московского патриарха Иоасафа II, включенной в тот же сборник, но неизвестной в подлиннике, речъ, однако, идет об обучении, кроме славянского, только греческому языку. «Вселенские патриархи», поощряли распространение «греческой» образованности, несомненно, преследовали этим и утилитарные цели — прежде всего укрепление идеологических, политических и коммерческих позиций греков в России 26. Было бы преувеличением видеть в этом победу «еллинского» направления в среде московских просветителей над «латинским» 27. Когда Паисий Александрийский утверждал, что «подобает наипаче учити гречески... и учити нужно со славянским, яко да временем и славянский язык, который пребогат есть, очистится и меж иных ученых языков сочетается» 28, то здесь он следовал многовековой, еще со времен Константина Грамматика, традиции в ориентации орфографических норм славянского литературного языка на греческий 29. Так что программа училища целиком укладывалась в эти рамки.

Возможно, однако, что ограничение преподавания в создаваемом училище греческим языком имело не только «ученые», но и чисто житейские объяснения. С середины 60-х гг. в Заиконоспасском монастыре работало славяно-латинское училище, организованное тем же Симеоном Полоцким; его услугами пользовались как подьячие Приказа Тайных дел — личной царской канцелярии, так и патриаршая администрация. Время прекращения деятельности Заиконоспасской школы неизвестно, однако в 1667 г. она еще функционировала 30 и, вполне вероятно, продолжала свою работу и позже, т. е. в момент создания Иоанно-Богословского училища. В таком случае последнее могло ограничить свою программу одним греческим языком.

В качестве особой, ориентированной на новые вкусы, набиравшие силу при Никоне, привилегии прихожане испрашивали разрешение клиру «иметь одеяние греческим обычаем» и «пение греческим и киевским обычаем», для чего ставился специальный дьяконский амвон 31. Греческое церковное пение в XVII в. значительно отличалось от русского: как отмечал анонимный русский «распевщик», «в греках убо... своя погласица и речи своя и глаголы» 32. Под «пением киевским обычаем» надо понимать партесное пение, которое, будучи связано с новыми понятиями о полифонии, находилось в известном противоречии с древнерусской певческой традицией. Носителями новых музыкальных знаний выступали выходцы из Украины 33. Завоевывая все большую популярность 34, оно встречалось «в штыки» не только старообрядцами, но и в официальной церковной среде: так, в 1666 г. против «пения киевским согласием» высказались члены специально собиравшейся в Москве комиссии 35. Тем примечательнее, что в грамоте греческие иерархи, обходя вопрос о «греческом» пении, осторожно предлагают воздержаться от пения партесного, хотя отнюдь не осуждают его, признавая каноническую правомерность такого рода музыки 36.

Очевидно, в какой-то степени особенности пения в церкви Иоанна Богослова определили и требования к «иереом и диаконом». Церковный клир традиционно исполнял в своем приходе обязанности «дидаскалов». Программа обучения в русской церковно-приходской школе XVII в. включала, как известно, не только чтение, письмо, но и пение. Использование линейной нотации, вошедшей в обиход вместе с «партесной» музыкой значительно облегчало процесс обучения, делало музыкальные знания более доступными и одновременно требовало высокого профессионализма от обучающих 37. Вряд ли приходской церкви, избери она партесную музыку, было по карману содержать, как это делалось в придворных церквах, «малороссийских спеваков» — профессионалов: скорее всего, для этой цели предполагалось использовать учеников собственной школы.

В связи с училищем упоминается имя выпускника Киево-Могилянской академии, бывшего протопопа из г. Глухова Ивана Шматковского, переселившегося в 1669 г. в Москву и ставшего настоятелем Иоанно-Богословской церкви в Бронной слободе 38. У себя на родине он пользовался репутацией хорошего проповедника и широкообразованного человека. В Москве был известен сочинением «похвал рацейных», единственный приходский священник в столице, бывал в числе представителей высшего духовенства, у патриарха, свел личное знакомство с известным проповедником-иезуитом и ученым Юрием Крижаничем 39. Назначение Шматковского, очевидно, произошло не без протекции Симеона Полоцкого, но формальная инициатива здесь, как и в учреждении [195] училища, должна была исходить от прихожан. По старой церковной традиции даже патриарх, за редчайшим исключением, не вмешивался в епархиальные дела, более того, в решении таких вопросов, как выбор клира, предполагалась известная независимость общины. Правда, в данном случае, относительно московских церквей патриарх выступал в качестве епархиального архиерея, и от него могли исходить указания по выбору священника, особые предписания по богослужению и т. п. 40 Но выбор прихода и здесь играл важную роль.

Симеон Полоцкий был теснейшим образом связан с Иоанно-Богословской церковью Бронной слободы. О степени этой связи можно судить по той заинтересованности, с которой Симеон участвовал в приходских делах. В принадлежащей его перу «Книге приветств» (ОР ГИМ, Син. 229) 41 среди разнообразных сочинений представлено несколько предисловий: к вкладной книге Троице-Сергиева монастыря (л. 229-235 об.), Макарьева-Желтоводского монастыря (л. 225-226 об.), синодику московского Заиконоспасского монастыря (л. 247-256). Здесь же помещено предисловие к синодику Иоанно-Богословской церкви под заглавием «Увещание на собрание к созиданию храма Иоанна Богослова» (л. 239-240 об.). В нем Симеон Полоцкий, уподобляя прихожан библейским «сумантянам» (сунамитянам), которые, «как благочестивым ктиторове... сотвориша... полату или паче храм каменной», отмечает: «аще доброхотне... храм даянием своим украсити потщившеся, в сей книге предлагаемой имена ваши и прародителей ваших написавше... хранению вручите». Как видим, скромная приходская церковь и ее строительство интересовали автора не меньше именитых обителей.

Каменная церковь Иоанна Богослова в Бронной слободе, сменившая старый деревянный храм, строилась между 1662 и 1665 гг. 42, и Симеон Полоцкий, прибывший в Москву в 1664 г., застал ее, очевидно, почти законченной. Приход Иоанно-Богословской церкви считался, по московским меркам, средним 43, но, как и вся Бронная слобода, был своеобразен по составу жителей. «Тяглецами» последней были казенные мастера Оружейной палаты, «работавшие государево дело» 44: ствольники, сабельники, резчики по дереву, мастера станочного дела, художники 45 и др. Единственная сохранившаяся переписная книга слободы относится к 1664 г., и в ней заметно выделяется еще одна категория населения — мастера-«иноземцы», т. е. белорусы, во множестве переходившие на русскую службу и селившиеся обычно в мещанских слободах, но, как выясняется, активно «испомещавшиеся» и в Бронной слободе, значительно опустевшей после «морового поветрия» 1655-1656 гг. 46 Среда соотечественников наверняка привлекала Симеона Полоцкого и могла определить его интерес к слободским делам, в том числе и к «научению школьному».

В этом деле Симеон Полоцкий мог рассчитывать на просвещенное содействие главы учреждения, которому подчинялась Бронная слобода — Оружейной палаты. Ею руководил боярин Б. М. Хитрово, один из самых широкообразованных москвичей своего времени. Последний не только поддерживал многие культурные начинания Симеона Полоцкого, в частности, организацию им Верхоспасской типографии 47, но и в течение многих лет сохранял личные дружеские отношения с выдающимся поэтом и просветителем 48. В боярских вотчинах находили приют и работу многие мастера-белорусы 49.

Иоанно-Богословский храм наряду с церковью Большого Вознесения, «что у Никитских ворот» 50, размешался в месте проживания «казенных государевых мастеров», одной из наиболее почетных и состоятельных корпораций московских ремесленников.

Как и все московские слободы и сотни XVII в., Бронная слобода имела «мирскую» выборную администрацию, ведавшую вопросами самоуправления и располагавшую собственной казной 51. Свободный от посадского «тягла», «мир» Бронной слободы даже мог позволить себе содержать в XVII в. богадельню на сто человек 52. Разумеется, к церковным делам «мир» также имел прямое отношение, а, что особенно любопытно, здание приходской школы, располагавшейся при церкви, считалось «мирским» 53.

Вряд ли от людей того времени ускользнул и символизм посвящения церкви одному из евангелистов, олицетворявшему по традиции не только божественную, но и книжную мудрость. Так, одно из педагогических руководств, приписываемых литератору и переводчику Посольского приказа Николаю Спафарию-Милеску, уподобляя процесс обучения «насыщению брашном», в качестве параллели приводит известный сюжет из Откровения Иоанна Богослова, где легендарному автору Апокалипсиса «предложен бысть... в пищу и книгу святому Иоанну Богослову». Затем Спафарий продолжает, переходя от новозаветной легенды в «школьную» действительность XVII в.: «Егда убо и аз книгу... аки хлеб предлагаю, словом божиим чествую тебя, дая си» 54. [196]

Увенчались ли хлопоты прихожан успехом? Само по себе отсутствие данных о функционировании иоанно-богословского училища не может служить поводом для решительного вывода о том, что заведение в Бронной слободе так и не открылось 55: ведь имеющиеся ныне сведения о московских школах XVII в. случайны и отрывочны.

Еще раз надо обратить внимание на то, что в патриаршем архиве хранится подлинник только грамоты восточных патриархов, аналогичной же по содержанию грамоты московского патриарха нет. Не означает ли это, что последняя все-таки была выдана прихожанам, а задержка в патриаршем архиве первой была вызвана какими-то посторонними причинами? Несмотря на то, что Паисий и Макарий целиком поддержали обвинения, выдвинутые против Никона, и одним этим заслужили благодарность московских властей, их репутацию сильно скомпрометировало присутствие Паисия Лигарида. Слухи о его «нетвердости в вере» просочились в Россию, это послужило причиной предания бывшего Газского митрополита церковному суду, и скандал удалось замять с большим трудом 56. Крушение Лигарида, фактически основного доверенного лица патриархов, не могло не иметь последствий и для них самих. Вспомним, что в черновом тексте грамоты сборника Син. 130 она давалась от имени всех трех патриархов, оставшийся же невыданным подлинник написан только от имени восточных владык. Очевидно, такое «разделение» не было случайностью.

Другим косвенным указанием на то, что училище Бронной слободы все-таки действовало, является судьба москвича Ивана Федоровича Волошенинова. Учитель школы в Мещанской слободе, он не только обучал «паропков» наукам, но и весьма успешно подвизался на театральной ниве 57. Уроженец г. Нежина, Волошенинов был певчим в церкви Иоанна Богослова в Бронной слободе, откуда в 1673 г. был взят учительствовать во вновь открытую школу для «мещанских детей», и поскольку в Москву он приехал в 1664 г., а более тридцати лет спустя, в 1695 г. был еще жив и здоров 58, есть все основания полагать, что обязанности клирошанина — «спевака» в Иоанно-Богословской церкви он начал исполнять еще подростком. В таком случае на вопрос, где и когда Волошенинов получил знания для отправления должности школьного учителя, можно ответить более или менее определенно — в существовавшем при церкви Иоанна Богослова училище.


Комментарии

1. Очерки русской культуры XVII века. Т. 2. М., 1979. С. 143-154.

2. «Грамматическая хитрость» принадлежала к числу «семи свободных искусств» — курсу, выходившему за рамки начального школьного обучения.

3. Горский А. О духовных училищах в Москве в XVII столетии // Творения святых отцов в русском переводе с прибавлениями. М., 1845. Кн. 2. С. 168-171. Текст челобитной не издан.

4. ОР ГИМ. Син. 130. См. о ней: Прозоровский А. А. Сильвестр Медведев, его жизнь и деятельность. М., 1896. С. 389-393; Харлампович К. В. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Т. 1. Казань, 1914. С. 383-384.

5. Протасьева Т. Н. Описание рукописей Синодального собрания (не вошедших в описание А. В. Горского и К- И. Невоструева). Ч. 1. М., 1970. С. 24-25.

6. Богданов А. П. К полемике конца 60-х — начала 80-х гг. XVII в. об организации высшего учебного заведения в России // Исследования по источниковедению истории СССР XIII-XVIII вв. М., 1986. С. 184-190.

7. Древняя российская вивлиофика. Изд. 2. Т. XIV. М., 1788. С. 401.

8. Лопатинский Феофилакт. Обличение неправды раскольническия. М., 1745. Л. 24.

9. Дружинин В. Г. Поморские палеографы XVIII в. Л., 1923. С. 61-63.

10. Амвросий, иером. История Российской иерархии. М., 1822. С. 419, прим.

11. Преображенский А. Из первых лет партесного пения в России // Музыкальный современник. 1915, № 3. С. 37-39.

12. Харлампович К. В. Малороссийское влияние... С. 384.

13. Традиция видеть в ц. Иоанна Богослова Китайгородский храм утвердилась в литературе. См. напр.: Снегирев В. Московские слободы. Очерки по истории московского посада XV-XVII вв. М., 1956. С. 156; Очерки русской культуры XVII в. Т. 2. С. 151.

14. Впервые на это указал К. В. Харлампович. См. Харлампович К. В. Малороссийское влияние... С. 387.

15. Грамоты бывшей Патриаршей /Синодальной/ библиотеки составляют отдельный фонд собрания отдела рукописей ГИМ; среди них под № 1235 хранится искомый документ. См.: Савва, архим. Указатель для обозрения Московской патриаршей (ныне Синодальной) ризницы и библиотеки. М., 1858. Ч. II. С. 26, сн.

16. Дианова Т. З., Костюхина Л. М. Водяные знаки рукописей России XVII в. М., 1980. № 960.

17. Протасьева Т. Н. Описание рукописей Синодального собрания (не вошедших в описание А. В. Горского и К. И. Невоструева). Ч. 2. М., 1970. С. 24-25.

18. О древнерусских письмовниках см.: Демин А. С. Вопросы изучения русских письмовников XV-XVII вв. (Из истории взаимодействия литературы и документальной письменности) // ТОДРЛ. М.; Л., 1964; Т. XX; его же. Русские письмовники XV-XVII вв. (К вопросу о русской эпистолярной культуре) / Автореф. канд. дис. Л., 1964.

19. См. Приложение.

20. Извеков Н. Д. Московские кремлевские дворцовые церкви и служившие при них лица в XVII веке. М., 1906 // Труды Комиссии по осмотру и изучению памятников церковной старины г. Москвы и Московской епархии. С. 87.

21. Там же. С. 102-106; Леонид, архим. Духовники князей и царей Московских и всея Руси // ЧОИДР. Кн. 1. 1876. С. 218-219.

22. Макарий, митр. История русской церкви. СПб., 1888. Т. XII (1589-1720). С. 754-757.

23. Майков Л. Н. Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII столетий. СПб., 1889. С. 18.

24. Горский А. Указ. соч. С. 163. Прим. Ц; Ср.: Вечеря душевная. М., 1683. Л. 150 об. и сл.

25. Горский А. Указ. соч. С. 162.

26. Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Сергиев-Посад, 1912. Т. 2. С. 463-464.

27. Ср.: Богданов А. П. Указ. соч. С. 189.

28. Горский А. Указ. соч. С. 177.

29. Ягич И. В. История славянской филологии. СПб., 1910. (Энциклопедия славянской филологии. Вып. 1). С. 24-30.

30. Лукичев М. П. К истории школьного образования в России в XVII в. // Просвещение и педагогическая мысль Древней Руси: Малоисследованные проблемы и источники. Сб. М., 1983. С. 87.

31. Никон, еще будучи митрополитом Новгородским, как известно, завел в Софийском соборе «греческое и киевское пение». См.: Шушерин И. К. Известие о рождении, о воспитании и о житии святейшего Никона... М., 1908. С. 20.

32. Цит. по: Музыкальная эстетика России XI-XVIII веков. Сост А. И. Рогов. М., 1973. С. 10.

33. Харлампович К. В. Указ. соч. С. 317-329.

34. Ундольский В. М. Замечания для истории церковного пения в России // ЧОИДР. Кн. 3. 1846. С. 23-33; Герасимова-Персидская Н. Партесный концерт в истории музыкальной культуры. М., 1983. С. 35-38.

35. Музыкальная эстетика России... С. 29.

36. Преображенский А. Указ. соч. С. 39.

37. Миропольский С. Очерк истории церковно-приходской школы от первого ее возникновения на Руси до настоящего времени. Т. 2. СПб., 1910. С. 190, 206.

38. Именно поэтому Шматковский не мог быть признан ходатаем за открытие училища наряду с Симеоном Полоцким. Ср.: Богданов А. П. Указ. соч. С. 187.

39. Эйнгорн В. Иван Андреевич Шматковский, протопоп глуховский и его сношения с московским правительством (1653-1673) //Киевская старина. Т. XXXIX. 1892. С. 53, 68-69.

40. Перов И. Епархиальные учреждения в русской церкви в XVI и XVII веках. Историко-канонический очерк. Рязань, 1882. С. 11, 33, 37, 48.

41. Протасьева Т. Н. Указ. соч. Т. II. С. 113. Первым на этот факт обратил внимание К. В. Харлампович (Указ. соч. С. 383. Прим. 5).

42. Якушева Н. И. Сорок сороков. Справочник московских церквей и их топографии на 1915-1967 гг. М., 1967. Маш. ГИМ, отд. изобразительных материалов, сектор архитектурной графики. С. 81.

43. Данных за 60-е гг. XVII в. не сохранилось. Согласно справке 1735 г., ссылавшейся на писцовые книги, в 1631-1632 гг. он насчитывал 190 дворов, по переписной книге 1702 г. — 151 двор. См.: Холмогоровы В. и Г. Материалы для истории, археологии и статистики московских церквей. М., 1884. Стб. 615.

44. Викторов А. Е. Описание старинных документов и бумаг дворцовых приказов. Т. II. М., 1883. С. 462.

45. ЦГАДА, ф. 396, д. 983, л. 5 об., 9 об., 12 об., 13 и об., 15 об., 16 об., 18 об., 19 об., 20, 22 об., 23, 25, 27 об., 28 об., 29 и об., 30 об., 31.

46. Там же, д. 981, л. 4, 5 и об., 11 об., 17, 18 об., 19, 21, 22, 27, 34, 39 об., 40, 44 об., 46, 51, 53, 57 об., 62.

47. Гребенюк В. Т. «Рифмологион» Симеона Полоцкого. История создания, структура, идеи // Симеон Полоцкий и его культурно-издательская деятельность. М., 1982. С. 284.

48. Селезнева И. А. Российский государственный деятель XVII века Б. М. Хитрово // Вопросы истории. 1987. № 1. С. 83-84.

49. Русско-белорусские связи в 2-й половине XVII века (1667-1676 гг.). Сб. документов. Минск, 1972. С. 76-77, 109-110.

50. Богоявленский С. К. Московские слободы и сотни в XVII веке // Московский край в его прошлом. Ч. 2. М., 1930. С. 119.

51. Подробнее см.: Довнар-Запольский М. Организация московских ремесленников в XVII в. // Журнал Министерства народного просвещения. 1910. Сентябрь. Ч. XXIX. С. 131, 139, 155.

52. Московские святыни и памятники. М., 1903. С. 614.

53. Богоявленский С. К. Научное наследие. М., 1980. С. 75, 147.

54. Цит. по: Лавровский Н. Памятники старинного русского воспитания // ЧОИДР. 1861. Кн. III. Отд. 3. С. 34. Относительно авторства этого сочинения см.: Михайловский Н. Н. О некоторых анонимных произведениях русской литературы конца XVII — начала XVIII столетий // Сборник историко-филологического общества при Институте кн. Безбородко. Т. III. Нежин, 1900. С. 12-38.

55. Ср.: Богданов А. П. Указ. соч. С. 83.

56. Подробнее см.: Филарет, архиеп. Обзор русской духовной литературы. 1862-1863. СПб., 1884. С. 241.

57. Богоявленский С. К. Московский театр при царях Петре и Алексее // ЧОИДР. 1914. Кн. 2. С. 143-145.

58. Богоявленский С. К. Научное наследие. С. 43, 149.

Текст воспроизведен по изданию: Из истории создания училища в московской Бронной слободе в XVII веке // История СССР, № 3. 1991

© текст - Лаврентьев А. В. 1991
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Андреев-Попович И. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© История СССР. 1991